Сломя голову

7

Не помню, как добралась ночью до кровати, но каким-то образом, когда телефон разбудил меня опять — на следующее утро, я обнаружила себя на простыне в рубашке от своей фланелевой мужской пижамы. Шкатулка была открыта и стояла на кровати сбоку; когда я перевернулась, чтобы достать телефон, то обнаружила, что заснула прямо на своем ученическом кольце. Боже, на щеке отпечатался знак отличия колледжа, как раз ниже расцветшего прыща!

— Черт побери, — выругалась я вслух, хватая трубку. — Алло?

— Алекс, это Лола! Я получила жуткое сообщение от Бартоломе, позвонила Жаку, он сам не свой, я по-настоящему начинаю беспокоиться. Что нам делать, Алекс?! — И затем наконец выдох.

— Лола? — произнесла я нетвердо. — Не могла бы ты повторить все еще раз, только с паузами, пожалуйста? Кстати, который час?

— О, не знаю, без четверти семь или что-то вроде того, так что же нам делать? — Ее голос, казалось, становился громче с каждым словом.

— Гм, переведи дух, пожалуйста. Что ты сказала про Бартоломе?

— Бартоломе, да! Он прислал эсэмэску посреди ночи, действительно странную, вроде он ждал, пока не узнал, что я не собираюсь отвечать по телефону, чтобы оставить сообщение. Прямо как какой-нибудь мой бывший бойфренд…

Несмотря на тревогу в голосе Лолы, я услышала, как она хихикнула.

— Так или иначе, он сказал, что перезвонит, и еще он сказал что-то непонятное про какое-то известие о Луисе-Хайнце, чтобы не беспокоились. Но я беспокоюсь! Потому что я позвонила Жаку, думая, что он должен иметь известия от Луиса-Хайнца, если уж Бартоломе что-то знает, но нет! Он не знает! До сих пор ничего не знает.

— Ты разговаривала с Бартоломе?

— Нет, я пыталась дозвониться по тому номеру, который определился в моем телефоне — но это не его обычный номер! — однако он отключен.

— Он такой же неуловимый, как и Луис-Хайнц? — Я начинала интересоваться этими перуанцами.

— Нет, Бартоломе не такой, — ответила Лола. — Он всегда был надежным, поэтому это действительно странно. Однако я пригласила его на показ сегодня, поэтому надеюсь, мы сможем поговорить с ним там. — Казалось, ее голос умолк, потом я услышала, как она отдает приглушенно какие-то указания любовнику в глубине комнаты. — Извини, но говоря о… Боже, уже почти семь. Мне лучше поспешить. Стилисты беспокоятся. Увидимся на показе.

Я положила трубку и перевернулась на кровати. Я удивлялась, что могло произойти с Бартоломе? Потом подумала: «Люди, я устала…» Если бы могла поспать еще хоть пару часиков…

В ту секунду, когда моя голова упала на подушку, телефон зазвонил опять. Гр-р-р… Оставаясь недвижимой, только протянув левую руку, я схватила трубку и, держа как можно ближе к лицу, закрытому спутанными волосами, драматично вздохнула:

— Лола, что еще?

— Алекс, где ты?! — произнес слабый голос, искаженный плохой связью.

— Кто? — Прошло добрых три секунды, прежде чем я сообразила, кто это. И как только сообразила, в тот же самый момент вспомнила кое-что действительно, по-настоящему очень важное, чего никак не предполагала забыть.

Это была моя мама. Которая приехала в Париж на выходные.

— Мама! О, мой Бог! Где ты?!

— В аэропорту… Алекс, ты не собираешься заехать за мной?

— Э-э…

Моя мама, приехавшая оттуда, где люди подъезжают на машинах знакомых, чтобы добраться до собственных автомобилей, не могла привыкнуть к тому, что в таких местах, как Нью-Йорк, Лондон и Париж — собственно говоря, там, где ее дочь провела большую часть лет после окончания колледжа, — люди обычно пользуются такси.

— Мам, извини, я думала, что сказала тебе, что мне будет сложно взять машину и заехать за тобой из-за работы и прочего… Не могла бы ты взять такси?

«Черт, разок мне действительно пригодилась бы тачка с шофером».

— Ладно, думаю, справлюсь, — вздохнула мама. — Я только хотела удостовериться, что ты не застряла в какой-нибудь дорожной пробке или что-нибудь еще. Адрес гостиницы у меня есть.

— Хорошо, что ты бегло говоришь по-французски, правда, мам? — Я преувеличила ее языковые навыки, которые не использовались уже лет тридцать, сознательно подольстившись в надежде, что это поможет.

— Да, ты права, дорогая.

Я улыбнулась:

— Мамочка, скоро увидимся. Я в номере пятьсот четыре.

— До встречи, — отозвалась она. — Мне не терпится принять горячий душ! Что за ужасный полет…

— Хорошо, мамочка, пока!

Дерьмо, дерьмо, как же я могла забыть? Как я могла забыть, что МОЯ МАМА прилетает? О Боже! Что делать? В моем номере бардак, и, Боже мой, у меня ведь свидание этой ночью! Я остановилась и прислушалась к себе. Не возвратилась ли я на десять лет назад? Сделала ли я уроки, помыла ли за собой тарелку? Хорошо еще, что это не была школьная ночь.

В моих апартаментах была вторая спальня, которая имела отдельный вход, но ванная комната между обеими спальнями была общей. И тут мне пришло в голову, что в номере нет ни одного чистого полотенца. Я немедленно позвонила в бюро обслуживания — который час, семь? — и попросила срочно убрать. Мама прибудет в течение часа, вероятнее всего, поэтому мой собственный горячий душ мог подождать.

Я не видела родителей уже месяцев шесть, и предполагалось, что этот уик-энд пройдет, как в детстве. Лола устроила для моей мамы еще одно место в первом ряду рядом с моим на показе у «Диора», а еще мы запланировали изрядное количество времени для шопинга в субботу. У нас даже было назначено время для покупок от-кутюр у «Шанель». Наш папочка наивно полагал, что мы лишь собираемся поглазеть на витрины. Но у мамы были другие намерения.

— С собой это не унесешь, — сказала бы она мне бодро, особенно теперь, когда благополучно удалилась отдел (слишком рано, как она имела обыкновение сообщать об этом любому при встрече) и успешно управляла семейными инвестициями. — Наверняка очень приятно быть похороненной в одежде от-кутюр.

Мама, без сомнения, заслужила это. В конце концов, это была женщина, которая отстранилась от школьных дел в возрасте двадцати четырех лет, после замужества, произведя на свет одну за другой мою сестру и меня. А когда мы пошли в школу, мама снова начала работать в банке. В детстве я, естественно, думала, что она получала от людей чеки и давала взамен мелочь в виде двадцаток и сидела в одной из таких будок, сквозь которые все проезжают на машинах и которые снабжены прохладными пневматическими камерами, издающими смешной звук, наподобие «пффвууаак». Во всяком случае, она не была одной из тех лицемерно заботливых, равнодушных мамочек, которых я видела на коммерческом ТВ, нет, — она каждый вечер готовила обед, и убирала дом, и заботилась о трех малышах: моей сестре, мне… и моем беспомощном в хозяйственном отношении папочке.

Став постарше, я осознала, какая она замечательная. Она любила свою семью, и ей нравилась ее жизнь, и даже если когда-нибудь и возникал легкий приступ раскаяния, она, естественно, никогда не говорила нам об этом. Напрямую, во всяком случае. Когда мне было шесть или семь лет, она начала рассказывать мне вместо моих обычных любимых сказок перед сном собственные истории «Выбери свое приключение»; героинями были девочки, получившие образование, путешествующие по миру, хранившие свои одинокие подушки холостячек и вообще жившие независимой и свободной от обязательств жизнью — другими словами, сказка сказок.

Мама. Итак, Алекс, ты только что закончила колледж Лиги Плюща[50] с самыми высокими оценками. Ты можешь провести лето со своим ни на что не способным бойфрендом, сидя дома, либо совершить поездку за рубеж, чтобы посетить галерею искусств в Риме. Что выберешь?

Я. Гм-м, мамочка, я поеду в Рим?

Мама. Давай-ка посмотрим, что будет Алекс носить в Риме!

Как я любила эту женщину, которая обучала меня всему, что я должна была знать, даже несмотря на то, что я потратила время и силы на романтический путь, заведший меня в тупик! (И благодаря годам терапии знаю, что не могу винить в этом полностью ее.) Женщину, которая собиралась позволить мне указывать, как ей жить, после того как она стала клиенткой кутюрье и после всех этих лет жизни, когда я жила по ее указке?

Вот почему была так болезненна мысль, что я собираюсь обмануть свою маму, свою работу, шопинг и Ника. Я не совершала ничего подобного со времен старших классов средней школы. Всегда имела расположение к безопасным методам ведения работы, думала я, ощущая на своей щеке предательское вздутие.

Я закуталась в банный халат, когда услышала стук в дверь. Впустив горничную — я едва не пала ниц, настолько была ей благодарна, — села за свой ноутбук. Открыла календарь, и вот оно — записано на двадцать четвертое, жирным курсивом.

Пятница: приезжает мама!!!

Феерия в «Диор» должна была состояться в одиннадцать, а после этого была еще парочка небольших показов, которые я могла бы безболезненно пропустить. Неделя высокой моды постепенно сходила на нет, а моя статья лежала где-то в неведомом месте. Да, действительно необходимо было использовать встречу с Лолой, чтобы поговорить о Луисе-Хайнце. Возможно, мне удастся убить двух зайцев сразу: послать на эти показы свою маму, пока я буду встречаться с Лолой. Отличная идея! Мамочке страшно понравится. И мы с ней сможем увидеться за обедом, а потом… может быть, она будет так выбита из колеи сменой часовых поясов, что рано ляжет спать. Тогда я смогу увидеться с Ником. Хорошо, что он работает допоздна. Что касается субботы — то это будет скорее субботняя ночь.

Пожалуй, я смогу справиться с этой мультивариантной задачей и поиском оптимальных решений. Возможно, я могла бы стать тайным военным советником. Ну, или хотя бы церемониймейстером важных событий или свадеб. Я посмеялась над своей преждевременной паникой. Почему я вообще сомневаюсь в себе? Я все продумала. Все получится. Точно.

Чтобы придать происходящему официальный статус, я отправила Лоле по электронной почте сообщение о своем предполагаемом плане действий, затем отослала весточку Джиллиан, что нам непременно надо поговорить сегодня вечером. Часы на моем компьютере показывали семь тридцать. Я чувствовала себя так, будто успела совершить очень многое за сегодняшнее утро. Когда горничная закончила развешивать полотенца и убрала остатки беспорядка, учиненного мной накануне, я выдала ей бесстыдно большие чаевые, заперла дверь и бросилась в ванную.

Надеялась быстренько принять душ — по поводу слишком длительной работы душа я уже усвоила урок — до того, как прибудет моя мать. Она будет удивлена, увидев меня готовой к выходу так рано утром; она провела семнадцать лет своей жизни (первый год — кормление в три утра, несмотря ни на что), пытаясь вырвать меня из объятий сна, прежде чем мое тело было готово оторваться от кровати.

Но сегодня, невзирая на то, что я мало спала — или, наоборот, благодаря недостатку сна и причине, из-за которой недоспала, — я была бодра и готова действовать. Выйдя из душа, завернув волосы в полотенце, я тихонько мурлыкала себе под нос мелодии лучших хитов «Дюран Дюран», но вскоре была отвлечена мыслью, сопровождаемой хмыканьем: не стала ли я уже девушкой Ника? Такого головокружения я не испытывала с тех пор, как впервые получила свое первое приглашение от «Шанель» на распродажу образцов. Или через несколько дней после этого, когда я действительно вошла в бальный зал отеля и насладилась восхитительным зрелищем всех чудесных покупок, которые можно было там совершить.

Все еще обмотанная полотенцем, я прошла через всю комнату к шкафу и вынула мою пятничную одежду. Внимательно все изучила, помня о том, что со мной пойдет мама. Это был, вполне вероятно, один из самых скромных нарядов, сошедших с подиума «Диор» за последние четыре сезона: черный шелковый трикотажный топ с глубоким У-образным вырезом, прикрытым кружевом, и тонкие черные брюки «тукседо». К нему планировались черные туфли «Маноло», которые я забыла привезти: при других обстоятельствах я бы заменила их черными «Лабутенами». Но после всего случившегося в последнее время я… решила не рисковать. А так как мои «Чу» были сломаны, пришлось надеть «Дольче и Габбана» леопардовой расцветки. Придется мамочке смириться с этим.

Я быстро оделась и с волосами, все еще завернутыми в полотенце, пошла в ванную, чтобы нанести макияж. В ту минуту, когда я присела перед зеркалом, раздался стук в дверь. Прыжком я подскочила к двери, готовая к горячим объятиям.

— Привет, мам!

— Здравствуй, солнышко, — произнесла она, как всегда, слегка в нос. — Какая ужасная поездка на такси. Я знаю, мой французский устарел и тому подобное, но клянусь, он спросил, не модель ли я!

Я поцеловала ее в обе щеки и крепко обняла. Я правда была очень рада.

Портье вошел следом с двумя большими чемоданами на колесиках. (Теперь всем понятно, откуда у меня привычки к упаковыванию вещей и шопингу.)

— Ah, excusez-moi, — сказала я, — ma mure va rester dans la chambre adjacente[51].

Я провела его через ванную в соседнюю спальню, куда он проследовал, катя за собой чемоданы. Я лишь могла догадываться, насколько они тяжелые.

Мама, довольная, шла бок о бок, держа свою дорожную сумку «Вюиттон».

— Не знала, что ты закажешь для нас «люкс», сладкая, — сказала она. — Это даже слишком!

— Мне хотелось, чтобы твоя первая поездка в Париж была лучше, чем когда-либо, — ответила я, беря ее руку в свою и пожимая. — Мы отлично проведем время, только ты и я.

Техасский акцент незаметно возвратился из подсознания. И с этим ничего нельзя было поделать.

Когда портье расставил мамин багаж перед шкафом в ее комнате, она дала ему банкноту в двадцать евро и отпустила. Должно быть, чемоданы были по-настоящему тяжелыми. Мама быстро осмотрела комнату и упала на кровать.

— Я совершенно разбита, — сказала она. — А когда показ, Алекс? Мне нужно подготовиться.

— Не раньше одиннадцати, мама, что в действительности означает в полдень, — объясняла я, очевидно, не слушающим меня ушам, поскольку мамочка вскочила с кровати и прямой наводкой устремилась к своим чемоданам. — У тебя еще куча времени. Почему бы тебе не принять горячую ванну. Мы можем позавтракать, прежде чем идти. Ты спала в самолете?

— М-м, гм-м, — промычала она рассеянно.

Она уже была занята, рылась в чемоданах. Выудила помятую шелковую блузу — ту, которую я купила ей на распродаже у «Армани» в прошлом году.

— Есть здесь утюг или мне придется отпаривать ее в ванной комнате?

— Я выглажу, — ответила я быстро.

Часы показывали четверть одиннадцатого к тому моменту, когда мама распаковала вещи, принарядилась и взяла свой первый круассан и cafe au lait[52]. И затем она была готова выходить. Несмотря на то, что я объясняла ей про «время моды» («О, это так остроумно, как вы все это называете!»), она хотела быть в зале заблаговременно, чтобы иметь возможность «впитать в себя» все это. Мама была настолько взволнована предстоящим днем — особенно той его частью, когда она будет замещать меня на послеполуденных показах, — что позвонила домой, чтобы сообщить об этом моему папе. Который у него там час? О, три тридцать утра…

Не привыкшие к роскоши наличия такси и гонке через город, мы с мамой неторопливым шагом вышли из отеля. И конечно, никакой очереди на стоянке — зато пять машин ожидали пассажиров. Мы сели в первую из них, и я попросила водителя совершить живописный маршрут до Лувра.

— Мама, я отдала тебе твое приглашение?

Никакой реакции. Моя мать, прижавшись к стеклу, впитывала новые впечатления. Она не слышала ни слова из того, что я сказала. Я обняла ее и поцеловала в щеку, и мы сидели в тишине, пока такси кружило по улицам левого берега, мимо Сорбонны, Пантеона, Люксембургского сада, отеля Инвалидов и Эйфелевой башни, потом через Сену и вниз к Елисейским Полям по направлению к Лувру.

Мы вышли у одного из входов на рю де Риволи и поскакали вниз по эскалатору, к уровню зала. Сразу за углом от магазинов, которые заполнили парижскую версию подземного молла, — «Соиггедез» вместо «Гэп», несколько дверей вниз от намного более шикарного европейского эквивалента «Тай Рэк» — находился зал, где должен был состояться показ мод. Было начало двенадцатого, толпа достигла критической массы. За бархатным канатом расположился корпус репортеров с планшетами и аппаратами уоки-токи в руках; по другую сторону были толпы поклонников, желающих свободно вдыхать парфюм, но неизбежно получающих отказ и невпускаемых. Я узнала некоторых постоянных субъектов из последней категории, некое подобие тени модной массы, страждущих, надеющихся на то, что однажды им выпадет счастливый номер. Таких можно найти в любой столице моды, везде, где есть халявная еда и питье, и по этой причине зеваки иногда бывают неотличимы от журналистов.

Мама и я невозмутимо прошествовали сквозь толпу — определенно, мой позор был недолгим — и миновали охрану на входе. Мы проследовали за тонкой струйкой приглашенных сквозь какой-то тяжелый бархатный занавес и попали в зал, который обволакивал и создавал настроение тусклым освещением… и одной большой песчаной ловушкой. Песок был повсюду: рассыпан по полу, он покрывал пыльным слоем белые кресла, и даже потом, спустя несколько дней, я находила крохотные песчинки в своих туфлях, сумке, чемодане. Поскольку декор был очень скудным, трудно было определить тему показа: то ли вечеринка на пляже, то ли же караван в пустыне.

Вместо обычного расположения — подиум в центре и ряд сидений вокруг него — кресла стояли группами по всему помещению, создавая некое подобие внушительного лабиринта. Никаких знаков на полу, ничто не объясняло «поэтической» идеи или причины подобного расположения зрительских мест, но даже в этой хаотичной конфигурации было ясно, где первый ряд, а где нет.

Тараща глаза, моя мама хотела пройти от входа вокруг зала с намерением найти наши места: трюк, который я исполнила пару дней назад с таким фурором. Обычно никто не стремился усаживаться первым, когда в игре Фешенебельные Звезды, а не Музыкальные Стулья. Однако теперь я не могла отсюда, снизу, связаться по телефону с Лолой, поэтому приходилось высматривать высокую длинноногую блондинку — наверняка она была бы одна такая, верно?

Пока мы шли по кругу, моя мама тянула меня за руку, давая краткие комментарии о присутствующих, будто озвучивала какой-то документальный фильм телеканала «Дискавери», каждый раз, когда она узнавала кого-то, виденного ею на страницах «Уикли».

— Наследница каучуковой плантации, которая бросила мужа ради матадора — такой скандал, — шептала она. — А это виконт, который женился на деньгах крупной интернет-корпорации по регистрации доменов и хостингов, — хмыкнула она, одобрительно кивая головой. — Ох, а вон там высокопоставленная леди из Нью-Йорка, которая имела так же много бывших супругов, как и косметических подтяжек лица!

— И что из этого должно нас более всего шокировать? — спросила я с неподдельным любопытством.

Около половины двенадцатого помещение заполнилось. Мы нашли свои места в переднем ряду — и, что более важно, пакеты с подарками под ними. Мама охала и ахала над бесплатными панорамными солнцезащитными очками. Я считала, что позолота и огромная оправа — слегка чересчур. Но ведь она все-таки жила в Техасе.

Внимание мамы вскоре было отвлечено соседями: напротив нас сидел владелец каучуковой плантации, и она не могла удержаться, чтобы не вытащить тайком цифровой фотоаппарат из своей красной кожаной сумки «фетишик»[53] от Диор («хоть какой-то новый» элемент в ее наряде от Диор, который подходил к ее костюму-винтаж от Джанфранко Ферре). С моей точки зрения, ей бы больше подошло иметь подходящий бумажник в этой сумке, а не камеру, но опять же мне всегда казалось, что мамин ридикюль по-волшебному бездонен и готов к любой из моих прихотей. «Клинекс»? Есть. Клипсы-гвоздики? Конечно. Увлажняющий лосьон? Да, пожалуйста. Гранола-бар[54]? Вот деньги, милая, возьми и иди.

— Восхитительная камера, — произнес голос, исходивший из кресла по соседству с моей мамой.

Мы обе повернули головы.

— Спасибо, — ответила машинально мама, прежде чем внимательно посмотрела и поняла, кто сидит рядом с ней. — Ох, — это все, что она могла произнести, — Ох.

Это была, между прочим, Лайза Роулэнд, легендарная редакторша с серебристыми волосами, оставившая царственный отпечаток своего стиля во всех главных журналах мод за последние двадцать пять лет. Само воплощение изящества и хорошего вкуса, Лайза, как говорили, предпочла прервать карьеру главного редактора после распространения моды на чрезмерно откровенные мини-юбки — и это привело к тому, что журнал запретили продавать в сети крупных гастрономов. (Она продолжала оставаться птицей высокого полета, если можно так выразиться, хотя была не у дел после того, как издание закрылось.) Теперь она работала в качестве креативного консультанта в крупном медиа-холдинге. Всю эту информацию мамочка прошептала мне на ухо; к счастью, она не онемела от удара — сидеть рядом с такой знаменитостью из мира моды.

Мне надо было как-то отреагировать. — Здравствуйте, мисс Роулэнд, — улыбнулась я, перегибаясь через застывшую фигуру мамы и протягивая правую руку. — Не знаю, помните ли вы меня, но мы встречались два года назад, на том большом фиаско у «Армани»… Вы помогли мне тогда найти мою туфлю. Я — Алекс Симонс из «Уикли». А это — моя мама, миссис Симонс… гм-м, Клер Симонс.

Лайза тепло пожала нам обеим руки. — Конечно, я помню вас, Алекс. Прозвучало убедительно, хотя я была уверена в обратном, и я оценила это. Моя мама тоже.

— Как мило, что вы привели сюда маму.

— Это ее первая поездка в Париж… верно, мама? — произнесла я, подталкивая ее локтем, чтобы она осмелилась сказать что-нибудь своему кумиру.

— О да, я просто влюбилась в него, — выговорила она, наконец.

— Откуда такой акцент? — заинтересовалась Лайза.

Выяснилось, что Лайза выросла в городке неподалеку от того, где воспитывалась моя мама в восточном Техасе — и фактически они имели общих друзей (и даже одного бойфренда, к счастью, не моего папочку). Кто бы мог подумать? Вообще-то я всегда предполагала, что Лайза, вероятно, имела какое-то отношение к восьмому поколению штата Коннектикут — родилась или воспитывалась там. Конечно, никто бы не догадался, откуда я родом, пока не увидел бы мои фотографии в школьном альбоме. И они относились к 1991 году.

Пока я сидела так, размышляя над скрытными сторонами жизни модной тусовки, я быстро стала столь же инородной в окружающей действительности, как бедра модели, идущей по подиуму, по отношению к другим частям тела. Каждый из бесчисленных слоняющихся по залу фотографов подходил, чтобы щелкнуть Лайзу, а она пыталась затащить в кадр свою новую лучшую подругу. Мама быстрым движением откинула волосы и широко улыбнулась.

Посмотрев на часы — двенадцать пятнадцать! — я огляделась вокруг в поисках Лолы. Она была так восхищена приглашением моей мамы на этот праздник культа моды, что наверняка должна была быть здесь. Они там, за кулисами, должно быть, сошли с ума. Потом я изучила кресла вокруг, пытаясь угадать, кто из сидящих мужчин мог быть Бартоломе. Гм, интересно. Как может выглядеть перуанский профессор? Мысленно я исключила парня с дредами, одетого в костюм из индийской пеньки, и после некоторой внутренней дискуссии — безупречно ухоженного мужчину средних лет в розовато-лиловом костюме-тройке, устроившегося в кресле напротив меня. Засверкали фотовспышки, и репродукторы разразились завывающими звуками штормовой силы. Как только модели начали свое движение по проходу между рядами, ветродув с тяжелым воздухом пришел в действие. Песок, ветер, платья, сделанные из тентовой ткани и надеваемые с «веллингтонами»: мог это быть… шик тропического циклона? Когда песок начал подниматься вверх, зрители в зале, один за другим, стали хватать свои подарочные сумки и доставать оттуда солнцезащитные очки. Некоторые моменты плана шоу были продуманы явно лучше, чем другие, потому что в скором времени программки и страницы блокнотов уже кружились по залу, а присутствующие были заняты тем, что старались удержать свои волосы на месте, чтобы увидеть показ мод на подиуме. Семь минут — почти половина всего времени показа — работы ветряной машины на таком уровне закончились наконец, а дальше градус погодных условий упал до уровня простого тропического шторма.

К тому времени когда снова зажегся свет и стих ветер, у всех появились новые пышные прически, а Лайза и моя мама сидели обнявшись, как сестры из женской общины. Я встала и некоторое время пыталась вытряхнуть песок из одежды, волос — изо всего. Посмотрела на маму — та показывала Лайзе кадры на экране своей цифровой фотокамеры.

— Это скорее импрессионизм, — пошутила она. — Почти пуантилизм.

Я опустилась на корточки рядом с техасскими «близнецами» и положила руки на мамины колени.

— Итак… это была интродукция недели моды, — сказала я. — Надеюсь, вы позабавились, во всяком случае.

— Сладкая, это было невероятно! Девчонки дома ни за что не поверят. — Мама посмотрела на Лайзу и усмехнулась: — Нет, они никогда не поверят, что я встретилась с тобой здесь.

— Я и сама в это с трудом верю! — отозвалась Лайза, стряхивая песок с плеч. — Алекс, могу я позаимствовать твою маму на послеполуденное время? Она мне сказала, что у вас еще есть работа сегодня.

— Да, Алекс, я могу помочь разобраться с твоими волосами после обеда — ну просто не знаю, как ты сможешь справиться с беспорядком на голове прямо сейчас.

«Девчонки» снова захихикали.

— Ладно, мама, думаю, ты в надежных руках. Желаю хорошо провести время. У нас еще будет завтра целый день вместе, правда? О, подождите, возьмите мои билеты…

— О, полно, — прервала меня Лайза. — Предоставь это мне. Разрешите мне сделать лишь один телефонный звонок, и мы можем идти.

Пока Лайза, отойдя в сторону, разговаривала по телефону, я повернулась лицом к маме и обвила ее руками. В один голос мы обе воскликнули:

— Тебе понравилось?

— О да, Боже мой, очень! — рассмеялась мама.

— Тогда я пойду поищу Лолу, — сказала я, проводя пальцами по своим спутанным волосам. — Встретимся в отеле, мама… Но подожди секундочку, у тебя, случайно, не найдется щетки для волос?

В следующую секунду я ступила за кулисы, и сердце упало. Как было мне найти Лолу, когда толпа состояла из высоких блондинок с волосами, взъерошенными от ветра и присыпанными песком? И как она предполагала обнаружить меня, затерявшуюся ниже уровня этих самых высоких блондинок? Я обошла кругом все помещение, остановившись раз или два, чтобы поприветствовать ту самую фешенебельную публику, которая еще пару дней назад отпускала по моему поводу язвительные замечания. Полное безразличие. Коллективная память коротка в таких делах, и этим объяснялось, почему некоторые незавидные стили — скажем, микромини или большие плечи — то и дело продолжали возвращаться.

Среди пресыщенной тусовки, наблюдающей за зрелищем с протокольным вниманием, я могла легко опознать неофитов, большей частью гетеросексуалов мужского пола, чьи друзья-публицисты дали им в подарок пожизненное разрешение заходить в святая святых — внутреннее помещение дома моделей. Были и такие, глазевшие по сторонам с отвисшими от изумления челюстями, в то время как модели невозмутимо стояли вокруг в «неприличном» виде. Хотя если смотреть слишком долго, то их ослепительное сияние начало бы меркнуть. Должно быть, вуайеристы были счастливы, находясь за кулисами во время показа, они могли свободно предаваться наблюдениям, в то время как одежда трепыхалась и снималась-надевалась со скоростью света, а у девушек не было времени обращать внимание на то, кто на них пялится. Когда я впервые попала за кулисы во время показа, мне тоже достаточно сложно было не пялить глаза — но только из-за того, что модели, вопреки расхожему мнению и названию их профессии, на самом деле больше походили на капризы природы, чем на идеалы пропорций. Их нельзя было считать «вешалками» для нормальной человеческой одежды. Я обнаружила, что это возможно — быть экстремально высокой и в то же время экстремально тощей. (Учтите, это было на пике героиново-шикарной эры.) По правде говоря, открытие отчасти испугало меня. И достаточно странно — захотелось выйти и немедленно съесть гамбургер.

Прокладывая себе путь между стойками с одеждой и множеством вешалок, я наконец обнаружила Лолу, забившуюся в угол, в стороне от происходящего. Казалось, она полностью поглощена разговором по телефону, то драматично жестикулируя свободной рукой, то пытаясь распутать волосы. Я помедлила на расстоянии, дожидаясь конца разговора. Когда Лола захлопнула крышку мобильного телефона, с ее губ сорвался поток брани.

— Эй, следите за выражениями, мисс Синг. — Я махнула рукой перед ее лицом. — Тебе повезло, что со мной нет мамы!

— Алекс, привет, — сказала она, все еще хмурясь. Почти бессознательно она переключилась в режим работы рекламного агента. — О, а где же твоя мама? Как она долетела? Ей понравился показ? У вас были хорошие места?

— Отличные, — подтвердила я. — Лучше, чем можно было себе вообразить. Оказалось, что она и Лайза Роулэнд выросли в городках по соседству.

Теперь они как закадычные подруги. Лайза сопровождает маму на остальные показы сегодня.

— Ух, ты! Насколько тесен мир, — отозвалась Лола, но голос ее звучал по-прежнему расстроено.

— Итак, что за плохие новости ты мне приготовила?

— Да, верно, — произнесла Лола, рассеянно удаляя песок из своего лифчика — походите за кулисами достаточно долго и тоже перестанете стесняться. — Понятия не имею, что с этим делать.

Я удивленно вскинула брови. — Видишь ли, все очень странно, — медленно начала Лола. — Я сообщила тебе, что пригласила Бартоломе на дефиле, верно? У меня не было времени найти его до показа, поэтому я пошла искать, когда девушки делали завершающий проход по подиуму. Он разговаривал с женщиной — Господи, она выглядела такой знакомой, но я никак не могла вспомнить, кто это…

— Еще одна, кто знает Луиса-Хайнца?

— Нет… — Она нахмурилась, припоминая. — Боже, я только что вспомнила. Ее имя… Как же ее зовут? Девушка из Арканзаса, которая победила в конкурсе моделей журнала «Мода» три года назад… Привлекательная, но со странным именем?

— Вот дерьмо, как же ее? Шейнис… Шенни…

— Шони! — воскликнули мы в унисон.

— Здорово, — сказала я, и Лола с энтузиазмом кивнула.

Мне нравится, когда я выдергиваю из воздуха имя знаменитости или название фильма и сравниваю с ответом в «Джеопарди» или узнаю лицо в толпе, на автобусе, на экране ТВ в комедии положений… Так или иначе, любая поп-культура, «соединяя точки», заставляла меня чувствовать себя немного лучше на фоне знания, скажем, тригонометрии или физики — всего, что медленно накапливалось в мозгу все эти годы. Ладно, по крайней мере подобные глупости больше подходили для болтовни на вечеринке, чем принцип Бернулли. Независимо от того, что это было.

— Я уже давно ее не видела, — говорила Лола. — Что-нибудь случилось с ее карьерой? — После добрых тридцати секунд размышления над нерешенной тайной она наконец продолжила: — Да, на чем я остановилась? Бартоломе абсолютно точно видел меня, наши глаза встретились и все прочее, но знаешь что? Он вдруг резко повернулся и сбежал, утащив за собой Шони! Я имею в виду, действительно сбежал. Пару раз обернулся, чтобы бросить на меня взгляд, будто хотел удостовериться, что я не преследую его. Я попыталась позвать его — никакой реакции. Догадываюсь, что он заметил мое появление и…

— Гм-м, у тебя тут, случайно, не началась легкая паранойя? — спросила я, приподняв бровь.

— Нет, определенно нет. Луису-Хайнцу свойственны некоторые странные причуды, да, но совсем не Бартоломе! — Теперь Лола мерила шагами пол. — Что, если, — произнесла она задумчиво, — тут любовный треугольник?

— О чем ты?

— Например, Жак и Луис-Хайнц поссорились, а Бартоломе оказался посередине?

— Ух… ты серьезно?

— Хорошо, а из-за чего еще мог бы Бартоломе не откликнуться на мой зов и попытался скрыться, увидев меня? — Лола выразительно покивала. — Понимаешь, что я имею в виду? Думаю, мы должны выполнить другую миссию. Нужно вернуть Жака и Луиса-Хайнца друг другу… и не только ради моды… — Она испустила глубокий вздох. — А ради любви.

Я была не совсем уверена в том, что путь Лолы из пункта А в пункт Б был логичным, но кто я такая, чтобы вставать у нее на пути? Легкомысленная в собственных романтических планах, я не была в состоянии отказать кому-либо в праве на счастье. «Что за черт», — подумала я. Лола, конечно, имела сердце в правильном месте. Разве не были мы обе растроганы тем, что Жак рассказал нам о Луисе-Хайнце? И разве не была я рада видеть, что мой бывший учитель счастлив после всех этих лет, когда он притворялся тем, кем на самом деле не был? Не во-о-о-осхитительна ли любо-о-овь?

— Ну, так и быть, — согласилась я. — Сделаем это. Давай проведем операцию «Купидон».

— Отлично! — воскликнула Лола. — Я знала, что ты будешь за! Я очень рада, что ты так очарована этим парнем!

Она умела увлечь меня. Я решила просто игнорировать последнее замечание.

— Но у нас все еще нет плана, как его найти, — заметила я.

— Да, — подтвердила Лола с удрученным видом. — Думаю, мы вряд ли сможем сделать это с помощью Бартоломе. Я имею в виду, если он специально пытается рассорить их…

Даже при моем столь ограниченном знании главных игроков этой драмы я на самом деле не думала, что дело обстоит именно так, но понимала: не стоит пытаться разрушать иллюзии Лолы. По крайней мере, она была права относительно его загадочного поведения. Мы не могли положиться на Бартоломе, чтобы получить информацию.

— Но, — продолжала она, — возможно, мы сможем найти кого-то из членов семьи Луиса-Хайнца, и, может быть, они что-то знают? Когда я только начала работать с Луисом-Хайнцем и пыталась выведать его биографию, то старалась выудить информацию о семье его отца в Швейцарии. Можешь себе вообразить? Это было похоже на… на ожидание того, чтобы отросла плохая стрижка. — Лицо Лолы омрачили воспоминания.

Я прониклась к ней глубоким сочувствием. В моей карьере было несколько смертельных интервью, например, три полосы краткого биографического очерка о новом лице Дома французской парфюмерии, которое, гм-м, было близко и дорого сердцу Родди в силу неких причин личного характера. (Скорее так, чем из-за рекламных продаж.) В любом случае меня срочно отправили в родной городок модели в Дании, который, как я быстро убедилась, был европейским аналогом самого сонного фермерского района где-нибудь, скажем, в штате Висконсин. Там я провела день — а поскольку стояло лето, то это был очень длинный день — с девятнадцатилетней Метт Эктон, имевшей свежий цвет лица, и ее пятью очень гордыми, очень покровительственно державшимися и до ужаса похожими на Поля Баньяна[55] братьями. Их английский был, конечно, превосходным; это было во время ее мимолетного визита домой, и все, о чем только могла говорить лесть, — мне и своим братьям — это то, как все было «круто, да». Ходить по подиуму у «Армани»? «Круто, да». Встреча с Донателлой Версаче? «Круто, да». Вырасти на ферме? «Круто, да». Жить вдали от фермы? «Гм… круто, да».

После этого меня можно извинить за мое оплакивание недостатка подходящих цитат, красок, подробностей частной жизни на протяжении целой недели, прежде чем удалось все-таки написать необходимую тысячу слов в виде сказочной истории. Со счастливым концом.

Но прежде чем мы смогли бы достичь счастливого конца в истории про Жака и Луиса-Хайнца, нам с Лолой надо было сообразить, где нужно вести поиски. Он рассказал Лоле лишь о том, что семья его отца прославилась йодлерами и что когда он подрос, то стал ходить на фестивали, которые организовывали в местечке Аарау.

— Понимаешь, что я имею в виду? — спросила Лола, все еще расстроенная. — Ну и как мне было работать с такой информацией?

Прежде чем я смогла дать содержательный ответ, зазвонил мой телефон. Я посмотрела на определитель — данный номер был мне неизвестен.

— Алекс Симонс слушает.

— Милая, это твоя мама.

Я с трудом смогла разобрать ее слова из-за громкой музыки в стиле хип-хоп, служившей фоном.

— Привет, мама, — ответила я. — Где ты?

— О, я только хотела предупредить, что, возможно, вернусь поздно, — сказала она. Должно быть, не расслышала мой вопрос из-за шума. — Я здесь с… ух, как бишь его имя, Дидли? Ой, прости, я хотела сказать Дидди!

— Дидди? Ты имеешь в виду П. Дидди? — Я растерянно посмотрела на Лолу.

— Да, П. Дидди, — подтвердила мама, усмехаясь. — Лайза и я столкнулись с П. Дидди и присоединились к его шайке. — Еще больше хихиканья, сопровождаемого звуками стреляющих пробок шампанского.

— Гм, ясно, мама. — Я с трудом сдерживалась, чтобы не заразиться ее хихиканьем. — Идите и веселитесь. Я не буду дожидаться тебя! — Положила трубку и повернулась к Лоле. — Моя мама вышла из-под контроля, — пошутила я. — Вечеринка днем. Что дальше? О Боже, не стала ли она модной тусовщицей? Помнишь парня моей подруги Вероники? Который заплатил, чтобы стать другом этого немецкого дизайнера? На такое сподобилась бы и моя мать!

— Дорогая, случаются вещи и похуже, — философски сказала Лола. — По крайней мере она хорошо выглядит.

— Но что мне сказать папе?! Боюсь, нам придется разыскивать ее следующей после Луиса-Хайнца!

Лола сложила руки перед грудью.

— Хорошо. Давай начнем с ближайшего дела. Когда мы отправимся в Швейцарию?

— Гм, гм, я сейчас не могу…

— Опять тот парень, не так ли?

— Ох! Пожалуйста! Предоставь мне небольшую отсрочку! Я думала о маме. — При этом я знала, что лицо покрыл предательский румянец. — Я не смогу отправиться, пока она не уедет. Я веду ее на первую примерку в «Шанель», помнишь?

— Конечно, — отозвалась Лола с мечтательным выражением на лице. — Как потрясающе это будет…

И как я ни старалась, не смогла удержаться и не выболтать новости о Нике:

— И конечно, у меня еще свидание сегодня вечером тоже…

— Так и знала! — воскликнула Лола. — Я знала, знала, знала. Это действительно бесстыдство — прятаться за маму подобным образом!

— Сама знаю! — ответила я. — Вот такая я плохая. — И усмехнулась (в данный момент это было неконтролируемо). — Мы фантастически провели время прошлым вечером. И… он хотел увидеться со мной сегодня вечером тоже.

Мне пришло в голову — на секунду, прежде чем я отмахнулась от этого в приятном возбуждении, — что подобное внутреннее ликование на самом деле может раздражать. Но для чего тогда друзья, в конце концов?

— Твоя мама собирается познакомиться с ним, пока она здесь? — спросила Лола.

Вот для чего нужны друзья: чтобы задавать крутые вопросы.

— Господи, еще слишком рано представлять его маме, разве не так? — задохнулась я. — Но как этого избежать? Ведь она остановилась в моих апартаментах. Что же делать?

— Гм, надеешься, что она проведет всю ночь с П. Дидди?

Я захихикала, как застенчивая школьница, Лола присоединилась — ее пронзительный смех, как я вдруг заметила, стал слышен довольно отчетливо.

Толпа значительно поредела, мы остались с двумя охранниками и несколькими моделями, которые наслаждались новыми впечатлениями, полученными от шоу. Остатки фешенебельной тусовки двинулись к следующему подиуму.

— Полагаю, нам пора, — сказала Лола. — Кто-нибудь еще принесет одежды назад в шоу-рум… а мне надо подготовиться ко всем запланированным на завтра встречам. Но не беспокойся, я не забыла, что веду тебя и твою маму на ленч.

Мы договорились встретиться у «Диора» на следующий день, но поняли, что не сможем начать операцию «Купидон» раньше понедельника, пока расписания у нас обеих не прояснятся (за исключением одного или двух рандеву с Ником, надеялась я). Лола простилась со мной на рю де Риволи и пожелала хорошо провести вечер. Было только два часа, и с моим вновь обретенным пониманием города любовных историй я решила вернуться в отель пешком, несмотря на туфли и прочее. Нырнула назад в пассаж, во внутренний двор Лувра, прогулялась к реке… Порылась в сумке в поисках мобильного телефона и набрала номер Джиллиан.

— Привет, это я.

— Алекс! Я жду своей ежедневной порции новейшей информации. Где ты?

— Гм, стою на мосту Искусств… Иду пешком в отель.

— Пешком? На каблуках? Стоишь на мосту? Ты… влюблена?

— О Господи! Это твой диагноз как эксперта? Я пыталась, честно, я пыталась сопротивляться.

— Ты разговариваешь сейчас с Джиллиан, не забудь. И как лучшая подруга, я утверждаю, что все в порядке, немного развлечься — это нормально.

— Я…

— Ага. И я уверена, что ты каждую минуту пересматриваешь свое прежнее мнение. Прекрати!

— Ничего себе… Откуда такая жестокая любовь? — спросила я игриво.

— От того, кто знает, — ответила она вполне авторитетно. — Сейчас мне пора бежать на встречу. Но я хочу все узнать позднее. Позвоню тебе, ладно?

Я отключила телефон с улыбкой на лице. Джиллиан знала меня лучше, чем кто-либо другой на этом свете, поэтому, вероятно, была права. Какой вред может быть от того, чтобы слегка развлечься? Это было не похоже на то, чтобы я практиковалась ставить свое имя рядом с фамилией Сноу или что-нибудь в этом роде. «Проклятие, — пробормотала я про себя, — ну вот, теперь я думаю об этом…»

Через час я стояла перед дверью своего номера, босая, без туфель, которые я сняла с ноющих ступней в ту же минуту, как только ступила на ковровую дорожку отеля. Маленький волдырь образовался на большом пальце сбоку, поэтому я проковыляла в комнату и направилась к кровати. На полпути к ней краем глаза увидела большую вазу с красными розами на столе, остановилась и захромала к ней. Я глубоко вдохнула аромат букета, вздохнула и отцепила карточку, прикрепленную сбоку. Лучше бы он был не от «Шанель», улыбнулась я про себя. Так и оказалось, конечно. Всего лишь четыре приятных маленьких слова: «Увидимся сегодня вечером, Ник».

Снова вдохнула благоухание роз и упала на кровать, приподняв ноги. Из этого положения я могла смотреть телевизор и одновременно глазеть на цветы. Я удовлетворенно вздохнула. Это могло бы привести к некоторому дополнительному, вызванному модой страданию сегодня вечером — я просто обязана была надеть то суперсексуальное, суперудушающее платье от Алайя.

После беглого просмотра каналов моды — практически все станции показывали демонстрацию моделей одежды в режиме топ-стоп — я пошла в ванную комнату, чтобы сделать ванну для ног. Хотелось бы придать им более привлекательный вид сегодня вечером. О чем я только думала, черт возьми, бредя пешком по парижским улицам на трехдюймовых каблуках?! Сегодня по крайней мере у меня было время, чтобы поправить педикюр, если не обращаться ни в один из салонов отеля.

Держа пальцы изящно растопыренными, я прошлепала к ноутбуку; подумала, что смогу сделать определенную часть работы, пока будет сохнуть лак. Взяла диктофон и начала расшифровывать запись интервью с Жаком. С каждым напечатанным словом я все больше и больше поддавалась эмоциям, пока слезы не потекли по лицу. Схватив носовой платок, я поняла, что в моем теперешнем состоянии меня заставила бы разрыдаться даже коммерческая ТВ-реклама пеленок. («Малыши! А-а-ай»…)

Несмотря на темп, в котором я сопела, вытирала слезы и печатала, я все еще не успела закончить работу над интервью, когда услышала звук поворачивающегося в дверном замке ключа. Взглянула на часы: шесть вечера.

— Мама, это ты? — позвала я, все еще не отрывая глаз от экрана своего компьютера и продолжая печатать. — Ты одна?

— Конечно, это я, солнышко. — Она танцующей походкой вплыла в гостиную с бутылкой шампанского «Кристалл» в левой руке и новыми солнечными очками от Диор на макушке. — П. Дидди шлет тебе наилучшие пожелания, — сказала она, водружая бутылку на стол передо мной театральным жестом. — О, Боже мой, это было так безрассудно! Ты бы видела угощение, которое было в его номере. Целый этаж фактически! Все ослепительно белое, даже вся еда! Лайза и я были единственными, одетыми не в белое… Милая, что означает слово «хучи»?

Вопрос тотчас привлек мое внимание. Я оторвала взгляд от экрана и посмотрела в глаза маме. В них отражались перевернутые столы. Разве не о том же я спрашивала ее, когда мне было семь?

— Гм… ну, типа, гм, потаскушка.

— О! Ладно, тогда это имеет смысл. — Она чопорно кивнула, сбрасывая туфли и располагаясь в кресле напротив.

— Я удивлена, что ты вернулась так рано, — сказала я, сохраняя документ и закрывая ноутбук.

— Сладкая, я здесь, чтобы увидеться с тобой. Думала, мы поужинаем сегодня вечером вместе.

— Кажется, с тебя хватит шума[56], ха? — усмехнулась я ей.

— Всего даже слишком много. — Ее глаза оглядели комнату и задержались на вазе. — Ух, ты, кто прислал тебе такие великолепные розы?

Я видела, что она собирается подойти и рассмотреть букет. Рефлексы обострились из-за внезапно возникшей паники, я споткнулась, поднявшись со стула, и с небрежным выражением лица сгребла записку, делая вид, что поправляю стебли.

— О, они очень милы, не правда ли? — сказала я, делая паузу, чтобы понюхать одну из роз. И добавила заплетающимся языком: — Это просто любезный жест со стороны одного модного рекламного агента.

Вот, ну с какой стати лгать маме подобным образом? Резонный вопрос — без разумного ответа. В ту минуту, когда слова слетали с моих губ, я уже удивлялась, почему чувствую необходимость скрывать Ника — или даже мысли о Нике! — от матери. В конце концов, мне двадцать восемь лет, и хотя я почти никогда не обсуждала с мамой мою любовь жизни (там нечего было рассказывать, между прочим), могла бы благополучно предположить, что мама, в свою очередь, благополучно предполагает, что таковая у меня имеется! Только мне казалось, что никто из нас не хотел особенно вникать в детали. Как бы то ни было, я считала, что мою мать всегда больше интересовали даты моих свиданий, чем сами свидания.

Я понятия не имела, как смогу отправиться на свидание, имея в качестве соседки по номеру маму. Что бы такое придумать, чтобы незаметно улизнуть? Черт, почему у меня нет номера телефона Ника, тогда мы могли бы договориться встретиться где-нибудь еще. Он собирается появиться в дверях, а мама…

— Милая, ты не возражаешь, если мы поужинаем пораньше? Я ужасно измотана.

«О, спасибо, мамочка».

— Конечно, — ответила я. — Правда, туристов многовато, но я думаю, ты не можешь быть в Париже и не побывать в «Кафе де Флёр». Это всего в десяти минутах ходьбы отсюда. А настоящий прекрасный обед мы отложим на завтра после примерки одежды от-кутюр!

Стоило лишь произнести три коротких слова — а я увидела, как взволновали они мою маму, — и все остальные трудности просто исчезли из моей жизни. На данный момент.

Было семь пятнадцать, когда мы вошли в легендарное кафе на углу бульвара Сен-Жермен, чьи бывшие прекраснодушные завсегдатаи, например, Жан-Поль Сартр, позже сменились красивыми людьми в одежде от Жан-Поля Готье. Погода стала прохладной, поэтому мы присели за столик внутри. Сегодня «Кафе де Флёр» казалось прозаичным. Но тем не менее мама впитывала в себя все — оригинальную, в стиле арт-деко лепнину, светильники и зеркала, заядлых курильщиков, надменного официанта, который едва снизошел до нас, когда мы готовы были сделать заказ. Парижская достопримечательность.

— Je voudrais le confit canard, s'il vous plaot, — попросила мама. — Et un express[57].

— Un express ducafuinu[58], — добавила я, думая о своем свидании в десять часов. — Et pour moi, une omelette aux fines herbes, avec une demibouteille d'Evian, s'il vous plaot[59].

— Официант бесцеремонно повернулся на каблуках и пришел через несколько минут с корзинкой нарезанного хлеба и маслом, эспрессо для мамы и моей бутылки «Эвиан», с крошечным чеком, засунутым под нее. Я недоверчиво уставилась на эспрессо. Это должен был быть кофе без кофеина, думала я.

— Так что же надеть завтра? Я привезла кремовый костюм от Шанель из коллекции «Весна 1998-го». Как думаешь, Алекс, он подойдет? Я имею в виду, что он из коллекции готовой одежды, а ведь…

— …Мы идем покупать от-кутюр! — воскликнули мы дружно.

— О, мама, это так волнующе. — Я на самом деле так считала. — Это будет лучшим из всего!

— Я так давно ждала этого, — сказала она, — и так рада, что ты здесь со мной. Это самое прекрасное событие, соединяющее мать и дочь, которое только можно вообразить.

— Я тоже так считаю, мамочка.

— Хорошо, итак, я думала, что заказать.

Внезапно с очень озабоченным видом моя мать открыла сумочку и достала упаковку с цветными распечатками с сайта style.com. Перетасовала страницы и протянула мне третью. Ансамбль номер шесть — гофрированный пиджак до колен из кремового в красную крапинку твида, отделанный шифоном — был обведен красным маркером.

— Мне очень нравится этот маленький костюм, но не кажется ли тебе, что он для более молодого возраста? Бог знает, что делают молодые девушки, покупая одежду от-кутюр…

Я пристально разглядела изображение и слегка вздохнула:

— Изумительно. — И нежно погладила картинку пальцами, как будто могла почувствовать материю.

Но мама была занята уже следующим выбором — вторым из двадцати, как оказалось. Пока мы обсуждали все за и против каждого наряда, я украдкой посматривала на часы. Четверть девятого. Где же наша еда?

Поглощенная принятием жизненно-важного решения — что заказать у «Шанель», — мама не замечала моего нетерпения. Я пыталась сосредоточиться на беседе, которая была в значительной степени размышлениями вслух мамы, и когда наконец принесли еду, разговаривала и ела одновременно в надежде на то, что она уступит моему показному давлению.

— Сама не знала, насколько проголодалась, — сообщила я, отправляя в рот большой кусок омлета. — М-м, вкусно. Так как насчет наряда номер двенадцать?

К тому времени когда мама наконец положила вилку, будучи не в состоянии закончить салат из утки, я уже неистово размахивала карточкой «Америкэн экспресс», призывая официанта. К счастью, мама была слишком занята, все еще погруженная в свои распечатки, увлеченно обсуждая достоинства фото номер восемь против фото номер двадцать, и не заметила вопиющего нарушения этикета.

Мы дошли до гостиницы за восемь минут — я предложила шагать побыстрее, несмотря на безоблачный вечер, выдумав, будто слышала, что обещали дождь, — и сразу же, войдя в номер и извинившись, прошла в ванную. Там быстро натянула, застегнув молнию, платье от Алайя, приготовленное заранее (не для того, чтобы отпарить его, конечно), а поверх него надела банный халат. Потерла глаза и деланно зевнула, когда возвращалась в гостиную.

— У нас обеих сегодня был насыщенный день, не правда ли, — сказала я, зевая. — И завтра тоже будет знаменательный день…

— Знаю! — сказала мама. — Не знаю только, удастся ли мне заснуть.

Я невольно ахнула и попыталась скрыть разочарование, изображая, что закашлялась.

— М-м, думаю, что скоро отключусь, как свет, — сказала я, — и ты, вероятно, тоже устала гораздо больше, чем думаешь. — И кивнула в подтверждение своих слов.

Мама листала журналы, лежавшие на кофейном столике. Я обвела взглядом комнату в поисках вдохновения. Ничего. Я уставилась на мамочку и с трудом сконцентрировалась, про себя желая, чтобы она поднялась и прошла в свою спальню. К моему величайшему удивлению — не смогу ли я следующим делом мысленно гнуть ложки? — она зевнула и встала. Было девять пятнадцать. Я подошла к ней и крепко обняла, в то же время ловко пододвигая ее по направлению к двери ванной комнаты.

— Я тебя съем, — сказала я со смехом.

— О, сладкая, мне нужно умыться, и почистить зубы, и найти свой увлажняющий крем в чемодане…

Паника обнаружила себя: как обычно, начал дергаться правый глаз.

— О! — сказала я, и в моем мозгу забрезжил свет. — Можешь воспользоваться моим кремом. Он там справа в несессере.

«Удачный ответ. Если бы теперь у меня было снотворное, чтобы усыпить ее…» Неужели я до такого додумалась?! Я прогнала из своей головы дьявольскую мысль, но упрекнула себя за то, что не спланировала вечер заранее.

К счастью для меня, мама по натуре не копуша. Через пятнадцать минут она была уже умыта, намазана кремом и готова лечь в кровать. Я проводила ее в спальню, поцеловала и пожелала спокойной ночи, изобразив еще несколько зевков для пущей убедительности.

— Приятных сновидений, мамочка, — попрощалась я, пятясь в дверь ванной комнаты.

Посмотрела на часы. Без двадцати десять. Взглянула на себя в зеркало и охнула. Я совсем забыла про песочную бурю, сквозь которую пришлось пройти сегодня. В панике я наклонила голову над раковиной и трясла до тех пор, пока не почувствовала приближение мигрени. Я оглядела себя еще раз. Ненамного лучше. Боже! Только опять не показаться с мокрыми волосами. Я включила воду и постаралась смыть песок. Схватила фен и тут же опустила, сообразив, что шум может разбудить маму. Начала вытираться полотенцем. Мне хотелось надеяться, что Ник опоздает. Черт возьми. Я не подумала о том, как его перехватить, прежде чем он войдет. «Мне надо ждать в холле», — предположила я, причину придумаю позже… поэтому нужно поторопиться.

Легкими мазками я нанесла немного тонального крема — не так много, чтобы скрыть прыщ, который был теперь в полном расцвете на моей левой щеке, — и припудрила лицо. Чуть-чуть карандаша для глаз и помады, и, пожалуй, достаточно. Бросилась назад в свою спальню, надела толстые хлопчатобумажные носки и медленно на цыпочках прошла через ванную к двери спальни мамы. Гримасничая, я молилась, чтобы петли были хорошо смазаны, старалась открывать дверь миллиметр за миллиметром. Она открылась без звука — и в темноте единственное, что я услышала, доносившееся из ее комнаты тяжелое мерное дыхание. Уф!

Я снова закрыла дверь и проскользнула назад в свою комнату, сбросила с себя банный халат и носки. Подняла с пола туфли «Дольче и Габбана», побрызгала на себя немного духами. И глубоко вздохнула. Включаем обратный отсчет. Время пошло.

Красться тайком подобным образом было внове для меня; даже будучи подростком, я не делала ничего похожего. Вспоминая среднюю школу, могу сказать, что была послушным ребенком, о котором любой родитель мог бы мечтать. Не возвращалась поздно, не пила, не курила. Предполагаю, что оставила это на потом, для себя двадцатилетней.

Исключительно на цыпочках я приблизилась к двери. Погоди-ка! Стоп, назад! Я сообразила, что не поменяла сумочку, поэтому во второй раз пришлось вернуться в спальню, где я опустошила ту, что от Луи Вюиттона, и, вынув пропуск, кредитную карточку и немного евро, а также компактную пудру и губную помаду, запихнула все это в новую маленькую розовую от Прада. Я вернулась к двери и чрезвычайно осторожно повернула ручку, выскользнула, бесшумно и медленно затворила за собой створку, проверив, чтобы замок щелкнул еле слышно. Благополучно оказавшись вне номера, пригладила волосы, одернула платье и прокралась к лифту.

Я была готова к старту.