Солёная Ириска

Глава 23

Просыпаюсь поздним воскресным утром с ощущением безграничного счастья.

Это состояние со мной уже несколько последних месяцев. Сложно сказать, сколько, потому что пришло оно незаметно, постепенно росло, укреплялось и заполнило меня всю от макушки до пальчиков ног.

Но сегодня чувствую себя особенно счастливой. Портьеры задернуты неплотно, и яркое солнце греет комнату совершенно по-летнему. Как в тот день, когда Сережа написал мне: «Ищу солнце…». Ровно одиннадцать месяцев назад. Много это или мало? В жизни взрослого человека, пожалуй, немного, а ребенок за это время превращается из крохотного существа, которое едва шевелит ручками, в человечка, который произносит первые слова и делает свои первые самостоятельные шаги. Перебираю в памяти дни, словно бусины четок. Лучшие дни в моей жизни. Дни открытий, радости, страсти и любви.

Сердце замирает, животик сладко потягивает.

Животик? Животик! Ира, очнись! Поднимаюсь с постели, но со сна никак не могу понять: болит — не болит. Показалось, наверное.

Хожу по комнате взад и вперед — как будто все спокойно. Иду умываться. Ну вот! Чуть заволновалась, и руки не слушаются — роняю колпачок от тюбика с зубной пастой. Слегка занимаюсь гимнастикой, поднимая его, и живот тянет. Ну а что ты хотела на сороковой неделе?

Иду на кухню, где Сережа давно ждет меня к завтраку. Прислушиваюсь к себе. Тихо. Просто зарядкой заниматься не стоило.

Прошу у мужа чай, он наливает нам по кружке. Пьем не спеша, обсуждая планы на день, как всегда соскакиваем на другие темы и… Отчетливо ощущаю, как скручивается внутри, внизу живота.

Все же надо дождаться повторения. Через семь минут я убеждаюсь, что начались схватки. Сережа звонит врачу. Оказывается, Андрей Станиславович на работе, дежурит. Муж собирается, достает из шкафа давно приготовленную сумку, относит в прихожую. А я впадаю в ступор.

— Что ты наденешь? — спрашивает Сережа.

Вместо ответа ною:

— Может лучше скорую…

— Паникерша, — журит меня муж. — Доставлю тебя в лучшем виде.

Спускаемся к машине. Идти мне не трудно, но зубы отбивают чечетку.

Даже когда Сережа уже усадил меня и тронулся с места, продолжаю канючить:

— А если прямо здесь, в машине начну рожать?

— Приму у тебя роды, — отвечает не моргнув глазом.

— Что-о?

— Думаешь, слабо? У меня салфетки есть антибактериальные и стерильные пеленки.

— Пеленку дай, вдруг салон испачкаю.

— Иди в баню…

— Спасибо, я уж лучше в роддом!

Чувствую, что от шутливой перепалки немного успокоилась. Сережа, как и обещал, доставляет меня быстро и аккуратно. Провожает до приемного покоя, сгружает сумку нянечке в тележку, крепко меня целует.

Я справлюсь. Должна, тем более с таким врачом. Он приходит как раз тогда, когда в приемном покое заканчивают оформление документов и одновременно снимают КТГ. Смотрит на выползающую из аппарата ленту.

— Рожаем? — весело подмигивает он мне.

Я не могу сдержать улыбки.

Меня провожают в отдельный родильный зал. В санузле переодеваюсь в казенную рубашку, и тут же отходят воды. Удачно, в самый подходящий момент.

Пока схватки еще терпимы, хожу и осматриваюсь в родильном зале. Кровать, шкафчики со стеклянными дверцами, стол с большой мойкой. Еще один столик — для малыша, навороченный, с нависающей над ним лампой, а на нем уже лежит маленький памперс.

Акушерка приносит фитбол, предлагает сесть на него и попрыгать. Забавно. Я стараюсь, но со стороны наверняка смотрюсь ужасно, да и облегчения от этого занятия не чувствую.

Через пару часов уже совсем не до смеха. Лежать тяжко. Ходить легче, да и мяч помогает. А по-хорошему хочется выть и царапать стены. Андрей Станиславович предлагает сделать КТГ.

Вот уж совсем не хочется. Движения немного отвлекают, а когда ложусь, неприятные ощущения наваливаются в полную силу и от них никуда не скрыться. Поворачиваюсь на левый бок к окну. Акушерка подкатывает столик с прибором, размещает датчики на животе.

Наблюдаю, как небо стремительно накрывает черная туча. В комнате воцаряется полумрак. Наверное, сейчас хлынет ливень, или разразится гроза.

Сильнейшая схватка скручивает тело, боль разрывает внутренности. Перед глазами темнеет, и вдруг на экран, мерцающий передо мной, наплывает… стартовая страница «Мамбы». Зачем, силюсь я понять. Зачем мне это сейчас? Еготам нет! Хочется отмахнуться от назойливого видения, погасить режущий глаз яркий свет экрана.

— Еще слишком рано, — громко произносит Андрей Станиславович. Он стоит передо мной и машет рукой кому-то за моей спиной. Я выворачиваю шею и вижу фигуру в белом халате, которая уже выходит из дверей палаты.

Меня прошибает холодный пот. Вот это я словила флешбэк! Тот день, когда я впервые заходила на сайт знакомств, и момент первого из моих странных дежавю.

И мужской голос, эти слова! Я ведь их тогда отчетливо слышала!

— Что-то сердечко у тебя так застучало? — заглядывает в глаза мой доктор. — Ты как? Может обезболить?

Я энергично мотаю головой, пытаясь прогнать наваждение. Это просто эмоции, нервы, разберусь потом, сейчас некогда, сейчас у-у-у…

Мой путь на Голгофу продолжается. На фитбол садиться уже страшновато, боюсь навернуться с него в момент острой боли. Расхаживаю по родзалу. Периодически шаг сбивается, я скрючиваюсь, хватаюсь за стены, столы, подоконник. Охаю и подвываю. На мгновение сознание покидает, картинка перед глазами расплывается, потом опять все встает на свои места. Снова хожу, пока силы не оставляют меня. Ложусь, принимаю позу эмбриона. Не лежится ни на левом боку, ни на правом, ни на спине. Верчусь на кровати, как в лихорадке, и начинаю потихонечку спускать ноги на пол, встаю. Акушерка предлагает мне сходить в душ, мол, многим в контакте с водой становится легче. Но я не представляю, как дойти, отрегулировать воду, потом вытираться. Голая, мокрая, с огромным пузом и сутулой спиной — жалкое зрелище, меня аж передергивает.

— Сделаем КТГ?

О-опять? Это ведь предложение, не приказ. А если я откажусь?

В этот раз я лежу лицом к двери. С датчиками и проводами, обвивающими тело, нельзя вертеться. Адская мука! Я то отбиваю степ ступнями, то скребу ногтями клеенку кровати, то кручу головой. Акушерка придерживает мои волосы. Они совсем растрепались, на голове скоро будет один огромный колтун.

Меня отпускают, и я наматываю круги по палате, как одержимый игрой спортсмен, засидевшийся на скамейке запасных.

Но у Андрея Станиславовича новая идея:

— Посмотримся?

Это нужно не просто лечь, но и ноги задрать.

В родзале появляется еще один врач, и за моими ногами проходит небольшой консилиум. Мне становится неспокойно, хочется спросить, все ли в порядке. Но в этот момент меня скручивает с невероятной силой. В вопрос, который я задаю, врываются стоны и вскрики, заглушающие остальные слова.

Мне очень важно понимать, что происходит. Пытаюсь отдышаться, собраться и взять боль под контроль. Повторяю вопрос, но он звучит тихо, невнятно. Коллега Андрея Станиславовича склоняется надо мной, чтобы разобрать слова. Он как будто напоминает мне кого-то. Новый болезненный спазм, и его лицо кривится и расплывается. Перед глазами… брюнет с трехдневной щетиной. Кареглазый красавчик, спортсмен, гитарист, мотоциклист Артур. Мечта девчонок. Вот только мне он не нужен. Машу рукой, чтобы сгинул.

Мне нужен другой. Да, вот этот. Родное лицо, лучащиеся теплом глаза. Как хочется прижаться, вдохнуть его запах, короткие мягкие волосы на затылке пропустить между пальцев.

— Муж звонит, — Андрей Станиславович держит перед моим лицом смартфон, с экрана которого улыбается Сережа. Кружок с трубкой вибрирует у его подбородка. — Я отвечу, что мы еще в процессе?

Вот и второе из моих дежавю. В тот день, когда я нашла на «Мамбе» анкету Сережи. Но обдумывать это некогда.

— Андрей Станиславович, что-то идет не так, затянулось? — спрашиваю я, едва врач кладет мой смартфон на столик у кровати.

— Все в порядке, — поглаживает он меня по плечу. — У нас еще есть время в запасе.

Не скажу, что совсем успокаиваюсь, но «мы», «у нас» укрепляют.

Уже не хожу, а ползаю, держась за кушетку рукой. Снова лежу, вижу то окно, то дверь и большие круглые часы над ней. Проваливаюсь в забытье надолго, выныривая, нахожу себя то лежащей на кровати, то стоящей рядом, то орущей в голос, то жалобно скулящей.

Уже плохо выполняю то, что от меня требуется. Не получается дышать, как показывает акушерка. Боль разрывает тело на части. Сдерживать крики не получается, а в голове остается одна единственная мысль: «Господи, когда это кончится?!»

В минуту прояснения сознания, вижу, как врач и акушерка ходят вокруг меня кругами. Женщина говорит Андрею Станиславовичу:

— Осталось ведь совсем немного.

Я понимаю, что говорит она для меня. Надо собраться. Я же знаю, у меня получится.

— Давай попробуем стоя, — предлагает акушерка.

Поддерживает меня, объясняет, что спину нужно держать прямо, слегка приседать, давить вниз. Я стараюсь делать все правильно, но самое сложное — довериться: женщина задирает сзади подол моей рубашки, наклоняется, и я понимаю, она следит, чтобы ребенок внезапно не выскользнул.

Мне разрешают лечь, отдохнуть, врач смотрит меня. В родзал заглядывает еще одна акушерка.

— О, да у вас вот-вот! Давай, давай, — подбадривает она меня.

Подходит ближе, и я вижу на кармане ее белого халата вышитый черной гладью выпуклый вензель. Дикая сила пытается вывернуть мое тело наизнанку. Ужас подступает к горлу, унося меня через время и пространство на ту улицу, в тот страшный день. Снова эта причудливая черная вязь кованых фонарей. Снова передо мной светлые стены клуба. Но я видела их в дыму, в пламени пожара, видела тела в мешках, лежащие на холодной гранитной плитке. Туда нельзя! Прочь! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Меня тормошит Андрей Станиславович.

— Ира, не нужно кричать «Нет!». Лучше кричи «Да!»

Я невпопад ляпаю:

— Это о другом…

Доктор нависает надо мной, ставит руку аркой над моим животом.

— Дави на мою руку…

Я давлю, и ощущаю, будто раздуваюсь, как мыльный пузырь.

Отключаюсь, проваливаюсь в безвременье. Когда выныриваю из забытья, осознаю, что что-то изменилось. Сначала возвращается зрение, и я понимаю, что рядом не только врач и акушерка. В комнате пять-шесть человек. Некоторых вижу лишь боковым зрением, все заняты, а чем — не ясно.

Возвращаются звуки: люди негромко переговариваются, слышны какие-то тихие вздохи, хлюпанье и как будто даже мяуканье.

Андрей Станиславович подходит ближе, и я различаю победные искорки в его глазах. Словно он выиграл спор, или получил приз.

И пока я пытаюсь понять выражение его лица, меня обходят с другого бока и на грудь кладут…

Ах! Я боюсь вдохнуть, шевельнуться. Замираю под теплым розовым комочком. Голеньким, влажным, родным. Мою ладонь осторожно кладут сверху. Я скашиваю глаза и вижу рыжий пушок на затылке, складочки на лбу, пухлые щечки, крохотный носик и в узких щелочках глаз голубой проблеск. Сережкины глазки.

Я разлепляю пересохшие губы и тихонько шепчу:

— Лёвушка! Здравствуй, сынок!