Собачьи дни

Глава 13

На нижнем этаже у Гертруды два основных места обитания: комфортно обставленная огромная кухня-подвал, в которой хозяйка проводила большую часть времени и где размещалась вся ее поварская параферналия, и слегка потертые трехкомнатные апартаменты времен короля Эдварда (просто чтобы дать читателю представление о размерах дома). Две просторные дальние комнаты были объединены в залу. Туда-то Гертруда меня и подталкивала.

Из залы застекленные двери вели в довольно запущенный садик, где преобладали лекарственные травы и съедобная зелень. По причине начала декабря и ужасной погоды двери, естественно, были закрыты, но занавески не задернуты, и, проходя через комнату к столику с напитками (не глядя по сторонам и пытаясь казаться беззаботной и приветливо-безразличной, что, как я поняла с некоторым опозданием, было невозможно), краем глаза я видела вспышки молний, освещавшие потеки дождя на оконных стеклах, и угрожающе раскачивающиеся верхушки деревьев. Воздух в комнате казался наэлектризованным, хотя окружающие, похоже, этого не замечали. Может, меня привели в экзальтацию неистовые пляски под Рода Стюарта? Надо было послушать Эльгара[34]…

Не вступая в разговоры, я целеустремленно дошагала до столика с напитками, словно лошадь в шорах, и, очень довольная, налила себе вина. Бокал в руке в подобные моменты производит успокаивающее действие. Вцепившись в ножку хрупкого сосуда, я действительно почувствовала себя намного увереннее. Предстояло восстановить дыхание и выбросить из головы назойливый рефрен «как могла Гертруда, вот уж от кого я никак не ожидала», прежде чем повернуться к собравшимся в зале. Пристальный взгляд в ночную тьму не успокоил — творившееся за окном безобразие казалось полностью созвучным состоянию моей души. Интуиция заговорила в полный голос. Обычно попытки найти мне пару — вечеринка у Верити, ужин у Ванессы и Макса, праздники, устраиваемые по различным поводам, — мало меня трогали, но Гертруда — совсем другое дело, на ее выбор можно смело положиться. Подруга обладала равным умением смешивать ингредиенты изысканных блюд и знакомить подходящих друг другу людей, что неоднократно подтверждалось на вечеринках, ужинах и ленчах. Гертруда настояла на женитьбе своего сына Дэвида, несмотря на кажущееся безумие этого предприятия, и в первый же год после свадьбы Стеффи из пропащей пьяницы превратилась в талантливого дизайнера шляп и прекрасную мать, изумив всех, но не Гертруду (я не сомневалась, что способности Стеффи добавили уверенности ее будущей свекрови). Располагая подобными сведениями, я имела все основания трепетать. С кем бы Гертруда ни замышляла меня свести (что на нее совсем не похоже), вряд ли это окажется владелец компании по производству игрушек из Слоу (непростительная слабость).

В комнате уже собрались человек двадцать, и гости продолжали прибывать. Сжав бокал и поглубже вздохнув, я отвернулась от окна и внимательно разглядывала melee[35], в которой мне предстояло участвовать. В этот момент, в лучших традициях добротного романа, взглянув в глаза незнакомцу, я сразу поняла, что это он. Правильно, подумала я, тебя усадят рядом со мной, и с ужина я уйду с твоим номером телефона. Оглядевшись по сторонам, на другом конце комнаты я заметила Кэрри и Джо — невестку и второго сына Гертруды — и направилась к ним с видом, как я до сих пор льщу себя надеждой, приветливого безразличия.

Очередная беременность Кэрри была мне на руку: на эту тему, если понадобится, можно запросто проговорить весь вечер. Кэрри, эта богиня плодородия, произвела на свет уже четверых. Рожать детей было ее коньком и жизненным предназначением, и она отлично с этим справлялась. В свою очередь, Джо всегда имел забавный вид томящегося жеребца и, похоже, очень радовался своей большой семье. Как и отец, он стал священником. Я порой пытаюсь представить, как проповедники чистой любви к Богу ведут себя в постели. Посещают ли их грязные мысли, как остальное человечество, и что происходит, если они вдруг ощущают возбуждение во время вечерней службы? Джо я знала хорошо, но не настолько близко, чтобы задавать подобные вопросы. Надеялась, что удержусь и сегодня — экзальтация грозила пересилить благоразумие, и хотя Джо — священник весьма либеральных взглядов и не носит «собачьего ошейника», вряд ли подобное интервью придется ему по душе.

Я продефилировала мимо той части комнаты, где стоял вышеупомянутый незнакомец, как мне показалось, с миной дружеского безразличия и подошла к Кэрри, которая обнимала живот обеими руками, сияя одной из самых прелестных своих улыбок.

— Меня затолкают до смерти, — радостно пожаловалась Кэрри, когда мы потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться. В последние недели беременности нельзя не удивляться безукоризненной инженерной выверенности человеческого телосложения. Помнится, я на последних месяцах опускала глаза на свое плодоносное чрево, изумляясь, как это оно не отвалится. Положив руку на ладони Кэрри, я ощутила отчетливые толчки изнутри.

— Опять мальчик? — спросила я. — Или на этот раз эмансипированная девочка?

— Возможно, оба сразу, — ответила Кэрри. — Это близнецы.

— Вот дьявольщина, — вырвалось у меня.

Джо, смеясь, поправил:

— Скорее уж Божий промысел…

— На этот раз мы думаем пригласить в крестные тебя, — мечтательно произнесла Кэрри.

— О, с удовольствием, — сказала я. — Но вы же знаете, я не религиозна.

— Ничего, — утешил Джо. — Вокруг достаточное количество благочестивых христиан, один раз можно и расслабиться. А вдруг нам удастся тебя обратить? Кто знает? Сегодня ты сильно смахиваешь на монахиню — неплохое начало…

— Не стоит, — осадила я его. — Гертруда уже сообщила, что у меня аскетический вид. Я-то считала, что выгляжу исполненной достоинства, как бы на полпути между печалью по поводу окончания брака и оптимизмом насчет одинокого будущего. Ну не совсем одинокого, у меня есть Рейчел, но вы поняли, о чем я говорю. Не могу выразить, как здорово выпутаться из брачных уз… — Я чувствовала, что меня понесло, что я больше убеждаю себя, чем собеседников, но продолжала: — Это против церковных законов, Джо, но, ей-богу, развод — настоящее освобождение. Ни под кого не подстраиваться, самой контролировать свои действия — это прекрасно, замечательно, великолепно… — Оба собеседника улыбались моей горячности. — Извините, — добавила я. — Вряд ли вам интересно слушать выступления на эту тему.

— Нет-нет, продолжай, — заверил Джо. — Приятно услышать что-нибудь позитивное для разнообразия.

— О-ох, — вырвалось у Кэрри. — Опять начади.

Мы немного поговорили о беременности, об остальных детях и на общие темы, не забыв и хозяйку дома.

— Гертруда сменила профессию, — объявила я.

— Никакая новость о матери меня не удивит. Куда она подалась на этот раз?

— По неизвестной мне причине она сделала volte face[36] в своем отношении к радостям одинокой жизни, составляющем одну из основ ее мировоззрения, и пригласила для меня потенциального мужчину.

Джо, обладатель большого подвижного рта, всегда готового к улыбке, и непревзойденного чувства юмора, с трудом сдержал смех:

— Хочешь сказать, он еще не успел стать мужчиной?

Кэрри прыснула.

— Что?!

— Ну раз он всего лишь потенциальный? Парень еще не вступил во взрослую жизнь?

— Ха, ха, ха! Ты отлично понял, что я имею в виду. Где-то в этом зале спрятаны силки, расставленные единственным человеком, у которого я рассчитывала побыть в безопасности от матримониальных ловушек…

Я повернула голову и украдкой бросила взгляд на незнакомца, смотревшего, к счастью, в другую сторону (он разговаривал с группой гостей). Удалось увидеть лишь его шею сзади, которая показалась мне очаровательной. Не знаю, обращаете ли вы внимание на такие вещи. Чистые каштановые волосы, ровно подрезанные чуть выше воротничка, плотно прижатые уши… Широкие плечи, руки засунуты в карманы… Удивительно, что удается столько заметить, особенно если вам это совершенно безразлично.

— Думаю, я угадала, кто это, — сказала я, поворачиваясь к ним. — Стоит у камина, спиной к нам. — Я проследила за взглядом Джо. — Руки в карманах.

— Там трое мужчин спиной к нам, — сказал Джо, по-прежнему сдерживая смех. — Двое из них держат руки в карманах.

— Все равно, я точно знаю, — буркнула я.

— Я тоже, — сообщил Джо, покачиваясь на каблуках и наконец-то издав пару смешков. — Потому что именно мне Гертруда доверила миссию чуть позже вас познакомить — разумеется, тонко и ненавязчиво.

— Только посмей, — взвилась я. — Я повернусь и уйду, если ты это сделаешь! Уму непостижимо, что творится с твоей матерью, — это на нее совсем не похоже.

— Я скажу тебе, в чем дело, — сказала Кэрри, возвращаясь из страны грез, где она, несомненно, уже благополучно покормила грудью двух младенцев и собрала пазл для старших деток.

— В чем же?

— Гертруда влюблена.

Бывают моменты, когда лишь молчание может выразить глубину чувств. Я застыла, утратив дар речи от шока и, как вскоре поняла, от ощущения, что меня предали. До той минуты я не понимала, насколько важен для меня пример Гертруды. Они с миссис Помфрет служили образцом безусловно успешных незамужних глав семей. Господи, если в следующий визит миссис Помфрет приведет юного пажа-любовника, мне останется только застрелиться.

— Оглушает, правда? — усмехнулся Джо с дьявольским весельем в глазах. — Но посмотри на нее: видишь, как она счастлива?

Я посмотрела. Гертруда стояла в дверях с подносом разнообразных вкусностей, а рядом обретался очень невысокий мужчина с густейшей копной белых волос и маленькой козлиной бородкой. Рукой он обвивал, как мог, ее необъятную талию, а Гертруда — другого слова не подберу — жеманилась.

— Они встретились на пыльной дороге возле села Карачи, когда мать собирала материал для новой книги. Он пишет о храмах и ритуалах, бесстрашная и очень целеустремленная натура, как заявила нам Гертруда. К тому же у него отменный аппетит.

— Куда ему деваться, — ляпнула я и без всякой задней мысли обратилась к Джо: — Они что, и спят вместе?

— Ц-ц-ц, — покачал головой Джо. — Задавать такой вопрос человеку в сутане…

— Так спят или нет?

— Ну можно сформулировать так, что он не всегда уходит ночевать домой.

Ко мне вернулась малая толика здравого смысла.

— О Господи, — спохватилась я, — прости, я не должна спрашивать, тем более у сына о матери. Пожалуйста…

— Да с чего мне возражать, черт побери? Надеюсь, у них все на мази. Я имею в виду, — в голосе Джо появились нотки, не имеющие ничего общего с христианским целомудрием, — это же самое лучшее чувство между двумя людьми, верно?

И он легонько стиснул Кэрри за плечико.

— Не знаю, — резко ответила я. — Мой бокал пуст. Если нетрудно, не мог бы ты…

Джо взял бокал. Я смотрела, как Гертруда идет в нашу с Кэрри сторону с храмово-ритуальным писателем на буксире.

— Выглядишь какой-то колючей, — сказала она, предлагая поднос с угощением. — Мой сын пытался тебя обращать?

— В некотором роде, — согласилась я, улыбаясь как могла широко, и взяла крошечный кусочек, который, полагаю, был очень вкусным и который я так и не попробовала. — Отчасти Джо это удалось.

Алекс оказался парнем что надо, и, несмотря на попытки его невзлюбить, это оказалось невозможным. Они с Гертрудой наслаждались обществом друг друга, и когда она наклонилась ко мне и прошептала: «Если бы я знала, что может быть вот так, много лет назад…» — у обиды за мнимое предательство появился привкус радости за нее и безмерного сочувствия к себе. Я внезапно почувствовала себя страшно одинокой в переполненном людьми зале. Здесь были раздражавшие меня молодые романтики Дарби и Джоан, Кэрри с Джо, улыбавшиеся совершенно одинаково, множество других гостей, все как один по двое. И я, одна как перст. Разбушевавшаяся непогода делу не помогла: атмосфера как снаружи, так и внутри по-прежнему оставалась наэлектризованной, для разрядки требовалось нечто оглушительное и хриплое, но лишь тихая нежная музыка Моцарта ласкала слух собравшихся.

Каким-то образом мне все же удалось немного расслабиться и пообщаться с гостями в течение следующего часа, а также поесть и выпить вина, не маяча перед глазами упомянутого незнакомца. Но когда в переполненной кухне, возле края стола, где красовался пудинг, я запустила руку в корзину с флорентинками и зачем-то подняла глаза, он оказался тут как тут. Накладывал себе мягких рассыпчатых дольчелатто.

— Эта еда, — сказал незнакомец, когда ему удалось положить лакомство на тарелку, не уронив, — самая лучшая вещь после секса.

— Хоть вы не начинайте, — нервно сказала я. — Секса мне на сегодня достаточно!

Гость воззрился на меня с веселым удивлением.

— Неужели? — заинтересовался он. — Интересное признание незнакомому человеку…

И я, редко уступающая в словесных баталиях, не нашлась что ответить. Даже не снизошла до объяснения, что он меня неправильно понял. Ну почему я сказала такую глупость?

Почему?

Тут подоспел Джо.

— Виктор! — сказал он. — И Пэт! Как чудесно!

Виктор?! Бр-р-р!

Джо влез между нами и положил себе на тарелку каких-то лакомств.

— Значит, уже познакомились. Отлично, а то вы у меня в списке тех, кого нужно представить друг другу. — Он подмигнул мне поверх бутерброда с гусиным паштетом, и я внезапно ощутила необъяснимое желание врезать ему по носу.

— Да, — любезно ответила я, — мы познакомились.

И попыталась испепелить Джо взглядом.

— Нашу вечеринку, — начал Джо, — следует немного оживить. У меня наверху старые записи…

— О-о-о, — простонал Виктор. — Только не ставь «Битлов». Все эти «помни шестидесятые» настолько на любителя…

По лицу Джо стало ясно, что именно это он и собирался ставить.

— А что ты предлагаешь? — выпятил он подбородок.

Виктор пожал плечами.

— Ну, может, «Крим» или Дилана.

— Ты же не станешь танцевать под Дилана!

— Рода Стюарта, — предложила я. — Я часто танцую под Стюарта.

Оба собеседника уставились на меня со странным выражением: надеюсь, это было восхищение, но не исключено, что и недоверчивое удивление. Пытаясь пережить их реакцию, я вдруг почувствовала, что меня ведут к дивану и креслам короля эпохи Эдварда, где расположились несколько гостей. Здесь Джо испарился, оставив меня с Виктором.

Начался светский разговор, этот ужасный обычай.

— Вы тоже священник? — поинтересовалась я, стараясь не поперхнуться: из трех флорентинок, которые я держала в руке, две безобразно растаяли, и я как раз пыталась изящно разжевать третью.

— Нет, — ответил он, управляясь со своим сыром гораздо грациознее, чем я с бисквитами. — Я адвокат.

— Откуда вы знаете Гертруду? — Я умею плести кружево любезностей хоть целый вечер и выглядеть не намного глупее осла.

— Она училась в школе вместе с моей матерью.

— Которая…

— Умерла.

Я пожалела, что проявила излишнее любопытство. Теперь придется выражать сочувствие.

— Простите, ради Бога, — сказала я.

— Ничего. Я был тогда совсем ребенком.

— A-а. Хм… — Что говорить теперь? — Странно, что мы не встречались раньше. Я много лет знаю Гертруду и…

— Ничего удивительного, — отозвался он. — Я вернулся в Лондон всего год назад, раньше жил в Лервике.

— А что, в Лервике нужны адвокаты?

— Еще бы! Жутко криминальный народ эти шотландцы…

В своем экзальтированном состоянии я поверила бы, заяви собеседник, что овсянку делают из гусиного помета.

— Правда? — поразилась я.

Естественно, он засмеялся:

— Я пошутил. Мой дом в Лервике, а работал я на материке. Шотландские законы — очень занимательная штука, намного разумнее английских.

— Правда? — повторила я (какое полезное слово!), снова почувствовав под ногами твердую почву, хотя оба сообщения оставили меня совершенно безразличной. — Как интересно! Расскажите подробнее!

— Господи, нет, — рассмеялся он. — Меньше всего мне хочется выступать в роли рассказчика. Позвольте лучше представить вас собравшимся. Вы с кем-нибудь уже знакомы?

Я окинула беглым взглядом шесть или около того гостей. Одного-двух я встречала прежде и кивнула им в знак приветствия, остальные оказались незнакомцами, все примерно моего возраста, окруженные той располагающей свежей и здоровой аурой представителей среднего класса, какая бывает у архитекторов, учителей — в общем, людей, имеющих отношение к творчеству. Собравшиеся явно не принадлежали к касте деловых людей. Биржевых брокеров и финансистов сразу узнаешь даже в выходных костюмах: они выделяются из толпы, как больной палец на руке, у них голодный острый взгляд, они не умеют стоять спокойно — сразу начинают дергаться. Здесь же чувствовалось, что все принадлежат к одной среде и как нельзя более довольны компанией. Любители Четвертого канала и старые члены Гринписа, предположила я, не имеющие отношения к производству игрушек. Вряд ли хоть один из них вообще когда-либо бывал в Слоу.

— Нет, никого не знаю, — призналась я.

Виктор непринужденно взял меня под руку и повел знакомиться. Сосредоточившись на исследовании собственной реакции на интимность его жеста, я не смогла запомнить все имена. Кажется, женщину с красивым, как цветок, лицом и копной светлых кудрей зовут Рут, а мужчина рядом — ее муж. Они перебрасывались шутками, когда Виктор произнес: «А это Роланд». Я всегда очень любила это имя — ну там «Песнь о Роланде» и тому подобное. Мне удалось пробормотать что-то об этом, и Роланд поблагодарил меня, весело улыбнувшись. Любуясь прекрасной улыбкой и красивыми светло-голубыми глазами, я нашла его неотразимым. Захотелось сказать, что они с женой составляют прелестную пару, но я воздержалась. Виктор продолжал знакомить меня с собравшимися: помню Джона с Джульеттой и еще одну супружескую пару. Мы немного поболтали, как делают только что представленные друг другу люди, и группа произвольно распалась на две: одна продолжила разговор о постмодернистской архитектуре, другая — Виктор, Рут, Роланд и я — обсуждала неизбежность наступления бездуховной компьютерной эры. Вопреки ожиданиям беседа оказалась весьма занимательной, и я благодаря мистеру Харрису и К° смогла принять в ней активное участие. Ко мне начала возвращаться уверенность, намерение казаться холодной и неприступной растаяло без следа. Я успела забыть, как приятно знакомиться, как чудесно выглядеть чистой страницей и заполнять чистые страницы новых друзей. Поглощенная этим, я спохватилась, что ни разу не упомянула Рейчел в разговоре, и поняла, что Лидия была права, хотя ни за что ей в этом не признаюсь.

Виктор оказался не лишен остроумия, весел и мил, но — какое облегчение! — я не испытывала ни малейшего frisson[37]. Ни волнения, ни искорки — ничего, кроме самого общего интереса. Эх, Гертруда, подумала я, в этот раз ты сильно промахнулась…

Несомненно, Рут, Роланд и Виктор были близкими приятелями — об этом свидетельствовали нескромные шутки и дружеские прикосновения, которые возможны только между давними знакомыми. Рут, флорист по специальности, рассказала компании дежурную историю о том, как составляла серию цветочных композиций для ирландских политиков в палате общин, и после проверки охраной изящные аранжировки, как она метко выразилась, выглядели «перетрахнутыми». Виктор, не скрываясь, смачно поцеловал ее в губы, наказав не ругаться. Я смотрела, как Роланд отнесется к такой фамильярности, но того это, похоже, совершенно не заботило — он даже улыбнулся. Рут тоже не выглядела смущенной, и я рискнула снова подвести разговор к тому, почему я люблю имя Роланд. Тезка рыцаря галантно ответил, что ему тоже очень нравится «Песнь», и процитировал отрывок, где герой демонстрирует верность, храбрость и похвальную честность. Я всегда восхищалась людьми, способными цитировать литературное произведение — мне это было недоступно, и, как ни странно, в тот момент ощутила тепло в области пупка, что, учитывая обстоятельства, было совершенно неуместно.

Желая заглушить это ощущение, я весьма неискренне восхитилась тем, как хорошо сочетаются имена Рут и Роланд.

— Хм, — сказал Роланд. — Да, пожалуй, что-то есть в раскатистых «эр». Нас много лет называют Роллс и Ройс. — И он с любовью взглянул на жену.

— Как мило, — сказала я с преувеличенным энтузиазмом. Обмен любящими взглядами у столь красивой пары должен умилять, но я ничего подобного не почувствовала. Послав пупку команду по возможности прекратить завязываться в узел, я сменила тему. — Вы тоже занимаетесь юриспруденцией? — спросила я, но ответа не услышала, ибо произошло нечто из ряда вон выходящее: кухня Гертруды ритмично завибрировала в такт музыке — о нет, пощадите, подумала я — Рода Стюарта, доносившейся из гостиной. На секунду я решила, что схожу с ума: обычно эти стены слышали Моцарта, Шопена, однажды летом во время ленча — джаз «Клуба Квинтет», но такое!

— Ну что ж, — сказал Виктор, — похоже, мы наконец-то можем потанцевать.

Появился Джо с самым лукавым видом.

— Когда мать влюблена, — сказал он, — с рук сойдет даже убийство. Нужно действовать, пока она не очнулась от розовых грез и не поняла, чтО я поставил. Рут, — он протянул руку, — потанцуем? Кэрри решительно заявила, что в этот раз посидит.

И они пошли танцевать.

Я застыла с открытым ртом — все происходящее казалось совершенно нереальным, но очнулась, увидев протянутую мне руку Виктора и услышав:

— Можно вас пригласить?..

Не найдя веской причины для отказа, я согласилась. Виктор был настолько любезен, что не заметил липкого шоколада, которым я измазала его ладонь. Мы последовали за Рут и Джо.

Почему-то я оглянулась на дверь, ведущую в кухню, и увидела Роланда, наблюдавшего за танцующими. Область пупка снова начала пульсировать. Оп-па-па, подумала я.

Виктор оказался хорошим танцором. Во время танца он сказал:

— Это платье не сочетается с вашей любовью к такой музыке.

— Вот как? — фыркнула я, одергивая юбку, неприлично задравшуюся от энергичных движений. Рядом в обнимку переваливались Гертруда с Алеком — зрелище из разряда экстраординарных. — Я же говорила, что часто танцую дома.

— А где ваш дом?

Я сказала.

— Да-да, — сказал Виктор, словно его внезапно осенило. — Гертруда говорила мне о вас. Вы только что развелись, и у вас маленькая дочь.

— Верно, — сказала я, подумав: ты отлично все это знаешь, а мое платье — траур по напрасно потраченным усилиям.

Пуф, пуф, пуф.

— Неприятное дело развод, — сказал он. — Не хотел бы я оказаться в таком положении.

— Что ж, не попадайте в ситуацию, в которой это может произойти, — огрызнулась я. — Я больше никогда не рискну.

— Беда в том, что этого нельзя знать наверняка, правда? — невинно спросил Виктор.

— Нужно просто держаться настороже. — И я показала, как именно: округлила глаза и пофыркала с самым неприступным видом. Мы продолжили танцевать.

Гертруда помахала нам поверх головы Алека изрядно помятой белой папахой. Я кивнула в ответ. Предательница, подумала я. Хорошая задумка и отличное исполнение, однако — не то. Кавалер неплохой, но можешь оставить его себе.

Возле камина Рут и Джо выделывали дикие коленца. Рут отличалась миниатюрным сложением, и Джо крутил и перекидывал партнершу через себя в совершенно неблагочестивой манере. Кэрри поддерживала живот, стоя в стороне у стола с напитками, спиной к французским дверям, и нежно улыбалась, оставаясь островком спокойствия на фоне разбушевавшегося дождя и ветра. Отвернувшись, чтобы не видеть непогоды, я заплясала еще энергичнее. Забывшись, я могу танцевать довольно хорошо, а поскольку сейчас мне не нужно было заботиться о впечатлении, которое я производила — чем хуже, тем лучше, — то я отдалась танцу, позабыв обо всем.

Мы протанцевали примерно две с половиной песни, которые я хорошо знала и могла подобрать под них движения, пресекая поползновения Виктора углубить знакомство, фыркая и отвечая односложно. В целом я неплохо развлекалась, когда рядом неожиданно возникла Рут со словами:

— Жаль Роланда, подпирает косяк один-одинешенек.

— Ну так потанцуй с ним сама, — предложил Виктор. — Мне хорошо с Патрисией. Давай-давай, вали. — Он довольно засмеялся и, взяв меня повыше локтя, привлек к себе.

— Ладно, придется, — улыбнулась Рут. — Думала пройтись с тобой разок под музыку. — Отходя, она добавила: — Мы с Ро не очень хорошо танцуем в паре — он вечно наступает мне на ноги…

Внутри меня что-то щелкнуло. Отметив вопиющую нелояльность Рут, я сообразила, что мы с Виктором танцуем уже достаточно долго. Мне не хотелось, чтобы он что-то возомнил.

— Я приглашу Роланда, — предложила я. — Идет?

— Прекрасно, — сказала она, положив маленькую ручку Виктору на плечо и сразу отвернувшись от меня. — Давай, горилла, покажи, на что ты способен!

Господи, подумала я, ну и слова. Я посмотрела на открытую дверь в кухню. Ах ты, глупая, глупая женушка… Я и мой покалывающий пупок знаем, кого предпочесть. Ну и поделом тебе, чуть не сказала я вслух. Виктор театрально развел руками в знак сожаления, что приходится меня отпускать, и начал танцевать с Рут, а я направилась к Роланду.

— Потанцуем? — предложила я, думая: какого черта, почему бы не позволить себе смелый флирт? У меня много лет ничего такого не было. Кстати, это еще одно занятие, в котором я отлично себя зарекомендовала.

— Охотно, — жизнерадостно ответил тот (Роланд был очень улыбчивым), ставя бокал. Моя рука, предусмотрительно отмытая от шоколада, коснулась его ладони, и мы начали танцевать.

Гертруда помахала снова, еще веселее, и я помахала в ответ с не меньшим энтузиазмом. Ее бедра, словно галеон, раскачивались в надежной гавани неподвижных рук Алека. О Гертруда, подумала я, каких дур это из нас делает…

К тому времени, когда мы с Роландом наконец добрались до пятачка, где было посвободнее, темп музыки совершенно изменился, и мы застыли друг напротив друга, не зная, куда девать руки. Зазвучала медленная песня, начинающаяся словами «Первая рана — самая глубокая» — о человеке, потерявшем любовь и ищущем новую, что совершенно не соответствовало моему тогдашнему настроению.

— Можем эту переждать, — сказала я. — Дождемся чего-нибудь повеселее.

Роланд, пожав плечами, возразил:

— Отчего же?

У меня не нашлось ответа.

Возникла довольно щекотливая ситуация, когда недавним незнакомцам приходится преодолевать сдержанность и заключать друг друга в то, что можно охарактеризовать лишь как интимные объятия, даже если между танцующими сохраняется символическое расстояние. Неудивительно, что в викторианскую эпоху вальс был под запретом. Я подумала: не можем же мы до бесконечности топтаться друг перед другом, как петухи перед дракой, и решилась, напомнив себе, что это обычный ритуал вечеринок и абсолютно в порядке вещей. Я перестала переминаться, Роланд тоже остановился, и пришлось чем-то заняться.

Во время медленного танца с представителем противоположного пола можно либо двигаться, легко положив руки на плечи партнера и сохраняя дистанцию, — в этом случае вам придется смотреть друг другу в глаза или заработать косоглазие, избегая это делать, либо прижаться теснее, но тогда возникает проблема, куда девать лицо. Если женщина, как чаще бывает в результате эволюции полов, меньше ростом, ей приходится танцевать, приплюснув физиономию к теплой груди или плечу партнера, который восхитительно (или противно, если кавалер вам не нравится, что, признаюсь, не было моей эмоциональной доминантой) зарывается лицом в волосы дамы или прижимается щекой где-то в районе уха. Мы остановились на облегченной версии последнего варианта, найдя пристойный компромисс, умудряясь перебрасываться отрывистыми репликами (какие вкусные флорентинки, какая ужасная буря и тому подобное). Раз я не разбиваю семью и не ищу ничего романтического или сексуального, помимо медленного танца, значит, вправе наслаждаться последним без всякого чувства вины. В конце концов, у меня есть благословение его жены. Так я и сделала, и то, что началось с руки Роланда на моей талии, опасно росло и ширилось в душе. Я двигалась очень плавно, словно в мышцы налили некую жидкость. Все нормально, Патрисия, повторяла я себе, закрыв глаза и сосредоточившись на восхитительном танце. Совершенно нормально оказаться (ненадолго, что вы, в самом деле) в кольце прекрасных рук, вдыхать запах кожи, порой доносящийся из-под рубашки, — после горячего тоста с маслом это, должно быть, самый лучший из запахов.

И тут — о Господи! — музыка внезапно оборвалась, и свет погас. Полсекунды мы стояли неподвижно. Роланд легонько сжал мою талию, отпустил и велел командирским тоном:

— Оставайтесь здесь.

Не видя ни зги, я подчинилась. Вокруг росли смятение и шум. Стоя в полнейшей темноте под градом случайных толчков, я чувствовала сильнейшее сожаление оттого, что танец закончился. Мне было обидно почти до слез…