Сломя голову

8

Я нажала на кнопку вызова лифта. Не слыша никакого движения, нажала снова. По-прежнему ничего. Я уперлась в нее, как в автомобильный сигнал при движении в час пик. Так сказать, безрезультатно.

Неужели опять один из тех случаев, когда я выступаю в роли невезучего американского туриста? Что ж, пусть будет так. Где же лифтер? Я притопывала правой ногой. Постучала пальцами правой руки по левой. Одернула платье от Алайя, поерзала, поправила декольте. Попыталась придраться к маникюру. И только когда послышался звук приближающегося лифта, внимательно посмотрела в обе стороны коридора. Уверенная в том, что нахожусь одна, я воспользовалась этой последней возможностью, чтобы получить небольшую передышку от проблем, связанных с мозолью на большом пальце стопы, то есть умопомрачительно высокими каблуками, — иначе говоря, Вещами, Делающими Женщин Сексуально Привлекательными, из категории, которую Никогда Не Замечает Большинство Мужчин. Я приподняла правую сторону платья и поправила свои трусики «Козабелла».

Я делала все быстро.

Лифт оказался быстрее.

Когда двери начали открываться, моя рука все еще была где-то на внутренней поверхности правого бедра, а туловище наклонено назад, будто я собиралась увертываться от пуль, как Киану Ривз в «Матрице». Дверцы лифта разомкнулись… Там, как обычно, выбрав самый подходящий момент, был Ник.

Я дернулась вперед, чтобы принять вертикальное положение, руки на бедрах. Пытаясь изобразить улыбку, я заметила, что в спешке не до конца опустила платье. Подол завернулся, дважды обернув мое правое бедро. Неудивительно, что я не чувствовала проклятую вещь.

— Ох, Ник! — заставила я себя сказать. Краешком глаза увидела, как лифтер подмигнул мне сквозь щель медленно закрывающихся дверей, и отступила назад в коридор. Я старалась расправить платье, а потом не могла остановиться и продолжала одергивать вниз, чтобы удостовериться, что оно опять не завернулось.

— Привет, Алекс! — Ник, даже не старался скрыть того, как пялится на меня.

Я опустила глаза и, глядя на собственные ноги, почувствовала, как краснею. Он наклонился и легко поцеловал меня в губы, одновременно обняв одной рукой за плечи.

— Ты что, просидела все это время в засаде?

По-прежнему обнимая меня, он направился к моему номеру. Я почувствовала, что отрицательно качаю головой, почти незаметно. Потом надела свои туфли на шпильках. Об этом я точно не подумала. Что мне сказать ему: моя мамочка спит в номере? Ох, нет. Я также не могла сослаться на беспорядок или что-нибудь еще в этом роде. Нет, только не это. Иначе он подумает, что я ходячее несчастье.

— Я надеялся, что мы проведем немного времени наедине, вдали от безумной толпы, — сказал он, улыбаясь мне, как невинный шаловливый младенец.

«Какое невезение, — подумала я. — Мама почти заснула…» Разум одержал победу.

— Гм, а как насчет того, чтобы пойти к тебе? — Я повернулась к нему и стрельнула в него такой же невинно-шаловливой усмешкой.

Впервые за время нашего знакомства — хотя и не очень продолжительного — Ник, казалось, занервничал. Можете считать меня суперподозрительной, но мне показалось, что его улыбка застыла на секунду или даже дольше и глаза моргнули как-то не так. Но затем момент прошел. Он фыркнул от смеха.

— Ты хочешь увидеть, насколько я на самом деле аккуратен? — Он игриво сжал меня в объятиях.

Верно, мне было любопытно — отличалось ли его ведение домашнего хозяйства характером одержимо-навязчивого беспорядка или же пустыми коробками из-под пиццы и вонючими носками. Но за ту долю секунды, когда я не могла сказать, какой мыслительный процесс происходит за этими постоянно меняющимися светло-коричнево-серо-зелеными глазами, я начала беспокоиться по поводу того, что Ник на самом деле мог скрывать у себя дома. Не проверял ли он мысленно наличие каких-либо свидетельств публичного обнаружения его подружки — жены… или — в моем мозгу вдруг возник образ Жака — приятеля? Я не была до конца уверена, почему вдруг сделалась такой недоверчивой. Возможно, потому что сверхъестественным и дурацким образом — то есть, несмотря на неожиданные визиты, затопленную ванную, сломанный каблук, мою новую компаньонку, лежавшую в кровати за соседней дверью, — положение дел казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой.

С другой стороны, дело, возможно, было только во мне.

— Знаешь, так нечестно, — говорил Ник, пока я предавалась грустным размышлениям («Совершенно излишним», — подумала я про себя, снова присоединяясь к беседе). — У тебя в отеле есть горничные, и любой мыслимый сервис. А мне приходится убирать за собой самому, знаешь ли.

— И посмотри, насколько это мне помогает, — усмехнулась я. — Ты ведь не собираешься отомстить мне, заставив мыть твой пол?

— Какая великолепная идея, и спасибо за предложение!

Ник нажал на кнопку вызова лифта, который, кажется, обслуживал его гораздо лучше, чем меня. Лифт примчался ровно через две секунды. Смущенная предыдущим показом стриптиза, я избегала смотреть на лифтера, пока он не привез нас вниз, в холл. Около «мерседеса» на противоположной стороне улицы нас поджидал Себастьян. Он помог мне открыть дверцу, и я проскользнула на заднее сиденье. Вместо того чтобы немедленно присоединиться ко мне, Ник, однако, остановился у дверцы, прислонившись к ней и почти прикрыв. Он приблизил свою голову к голове Себастьяна — казалось, они о чем-то беседуют; я не могла ничего особо видеть или слышать. Водитель с непроницаемым лицом только кивал. Черт бы побрал его невозмутимость! Я хотела знать, что происходит.

Беседа длилась не более тридцати секунд, и когда Ник сел в машину рядом, то сказал, что только что организовал небольшой сюрприз для меня. Я решила предоставить презумпцию невиновности… но не собиралась непременно облегчить ему жизнь.

— Погоди минутку, — сказала я. — Разве не ты говорил мне в ту ночь, когда мы познакомились, что живешь поблизости от отеля? На расстоянии небольшой пешей прогулки, насколько я помню. Вот почему ты вышел тогда из такси вместе со мной.

— Ну, гм… э-э… — Он глуповато усмехнулся. — Разве я не упоминал, что мы в семье — марафонцы?

— Ага. Начиная с безобидной лжи…

— Эй, дай парню передышку… Кстати, вспомни, что это было за запрещенное вещество, которое мы вдыхали той ночью?

Я просто сидела, сложа руки, стараясь сдержать смех и сохранить строгое выражение лица.

— Хорошо, практически Эйфелева башня всего лишь на один район дальше того места, где ты остановилась.

— Это то место, куда мы собираемся пойти?

— Всего лишь краткая остановка. И мое жилище там рядом, сразу за углом.

Я расцепила руки и пододвинулась к нему ближе.

— Ты… смеешься надо мной?

— Ты не обидишься на меня, верно?

— Постараюсь.

Он взял мою руку, переплел свои пальцы с моими. И неожиданно серьезно посмотрел мне прямо в глаза.

— Я… — Ник остановился и начал снова: — Я… — Еще менее решительно.

Я смотрела на него, подняв брови, вопросительно наклонив голову.

Его улыбка вернулась.

— Я… надеюсь, ты не думаешь, что подъем на Эйфелеву башню — это никуда не годится.

— Ладно. Не могу не сознаться, что бывала там раньше, — ответила я, после чего добавила с улыбкой: — Но никогда не бывала там раньше с парнем.

— Ох, — произнес он. — Я начинаю нервничать. Придется оправдывать ожидания!

— Со мной это несложно.

Я поняла, что сказала, на долю секунды позже, чем слова слетели с моих губ. Мое лицо, должно быть, поменялось в цвете по меньшей мере раз пятнадцать, пока не достигло оттенка красной свеклы.

— Просто — просто для тебя, — затараторила я быстро и бессвязно. — Так и есть, я имею в виду, тебе будет несложно со мной… В общем, я хочу сказать… Гм, мы уже на месте?

Я неловко повернула голову и начала смотреть в окно. Я уже могла различить сполохи иллюминации, которые исходили от Эйфелевой башни. Слава Богу. Если бы я сконцентрировалась, то, возможно, смогла бы избежать упоминания своих «Дольче и Габбана».

Себастьян остановил автомобиль у обочины тротуара, примыкающего к Марсову полю, травянистому полю, ведущему к Эйфелевой башне. Он открыл дверцу и помог мне выйти из машины, пока Ник выходил с другой стороны. В то время как водитель поддерживал меня под руку, дабы убедиться, что я не оступлюсь, — предполагаю, он видел достаточно моих фокусов за последние несколько дней, — я заметила складку между его бровями. Но не смогла истолковать выражения на его лице. Я не была уверена, был ли он раздражен тем, что ему не понравилась моя губная помада, или старался выглядеть сочувственно. А вот чему он сочувствует, я не знала. Поэтому проигнорировала Себастьяна и снова присоединилась к Нику — тот обошел спереди машину, чтобы подойти ко мне. Было уже поздно, но если бы мы поспешили, то, возможно, успели бы вскочить в последний лифт, поднимающийся на вершину, чтобы захватить несколько минут панорамного обзора.

Когда я повернула голову, чтобы посмотреть на Ника, то заметила два темных внедорожника, остановившихся позади нас. Сначала я предположила, что внутри туристы, впервые попавшие в Париж и пытающиеся впихнуть все достопримечательности в свои шесть дней, семь ночей. Но потом я заметила затемненные окна, а когда моторы заурчали в унисон, а фары осветили улицу передо мной, я тотчас представила себе — а что еще я могла подумать? — двух знаменитостей, в первом порыве вспыхнувшей тайной страсти, под присмотром соответствующе откормленных телохранителей, в отдельных автомобилях, передвигающихся раздельно, чтобы обхитрить папарацци, и застуканных на свидании только мной, Алекс Симонс, репортером отдела моды журнала «Уикли»! Зачем уловки? Были ли они актерами второго плана в романтической комедии, которая продолжалась из серии в серию? Были ли они помолвлены, женаты, имели сожителей? Они родились под несчастливой звездой, но их звездные пути пересеклись, как у Джей Ло и Паффи… или пересеклись только их списки — она из списка А, а он в конце списка С?

Плоды сценария моей фантазии вскоре приняли в голове форму сенсационной новости, которую я могла бы передать Родди. Конечно, меня никогда не обучали раскрытию тайн знаменитостей и написанию репортажей, основанных на преследовании:

а) «стать дверным доводчиком» — причудливое разговорное выражение, которое я подцепила от своего приятеля, приобретавшего жизненный опыт в австралийской желтой прессе, — что, по существу, означало болтаться часами перед домом знаменитости в надежде мельком увидеть его или ее, выносящими мусор, — что, естественно, переходило в б) копание в вышеупомянутом мусоре и в) прятки в кустах с камерой с длиннофокусным объективом. Но я могла обойтись без всего этого, если бы сочному куску сплетни случилось приземлиться на мой компьютер…

Прежде чем мне удалось сорвать маску с таинственной парочки, Ник обнял меня и повлек к массивной башне, которая на таком близком расстоянии отбрасывала огромную тень на все даже в темноте. Обернувшись, чтобы еще раз быстро взглянуть на внедорожники — никаких признаков жизни, знаменитостей или чего-либо в этом духе, — я обратила внимание на живого, дышащего человека рядом, который тянул меня, чтобы заставить идти дальше.

— Эй, если мы не поторопимся, то придется подниматься по лестнице пешком, — предупредил он.

Я разрешила себе открыть рот и испустить преувеличенный вздох:

— Нет, только не по лестнице!

— Отчаянные времена, отчаянные меры, — изрек он.

Когда мы достигли основания башни, то попали на террасу вместе с туристами и парочками, толпившимися там. Даже в такой поздний час здесь были и продавцы сувениров, торгующие вразнос всевозможными Эйфелевыми башнями, начиная от светящихся в темноте наклеек и кончая миниатюрными копиями и репродукциями фотографий на почтовых открытках, которые, казалось, были сделаны еще в 1960-е годы и тысячекратно размножены с тех пор. Мы прошли мимо и направились к билетному окошку, где за десять евро можно было купить вид с вершины мира, а затем присоединились к небольшой толпе на линии к лифту.

— Ты можешь использовать свое удостоверение прессы или что-нибудь похожее, чтобы пройти без очереди? — шутливо спросил Ник.

— Знаешь, так только в кино бывает, — ответила я. — На самом деле у меня даже нет удостоверения прессы. И шляпы с надписью «Пресса» на полях тоже нет.

— Ладно, что же тогда в этом хорошего? Где льготы?

— В настоящее время, — ответила я, смеясь над абсурдностью этой истины, — тебе не нужно иметь карточку прессы, чтобы занять свое место. Нужна лишь съемочная бригада, следующая за тобой по пятам: мгновенная известность и доступность.

Ник не отозвался. Он вдруг начал вытягивать шею по направлению к началу очереди.

— Судя по всему, — сказал он, — мы сможем попасть в следующую группу для подъема.

Я кивнула и оглянулась назад, на десяток людей, которые вдруг материализовались позади нас в хвосте очереди. Я всегда успокаивалась при виде людей позади себя, когда чего-либо ждала. Значит, я не последняя в очереди и не я являюсь кончиком хвоста фантазии.

— Неужели все хотят подняться? — задумчиво произнесла я. — Было бы глупо продать им билеты, а потом захлопнуть дверь перед носом, не так ли?

Через несколько минут Ник, я и еще человек пятнадцать втиснулись в лифт, сочувственно наблюдая, как тройка не уместившихся становилась все меньше и меньше, по мере того как мы поднимались все выше и выше.

Я прислонилась спиной к стенке рядом с Ником; он стоял у длинной стороны лифта, а я в непосредственной близости от трех других женщин, каждую из которых можно было классифицировать по духам: две — «Шанель» и одна — «Ив Сен-Лоран».

Мы поднимались в молчании, болтали только трое американских пеших туристов в противоположном углу, — как мне удалось с трудом разобрать, обсуждали плюсы и минусы своей гостиницы. Я чувствовала дыхание Ника на шее, его нос задевал мои волосы за левым ухом.

— Должен кое-что сообщить тебе, — неожиданно прошептал он.

Я наклонила голову на пять градусов к нему.

— Что ты страдаешь клаустрофобией?

— Гм… нет. В действительности нечто очень важное.

Лифт остановился, и двери раскрылись на первой платформе. Никто не вышел. Я наклонилась еще на пять градусов, на этот раз, произведя небольшое движение плечами.

— Что ты хочешь пи-пи?

Он нагнулся и сказал мне на ухо:

— Нет, серьезно.

На сей раз, я повернулась на сто восемьдесят.

— Что ты имеешь в виду?

Лифт опять остановился — никто не вышел и на второй платформе. Шкивы заскрипели, придя в движение, и лифт начал свой финальный этап подъема к вершине.

Ник положил руки мне на плечи и посмотрел на меня в упор.

Я ответила таким же прямым взглядом и всем телом подалась вперед. Любой, наблюдавший за мной в ту минуту, включая Ника, мог быть уверен, что мое внимание приковано к нему. И любой бы ошибся. Пока он запинался и мямлил что-то в нерешительности, я прокручивала в голове всевозможные сценарии — своего рода истории, наподобие тех «выбери-свое-собственное-приключение», которые когда-то рассказывала мне мама перед сном.

1) Не потому ли мы здесь, что он хочет залезть ко мне под юбку? Это было бы страшно предсказуемое мужское поведение. Но давайте предоставим ему право на презумпцию невиновности. Дальше.

2) Привел ли он меня сюда с целью предложить постоянно встречаться? Дальше.

3) Может, он привел меня сюда, чтобы столкнуть? (Что может заставить избавиться от человека, с которым знаком всего сорок восемь часов?) Давайте разберемся с этим поподробнее:

а) было ли это из-за того, что он ненавидит мою работу, мой мир?

б) что, ради всего святого, я сделала не так?

в) что-то не так с моими зубами?

Но все это время я по-прежнему не отрываясь смотрела на него, улыбаясь, кивая, ожидая, что он выдернет меня из моего бреда. Я в совершенстве владела искусством выглядеть заинтересованной и увлеченной, когда на самом деле обдумывала целый ряд других вопросов. Не то чтобы я была изворотливой от природы; этот навык просто выработался со временем благодаря характеру работы. Со включенным диктофоном и головой, натренированной кивать каждые тридцать четыре секунды или что-то близко к этому, я могла бы благополучно составлять мысленно список необходимых покупок, как делала, например, некая модель, соизволившая открыть мне тайну того, о чем на самом деле она думает, расхаживая по подиуму. Но было ли это свойство только приобретенным?

Лифт остановился на самом верху башни, и без лишних «разрешите» и «пардон» волна толпы подхватила нас и вынесла на смотровую платформу. И здесь, глядя на освещенный Париж, лежащий под нами, я перебирала в мыслях лирические строчки из текста песни к фильму «Артур». Сам фильм я никогда не видела, но по какой-то причине песня из него крепко застряла в голове, по-видимому, ожидая подходящего момента. Что случается, когда вы блуждаете между Луной и Нью-Йорком? Ладно, я находилась между Луной и Парижем… и время для бесед прошло. Мерцание в глазах Ника, мерцание огней вокруг нас… Лучшее, что я могла сделать, — это заставить себя идти.

Среди туристов, непрерывно меняющих позиции — у ограды, напротив луны, звезд и мерцающих огней, — Ник и я остановились на середине шага и сделали то же самое, что изображено на черно-белой фотографии Роберта Дуано[60], которая украшала стены четырех из пяти комнат общежития колледжа. К тому времени когда мы выпустили друг друга из объятия-клинча, толпа рассеялась, хихикая над парочкой, которой понадобилась отдельная комната.

— Так что ты хотел сообщить мне? — спросила я, снова опираясь на его руку.

Ник слегка отодвинул меня и положил руку мне на затылок. (Я почувствовала одновременно и любопытство и неловкость, не нашел ли он песчинки на моей голове.) Потом, прижавшись щекой к моему лицу, прошептал на ухо:

— Думаю, я пытался сказать тебе — давай уйдем отсюда.

Нам пришлось около пяти минут ждать следующего лифта вниз — ноги нетерпеливо притопывали, пока мы пребывали в объятиях друг друга, — и практически бросились наперегонки через поле к автомобилю, хихикая. Вероятно, мы захватили Себастьяна врасплох: он стоял, прислонившись к «мерседесу», и курил сигарету, когда мы появились. Он резко оторвался от автомобиля и швырнул сигарету в решетку водостока. Когда водитель открывал мне дверцу, я увидела, как его брови поползли вверх в тот момент, когда он посмотрел на Ника. Я украдкой взглянула на Ника, лицо которого было непроницаемым.

— Куда теперь? — спросила я, как только мы сели в автомобиль.

— Немного прокатимся, — ответил он, обращаясь скорее к Себастьяну, чем ко мне. А потом нажал кнопку, которая подняла затемненное стекло, отделяющее передние сиденья от задних.

— Ты плохой мальчик, ты…

— Я тебе уже говорил, что ты потрясающе выглядишь сегодня? — неожиданно сказал он.

Моя рука непроизвольно начала поправлять волосы.

— О, — пробормотала я, — спасибо. Рука замерла на середине фразы, когда я почувствовала, как несколько песчинок сыплются из моих волос прямо на сиденье автомобиля. «О, это действительно до смерти сексуально», — подумала я.

Ник придвинулся ко мне и положил свою правую руку поверх моей левой.

— Не шарь руками вокруг слишком сильно, — выпалила я.

— Что?

— Гм, профессиональная вредность… песчаная буря на показе у «Диора» сегодня.

Ник засмеялся. Тем низким, сексуальным удовлетворенным смехом, который, казалось, рождается где-то в глубине его тела, вызывая появление ямочек на щеках, что делало его совершенно неотразимым. И что означало, что я просто не могу совладать с собой. Девушка, которая никогда не делала шага первой, — решилась поцеловать сама.

Когда мне удалось восстановить дыхание (а пока я занималась этим, подумала, что должна дать Нику возможность преодолеть шок, вызванный моей внезапной агрессией), я сползла назад на мягкое кожаное сиденье и внимательно посмотрела на моего мужчину. Или все-таки этого мужчину? Конечно, я не хотела преждевременно выступать собственницей. Я почувствовала, как глубокий кроваво-красный поток, зародившийся в глубине моего живота, начал распространяться наружу, заливая всю поверхность кожи…

— Куда мы едем, между прочим? — заставила я себя задать вопрос. Это дало мне возможность отвернуться от Ника и проверить свое отражение в окне. О'кей, губная помада не слишком смазана, на зубах ничего, а цвет лица ближе к персиковому, чем к свекольно-красному. Уф-ф!

— Катаемся кругами, — вполголоса пояснил Ник.

— Что такое? — Я повернулась назад, готовая улыбнуться.

Он сгорбился на сиденье, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Знал, что я смотрю на него, но не изменил позу, продолжал сидеть так, похожий на вечное изваяние. Наконец подался вперед и постучал по перегородке:

— La maison[61], Себастьян.

Я продолжала безучастно смотреть на него. Ник не повернулся ко мне.

— Нам нужно серьезно поговорить, — произнес он, по-прежнему глядя перед собой. Слова повисли в воздухе, как облачко мускусных духов, интенсивных сначала, а затем медленно удушающих. Уверена: если бы у меня была возможность сделать краткий опрос всех моих подруг в тот момент, они бы единодушно и независимо заявили, что эти четыре коротких слова предвещали очень плохие вещи. Хотя подозреваю, что наиболее циничные добавили бы при этом про себя, что и три коротких слова тоже редко приводят к чему-нибудь хорошему.

Сердце заколотилось, и дернулся правый глаз — все пошло снова, как заведенные часы, — я напряженно сидела на своей стороне заднего сиденья, закусив внутренние стороны щек, чтобы предотвратить собственную попытку нарушить неловкое молчание, в то время как хотелось сказать что-нибудь неподходящее или совсем неуместное.

Это была настоящая внутренняя борьба.

Прошло не очень много времени — к счастью для моих искусанных щек, — Себастьян свернул на дорожку, ведущую к воротам, и после краткой остановки у домика охраны мы проехали дальше. Я внимательно смотрела из окна на прекрасно подстриженную живую изгородь, цветочные клубы, ряды классических статуй и на какую-то долю секунды с удивлением подумала: разве можно ехать на машине по саду Тюильри? В глубине показался огромный особняк, настоящий мини-замок. Когда мы подкатили к белокаменному фасаду, что еще мне оставалась делать, как не разинуть рот и таращить глаза с глупым видом? Это, а также задумчивость, с которой Ник хотел что-то сообщить мне, похоже, имели отношение к истории о давно потерянном наследнике трона. Но такое могло произойти только в кино…

Я обернулась и посмотрела на Ника.

— Кажется, мы больше не в Канзасе, не так ли? — спросила я.

— Нет, всего лишь в Нейи[62].

А-а… Пригород Парижа, который фактически соответствовал американскому образу жизни, а не какая-то песчаная окраина, которую американцы скорее назовут старой частью города. Это было то место, куда старлетки и рэперы переселяли своих мамочек, когда быстро вырастали.

— Хотя мы едем в том же направлении, — добавил он. — На тот случай, если ты все еще придираешься к моим словам «близко от твоего отеля и недалеко от Эйфелевой башни».

— О, я думаю, у меня будут большие проблемы, чтобы придраться к этому пункту, — ответила я. Новые обстоятельства, так или иначе, избавили меня от необходимости быть слишком деликатной.

Ник вышел из автомобиля и обошел вокруг, чтобы открыть для меня дверцу. Когда я ступила на посыпанную гравием дорожку, он взял меня за руку и повел за угол особняка, вниз по тропинке, освещенной рядом фонариков в виде свечей, с бумажными абажурами пастельных тонов. Свет привел нас к деревянному бельведеру, стоявшему на краю рощи.

Ник усадил меня на скамью под деревьями и начал шагать взад-вперед.

— Итак, — сказала я, после того как он дважды обошел вокруг меня.

Он остановился и посмотрел на меня:

— Итак…

— Ты хотел поговорить?

— Да. Да, нам нужно поговорить.

Я попыталась ободряюще улыбнуться — ободряюще для самой себя не в последнюю очередь — и ждала, пока он заговорит.

— Думаю, ты уже догадалась, что это не корпоративное жилье, — начал он с нервным смехом.

— Да, это не кажется мне слишком корпоративным, — ответила я, стараясь оставаться невозмутимой. — Во всяком случае, не при этой экономике.

— Алекс, — он остановился, встал передо мной на колени и положил руки мне на плечи, — я не тот, за кого себя выдавал.

Сердце билось так часто, что мне почудилось, будто я вылетаю из тела. Я, настоящая, плавала высоко над нами, наблюдая, как-все-это-происходит-со-мной, — моей версией меня.

— То есть хочу сказать, что мое имя действительно Ник Сноу и я на самом деле из Нью-Йорка.

«Ладно, придется выкинуть сценарий «Он настоящий принц». Проклятие!»

— Но я здесь не работаю консультантом, — продолжал Ник.

«Так кто же ты тогда: агент ЦРУ? ФБР? Международный шпион?»

Я видела бусинки пота, выступившие на висках. Его глаза смотрели напряженно и были темнее, чем когда-либо. Ник провел рукавом по лбу.

— Не смогу сказать тебе, почему я здесь, пока ты кое-что не подпишешь. — Он вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и глуповато вручил его мне. — Мне действительно очень жаль.

Он отвел глаза, пока я открывала конверт и листала страницы, заполненные текстом через один интервал. Слова сливались.

— Извини, ничего не могу понять, — призналась я, складывая бумаги и возвращая ему. — Просто объясни, что мы тут делаем. Пожалуйста.

Ник встал и сел на скамью рядом со мной. Бросил бумаги на стол, потом оглядел весь пейзаж вокруг. Ночь была спокойной, тихой.

Он нежно взял мои руки в свои.

— Алекс, я не хотел тебя обманывать. Правда, не хотел. Но у меня не было выбора. И сейчас тоже нет.

— Ради Бога, о чем ты говоришь? — сказала я, искренне озадаченная. — Неужели журналистские инстинкты подвели меня? Ты… женат?

— О Господи, нет, — ответил он, улыбаясь впервые за столь долгое время. Затем снова стал серьезным. — Нет, но на самом деле все гораздо хуже. Я…

Мое сердце остановилось, вены затопил ледяной холод. Я закрыла глаза и молча собиралась с силами.

Он испустил глубокий вздох и заговорил снова, не глядя на меня.

— Ты должна знать, — произнес он еле слышно. — Алекс, я участник телевизионного реалити-шоу.

Что? Мои глаза широко распахнулись. Я была уверена, что неправильно расслышала его. Эти слова просто не подходили друг к другу, они не могли стоять в одном предложении, и тем более их не мог произнести человек, с которым я провела две последних ночи и в которого по уши влюбилась! Я затрясла головой, как будто пытаясь вытрясти истину из неразберихи, царившей там.

Ник пригладил волосы, и я заметила, что его руки дрожат.

— Помнишь, что я сказал в первый вечер, — спросил он с надеждой, — о планах по этической подготовке моделей?

— Что? — Я тупо уставилась на него. — О чем ты говоришь?

Он покачал головой.

— Ладно, дай мне начать. — Он обхватил меня за плечи. — Придется все тебе объяснить. Это шоу.

Оно для американского телевидения. Ох, Господи. Оно о том… о том, как назначать свидания моделям. Я должен прожить здесь шесть недель и назначать свидания моделям!

На последних двух словах я не смогла удержаться от смеха.

— О, на самом деле смешно. Ты привез меня сюда, с этим бесстрастным лицом и серьезным тоном, и… — Я мельком взглянула на его поникшую голову и поняла, что он отнюдь не шутит. — Ты что? Ты — что?!

— Мне очень жаль, Алекс, — продолжал он. — Я просто не знал, как сказать тебе… но это правда. Я притворяюсь второстепенным членом одной из европейских королевских семей… — (на какую-то долю секунды я тайно возликовала, что хоть наполовину оказалась права) —…и я должен убеждать моделей: для того чтобы выйти за меня замуж и стать принцессой, они должны набрать вес, потому что в моей стране высоко ценится полнота. Если я найду хоть одну, которая согласится, то выиграю.

— Как? Что? Что?! Шутка? Погоди, я — часть этой шутки?

Как будто в моем мозгу пострадала извилина, которая координировала речь. Я думать не могла о том, чтобы произнести что-то еще. На самом деле мысли были только об одном: где же камеры? Я озиралась вокруг и изучала потолок бельведера, но единственный обнаруженный мной «жучок» оказался светлячком, пролетавшим мимо. Вокруг не было ничего, кроме темноты.

— Не беспокойся, здесь ничего нет, — проговорил Ник странно спокойным голосом, — На эту часть территории им вход воспрещен.

«Он серьезен, — подумала я. — И это не шутка». Мне захотелось заплакать. Или, может быть, засмеяться.

— Ты, вероятно, потеряла ко мне всяческое уважение, — продолжал он. — Но я действительно надеялся продолжить это путешествие с тобой…

«О Боже, неужели он только что сказал: «Продолжить это путешествие»? Значит, все правда. И он действительно является материалом для телевизионного реалити-шоу». Мой шок и недоверие медленно вскипали, превращаясь в злость… и ревность. Но я была слишком растеряна, чтобы преобразовать какие-либо из эмоций в убедительные аргументы.

— Алекс, ты можешь ненавидеть меня за то, что я хотел приключений, зато, что хотел появиться на ТВ, — говорил Ник, — но не думай, что я делаю это, потому что помешан на моделях. Подумай, если бы я действительно хотел назначать свидания топ-моделям и если бы я на самом деле был их фанатом, стал бы я проводить все это время с кем-нибудь вроде тебя?

— Что?

— О Господи, я совсем не то имел в виду… Я не хотел сказать, что ты не так красива, как…

— Пожалуйста, остановись. — Я встала, постояла секунду и только потом бросилась бежать. Не знаю, куда я направлялась; мне просто необходимо было уйти куда-нибудь, прочистить мозги. Завернув за угол вблизи сада, я оказалась у бассейна и джакузи, оккупированными тремя худыми, но грудастыми девицами, две из которых были блондинки, а одна рыжая. Вся троица непринужденно болтала и потягивала шампанское. О Боже, это правда. Правда.

Вероятно, они заметила меня, потому что вдруг разом замолчали и бессмысленно уставились в моем направлении. Я застыла, застигнутая врасплох пристальными взглядами трех красоток, жаждущих стать супермоделями, — что-то очень напомнило мне столкновение с Катериной. Может, их учили этому в модельном колледже? Мгновение спустя я повернулась спиной и припустила дальше, на террасу и через двойную дверь в особняк.

За этими стенами находилась другая вселенная. Галерея, обитая панелями красного дерева, шла параллельно наружной террасе, но позолоченные рамы обрамляли не картины, а телеэкраны, передававшие то, что происходило, казалось, в реальном времени в других местах имения: там были девушки в джакузи. И там был Ник, шагавший к дому. Я повернулась и пошла дальше, отворяя одну дверь задругой, переходя из комнаты в комнату. Студия с тяжелыми бархатными драпировками и книжными стеллажами от стены до стены, на стенах настоящие картины маслом — но я уже была готова увидеть бегающие глаза в прорезях на портрете Людовика XIV. Я не могла избавиться от чувства, что за мной наблюдают отовсюду, и, куда бы ни пошла, везде я не одна. Как мог Ник выдержать такое?

Ник. Мне нужно было изгнать мысли о нем из своей головы! Я ускорила шаг, перейдя на бег трусцой, заспешила по коридору. Особняк был еще больше, чем казался снаружи, и, могу поклясться, сколько я ни блуждала, ни разу не попала в одну и туже комнату дважды. Я открыла дверь музыкальной гостиной, наполненной инструментами, обнаружила обитаемую спальню: два раскрытых чемодана лежали на темно-красном персидском ковре, а в них было то, чего я, даже в моем теперешнем состоянии, просто не могла не заметить — такое количество косметики и средств для ухода за кожей, какого не имели я и моя мама, вместе взятые; пять упаковок сигарет «Мальборо лайтс» с наклейками «дьюти фри»; гора дамского белья, все «Козабелла»; и несколько юбок, которые даже на мне казались бы микромини. Я содрогнулась при виде предательских признаков биологического вида, известного как Homo modelus, и с силой захлопнула за собой дверь.

Следующая дверь вела в сильно задрапированную комнату, освещенную лишь светом экрана видеокамеры, стоявшей на штативе в углу. Я уже видела этот зеленый цветовой фон и раньше… Где же? Выглядело так знакомо… О Боже! В голове с быстротой молнии промелькнули все батальные сцены, виденные мной по телевизору, — битвы, ведущиеся в темноте. Жуткие полосы зеленого, струившиеся с экрана, когда бомбы падали на Багдад… Это, догадалась я, была камера ночного видения. А затем — прежде чем мое чувство приличия смогло одержать верх над моим инстинктом моментально делать колкие замечания, — подумала: «Не было ли большинство сексуальных сцен в парижском «Хилтоне» залито тем же зеленым туманом?»

С этими мыслями в голове я заспешила прочь из темной комнаты, переполненная злостью еще больше, чем замешательством, и продолжила свой путь через этот лабиринт, как паникующая лабораторная крыса. За следующим поворотом увидела слегка приоткрытую дверь и на цыпочках вошла внутрь. Здесь находилась еще одна видеокамера, закрепленная на стойке, а позади нее был бархатный занавес цвета бургундского, отделявший часть комнаты. На камере красовалась наклейка «Исповедальня. Кабина 1». И горела красная лампочка. Шла запись.

В каком бы отчаянии я ни была, ища выход любопытство взяло верх. Я медленно приблизилась к камере и молча всмотрелась в монитор. Брюнетка с заплаканными глазами, закутанная в белый банный халат, полулежала на чем-то похожем на красную кожаную софу в форме губ и прикладывала к глазам салфетку «Клинекс».

— Я слабая, — произнесла она с отчетливым чикагским акцентом. — Не могу контролировать себя. И теперь Ник будет думать, что я, я… — Она сделала паузу, чтобы высморкаться.

Я разинула рот. Мне необходимо было услышать то, что, как мне представлялось, было бы ужасным и отвратительным и доказывало бы одним махом все грязные подробности, связанные с Ником и мелькавшие в голове, хотя я знала, что это меня травмирует. Как в тот раз, когда я заставила себя смотреть прямую трансляцию операции на желудке Карни Вильсон[63]. Непристойно, но захватывающе.

Брюнетка опять вытерла нос. Я внимательно наблюдала за ее подергиваниями, хлюпающим носом, тем, как она грызла ногти… Она посмотрела на свои руки:

— Ник подумает, что я совершенно не заинтересована в игре.

Моя левая бровь непроизвольно взмыла вверх. Это было не то, что я ожидала услышать, определенно не то.

— Я видела, на кухне остался только один шоколадный круассан, и, конечно, я его съела. И… и… ничего не могу поделать — я просто машинально вызвала у себя рвоту! — продолжала она, кусая заусенцы.

«Интересно, сколько калорий в заусенцах?» — неожиданно развеселилась я.

— Держу пари, одна из этих сук съела остальные круассаны… Эти жирные, нападающие сзади бисексуалки…

Итак… то, что Ник говорил про шоу, подтвердилось.

Я вышла из исповедальни и продолжила свой путь. В глубине особняка снова почувствовала себя безнадежно потерянной. Я прошла сквозь еще несколько дверей, пытаясь сосредоточиться и сообразить, откуда пришла, когда услышала голоса. Посмотрела в замочную скважину и увидела их, сидящих за обеденным столом. Главным блюдом, похоже, были сигареты, запиваемые шампанским.

— Ой, я видела в саду какую-то чужую девушку. — Это сказала одна из опьяневших моделей. Рыжая из джакузи. Британка — девушка родом из Эссекса, если уж быть точной.

— Не-е, ты не можешь быть сег'езной, — возразила ей высокая худая блондинка, затягиваясь сигаретой и откидывая голову с замечательным строением черепа в обрамлении замечательно угасших волос, так что она могла пускать дым поверх рыжеголовой прямо к потолку. Эта определенно была француженкой. — Это есть так странно. Кто-нибудь видел Николаса?

— Абсолютно странно, — произнес еще один бестелесный голос, и хотя тела я не видела, однозначно догадалась, что оно высокое, худое (идет еще только начальный этап соревнования, сообразила я) и неестественно полногрудое. Девушка, похоже, была родом из тех мест, что мы обычно называем Силиконовой долиной — Южной Калифорнии. — Он куда-то повадился исчезать… последние несколько ночей. Это что, часть игры? Типа нам об этом не сообщили, а может быть, я просто не обратила внимания… Эй, у тебя не осталось крема от прыщей? Черт, у меня справа на носу собирается вскочить прыщ…

Я не могла больше этого выносить — пятясь на цыпочках, отошла от двери и двинулась к выходу в противоположной стороне комнаты. Вся сжалась, когда потихоньку поворачивала ручку, желая не издать ни звука и одновременно взмолившись, чтобы это оказался выход. После событий прошедшей недели мне казалось, что я служу в справочном бюро. И почему-то была уверена: эта дверь чудесным образом ведет в галерею, в которую я вошла первоначально. Освобожденная — но в то же время надеясь на то, что не израсходовала всю отведенную мне долю везения, — я побежала вдоль стены, выскочила сквозь двойные двери опять на террасу и затем назад в сад.

Где-то на полпути к бельведеру я налетела прямо на Ника, который обхватил меня руками.

— Алекс! Пожалуйста, Алекс. Пожалуйста, выслушай меня.

— Нет, не желаю ничего слушать. — Я закрыла глаза и поникла. — Отпусти меня. Я хочу уйти отсюда. Сейчас.

— Алекс, они ничего для меня не значат, — прошептал он тут же мне в ухо.

Недоверчиво я открыла глаза.

— Почему ты говоришь шепотом? Что, повсюду микрофоны И что это были за бумаги? Которые ты хотел, чтобы я подписала?

— Бланки разрешения, — промямлил он смущенно. — Шоу-продюсеры хотели получить разрешение… Там были камеры — в машине и…

— О Боже! О Господи, просто не могу поверить! — Я хлюпнула носом. Все начинало становиться гадким, должна заметить. — В последний раз тебя спрашиваю: я тоже часть этой шутки?

— Алекс, это не настоящее, это — телевидение. Но встреча с тобой, наше знакомство, время, которое мы проводили вместе, — это реальность. Клянусь.

— Извини. — Я старалась успокоиться. — Я не могу больше верить тому, что ты говоришь.

Я вывернулась из его рук и, спотыкаясь, побрела по освещенной дорожке назад к подъездной аллее. Себастьян все еще стоял у «мерседеса», затаптывая очередную сигарету. Рядом стояли два внедорожника, на которые я обратила внимание этим вечером около Эйфелевой башни. Я посмеялась над своей наивностью. Они не были добычей, мишенью для моих глаз. Это я была для них мишенью.

Себастьян сочувственно посмотрел на меня — знакомый взгляд. Но в этот раз я поняла. Когда он закрыл за мной дверцу, к машине подбежал Ник и постучал. Я опустила стекло и тихо сидела, глядя прямо перед собой.

— Мне очень жаль, Алекс, ты должна понять. Пожалуйста, прости, что не сообщил тебе правду раньше. Пожалуйста, прости. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— Я… не могу… думать, — ответила я, отчаянно стараясь сдержать рыдания. Одной рукой я прикрыла лицо, а другой немедленно нажала на кнопку, чтобы снова закрыть окно. Затемненное стекло заслонило меня от его взгляда.

И пока Ник продолжал стоять и смотреть, Себастьян тронул «мерседес», увозя меня домой.