Сломя голову

3

Решив, что могу выйти из добровольного заточения после этого нового происшествия («deus ех machine»[13], — написала я в своей статье в «Уикли»), я открыла ноутбук и проверила календарь. У «Живанши» это был последний официальный показ на сегодня. Но из подслушанного разговора двух девушек — внештатных стилистов «Пэйнт» в салоне поезда «Евростар» по дороге в Париж — я знала, что сверх программы, после закрытия, один мало известный перуанско-швейцарский дизайнер Луис-Хайнц Бёлер должен представить свою коллекцию моделей одежды в стиле гуэрилла[14] в новом популярном ночном клубе на Пигаль. Поскольку я сомневалась, что в редакции «моднейшего из модных» гламурного журнала одобряют такую тему — следует упомянуть, что вкусы их читателей и аудитории моего журнала не совпадают, — единственной альтернативой для меня было остаться в номере и перебирать мои новые вещи. Соблазнительно, да, но я не собиралась добывать материал таким образом.

Кроме того, подразумевалось, что я должна посещать новые «горячие точки». Это было, в конце концов, моей работой — быть в курсе событий. Прежде в этом двухъярусном помещении располагался бордель, просуществовавший до конца 1990-х, пока мадам-содержательница не вышла замуж и не уехала, присоединившись к группе «Мунис». После нескольких лет судебных разбирательств между двумя ее дочерьми помещение было продано двум братьям. О новых владельцах поговаривали, что они состоят в родстве с последним претендентом на трон Наполеона. Братья сделали скандальную карьеру, назначая свидания моделям.

Первым делом они выпотрошили помещение и заменили отслоившиеся старые красные обои и грязный лохматый ковер… на совершенно новые красные и обои и свежий лохматый ковер. Тускло освещенные комнаты верхнего этажа были меблированы безразмерными кроватями с балдахинами, а униформа официанток от Александра Маккуина напоминала одежду рабынь. Клуб с большой долей иронии братья назвали «Бон шик бон жанр»[15]. Самой большой удачей заведения до сих пор было получить журнальный разворот с фотографиями показа мод на страницах «Хэлло»!

Я не могла бы предложить лучшего места для своего возвращения. Во-первых, несомненно, там будет темно. Но что еще важнее — шикарные «акулы» скорее всего мертвецки напьются.

Телевизор в номере продолжал работать, пока я готовилась к выходу. «Ночной ад от Шанель» — так я назвала этот слишком длинный отрезок вынужденного свободного времени между обжорством, смешанным с жалостью к самой себе, и тем моментом, когда абсолютно вырубилась под действием снотворного. Во время «Ночного ада от Шанель» я собрала всю свою одежду с пола и аккуратно развесила ее в шкафу. Каждая вещь для определенного дня была помещена на отдельную вешалку и отделена от следующего дня или вечера двумя пустыми плечиками. Под одеждой на полу стояла соответствующая обувь, а развернутая таблица была прилеплена скотчем на дверцу шкафа. Это позволило мне почувствовать себя немного лучше.

Я преодолела кратчайшее расстояние до вешалки, предназначенной для вечера среды. Сняла джинсы и быстро натянула мою дизайнерскую экипировку: черное шерстяное с добавлением спандекса платье «винтаж» от Аззедин Алайя, сильно обтягивающее, как тесный чулок, в котором я едва могла дышать. И почувствовала большое уважение к женщинам, жившим в эру корсетов. Для меня по крайней мере это испытание всего на несколько часов, думала я.

Мельком взглянув на обувь, однако, я была вынуждена вновь свериться с моим гардеробным расписанием. Может, я неудачно пошутила, решившись на такое сочетание? Неодобрительно покачивая головой, я все же с осознанием долга надела золотые гладиаторские сандалии, ремешки которых, сплетаясь на икрах в двойную спираль, поднимались вверх до колен. Жаль, что зеркало в ванной комнате не имело подсветки, преувеличивающей достоинства, как в магазине «Прада». Хм… Получившийся «эффект сосиски» мне совсем не понравился. Попытка наклониться вперед вызвала тревожный звук, похожий на рвущуюся материю иди распарывающийся шов. Больше так не делай! Сказав себе это, попыталась грациозно пройтись на трех-с-половиной-дюймовых каблуках, но амурные застежки на бедрах ограничивали каждый шаг до едва заметного перемещения. Просто кошмар. Я чувствовала себя как Мира Сорвино в «Великой Афродите».

Если смогу набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы говорить, то, вероятно, голос зазвучит, как у Бетти Буп[16]. Дискомфорт был сам по себе достаточно плох… а кроме того, я учитывала и то обстоятельство, что, хотя этот клуб только старался походить на бордель, расположен он был на Пигаль, где все еще можно было встретить настоящих «леди ночи», промышляющих на узких улочках у подножия Монмартра, под сенью собора Сакре-Кёр[17]. Sacre bleu![18]

Нет, туалет от Алайя не годился.

«Хватит планировать все заранее», — подумала я. Говоря по правде, возможно, у меня проявилось неосознанное желание прибегать в особых случаях к «экстренному» шопингу, а значит, к нарушениям моего гардеробного расписания. В общем, поскольку мне больно было думать, что покупки, совершенные мной сегодня, были не более чем легкомыслием, я схватила с кровати белое платье и надела его. «Так мне больше нравится», — подумала я, сделав три долгих глубоких йоговских вдоха. И в отличие от модного утверждения я провозгласила свою независимость «от маленького черного платья». Но сандалии гладиатора оставила; еще не успела забыть, что случилось со мной в прошлый раз, когда я искала замену обуви. Вдобавок я намеревалась взять с собой новую розовую сумочку из кожи ящерицы, а ведь я никогда не хотела быть с головы до ног в одежде от одного дизайнера — даже моей любимой «Прады».

А что теперь делать с волосами? Я взглянула на себя в зеркало и вздохнула. Длинные, прямые, густые и темнее, чем мое самое мрачное настроение, В юности «очень приличная» парикмахерша моей мамы, работавшая в торговой части города, никогда не знала, как поступить с моей гривой, а когда я подпала под культ пышных волос, она неохотно делала мне спиралевидный перманент каждые три месяца (или по мере того, как пропадал эффект и завитки становились снова послушными). С тех пор минуло много лет, но неприятности с волосами продолжались и по сей день, начиная от попытки иметь пышную шевелюру, больше походившую на ананас (в первый раз я даже расплакалась в парикмахерской — и, должна признаться, не в последний), до короткой стрижки с челкой (как у Анны Винтур, даже без темных солнечных очков). Даже Орибэ[19] и Фредерик Феккаи[20] не смогли бы сделать большего; их гладкие стильные укладки исчезли бы с моих буйных зарослей после душа на следующий день. Несколько месяцев назад я и вправду интервьюировала Фредерика, но когда на следующий день он стриг мои волосы, то на его лице отражалось столь глубокое разочарование, что с тех пор я с трудом могу смотреть ему в глаза. Таким образом, пока Родди не решился назначить мне ежедневное успокоительное в виде надбавки на одежду, я была предоставлена самой себе.

Размышляя — идеи лучших статей приходили ко мне как раз перед зеркалом, — я обнаружила, что думаю о париках. Женщины с совершенно нормальными волосами пользовались париками постоянно. Не случайно в «Молле» множество магазинов париков (по крайней мере так было там, где я выросла), а в супермаркетах имеются специальные отделы. Я заинтересовалась, почему эта мода угасает. Может быть, об этом написать статью для Родди? И тем самым окончательно свернуть с проторенной дорожки. А заголовок мог бы быть «Почему парик вне игры?» Держу пари, больше никто не сделает ничего подобного. Конечно, для этого должна быть веская причина: либо мне пришла в голову отличная идея, либо совсем наоборот… Я несколько раз прошлась по своим волосам щеткой из щетины кабана от Мэйсона Пирсона, потом решила зачесать их вверх и небрежно закрепить. Нет, парики не для меня. И статья тоже. Черт!

Когда я присела (ах, быть в состоянии сгибаться в талии и сидеть!) на кровать и поправила ремешки на ногах, то взглянула на экран телевизора. Комментаторы все еще болтали о скандале в «Живанши». Я, очевидно, пропустила интервью в прямом эфире с парнем в хаки, но клип из любительской видеозаписи повторяли снова и снова. Я взяла пульт и выключила телевизор, затем нацарапала записку на почтовой бумаге и прилепила на экран: «Посмотреть повтор хаки-боя в «Живанши». Наверняка его еще будут показывать — возможно, даже по Си-эн-эн, принимая во внимание, какой интерес они проявили к моей истории.

Я взяла с ночного столика флакон с духами, изготовленными по моему заказу у «Крида»[21]. Почти пустой. Не забыть пополнить на этой неделе. Побрызгала за ушами, на запястьях и под коленями — ну, ведь всякое может случиться! — и достала из шкафа черный кожаный тренч от Ива Сен-Лорана.

Скептически осмотрела его. Затем убрала его назад и быстро прикинула другие варианты. Короткий приталенный замшевый коричневый жакет от Майкла Корса? Не годится. Угольно-серое шерстяное двубортное пальто а-ля «школьница» от Прада? У, точно нет. Мой проклятый список одежды был составлен так, что действительно не было возможности что-либо поменять местами. Итак, все же кожаный тренч. Видимо, я на самом деле сошла с ума, если уж решила совместить его с этой обувью, — пожалуй, вызывающе, но если бы я надела платье от Алайя… Ну ладно, решила я, по крайней мере, не буду подпоясывать плащ. Набросила его на плечи и гордо вышла из отеля.

Поймать такси не составило труда.

Когда я сообщила водителю адрес, то увидела в зеркале, как тот осклабился. И что еще хуже — он не спросил, не модель ли я. Я лишь могла предполагать, что он обо мне подумал. И это в плаще без пояса!

В то время как мы в благословенном молчании неслись на север через город, я мысленно прокручивала различные сценарии: как обставить мое появление? И как мне вести себя с теми милыми людьми, которые так доброжелательно посылали мне цветы соболезнования, а затем все полностью извратили, нагромождая все больше и больше абсурда, выдумывая несуществующие подробности («Ее нижнее белье порвалось!», «Она была готова на все, лишь бы оказаться на телеэкране!») при каждом новом пересказе этой истории каждому следующему Тому, Дику или Гарри по телефону, факсу или отправляя сообщения по электронной почте. Нет, было бы достаточно глупо начать с этого.

Сценарий первый: я подхожу прямо к входу, прерывая шабаш ведьм из «Конде Нэст»[22]. Эти лицемеры машут мне рукой, предлагая войти. Толпа расступается, как Красное море. Я блаженно, великодушно улыбаюсь. Карл Лагерфельд возникает из темноты и радушно приветствует меня, одобряя мое возвращение в свой круг. Все забыто…

Сценарий второй: теряюсь в толпе и минут пятнадцать топчусь в стороне, чтобы определить, стоит ли сливаться с остальной массой. Слышу перешептывания, краем глаза наблюдая за сплетниками. Игнорирую их. С высоко поднятой головой прохожу к бару…

Сценарий третий: я задеваю большим пальцем левой ноги за ремешки правой сандалии и падаю по дороге к входной двери…

Если до этого я почти не нервничала, то теперь меня обуял ужас — воображение вступило на территорию Стивена Кинга. (Вспомни о Кэрри[23].) Хорошо еще, что я была совершенно парализована собственными мыслями, чтобы попросить водителя немедленно повернуть назад.

В любом случае мы уже начали осторожно пробираться через тесные улицы в окрестностях пляс Пигаль. Через два дома от нас на углу аллеи, ведущей к клубу, стояла толпа. Я без труда распознала туристов, высыпавших после шоу в «Мулен Руж», — уже обедневших на несколько сотен евро, но все еще высматривающих что-нибудь по-настоящему скандальное, чтобы написать об этом домой. Узнала нескольких моих коллег, которыми я буду тут же замечена и проштампована, как были проштампованы любители достопримечательностей, а заодно и те, кто прибыл на этот вечер, и его организаторы.

Когда я выходила из такси на улице напротив клуба, я обнаружила на тротуаре редактора отдела моды журнала для подростков, похожую на героиню фильма «Красотка»; она говорила по мобильному телефону — и получала в свой адрес одобрительные выкрики от кое-кого, кто явно не был редактором, но одет был в почти точно такой же наряд, вплоть до чулок из красной сетки, выглядывавшей между краем ее микро-мини-юбки и верхом высоких кожаных лакированных сапог. Несомненно, вторая женщина чувствовала себя солдатом на собственной территории.

Я не знала, смеяться мне или… ладно, смеяться.

— Алекс? Алекс! Алекс!

Почти рефлекторно я пригнула голову и наглухо закуталась в плащ. Краем глаза посмотрела по сторонам. И почти подпрыгнула, когда почувствовала руку на своем плече и тяжелое дыхание на шее.

— Алекс! Я тебя заметила за два дома, бегу, зову-зову!

Резко обернувшись, я увидела улыбающееся лицо моего единственного и любимейшего рекламного агента, Лолы Эйзенберг, блондинки ростом пять футов девять дюймов с ногами Кэмерон Диас и скулами Анджелины Джоли. Если бы я ее не знала, то определенно возненавидела бы.

— О мой Бог, Лола, ты напугала меня до смерти.

— Немного нервничаешь? Уж не думаешь ли ты, что эта толпа латышей прибыла, чтобы переломать тебе колени? — Она захихикала, в то время как я изо всех сил пыталась оставаться серьезной.

Для журналистов, пишущих на темы моды светской жизни, агенты по рекламе держат ключи от королевства. Из своего опыта знаю, что есть два типа тех людей, кто владеет информацией: одни всегда недоступны, когда вам от них что-нибудь нужно, зато другие всегда донимают вас вещами, которые не нужны вам. Если подумать, это всего лишь две стороны одной монеты.

Лола расположила меня к себе сразу в момент знакомства. Я только что начала вести модное обозрение в «Уикли» и впервые совершала тур по Парижу. Большинство сотрудников пресс-служб ведущих домов моды воспринимали мое предложение о встрече недоумевающим: ««Уикли»… разве это не журнал новостей?» Но Лола, американка, выросшая в Париже, работавшая у «Диора» неполный рабочий день, поскольку изучала историю искусств в Сорбонне, не только пригласила меня на ленч, но и проинформировала обо всей окружающей грязи — о «дружественных» агентах по связи с печатью. Я отплатила услугой за услугу, когда узнала больше о редакторах отделов моды. Нам обеим нравилась мысль, что наши взаимоотношения, по сути, являются подрывной деятельностью.

— Ты пропустила изумительное шоу сегодня вечером, — сообщила она, широко открыв глаза.

— Знаю! Я отдала бы все свои туфли от Маноло, только чтобы иметь возможность быть там, — призналась я. О'кей, возможно, только три пары — но и это совсем не пустяковый жест. — Но я видела это по телевизору. Иначе, как ты думаешь, почему я решила вернуться?

— О, ну конечно. Малыш, ты во вчерашних новостях.

— Спасибо за эти слова, дорогая!

— Кстати, мне нравится твое платье. «Прада»?

Мы пересекли улицу и шагали позади группы туристов. Когда мы приблизились к клубу, голова у меня начала кружиться, пульс участился, стало трудно дышать. Я подумала, что снова паникую.

— Бу… бу… бумажный… бумажный пакет, — задыхалась я.

— Не глупи, — возразила Лола, глядя прямо вперед и включая приготовленную для камер улыбку, продолжая двигаться к задрапированному бархатом входу. — Тебе правда, не нужно больше прятать свое лицо!

Если бы я не впала в невменяемое состояние из-за невозможности нормально дышать, то по достоинству оценила бы милую мягкость Лолы. Действительно, оценила бы.

Глубокое, спокойное дыхание. Дыши, Алекс, дыши. Пф-ф.

Я схватила руку Лолы в поисках поддержки, а она положила мне другую руку на спину и мягко втолкнула меня через порог. Прошло несколько минут, прежде чем мои глаза привыкли к темноте внутри клуба. Еще меньше времени потратили телевизионные операторы и фотографы, чтобы обнаружить меня.

— Алекс! Алекс!

Прежде чем я сообразила, что произошло, телевизионщики оттеснили Лолу и окружили меня. Мне в лицо ткнули микрофоном. Инстинктивно я подняла обе руки, отталкивая микрофон и одновременно пытаясь прикрыть лицо — так, как я видела, делали известные обвиняемые на ступенях суда. Продолжение вчерашних новостей?

— Алекс, — произнес голос с британским акцентом откуда-то из-за камер и света, — что ты думаешь о шокирующих событиях на показе в «Живанши» этим вечером?

— Вы бы его тоже сорвали? — вклинился другой бестелесный голос.

— Как по вашему опыту, сидеть в первом ряду более опасно?

Еще микрофон. Еще больше горячего света. Вспышки. Я начала потеть. На сей раз голос с французским акцентом:

— Алекс, как ты думаешь, не пора ли американцам запретить посещать недели высокой моды?

Я безмолвствовала. Из «скандала недели» я превратилась в «эксперта-комментатора» за один короткий день. Я имею в виду, что знала, что это обычная траектория — черт, даже Моника Левински получила приглашение быть хозяйкой назначенного на определенный срок шоу, — но в жизни не видела, чтобы это случалось столь быстро.

— Без комментариев! — энергично выкрикнула Лола, когда ей, наконец, удалось протиснуться ко мне.

Когда Лола отдавала распоряжения подобным тоном, люди слушались ее. Свора рассеялась, но не без пары заключительных финальных снимков.

— Не могу поверить, — сказала я, все еще остолбенелая.

— Вот что происходит, когда двадцать четыре часа работаешь на телеканале моды. Чертова пропасть эфирного времени, которое надо заполнить, — сказала она сухо, прежде чем быстро сменить тему. — Что за виски предпочитаешь: двойной скотч, неразбавленный?

Она подозвала разносчицу коктейлей, которая вернулась минуту спустя с нашими напитками. У Лолы была кроваво-красная жидкость, налитая во что-то похожее на бокал для двойной «Маргариты».

— Фирменный клубный напиток, — пояснила она, отвечая на мой вопросительный взгляд. — Двойной «Д». Попробуешь? — И сделала сладострастный жест, свидетельствующий о чувственном возбуждении.

— Супер, — ответила я с озорной усмешкой, — пробирает.

И быстро проглотила свой скотч. Почувствовала, как тепло разливается по горлу и дальше вниз в желудок — который, подумала я с небольшим беспокойством, не получал никакой еды со времени ленча из вина и хлеба с Жаком. Мне было необходимо двигаться.

— А что ты делаешь здесь сегодня? Разве тебе не надо готовиться к показу у «Диора» в пятницу? — Я практически кричала, так чтобы Лола могла слышать меня сквозь глухие удары техно-микса из хита 1980-х «Обзэшн», к которому ди-джей только что плавно перешел после «Оправдай мою любовь» Мадонны. Этот клуб явно придерживался заданной тематики.

— Все под контролем! — прокричала она в ответ. — Я здесь, чтобы выполнить некоторую определенную работу во имя благой миссии.

— Что? Благие намерения, и здесь?! — Я оживилась.

— Я сказала, НА БЛАГО!

— Ох, — сказала я слегка удрученно, — на благо? Разве это выражение не предназначено для адвокатов и врачей и людей, которые делают конкретное дело, чтобы по-настоящему помогать реальным людям?

— Это и есть мое конкретное дело, — сказала она, округлив глаза. — Я помогаю этому новому дизайнеру. Луису-Хайнцу Бёлеру. Пытаюсь тебе рассказать о нем с момента твоего появления здесь, но ты пришла, споткнулась и спряталась. Клянусь тебе, он действительно станет следующим великим. Поверь.

— Значит, ты одна из тех, кто стоит за этим, — заключила я, рассматривая переполненный зал. — Я слышала, что здесь состоится нечто типа неофициального показа мод, — это из источников, находившихся в вагоне «Евростар» для курящих.

— Тогда можно считать, что я выполнила свою работу, — произнесла она, к счастью, заметив присутствие не одной, а обеих известных персон — сестер Шератон. — Но это совсем не «нечто типа показа». Это будет шоу сезона, даже если не случится никакой «кошачьей драки». Тебе понравится. И одежда тоже… Парень просто прелесть. Этот ансамбль от Бёлера. И как?

Я была настолько взволнована до этого, что даже не заметила, во что одета Лола, — шокирующая оплошность, которая никогда бы не случилась со мной при нормальных обстоятельствах. Она отступила на шаг, чтобы я могла рассмотреть ее с головы до ног. Да, Лола Эйзенберг была права. Это было изумительно. Ее платье на бретельках с глубоким вырезом, казалось, было сделано из крохотных полосок тончайшей янтарного цвета замши, соединенных по косой, так что ясно обозначенные грудь и бедра приобретали округлое совершенство. Окончательный результат выглядел как тонкая ткань и перекатывался мягкими волнами при каждом малейшем движении.

— А под ним на мне ничего нет.

— Слишком много информации, — пошутила я, а затем подошла поближе. Потрогала ткань: нежная, как попка младенца.

Я почувствовала легкое головокружение. Сделать открытие в мире моды, без сомнения, так же волнующе, как влюбиться. Это может быть так же бесценно, как и гибельно, но кто не мечтал о таком при первых муках страсти? Я вспомнила свое знакомство с молодым британским дизайнером Мэттью Вильямсоном. Я отдыхала в Лондоне вместе с Джиллиан, за год до того, как перебралась сюда, и в Ноттинг-Хилле посреди дня мы каким-то образом потеряли друг друга. Мы случайно натолкнулись на толпу людей рядом с развлекательным центром, где бродили, стояли с кем-то еще, ждали, предвосхищали… а потом Кайт, и Наоми, и Элена выплыли в неоново-розовых, оранжевых и голубых кокетливых маленьких нарядах, украшенных фантастическими миниатюрными бабочками. Я стала конченым человеком. Моим первым — и таким же совершенным, как слияние луны и звезд, — был его дебютный показ. Казалось, мы созданы друг для друга. Я повсюду разыскивала Вильямсона, вернулась в Лондон в следующем сезоне, чтобы купить его яркие кашемировые свитера, не вылезала из интернет-аукциона, пытаясь найти других его поклонников. Но мой пыл, естественно, значительно остыл, после того как однажды его одежду высмеяли в «Барниз». Я переметнулась к Альберу Элбазу, который в то время как раз прибыл в «Гай Ларош». Любовь непостоянна, как известно.

— Невероятно, — наконец смогла я произнести, понизив голос, будто хотела сохранить в тайне наш маленький секрет. — Закажи для меня одно из таких платьев завтра утром. Нет, сегодня вечером. Нет, сейчас. Ты должна. Меня не беспокоит даже, если мы будем похожи, как близнецы.

— Ты будешь первой в моем списке.

— Нет, серьезно. Когда я познакомлюсь с этим человеком, этим… этим революционером? Хочу получить эксклюзивное интервью.

Лицо Лолы немедленно напряглось, как будто она только что получила двойную дозу инъекции ботокса.

— Ну-у-у-у… тут есть небольшая проблема.

— Какая? Еженедельник «Женская одежда» перебежал мне дорогу? Ты отдала им пальму первенства? — Я уставилась Лоле прямо в глаза, выражая взглядом высшую степень отчаяния. Эффективность этого приема была неоднократно проверена на практике. — Ты собираешься… или уже это сделала?

— Все не так. Хотя лучше было бы так. То есть я имею в виду, что мне не хотелось бы обманывать тебя… — Она выглядела ужасно серьезной.

— Тогда объясни, ради всего святого, почему я не могу встретиться с ним?

— Можно сказать, он немного застенчив, — выпалила она.

Ну и ну, подумала я. Для рекламного агента это должен быть худший из кошмаров: застенчивый клиент. Быть похожей на Грету Гарбо — одно, но на самом деле для того, чтобы стать известной, надо обладать огромной жизненной силой, а безынициативность и неспособность быть настойчивым и преодолевать трудности губительны, как харакири. В результате рекламный агент сначала убьет несговорчивого клиента, а затем совершит харакири.

— Ну, хорошо. — Я кивнула сочувственно, но настойчиво. — Пойдем, Лола, клянусь тебе, я буду очень краткой!

— Ладно. Только… видишь ли, «застенчивый» не совсем точное слово. Алекс, он как отшельник. Настоящий затворник. Нет, воспринимай это как прихоть. Я даже не могу ему позвонить. Какая-то шпионская чепуха. Если я хочу увидеть его, надо отправиться в его любимое перуанское кафе в Двадцатом квартале, шепнуть бармену пароль, после чего я успеваю прикончить там три коктейля, пока жду, что он ответит «о'кей», а потом кто-либо приходит и «доставляет» меня к клиенту. Не поверишь, мне даже завязывают глаза. — Она вздрогнула. — Честно, — продолжала Лола. — Чокнуться можно. Думаю, он провел слишком много времени в горах — и он действительно наполовину перуанец, а наполовину швейцарец. А весь этот недостаток кислорода не может быть полезен. Знаю по собственному опыту! Ты не забыла, как я ездила в Непал в прошлом году? Мой Бог, я там чуть не свихнулась! Помнишь, позвонила тебе по мобильному посреди ночи и начала петь…

Я кивала по ходу ее монолога, хотя до конца не понимала, о чем она говорит. Единственное, что я поняла, — что меня заинтриговал этот персонаж. Таинственность делала молодого модельера еще более притягательным — наилучший материал для статьи. Это было похоже на то, как многие женщины отыскивают своих мужчин. Несмотря на досаду Лолы, я понимала, что она испытывает то же чувство.

Я непременно должна встретиться с ним. Он должен стать материалом для статьи, способной компенсировать мне все. Если бы только удалось заставить Лолу взять себя в руки.

— Лола… Эй! — Я легонько потрепала ее по плечу. Казалось, от перенапряжения у нее из ушей валил дым. — Лола, я на самом деле хочу этот материал, — твердо заявила я, — А после этого… ну, инцидента у «Шанель» мне он просто, просто, просто необходим!

— Ты же знаешь, я хотела бы помочь тебе, Алекс, — ответила она с сокрушенным видом. — Ну, я дам ему знать, но я ничего не могу обещать…

— Ты только приведи меня к горе, — попросила я, — а я добуду там сокровище.

Она пожала плечами:

— Посмотрим, что смогу сделать. Постараюсь.

Я нахмурила брови, но пресекла проявление недовольства, как будто услышала голос матери в своей голове, а затем неистово начала стирать малейшие следы морщинок, которые попытались наметиться между моими бровями.

— Но объясни мне, ради Бога, каким образом вы двое вообще познакомились? — спросила я Лолу.

— Ну, у него есть несколько друзей. Или по крайней мере один, которого я знаю, — филолог, его приглашают для чтения лекций в Сорбонне, зовут Бартоломе де Бетансо. Он и Луис-Хайнц родом из одного города в Перу, мили и мили от Лимы, но познакомились они здесь. Прошлой осенью я посещала лекции, которые читал Бартоломе на тему «Иконография Перу: от Магического круга инков до Колы Инка». Потрясающе. Как-нибудь я расскажу тебе об этом. А однажды после занятий мы завели разговор о тканях, изготавливаемых в Андах, и он упомянул, что у него есть знакомый, который делает невероятную экспериментальную ткань. Ты же меня знаешь, я неравнодушна к таким вещам.

— И он согласился встретиться с тобой?

— Это заняло три месяца! Бартоломе очень хотел, чтобы на Луиса-Хайнца обратили внимание, которого тот заслуживает, поэтому он попросил меня помочь. Честно говоря, после того как я увидела, почувствовала и примерила одно из его платьев, то была больше всего озабочена тем, чтобы сохранить его исключительно только для себя. — Лола замолчала, и на ее лице проступила улыбка Чеширского Кота. — Но потом я решила, что хочу стать… значительной персоной. Новой Арианной Сайдботтом.

Я так расхохоталась, что чуть не поперхнулась своим коктейлем.

— Черт, который час? — спохватилась Лола, взглянув на свое пустое запястье.

Я посмотрела на часы:

— Почти полночь.

— О Боже, представление должно начаться через полчаса. Мне нужно пойти к девушкам и удостовериться, что все в порядке.

— Так каков же главный сюрприз?

— Не могу сказать. Жди и смотри. Но думаю, тебе это понравится. — Она подмигнула мне и растворилась в толпе.

Пора было перекусить. Но я не собиралась притрагиваться к причудливо выглядевшим закускам, предлагаемым почти полностью обнаженными, натертыми маслом мускулистыми мужчинами, лежащими на банкетках. Такое могло бы завести тему секса слишком далеко.

Я прошла к бару в левой части комнаты, откуда, как мне казалось, будет лучше понаблюдать шоу. Откинулась назад и оперлась левым локтем на стойку бара, держа в руке свежий коктейль. Какого эффекта я старалась добиться? Выглядеть беззаботной? Полагаю, да… но больше всего меня интересовало то, как уменьшить нагрузку на подушечки пальцев ног, которые готовы были убить меня. Как ни смешно, но, чтобы иметь вид властной женщины, требуются и способности к мазохизму.

Из этого мечтательного состояния меня вывело внезапное безумное бегство операторских групп и папарацци, прервавших наблюдения за нервничающими девушками в задней части клуба, где несколько новоявленных моделей, очевидно, танцевали на столах и впервые устраивали стриптиз, снимая с себя то небольшое количество одежды, которое на них было. Приподнявшись на цыпочки — немалый подвиг, учитывая мою обувь, — я глазела то налево, то направо, но смогла разглядеть лишь копну темных волнистых волос, возвышавшуюся внутри круга из операторских тележек, штативов. Все вместе это двигалось, как одно целое, гудя вокруг блестящей приманки, будто целый рой пчел устремился на один-единственный цветок, оставшийся на скошенном поле.

Может, появился какой-то молодой голливудский тип, достигший успеха на поприще модели? Или член его группы?

С каждым перемещением «роя», поскольку куча-мала продвигалась в глубь клуба, я могла при свете вспышек различать все новые детали лица в центре — то левую щеку с ямочкой, то правую бровь. В одном из стоп-кадров, когда фотовспышки высветили мужчину полностью, мои глаза встретились с его глазами — искрящимися, светло-коричневыми с серым. И так же быстро наши пристальные взгляды оттолкнулись друг от друга. Что-то знакомое, и все же…

Если бы кто-нибудь в тот момент смог заглянуть в мои мысли, это бы выглядело как сцена из какой-нибудь типичной полицейской передачи: компьютер тасует фотографии, одну в профиль, следующую в фас, чтобы идентифицировать лицо, схваченное камерой слежения. А затем чередование резко прекратилось.

Совпадение найдено — хаки-бой!

Но кажется, компьютер в моем мозгу исчерпал все свои возможности, чтобы вырвать из памяти лицо, потому что я не сразу сообразила увернуться от его взгляда и отвести свой либо на худой конец сбежать в дамскую комнату.

В тот момент, когда наши глаза — глаза героев двух скандалов — встретились, некоторые предприимчивые репортерские умы также вихрем сложили два и два вместе и легко получили цифру пять.

Рой качнулся и неожиданно двинулся ко мне.

— Алекс! Алекс! Только одно фото вместе!

— Regarde-moi![24]

— Разрушительный дуэт вместе!

Я почувствовала, как в своре нарастает энергия, возбуждаемая мыслью получить выигрышное фото этой ночи. Отвернулась и оперлась на барную стойку, делая вид, что глубоко поглощена беседой с барменом, который на самом деле находился в двадцати футах от меня, смешивая напиток для кого-то другого. Больше я ничего не могла придумать. И закрыла глаза — как будто поверив в логику трехлетнего ребенка, что если я не могу видеть стервятников, то и они не смогут увидеть меня, — и попыталась подумать о чем-нибудь приятном в ожидании неизбежного.

Некто осторожно дотронулся до моего правого плеча.

«Черт возьми», — сказала я про себя. В мозгу пронеслась мысль, что я ведь могу просто проигнорировать это. Но я осознавала, что загнана в угол. Сбежать отсюда сейчас… конечно, не в этих туфлях. Я глубоко вздохнула, еще глубже выдохнула и обернулась, прикрывая правой рукой глаза от яркого света камер, которые немедленно начали отъезжать.

Искоса посмотрела на широкоплечую фигуру передо мной, а когда поняла, кто это, не смогла удержаться: я наклонила голову набок и сделала попытку великолепной улыбки. Подозреваю, что это было больше похоже на кривую усмешку. И если бы мои волосы не были закреплены, я бы, пожалуй, начала крутить локоны пальцами.

— Привет, — нервно сказала я. Успокоиться! Не делать идиотских попыток выглядеть соблазнительно. Слишком поздно. Я бессознательно прикусила нижнюю губу.

— Привет, — произнес он, глядя мне прямо в глаза. — Знаете, если мы дадим им возможность сфотографировать нас вместе, возможно, нас оставят в покое на остаток ночи. — И приподнял брови, как бы спрашивая: «Ну, как?»

Звучало вполне разумно. Разве знаменитости не делают ничего подобного? Новые мамочки, предлагающие пятиминутное фото в стиле «оп-арт» за стенами больницы после рождения, — таким образом, они не будут преследуемы в течение недель? Происходит что-то из ряда вон выходящее, думала я, если вот уже третий раз за день мне приходится строить свое поведение по образцу знаменитостей! Надо бы мне носить браслет «ЧБСД»: Что Бы Сделала Джулия (Робертс)?

Я наклонила голову.

— Вы решили дело, — шепнула ему, слегка удивленная своим кокетливым построением фразы. Как правило, мои лучшие стороны проявляются в письменном слове; в устном проявлении остроумия я не сильна.

Хаки-бой обернулся к волчьей стае, которая теснила его ко мне ближе и ближе. Мой желудок содрогнулся.

— О'кей, всем внимание, мы позируем только для одного снимка. Один снимок, ясно? Шестьдесят секунд, после чего вы оставляете юную леди в покое. Согласны?

Щелканье затворов началось еще до того, как он закончил свою рыцарскую речь. Сначала я испытывала неловкость, но мало-помалу на моем лице засветилась едва заметная улыбка. Одна минута — и дюжины пленок израсходованы, а толпа двинулась к следующей намеченной жертве.

— Не так уж плохо, согласны? — Его голос был низким и дружелюбным, с неопределенным среднеатлантическим акцентом неопределенного происхождения. Хаки-бой улыбнулся мне и отступил на шаг. Я оценила его уважение к личному пространству. — Ник Сноу, — представился он.

— Здравствуйте… и спасибо, Ник. — Я подала руку, твердо, официально… глупо.

Он явно не ожидал такого, но взял ее и задержал в своей руке на секунду дольше, чем обычно это делала я.

— Итак, вы тот, о ком сегодня говорят весь вечер. А я Алекс Симонс. Та, о которой все говорили вчера вечером.

Ник усмехнулся:

— Совершенно верно. И может быть, мы та пара, о которой все будут говорить завтра? — Вероятно, я покраснела или уставилась на него в смущении, потому что он тут же продолжил: — Я имею в виду наши фото в газетах.

— Конечно. — Я пыталась быть ироничной. — Итак, что вы здесь делаете? Вы любитель сурового обращения или как? Не будьте самонадеянны, но вашу потасовку и спор крутили по ТВ весь вечер, к тому же, в разных ракурсах. Вы очень пренебрежительно высказывались обо всем показе мод.

Лучше бы я промолчала, чем ляпнуть такое. Я уставилась вдаль, ища воображаемого друга, которому, можно помахать рукой и таким образом подготовить путь к отступлению. Но тут я заметила, что половина женщин в клубе восторженно поедают Ника глазами, а другая половина — половина модников — бросает на него оскорбительные взгляды.

Снова перевела свой взгляд на него и осторожно стала рассматривать, на что они так вылупились: непокорные темные волосы; глубоко посаженные глаза в обрамлении длинных томных ресниц; полные, но не женственные губы; ямочка на левой щеке. Мускулистые ноги обтягивали темно-синие джинсы, а распахнутый ворот свежей белой рубашки открывал немного волос на груди. Рост около шести футов. Короче говоря, хаки-бой — а могла ли я все еще называть его так, ведь теперь мы звали друг друга по именам и на нем не было больше хаки? — был горячей штучкой.

— Скорее шутливо, чем пренебрежительно, — говорил он в тот момент, когда я вновь прислушалась. — Клянусь, мои слова исказили! Или я не понимал, что говорю это журналистке?

Я игриво подтолкнула его, что дало возможность — однако на очень короткий момент — почувствовать мускулы его плеча и предплечья. Боже мой, что на меня нашло? Неожиданно я осознала, что улыбаюсь до ушей.

— Но что вы здесь делаете? — спросила я, укрощая улыбку. — И что делали на шоу в прошлый раз?

— Одна из девушек, с которыми я живу, знакома с ассистентом-помощника-главного-заместителя-кого-то-там из «Живанши», вот и потащила меня на этот показ, — объяснил Ник. — Да, вот сейчас она дей-стви-и-и-итель-но со мной счастлива.

Одна из девушек, с которыми он живет? Кто этот парень, Хью Хефнер[25]?

— Как бы там ни было, я хотел развлечься. Раньше я никогда не бывал на показах. Я консультант, работаю здесь над одним проектом вот уже шесть месяцев. Вместе с командой чванливых ничтожеств, каждый день. В общем, хотел позабавиться. Я всегда открыт новым ощущениям. А потом задал совсем простой вопрос, и…

Ник вдруг прервался. Только тогда я почувствовала присутствие кого-то высокого, нависшего позади меня. Украдкой бросила быстрый взгляд через правое плечо: другая женщина. Она ничего не сказала и все же вклинилась в беседу, просто внимательно глядя на Ника и кивая по ходу его рассказа. Я старалась придерживаться двустороннего диалога, но продолжала чувствовать необходимость обернуться и получше ее рассмотреть. Думаю, из вежливости Ник обратился к подошедшей.

— Здравствуйте, — произнес он, поднимая брови. — Я Ник. А это Алекс.

Она выступила вперед, расположившись между Ником и мной. Длинноногая, рыжеволосая, она возвышалась надо мной, несмотря на мои шпильки-небоскребы, и выставляла напоказ плотный слой косметики, дразнящие волосы, крошечный белый обтягивающий топ и красную кожаную юбку, которая на самом деле должна быть переквалифицирована в шикарный пояс. Модель, определила я. Должно быть, новенькая в этом сезоне. Она продолжала пялиться на Ника, но что-то в ее взгляде настораживало — выдавало тяжелый и злобный характер — даже больше, чем глаза, зазывающие в спальню. Или, может быть, виновата была не лучшим образом нанесенная маскара? Трудно понять.

— Я Рути, — представилась она своим «две-пачки-сигарет-в-день» хриплым голосом. — Видела тебя по телику.

— Думаю, многие люди видели, — сказал он, стараясь отшутиться.

— Так чем ты занимаешься? — нацелила она свой следующий вопрос.

Ник улыбнулся и бросил на меня заговорщицкий взгляд.

— Ничего особенного, как раз подбираю новую группу соратников, — сказал он. — Людей для этической подготовки моделей.

Я закрыла глаза и прижала руки к вискам в неудачной попытке скрыть хихиканье. Но Рути этого не заметила — или не захотела обращать внимания. Она только несколько раз моргнула.

— Здорово, — высказалась она наконец. — Я совершенно без ума от этнического. Однажды делала себе африканскую прическу для фотографий в журнал…

Ник прикусил губу, с трудом сдерживая смех. Я же прекратила и пытаться…

— Ну, рад был с вами познакомиться, Рути, — сказал он, глядя на нее серьезно. — Увидимся позже?

Надувшись, Рути автоматически повернулась, как будто дошла до конца подиума, мельком скользнула по мне взглядом и обиженно удалилась.

— Ах, ты, плохой, плохой мальчик, — попеняла я Нику между приступами хохота.

— Серьезно. — Его лицо сделалось кислым. — Я видел, какие пугающе тонкие эти модели на подиуме. Подумал, некоторые переломились бы пополам, если бы попали под ветродуй, работающий на полную мощность. И что бы тогда было с компанией этого рабочего? Мы могли бы давать концерты для сбора пожертвований. Или благотворительные спектакли в поддержку какого-нибудь лака для волос. А на вырученные деньги кормить этих бедняжек моделей. И наконец, могли бы вырвать их из злого рабства людей типа Арианны Сайдботтом, или как ее там, и возвратить их в лоно природы!

— Это и есть большой эксклюзив, который ты даешь мне?

— Точно. Теперь я доверяю тебе распространить мое слово: необходимо немного гласности.

В течение всего нашего разговора Ник Сноу смотрел на меня, и только на меня. В упор. Не оглядывал клуб в поисках кого-либо более интересного. Его шея не вытягивалась вслед малейшим проявлениям активности папарацци. Я не привыкла к такому исключительному вниманию в подобной обстановке. Фактически это меня слегка нервировало. Вращаясь в модных кругах, я привыкла к кратковременному интересу. Но настоящей причиной, почему я не могла удержать контакт глазами с ним, было то, что я боялась утонуть в этих глазах. Неужели я только что подумала об этом? Откуда взялись такие мысли, будто из любовной арии Арлекина?

К счастью для меня и моего чувства собственного достоинства, свет начал тускнеть.

— Думаю, вот-вот начнется партизанское шоу этого нового перуанско-швейцарского дизайнера…

— Это что — великосветская шутка, или подобное сравнение неуместно? — спросил Ник, подходя ближе и облокачиваясь рядом со мной на бар.

Толпа успокоилась, едва неопрятные звуки тяжелых ударов композиции «Дёрти» Кристины Агилера сменились напряженной инструментальной музыкой типа гипнотизирующих тростниково-барабанных мелодий — подобные мне доводилось слышать в исполнении групп этнических американцев в подземке Нью-Йорка. Потом в разных местах клуба из тени начали появляться модели. Некоторые спускались с потолка, подвешенные на веревках. Одна задругой красотки, крадучись, проходили по залу, демонстрируя разные варианты утонченно сексуального платья Лолы — все сделанные из соединенных полосок замши, которые приподнимали грудь, как чудо-лифчик, и поддерживали, как сказочные крылья, — цвета кроваво-красного загара Сан-Тропе, или серого лондонского неба, или голубизны куполов церквей, разбросанных по всем островам Греции. Модели скользили по залу, кружась, как в трансе, вокруг редакторов и гуляк.

В трансе, похоже, пребывала и публика.

— Дизайнер, — прошептала я Нику, стараясь разглядеть поверх голов двух стилистов, стоявших перед нами.

Видя мои усилия, он, не говоря ни слова, нагнулся, приподнял меня и усадил на барную стойку.

— Спасибо, — поблагодарила я, слишком пораженная увиденной одеждой, чтобы волноваться из-за телесного прикосновения. — Я хотела сказать, одежда абсолютно революционна. Абсолютно! В отличие от бесполезной одежды «блестящего» дизайна, которую создает любой, взявший в руки иголку с ниткой, как ответ на то, ох, что было создано кем-то раньше… Это просто, просто…

Я вздохнула, жадно уставившись на платья, платья, платья. Не было слов. Я хотела такое же. Очень много таких. И только я собралась раствориться в своих портновских мечтаниях, как сюрприз, обещанный Лолой, вернул меня к действительности. Без предупреждения музыка смолкла, неясное свечение сверху заставило толпу устремить глаза сквозь дым к центру потолка, где свисала клетка, неприметная раньше, накрытая кроваво-красным бархатом. Медленно, очень медленно она начала опускаться. Я не могла отвести глаз, даже чтобы посмотреть на Ника.

Клетка зависла, возможно, футах в трех над притихшими зрителями, и прошло добрых пять минут, прежде чем бархатное покрывало опустилось, снова зазвучали глухие удары, и фигура внутри начала извиваться под музыку. В одну и ту же секунду мы все поняли, кого именно увидели: через пять секунд все пришло в движение — аханье, вздохи, шепот — единая волна, нарастая, заглушила музыку.

— Это она! Не могу поверить, она!

— Рената! Рената! — скандировала толпа.

Еще до того как появились Синди, Наоми и Линда, была Рената. А до Ренаты — ничего примечательного. Рената, красивая, изящная, казавшаяся вырезанной из медового янтаря… которая запросто была способна полезть в пьяную ссору. Рената, исчезнувшая на много месяцев… прежде чем снова вынырнуть и заставить говорить о себе благодаря фотографии Скавулло[26]. Рената — любительница хард-кора и группы «Дюран Дюран», истинный вдохновитель их песни «Рио». Та самая легенда, которая десять лет назад ушла из моделей и — по слухам среди тусовки — переняла обычаи туземцев, поселившись где-то на Амазонке. Возможно, так, а может быть, тайная пластическая операция в Бразилии была неудачной, и она пыталась скрыть это. Но, глядя на нее сейчас — великолепную в золотом наряде Луиса-Хайнца, — было ясно, что тот второй слух был явно ложным.

Как, скажите на милость, Лола смогла это сделать?

Если бы мои репортерские инстинкты умерли — надеюсь, что когда-нибудь это случится, — то я оказалась бы прямо в центре давки, которая происходила вокруг клетки. И не смогла бы там ни вздохнуть, ни вырваться оттуда, а мои туфли, возможно, были бы изувечены, черт возьми. Вместо этого я, оставаясь на возвышении, высматривала в толпе Лолу. Мне потребовалось немало времени, чтобы обнаружить ее, — голова была как в тумане. Но вот и она в сопровождении двух громил. Даже им пришлось нелегко, чтобы проложить ей дорогу к Ренате, окруженной зачарованными поклонниками. Поначалу моя приятельница выглядела довольной, ее сюрприз вызвал взрыв неистовства, но, попав в водоворот тел, не желавших сдвинуться с места, чтобы освободить ей дорогу, Лола явно напряглась. Не представлялось возможным добраться до нее сейчас. Хотя она обещала мне материал для статьи, не так ли? Значит, я получу свой эксклюзив… завтра.

Испустив долгий, печальный вздох, я откинула голову, а когда лениво повернула ее налево, обнаружила, что Ник все еще рядом и внимательно смотрит на меня. Моя шея чуть не сломалась, когда я попыталась собраться с силами. Посмотрела ему в глаза.

— Пойдем отсюда, — позвал он.

Через три минуты мы уже сидели на заднем сиденье такси, направлявшемся к моему отелю. Я почти лежала, откинув голову так, что сквозь стекло могла наблюдать улицы вокруг Пигаль, становившиеся все меньше и меньше… пока совсем не пропали. Я смутно видела каких-то папарацци, гнавшихся за нами, — а может быть, это были лишь гуляки, которые хотели заполучить нашу машину? Мозг был слишком затуманен, чтобы воспринимать что-то или беспокоиться об этом. Все, что я чувствовала, — тупую боль внутри из-за этих платьев, из-за этого реального симпатичного парня, сидевшего рядом со мной, — и непреодолимое помутнение в голове.

Тут, кажется, необходимо пояснение. Если бы я все еще была в состоянии рассуждать, то, возможно, осознала бы, что совершенно выбита из колеи. Такого со мной не было с той самой ночи во время моей последней недели в колледже, когда одна из соседок по комнате заявила, что мы все должны выполнить дополнительное условие, прежде чем закончим учебное заведение: «Условие 101». Что касается меня, одно предложение покурить «травку» было равнозначно тому, чтобы быть забитой камнями, потому что, как выяснилось, я не способна затянуться даже ради спасения собственной жизни. (Можете здесь вставить свою собственную шутку про Билла Клинтона.)

Вскоре, однако, я обнаружила, что бесцельно катаюсь в подземке с кем-то из класса начального курса английского языка, с человеком, которого знать не знаю, с которым никогда не разговаривала, но он присутствовал на той же вечеринке… И теперь, хотя способ транспортировки был более совершенным, параллель тем менее напрашивалась. Возможно, если бы я обнаружила в машине страстное желание к «Доритос», то смогла бы установить связь. Милая Лола. Как будто вы нуждаетесь в запрещенных вещах, когда у вас есть Рената… Но я подумала: а что, может быть, мы все просто надышались дымом от дешевого курева Ренаты?

Заметьте: мы с Ником не тискались в такси, как подростки, — слава Богу, я была слишком одурманена для этого, — поэтому к тому моменту, когда водитель остановился перед входом в отель, в голове частично прояснилось, я не чувствовала ни смущения, ни сожаления.

Но нельзя сказать, что не было неловкости. Мы оба вели себя так, будто никто из нас не мог вспомнить, что именно побудило нас прыгнуть в кабину такси и направиться в мой отель — или о чем мы думали и что собирались делать, прибыв сюда. Может, то была высшая истина. А может, нет.

— Я только провожу тебя до номера, — сказал он. — Я живу не очень далеко отсюда.

— Это… было бы замечательно.

Мы пошли бок о бок, рядом, но не касаясь друг друга, через фойе в ожидающий лифт. Лифтер узнал меня и нажал кнопку пятого этажа. Поднимались в молчании.

Я медленно направилась впереди Ника, налево по коридору, и остановилась перед своим номером. Какое-то мгновение мы стояли у двери, глуповато улыбаясь друг другу.

— Что, ты думаешь, скрывается за дверью номера пятьсот четыре? — наконец выдала я. «Ну, спасибо тебе, моя голова».

Он засмеялся:

— Возможно, выпивка? У меня неожиданно пересохло в горле.

Ну что же, теперь я не могла не пригласить его войти. Я выудила ключ из своей маленькой розовой сумочки и открыла дверь. Включила свет в прихожей и поспешила зажечь лампу рядом с софой, пока он стоял у дверей.

— Входи, — пригласила я, обнаруживая пустые магазинные пакеты из «Прада», раскиданные по полу. — Извини за беспорядок.

Господи, я сошла с ума? Только познакомились, и вот мы здесь. А вдруг он серийный убийца? Или маньяк? Или просто какой-нибудь псих, который желает примерить всю мою одежду? (Да, я была помешана на этой мысли.) Если бы мама узнала…

Ник сделал несколько шагов мне навстречу, помог снять плащ. Стоя к нему спиной, я услышала, как он произнес мне в ухо:

— Что мы будем?

Я застыла:

— Ты о чем?

— Что будем пить?

— Извини. — Я нервно провела пальцами по шее вверх-вниз, начиная прокручивать в мозгу острые моменты фильмов ужасов. — Там на столе бутылка мерло. Не откроешь? Мне надо быстренько проверить электронную почту. Жду ответа от редактора по поводу моей статьи.

Пока Ник занимался самообслуживанием около мини-бара, я благополучно открыла свой ноутбук. Черт, проклятый дозвон по номеру был таким медленным. Один из немногих недостатков в этом старом отеле… Звук набора, десятки сигналов набираемых цифр, помехи, гул, жужжание — и я попала. Я посмотрела поверх экрана. Ник по-прежнему был занят поисками штопора.

Я открыла свой почтовый ящик, но вместо того, чтобы проверить «Входящие» на имя Родди, создала новое сообщение и отправила на адрес Джиллиан. Порядок очередности: Срочно. Набрала пароль. Я была очень серьезна.

Джиллиан, я сделала кое-что по-настоящему глупое. Нахожусь в своем номере в отеле с парнем, с которым только что познакомилась. Если окажется, что он псих и ты до завтра не получишь от меня никаких известий, посмотри новости про скандал в «Живанши». Этот парень в хаки — ужасно привлекательный тип. Нетрудно будет узнать. Конечно, если он не псих, а может быть, только слегка чокнутый, я сообщу тебе все непристойные подробности!!! Ха-ха-ха! Хо-хо! Алекс.

Кликнула на «Отправить» и подняла глаза. Ник стоял рядом, держа в каждой руке по бокалу вина.

— О, спасибо, — произнесла я, взяв фужер, и добавила, как мне думалось, легким и небрежным тоном, — к сожалению, сообщений от моего редактора нет, поэтому я отправила ему еще одно письмо. Он будет искать меня, если мы вскоре не поговорим!

(Мило.)

— Все в порядке? — спросил он.

— Абсолютно, я прекрасно себя чувствую!

— Я имел в виду редактора.

— О! — Я сделала большой глоток мерло. — Он почему-то вбил себе в голову, что инцидент у «Шанель» может травмировать меня на всю жизнь. Хотя я как будто неплохо играла чужую роль на показе сегодня, пока ты так любезно не отвлек от меня внимание.

Я жестом разрешила ему подойти и присесть на софу, напротив телевизора, — мы одновременно обнаружили записку, которую я до того оставила. Я сорвала листок с экрана и выбросила в корзину для мусора.

— Хаки-бой? — Он улыбнулся. — Надеюсь, в будущем ты будешь звать меня по имени.

— Пропустила твое интервью, и потом, я ведь не знала твоего имени. — Я нервно хихикнула. — Ты был предметом для разговоров всего города, знаешь ли. При моей работе необходимо вести записи!

— Тебе повезло, ты напала прямо на источник.

Он повернулся боком. «Черт бы побери эти трехместные кровати», — подумала я. Ник был на одной стороне, я — на другой; еще одна диванная подушка простиралась между нами, как участок суши Ледникового периода, разделивший Сибирь и Аляску. Само собой разумеется, я не могла теперь сдвинуться со своего места. И не собиралась делать первый шаг. Я даже не была уверена, хочу ли я вообще совершать какие-либо движения. А если он вдруг набросится на меня, как какой-нибудь четырнадцатилетний пацан на своем первом свидании, или зевнет, как старик, и попытается протянуть ко мне руки, чтобы обнять, ну что же, это будет очень скверно, и я полностью потеряю к нему всяческое уважение. Голова шла кругом от сложностей любовной игры.

Он оставил меня для совершения обходного маневра, встав и выглянув в окно.

— Великолепный отель, — заметил он, прерывая молчание. А затем резко сменил тему: — Думаешь, что французы действительно ненавидят нас, американцев?

— После того что сделали двое из нас за последнюю пару дней, я, пожалуй, не смогу упрекнуть их, — отшутилась я.

— Серьезно, я не понимаю. — Ник вернулся назад к кровати и снова сел — на этот раз на среднюю подушку, очень близко, почти касаясь меня.

«Довольно деликатный», — подумала я, улыбаясь про себя.

— Я люблю Францию с детства, — сообщил он с приливом энтузиазма. — Мама провела здесь свои школьные годы и навсегда стала франкофилом. И эту любовь она передала и мне. В детстве мне нравилось посещать Прованс и Бордо вместе с ней; я полюбил эту культуру, дружелюбие парижан, архитектуру, еду… Но потом, приехав сюда работать, обнаружил, что мои французские коллеги больше времени проводят за перекурами, чем за работой, моя домовладелица — сумасбродная старая летучая мышь, а некоторые из моих соседей стараются устроить так, чтобы меня депортировали. Уверяю тебя: нельзя жить во Франции и оставаться франкофилом.

— Хорошо, я со своей стороны могу утверждать, что ты не можешь быть обозревателем моды и оставаться модофилом. Как, например, продавать пончики и продолжать любить их. Слишком много хорошего. Ты находишься слишком близко, видишь изнанку этой жизни…

— Не говоря уж о собственной изнанке… я имею в виду продажу пончиков.

— Точно! — произнесла я с энтузиазмом — достаточным, чтобы иметь повод извиниться, коснувшись его. Ну и ну!

— Но как насчет мира моды, который заставил тебя конфликтовать со своими чувствами? — спросил он неожиданно серьезно. Уже во второй раз. — Не являются ли модели чересчур больной темой для тебя? Например, не слишком трудно следить за всеми их литературными пристрастиями? Дискуссиями об астрофизике?

Я вытаращила глаза.

— Да, да и еще раз да, я признаю все это. Надо мной интеллектуально измываются модели. — Я сделала паузу. — Ты честно хочешь знать?

— Хочу, — подтвердил он. Рассеянно провел пальцами левой руки по губам… Боже, как мне захотелось поцеловать его.

Но я избавилась от наваждения и поспешила продолжить:

— Я веду двойную жизнь.

— Угу… что?

— Я умная и легкомысленная.

Он вздохнул драматически:

— Слава тебе, Господи, я уж думал, ты собираешься сказать, что ты мужчина, заключенный в женском теле, или что-нибудь вроде того.

— Очень смешно… но я всерьез. В школе я была «умным ребенком», потому что предпочитала трудные предметы и училась хорошо, а потом уехала из Техаса, чтобы продолжить учебу в колледже. Но в то же время мне всегда нравились мода, и одежда, и кино, и хотелось знать, кто из английских поп-звезд на какой актрисе женился, и какие песни они исполняли на своей свадьбе… Это образование совсем другого рода, — засмеялась я. — Как обозреватель моды я занимаюсь этим все время, и это заставляет меня чувствовать, как будто моя жизнь совершила нелогичный и глупый поворот…

— По крайней мере, ты до сих пор используешь многосложные слова, — заметил он язвительно. — Твой интеллект погиб еще не окончательно.

— Правильно. Не полностью, разве что на одну двадцать третью — двадцать четвертую часть.

— Но ведь все мы многогранны — разве каждый не объединяет в себе разные стороны? — спросил Ник. — К тому же даже неудачный опыт имеет не одно измерение. Я не собираюсь выискивать чужие ошибки и сообщать людям, которые без малого тридцать лет выполняют свою работу, что знаю, как им это сделать лучше.

— А твоя темная сторона… тебе тоже понравилось срывать показы модной одежды!

— Признаю себя виновным, — парировал он, наклонив голову с притворной серьезностью.

Мы говорили и говорили, понизив голоса до шепота, когда медленно начало восходить солнце. Он рассказал мне о своем детстве на Манхэттене, о гастрономе своей матери в Уэст-Виллидже, о резиденции, где он занимал целый этаж, внизу направо от шведа, испанца и итальянца — «девочек», как он выразился, с которыми он жил.

— Похоже на Организацию Объединенных Наций, только членов поменьше, — рассказывал Ник. — Или международную команду, выступающую под объединенными цветами «Бенетон»[27].

— О-о-ох, слишком низкокачественно, — в шутку посетовала я.

Я рассказала ему, почему туфли от Маноло такие возбуждающие. А он украдкой разглядывал мою обувь. Я заставила Ника поклясться, что он сохранит в тайне мое расписание одежды на неделю. Подробно рассказала, как начала работать в качестве обозревателя раздела моды, после того как последняя «хозяйка» этой рубрики оставила ее, чтобы «найти себя» на Фиджи, потому что в журнале, неточно цитируя Пош Спайс, она «была слишком шикарна по сравнению с остальными».

Мы непринужденно болтали о том, что серьезные фильмы, выдвинутые на «Оскар», получили настолько завышенную оценку, что иногда лучше было просто выбрать низкопробную пищу — копии «Скотного двора», — что наверняка превзошло бы все ожидания. Мы вспоминали песенную лирику 1980-х. Спорили о политике и внедорожниках. Я пускала пыль в глаза, показывая свои знания поп-культуры. Он тоже был хорошо информирован. Никому раньше не удавалось подняться до моего уровня.

Мы разговаривали обо всем. И даже немного больше.

Когда мы услышали трезвон будильника за дверью номера напротив, то все еще продолжали сидеть на кровати, как в начале ночи, только мои расшнурованные сандалии лежали на полу, а сама я поджала ноги. Мы сидели лицом к лицу, опираясь на руки, головы сблизились во время беседы.

— Боже мой, который час? — Вздрогнув, я отпрянула от Ника и посмотрела на часы. Ахнула… — Угадай.

Он бросил взгляд на окно, где сквозь плотные шторы пробивалась полоса света.

— Шесть?

— Попытайся еще раз… семь тридцать.

Дневной свет, казалось, принес с собой неловкость. Я услышала звук катящейся тележки по коридору — кому-то в номер доставили завтрак.

Ник недоверчиво посмотрел на свои часы.

— О Боже, я не собирался задерживать тебя на всю ночь. Не предполагал, что уже так поздно… рано…

Он посмотрел на меня таким щенячьим взглядом, который мог бы любую живую, дышащую женщину заставить простить ему все прегрешения, что Ник Сноу когда-либо собирался совершить, включая смертные грехи.

— Я виновата не меньше. — Я с улыбкой подавила зевок. — К тому же тебе, наверное, пора на работу. Я то по меньшей мере успею пару часов поспать до начала первого показа.

— Надеюсь… Нет, я не хотел сказать, что тебе необходимо хорошенько выспаться, просто хотел принести свои извинения…

— Не говори глупостей. Я отлично провела время, — сказала я нежно. — Кроме того, у меня есть защитник, который обо всем позаботится.

Он поднялся, и я проводила его до двери. Должна ли я сказать что-то? Или лучше быть правильной девочкой? (Вовсе не означает, что я одобряю эту бессмыслицу.) На самом деле хотелось поцеловать его… а еще точнее, я очень хотела, чтобы он поцеловал меня.

— Я тоже. — Он резко остановился.

Я почти налетела на него. Он, должно быть, тоже проиграл в голове разные варианты, потому что после нескольких неудачных попыток каждого из нас только немного наклонился — чтобы поцеловать меня, подумала я, — но потом отступил и на несколько мгновений задержал мои руки в своих руках.

— Я увижу тебя снова, — просто сказал он, прежде чем открыть дверь и исчезнуть в холле.

Я заперла за ним дверь и прошлась в идиотском танце по гостиничному номеру, прежде чем стащить с себя платье и упасть на кровать. «Я так очарована», — вздохнула я.

А ведь мы даже ни разу не поцеловались.