Снежная королева

Глава 35

Аэросани плавно остановились.

Гундалину молча посмотрел на Мун, услышав вырвавшееся у нее приглушенное проклятие. Очередная каменная гряда преграждала им путь на вершину холма. Он никогда не бывал и думал, что никогда уже не побывает в столь удаленных от Звездного порта районах, заваленных многометровой толщей снега. Но Тиамат снова входила в перигей своей орбиты, близилось настоящее лето, Смена Времен Года, и сами солнца-Близнецы находились сейчас ближе всего к Черным Воротам. Гравитационное влияние Ворот увеличивало солнечную активность, постепенно превращая экваториальные районы Тиамат в настоящее пекло.

В течение последних нескольких дней, пока они выбирались из серебристо-черной дикой тундры, где находилось логово разбойников, погода улыбалась им. Безбрежное сияющее синевой небо простиралось в молчании над далекими горными вершинами и чистым ковром снегов. И с каждым днем, несмотря на то, что ехали они на север, становилось теплее, температура уже приближалась к нулю, а в полдень, когда Близнецы бывали в зените, поднималась даже выше нуля. Их первоначальная благодарность весенним денькам постепенно сменилась отчаянными проклятиями, поскольку все больше обнажалась каменистая поверхность тундры и попадающиеся все чаще моренные гряды ужасно мешали аэросаням двигаться.

Гундалину выполз из-под груды шкур и одеял и нырнул под передок саней, пытаясь высвободить застрявшие полозья. Мун всем телом навалилась на корму, а потом они вдвоем потащили сани по длинному склону холма. Их гигантские тени, точно дразнясь, медленно плелись рядом; Гундалину старался не обращать внимания на боль в груди, которую жгло, словно раскаленным железом. Мун и без того, видя его слабость, старалась сделать всю тяжелую работу сама и ни разу не пожаловалась.

Они достигли вершины холма, и Гундалину наконец вздохнул полной грудью — он старался не делать этого, пока они тащили сани вверх, — и тут же зашелся от кашля, который больше уже не мог сдерживать. Мун бросилась к нему, отвела к саням и уложила.

— Сколько нам еще осталось, БиЗед? — Она хмурилась, кутая его в теплые меховые одеяла, словно заботливая нянюшка. У нее с собой не было никаких лекарственных трав, и он знал: она отлично понимает, что ему снова стало хуже.

Гундалину ободряюще улыбнулся девушке:

— Ничего, уже скоро. Может быть, еще денек — и будем там. — Звездный порт. Врачи. Выздоровление. Рай. Он не желал и думать о том, что не знает точно, сколько же дней они провели в пути — пять или шесть? — не допускал мысли, что его расчеты могли оказаться неверны...

— По-моему, нам следует вон там, внизу, устроить привал. — Гундалину заметил, как вздрогнула Мун, когда ледяной ветер ударил по вершине холма. — Близнецы уже совсем низко. — Она смотрела вдаль, за бесконечную гряду холмов, в сторону далекого моря. — Становится слишком холодно, чтобы ты мог продолжать путь. — Он вдруг услышал, как она испуганно затаила дыхание. — БиЗед! Что это?

Он проследил за движением ее руки, сам не зная, что может увидеть, но увидел совсем не то, чего ожидал.

Прямо из темно-синего зенита падали звезды. Но не те, обычные, что в этом мире зимы были похожи на осколки стекла, — нет, то были звезды великой мечты, великой славы, ради которых можно отдать жизнь... Невозможное стало реальной действительностью...

— Что... что это такое? — Он слышал в голосе Мун ужас и восторг бесчисленных представителей тех семи миров, что в течение тысячелетий были свидетелями воплощенного величия, явившегося ей сейчас.

Пять гигантских космических кораблей вдруг возникли на фоне темнеющего неба, увеличиваясь с каждым ударом сердца, гармоничные и прекрасные в своем сиянии и полете — словно свет, играющий в призме с текущей водой. Он смотрел, как пять кораблей медленно перестроились и полетели крестом; видел молнии, играющие у их сопл; потом ракеты расположились звездой — гигантским знаком Гегемонии. Яркие вспышки, словно в такт неведомой мелодии, которую он почти мог слышать, наполняли небосвод дивными сполохами, теми незабываемо прекрасными закатными красками, какие играли в небесах его родины...

— Премьер-министр? Это премьер-министр прилетел? — голос Мун долетал до Гундалину сквозь ее шерстяную маску и поднятые к щекам руки в рукавицах.

Он все пытался проглотить застрявший в горле комок и никак не мог ответить ей.

— Но ведь это же космические корабли! — Она словно отвечала на собственный вопрос. — А разве обыкновенные космические корабли могут быть... так прекрасны?

— Они с Харему! — Гундалину с тем же успехом мог бы сказать «из Старой Империи» или «из Рая». Он не стал объяснять ей, что это самые обыкновенные корабли, только окутанные плащами голографической защиты, призванной поражать воображение невежественных аборигенов, населяющих планеты, подобные Тиамат. Он буквально ослеп от гордости, и ему необычайно приятна была ее восхищенная улыбка.

— Правда? — Мун ласково коснулась его щеки и снова подняла лицо к небесам. Вскоре звездный рисунок распался, и языки пламени из сопл кораблей погасли за холмами... однако совсем недалеко от них... — Смотри! — Мун изумленно посмотрела на него и тряхнула его за плечи. — Смотри, БиЗед, там ведь, наверное, Звездный порт! Мы почти пришли! Мы уже сегодня к вечеру могли бы туда добраться! — Мороз облачками инея опушил ее щеки. — Мы успели!

— Да. — Он глубоко вздохнул. — У нас еще много времени. Благодарение богам. — Он смотрел вслед последнему кораблю, упавшему в заснеженные холмы. Сегодня вечером... — Нет никакой необходимости спешить, чтобы поспеть туда именно сегодня. Один день уже не имеет значения. Завтра — тоже достаточно хорошо.

Она изумленно глянула на него.

— Это ведь всего каких-то два часа... Не тяжелее, чем мне сейчас лагерь разбивать...

Он пожал плечами, по-прежнему глядя вдаль.

— Может, ты и права... — И закашлялся, прикрываясь рукой.

Она приложила руку ему ко лбу, пытаясь определить, нет ли у него жара.

— Чем скорее ты попадешь к вашему лекарю... к врачу... тем лучше! — твердо сказала она.

— Да, нянюшка.

Она шутливо пихнула его в бок. Он ухмыльнулся; нетерпение вновь охватило его, стоило ей включить двигатель. Аэросани, мягко перевалив через вершину холма, стали спускаться в долину, откуда уже не было видно даже сияния, остававшегося в небе после посадки космических кораблей. Через несколько часов... всего лишь через несколько часов он снова будет среди своих, жизнь для него начнется снова, а он-то думал, что потерял ее навсегда — ту единственную, которую прожить стоит. Боги, он ужасно хотел сегодня же добраться до Звездного порта!

Тогда почему же он сам предложил ей отложить последний бросок до завтра? Завтра — тоже достаточно хорошо. Гундалину пошевелил под одеялом руками, придвинул поближе клетки — их теперь осталось только две. Зеленая птичка умерла три или четыре ночи назад. Утром они вырыли для нее маленькую могилку в хрустящем снегу. Туда уходишь ты, а я... Он громко прочитал над нею эти стихи, опустившись на колени, в полной тишине.

Эти же слова повторял он в ночи, с нетерпением ожидая рассвета и чувствуя себя наконец-то свободным. Рядом с ним лежала она — достаточно близко, чтобы можно было ее коснуться, ибо палатка была крошечная; но он так ее и не коснулся. С тех пор, с той единственной ночи... Он был часовым при ней, спящей, беззащитной, и ревниво следил за теми снами, что тенями пробегали по ее лицу... светлое лицо, снежные растрепанные волосы, слишком белая кожа... теперь, правда, ставшая не только куда более привычной, но и казавшаяся ему удивительно прекрасной, естественной... В мыслях он часто обнимал ее, целовал, будил навстречу новому дню... и в этом диком краю он был свободен, как никогда в жизни, ни в прошлом своем, ни в будущем не будет свободен от тех законов, что вечно определяют его существование. Здесь он как бы плавал в некоей благодатной среде, бесформенный, как эмбрион, и не испытывал стыда, страстно желая эту девушку-варварку с глазами, похожими одновременно на туман и на моховой агат.

И утром он видел, как она просыпалась, приходила в себя после тревожных снов, сонно улыбалась навстречу его вымышленным поцелуям... Порой он замечал и легкую настороженность в ее глазах, чувствовал нерешительное ответное желание... Но они не сказали об этом ни слова; лишь его глаза спросили — а ее глаза ответили. И больше уже никогда не будет у них такого утра...

Они взобрались на вершину последнего холма, насквозь промерзшие и совершенно измученные; Звездный порт внизу молчаливо сиял, словно взошедшее среди ночи солнце. Heвысокий купол огромного подземного комплекса широко раскинулся на прибрежной равнине. Это был почти целый город, пронизанный неземным светом и заключенный в прозрачную округлую оболочку. После посадки тех космических кораблей не осталось и следа — в идеально гладкой сплошной поверхности купола не было видно ни одного люка или прохода. Вдали за морем, почти на горизонте Гундалину увидел мигающую огоньками раковину недремлющего Карбункула.

Он вздохнул, чувствуя болезненное стеснение в груди. Мун сидела молча; неужели, подумал он, она так потрясена впервые открывшимся ей зрелищем космодрома? Но потом вспомнил, что это не первый космодром, который она видит в своей жизни. Она вдруг сжала его плечо так, будто просила о поддержке. Он накрыл ее пальцы своей ладонью, но пальцы тут же выскользнули, и он убрал руку.

— Не волнуйся, — сказал он совершенно неподходящим, каким-то деревянным голосом. — Пожалуй, нам лучше свернуть налево и подъехать прямо к главному входу. Там охрана, разумеется, занята исключительно последними событиями и не должна обратить на нас особого внимания — мне вовсе не хочется становиться предметом сплетен.

Мун подчинилась, по-прежнему молча. Поймав себя на том, что совершенно не в силах как-то растормошить ее, успокоить — да он и самого себя успокоить был не в состоянии! — Гундалину стал смотреть, как перед ним постепенно вырастает купол космопорта.

Они были, по крайней мере, в сотне метров от главного входа, когда пространство вокруг них вдруг залил яркий свет и чей-то механический голос приказал им остановиться. Четверо в голубых полицейских формах, вид которых почти уже стерся из его памяти, осторожно приблизились к ним; он знал, что значительно большее число полицейских наблюдают за их аэросанями из-за ворот. Лицевые щитки на шлемах были опущены, и узнать кого-нибудь было совершенно невозможно. Однако понимание того, что это свои, не успокаивало, а, напротив, вызывало тревогу. Он как-то странно застыл, увидев их, словно сам был преступником, а не жертвой.

— Вы вторглись на запретную территорию. — По погонам он узнал сержанта, но голос был незнакомый. — А ну выходите, ублюдки, и если там у вас есть еще кто из вашей воровской шайки, так и его тоже с собой прихватите, пока мы ваши сани в качестве мишени не использовали!

Гундалину возмутился:

— Кто, черт побери, учил вас так вести себя, сержант?

Сержант отшатнулся в насмешливом испуге.

— А кто, черт побери, это знать желает? — Он повелительно махнул рукой, и двое его спутников подошли к Мун, а третий вытащил из саней Гундалину. Его совершенно не держали ноги, и он неловко шлепнулся прямо в снег.

— Оставьте его в покое! — возмутилась Мун.

— Эй, руки прочь от нее! — Двое полицейских, когда она кинулась к нему, грубо преградили ей путь. Возмущенный Гундалину откинул на спину капюшон, стянул с лица колючую шерстяную маску и намеренно заговорил на клостане, основном языке Ньюхевена. — А вы, сержант, обязаны отвечать старшему по званию. Я инспектор полиции Гундалину.

Сержант стащил с головы шлем и в ужасе уставился на него.

— О боги...

— Гундалину мертв! — Третий патрульный презрительно глянул на Гундалину. — С тех пор уж тыща лет прошла... Боги, да это ж и правда он!

Мун подбежала к Гундалину и помогла ему встать. Он отряхнул снег и с медлительным достоинством выпрямился.

— Сообщения о моей смерти были несколько преждевременны, сержант. — Он обнял Мун за плечи — точнее, тяжело повис на ней.

— Инспектор! — Сержант весь подобрался, готовый внимать. Гундалину вспомнил его имя: ТессраБарде. — Мы-то думали, что вас сбили бандиты, сэр. Эй, да помогите же ему...

— Ничего, со мной все в порядке. Теперь. — Гундалину посмотрел на Мун и покачал головой: Мун воинственно сжала кулаки, явно намереваясь защищать его. Он вдруг сразу почувствовал в себе силы, забыв о холоде и усталости.

— Ну так добро пожаловать, инспектор! Вы как раз вовремя успели. — Один из полицейских радостно пожал ему руку и с любопытством уставился на Мун. Гундалину чувствовал его недоумение. — А это кто? Ваша подружка?

— Хорошо все-таки вернуться! Вы даже не представляете себе, как хорошо. — Гундалину глянул на Мун: она сняла маску, и на лице ее были написаны испуг и неуверенность. Он понял, что прежде всего она боится именно за него, и попытался подбодрить ее улыбкой. Пальцы ее, сжимавшие его руку, немного ослабили свою хватку. — Это мой друг. Она была вместе со мной в плену. Но все рассказы потом... — Он оттягивал тот миг, когда неизбежно придется соврать, — Сперва я хотел бы поесть чего-нибудь горячего и немного отдохнуть. — Он мучительно закашлялся.

— Инспектор... вы ведь знаете... — в голосе ТессраБарде слышалась неуверенность, — эти, хм... местные не имеют права заходить в комплекс.

— О боги, сержант! — Гундалину не выдержал. — Если бы те бандиты не могли проникнуть в ваш чертов комплекс, я не стоял бы перед вами еле живой! А если бы не эта девушка, меня бы сейчас вообще на свете не было. — Он шагнул по направлению к главному входу. Мун по-прежнему поддерживала его. — И пожалуйста, захватите наши сани.

Больше возражений не последовало.

Джеруша поморгала усталыми глазами и подавила зевок, прикрывая рот рукой. Разговоры по крайней мере полусотни гостей создавали вокруг невнятный шум, который поднимался к потолку, отражался от него и падал с оглушительным взрывом смеха. Она не спала уже сутки, и перед этим ночь тоже была практически бессонной. Даже почетное место за главным столом среди этих полубогов — членов Ассамблеи — ничуть не радовало ее, обед превратился в очередное мученье. Гости жили еще как бы по космическому времени, и для них сейчас была примерно середина дня, хотя на Тиамат давно уже наступила ночь, и приглашенные старательно напускали на себя бодрый вид.

Сегодня Джеруша была официально представлена премьер-министру Ашвини, для чего пришлось надеть парадный мундир комиссара полиции, тяжелый от немыслимого количества позолоченных галунов и шнуров и сияющий как солнце. Но когда она увидела изысканные одежды самого премьера, расшитые самоцветами и подчеркивающие красоту его по-юношески крепкого тела… Сколько же ему лет? Четыреста? Пятьсот? Даже Ариенрод, наверное, испытывает зависть при виде Ашвини. (Втайне Джеруше было приятно, что Ариенрод на этот банкет не пригласили.) Нынешний премьер-министр унаследовал свой пост от отца и служил живым примером вечной мечты представителей Харему доминировать среди братских миров Гегемонии и править ими вне зависимости от законов времени и пространства. Он приветствовал Джерушу с изысканной галантностью, за которой она ощущала удивление тем, что комиссар полиции планеты Тиамат оказался женщиной. Рядом с премьер-министром за столом оказался Верховный судья Хованнес, однако Джеруше было безразлично, что он там ему нашептывает.

Робот-слуга замедлил возле нее свой бег, решительно убрал уже шестую или седьмую полную еды тарелку, к которой она практически не притронулась, и поставил новую. Джеруша с удовольствием отхлебнула горячего чаю и уставилась на очередное угощение, на поверхности которого кругами расплывалось масло. Робот стоял возле нее до тех пор, пока она не сунула в еду ложку, вяло ее помешивая и надеясь, что это занятие поможет ей не заснуть.

— Вы, наверное, предпочли бы сейчас сладко спать, а не сидеть здесь с нами, да, комиссар?

Джеруша с виноватым видом повернулась к своему соседу справа, Первому секретарю Теммону Ашвини Сайрусу, родному сыну премьер-министра. Это был весьма привлекательный мужчина средних лет, слишком светлокожий и крупный для уроженца Харему. Его нормальный возраст удивлял Джерушу больше всего, ибо отец Сайруса выглядел значительно моложе. Но еще удивительнее было обнаружить среди членов Ассамблеи — в этой обители высокомерия — полукровку. Совершенно очевидно, что Сайрус заслужил определенное уважение у себя на родине в качестве государственного деятеля, и лишь это заставило премьер-министра нарушить традицию и «ввести» его в состав членов Ассамблеи. Джеруша заговорила с ним о чем-то банальном, и они довольно долго беседовали, потому что к ним присоединился и второй ее сосед, спикер парламента, надушенный так сильно, что она в итоге начала чихать. В конце концов беседа их все же иссякла, и Джеруша была рада, когда внимание спикера привлекло что-то другое. Однако Сайрус по-прежнему смотрел на нее.

— Вы ведь едва притронулись к еде! Я понимаю, все эти торжества затеяны исключительно по случаю нашего приезда, но все же должен признаться, что канавба просто восхитительна! — Он легко объяснялся на ее родном клостане — явно был полиглотом, как и большинство технократов Харему. А что еще ему остается делать в подобной ситуации? Только наслаждаться канавбой... Джеруша едва заметно усмехнулась. О боги, как бы мне отсюда выбраться!..

— Я не привыкла есть так много и в течение нескольких часов подряд. А этот обед из двенадцати блюд... — Родной язык сейчас казался ей более чужим, чем язык Тиамат, — слишком долго она пробыла здесь. — По-моему, мне с таким противником не справиться. — И вообще — ни с кем!

— Попробуйте дыню, комиссар. — Сайрус ободряюще кивнул, когда она послушно взяла в руки ложечку с зубчатым краем. — Надо радоваться вкусной еде — это единственный способ пережить тоскливые торжественные обеды и приемы. Да и выпить чего-нибудь вкусного порой тоже неплохо.

Значит, вот что развязало тебе язык! Джеруша съела еще ложечку дыни, поняв вдруг, что невольно наслаждается ею. Какого черта! Поживи хоть час в выдуманном мире — потом легче будет прожить остаток жизни. Представь, что все стало именно так, как ты хотела; что все это не кончится после Смены Времен Года. Джеруша смотрела сквозь стеклянную стену космического комплекса на внушающее трепет, сияющее красно-золотистыми огнями гигантское посадочное поле, где отдыхали корабли прилетевших гостей — именно отдыхали, светясь, точно еще не потухшие угли; а рядом с ними громоздились тысячи других летательных аппаратов. Заграждение вокруг поля и прилегающих к нему территорий было залито светом и напоминало застывающий лавовый поток. На мгновение Джеруша почувствовала гордость при виде этого замечательного творения человеческих рук здесь, на планете, которая еще только начинала становиться на путь прогресса. И она сама тоже помогала прокладывать этот путь, ведущий в далекое прекрасное будущее... Под влиянием подобных, заманчивых, точно пение сирены, перспектив она когда-то и оставила свой дом и родную планету... И ради чего в итоге?.. Она снова оглядела зал, поставленные «елочкой» столы, лица гостей, качающиеся и шелестящие, словно листья на ветру, и вдруг с болью вспомнила:

БиЗед... ты так ждал этого мгновения — ты, но не я...

— Скажите, комиссар, как случилось, что вы...

— Прошу прощения, комиссар. — Сержант охраны с виноватым видом всунулся меж ними. — Извините, сэр. — Он отдал Первому секретарю честь.

— В чем дело, ТессраБарде? — Джеруша никак не могла понять, отчего тон сержанта так странно настойчив.

— Мне очень жаль отрывать вас от обеда, мэм, но я решил, что вы непременно захотите узнать... В космопорт только что прибыл инспектор Гундалину.

Ложечка со звоном выпала у нее из пальцев, чуть не разбив тарелку, выполненную в форме цветка.

— Он жив?

— Да, мэм. Я собственными глазами видел его и разговаривал с ним. Его доставила сюда на аэросанях какая-то аборигенка. Сейчас мы его в госпиталь отправили...

— Где он? — бросила на ходу Джеруша, влетев в смотровой кабинет госпитального крыла. Она предоставила ТессраБарде объяснять все Первому секретарю Сайрусу, надеясь — но не слишком заботясь об этом, — что ее извинений было вполне достаточно. — Инспектор Гундалину...

— Он там, комиссар, — женщина-врач указала ей подбородком, куда нужно идти, поскольку руки ее были заняты какими-то инструментами.

Джеруша, не останавливаясь, миновала несколько дверей, все еще не веря, что сейчас увидит его. Но она его увидела.

— Гундалину!

Они были не одни, однако Джеруша не сумела скрыть своих чувств.

Гундалину рванулся к ней, перегнувшись через бортик смотрового стола. Он был обнажен до пояса, а одетый в голубое врач медленно водил по его груди каким-то прибором. Гундалину был так худ, что ничего не стоило пересчитать у него все ребра; небритое измученное лицо тоже говорило о многом: давно болен, истощен чрезвычайно, зубов не хватает — явно выбиты — Она заметила, что он смущенно потянулся за рубашкой, которой под рукой не оказалось, а потом скрестил руки на груди, явно стесняясь своей наготы, словно маленький мальчик.

— Комиссар!..

Да, хвала всем богам, это ты, БиЗед... Она едва удержалась, чтобы не обнять его.

— Неужели глаза не обманывают меня, и это ты, Гундалину?

Она улыбнулась, готовая расплакаться.

— Боги! Извините, комиссар, что я в таком виде... Я надеялся... что буду выглядеть уже более презентабельно при встрече с вами...

— БиЗед, мне, черт побери, совершенно безразлично, как ты выглядишь, если ты живой и настоящий! Ради этого я готова что угодно, даже еще один такой же чертов обед вытерпеть!

Лицо Гундалину просветлело.

— И визит премьер-министра тоже? — Он вдруг согнулся пополам и быстро поднес руку ко рту, пытаясь остановить приступ ужасного кашля:

— Что с тобой? Что с ним, доктор? — Джеруша повернулась к врачу, словно впервые заметив его присутствие. Врач пожал плечами.

— Общее истощение. Тлеющая запущенная пневмония...

— Ничего особенно страшного — два курса антибиотиков, и все пройдет, — быстро вмешался Гундалину. — И еще горячий обед для одного моего друга и для меня. — Он кивнул в сторону четвертого присутствующего, который тихо сидел в уголке, и с вызовом посмотрел на врача.

— Хорошо, я попробую что-нибудь устроить, инспектор. — Врач вышел из кабинета с непроницаемым выражением лица. Джеруша даже подумала: интересно, что он пытается скрыть — раздражение или смех.

— Если бы я знала, то принесла бы тебе все, что мне сегодня подавали, БиЗед. Там одним только первым блюдом можно было накормить досыта всех голодающих этой планеты. — Она украдкой продолжала посматривать на молчаливого приятеля Гундалину, сидевшего между полками с медицинскими инструментами, пока не поняла, что это девушка — светлокожая, в грязной бедой парке, со старым желтеющим синяком на щеке... Неужели аборигенка? Джеруша нахмурилась. Девушка тоже посмотрела на нее, но не с обычной для аборигенов коровьей застенчивостью, а, пожалуй, оценивающе. И было еще что-то знакомое...

Гундалину проследил за взглядом Джеруши и торопливо пояснил:

— Комиссар, это Мун, дочь Лета. Она спасла мне жизнь и привезла меня сюда. Только благодаря ей я успел до окончательного отлета. Мун, познакомься с комиссаром ПалаТион. Если на Тиамат и есть кто-нибудь, способный помочь тебе отыскать брата, так это она. — Он внимательно посмотрел на Джерушу. — Меня захватила в плен банда разбойников, как и ее, мэм, но она...

Джеруша не мешала ему рассказывать; она почти не слышала его слов. Мун... дочь Лета!.. Та самая похищенная контрабандистами... убитая злодеями... гостья Нгенета... клон Снежной королевы... Да, теперь она узнала это лицо! Холодная дрожь прошла по телу: что она здесь делает, эта Мун? Разве можно ей находиться здесь? Как могла она оказаться именно тем человеком, который спас Гундалину? Только не она... Девушка подошла и встала рядом с Гундалину, который покровительственно обнял ее за плечи. Неужели он не знает, что ей запрещено здесь находиться? Неужели он ее не помнит?

— Комиссар ПалаТион? — Мун улыбнулась с едва заметным волнением.

— Что вы здесь...

— Комиссар, это я виноват в том, что она здесь очутилась... — вмешался Гундалину, но тут в соседней комнате послышались громкие голоса, и Джеруша заметила, как лицо Гундалину сперва вспыхнуло, а потом побледнело от страха: он расслышал наконец, на каком языке говорят вошедшие. — Святые боги!.. Комиссар... Мун... — Он сдернул с девушки парку. — Мне необходимо одеться!

Мун помогла ему всунуть руки в рукава, словно сразу поняла причину его замешательства. Он слез со стола на пол и стоял, запахивая полы куртки, когда в кабинет вошли Первый секретарь и спикер, а за ними — человек десять гостей. Джеруша отдала вошедшим честь, и Гундалину тоже — с какой-то особой гордостью.

— Комиссар, — Сайрус вежливо поклонился ей, — когда мы узнали, что пропавший офицер полиции — наш земляк, то решили прийти сюда и поздравить его лично с благополучным возвращением. — Он смотрел то на Гундалину, то на Мун, то снова на Гундалину, словно никак не мог поверить, что уроженец Харему способен выглядеть таким больным.

— Инспектор БиЗед Гундалину, садху. — Гундалину снова отдал ему честь. Джеруша даже обрадовалась тому, что в течение последнего месяца все бессонные ночи проводила за изучением разговорного сандхи. Она по-прежнему, правда, слабо улавливала особые тонкости, связанные с расовыми и социальными различиями жителей Харему, однако здорово продвинулась в понимании их речи на слух. — Я технократ второго класса, садхану бхаи. И я... я очень благодарен вам за внимание. Для меня ваше посещение — большая честь! Я так счастлив!..

— Гундалину-эшкрад, — лицо Сайруса смягчилось, — вы высоко несете честь своего класса и семьи! Вы еще столь юны, а уже инспектор полиции!

— Благодарю вас, садху. — Веснушки на лице Гундалину покраснели от волнения. Он попытался сдержать тяжкий приступ кашля, но не сумел; гости ждали с вежливым сочувствием.

— Он всегда был моим лучшим офицером. Мне его ужасно не хватало. — Джеруше было приятно удивление, написанное на лице Гундалину, ибо она сказала это на его родном сандхи. Мун молча стояла среди них с какой-то затаенной улыбкой на лице. Джеруша в первый раз обратила внимание на ее тунику. Синяя туника красиво оттеняла ее белую кожу и светлые серебристые волосы. То был традиционный наряд кочевников Зимы; Джеруша однажды видела такой — в витрине антикварного магазина в Лабиринте, выставленный там как весьма редкий экземпляр. Кто же ты, девочка?

И тут она увидела, что Сайрус здоровается с Гундалину и Мун, подняв ладонь вверх, что по традиции Харему было равносильно рукопожатию. Мун, услышав его имя, как-то странно напряглась. Гундалину сделал шаг вперед и тоже поднял ладонь. Секундное замешательство, и руки их соприкоснулись. Джеруша заметила, что ладонь Гундалину раскрывается не полностью: пальцы были скрючены и торчали, как когти. Она заметила и, бело-розовые шрамы у него на запястье... О боги, БиЗед?..

Сайрус представил им своих спутников. Лицо Гундалину словно окаменело, когда надушенный спикер отказался коснуться его руки. Неужели боится заразиться? Джеруша нахмурилась. Она прекрасно понимала, откуда эти шрамы, и знала, что уроженцы Харему поймут это еще быстрее.

— Вам... должно быть, пришлось немало страдать в этом диком краю, в плену у дикарей, инспектор Гундалину? — Слова Сайруса служили как бы трамплином для ожидаемых от Гундалину разъяснений.

— Да... секретарь Сайрус, — деревянным голосом ответил Гундалину. — Я действительно попал в плен, и эти бандиты... обращались со мной очень плохо... — Он потупился, страдая от устремленных на него упорных взглядов посетителей, и стиснул руки. — Если бы не эта девушка, я бы никогда не вернулся назад. Она спасла мне жизнь. — Он взял Мун за локоть и подтолкнул вперед. — Это Мун, Покорительница Зари, дочь Лета. — Взглядом он словно пытался объяснить Мун, какая это честь для нее — быть представленной столь высоким гостям. Мун улыбнулась ему и снова уставилась на Сайруса.

— Аборигенка? — слишком громко сказал полупьяный спикер. — Невежественная юная варварка спасает инспектора полиции, молодого технократа с Харему? Это вовсе не так забавно, Гундалину-эшкрад!

— Я и не пытался никого развеселить, — Гундалину поднял голову, тихий голос его звучал холодно. Джеруша попыталась предостеречь его взглядом, но он в ее сторону не смотрел. — Мун — вовсе не невежественная варварка. Она самая мудрая, самая благородная из всех здесь присутствующих! Она — сивилла! — Гундалину осторожно отогнул воротник ее туники, и она гордо вскинула голову: стала видна, полузажившая рана, видимо, нанесенная ножом, и татуировка в форме трилистника. Джеруша поморщилась. Боги, вот ты сам ее и выдал!

Застигнутые врасплох, высокопоставленные гости не сумели скрыть своего замешательства. Впрочем, спикер был настолько пьян, что оказался не способен не только уважительно, но и просто вежливо вести себя.

— Да разве это имеет значение на такой отсталой планете!.. Нарядите ее в красивое платье, назовите госпожой — все равно технократку вы из нее не сделаете! Сивилла — на этой планете!.. — спикер поперхнулся: кто-то сзади заставил его замолчать, шепнув ему прямо в ухо явно что-то не слишком приятное.

Джеруша не сводила с девушки глаз; она видела, как порозовели ее щеки — видимо, она понимала каждое слово. Она вдруг отодвинулась от Гундалину и, запинаясь, проговорила на сандхи:

— Я всего лишь сосуд, содержащий знания. Для знаний не важно, сколь бедна содержащая их чаша. Ведь мудрой меня делает мудрость тех, кто пьет из моей чаши. Глупцам же предсказатели кажутся глупцами и безумцами везде, где бы эти глупцы с ними ни встретились! — Джеруша вздрогнула: в голосе Мун слышалась откровенная насмешка.

Инопланетяне оживились; они были искренне поражены.

— Мы вовсе не хотели вас обидеть, — быстро сказал Сайрус, пытаясь восстановить мир. — На вашей планете вы считаетесь святой, а потому заслуживаете того же уважения и от нас. — Легкая виноватая улыбка промелькнула у него на губах. — Но где она выучила сандхи, комиссар?

— Это я ее научил, — сказал Гундалину, прежде чем Джеруша сумела подыскать нужный ответ, и обнял Мун за плечи, снова притянув ее к себе и словно пытаясь заслонить собой. — И при всем моем уважении к высокочтимому спикеру я вынужден заявить, что если бы Мун согласилась стать Гундалину-эшкрад, если бы она согласилась стать мне женою, то оказала бы честь всей моей семье!

На сей раз удивлению гостей не было конца; оно, пожалуй, даже граничило с ужасом. Джеруша не сводила с Гундалину глаз.

— ...Отвратительно! — послышался чей-то женский голос.

— Гундалину-эшкрад, — Сайрус неловко попытался сменить тему, — я понимаю, вы подверглись тяжким испытаниям, так что...

Гундалину вздрогнул, чувствуя всеобщую недоброжелательность. Плечи его поникли, однако руки по-прежнему лежали на плечах Мун.

— Да, садху, вы правы, — сказал он извиняющимся тоном. — Но я не желаю слушать, как ее здесь оскорбляют. Она спасла мне жизнь.

— Разумеется. — Сайрус снова улыбнулся. — Но вы ведь не собираетесь жениться на ней?..

— Она любит другого. — Ответ Гундалину звучал так печально, что Мун вывернулась из-под его руки и заглянула ему в глаза.

— Значит, вы бы на ней женились? — снова пошел в атаку спикер. — Что ж, у вас и гордости совсем не осталось? Неужели вы настолько опустились, что не стыдясь говорите подобные вещи! Вы, самоубийца-неудачник! — Это слово в системе понятий Харему означало только одно: «трус».

Гундалину глубоко, со свистом вздохнул и закашлялся.

— Я хотел сохранить свою честь. Не моя вина, что я потерпел неудачу! — Он протянул вперед изрезанные руки.

— Вина всегда лежит на высокорожденном! — Это сказал кто-то из незнакомых Джеруше гостей. — Самоубийца-неудачник не заслуживает права жить дальше.

Достоинство Гундалину было смято, как щит, не выдержавший натиска противника. Он отшатнулся от сказавшего это и уцепился за край стола, словно каждое следующее слово могло сбить его с ног.

— Простите меня, садхану бхаи, за то... что я опозорил свой класс и свою семью. — Он не мог поднять глаз. — Я не заслуживаю ни вашего уважения, ни вашего присутствия здесь. Я заслужил лишь всеобщее порицание. Вы правы: после случившегося я ничуть не лучше раба, бессловесной скотины... — Руки у него дрожали; Джеруша быстро подошла к нему и успела вовремя подхватить, когда он потерял сознание.

— Что с вами, граждане? — бросила она презрительно, через плечо. — Что вам от него нужно? Неужели вы хотите, чтобы он снова вскрыл себе вены? Чтобы оставшаяся у него «честь» на глазах у вас утекла с кровью в эту раковину? — Она только рукой махнула. — Он же ваш соотечественник! Храбрый, порядочный офицер! Он прошел через все круги ада и оказался достаточно силен, чтобы выжить. А вы способны лишь сказать ему на это: «Лучше бы ты умер!»

— Вы родились не на Харему, комиссар, — тихо проговорил Сайрус. — Гундалину... он понимает... но вы, видимо, никогда не сумеете понять!

— Да уж, хвала богам! — Джеруша помогла Гундалину лечь, решив больше не обращать внимания на негодующих высоких гостей, гуськом направившихся к выходу. Она услышала лишь, как спикер громче остальных сказал что-то гнусное в адрес Гундалину, но поняла только последнее слово, обозначавшее самую низшую касту Харему. Гундалину скривился и судорожно сглотнул.

— Секретарь Сайрус! — воскликнула вдруг Мун. Джеруша не выдержала и все-таки отвернулась от Гундалину, чтобы, во-первых, посмотреть на девчонку, а во-вторых, дать Гундалину возможность взять себя в руки. Она видела, как Сайрус, замешкавшись на пороге, оглянулся, и как девушка с белым от сдерживаемого гнева лицом смотрит на него. Потом на лице ее отразились иные чувства.

— Я... я должна поговорить с вами.

Сайрус поднял брови, покосился на Гундалину.

— По-моему, и так уже сказано слишком много слов.

Мун решительно и упрямо помотала головой; ее вьющиеся светлые волосы рассыпались по спине.

— Это о... совсем другом человеке!

— Вы просите меня как сивилла?

Она снова помотала головой.

— Я прошу вас как ваша племянница! — Сайрус застыл на месте. Высокие гости и их охрана уже удалялись по коридору, смеясь и ворча по поводу происшедшего. Джеруша зажмурилась, почувствовав, как напрягся Гундалину. — Я хочу поговорить с вами о вашем сыне. Который родился на Тиамат после прошлого Фестиваля.

Глаза Сайруса подернулись странной дымкой, он коротко кивнул и жестом пригласил Мун в соседнюю комнату. Она последовала за ним, быстро оглянувшись на Гундалину, который не сводил с нее глаз. На лице его была написана полнейшая безнадежность.

— БиЗед... инспектор Гундалину! — Джеруша окликнула его нарочито резким тоном.

— Да, мэм? — Он тут же послушно повернулся к ней, однако внимание его было приковано к той двери, за которой исчезла Мун.

Джеруша колебалась.

— БиЗед... неужели ты... действительно влюблен в эту девушку?

Он судорожно сглотнул.

— А что если это так, комиссар? — сказал он чересчур спокойно. — Может быть, это вызовет скандал, но это не преступление!

— БиЗед, разве ты не понимаешь, кто она?

Он с виноватым видом вскинул голову, но не ответил.

— Ведь она — та самая девушка, которую мы с тобой потеряли из виду, когда пять лет назад пытались взять группу контрабандистов с Харему, — Джеруша поняла, что ему это известно, но все же надеялась, что сумеет убедить его. — Ей законом запрещено сюда возвращаться. Ее нужно немедленно депортировать.

— Комиссар, я не могу...

— Если ты действительно любишь ее, БиЗед, то это не такая уж сложная проблема. — Она ободряюще улыбнулась ему. — Женись на ней. Увези ее отсюда как свою жену.

— Не могу. — Он взял с подноса тонкий, как игла, зонд и попробовал его острие на ладони. Она торопливо продолжала:

— Ты же не допустишь, чтобы эти лицемерные снобы...

— Дело вовсе не в этом. — Лицо его окаменело. — И нам не стоит говорить так о вождях Гегемонии. У этих людей были все основания порицать меня.

Джеруша открыла было рот, потом снова закрыла.

— Мун никогда не выйдет за меня замуж. — Он положил зонд на место. — Она... хм, связана клятвой верности. — Он сказал это так, словно в глубине души все еще надеялся, что эта клятва недостаточно прочна. — Со своим двоюродным братом... который оказался сыном секретаря Сайруса... — Он снова недоверчиво посмотрел в сторону двери. — Она его любит. Все эти годы она пыталась попасть в Карбункул и отыскать его. — Он словно донесение читал. — Его имя Спаркс, Покоритель Зари.

— Спаркс?

— Вы его знаете?

— Да. И ты тоже. Мы его однажды спасли от работорговцев — помнишь, в тот самый день, когда ты в последний раз был во дворце? А потом его прибрала к рукам Ариенрод; и он стал одним из ее любимцев. И это его совершенно испортило.

Гундалину нахмурился:

— Тогда вполне возможно...

— Что?

— Мун считает, что Спаркс стал Звездным Быком.

— Звездным Быком? — Джеруша прикрыла глаза ладонью. — Да... да, действительно подходит. Благодарю вас, боги! И тебе тоже спасибо, БиЗед! — Она мрачно посмотрела на него. — Я все время пыталась выяснить, кто такой этот Звездный Бык, — он обвиняется в убийстве инопланетянина и участии в массовом истреблении меров.

— В убийстве? — Гундалину вскочил на ноги.

Она кивнула.

— Он убил диллипа — или позволил своим Гончим убить его. Я-то думала, что и Мун он тоже убил... впрочем, и диллипа достаточно! Что ж, теперь я знаю, где у Снежной королевы ахиллесова пята! — Значит, ты куда хуже, чем я думала, Спаркс, Покоритель Зари! Перед ней снова возник растерявшийся мальчишка со сломанной флейтой, потом — убийца в черном на фоне заваленного трупами пустынного берега... Никогда, даже в самых моих страшных снах, я и представить себе не могла, что ты падешь так низко... оказавшись так высоко.

— Я... обещал Мун, что мы непременно найдем его... поможем ему... Если сумеем. Смена Времен Года будет означать для него смерть.

— Ты так уверен? Значит, Мун все еще мечтает вернуть его — даже после того, что видела на том берегу? — Джеруша была потрясена: Спаркс был любовником обеих — и Ариенрод, и Мун... а Мун — это клон Ариенрод!..

— Откуда вы об этом знаете?

— Не имеет значения. — Джеруша бездумно потрогала какой-то медицинский прибор, присоединенный к сенсорным датчикам.

— Она говорит, что любит его по-прежнему. Ведь нельзя просто так взять и перестать любить — даже если прошло столько лет... Она, правда, не уверена, что он сохранил к ней прежние чувства. — Надежда вновь лучиком блеснула на его лице.

Неужели это все, что она хочет узнать?

— Я не могу позволить ей просто так затеряться в столице, БиЗед. — Джеруша покачала головой, коснулась бронзового галуна на своем воротнике. — Прости. Но я не могу этим рисковать.

— Я не понимаю... Она ведь не собирается никого заражать безумием. И я буду все время с ней, пока мы не отыщем Спаркса...

— А потом что?

Он поднял было руку, словно желая помешать ей задать этот вопрос, но рука бессильно упала.

— Не знаю... Смена Времен Года почти наступила, и, когда она произойдет, будет уже неважно, была ли Мун на другой планете. Детям Лета ненавистна даже сама мысль о подобных перемещениях. И потом, она ведь всего несколько недель провела на Харему. Разве это так страшно? Какой вред она может причинить?

— И ты еще спрашиваешь меня, какой вред может причинить сивилла такой планете, как Тиамат, если знает природу своих возможностей? — почти сердито спросила Джеруша. — Если нам удастся поймать Звездного Быка, она может разделить с ним только тюремную камеру. Поверь мне, лучше для всех, если она никогда больше с ним не встретится, никогда больше его не увидит.

— Я не могу поверить собственным ушам. Неужели это вы говорите, комиссар? — Слова падали точно камни — тяжелые от заключенного в них обвинения.

— А я не могу поверить в то, что утверждаешь ты; в то, что Мун якобы никакой угрозы не представляет! Что, черт поберите тобой случилось, БиЗед? — Не дави на меня, БиЗед. Будь хорошим полицейским и прими это как должное. Не вынуждай меня делать тебе больно!

— Ее судьба мне не безразлична. Кажется, этого уже достаточно... — Он закашлялся, схватившись за грудь.

— Это сильнее твоего долга перед законом?

— Она всего лишь невинная девочка с Летних островов! Почему, черт побери, мы не можем оставить ее в покое? — В голосе Гундалину звучала мука. Джеруша поняла, что он сам для себя неподкупный и непрощающий судья.

— Мун — не просто одна из дочерей Лета, БиЗед, — сказала она, помолчав. — Неужели ты никогда не замечал, как сильно она похожа на Ариенрод?

На лице Гундалину явственно написано было, что комиссар полиции ПалаТион сошла с ума.

— Я говорю совершенно серьезно, Гундалину! У меня есть все основания считать, что Снежная королева каким-то образом сумела вырастить свои клоны. И единственной причиной для этого могло быть только ее нежелание уступать власть. — Она рассказала ему все, что ей удалось узнать. — Ну вот, теперь ты понимаешь?.. Мун — сивилла. Я не могу позволить Ариенрод заполучить в свое распоряжение... такое... оружие! Снежная королева сделает все, чтобы на планете продолжала править Зима. — И сама будет продолжать уничтожать все, к чему ни прикоснется! — Однако я тоже постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы просто так ей это с рук не сошло. И я сделаю знания, заключенные в мозгу Мун, недостижимыми для Снежной королевы.

— Нет, я не могу этому поверить! — Гундалину замотал головой, и Джеруша поняла, что это действительно так. — Мун... Мун не похожа ни на кого из тех, кого я когда-либо встречал. В ней нет абсолютно ничего от Ариенрод! Она так искренне заботится обо всех, обо всем — и все в ней чувствуют только доброту. Если в человеке — мужчине или женщине — есть хоть искра порядочности, Мун разжигает из нее пламя. Ее все начинают любить... даже помимо собственной воли... — Он несколько растерянно улыбнулся.

Джеруша поморщилась:

— Ох, ради всех богов, БиЗед! Таких людей просто не бывает.

— Но она именно такая!

— Тогда мне лучше даже не смотреть на нее, не то еще поверю тебе, чего доброго. Верно говорят: «Любовь слепа». — Она сказала это мягко, с улыбкой, но тут же заметила, как он сердито поджал губы. — Давай пока не будем больше говорить на эту тему, БиЗед, ладно? Сейчас тебе нужен горячий обед и как следует выспаться, а потом — некоторое время, чтобы снова понять, что ты вернулся в тот мир, которому принадлежишь.

— Нечего заговаривать мне зубы! — Он стукнул кулаком прямо по подносу с инструментами; инструменты рассыпались с лязгом и звоном. Джеруша только присвистнула. — Я отлично понимаю, куда попал, и вовсе не чувствую, что это мой мир! Я, видимо, вообще не подхожу для роли полицейского инспектора, как и для роли представителя высшей человеческой расы на отсталой планете. Все, чего я сейчас хочу, это выполнить то единственное обещание, которое я все еще в состоянии сдержать, ибо оно дано тому единственному человеку; которому не безразлично, каков я. А вы пытаетесь доказать мне, что Мун — чудовище, что я обязан непременно помешать ей встретиться с тем, кто значит для нее все на свете, и именно тогда, когда она уже почти нашла его!

— Я всего лишь утверждаю, что твой долг офицера полиции — защищать Гегемонию. И это для тебя должно быть на первом месте. Ты не можешь изменять закон, согласно лишь своим собственным нуждам и вкусам. Этого быть не должно! — Мне следовало бы знать раньше.

— В таком случае я подаю в отставку!

— А я твоей отставки не принимаю. Ты не имеешь права предлагать мне это — ты слишком для меня важен. Мне нужны все мои люди, пока отсюда не улетит последний корабль. — Она понимала, что он снова поставил на карту значительно больше: не только свою карьеру, но и самоуважение, и, может быть, даже собственную жизнь. — БиЗед, послушай меня, пожалуйста. Ты ведь понимаешь, я не стала бы все это говорить тебе, если бы сама не была в этом уверена. Ариенрод очень опасна! — Она чудовище, страшная болезнь на теле здешнего мира! — Она представляет собой ужасную угрозу для Гегемонии, а это делает опасной и Мун. — Кто бы она ни была. — А Звездный Бык — просто убийца, даже если когда-то он был Спарксом, Покорителем Зари. И он убил по крайней мере тысячу меров! Подумай, Гундалину, подумай об этом! Ты отличный офицер, ты никогда не изменял своему долгу. И ты не оказываешь Мун доброй услуги, противопоставляя ее другим детям Лета. — Глаза Гундалину медленно прояснились. В них была отчетливо видна темная решимость. Останься на моей стороне, БиЗед!

В дверях вновь возникла Мун; она несколько раз оглянулась через плечо. Лицо ее пылало, в глазах светилось отчаяние. За ее спиной Сайрус удалялся в сторону вестибюля. Черт побери, только не сейчас, когда я уже почти одержала победу! Джеруша резко повернулась к Гундалину и с облегчением заметила, что выражение его лица ничуть не изменилось.

— БиЗед, — прошептала она, — тебе вовсе не обязательно делать это самому. Я прикажу кому-нибудь другому арестовать ее. Останься здесь, пусть тебя подлечат. Тебе нужно отдохнуть и...

— Я все сделаю сам. — Он говорил так, будто Джеруши вообще не существовало. Собирался с силами, чтобы выполнить свой долг. — Меня уже подлечили, комиссар. Я отлично себя чувствую. — На нее он не смотрел. — Я должен сам сделать это. И немедленно, иначе я могу передумать. — Веснушки светились, как звезды, почти белые на его смуглой коже.

Мун только посмотрела на него и застыла как вкопанная.

— БиЗед, что с тобой?

— Ты арестована, Мун, — тихо ответил ей Гундалину.