Сладость мести

7

Потемневшее от пота бледно-голубое трико Флинг переливалось при каждом ее движении. Осталось всего лишь двадцать пять приседаний, и тогда она сможет наконец обессиленно рухнуть на мат. Это была идея Фредерика — отправиться в Тампу, штат Флорида, на курорт с минеральными водами "Укромная гавань", прежде чем приступить к серии снимков в купальном костюме для журнала "Таун энд кантри". Флинг вовсе не желала выглядеть, как Эшли Адамс на обложке "Спортс иллюстрейтед", — безмерно грудастая, что-то вроде гигантской коровы.

Фредерик решил, что ей необходимо посвятить хотя бы недельку интенсивной аэробике и уходу за своей внешностью перед этой страшно ответственной серией снимков. А кроме того, не мешало бы исчезнуть на время из поля зрения публики, отвязаться от назойливых телерепортеров. Он не желал, чтобы Флинг заработала репутацию разрушительницы семьи — это был прямой путь к краху любой карьеры. Для Флинг будет лучше какое-то время совсем не видеться с Кингом. Она вполне сможет вернуться к огням рампы, когда страсти поутихнут. А потом, вдруг она за это время успеет позабыть о Кингмене Беддле?

Флинг должна была привести себя в форму для съемки четырнадцати цветных глянцевых фотографий на страницах журнала, и может быть, — всего лишь, может быть! — для снимка на обложке. Фредерик с радостью отправился вместе с Флинг на этот курорт с его подземными ключами, где куча других нью-йоркских манекенщиц по обыкновению приводят себя в форму перед фотосъемкой, а влиятельные вашингтонские леди, жены крупных политиков, проводят в тишине и покое неделю за неделей, качая пресс и разгуливая без косметики, завязав волосы в конский хвост: здесь они могут ходить без грима, одеваться, как студентки, и не бояться, что их узнает какой-нибудь журналист.

Фредерик посвятил все время водной аэробике. У него были свои собственные планы — решил привести в форму свои бедра. Флинг не поскупилась оплатить пребывание здесь своего лучшего друга, которого она так редко видела за последнее время. Она была так занята то с Кингменом, то рекламировала пену для ванн "ФЛИНГ!" в универмагах страны, то снималась, то вместе с телекомпанией И-Пи-Эй участвовала в движении "Сохраним котиков!", что почти не видела Фредерика. Фредерик, правда, тоже был занят — за ним с утра до ночи, НАХТ УНД ТАГ, царственно ухаживал элегантный немецкий барон Вильгельм Вольфганг фон Штурм. В любом случае Фредерик обещал Флинг организовать шоппинг-тур в "БЛЭК" С ПЯТОЙ АВЕНЮ, если барон в конце концов решит присовокупить его к своей империи. Забавное будет зрелище, когда они вдвоем разгуляются в знаменитом универмаге, дав волю своим покупательским капризам!

— Семнадцать, восемнадцать, — пыхтела Флинг, — девятнадцать, двадцать.

Она с облегчением вздохнула, вспомнив, что через несколько дней этому издевательству над ее прессом и прочими мышцами придет конец.

— Отлично смотришься, детка, — крикнул ей Фредерик, по грудь упрятанный в "НАУТИЛУС" — машину для водных процедур. — Когда твои божественные снимки будут опубликованы в "Таун энд кантри", ты еще поблагодаришь меня за эти мучения.

Флинг застонала. Иногда она мечтала, чтобы Фредерик не был таким перфекционистом. Она содрогнулась, представив, что устроит ей Фредерик, когда она заработает свою первую морщину. Неохотно перейдя к положенным перебежкам в полуприсяде для укрепления бедер и ягодиц, она все же добросовестно запыхтела, но вдруг остановилась, уронив руки вдоль тела.

— Что случилось, дорогая? — осведомился Фредерик, перебираясь к водному тренажеру для разминки ног.

— О, Фредерик, мне бы очень хотелось, чтобы ты был со мной на фотосъемках. Я бы тогда чувствовала себя гораздо лучше в этой дали, в разлуке… со всеми на свете. — У нее был потерянный вид. — Ты должен поехать. Тебе обязательно понравятся Галапагосские острова. Там есть все наши любимые животные: морские львы, черепахи… — Она взглянула, чтобы удостовериться, клюнул ли он на приманку.

— Но, дорогая, ты же знаешь, что на следующей неделе Вольфи предложил мне отправиться в свой фамильный замок, в Баварию, а раз Вольфи так хочет… В общем, я не собираюсь делать глупости.

— Как будто ты ими сейчас не занимаешься, — хихикнула Флинг, выпрямляясь после последнего шага в полуприсяде. Теперь снова за работу.

— Работа манекенщицы не знает перерывов, — вздохнула она.

— Ну, в конце концов, кое-кому из нас подвертывается за наши труды подходящий мужчина.

Фредерик опустил свои роскошные густые ресницы и с наслаждением сбросил нагрузки с голеней. Программа нагрузок и для него оказалась трудновата, но на следующей неделе он должен был выглядеть наилучшим образом — впереди была Германия. Предмет любования должен всегда сохраняться в наилучшем виде, чтобы на него всегда было приятно смотреть. В том мире, где жил Фредерик, это было правилом номер один. Вольфи тонко намекнул, что Фредерик сможет задержаться в замке подольше. Бавария! Там он никогда не был. Может быть, ему удастся покрасоваться в немецких ЛЯИДЕНХОЗЕН или в национальном баварском костюме?

— Когда будешь влюбляться в следующий раз, Флинг, выбирай холостого мужчину.

— Но, Фредерик, — проворковала Флинг, — если бы Кингмен не был женат, то я бы подумала, что он никому не нужен.

Иногда у Фредерика прямо-таки крыша ехала от простой, но чарующей логики Флинг. О, она даже сумела найти оправдание попытке самоубийства, которую предприняла жена Беддла! Хотя и переживала за нее всей душой. Это очаровательное создание даже представить себе не могло, что кто-то может пожелать себе смерти.

— Я останусь на весь день трупом, если немедленно не окунусь в этот голубой, зовущий к себе бассейн, — заявил Фредерик, выбираясь из сверкающей сталью и хромом машины. — И этот парнишка, тот, что дежурит в бассейне, без шуток очень мил.

— Фредерик, ты же сказал, что с этим завязано? Вспомни, ты же обещал мне!

— Смотреть — вовсе не предосудительно. Я всего лишь живой человек, ты же знаешь. — Он был кокеткой, не меньше, чем сама Флинг. — Собственно, меня пока еще официально не приглашали в Германию. Но, думаю Вольфи настроен очень и очень серьезно.

"Интересно, что можно считать серьезным в связи двух мужчин, — подумал Фредерик. — Свиданка по гроб жизни?"

— О, Фредерик, я бы так хотела, чтобы ты был счастлив. Я буду держать все пальцы скрещенными — и на руках, и на ногах.

— Подожди только, пока мы не окажемся в бассейне. Я не хочу, чтобы ты шлепнулась и расквасила свой всемирно известный носик.

Флинг и Фредерик, взявшись за руки, поспешили по коридору — гигантская кукла Барби и ее славный партнер Кен. Коридор был украшен полотнами и фотоколлажами бесконечно талантливого Майкла Фольбрахта, который когда-то приехал в "Укромную гавань", чтобы покончить с блестящей жизнью одного из самых знаменитых дизайнеров и стилистов. Он был автором платья, в котором Элизабет Тейлор объявила о начале церемонии инаугурации президента Буша, бывшего на тот момент всего лишь вице-президентом Бушем. ЭТО был вечерок!

Знаменитая Лиз категорически не желала — и заявила об этом самым недвусмысленном образом — портить свою прическу в виде черного артишока наушниками, которые соединили бы ее с телеаппаратной. Фольбрахта выслали в качестве парламентера для заключения "перемирия". Вскоре после этого он отбыл в тихий отпуск, чтобы восстановить силы… и не вернуться. Фольбрахт буквально-таки вдохнул новую жизнь в древнейший американский водный курорт. На территории "Укромной гавани" были открыты новые минеральные источники, и она превратилась в популярнейшее место отдыха самых знаменитых представителей мира моды и красоты, убегающих сюда из Нью-Йорка, чтобы сбросить вес, восстановить форму или просто разрядиться от тщательно скрываемой на людях, но тайно разрушающей их депрессии.

Флинг и Фредерик одновременно нырнули в чистую, прозрачную воду открытого бассейна, подняв целое облако брызг. Некоторые из менее красивых обитателей курорта подняли головы, вглядываясь. После нескольких показательных кульбитов в блестящей бирюзовой воде ослепительная парочка, похожая на двух играющих дельфинов, вынырнула у дальнего конца бассейна.

— О, Фредерик, так чудесно и так странно вновь оказаться с тобой рядом! Совсем как в старые добрые времена. — Флинг обняла его. Что бы она без него делала?

— Никакие не старые, а восхитительные новые времена, которым суждено стать нашей судьбой. — Фредерик твердо верил в астрологические приметы. Из гороскопа Патрика Уолкера он вычитал, что ему — а Фредерик был Близнецом — суждено в течение этого месяца стать баснословно богатым и перейти в ранг царственных особ. Именно к этому он сейчас и готовился. Как он любил цитировать чье-то высказывание, удача благосклонна к тем, кто ждет ее во всеоружии — духовном и телесном.

Откуда-то появился навязчиво предупредительный хозяин курорта. Обойдя бассейн, он присел у бортика и обратился к своим особо почетным клиентам:

— Может быть, вам что-нибудь нужно? Дополнительные полотенца, диетический хлеб или эвианская вода?

Сидя на корточках, он не отрывал глаз от двух очаровательных созданий, резвящихся в его бассейне.

— Ага. Пицца и мороженое, — пропела Флинг. — Этот сумасшедший мальчишка решил уморить меня. Такое впечатление, что он тренирует меня для Олимпийских игр, а не для фотосъемок. Сознавайся, Фредерик, что ты хочешь меня уморить!

И Флинг плеснула пригоршню воды ему в лицо.

Хозяин, качая головой и смеясь, пошел прочь. Два самых красивых в Америке тела качали мускулы и считали каждую калорию, и это здесь — посреди благообразно полных и явно страдающих от избытка веса гостей, при взгляде на которых приходила в голову мысль о ферме, где откармливают бычков на убой.

— Фредерик. — Флинг, прильнув к другу в зеленовато-голубой переливающейся воде бассейна, тихо спросила: — Ты не думаешь, что происшествие с миссис Беддл как-то связано со мной? Поверь мне, я лучше вообще перестану встречаться с Кингом, если кому-то от этого плохо.

— Нет, сердце мое. (Она была так красива на открытом воздухе в прямых лучах солнца!) Жена Кингмена страдает маниакальной депрессией, а кроме того, она хроническая алкоголичка.

Это было первое, что пришло ему в голову, и нельзя сказать, чтобы это было СОВСЕМ неправдой.

— О, хорошо. — Флинг прикусила губу. — Я бы не хотела жить с мыслью, что моя любовь к Кингмену побудила ее к самоубийству. Это же величайший грех, ты знаешь. Ничего ужаснее просто быть не может.

Слезы мешались с хлоркой, и вода стекала по ее лицу.

— Нет, моя радость, их брак зашел в тупик уже много лет назад, и она время от времени впадает в мрачное состояние, особенно после очередного запоя, налакавшись своего любимого "бурбона". — Он, разумеется, не стал утруждать Флинг рассказом о том, что таких, как Флинг, у Беддла было хоть пруд пруди.

— Знаешь, но я и в самом деле думаю, что это была с твоей стороны отличная идея: уехать на пару недель подальше от огней рампы, куда-нибудь на экватор, подальше от репортеров из "Нейшнл инкуайер" или от тележурналистов. К черту на рога, а точнее — в дарвиновский рай.

— Что бы ты ни говорила, мне приятно.

От ее озабоченности не осталось и следа.

— О, я жду-не дождусь, когда увижу гигантских черепах и синеногих птиц олуш. Я так волнуюсь! — Она вылезла из бассейна и подошла к краю трамплина.

— Погляди на меня! — Она стояла, смеющаяся, похожая на русалку — только с ногами. — Смотри, как я схожу с ума по Кингу.

И, сделав сальто через голову, она прыгнула с бортика в воду.

Гейл этим утром была важная и надутая, как павлин. Цифры! От них никуда не денешься! "ФЛИНГ" била все рекорды. Прибыль, которую принес новый аромат "Кармен Косметикс" только за эти четыре месяца, перевалила за отметку в тридцать миллионов. Если бы не короткие руки, Гейл обязательно похлопала бы себя по спине. Она добилась своего! Вытащила из шляпы кролика, родила на свет слона и убедила миллионы американских женщин сменить привычную парфюмерию на новую — и это на и без того уже перенасыщенном рынке! Она крутанулась на стуле и забросила ноги на стол — тот самый, за которым сидели когда-то Карл и Макс. Если бы на небесах имелся телефон, она обязательно звякнула бы старикам.

— Линн! — заорала она что есть мочи, поскольку терпеть не могла внутренних телефонов. — Тащи мою диетическую коку!

Не прошло и трех секунд, как Линн Беббит ворвалась в офис с заиндевевшей банкой "коки" в руках. Гейл Джозеф чувствовала себя сейчас самым счастливым человеком на свете.

— Подано, сэр! То есть, мадам президент!

Гейл засияла от слов ассистентши, как начищенный пятак.

— Скажи это еще раз, Беббит!

— Как вы желаете — из стакана или из банки, мадам президент? — нарочито подобострастно спросила ассистентка, прекрасно зная, что Гейл пьет только из банки, но тут же рванула из комнаты, чтобы ответить на шквал телефонных звонков в приемной. Что делать, Гейл Джозеф стала очень популярной леди!

Гейл вернула себе прежний титул президента "Кармен Косметикс". Кингмен был теперь председателем правления. "Пока еще был", — подумала она и глотнула своей диетической коки. Кингмен вынужден был отдать ей должное. Ему пришлось это сделать. "Кто еще на этом свете, — думала она, — мог превратить глупую курицу с коэффициентом умственного развития всего на десять процентов выше, чем у дебила, правда, грудастую и длинноногую, в хит номер один в парфюмерной индустрии?" Успех небывалый после ревлоновского "ЧАРЛИ"! А ведь они, постоянно напоминала она своему штабу, работали в условиях жесточайшего прессинга. Ей надо было вытащить девчонку из постели Беддла и выдать "на гора" рекламную серию журнальных снимков, сделанных великим, "премного-благодарен-Гейл-можете-с-эти-спокойно-ехать-домой" Валески, недоступным для остальных смертных. "Маршалла Валески, которому вы должны позвонить за месяц вперед, чтобы в итоге встретиться с его ассистентом", она в минуту крайней нужды сумела запрячь в телегу "Кармен Косметикс". И вновь, в который уже раз, вытащила из шляпы кролика — и старые долги из долгого ящика.

Линн сунула нос в дверь.

— Кристофер Клатцник и Ох-Уж-Этот-Боб хотели бы с вами встретиться. В час дня — нормально?

— Разумеется. Я никогда не устраиваю ленчей, когда сижу на диете, — ухмыльнулась Гейл.

Глаза Линн Беббит восхищенно округлились. Гейл садилась на диету только тогда, когда чувствовала себя совсем счастливой. Да и как не чувствовать себя счастливой? Теперь, когда каждая знаменитость считала своим долгом осчастливить мир новым ароматом: Барышников — "МИШЕЙ", Шер — "ДЕРЗОСТЬЮ", Катрин Денев — духами "ДЕНЕВ", Герб Альберт — одеколоном "СЛУШАЙ", — эта Флинг, никто, взявшаяся ниоткуда, дала им сто очков вперед. И это было делом рук Гейл! С этим грандиозным хитом она стала живой легендой в своей, казалось бы, ничем не прошибаемой сфере деятельности. А эти парфюмерные новинки не получили даже мировой известности. Все, правда, кроме "Пэшн" Элизабет Тейлор.

Свыше тридцати пяти миллионов долларов принесли маленькие пурпурные флакончики "Пэшн", сулившие покупателю грезы фиалковых глаз, украшенные драгоценностями пышные груди и романтические любовные связи. Тридцать пять миллионов за первые четыре месяца 1987 года — года их выпуска. Элизабет Тейлор и ее пурпурная "СТРАСТЬ" лидировали в этой гонке до… сегодняшнего дня.

У Гейл заурчало в животе, но ей так хотелось быть изящной, надеть что-нибудь элегантное на случай, если ей вручат премию "Фрейгранс Фаундейшн" — что-то вроде "Оскара" для парфюмерной индустрия, — а не напяливать на себя золоченый чехол для коров! Поэтому она голодала. Кроме того, она чувствовала себя счастливой, потому что была дома. Она оглядела свой старый кабинет, который Кингмен сперва отобрал, а затем вернул, кабинет, набитый ее личным барахлом — памятными вещами и текущими проектами: вот подставка для трубки Макса, вот мемуары Карла, пятнадцать лет назад набранные в гранках, но так и не опубликованные, а вот и последнее приобретение — "раскладушка" с новой серией фотографий Валески.

Тогда, полгода назад, все они — Линн Беббит, Кристофер Клатцник и Филипп Дюбуа — дружно выразили свое недоумение, когда она безапелляционно заявила, что никто из самых "горячих" и популярных фотографов сегодняшнего дня не сумеет создать достойный образ для нового карменовского аромата "ФЛИНГ!". Ни Энни Лейбовиц, прославившаяся захватывающей серией фотопортретов под лозунгом "Я это видела!" в "Америкен Экспресс" и дерзким фоторядом в журнале "Ярмарка Тщеславия". Ни Брюс Уэбер, дважды гений, создавший бисексуальную шараду "Кто есть кто?" для "ОДЕРЖИМОСТИ" Кельвина Клайна и запечатлевший для Поло-Ральфа Лорена и его фирмы спортивных клюшек "УЭСПИ" — "ОСА" мир игроков в поло и крокет, мир, полный двусмысленности, где все словно бы одеты в подержанную одежду с чужого плеча. Ни Герб Риттс, снявший рекламную серию для Джанни Версаче и подготовивший несколько лучших видеохитов для Мадонны. Ни даже Патрик Демаршелье, фаворит Филиппа, перенесший аристократический стиль жизни Кэролин Роум на рекламу новых моделей одежды, заново воссоздавший Ивану Трамп для обложки "Воуг". И — не герой дня Мэттью Роулстон, увековечивший лица обитателей Голливуда для "ИНТЕРВЬЮ", последние моды для "Харперс базар" и давший сверхрекламу для знаменитостей второго плана со своеобразным, всегда "солдатским" юмором.

Тогда, полгода назад, Арни Зельтцер, пожиратель цифр, прямо-таки застонал, когда Гейл объявила, что вылетает в Чикаго в "последней и решительной" попытке убедить недоступного для людей из внешнего мира Маршалла Валески в его почти шестьдесят лет смоделировать и заснять рекламную серию для аромата "ФЛИНГ!". Валески — Энгр фотокамеры. В его холодных, графических, четких работах царит элегантность, достойная древнегреческих ваятелей.

— Вы спятили? Он не снимает за пределами студии уже двадцать лет! Он никогда и ни за что не станет снимать на натуре! Он вообще не сумеет уловить дух этой модели, — кричал ей Филипп Дюбуа по дороге в аэропорт. Он вез Гейл в "Ла Гвардиа", поскольку днем раньше Кингмен отобрал у компании все ее автомобили. Заставить Зельтцера заплатить за авиабилет оказалось относительно несложно. Заставить же Валески сказать "да" — почти невозможно. Даже несмотря на то, что именно Карл Джозеф и Макс Мендель дали двадцатипятилетнему Валески возможность пробиться к известности, поручив тогда почти никому не известному фотографу сделать снимки для рекламы светло-вишневого лака для ногтей "Центральный парк". Кто не помнит карменовскую модель Дороти Ли, одетую в красное шифоновое платье из салона мадам Грэ? Она сидит в светло-вишневой коляске, а причмокивающий кучер в красном цилиндре везет ее вокруг пруда в Центральном парке. Кто, в самом деле?

Тем не менее Валески попытался оказать сопротивление Гейл, собравшейся взыскать по еще одному старому счету.

— Я не снимаю любовниц, — сказал Валески в своей дружелюбной, но отстраненной манере вести беседу. — Не переношу любовниц. И вообще не знаюсь с людьми, которые заводят себе любовниц.

Когда Валески не желал чего-нибудь делать, он говорил мягко и немного монотонно, словно декламировал стихи. Он взял в руки фотографию, которую Гейл привезла с собой.

— Что это такое? И это фотографии?

Вот так, двумя фразами пригвоздив известного мастера к позорному столбу, он надел на нос очки и вгляделся в серию фотографий молоденькой фотомодели. При этом он то и дело тряс головой, словно рассматривал снимки плейбоевских "крольчих".

— Не люблю большие груди. Это вульгарно, — мэтр был беспощаден. Гейл, подстроившись под его шаг, ходила вместе с ним взад и вперед по идеально белой, оснащенной самой современной аппаратурой студии. — И это губы? Они как два набитых кошелька. Почему они такие большие?

Двумя пальцами, словно боясь испачкаться, он вернул снимки Гейл, тем самым ясно дав понять, что здесь ей ничего не обломится. Но она пришла сюда действительно во всеоружии.

— Маршалл. — Гейл поглядела на него, как смотрит манекенщица после месяца диеты на сливочное мороженое с клубникой. Но она была всего лишь дьявольски отчаявшейся женщиной, пытающейся сохранить компанию своего отца. — Маршалл, не могли бы вы сделать для меня одну вещь?

— Давайте к делу, — сказал он, прекрасно понимая, что она сейчас выкатит ту самую светловишневую коляску из Центрального парка. Они вошли в святая святых студии, где и творил чародей по имени Маршалл Валески.

— Я просто хочу получить ваш автограф на снимке Брижит Бардо, который вы делали для "Лайф".

И она передала ему знаменитый снимок "французского сексуального котенка". Валески сделал его лет тридцать назад, сразу после того, как Бардо снялась в главной роли в "И Бог создал женщину" Роже Вадима. Это была всем известная фотография, на которой ББ неотразима — в клетчатой косынке и солнечных очках, с большими капризными губами и полной грудью, в коротких каприйских штанах, верхом на велосипеде. Валески улыбнулся. Намек был ясен. Он снял Бардо на натуре, где-то во Франции. Улыбка его стала еще шире.

— Это то, что я хочу. — Гейл уже не могла молчать. — Однажды вы уже это сделали. Теперь мне это нужно снова, только лучше.

Последние слова она произнесла в крайнем возбуждении:

— Только Маршалл Валески может сделать то, что может сделать Маршалл Валески.

Он сгреб со стола фотографии Флинг и с ходу начал прикидывать, сможет ли превзойти свое прежнее творение. Это был настоящий вызов. Его вызывали на состязание с самим собой, а это — нешуточный турнир. Когда же он наконец сказал "да", Гейл пустилась в пляс, подхватив под руку его ассистента-японца и напевая "Новое — это хорошо забытое старое".

Гейл каким-то внутренним чутьем ухватила главную тему девяностых:

…Ностальгия.

Линн Беббит объявляла входящих, как мажордом на аристократическом балу. Был час дня.

— Филипп Дюбуа! Кристофер Клатцник! Ох-Уж-Этот-Боб!

Каждый нес с собой по букету цветов и очередную "раскладушку" с фотографиями, целовал Гейл и поздравлял ее с номинацией на премию "Фрей" гранс Фаундейшн". Гейл тихонько подхихикивала.

— О, ребята! Мы же одна команда. Разве не так? Карменовская команда, немного тронутая, но чертовски талантливая. К чему все это? — Она отшвырнула цветы и сразу пошла к "раскладушкам". Ее маленькая команда набирала обороты и была готова к самым великим свершениям. Ничего общего с тем жалким зрелищем, которое они представляли собой пару месяцев назад.

— Между прочим, чтоб вы знали, главы конкурирующих фирм схватились за голову и срочно ищут себе подружек, именем которых можно было бы назвать хитовый аромат, — пошутил Филипп Дюбуа.

— О, так вот что делал Рикки Берковиц в ресторане "Рексиз" в три часа утра, — невозмутимо прокомментировала Линн Беббит. — Он искал модель для рифмы.

Все рассмеялись.

— Заткните глотки, ребята, — рявкнула Гейл. — Приближается легавый.

Это она разглядела в конце коридора Арни Зельтцера.

— Мисс Джозеф и все остальные, — Арни уселся на стул, — показатели по реализации оказались несколько лучше, чем я предполагал. Аромат "ФЛИНГ!" дал свыше тридцати пяти миллионов долларов за первые четыре месяца и мог бы дать еще больше, но мы не успеваем покрывать спрос. Все большие универмаги сделали повторные заказы, аптеки прямо-таки вымаливают новые партии товара. В особенности…

Он чуть заколебался.

— В особенности пользуется спросом пена "ФЛИНГ!"

— Ну, еще бы, — саркастически заметила Гейл, — вы-то финансировали презентацию всего лишь восьми флаконов духов.

— В день бывает до двух тысяч звонков по телефону 1—800 —ИR — FLING! — продолжал Арни. — Кингмен распорядился расконсервировать завод в Нью-Джерси, чтобы увеличить производство продукции на триста процентов.

— Благодарю тебя, Господи! — Гейл воздела руки к небу. Когда Кингмен распорядился свернуть производственные мощности, сделав первый шаг на пути к расчленению и ликвидации "Кармен Косметикс", это был самый черный день в ее жизни.

— Кингмен одобрил вашу смету на презентацию парфюмерии и косметики "ФЛИНГ!"

Ох-Уж-Этот-Боб заулюлюкал и затряс кулаками над головой.

— Мы добились этих результатов, имея всего лишь около четырехсот "дверей", — Арни перекинул страничку своего блокнота и заглянул на следующую. — Кингмен полагает, что при наличии у нас полутора тысяч "дверей" мы сможем утроить наши показатели.

— Каких "дверей"? — спросила Гейл. "Дверьми" в рабочем обиходе именовались универмаги и аптеки.

— Все "двери" "Кармен Косметикс", ну, и другие тоже, — невозмутимо ответил Арни.

Вот оно, ваше понимание дела, подумала Гейл. Ладно, на вас "Кармен Косметикс" не кончается. Она посмотрела куда-то вверх, будто надеясь, что Карл и Макс услышат ее. Эсте Лаудер получает тридцать шесть процентов в год с четырех миллиардов долларов, вложенных в специализированные магазины и отделы косметики в универмагах. По всей видимости, Кингмен Беддл решил, что он ничуть не хуже и может рассчитывать на то же самое.

Арни поднялся, чтобы уйти.

— Да, Гейл!

— Слушаю, Арни! — театрально весело ответила она.

— Кингмен сказал, можете пользоваться его личным самолетом для рабочих поездок мисс Флинг. — С этими словами он покинул кабинет Гейл. В коридоре его уже ждали представители "Беддл Ламбер Никорпорейтед".

— Будем аки птицы, — подмигнул Филипп Дюбуа.

— Надо ли понимать так, что Кингмен берет на себя обязанности организатора рекламного тура? — осведомился Кристофер Клатцник. — А я-то надеялся получить командировочные.

Кто-то из членов правления обязательно сопровождал супермодель в ее рекламных поездках по стране, где она выступала в ведущих универмагах. Слишком много было накладок, которые могли угробить все дело. Следовало предусмотреть наличие на складах достаточного количества продукции, настроение продавцов, ознакомить их с новейшими приемами продажи парфюмерной продукции. Каждому прибытию должна была предшествовать очередная рекламная серия в газетах, в каждом универмаге необходимо было припасти флаги, вымпелы и ковровые дорожки, выдержанные в цветах упаковки для аромата "ФЛИНГ!". Самого пристального внимания требовали витрины. Выставить на витрине для всеобщего обозрения аромат было, в общем-то, невозможно — запах, это не платье и не кейс, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. Для того, чтобы внедрить зрительное впечатление в сознание случайных покупателей за стеклом выставлялись большие, размером десять к одному макеты флаконов, наполненные подкрашенным спиртом, а сзади располагались фотографии и точные манекены Флинг в полный рост. Затем приглашались похожие на Флинг девушки, которые опрыскивали из спреев всех входящих и выходящих. Особую агрессивность проявляли девушки из блюмингдейловских универмагов, в то время как сотрудницы "БЛЭК" С ПЯТОЙ АВЕНЮ обязательно спрашивали сперва согласие клиентов. Так что теперь при случае можно было войти в магазин за парой носков для мужа, а выйти оттуда, благоухая, как французская проститутка.

— Ну, что скажете теперь, ребята? Как вам эти цвета? — Гейл указала пальцем на рекламные плакаты для косметического набора "ФЛИНГ!"

— У кого есть что сказать? Ох-Уж-Этот-Боб?

Тот развернул "раскладушку" с черно-белым снимком Флинг работы Валески. Гейл про себя ухмыльнулась. Она узнала оригинал. На Флинг был шиньон, отчасти скрытый клетчатой косынкой, подвязанной под подбородком. Портрет Бардо. Ничего, кроме ресниц, кончиков пальцев, прижатых к щеке, и губ, "больших, как набитые кошельки". "Валески, Валески, — подумала с усмешкой, — ах ты, гениальный старый ханжа!"

— Гип-гип! Гип-гип-ура! Я куплю все, что она продаст, — сказал Филипп Дюбуа. — Прямо-таки ощущаешь тепло дыхания на этих губах.

— Чики-чики, — согласился Кристофер Клатцник, всегда отличавшийся прагматизмом, — но как вы предполагаете продавать косметические КРАСКИ в черно-белом исполнении?

— Дальше дело компьютера. — Ох-Уж-Этот-Боб перелистнул "раскладушку". — Валески снял девицу в черно-белых тонах, мы же всего лишь раскрасили ей губы, ногти и ресницы.

Вторая фотография была идентична первой, за маленьким исключением — розовым цветом тронуты губы и ногти, а густо-черным — ресницы.

— Валески снял этот кадр в конце первой рекламной серии для аромата "ФЛИНГ!". Он схватил сам дух натуры, ее свежесть и естественность. Эта девушка в разгар веселья и флирта — именно то, что нужно для косметического набора "ФЛИНГ!". Так, при помощи компьютерной магии, мы сможем сэкономить время и деньги, из-за которых Кингмен нам глотку перегрызет, и все это при помощи только одной черно-белой фотографии. Публика уже распознает эту девушку, даже если она снята в черно-белой гамме, так что остается сделать акцент на косметических красках, которые мы стремимся продать. Никто из наших конкурентов не пробовал продавать губную помаду при помощи черно-белой рекламы, так что вновь "Кармен" окажется впереди эпохи всей.

Все одновременно закивали головами. Ох-Уж-Этот-Боб всегда был прав.

— Мы запускаем в продажу три основных краски: Ревниво-Розовая, Капризно-Красная и Томно-Телесная. Все три так или иначе ассоциируются с обольщением. В конце концов, мы сейчас торгуем сексом.

Гейл лучилась от счастья: они и на этот раз добьются своего! Кто устоит против этих новых оттенков помады, с такими провоцирующими названиями? А девушка на снимке? Само совершенство!

— Флинг настояла, чтобы в продукции не было животных ингридиентов и чтобы упаковка была безвредна для окружающей среды. В ее контракте есть особый пункт, где все это оговаривается.

Кристофер Клатцник ударил себя ладонью по лбу.

— Ну, конечно, чего не пообещаешь девушке, чтобы затащить ее в постель!

— Ага, — огрызнулась Гейл, — или если полагаешь, что проект все равно пойдет коту под хвост, поскольку компания, его выполняющая, вскоре должна прекратить свое существование. Продолжим.

— Взгляните! — Ох-Уж-Этот-Боб держался, как галантный рыцарь. — С этой девушкой в самом деле легко работать, и мне кажется, мы сумеем использовать этот пункт договора для того, чтобы на белом коне въехать в девяностые годы с их озабоченностью проблемами окружающей среды. Все экологи полюбят нас, как родных. Валески и тот без ума от нее, а ведь он никогда не любил здоровых и сексапильных баб.

За многие годы мэтр сфотографировал целую кучу девушек, и все они, как одна, были худы и бледны, словно смерть.

— Согласитесь: девушка изумительна, публика ее любит и мы на всем этом деле сорвали хороший куш. Если Беддл умудрился отыскать ее своим концом, как счетчиком Гейгера, то он свое получил, теперь дело за нами.

— Линн, расскажи всем, как нам повезло с тотализатором "ФЛИНГ! НОЧЬ НАПРОЛЕТ". Это в самом деле было великолепно, ребята, вы только послушайте.

— Поскольку Кингмен зарезал смету на "ПКТ" — приложение к товару, мы с Гейл пошли в Хадсоновский тотализатор и приобрели пятьсот секунд малой ночной серии. Это то самое время, которое обычно не выпросишь ни слезами, ни деньгами. А они нам отдали его практически за "здорово живешь". Мы напечатали на карточках "Флинг!" и запрудили ими магазины. И вот результат: "Блэк" с Пятой авеню звонит и требует новых, — только с ними ходят на тотализатор. Бетси Блюмингдейл засняли садящейся на "Конкорд" с такой карточкой в руке, ну, и все вы видели снимок в "Женской ежедневной моде", снимок Синди Кроуфорд и Ричарда Гира, отлетающих в Бразилию с карточкой в качестве единственного багажа. "РЕВЛОН" был бы в восторге от такой проделки!

Линн перевела дух.

— Из магазинов звонят и спрашивают, нет ли у нас набора для посетителей ночных ресторанов и клубов. Леди от пятнадцати до пятидесяти приходят и спрашивают, нет ли в продаже набора "ФЛИНГ! Флирт всю ночь напролет". Вероятно, они имеют в виду, что в таком наборе окажется все, что необходимо в таких ситуациях. — Она начала загибать пальцы. — Духи для обольщения мужчины, губная помада для страстных поцелуев, дамское белье, дезодорант "ФЛИНГ!" и — не упадите! — противозачаточное средство.

— Ну, на этот случай можно предложить разноцветные контрацептики, благоухающие ароматом "ФЛИНГ!" — пошутил Ох-Уж-Этот-Боб.

— Вернемся на землю, ребятки, — охладила Гейл своих сумасшедших сотрудников. Ее маленькие гении имели обыкновение при случае выходить за всякие рамки. — Продолжай, Линн.

— У меня в руках сводки из магазинов. Секретарши, домохозяйки, администраторши, на которых никто не зарится годами, — они уже успели позабыть само слово "любовник", — валом валят к прилавкам и требуют косметический набор "ФЛИНГ!". Кто бы мог подумать, что эта девчонка станет героиней для женской части нашей нации?

— Давайте пригласим сестер Уотни, пусть разработают и организуют выпуск косметического набора, а затем запустим его в продажу через все "двери", которыми будем располагать на тот момент, — сказал Филипп Дюбуа.

— Гейл, дорогая, один вопросик, — подал голос Кристофер — Кто стоит за Сьюки? Эта женщина одна стоит целой армии мужчин.

— Не знаю, — улыбнувшись про себя, ответила Гейл. — Может быть, она надушилась этой штукой и кто-то клюнул на нее?

Неожиданно для всех в комнату, как молния, влетел Кингмен, за ним, еле поспевая, несся Пит Буль.

— Как я погляжу, здесь вся "команда"? — Он сверкнул своей акульей улыбкой. — Как дела? Кстати, насчет бюджета…

Воцарилась мертвая тишина, и пятеро замерших от ужаса людей почти наяву услышали музыкальную тему из фильма "Челюсти", их всех посетило ощущение воскресшего кошмара полугодовой давности, когда Кингмен урезал им смету.

Глаза Кингмена холодно и проницательно скользнули по присутствующим. Он обожал держать людей в состоянии напряжения.

— Гейл. — Он остановился так внезапно, что Пит Буль врезался в него. — Мне понравилось, как вы организовали кампанию с "Флинг!". Дайте мне знать, если вам понадобится еще сколько-нибудь долларов.

С этими словами он пулей вылетел из комнаты, не успев даже заметить, как вытянулись лица "команды".

— Этот человек однажды сведет меня с ума. Он меня психом сделает, — трагически заявил Филипп Дюбуа и хлопнул себя по макушке.

— Нет, психом он уже сделал свою жену, поправил Ох-Уж-Этот-Боб. — Неужели не слышали? Она сейчас в этом самом заведении… ну, знаете для душевнобольных богачей.

— Порядок, ребята, хватит об этом. Слухи не помощник в реализации продукции, — одернула Гейл свою "команду". "В конце концов, — подумала она, покидая кабинет, — не все в этих слухах может оказаться правдой". Хотя Карл Джозеф то и дело повторял своей дочери, что аромат на десять процентов состоит из ингредиентов и на девяносто процентов из игры воображения "ФЛИНГ!" победоносно шествовала по стране, а впереди ее летел ураган слухов и домыслов. Окрутит или нет она одного из самых НЕпотребных людей Америки?

…Об этом наверняка знала только ее ПАРФЮМЕРША.

Эджимиер

Эджмиер — это не больница и не респектабельный курорт, но его посетители после нескольких месяцев, проведенных в номерах люкс, обитых толстыми коврами, в окружении донельзя внимательного персонала, начинали обычно чувствовать себя значительно лучше и впоследствии приезжали снова.

Доктор Корбин содержал в различных уголках страны четыре таких санатория для богатых, психически больных людей. Кингмен было выслал за Энн свой личный самолет "Гольфстрим III", чтобы побыстрее переправить жену в реабилитационный центр у подножья Голубых гор, но Вирджиния отвергла столь экстравагантное проявление заботы и отвезла дочь к месту назначения на "линкольне", за рулем которого сидел Хук.

— Вы все еще любите его? — спросил доктор Корбин свою пациентку.

— Люблю ли я еще Кингмена Беддла? — механически повторила она его вопрос, как будто в состоянии полной прострации. Энн лежала, растянувшись на обтянутом вощеным ситцем лежаке, в собственном уединенном солярии. Ее кожа была все еще столь неестественно бледной, что прямо-таки просвечивала в ярких лучах солнца, веселым потоком лившихся в комнату, а через ее исхудавшую ладонь, казалось, можно было видеть на просвет силуэты предметов.

— Как можно любить то, что пожирает тебя? — Она закрыла лицо ладонями. Запястья все еще были перевязаны, и раны до сих пор мучительно болели. Прошел месяц с тех пор, как ее вынули из-под капельницы в больнице и перевезли в Эджмиер, и сейчас Кингмен оплачивал доктору Корбину ее пребывание здесь.

— Он звонит каждый день, чтоб вы знали, — заметил доктор Корбин, выбивая трубку о край стола.

— Вероятно, хочет убедиться, что его деньги тратятся по назначению, — сказала Энн, сев и прижав коленки к груди. — Я не могу жить в его мире, вы же понимаете. Он кружится, кружится вокруг меня, и я никак не могу определить свое место в нем. Я как Алиса в Стране Чудес. Мне нужно очень-очень быстро бежать для того, чтобы просто остаться на том же самом месте, а ЕГО шаг с каждым днем все шире, шире, я не поспеваю… ну, да вы знаете. Мне начинает казаться, что он вот-вот закрутится, как ураган или тайфун, чтобы опустошить весь город, все побережье, а затем улетит в открытый океан и только там затихнет, как это обычно бывает с ураганами.

— Интересное сравнение, Энн.

— Он, кажется, никогда не устает и не взрослеет, — продолжала она. — Он не может дочитать книжку до конца, как вы знаете. Он совершенно не может сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Джойс Ройс обнаружила это и заказала для него особый пульт. Когда он смотрит телевизор — вы этого себе представить даже не можете, — перед ним консоль с четырьмя экранами и он смотрит сразу на все четыре. Глаза так и бегают от одного к другому, от одного к другому. Он хочет все сразу. Он как самый голодный в мире мальчишка, я таких просто больше не встречала.

— Энн, вы осознаете, что с тех пор, как к вам вернулось сознание, вы не говорите ни о ком другом, кроме Кингмена? Неужели вам совсем не интересно, что с вашей дочерью, как она перенесла все эти потрясения?

— Энн II — юная девушка. У нее еще крепкая, неизношенная нервная система. У меня нет. — Она произнесла это с экспрессией, неожиданной для человека, потерявшего половину крови и живущего последнее время на одних таблетках. — Я вообще не решила еще, хочу ли я жить дальше, чтоб вы знали.

Это звучало, как угроза в адрес доктора Корбина. Даже здесь Энн грезился легкий аромат первоклассных кубинских сигар из кедровой сигарницы, которую Кингмен держал у кровати, острый вкус тонкого вина "Марго" на его губах, вкус, от которого захватывало дух. И это несмотря на то, что она считала Кингмена Беддла одним из самых мерзких подонков, известных ей из истории, из тех негодяев, что промышляли среди прекрасного пола: Синяя Борода, Маркиз де Сад, а что до Бостонского Удушителя — так тот вообще мог приходиться ему двоюродным братом. "Оба пользовались для своих целей доверчивостью женщин, что само по себе — грех", — подумала она мрачно. Он их использовал и доводил до того, что они сходили с ума, впадали в депрессию, замыкались в себе, надламывались и душа их умирала тихо и незаметно для всего мира.

— Я чувствую, что часть меня уже умерла. Для меня всякий раз неожиданность, что утром я вновь просыпаюсь. — Голос Энн был еле слышен.

Доктор Корбин потер локоть и покрутил в руках трубку. Он был профессионально сосредоточен, но изнутри его грызла мысль, что надо принять еще десяток пациентов, прежде чем утром вылететь обратно в Нью-Йорк, в свой офис. Затем на деле предстоит выкроить время для пациентов в трех остальных санаториях, которые тоже были его собственностью: в Инглвуде, штат Нью-Джерси, Лейк-Форесте, штат Иллинойс, и еще в одном на Виргинских островах. Кингмен был его спонсором и фактически совладельцем санаториев в Инглвуде, на Виргинских островах, да и в Эджмиере тоже. Корбин лечил и ублажал богачей и знаменитостей, тронувшихся умом, и делал это вот уже тридцать лет. Он придумал эти центры, когда пациентов расплодилось слишком много — они жили теперь по всей стране. Эту идею подсказал ему Кингмен, и он же дал под нее несколько миллионов. Он был негласным партнером Корбина вот уже почти пять лет; Энн стала пациенткой славного доктора, как минимум, годом раньше. Доктор Корбин считал Кингмена Беддла финансовым гением, а гении всегда экстравагантны, ну, а если учесть, что Кингмен бывал груб сверх всякой меры, то, естественно, свести кого-нибудь с ума для него труда не представляло.

— Вы любите себя, Энн?

— Люблю ли я себя? — повторила она вопрос. Голос у нее то креп, то почти исчезал. — Люблю ли я себя? Можно ли любить себя, если тебя вообще никто не любит? Возможно ли такое в принципе? Или если у вас просто нет своего "я"? Думаю, я затерялась где-то в глубинах кингменовского "я".

Корбин нахмурился — первый раз за все время беседы. Затеряться в кингменовском "я" — крайне опасная ситуация для такой слабой, хрупкой женщины.

— Бросьте, Энн, у вас на редкость милое и очень талантливое "я". — Доктор Корбин черкнул в блокноте: доктору Кронски — завершить курс интенсивной терапии и устроить ежедневные прогулки по парку. Может быть, ей будет полезно присоединиться к одной из групп, слушающих птичье пение? Его боязливые пациенты там обычно начинали чувствовать себя лучше — им казалось, будто у них появились друзья или просто сочувствующие им. Правда, многие предпочитали оставаться в уединении, замыкаясь в болезненной безымянности.

Он лечил таких милых, впечатлительных "психов" во всех своих пансионатах. Однако Беддл позвонил ему и сказал, что хочет поместить Энн именно сюда, в Эджмиер, обслуживающий обитателей Вашингтона, заработавших нервное расстройство в стенах Белого Дома. Наполняемость Инглвуда, где в основном лечились богатые бизнесмены Нью-Йорка, была таким же верным барометром финансового климата на Уолл-стрит, как и индекс уровня жизни и бедности.

Самоубийства среди богачей бесили его. Трудно было проникнуться симпатией к персоне, пожелавшей оказаться мертвой. В таких случаях он, конечно, отдавал им весь свой профессионализм, но уж насчет расположения — увольте!

— Что ж, может быть, вы поступили совершенно правильно, подписав сегодня утром все бумаги о разводе. Теперь вы будете свободны. — Он раскурил трубку. — Кингмен этого не хотел, я знаю.

— Не хотел? — Энн была озадачена.

Не далее как этим утром дядя Сайрус и еще какие-то джентльмены принесли ей эти бумаги. Энн взглянула через большое окно на горное озеро со скользящими по его гладкой холодной поверхности лебедями. Ей очень приятно было смотреть на все это, слушать гусиный гогот и хлопанье крыльев. Эджмиер был истинным заповедником, и для дикой жизни тоже.

— Нет, — сказала она спокойно. — Уверена, именно этого он и хотел. Я ведь не могу делать то, что ему нужно. — Голос у нее вновь осел. — То, что ему хочется.

— А что вы хотите, Энн?

— Чтобы меня оставили в покое. — И ее взгляд снова устремился в окно, в безмятежность дубов и сосен, в ласкающую дымку, за которой виднелись зелено-пурпурные горы.

В замкнутом и жестоком мире шестнадцатилетних девочек-подростков, ограниченном стенами школы-интерната, новая ученица, прибывшая в середине года, стала главным предметом для шуток и издевательств. Энн-Другая Беддл, дочь Кингмена Беддла, стала у них кем-то вроде шута. К несчастью, она пришла в эту элитарную школу под своей фамилией.

Робкая, застенчивая, к тому же страдающая ожирением, она ненавидела и свою фамилию, и эту школу. С глубоко посаженными отцовскими серыми исступленными глазами, сразу обращающими на себя внимание, на бледном, по-матерински тонко очерченном лице, она была похожа на раненого олененка, готового в любую минуту сорваться с места и бежать прочь.

Об этой не уверенной в себе и немного пришибленной девочке судачили в курилке учительницы, а в столовой во время обеда она становилась предметом самых безжалостных и грубых выходок и шуточек со стороны подлых девиц-одноклассниц, регулярно читавших колонку Сьюки. Правда, особенно хорошенькие девочки, наоборот, завидовали ей, даже подлизывались: они мечтали заполучить автограф Флинг и надеялись, что у новенькой есть прямой выход на их кумира. Но после общения с поклонницами Флинг Другая еще сильнее хотела домой. Она вновь пропустила обед, притворившись усталой, и теперь в своей комнате рыдала во весь голос. Прямо напротив нее, над кроватью соседки по комнате Тэксн, висел громадный плакат с изображением отцовской подружки. На нем смеющаяся Флинг плясала в ярко-желтом бикини, бултыхая стройными золотистыми ногами в морской воде.

— Ненавижу тебя! И отца тоже! — сквозь всхлипывания сказала Энн II плакату, как будто тот мог услышать ее. Такие плакаты висели практически по всей общаге. Рекламный плакатище с изображением великолепной манекенщицы, повешенный здесь по настоянию соседки по комнате, явно забивал маленький, элегантный, выполненный с большим вкусом фотопортрет матери в овальной эмалированной рамке фирмы Картье: у Энн здесь был ее обычный, исполненный достоинства и несколько отстраненный вид. Другая заколотила маленькими, детскими кулачками по кровати и уткнулась лицом в подушку.

После первых, мучительных дней в этой школе, когда она отчаянно тосковала по дому, Другая твердо усвоила, что открытое проявление страха и горя лишь раззадоривает сверстниц, делая травлю совершенно непереносимой. И она научилась высокомерно-презрительно поджимать губы — манера, блестяще применяемая женщинами из рода Рендольфов, научилась держать свои чувства под контролем, создавать вокруг себя атмосферу холодного отчуждения, непроницаемой стеной отгораживаясь от всех, кто пытался сделать ей больно. Поэтому и плакала она, только когда была одна.

Еда — не страшно; все, что она не съела сейчас, она с лихвой возместит попозже, а пока, зарывшись головой в подушку, она рыдала и рыдала. Когда Банни Тэксн вприпрыжку вбежала в комнату из столовой, на ходу бросив клюшку для травяного хоккея на свою незастеленную кровать, опухшее лицо Другой все было сплошь в красных пятнах.

— Черт! Другая, что с тобой? — искренне ужаснулась соседка, Банни Смитберг Тэксн из Виннетки, штат Иллинойс. — У тебя что, аллергия? — разинула она от изумления рот. — Может быть, позвать воспитательницу?

Всеми пятью футами восемью дюймами своего роста она склонилась над толстой соседкой-коротышкой, вглядываясь в ее опухшее лицо.

Банни играла правой крайней в школьной команде по хоккею на траве, и Флинг была ее идолом. Благодаря ей комната насквозь провоняла дезодорантом "ФЛИНГ!", а по вечерам Банни в нижнем хлопчатобумажном белье (в пояс была вшита метка с ее именем) стояла под плакатом с изображением своей любимицы и принимала различные позы и требовала от Другой, чтобы та подтвердила ее сходство с оригиналом.

— Ага! — Другая на всякий случай еще раз вытерла глаза и тут же соврала: — Отец прислал омаров из ресторана "ЛЮТЕЦИЯ". А я совсем забыла, что у меня на них аллергия.

Она стала профессиональной лгуньей, и теперь, пожалуй, сумела бы обвести вокруг пальца даже детектор лжи. Ни единого проблеска чувств нельзя было заметить на ее лице. Перебросив ноги через матрац, она села на кровати, прямая как кол, руки сложены на коленях — любимая поза бабушки в критические моменты жизни.

— Ба, омары из "ЛЮТЕЦИИ"! Счастливица, ты просто счастливица, старуха! Кто еще в целом мире ведет такую захватывающую жизнь?

Банни небрежно швырнула свежий номер "Тайм" в сторону Другой, угодив ей в плечо. Это был номер, на обложке которого красовался отец Другой рядом со своим самым большим в мире офисом. Энн уже видела эту картинку — точно такой журнал лежал под ее смятой подушкой.

— Что за жизнь! Мать — на плантации или в ох-ты-ах-ты-каком санатории. Роман Шарлотты Бронте, да и только! Моей мамаше такое и не снилось. Неделя в каких-нибудь "Золотых воротах" — это для нее предел мечтаний. Ты, можно сказать, ближайшая подруга САМОЙ знаменитой во всем целом мире манекенщицы, которая к тому же работает у твоего отца, которого "Тайм" помещает на своей обложке. Господи Боже мой! — Банни никогда не умела последовательно излагать мысли — качество, которое в ее взрослой жизни мужчины, пожалуй, найдут очаровательным.

— Яхта, чтобы плавать в открытом океане. — Она приложила руку к глазам, как будто всматриваясь в линию горизонта. — Эх, единственное место, куда я могу пойти, — клуб "ОНВЕНЦИЯ". Ну, пофлиртовать со швейцаром да поглядеть, как мои родители играют в гольф друг с другом.

Банни драматически развела руки, словно только что объявила, что ее родители находятся в списке особо опасных преступников, которых разыскивает ФБР.

— Ладно, что-то я заговорилась! — Она стащила свои белые носки-талисман, которые приберегла для игр, потому что в них ей всегда везло, и тут же запихала их обратно в бутсы от "УЭСПИ", чтобы они держали свой фирменный носок.

В последние выходные Эджмиер был полон запахов пробудившейся земли, свежеподстриженной травы, дубовой, ивовой и сосновой коры, набухшей после весеннего дождя, смешавшихся с пьяным ароматом распустившихся глициний и расцветшей сирени. Ей пришлось ехать пригородным поездом, поскольку никому в ее баснословно, астрономически богатом семействе не пришло в голову, что она может нуждаться в деньгах. Ни бабушке, ни дяде Сайрусу, ни адвокатам, занимающимся маминым разводом, ни папе, ни дяде Джимми. Только Джойс Ройс прислала конверт с аккредитивами. Пришлось просить Родни, сына Евы, встретить ее на станции "Эмтрек" и отвезти на выходные в Эджмиер. Как водится у Рендольфов, у нее было вдоволь земли, зато наличных — кот наплакал. В школе она пробавлялась лишь благодаря финансовой поддержке Банни, благо ресурсы у той были на удивление обширны. По большому счету, Другой повезло с соседкой, которая искренне считала, что вся дерганая и удручающая жизнь Другой полна "сумасшедшей романтики". Слово "сумасшедший" в приложении к их семейству означало, по-видимому, нечто достойное восхищения. Насчет "романтики" можно было поспорить: Банни почему-то воображала, будто Боксвуд — это Южное издание романов Шарлотты Бронте, где толпы героев целыми днями верхом охотятся на болотах. Но что касается сумасшествия, тут уж она попала в точку. Мать Другой временно объявили сошедшей с ума с тем, чтобы Вирджиния могла заменить дочь на бракоразводном процессе. Дед же, несмотря ни на что, целыми днями беззаботно скакал на лошади и охотился, облаченный в пурпурный плащ с бархатным подбоем — ни дать, ни взять персонаж из романа Филдинга "История Тома Джонса, найденыша". Дядя Джимми по-прежнему крутил шуры-муры с молодыми конюхами, тщетно пытаясь удержать это в секрете. А отец — она свирепо взглянула на самодовольно красивое лицо, взирающее на нее с обложки, — он, видите ли, занят строительством высочайшего в мире небоскреба. Такого высоченного, что для контроля над завихрениями воздуха, возникавшими вокруг этой махины, были приглашены инженеры из какой-то там особой канадской фирмы. Сумасшествие как образ жизни. Теперь и она сама частенько задумывалась над тем, суждено ли ей самой загреметь в положенное время в Эджмиер или она избежит этой участи.

— Э, наш интернат не особо-то отличается от Эджмиера, — сказала ей Банни, когда Другая вернулась в школу, мрачная и подавленная. — Только нам еще нужно делать уроки.

И тогда Другая по холодному размышлению смирилась с жизнью, с этой жизнью, состоящей из лучших элитарных школ-интернатов, частных колледжей, загородных клубов и, вполне вероятно, из самых дорогих "психушек" для сумасшедших и незадачливых самоубийц. Что делать, такой получается расклад.

Другая подавила вздох. Она привезла с собой несколько картонных коробок с жареным цыпленком и чизбургерами из "Стаккиз". Она с Родни, сыном Евы, ныне работающим ассистентом окружного прокурора в Нью-Йорке, но навещавшим в те дни своих дома, заходили в "Стаккиз", чтобы перекусить перед обратным поездом.

— Мать, кажется, не узнала меня, — заплаканная и подавленная, сказала она Родни, а потом поделилась с ним соображениями о том, что ждет ее дальше: ее семейство и ее жизнь — это что-то вроде романа, который время от времени снимают с полки, смакуя, перечитывают, смеются, плачут, но никогда не воспринимают всерьез. Если это сделать, то сойдешь с ума.

Ну, а коль Другая решила все-таки жить жизнью из романов и пьес Уильяма Фолкнера, Ибсена, сестер Бронте и Джудит Кранц, ей нужно в совершенстве выучить свою роль. Она достала обложку "Тайм" с Кингменом Беддлом и Филиппом Гладстоном и прикрепила ее к стене над своей кроватью. Играй лучше всех — тогда тебя никто не переиграет.

— Банни, этим летом отец отправляется на своей яхте к островам Эгейского моря и хочет, чтобы я поехала с ним. Почему бы тебе не поехать с нами в качестве моей подруги? Хочешь?

— Хочу ли я? Хочу ли я, чтобы меня высадили на острове, где Одиссей ослепил циклопа? Банни чуть не задушила в объятиях свою новую лучшую подругу. Пожалуй, она останется соседкой Другой и в следующем году и приложит все силы к тому, чтобы защитить бедняжку от этих сук-девчонок. — На "Пит Буле" к сказочному Греческому архипелагу, с восхитительным Кингменом Беддлом и, может быть, с суперзвездой Флинг! Вот это да!

Банни решила немедленно сесть на диету. Мельком взглянув на свою новую лучшую подругу, она решила заодно посадить на диету и Другую. О-го-го, она еще сделает из нее конфетку!

В этот день Другая приняла два важных решения относительно самой себя. Как одной из героинь романа, ей надлежало жить по законам этого художественного действа, но!..

Она поклялась, что попытается не сойти с ума и при этом никогда, никогда в жизни — на глаза набегали слезы при мысли о матери, беседующей в Эджмиере с утками, оленями и цветами, но при этом безучастно отмахивающейся от своей родной дочери, — она никогда и ни при каких обстоятельствах не возьмет в рот ни капли спиртного.

СВЕТСКИЕ НОВОСТИ" Сьюк

"Кинг и Флинг не допущены в няк"

Вездесущий и, казалось, несокрушимый Самсон нашего Вавилона получил первый удар судьбы. Окаменевшая в своих традициях верхушка Нью-Йоркского яхт-клуба отказалась принять Кингмена Беддла в члены лучшего в стране клуба такого рода. "Пит Буль" пришвартовался рядом с "Челонией", владельцем которой вот уже несколько месяцев является Генри Клэй Фрикк II. Но Кингмен всегда обладал способностью обратить плохую новость в хорошую, из соломы сделать золото. Чтобы представить свою роскошную, длиной в сто шесть футов яхту, самый экстравагантный морской дворец со времен знаменитого барка царицы Клеопатры, пока еще формально принадлежащий саудовскому принцу Халиду Вин Сандару, Кингмен пригласил Робина Лича и всех его телезрителей совершить на борту его "Пит Буля" в рамках восхитительной и блестящей телепрограммы "Из жизни богатых и знаменитых" блиц-круиз. Кроме того, "Кармен Косметикс" в приложение к своей знаменитой парфюмерии "ФЛИНГ!" предлагает билеты лотереи, главным призом которой станет проездка вокруг острова Манхэттен с самой великолепной в нашем Вавилоне парочкой — Антонием и Клеопатрой наших дней. Все, кто захочет принять участие в лотерее, поспешите в ближайший универмаг, найдите прилавок фирмы "Кармен Косметикс" и там вы узнаете обо всем подробно".

— Как они посмели НЕ пустить меня в Нью-Йоркский яхт-клуб? — Кингмен рвал и метал. — Что они о себе воображают? Э-э, моя лодка больше и лучше, чем все их чертовы каноэ, вместе взятые. И длиннее, кстати.

Он хлопал дверьми и вообще вел себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Пит Буль звериным чутьем уловил, что дело пахнет кровью, и его и без того свирепая морда приняла совершенно дикое выражение. Джойс Ройс бегала то за собакой, то за хозяином, пытаясь успокоить и утешить обоих. Она-то знала, что это утро будет лишь "одним из многих".

— Взгляните-ка, Кингмен! Я это как увидела, так сразу велела в рамочку и под стекло. Взгляните, разве не потрясающе? — Она взяла со стола обложку "Тайм" в двойной серебряной рамочке от Балгери и украдкой бросила псу "СНОСИДЖ". Пит Буль проглотил собачью "свинину в оболочке" не прожевывая.

Кингмен замолк на полуслове и с восхищением смотрел на фотографию, где он и Гладстон стояли возле архитектурного макета Беддл-Билдинга. Тот со своим голубым, серебряным шпилем, устремленным в небо, выглядел, как небоскреб из фантастического фильма о будущем. Филипп Гладстон, профессор архитектуры Йельского университета, первый лауреат "Притцеровской премии по архитектуре", автор пяти десятков зданий и почетный член неменьшего числа общественных организаций, спланировал Беддл-Билдинг как современный собор. Современный памятник коммерции, устремленный в стратосферу.

— Взгляни на меня! Скажи, разве у меня не потрясный вид? Хм, ха! — Он постучал пальцем по стеклу. — Это обложка "Тайм", чтоб ты знала, а не какой-нибудь там сраной газетенки. Эту штуку люди действительно ЧИТАЮТ. А те, которые не читают, наверняка смотрят здесь картинки!

Он покивал с видом знатока. Джойс покивала в такт ему.

— Я парень с обложки. — Глаза у него сияли. — Совсем как Флинг.

Он прямо-таки светился изнутри.

— Однако у Гладстона вид неважный. Тебе не кажется, что на моем фоне он смотрится бледно? Его голый череп рядом с моей кудрявой шевелюрой — по-моему, в этом дело. Фу, он выглядит, как столетний старик. — На лице у Кингмена появилась озабоченность. — Слушай, а он не помрет ли раньше, чем закончит мой небоскреб, а?

— Да нет, Кингмен. У него здоровья больше, чем у нас всех, вместе взятых.

— Хм, хм. Но лучше, если бы на обложке были только я и мой небоскреб. Слишком много лиц для одной фотографии. Известно ведь, что журналы покупают по обложке. Им нужно было вырезать его. Чтобы только я, макет и дата — 17 марта. — На лбу у него пульсировала жилка. — Со мной одним обложка вышла бы в тысячу раз лучше. Я один, прелестный ирландский парень в день Святого Патрика! Бьюсь об заклад, я и — как-это-там-его-имя, который объехал Хайнца? — два самых везучих ирландца в мире.

Джойс давно уже перестала удивляться незамысловатым шуточкам Кингмена. Он был канадцем, который хоть и провел какое-то время на Юге, но во всех своих проявлениях оставался чистокровным чернявым ирландцем.

— Ревность, — продекламировал он, как черноволосый, сероглазый актер, вошедший в роль Гамлета, — эти говнюки из яхт-клуба всего-навсего ревнуют. Когда последний раз кто-то из тех, у кого предки были голландцами, хоть самим Ван Ренсейлером, видел себя на обложке журнала "Тайм"? Я отвечу когда: триста лет назад, вот когда. Пока они не просадили все свои денежки. Ладно, пусть хоть повесятся от зависти на своих мачтах, я за них гроша ломаного не дам. Закажи Эджмиер. Посмотрим, как там Энн.

Он важно прошел к столу.

— Я уже звонила. Ей сегодня лучше.

— Что она сейчас делает?

— Энн в данный момент кормит уток в парке, — прочитала она по записной книжке.

— Энн в такую рань на улице и кормит уток? Моя Энн, которая до полудня не открывала шторы, ни свет ни заря гуляет в парке? Выходит, я оплачиваю сейчас завтрак этих проклятых птиц. В Нью-Йорке у нее было несколько лучших в стране верховых лошадей — и не ездила, а сейчас… Может быть, это просто утка? — и он пихнул Джойс Ройс в бок, заливаясь смехом, довольный своим каламбуром.

— Ох! — Джойс явно не подходила на роль спарринг-партнера, а Джо Мерфи, тренер Беддла, должен был прийти не раньше одиннадцати.

— Кингмен, разговор с Итоямой заказан, Токио на проводе.

— Конечно, конечно. Скажи ему, чтобы подождал минуточку и не вешал трубку. Ты послала Энн розы? Те, чайные, которые ей нравятся?

Джойс кивнула. Это у нее было записано.

— А Другая? — он обошел стол, двигаясь к телефонам.

— Другая пишет полугодовую контрольную о кашалотах. Судя по голосу, она какая-то раздраженная, видно, не в духе.

— Кашалоты? Позвони директору Музея истории природы, и пусть он факсом перешлет все, что ей нужно. Они у меня в должниках. Я только что заплатил им за реставрацию какой-то там… голубой рыбищи, которая подвешена к потолку… Алло, охио-исао, что вы сказали? Муши-муши, — он подмигнул Джойс и показал ей: все о'кей. Он получил заем.

— ……. — Он говорил деловито и четко. — Буду ждать нашей встречи в Японии. — Повесив трубку, он звонко чмокнул Джойс в щеку. — Мы получили заем, Джойс. При годовых на четырнадцать процентов меньше, чем просили в "Сити-корп". — Он был весел и беспечен. — Телекомпания у нас в кармане. Пригласи сюда Арни и соедини меня с братьями Солид.

Часом позже голос Джойс зазвучал по интеркому:

— Кингмен, я отвлеку вас на минутку.

— Да. — Его голос, как всегда, по телефону, был мягок, тон предупредителен.

— Звонила Тенди, была очень расстроена.

С чего это ей быть расстроенной? Он ей не давал для этого никакого повода.

— Расстроена? Почему расстроена?

— Ее ограбили. Обчистили квартиру.

— Пусть свяжется со мной по телефону.

— Итак, я слышал, у тебя побывали взломщики? — Голос Кингмена был обезоруживающе мягок, он мог успокоить любого.

Но только не Тенди — она была в истерике. "Такое впечатление, что она держала в своей квартире Рембрандта", — подумал Кингмен.

Она рыдала по телефону в голос:

— Кингмен, они распотрошили всю квартиру. Побывали везде. Все мои ящики вывернуты, лампы разбиты.

— Успокойся. Я куплю тебе новые ящики. Что они взяли? — Он был само сочувствие.

— Они обшарили все углы, перетрясли все мое белье. Такое впечатление, что они хотели поиздеваться… Была полиция. Копы сказали, что они целенаправленно что-то искали, о чем знали заранее. — Она с трудом удержалась, чтобы снова не зарыдать. Слава Богу, они не взяли ее магнитофонных записей: те были упрятаны в кассеты с надписью "Барбара Стрейзанд".

— Хорошо, хорошо. Они учинили погром. С этим мы разберемся, и дом будет снова, как конфетка. Они взяли что-нибудь ценное? Деньги, например? — Кингмен все еще пытался понять, для чего взломщикам понадобилось проникать в ничью квартиру на Третьей авеню.

— Очень странно, но они не взяли никаких денег. Они взяли вещи.

— Какие вещи, сладкая моя?

— Совсем немного. — Она все еще колебалась: сказать ему или нет. — Они взяли кожаные наручники, те, которыми МЫ пользуемся для игр, и фотографию в рамке.

— Что за фотография?

— Твою, ту, что ты подписал для меня. — Она начала перечислять еще какие-то личные вещи, но он уже не слушал. Черт, зачем он подписал эту проклятую фотографию?

— Сообщи мне имена "фараонов". — Его голос звучал раздраженно.

— Что?

— Имена "фараонов", которые приходили к тебе в квартиру.

— Погоди минутку. Один из них дал мне визитную карточку. — Кингмен ждал, пока она с шумом копалась в разгромленных вещах.

— Вот. Детектив Патрик Салливен, кражи и… погоди, — она прочитала вслух: — Сержант Буффало Марчетти, убийства.

Кингмен привстал на стуле.

— Ты что, убила взломщика?

— Нет, нет!

"Этот малый, Буффало, — хорошенький такой", — подумала она про себя.

— Пресвятая задница! Я тебе позвоню через минуту. Мне нужно ответить на срочный звонок.

Он подошел к окну. Надо было все обдумать, появляется "Тайм" с его портретом на обложке, и тут же кто-то крадет ЕГО портрет с пожеланиями Тенди с ее туалетного столика. Кто? Кому нужно знать обо всем этом? Надо получше разобраться во всех деталях этого дела. Именно сейчас, когда он договорился о получении займа от Мишимы! В мире, где он жил, не было места совпадениям и случайностям, и Кингмен это прекрасно знал.

Он позвонил своему приятелю в департамент полиции и договорился вечером пообедать в ресторане "У Патси" на Западной пятьдесят шестой улице.

— Джойс, можешь зайти?

Джойс и ее блокнот возникли в дверях, как по мановению волшебной палочки.

— Где Флинг?

— На Галапагосских островах, снимается для "Таун энд кантри". Серия снимков в купальнике для рекламы новых карменовских косметических красок. — Она знала обо всем этом, поскольку Флинг нашла время навестить ее в последнюю неделю пребывания в Нью-Йорке, куда приезжала для встречи с Гейл Джозеф. "Действительно очень славная девчонка", — подумала тогда Джойс.

— Когда она должна вернуться?

— Недели через две-три.

— Свяжись с Расти из фордовского агентства и выясни ТОЧНО, когда она должна вернуться, а лучше выясни точно, ГДЕ она в данный момент. Я хочу переговорить с ней.

— Но, Кингмен, она на корабле где-то в районе Галапагосских островов. Это все-таки не соседняя комната.

— Сумеешь, — сказал он и, развернувшись, двинулся к столу. — Сколько бы ни было островов в этих Галапагосах, отыщи ее. И… — Он задумался, но лишь на мгновение. — Разыщи доктора Корбина, он где-то в городе, и запиши Тенди к нему на прием на 10 часов утра. — Он сложил руки, как для молитвы. — Она очень расстроена, и это расстройство может прогрессировать. Пропиши ей ежедневные встречи с доктором Корбином в течение двух, нет, лучше трех недель. Кражи со взломом так плохо действуют на нервную систему!

И он подмигнул своей секретарше, референтше, конфидентке и второй матери. Стопроцентно преданному слуге. Неудивительно, что Джойс Ройс была самым высокооплачиваемым секретарем во всем Манхэттене.

Сейчас Джойс, однако, взглянула на него так, словно он спятил. Что же, выходит, он собирается еще и Тенди устроить прогулки с утками? Глаза Кингмена озорно сияли.

— Скажи Джеку, чтобы самолет готов был вылететь в любую минуту. Нам предстоит небольшое путешествие.

Он возбужденно потер руки и потянулся к телефону, чтобы собственноручно набрать номер Айры Сэкмена. Айра когда-то работал в юридической конторе Роя Коэна. Нужно было незамедлительно, не откладывая ни на минуту, оформить несколько официальных бумаг.

— Джойс. — Он помедлил, барабаня пальцами по столу. — Тенди совсем пала духом после этой кражи со взломом, надо хоть как-то поднять ей настроение, это самое маленькое, что мы можем сделать. Скажи Гейл Джозеф, что мы добавляем в серию новый лак для ногтей. Назовем его "Тенди… с чем-нибудь там…". Скажи это Гейл, но только, черт возьми, не жди, пока я уйду из офиса. Да, еще позвони Рону, он у Гарри Уинстона. Скажи ему, я сегодня закончу позже обычного… и главное — я не желаю прочесть обо всем этом в завтрашней колонке Сьюки!