Снежная королева

Глава 33

— Ну, сивилла, сейчас познакомишься с моими питомцами! — Бладуэд резкими повелительными криками погоняла Мун, заставляя ее скорее пробираться сквозь толпу зевак, собравшихся у входа в пещеру. Вся банда вышла наружу, чтобы посмотреть на сивиллу. Они показывали на Мун пальцами, что-то бормотали, выкрикивали всякие гнусные вопросы, но она старалась не обращать на это внимания, собрав последние силы, еще остававшиеся в ее истерзанном теле — пойманная рыба, бьющаяся на пирсе. Но никто из бандитов не осмелился даже подойти поближе, они расступались перед еле бредущей девушкой, как травы расступаются под натиском ветра. Даже сама Бладуэд старалась не касаться ее и не расставалась со станнером.

И даже если бы Мун осмелилась вырваться из лап бандитов, ей все равно было бы некуда идти. Два дня они ехали куда-то в глубь страны на аэросанях, взбирались на скованные льдами холмы, пока наконец не очутились в этом уединенном логове... У Мун совсем не осталось сил; она ни за что в одиночку не смогла бы преодолеть бескрайние пустынные равнины... Она с трудом пересекла пространство огромной пещеры, служившей разбойникам убежищем. Собаки, привязанные между разноцветными синтетическими палатками и более примитивными, самодельными, из зеленовато-бурого брезента, лаяли и рычали, когда она проходила мимо. Пятна палаток выглядели на фоне каменных стен словно чудовищные скопления древесных грибов. Десятки разнообразных обогревателей и фонарей наполняли темноватую пещеру теплом и светом, а голоса и шарканье ног создавали постоянный шум, то усиливающийся, то затихающий. Мун на минутку остановилась, протянув замерзшие руки к одному из обогревателей. Однако нетерпение Бладуэд тут же обожгло ее, словно кипятком: «Живее! Поторапливайся!» — и она пошла дальше, слишком отупев от холода и усталости, чтобы протестовать.

Бладуэд вела ее низким, уходящим куда-то под землю коридором; впереди Мун видела неясный свет. Волна странных запахов вдруг нахлынула на нее; защипало в носу, словно от дыма; потом перед ней оказались деревянные ворота; доски в них были скреплены проволокой. Бладуэд протиснулась мимо нее и нажала пальцем на тяжелый замок; дверь открылась, и юная разбойница велела Мун проходить вперед, и сама пошла за ней следом.

Мун, оказавшись внутри, некоторое время стояла без движения, рассматривая свою новую тюрьму. Этот отсек гигантской пещеры был примерно футов двадцать — тридцать в длину и столько же в ширину и в высоту. В центре, словно солнце, светилась лампа, подвешенная к потолку. По периметру, запертые в клетки, привязанные на веревку или на цепь, сидели неведомые Мун существа — примерно с десяток самых разных, покрытых шерстью, перьями, чешуей или совершенно голых, с морщинистой кожей. Мун заткнула нос рукой, ибо здесь вонь казалась просто непереносимой. Она видела, как некоторые обитатели зверинца съежились от страха, другие, наоборот, грозно рычали, некоторые же остались лежать в полной апатии. Потом она разглядела какого-то человека на голом тюфяке у самой дальней стены.

— Черт бы ее побрал! Ну я ей покажу! — вдруг сердито вскричала Бладуэд. Мун вздрогнула и стала озираться; обитатели «зоопарка» зашипели, завыли, застучали когтями, а Бладуэд развернулась и помчалась обратно по коридору, только ворота хлопнули. Мун повернулась в ту сторону, где лежал человек. Он даже головы не повернул, когда они вошли. Она медленно приблизилась к нему, чуть прихрамывая, потому что окоченевшие ноги в тепле вновь начали обретать чувствительность и горели огнем. Перепуганные животные трусливо шарахались от нее.

Незнакомец продолжал спать; она увидела, что это мужчина, инопланетянин... полицейский! Теплый форменный плащ его был весь заляпан темными пятнами; на нем были явно чужие грязные белые рейтузы и тяжелые грубые башмаки — обычная одежда кочевников. Лицо тонкое, смуглое — лицо аристократа с Харему; она много видела там таких лиц среди знатных технократов. Однако сейчас это лицо было прозрачным от голода или болезни, кожа на хрупких костях черепа болезненно натянута. Он упорно не просыпался и дышал тяжело, неровно, Мун неуверенно коснулась его лица и резко отдернула руку: лихорадочно горячий лоб словно обжег ее.

И тут же дрожавшие от усталости ноги подломились, и она рухнула прямо на холодный пол рядом с его подстилкой. Животные вокруг притихли, но она чувствовала, что они по-прежнему не сводят с нее перепуганных глаз. Сердце у нее разрывалось от жалости, терпеть все это больше не было сил, и она, уронив голову на край тюфяка, заплакала почти без слез, мучительно содрогаясь всем телом. Помоги мне, Хозяйка, помоги мне!.. Я разрушаю все, к чему ни прикоснусь!

— В чем... дело? — Горячая от лихорадки рука коснулась ее волос; она вздрогнула и вскочила на ноги, проглотив слезы. — Не обо мне ли... ты плачешь? — Он говорил на сандхи... Потом попытался приподнять голову; глаза у него были красными, веки покрыты коркой. Мун подумала, что вряд ли он видит ее как следует.

— Да... — Пожалуй, и она говорила не громче.

— Не нужно... — Приступ кашля заставил его умолкнуть; он задыхался.

— Нет, ты только посмотри! Ты что, вони не чувствовала? — Мун выпрямилась и замерла, в ужасе глядя на Бладуэд, которая ворвалась в пещеру, волоча за собой куда более крупную, чем она сама, девицу. — Я же велела тебе присматривать за ними как следует, пока меня нет!

— Я и присматривала... — Девица заплакала, когда Бладуэд с силой дернула ее за косу.

— Надо бы вывозить тебя мордой в этом дерьме, Фосса. Ну да уж ладно, только смотри у меня, если не уберешь здесь все немедленно...

— Хорошо, хорошо! — Девица попятилась к воротам, вытирая слезы и бормоча:

— Соплячка противная!

— Эй, что это с ним, а? — Бладуэд уставилась на инопланетянина.

— Болен, наверное. Он тут бежать пытался, когда его помочиться вывели, да прямо в снежную бурю попал. Ну она его закружила, так он все ходил возле лагеря, пока мы его не отыскали. Совсем рядом. — Девица покрутила пальцем у виска и скрылась за воротами.

Бладуэд решительно подошла к больному и опустилась на корточки рядом с Мун.

— Хм, — она быстро схватила его за подбородок, когда он хотел было отвернуться. — Ты зачем это сделал?

Но глаз он не открывал.

— По-моему, он тебя не слышит. — Мун сжала пальцы больного, потом выпустила его руку. — Ему лекарь нужен.

— Он что же, помирать собрался? — Бладуэд удивленно посмотрела на нее; ее резкий тон неожиданно смягчился. — Здесь у нас лекаря нет. Обычно Ма этим занималась, да теперь у нее что-то в голове повредилось. А больше она никого не учила. Может, ты чего в этом понимаешь, а?

Мун вскинула на нее глаза.

— Может, и понимаю... — Она быстро заплела свои длинные волосы в косы. — У вас здесь какие-нибудь инопланетные лекарства есть? Хоть что-нибудь? — Бладуэд отрицательно покачала головой. — Ну а травы?

— Я могу у матери кое-что стянуть... Да только травы все старые... — Бладуэд выжидательно замерла.

— Неси что есть. — Мун была даже несколько смущена ее готовностью помочь. Снова взяв инопланетянина за руку, она попыталась нащупать пульс. Внимательно дослушала, как он дышит, и заметила, что все запястье покрыто свежими пересекающимися шрамами. Она смотрела на них в молчаливом изумлении, потом бережно уложила его руку на постель, не выпуская из своей ладони, и стала ждать возвращения Бладуэд, заранее подготавливаясь к ее вопросам и освобождая голову от посторонних мыслей.

— Ну вот они, эти травы. — Бладуэд протянула ей узелок из шкуры, перевязанный веревкой и украшенный косточками и кусочками металла. Мун быстро развернула узел и расстелила шкуру на полу. — Ма еще всякие волшебные слова говорила... А ты тоже волшебные слова знаешь, сивилла? — В голосе Бладуэд не было и намека на издевку.

— Наверное. — Мун перебирала сухие листья и травинки, нюхая семена и цветочные головки, разложенные в прозрачные пластиковые мешочки. Надежда ее угасала. — Я ни одной из этих трав не знаю!

— Ну, вот эта, например...

Она покачала головой.

— Я хочу сказать, что не умею ими пользоваться. — КейАр Аспундх рассказывал ей когда-то о специальных службах Старой Империи, которые заботились о том, чтобы, прежде чем заселять новые миры колонистами, посадить там в достатке лекарственные растения, годные в любых экосистемах. — На островах у нас много полезных трав знали... — И считали их даром Хозяйки. — Я должна буду спросить... то есть это ты, должна будешь спросить меня... хорошо? — Бладуэд с воодушевлением кивнула. — Спроси меня о том, как их использовать. — Мун показала на травы. — Точно запомни все, что я скажу, — иначе ничего хорошего не получится. Сумеешь?

— Конечно! — Бладуэд самоуверенно усмехнулась. — Я знаю наизусть все части Охотничьей песни. Больше никто не знает — теперь уже никто... Я вообще могу любую песню спеть, стоит мне ее разок услышать.

Мун даже слегка улыбнулась, несмотря на опухшее горло и ссадину на щеке.

— Вот и прекрасно. Докажи свое уменье. А теперь — задавай мне вопрос, и я отвечу. Ввод информации...

Бладуэд прокашлялась и села прямо.

— Скажи мне, о сивилла... хм, как пользоваться этими волшебными травами?

Мун взяла в руки пучок травы, чувствуя, что начинает проваливаться в колодец пустоты...

...Клавалли. Снова вынырнув на свет, она увидела знакомое лицо, вспыхнувшее от смущения, встрепанные волосы Клавалли, ее обнаженные плечи... и совсем близко от нее Данакиля Лю... Мун заметила, что Клавалли быстро набросила на себя покрывало, чтобы, прикрыть наготу. Как-то совсем не к месту мелькнула мысль: прости меня, Данакиль Лю, и ты прости меня, Клавалли... это всего лишь я, Мун... Но она не могла сказать им этого: их жизни сейчас не пересекались, хоть она и вторглась неожиданно в их мир.

Однако неуверенная улыбка вдруг появилась в уголках губ Клавалли, как будто она прочла это послание Мун в широко распахнутых глазах впавшего в Транс Данакиля Лю. Она нежно коснулась его щеки, снова легла и стала ждать...

Конец анализа!.. Совершенно опустошенная, Мун качнулась вперед и почувствовала, как ее подхватили быстрые руки Бладуэд.

— Тебе отлично все удалось! Ты настоящая!.. — Бладуэд прислонила ее к тюфяку инопланетянина и неожиданно хитрым тоном спросила:

— Эй, ты не спишь? Очнись! Куда это ты улетала?

Мун подтянула к себе колени и оперлась о них лбом.

— Я... была в гостях у старых друзей. — Она обхватила колени руками, пытаясь удержать в памяти тепло воспоминаний о прежних счастливых днях.

— Ну, сивилла, теперь я все травы знаю! — В голосе Бладуэд звучала гордость. — Вот я тебе сейчас покажу. Ты его лечить-то будешь?

— Нет. — Мун неохотно подняла голову и открыла глаза. — Лечить его будет настоящий лекарь, который умеет пользоваться этими травами. А ты должна мне помочь: ты будешь подавать мне то, что потребуется. — Юная разбойница только кивнула. Мун приготовилась, зная, что если сумеет войти в Транс, то дальше усилий от нее уже не потребуется. Тело противилось перегрузке, но она понимала, что если поддастся усталости сейчас, то для этого инопланетянина может быть слишком поздно. Он вряд ли дождется того часа, когда она будет в состоянии начать все снова. А еще чьей-то смерти она не желала. Все свое внимание Мун сконцентрировала на его лице.

— Ну ладно, теперь спрашивай меня, как его лечить. Ввод информации...

...Она очутилась прямо в антигравитационной камере с белыми стенами, среди большой группы людей в прозрачных одеждах пастельных тонов, паривших в невесомости возле хирургического стола и споривших о какой-то непонятной медицинской процедуре. Дальше, за огромным, с толстыми стеклами окном Мун разглядела длинные сосульки, свисавшие с крыши, и свет прожекторов, освещавших заваленное снегами поле...

— ...анализа! — Она пришла в себя, едва расслышав сухой щелчок, свидетельствующий о конце связи. Теперь она чувствовала пряный аромат по крайней мере десятка странных трав, которые лежали у нее на ладони. Туман застилал мысли, сквозь него поблескивали внимательно глядевшие на нее глаза Бладуэд. Потом она увидела неподвижное тело инопланетянина, заботливо укрытое одеялом, окончательно вернулась в реальную действительность, поняла, что руки и ноги на месте, и поползла к обогревателю, стоявшему посреди пещеры. Когда облако тепла вокруг нее стало достаточно плотным и она наконец немного согрелась, сил бороться не осталось совсем и она провалилась в сон.

Мун проснулась и в ужасе уставилась на неожиданно обступившие ее каменные стены пещеры... Ей снились бескрайние пустынные небеса над безжизненным каменистым берегом и палач в черном, у которого на груди была та медаль, знакомая ей с детства, как и лицо единственного любимого человека... Она пыталась спастись от этого кошмара, зажмурившись и ощупывая пальцами распухшее, покрытое ссадинами лицо. Нет, это неправда!..

Легкая дрожь во всем теле будила ее, и она снова оказывалась в странной комнате с каменными стенами... Потом отняла руки от лица и увидела напротив ряды клеток, поняв, что река времени несет ее в настоящее. Кто-то успел перетащить ее на груду одеял. Вонь в пещере рассеялась, видимо, кто-то вычистил клетки; воздух был пропитан ароматом лекарственных трав. Из-за запертых ворот не доносилось ни единого звука — Мун догадалась, что сейчас, должно быть, глубокая ночь. Животные возились и шуршали, занимаясь своими делами и лишь изредка посматривая на нее. «Вы ведь понимаете, что я всего лишь одна из питомцев зверинца...» Она неуверенно поднялась на ноги, покачнулась — перед глазами замигали звезды, — но все-таки сумела пройти через помещение к противоположной стене.

Инопланетянин лежал под натянутым в виде палатки одеялом, завернутый, как младенец, еще в несколько одеял. У его изголовья исходил паром пахучий отвар из трав. Мун опустилась на колени, коснулась рукой его щеки. Пожалуй, прохладнее. Но полностью уверенной она не была. «Эй, вернись!.. Твое возвращение к жизни докажет, что я имею право быть сивиллой». Она склонила голову и прижалась лбом к жесткой раме лежанки.

— Значит, ты... вернулась ради меня?

Она подняла голову и увидела, что инопланетянин пытается заглянуть ей в глаза.

— Я... я никогда от тебя и не уходила. — Он нахмурился, помотал головой, словно ничего не понимая. — Я никогда не уходила. — Она повторила это на сандхи.

— Ах, как хорошо! — Он наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. — Теперь я ничего не боюсь. Когда... когда мы едем?

— Когда? Скоро. — Она погладила его по жестким курчавым волосам. Он улыбнулся. Не понимая, о чем он спрашивает ее, она сказала:

— Когда ты немного поправишься. — Она, не задумываясь, сказала то, что обычно говорят больным.

— Я не думал, что ты окажешься такой прекрасной. Останься со мной... Не уйдешь?

— Нет. Я буду с тобой. — Она заметила кувшин с лекарственным отваром, к которому он и не притронулся, налила отвар в чашку и поднесла ему. — Ты должен это выпить. — Она поддержала его за плечи. Он вел себя послушно, однако чашку сам держать не мог. Она снова обратила внимание на глубокие шрамы у него на внутренней стороне запястья, и сама, бережно держа чашку, помогла ему выпить все до дна.

У него сразу же начался приступ кашля; кашель грохотал у него в груди, словно камни. Пластиковая чашка выскользнула у нее из рук и покатилась под лежанку. Она крепко обнимала его за плечи обеими руками, словно вливая в него свои силы, пока приступ не прошел, — Ты кажешься такой... настоящей! — Он вздохнул и положил голову ей на плечо. — Такой доброй...

Мун снова опустила его на лежанку, и он сразу же уснул. Она довольно долго еще сидела возле него, прислушиваясь, пока тоже не притулилась рядом, пристроив руку на раму, а голову на руку, и снова закрыла глаза.

— Ты настоящая.

Эти слова звучали как приветствие старого друга; Мун окончательно проснулась и медленно оторвала голову от совершенно занемевшей руки. Потом села, выпрямилась, ничего не соображая и пытаясь как-то сориентироваться.

Инопланетянин сидел, подоткнув под спину груду одеял.

— Неужели мне это снилось, или... или ты все-таки говорила со мной на сандхи?

— Говорила. — Она ответила ему тоже на сандхи, упрямо сжимая и разжимая пальцы, пока не почувствовала, что их закололо, словно иголками. — Я... просто не могу поверить! Ты был так болен... — Она чувствовала, что радость наполняет ее сияющим теплом. — Но сила к тебе пришла через меня; это я исцелила тебя!

— А мне показалось, что ты привидение — из тех, что детей воруют! Это в детстве няня мне рассказывала, что такие духи, бледные, как первые лучи солнца... — Он тяжело вздохнул. — Но ты никакое не привидение. Так ведь?.. — Словно он все еще сомневался в том, что видит собственными глазами.

— Нет, я не привидение. — Она, постанывая, массировала онемевшие мышцы шеи. — Иначе мне не было бы так больно!

— Значит, ты тоже пленница? — Он чуть наклонился вперед; глаза у него все еще были сильно воспалены. Она кивнула. — У тебя все лицо... Они не... приставали к тебе?

Она покачала головой.

— Нет. Никакого зла они мне не причинили. Они... меня боятся. Пока что.

— Боятся? Тебя? — Он посмотрел в сторону ворот. Отдаленный утренний шум в стойбище слышался здесь, точно эхо другой вселенной.

Она тоже повернулась в ту сторону, и заметила, как он поморщился, увидев рану у нее на горле. Потом разглядел трилистник, и лицо его стало совсем растерянным.

— Ты сивилла?

Она молча кивнула.

— Господи, снова начинается!.. — Он лег набок, пережидая очередной приступ кашля.

Что-то новое в обстановке зверинца вдруг привлекло внимание Мун. Она нагнулась и обнаружила аккуратную стопку одежды, кувшин и миску с вяленым мясом.

— Нам тут поесть принесли! — Руки ее уже нетерпеливо тянулись к еде. Она даже не помнила, когда ела в последний раз.

— Это Бладуэд. Уже довольно давно. Правда, я притворился, что сплю.

Мун сделала большой глоток из кувшина; густая бело-голубая жидкость скользнула в ее истерзанное горло и ссохшийся от голода желудок, как амброзия.

— Ox! — Вдруг устыдившись, она опустила кувшин на колени. — А тебе-то! — Она налила полный пластиковый стакан и подала ему.

— Нет. — Он даже глаза рукой прикрыл. — Я не хочу.

— Ты должен. Чтобы выздороветь, нужны силы.

— Нет, я не... — Он вновь поднял голову и посмотрел на нее. — Да... наверное, ты права. — Он взял стакан; она снова заметила шрамы. Он увидел, куда она смотрит, и молча поднес питье к губам.

Мун набила рот вяленым мясом и жадно проглотила, а, потом спросила его:

— Кто ты? Как попал сюда?

— Кто я?.. — Он посмотрел на свой форменный плащ, то гладил его рукой; на лице его отразилось болезненное изумление, словно у человека, только что вернувшегося с того света. — Я Гундалину, сивилла. Полицейский инспектор БиЗед Гундалину... — Он поморщился. — Уроженец Харему. Они сбили мою машину и взяли меня в плен.

— И давно ты здесь?

— Вечность. — Он снова посмотрел на нее. — А ты? Не из Звездного ли порта тебя умыкнули? Ты сама-то откуда... с Большой Голубой или с Саматхе?

— Нет, я с Тиамат.

— Здешняя? Но ведь ты же сивилла! — Он поставил стакан. — Уроженцы Зимы не...

— Я дочь Лета. Мун, Покорительница Зари, дочь Лета.

— Где же ты выучила сандхи? — За этим вопросом стояло больше, чем просто любопытство.

Мун слегка нахмурилась.

— На Харему.

— Но это значит, что ты нарушила закон!.. Как ты попала сюда? — Голос Гундалину сорвался; у него не хватало сил выдерживать официальный тон.

— Точно так же, как и улетела отсюда: с контрабандистами. — Она сказала это легко, даже не задумываясь о последствиях, возмущенная его реакцией. — Ну и что ты теперь будешь делать, легавый? Арестуешь меня? Депортируешь?

— Я бы сделал и то и другое... если бы имел такую возможность. — Он послушно переходил за ней следом с одного языка на другой. Однако чувство собственной правоты было в нем каким-то непрочным; у него словно не хватало сил поддерживать это чувство. Он хрипло засмеялся, сдерживая злость. — Но тебе беспокоиться не о чем. Лежа в зверинце, в конуре, на брюхе... что я могу? — Он допил та, что оставалось в стакане.

Мун взяла у него стакан, снова наполнила его и подала ему.

— Сивилла-контрабандистка! — Он деликатно отпил немного, поглядывая на нее. — Я считал, что предсказатели должны служить человечеству, а не самим себе. А может, тебе эту татуировку сделали... исключительно из соображений... вашего бизнеса?

Мун вспыхнула от гнева.

— Это запрещено!

— Как и контрабанда. Но ею ведь занимаются. — Он громко чихнул и нечаянно разлил свое питье, забрызгав и Мун.

— Никакая я не контрабандистка. — Она смахнула капельки со своей парки, — Но вовсе не потому, что считаю это занятие недостойным. Это вы ведете себя недостойно, неправильно — вы, полицейские... Вы позволяете инопланетянам прилетать на Тиамат, брать здесь все, что им захочется, и ничего не давать взамен...

Он жестко усмехнулся.

— Так, значит, ты уже проглотила наживку вместе с крючком и теперь защищаешь эту Примитивную теорию? Знаешь, чтобы увидеть настоящую мерзость и действительно чудовищную эксплуатацию, нужно побывать на такой планете, где нашей полиции нет, и никому нет дела ни до порядка, ни до тех... кто, подобно тебе, возвращается домой, чтобы творить беспорядки.

Мун молчала. Гундалину тоже умолк; в тишине было слышно его хриплое дыхание.

— Это мой мир, и я имею полное право находиться здесь, — сказала она. — Я сивилла, Гундалину, и я буду служить Тиамат так, как умею. — Что-то суровое, не просто гордость, слышалось в ее голосе. — И я в любой момент могу доказать, что все мои требования справедливы. Если хочешь, задай мне вопрос, и я на него отвечу.

— В этом пока нет необходимости, сивилла. — Он почти прошептал это неожиданно извиняющимся тоном. — Ты уже доказала. Мне следовало бы тебя ненавидеть за то, что ты вылечила меня... — Он перевернулся на живот, глядя на Мун, по-прежнему сидевшую на полу; она удивленно захлопала глазами: выражение лица у Гундалину было настолько странным, что она стиснула руки, не зная, куда их деть. — Но я выжил... и я здесь теперь не один... А увидев твое лицо... услышав, как ты говоришь на сандхи... Боги! Я уж и не думал, что снова услышу его! Спасибо тебе... — Голос у него сорвался. — Как долго... как долго ты пробыла на Харему?

— Почти месяц. — Мун сунула в рот еще кусочек вяленого мяса, сперва несколько раз проглотив слюну, потому что горло совершенно пересохло от волнения; — Но... я могла задержаться там «дольше, может быть, на всю жизнь... Если бы все сложилось иначе.

— Значит, тебе там понравилось? — В голосе его слышалась только безумная тоска. — Где же ты побывала? Что видела?

— Воровской Рынок, главным образом. И еще космопорт. — Она уселась поудобнее, скрестив ноги, и дала себе волю — вспоминала только то, что было ей действительно приятно: Элсевиер и Силки — живых, веселых; путешествие на Харему; КейАра Аспундха и его орнаментальные сады... — ...И мы пили лит и ели засахаренные фрукты... Ах да, еще мы случайно видели, как Сингалу стал технократом...

— Что? — Гундалину, задыхаясь, сел и оперся о стену. Он улыбался во весь рот, и Мун заметила, что один зуб у него выбит. — О боги, не верю! Старый Сингалу! Ты ведь, наверное, выдумываешь, да? — Смех всегда был самым лучшим лекарством.

Она покачала головой.

— Нет, правда! Это вышло случайно. Но даже КейАр был доволен. — Она припомнила радостные слезы Элсевиер и свои собственные тоже. Слезы вдруг снова навернулись ей на глаза — слезы печали.

— Побывала у Аспундха, надо же! — Гундалину покрутил головой и тоже вытер глаза, все еще улыбаясь, — Даже мой отец не мог просто так заехать к Аспундху! Что ж, рассказывай дальше. Что же ты у него делала?

Мун сглотнула.

— Мы... мы много разговаривали. Он попросил, чтобы я осталась у него на несколько дней. Он ведь тоже предсказатель, ты, наверно, знаешь... — Она вдруг умолкла.

— И еще я знаю, что ты... умалчиваешь о чем-то важном, — тихо проговорил Гундалину. И покачал головой. — Нет. Я не хочу этого знать. Я даже не хочу знать, какого черта КейАр Аспундх приглашал к себе в гости контрабандистов. Но ведь на Харему ты могла иметь все, что душе угодно, — интересную жизнь, все, все, что имела здесь... Почему же?.. Почему ты ото всего этого отказалась, почему рискнула всем на свете, чтобы вернуться сюда? Я по твоим глазам вижу, что ты жалеешь об этом.

— Я считала, что должна это сделать. — Она чувствовала, как ее сломанные ногти впились в ладонь. — Начнем с того, что я никогда не хотела улетать отсюда ни на какую другую планету. Я только хотела попасть в Карбункул, чтобы найти своего двоюродного брата... Но когда я добралась до залива Шотовер, то случайно встретилась с Элсевиер, а потом легавые попытались нас арестовать...

— Залив Шотовер? — Странно печальное выражение появилось на его лице. — Сколь все-таки тесен этот мир. Ничего удивительного, что мне все время казалось... будто я где-то уже видел твое лицо.

Она с улыбкой наклонилась к нему и тоже внимательно всмотрелась в его лицо.

— Нет... наверное, я тогда была слишком поглощена бегством...

Он криво усмехнулся.

— Никогда не считал свое лицо таким уж запоминающимся. Значит, ты тогда направлялась в Карбункул? Но ведь теперь, спустя пять лет, тебе больше незачем стремиться туда? Что бы там ни случилось тогда с твоим братом — теперь это уж быльем поросло.

— Нет. — Она помотала головой. — Дело не в этом. Когда я была на Харему, то задала вопрос предсказателю и получила ответ: я должна была вернуться, ибо какое-то важное дело еще не доведено до конца... — Холодное молчание бездонной пустоты снова вспомнилось ей, мешая свободно дышать. — Но с тех пор, как я вернулась, все, кто был мне дорог, гибнут или страдают из-за меня... — Она нахохлилась и умолкла.

— Из-за тебя? Я не... понимаю...

— Из-за того, что я вернулась! — Она наконец выговорила это, давая Гундалину возможность увидеть, каково теперь ее истинное лицо, понять те действия и поступки, что безжалостно влекли ее назад, на Тиамат... — Вина за их гибель лежит на мне! Я заставила их привезти меня сюда! Я проклята! Если бы не я, они остались бы живы!

— Ты бы никогда этого просто не узнала, вот и все. Никто не может управлять чужой судьбой — мы и над своей собственной судьбой не властны. — Ока почувствовала, что Гундалину неуверенно коснулся ее плеча. — Но мы должны бороться. Мы с тобой не имеем права оставаться пленниками этого зверинца! Впрочем, я не сумел бы выжить, если бы не ты... если бы мы не встретились здесь... И ты зря обвиняешь себя!

Она подняла голову.

— А меры? Боги, ведь меры... были в полной безопасности в поместье Нгенета, пока туда не явилась я!

— Раз уж на охоту вышли Звездный Бык и его Гончие, твоей вины здесь быть не может, а они действовали по приказу Снежной королевы. Надо сказать, тебе еще здорово повезло; ты как раз трижды благословенна, а вовсе не проклята, раз после Королевской Охоты осталась... всего лишь с царапиной на шее. Да после встречи со Звездным Быком... — Гундалину снова закашлялся, схватившись за горло.

— Со Звездным Быком? — Она медленно встала, собралась с духом и спросила:

— А это был он... такой человек в черном? И кто же он такой? — Ей очень хотелось спросить, как его имя, но этого она не спросила.

Гундалину изумленно поднял брови:

— Неужели ты никогда не слышала о Звездном Быке? Это некоронованный супруг Снежной королевы, ее главный Охотник, ее слуга, ее советник в тех случаях, когда она имеет дело с инопланетянами... ее любовник, наконец...

— Он спас мне жизнь. — Мун потрогала корочку на заживающей ране и все-таки спросила:

— А как его имя, Гундалину?

— Этого не знает никто. Его личность держится в строгой тайне.

Он любил тебя когда-то, но теперь он любит ее. В ушах Мун вновь зазвучали эти слова.

— Теперь я понимаю. Я все поняла... Да, значит, это правда... — Она отвернулась, зажмурилась, но изумрудные глаза под маской палача неотступно стояли перед ней, преследовали ее...

— Что — правда?

— Мой двоюродный брат Спаркс и есть Звездный Бык, — прошептала она.

Гундалину остался спокоен.

— Это невозможно. Звездный Бык обязательно должен быть инопланетянином.

— Спаркс — тоже инопланетянин. Вернее, его отец был инопланетянином, а Спаркс всегда хотел быть похожим на отца, на жителей Зимы... И он стал похож на них... — Чудовище. Как он мог так со мной поступить?

— Ты делаешь слишком поспешные выводы, и только потому, что Звездный Бык побоялся... убить сивиллу...

— Он знал, что я сивилла, еще до того, как увидел мой трилистник! — Она боролась со все возрастающей непереносимой уверенностью. — Он узнал меня! Я уверена в этом. И на нем была та его медаль... — И он убивал меров. Она прижала стиснутый кулак к губам, прикусила его. — Как он мог? Как он мог измениться так сильно!

Гундалину снова лег и молчал, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Карбункул подчас такое с людьми делает... — проговорил он наконец. — Но если это правда, то в нем, по крайней мере, осталось достаточно человеческого, чтобы пощадить тебя. А теперь постарайся забыть о нем; забыть... ну хотя бы об одной своей проблеме! — Он вздохнул, уставившись куда-то в темный угол.

— Нет. — Мун вскочила и, прихрамывая, закружила возле его лежанки. — Сейчас я больше, чем прежде, мечтаю поскорее попасть в Карбункул. Для всех его поступков непременно есть весьма серьезная причина; если он успел так быстро перемениться, то найдется способ заставить его перемениться в обратную сторону... — Я должна снова завоевать его. Я не проиграю... нет, только не теперь, после такого долгого пути! — Я люблю его, Гундалину. Не имеет значения, что он сделал, насколько он изменился — я просто не могу перестать любить его. — И не могу перестать нуждаться в нем, не могу перестать желать вернуть его... Он мой, он всегда был моим! Я его никому не отдам — в чем бы Снежная королева ни заставила его участвовать!.. Она была потрясена открывшейся ей истиной и собственным бессилием. — Мы поклялись друг другу в вечной преданности; и даже если он скажет, что это ему больше не нужно, я все равно не поверю! — Она стиснула руки.

— Понятно. — Гундалину неуверенно улыбнулся, — А я-то всегда считал, что у вас, аборигенов, жизнь скучная, примитивная... — Он был искренне удивлен, восхищен услышанным и теперь явно гораздо больше расположен к Мун. — У нас на Харему любовь, по крайней мере, всегда знает свое место и не разрывает людям сердца.

— Но это значит, что у вас никто по-настоящему не влюбляется! — с неприязнью сказала Мун. Она нагнулась над стопкой разноцветной одежды, оставленной Бладуэд, и рассеянно вытащила что-то. Это оказалась длинная теплая туника из синей шерсти, отделанная красноватыми косами.

— Если ты имеешь в виду всепоглощающую, притупляющую разум, подобную удару молнии страсть — то ты права. Хотя я когда-то читал о такой любви... — Голос Гундалину смягчился. — Но самому никогда видеть не приходилось. Я не думаю, что она действительно существует.

— Просто жителям Харему этого знать не дано. — Мун сняла парку, расстегнула молнию на своем костюме для подводного плавания и вылезла из него, потирая ушибы на плечах и локтях и распрямляя спину. Ей было все равно, что он видит ее полуобнаженной, хотя и старается отвернуться; она даже испытывала злорадное удовольствие от того, что смущает его. Она надела мягкую теплую тунику прямо поверх тонкого белья, которое было под костюмом; потом натянула шерстяные рейтузы и надела меховые сапоги. На бедрах застегнула широкий ярко расписанный кожаный ремень. Потрогала вязаную из шерсти косу, что украшала ее тунику спереди от горла до подола, — в ней переливались все краски заката, и на темно-синем фоне это выглядело очень красиво. — Как здорово... — Она и сама удивилась своей заинтересованности этим нарядом, которая помогла ей победить мрачные мысли, и вдруг поняла, что и вязаная коса, и сама туника очень старые.

— Да, очень красиво. — Выражение лица у Гундалину было странным. Она, впрочем, заметила тщательно скрываемое им замешательство и почувствовала легкий укол стыда из-за того, что поставила его в неловкое положение.

— Гундалину...

— Зови меня лучше БиЗед. — Он неуверенно пожал плечами, словно расставаясь с собственной самоуверенностью. — Здесь мы должны звать друг друга по имени. — Он показал на клетки. Она кивнула.

— Хорошо, БиЗед. Нам нужно найти... — Она примолкла, услышав в коридоре чьи-то шаги. Загремел засов, ворота распахнулись, и вошла Бладуэд, за которой тащился розовощекий малыш. Она несла какую-то большую коробку, держа ее обеими руками, так что ворота прикрыла ногой. Звери напряженно, настороженно шуршали, глядя на нее из своих клеток. Малыш вдруг уселся прямо на пол перед одной из них. Бладуэд не обратила на него ни малейшего внимания и двинулась дальше, к противоположному концу пещеры.

Мун посмотрела на Гундалину: глаза его стали совершенно безжизненными, а на лице было написано откровенное отвращение. Зато сама Бладуэд прямо-таки просияла, бухнув ящик прямо перед ним и глядя на Гундалину с видом инквизитора.

— Ой, прямо не верится! Да ведь он совсем здоров! Посмотрите-ка... — Она дернула его за рукав. — Я ведь настоящую сивиллу раздобыла, чтобы тебя от смерти спасти, легавенький! — Гундалину вырвал руку и сел. — Теперь ты сможешь дочитать мне свою книжку до конца.

— Оставь меня в покое. — Он перекинул нога через край лежанки, заложил руки за голову и тут же сердито закашлялся.

Бладуэд пожала плечами, оглянулась на Мун, почесала свой ястребиный нос.

— С тобой тоже все в порядке, сивилла? Сегодня утром вы оба были вроде как мертвые. — В ее голосе слышалось едва заметное беспокойство.

Мун кивнула, стараясь не выдать своих чувств, и, тщательно подбирая слова, сказала:

— У меня все нормально... Спасибо за одежду! — Она коснулась своей туники. — Очень красиво! — Она не сумела скрыть восхищения.

На мгновение небесно-голубые глаза Бладуэд вспыхнули гордостью, и она потупилась.

— Это же просто старое тряпье! От моей прабабки осталось. Такого уже никто и не носит; никто здесь даже и шить такого не умеет. — Она пренебрежительно дернула себя за полу грязной белой парки. Потом порылась в коробке и выудила оттуда довольно большой пластиковый куб. Невнятный шум, похожий на шум дождя, тут же заполнил все вокруг. Бладуэд начала крутить ручку настройки, и Мун поняла, что это какой-то приемник и разбойница пытается справиться с помехами. — Принимает в этой дыре действительно гнусно. Вот у нашего легавенького ничего не вышло, хоть он и пытался эту штуковину разобрать и переделать. — Бладуэд показала Гундалину язык. — На, ешь! — Она брякнула жестяную банку прямо ему на кушетку. Внезапно у них за спиной раздался пронзительный визг, и Мун, вздрогнув, обернулась. Малыш стоял перед клеткой и ревел, размахивая ручонкой. — Эй ты, нечего клешни туда совать, черт побери! А это тебе, сивилла.

Мун поймала брошенную ей банку, села и приподняла крышку. Было похоже на рагу. Она смотрела, как Гундалину исследует еду: со вздохом облегчения.

— А это... твой братишка? — спросила она у Бладуэд.

— Нет. — Бладуэд пошла к клеткам, неся в руках куски мяса и коробку с нарисованными на ней животными. Она по очереди подходила к своим пленникам, оделяя каждого порцией пищи. Мун смотрела, как они отползают или отбегают пугаясь резких движений Бладуэд, а потом сразу возвращаются и хватают еду.

Бладуэд, что-то ворча, вернулась к ним с Гундалину, присела на краешек кушетки и взяла в руки такую же жестянку. Возле нее немедленно появился малыш и начал тянуть ее за куртку, тихо хныча.

— Успеешь! — рявкнула она и сунула ему в рот полную ложку рагу. — Ты что-нибудь в животных понимаешь? — обратилась она к Мун и мотнула головой в сторону клеток.

— Не в этих. — Мун с трудом оторвала взгляд от мальчика, чья мордашка была того бело-розового оттенка, како бывает у фарфоровых статуэток.

— В таком случае, нам придется повторить вчерашнее — только на этот раз ты расскажешь мне, как обращаться животными. — Бладуэд смотрела на Мун настойчиво, словно ожидая отказа. — По-моему, некоторые из них тоже больны. Я... я совершенно не представляю, что мне с ними делать! — Она смутилась и отвела глаза. — Я хочу знать, как их лечить.

Мун кивнула, проглотив последнюю ложку рагу, и медленно встала.

— Где ты их взяла?

— Украла. В Звездном порту. Или у торговцев. А некоторые в наши ловушки попались... Вон тот карликовый лисенок, например, или те серые птички. И еще эти вот кролики. Но я даже не знаю, как остальные и называются-то!

Мун чувствовала, что Гундалину следит за ней с мрачным осуждением, но решила не обращать на это внимания, а подошла к ближайшему из животных, самому неприглядному на вид — дрожащему, морщинистому кожаному мешку, казавшемуся пустым. «Мешок» лежал в гнезде из сухой травы и отвратительно бормотал, показывая свой жадный, как у пиявки, рот. Мун отворила дверцу клетки, прикусив губу от отвращения, присела тихонько на корточки и протянула зверьку на ладони несколько крошек.

Постепенно возбужденное бормотание стихло, прошло еще несколько секунд, и существо чуточку продвинулось к ней, подползая все ближе сантиметр за сантиметром, пока осторожно не коснулось ее ладони своим страшноватым ртом. Мун невольно вздрогнула; существо тут же ретировалось, однако вскоре снова приблизилось и очень аккуратно стало собирать крошки с ее ладони. Мун даже решилась погладить его второй рукой. Вблизи оно было похоже на головной мозг; кожа его была гладкой и прохладной на ощупь, точно смятая шелковая наволочка. Существо с удовольствием принимало ласку, издавая тихие булькающие звуки.

Мун осторожно оставила его и перешла к парочке похожих на кошек хищников с гибкой изящной походкой. Они сразу прижали уши и показали ей свои очень белые на фоне черной блестящей шерсти клыки. Мун легонько посвистела им — она и раньше умела подозвать так любую кошку, и те сразу, мурлыча, усаживались у нее на коленях. Длинные, с кисточками на концах уши хищников вздрагивали, поворачивались, настраивались, как радары... однако они все же, хотя и не очень охотно, подошли к ней. Она дала им возможность обнюхать ее пальцы и испытала истинное наслаждение, когда угольно-черная пушистая головка потерлась о ее руку в знак расположения. Потом обе «кошки» вытянулись перед ней, гортанными криками требуя ласки. Она их погладила.

Потом продолжила свой обход гораздо более уверенно и следующей осмотрела какую-то рептилию с кожистыми крыльями и похожей на мотыгу головой. Потом — каких-то покрытых мягкими перьями то ли зверей, то ли птиц, у которых, похоже, головы вообще не было; потом подошла к птице с изумрудным хохолком и рубиново-красной грудкой, что лежала без движения на дне клетки. Мун не думала больше ни о чем, кроме необходимости нащупать хоть какой-то контакт с каждым из этих несчастных пленников и завоевать хотя бы малую толику их доверия — пока, наконец, не обошла всех их по кругу и не вернулась на прежнее место. Оказалось, что малыш уснул на коленях у Бладуэд, а сама Бладуэд во все глаза с молчаливой завистью смотрит на Мун.

Мун лишь в это мгновение поняла, чем ей это может грозить.

— Я... я готова. Когда ты хочешь начать?

— Как это тебе удалось? — Вопрос просвистел, словно удар хлыста. — Почему это они к тебе подходят, а ко мне нет? Это мои звери! И должны любить МЕНЯ! — Мальчик проснулся, разбуженный ее сердитым криком, и заплакал.

— Но ведь это же очень просто! — пробормотал с горечью Гундалину. — Мун обращается с животными, как с людьми, а ты — с людьми, как с животными.

Разъяренная Бладуэд вскочила, и Гундалину тут же умолк и насупился. Однако она ничего так и не сказала и даже ни разу не замахнулась на него кулаком.

— Бладуэд, они тебя боятся, потому что... — Мун пыталась подобрать необидные, утешительные слова. — Потому что ты сама их боишься.

— Я их не боюсь! Это ты их боялась!

Мун покачала головой.

— Не так, как ты. Я хочу сказать... Я не боюсь показать им, что они мне небезразличны. — Она смутилась и принялась теребить кончик косы.

Рот у Бладуэд слегка приоткрылся; было заметно, что гнев ее уже прошел.

— Что ж, я кормлю их, я все для них делаю!.. Что еще я должна для них сделать?

— Научиться быть... доброй с ними, научиться понимать, что... доброта вовсе не... проявление слабости.

Мальчик, обнимая колени Бладуэд, все еще плакал. Юная разбойница посмотрела на него и нерешительно погладила по голове. Потом пошла следом за Мун к клеткам.

Мун снова начала обход с того, похожего на живой мозг существа; теперь неведомый зверек сам сразу подошел к ней, и она решила сосредоточиться именно на нем.

— Задавай свой вопрос. Ввод информации... — Она еще слышала, как Бладуэд задает вопрос, и тут же полетела в пропасть...

— ...анализа! — Мун сидела на полу совершенно обессиленная, а карликовый лисенок с курносым носом, подобравшись поближе, сосал кончик ее косы. Она погладила лисенка по густой белой шерстке, осторожно вынула у него из пасти свои мокрые волосы, отцепила его остренькие коготки от туники, взяла его на руки и передала Бладуэд.

— Вот, — сказала она слабым голосом, — возьми-ка его.

Бладуэд медленно, неуверенно протянула к нему руки, но лисенок вырываться не стал и не протестовал, когда Мун положила его в теплые ладошки Бладуэд. Разбойница застенчиво прижала его к животу и захихикала, когда зверек, не долго думая, забрался ей под парку и удобно устроился, уцепившись за свитер. Мальчик, по-прежнему сидевший у ее ног, одной ручонкой потянулся к лисенку, а большой палец другой руки сунул в рот.

— Достаточно ли... я тебе рассказала? — Мун смотрела не на Бладуэд, а на клетки с животными; кое-где на них еще сохранились обрывки пестрой упаковки — зеленой, золотой, — видно, были завернуты в зоомагазине где-то на другой, очень далекой планете... Далекой... все мы так далеко от дома...

— Это лиссоп, это старлы, это крылатая мышь... — Бладуэд быстро перечисляла названия зверей. — По-моему, я даже поняла, в чем дело вон у тех. Я им еду неправильную давала. — Она понурилась было, но потом опять воодушевилась. — Но ты здорово это делаешь! — Она прижала к себе лисенка. — Разве нет, легавый?

Гундалину улыбнулся, проворчал что-то и шутливо поклонился Мун.

— О, благородная... — он вдруг умолк.

Три пары глаз одновременно посмотрели в сторону ворот; послышались чьи-то шаги, ворота распахнулись, и бородатый, с тяжелой челюстью человек появился на пороге. Звери тут же попрятались.

— Что тебе надо, Тарид Pox? — Голос Бладуэд вновь звучал нахально.

— Великая Мать желает, чтобы это починили. — Он протянул Бладуэд какой-то хрупкий на вид прибор, названия которого Мун не знала. — Скажи своему легавому, что пора начинать отрабатывать жратву.

— Он еще слишком болен! — Бладуэд угрожающе выдвинула вперед подбородок.

— Ничего, вполне здоров. — Тарид Рох ухмыльнулся и мазнул по Мун взглядом. — Небось эта хорошенькая куколка, которую ты для него притащила, и в мертвого жизнь вдохнет. Не желаешь ли посетить мою палатку, крошка сивилла? — Грубая лапища коснулась щеки Мун, задела незажившую ссадину.

Мун отшатнулась, отвращение было написано на ее лице. Тарид Рох засмеялся и прошел дальше.

— Эй, ты! — вмешалась Бладуэд. — Ты смотри, держись от нее подальше! Она действительно могущественная...

Он только презрительно фыркнул.

— Тогда что же она тут делает? Ты-то небось не веришь в эти дурацкие слухи, а, легавый? — Тарид Рох поставил сломанный прибор на пол возле Гундалину и положил рядом набор запчастей. — Ты особо-то не ленись, малый! Если к завтрему эта штука работать не будет, я тебя ее съесть заставлю. — Он щелкнул по темному пятну на воротнике Гундалину — там, где раньше были знаки различия, — и Мун увидела, как посерело лицо инопланетянина, стало каким-то пустым, безразличным...

Тарид Рох отвернулся от него и решительно направился прочь, словно хищная рыба, проникшая в садок.

Бладуэд сделала ему вслед неприличный жест.

— Боги, как я его ненавижу, ублюдка этого! — Она поморщилась, потому что лисенок у нее под паркой проснулся, заверещал и начал царапаться. — Он себя тут премьер-министром считает, не меньше, а все потому, что у моей мамаши в любимчиках ходит. Он раньше в Карбункуле жил и тоже малость не в себе — из-за этого-то он так ей и нравится.

Мун видела, как Гундалину осторожно, словно старик-калека, лег на свой тюфяк и отвернулся к стене. Она тоже промолчала.

Бладуэд вытащила верещавшего лисенка из-под парки и почти сердито сунула его назад в клетку. Мун видела, что юная разбойница что-то ищет глазами и это что-то, видимо, только что исчезло. Сама Мун глаз не сводила с Гундалину. Бладуэд вдруг рывком поставила канючащего малыша на ноги и решительно потащила его за собой к воротам, оставив их с Гундалину размышлять о случившемся.

Мун с трудом доползла до лежанки Гундалину и опустилась возле нее на колени.

— БиЗед? — Она понимала, что он не хочет разговаривать, но настойчиво продолжала его тормошить и даже тряхнула за плечо. Гундалину била дрожь, несмотря на теплые одеяла, накинутые поверх плаща. — БиЗед...

— Оставь меня в покое.

— Не оставлю.

— Ради всех богов! Я ведь не один из здешних зверьков!

— Я тоже. Не прогоняй меня! — Пальцы Мун сжали его плечо, как бы заставляя признать, что она существует.

Он перевернулся на спину и лежал, уставившись в потолок тусклыми глазами.

— Не уверен, что может быть что-то хуже...

Мун потупилась, кивнула.

— Но, может быть, потом будет лучше?

— Не надо! — Он только головой помотал. — Не надо говорить о каком-то «потом». Я в лучшем случае способен думать о завтрашнем дне, не дальше.

Она заметила сломанный прибор, оставленный Таридом Рохом.

— Ты что, не можешь это починить?

— Хоть с закрытыми глазами! — Он криво усмехнулся. И показал ей свою больную руку. — Если б у меня были две руки...

— У тебя их три. — Мун умоляюще посмотрела на Гундалину и сжала его пальцы.

— Спасибо. — Он глубоко вздохнул и сел. — Тарид Рох... — он судорожно вздохнул, — Тарид Рох как-то застал меня за ремонтом приемника для Бладуэд... После его «обработки» я два дня на ногах не стоял. И, боги, ему так это понравилось! — Он нервно провел рукой по волосам; Мун заметила, что рука его снова дрожит. — Не знаю, чем уж он занимался в столице, но вот к пыткам у него прямо талант.

Мун содрогнулась, вспомнив, как Тарид Рох коснулся ее щеки.

— Так это... потому? — Она посмотрела на его исполосованные шрамами запястья.

— Все, все это — потому — Гундалину покачал головой. — Я ведь высокорожденный, я технократ, я уроженец Харему! И со мной эти дикари обращаются, как с рабом — хуже, чем с рабом! Ни один человек, обладающий хоть какой-то гордостью, не станет так жить: без чести, без надежды... Так что я попытался совершить хоть один достойный уважения поступок. — Он говорил абсолютно ровным голосом. — Но Бладуэд успела меня найти, прежде чем... все было кончено.

— Она спасла тебя?

— Еще бы! — Мун услышала в его голосе ненависть. — Разве есть смысл в унижении трупа? — Он посмотрел на свою бесполезную руку. — Калека, хотя и... Я перестал есть; но тогда она сказала, что позволит этому мерзавцу кормить меня насильно... Через четверть часа он бы заставил меня есть дерьмо. — Гундалину попытался встать, но закашлялся так, что из глаз у него потекли слезы, и рухнул на лежанку. — А потом началась та буря... — Он беспомощно развел руками, словно она должна была понять, как сильно он старался сделать то, что нужно.

И она, кажется, действительно хорошо поняла это и спросила:

— А теперь?

— А теперь все переменилось... Я должен думать о ком-то еще... Теперь со мной рядом есть кто-то еще... снова... — Она не поняла, рад ли он этому.

— Хорошо, что тебе тогда не удалось. — Она на него не смотрела. — Мы выберемся отсюда, БиЗед, я знаю: выберемся непременно. — До конца еще далеко. Она вдруг снова обрела уверенность в будущем.

Он только головой покачал.

— Теперь мне уже все равно. Слишком поздно — я слишком долго пробыл тут. — Он приподнял лицо Мун за подбородок. — Но ради тебя — я буду надеяться.

— Еще не поздно!

— Ты не понимаешь... — Он дернул себя за полу плаща. — Я же провел здесь несколько месяцев! Теперь все кончено! Фестиваль, Смена Времен Года, прощание с Тиамат... теперь все уже улетели, только меня оставили здесь. Навсегда. — Его исхудавшее лицо дрогнуло. — Во снах я слышу, как родина зовет меня, и не могу ответить...

— Но они еще никуда не улетели! Смена Времен Года еще не наступила!

Он задохнулся, словно она его ударила. Втащил ее на тюфяк, поближе к себе, схватил за плечи...

— Правда? Но когда же?.. О боги, скажите, неужели это правда?

— Это правда. — Мун выговорила это с трудом, почти неслышно. — Но я не знаю, когда точно... то есть я не уверена, сколько... неделя или две...

— Неделя? — Он отпустил ее и тяжело оперся о стену. — Мун... Черт бы тебя побрал, не знаю, из рая или из ада ты явилась: неделя! — Он вытер рот ладонью. — Но все-таки, наверно, из рая. — Он вдруг обнял ее — коротко, торопливо, отвернув лицо.

Она вскинула руки, когда он хотел было отстраниться, и прильнула к нему с неожиданно горячей благодарностью.

— Нет, не отстраняйся от меня, БиЗед. Еще чуть-чуть, пожалуйста! Мне так нужно твое тепло... Подержи меня так еще немножко... Пусть в этих объятиях утонет все безобразное... пусть я поверю в то, что надежда еще есть... пусть его руки снова обнимают меня...

Гундалину замер, потрясенный, странно неуверенный в себе после ее слов. Но все же обнял ее, как-то механически притянул к себе, пряча у себя на груди, отвечая ей...

Так давно... Она помнила теплые руки Спаркса, словно это происходило вчера... а это было так давно... Она положила руки Гундалину на плечи и позволила себе бездумно раствориться в его тепле; пусть на время исчезнут страшные виденья, пусть его объятия отдалят миг познания горькой истины... Вскоре она почувствовала, что объятия Гундалину окрепли, дыхание участилось, и ее собственное сердце тоже забилось сильнее, неожиданно отвечая его порыву...

— А не можешь ли ты... немножко поговорить со мной на сандхи? — неуверенно попросил он.

— Да, конечно. — Она улыбнулась, прижимаясь лицом к его плечу. — Хотя я... не слишком хорошо это делаю...

— Ничего. Хотя акцент у тебя ужасный! — Он тихо засмеялся.

— Как и у тебя!

Он положил голову ей на плечо, и она стала растирать ему спину медленными спокойными движениями; потом услышала, как он вздохнул. Постепенно его руки ослабели, он разжал объятия, дыхание его стало ритмичным. Мун посмотрела ему в лицо: он уснул с улыбкой на устах. Она бережно уложила его голову поудобнее, подняла с пола его ноги, укутала его одеялами. Потом нежно поцеловала в губы и пошла к своему тюфяку, валявшемуся на полу.

— Починил, а? Ну, повезло тебе, легавенький! — Бладуэд подняла с полу дистанциометр, который Гундалину и Мун чинили всю ночь. Она не скрывала облегчения, однако Гундалину почему-то послышалась в ее словах угроза, и он сразу нахмурился. — Эй, сивилла, ты зачем это сделала?

Белые с серым птицы вольно вспорхнули с плеч Мун; парочка старлов нырнула под лежанку при звуках пронзительного голоса Бладуэд.

— Хотелось дать им немножко свободы. — Мун сказала это слишком торжественно.

— Так они ж удерут! Я ведь потому их в клетках и держу... Они б давно уже разбежались, глупые твари, если б я клетки не запирала.

— Никуда они не денутся. — Мун протянула ладонь с насыпанными на нее крошками. Птицы тут же уселись прямо ей на руку, толкаясь из-за тесноты. Она погладила их по волнистым перышкам. — Посмотри. Вот и все, что им на самом деле нужно. А в клетке они никогда ручными не станут; ни за что не станут, раз ты боишься даже дверцу открыть.

Бладуэд подошла к ней поближе; птицы сразу же снова взлетели. Мун пересыпала крошки на ладонь разбойнице, но рука той вдруг сжалась в кулак, и она швырнула крошки на пол.

— В задницу все это! Мне такого не надо. Расскажи-ка лучше какую-нибудь историю, легавый. — Она направилась к Гундалину и уселась рядом с ним на лежанку. — О Старой Империи, например. Ну, давай, рассказывай!

Гундалину демонстративно отодвинулся от нее.

— Я больше никаких историй не знаю. Ты их и так уже все наизусть выучила.

— Все равно расскажи! — Она потрясла его за плечо. — Почитай тогда снова эту книжку. Почитай для нее — она ведь тоже сивилла...

Мун оторвала взгляд от птичек, которые собирали крошки у ее ног, и посмотрела на Гундалину и Бладуэд.

— Садись-ка, сивилла, — повелительным тоном велела ей Бладуэд. — Тебе должно понравиться. Там говорится о самой первой сивилле на свете и еще — про конец Старой Империи. И еще про космических пиратов, про искусственные планеты, про разных невиданных зверей и про ужасно мощное оружие... — ну всякое такое! — Она сложила пальцы пистолетиком и прицелилась в Мун. Потом засмеялась.

— Правда? — Мун села, вопросительно глядя на Гундалину. — Они что же, действительно знали про первую сивиллу?

Он только плечами пожал.

— Он говорил, что все это правда! — Бладуэд была чрезвычайно возбуждена и говорила очень громко. — Ну, давай, легавый. Прочитай тот кусок, где она спасает своего возлюбленного от пиратов.

— Но это же он ее спас! — Гундалину даже закашлялся от отвращения.

— Слушай, ты бы лучше читал, а? — Бладуэд низко наклонилась и заглянула под кушетку; оттуда, лязгая зубами, выскочили рассерженные потревоженные старлы. Она отыскала там растрепанную книжку и сунула ее Гундалину. — И еще в конце — там, где она думает, что он умирает, а он — что это она умерла... это так грустно! — Она как-то кровожадно ухмыльнулась.

— Бладуэд, хочешь я расскажу тебе одну историю? — вдруг спросила Мун, испытывая какую-то смутную надежду, и села на свой тюфяк, скрестив ноги. Старлы тут же подошли к ней, распугав птиц, и улеглись, положив свои пятнистые мордочки ей на колени. — Обо мне... и моем возлюбленном, о технократах и контрабандистах. И о Карбункуле. — И ты выслушаешь меня и все поймешь. Она чувствовала, что ее охватывает какое-то волшебное вдохновение, и принялась рассказывать о своей жизни взахлеб, забыв обо всем, все время видя перед собой лишь лицо Спаркса, смеющегося, освещенного солнцем... Она слышала его музыку, плывущую над морем, ощущала его жгучие поцелуи... и боль расставания... Порой она словно из сердца куски выдирала, но не утаила ничего...

(Ты хочешь сказать, что не представляла даже, что тебе потребуется пять лет, чтобы слетать на Харему и обратно? Ну и глупая же ты была!) (Я учусь.) ... ни о тех людях, которые пытались помочь ей; ни о той цене, которую они за это заплатили.

— И тогда на груди человека в черном я заметила ту медаль... и он убивал меров... Медаль была Спаркса... И этот человек был Спаркс, я наконец нашла его... — Она потупилась, прижав ладони к заалевшимся щекам, — сейчас она помнила только его поцелуи, его ласки...

— Ты хочешь сказать... он — Звездный Бык? — прошептала Бладуэд в ужасе. — Господи, ну и дерьмо! Твой возлюбленный убивал меров... и ты... неужели ты все еще любишь его?

Мун молча кивнула; губы ее дрожали. Черт бы побрал все, что я делаю! Она затаила дыхание, стараясь совладать с собой, пытаясь понять, что же происходит с ней в действительности и какова реакция на ее рассказ со стороны Бладуэд.

Бладуэд украдкой вытерла слезы и почесала в затылке; ее коротко остриженные волосы стояли дыбом, как солома.

— Ох нет... это нечестно! Теперь он непременно умрет и даже никогда ничего не узнает!

— О чем ты?

— О Смене Времен Года, — пояснил за нее Гундалину. — Последний Фестиваль, конец Зимы... конец правления Снежной королевы... и Звездного Быка. Они утонут вместе. — Он посмотрел на Мун с невыразимым сочувствием. — Это конец их мира.

Мун резко выпрямилась, не вставая с колен, столкнула старлов, разом нарушив все чары, с помощью которых держала в таком напряжении и Бладуэд, и Гундалину.

— О, Хозяйка! Ведь и времени-то совсем не осталось! Бладуэд, ты должна, должна отпустить нас! Мне необходимо его найти, мне необходимо попасть в Карбункул до начала Фестиваля!

Бладуэд встала. Лицо ее тут же окаменело.

— Я ничего никому не должна! Ты все это просто выдумала, надеялась, что я тебя отпущу. Нет уж, никуда я тебя не отпущу!

— Я ничего не выдумала! Спаркс действительно стал Звездным Быком, и, он действительно умрет... Неужели я зря проделала весь этот путь! — Мун тщетно пыталась взять себя в руки и говорить более спокойно. — Если бы мы успели добраться до Карбункула, БиЗед, как полицейский, смог бы помочь мне вовремя отыскать Спаркса. К тому же, если он сам вовремя не попадет туда, то не сможет улететь вместе с остальными инопланетянами и останется здесь. Какая-то неделя, и...

— Значит, через неделю все и будет кончено, так что ни к чему беспокоиться — ни тебе, ни ему. А потом вы будете спокойно жить здесь, со мной. — Бладуэд скрестила руки на груди, глаза ее горели яростным огнем: сейчас она ненавидела их, предателей.

— Через неделю моя жизнь утратит всякий смысл... — Мун встала, чувствуя, как смыкаются вокруг нее каменные стены. — Пожалуйста, ну пожалуйста, Бладуэд! Помоги нам!

— Нет — даже если все это и правда. Я же для тебя никто — так с какой стати мне беспокоиться о тебе? — Она так сильно дернула Мун за рукав, что чуть не оторвала его совсем, ибо материя была довольно ветхая. Потом она решительным шагом направилась прочь, захлопнув за собой двери.

— Этого я не понимаю, — прошептал БиЗед не то с насмешкой, не то с отчаянием. — Ведь истории, которые я ей читал, всегда имели счастливый конец...

Поздно ночью, лежа без сна, Мун вдруг услышала, как лежавшие рядом старлы насторожились, прислушалась вместе с ними и услышала чьи-то шаги в коридоре. Она села и уставилась на обогреватель, светившийся в темноте. БиЗед тоже приподнялся на своей лежанке; Мун поняла, что и он, должно быть, не спал, переживая за нее. О, Хозяйка, неужели Бладуэд переменила свое решение?..

Но тут ворота отворились, и в тусклом свете появился... Нет, это была не Бладуэд! Мун услышала, как Гундалину затаил дыхание. Сама она была совершенно парализована страхом.

— А ну-ка, малютка, просыпайся, мне кой-что от тебя понадобилось... и кой-чему новенькому хочу тебя научить. — Тарид Рох двинулся к ней, на ходу расстегивая парку.

Мун попыталась встать на ноги, отчего-то двигаясь очень медленно. Он не верит... Хозяйка, ну пожалуйста, разбуди меня! Пусть этот сон кончится! Она сделала несколько шагов назад, поскольку страшное видение не исчезало, а ее мольбы не помогали совершенно, и вдруг почувствовала, как Гундалину обхватил ее руками за плечи и прижал к себе.

— А ну оставь ее, сукин сын, пока у тебя хоть что-то еще в мозгах осталось!

Тарид Рох гнусно ухмыльнулся.

— Ты ведь тоже в ее могущество не веришь, правда, легавый? Во всяком случае, не больше, чем я! Так что держись от нее подальше, иначе я тебе покажу, какой настоящая боль бывает.

Руки БиЗеда у Мун на плечах стали как мертвые. Потом упали, и он отшатнулся к стене. Мун стиснула зубы, чтобы не закричать. Но едва Тарид Рох рванулся к ней, как Гундалину нанес ему точный профессиональный удар прямо в горло.

Сил у него, впрочем, почти не было, так что Тарид Рох даже не охнул и тут же перехватил его руку, выкрутил ее и отшвырнул Гундалину к клеткам. Гундалину снова оттолкнулся от стены, но не успел он встать в боевую стойку, как тяжелый кулак бандита заставил его упасть на колени, а получив удар ногой, он ничком растянулся на полу. И тут Тарид Рох наконец добрался до Мун, обхватил ее своими ручищами и припал к ее губам. Мун яростно сопротивлялась, пыталась увернуться, а потом в отчаянии вонзила зубы в его губу, тут же почувствовав во рту вкус его крови.

Взвыв от боли, он отшвырнул ее и сбил с ног. Она снова с трудом поднялась, стараясь держаться от него подальше.

— Теперь ты проклят, Тарид Рох! Я заразила тебя безумием сивилл, несчастный, и у тебя не осталось никакой надежды на спасение! — Ее пронзительный голос был похож на крики белых птиц, что метались, хлопая крыльями, у нее над головой. Но Тарид Рох все-таки снова схватил ее; лицо его было измазано кровью, в глазах светилась безумная злоба. Мун прижалась к проволочной оплетке ворот, громко крича:

— Бладуэд! Бладуэд! — Но руки бандита стиснули ее шею так сильно, что она задохнулась и умолкла; резкая боль пронзила ее, парализовав разом все тело, и он швырнул ее на пол.

И вскрикнул: один из старлов напал на него, вонзив свои крепкие клыки ему в голень и терзая не только его штаны, но и плоть. Таская за собой рассвирепевшего зверька, Тарид Рох добрался наконец до клетки и швырнул старла туда, где возбужденно крутился второй хищник. Потом он снова набросился на Мун, но едва его руки вновь сомкнулись у нее на горле, как он вдруг пошатнулся, потом согнулся пополам, как-то разом утратив всю силу и свирепость.

— Ты, сука! — в голосе его отчетливо слышался страх. Пошатываясь, он прижал ладони к вискам и вдруг рухнул на пол.

Мун стояла над ним, с трудом выталкивая слова из охрипшего горла:

— Я научу тебя верить в могущество сивилл! — Она медленно переступила через его безжизненное тело и бросилась к Гундалину, который неловко пытался встать на ноги. Она хотела поддержать его, обняла за плечи непослушными руками и тут заметила свежую рану, набухающую у него на лбу. — Что с тобой, БиЗед?

Он с изумлением посмотрел на нее:

— Со мной? Со мной все в порядке. — Он закрыл лицо руками, некоторое время постоял так, а потом руки его сами собой обвились вокруг ее талии, и он прижал Мун к себе. Она прильнула щекой к его щеке. — Благодарю вас, боги!.. Благодарю, что мы оба уцелели.

— Так, чем это вы занимаетесь? — Бладуэд влетела в распахнутые ворота и резко затормозила, увидев на полу тело бандита. Старлы, угрожающе ворча, все еще кружили возле него, словно стервятники возле павшей жертвы. Бладуэд посмотрела на Мун и Гундалину, прильнувших друг к другу, и в глазах ее Мун прочитала вопрос, который юная разбойница не решалась задать вслух:

— Да, это сделала я. — Мун утвердительно кивнула, удивляясь спокойствию собственного тона. — Я заразила его безумием сивилл.

Бладуэд невольно разинула рот.

— Он что же, умер?

— Нет. Но с утра уже... начнет понемногу сходить с ума... даже хуже... — Мун вдруг умолкла.

Бладуэд посмотрела в бессмысленное лицо лежащего на полу негодяя, потом снова подняла глаза; в них быстро сменяли друг друга самые разнообразные чувства, среди которых постепенно начинал доминировать гнев. Она сунула руку за пазуху и вытащила свой станнер; потом набрала на диске нужную комбинацию цифр, наклонилась и приставила дуло прямо к виску лежащего.

— Нет, этого не будет. Я не допущу. — Она выстрелила. Мун вздрогнула; Гундалину застыл как вкопанный. Никакой жалости или угрызений совести Мун не чувствовала.

— Черт побери! — Бладуэд убрала оружие. — Я же предупреждала его, что он очень пожалеет, если попытается что-нибудь сделать с тобой. — Вскинув голову, она посмотрела на Мун и Гундалину с каким-то более глубоким чувством, чем простой инстинкт собственницы, и более сильным, чем тоска. — Ладно, черт с вами! Теперь вы своего добились! Как только Ма узнает, что Тарид Рох сдох из-за вас, она потребует, чтоб с вас живьем кожу содрали, а здесь всегда делают так, как она хочет, и я пока что ничего изменить не могу: здесь все ее святой считают. А на самом деле она просто сумасшедшая! — Бладуэд вытерла нос рукой. — Да ладно! Только не смотри ты на меня так! Я же сказала, что отпущу вас.

Мун пошатнулась, постепенно осознавая происходящее, и медленно сползла на пол.

Хищный предрассветный холод кусал даже сквозь теплую одежду и шерстяную, бурого цвета маску, прикрывавшую лицо. Казалось, звезды на черном куполе небосвода потрескивают от мороза. Перед разинутой черной пастью пещеры снег лежал серебряным покрывалом при свете почти полной луны.

— Никогда не видела более, прекрасной ночи!

— Я тоже. Ни на одной из планет. — Гундалину слабо шевельнулся под одеялами с термоподогревом; он лежал среди груды припасов в передней части аэросаней. — И никогда не увижу, даже если доживу до Новой эры. — Он глубоко вздохнул и мучительно закашлялся — ледяной ветер раздражал его слабые еще легкие.

— Заткнись уж, а? — Бладуэд снова возникла рядом с ними. — Ты что, хочешь всех перебудить? На вот. — Она сунула что-то ему на колени. Мун увидела три маленькие переносные клетки. — Отвезете их в Звездный порт. Они больны, а я здесь не сумею их вылечить. — Голос ее был напряжен, как стиснутый кулак. Гундалину тут же завозился, пристраивая клетки рядом с собой под одеялом.

Бладуэд отошла к другим клеткам, которые успела подтащить к выходу из пещеры, и, выбрав первую попавшуюся, отперла ее.

— А сейчас я выпущу всех остальных дикарей — все равно они никого, даже тебя, не любят! — Она старалась говорить равнодушным тоном. Серокрылые птицы с шумом выбрались из клетки на снег, поудивлялись и, быстро разобравшись, в чем дело, улетели прочь, криками приветствуя неожиданную свободу. Бладуэд рывком отворила дверцу следующей клетки. Белые кролики гурьбой высыпали оттуда навстречу лунному свету и, неслышно ступая мягкими, точно обутыми в снегоступы лапками, тут же исчезли.

Обитателя последней клетки Бладуэд пришлось вытряхивать силой; карликовый лисенок, негодующе ворча, выкатился оттуда клубочком. Бладуэд пнула его так, что он отлетел в сугроб.

— Ну, давай же, черт тебя побери!

Лисенок сел, по-прежнему ворча от неудовольствия; его серебристая шерстка стояла дыбом; потом он, весь дрожа, попробовал осторожненько снова залезть в клетку, где было тепло и безопасно, но путь ему преградил сапог Бладуэд, и он, скуля, полез вверх по меховому отвороту сапога.

Бладуэд выругалась и взяла его на руки.

— Ну ладно, раз уж... — Голос у нее вдруг сорвался. — Остальных я оставлю! — Она вызывающе посмотрела на Мун. — Теперь я уже гораздо лучше умею за ними ухаживать, верно? Они сами захотели остаться со мной...

Мун молча кивнула: она боялась расплакаться.

— По-моему, теперь у вас есть все, что нужно. — Бладуэд, сама того не замечая, погладила лисенка по голове. — Даже дистанциометр. Надеюсь, ты его хорошо починил, легавый?

— Что же ты теперь будешь делать? — спросил Гундалину. — Теперь ведь некому будет чинить твои механические игрушки — и негде будет добыть новые. А ваши люди совсем позабыли, как живут настоящие кочевники и охотники — как вообще все нормальные люди живут!

— Я не забыла! — Бладуэд гордо вскинула голову. — Я все старые законы знаю. Ма ведь не будет жить вечно, что бы она там на этот счет ни думала. Я отлично могу позаботиться и о себе, и обо всех, за кого отвечаю. И ты, чужеземец, мне вовсе не нужен! — Она смахнула с глаз слезинки. — И ты тоже! — Она вдруг бросилась Мун на шею. — Так что вы лучше поскорее убирайтесь отсюда, пока я не передумала. И непременно найдите его, пока еще не поздно!

Мун обнимала ее, забыв все свои злоключения и все простив, и слышала, как у их ног скулит лисенок.

— Мы непременно его найдем!

Вдвоем они вытолкнули аэросани на открытую площадку, и Мун уселась за руль. Она включила двигатель, следуя ворчливым указаниям смирившегося со своей ролью пассажира Гундалину.

— Эй, Бладуэд, — Гундалину глянул на нее через плечо. — На вот, держи. — Он протянул ей потрепанную книжку. — Не думаю, чтобы мне когда-нибудь снова захотелось читать ее. — Он смотрел на Бладуэд без улыбки.

— Но я же не смогу это прочитать, это ведь на твоем языке написано!

— Ничего, незнание моего языка тебя прежде никогда не останавливало.

— Убирайся отсюда немедленно, пока цел! — Бладуэд замахнулась на него книгой, как камнем, но было видно, что она улыбается.

Мун включила фары, и они начали свое последнее путешествие на север.