Солёная Ириска

Глава 8

На тридцать восьмой неделе Вета должна лечь в перинатальный центр. Уже есть договоренность с врачом, который будет делать кесарево сечение.

Сестра звонит мне вечером в четверг и сообщает, что ее кладут в понедельник, и что в выходные кровь из носа мы должны встретиться. Рассказывает, как собирала сумку в роддом, что положила, от чего решила отказаться и по какой причине. Я дурею, как же все сложно.

Утром в пятницу в офисе никак не могу раскачаться и приступить к работе. Думаю, как провести выходные, когда лучше заехать к Вете. И еще неплохо бы начать присматривать подарки — в детской атрибутике я разбираюсь не слишком хорошо, так что с первого захода эту задачу мне трудно будет решить.

Вдруг раздается звонок от сестры:

— Ириша, началось! Отошли воды. И схватки… Я не могу дозвониться Саше, он, наверное, уже на операции…

— В скорую позвонила? — меня начинает бить крупная дрожь.

— Ирочка, позвони сама, — выдавливает из себя сестра каким-то чужим голосом и обрывает звонок.

Одной рукой я уже влезла в рукав куртки и подхватила сумку. Бегу к кабинету начальника, на ходу пытаюсь набрать номер, но пальцы не слушаются.

Врываюсь к шефу, бросаю:

— Я ухожу, сестра рожает! — и, не дождавшись даже кивка, выскакиваю в коридор. Обойдется.

Номер скорой наконец набран и … бесстрастный голос робота перечисляет, на какую цифру в каком случае мне нужно нажать.

Наш офис никогда еще не слышал подобную конструкцию из непечатных выражений.

К моменту, когда мой вызов оформили, я успела добежать до метро.

До нынешней квартиры Веты я добралась быстро. Во дворе скорой нет. Неужели уже уехали? Поднимаюсь на этаж, распахиваю незапертую дверь. Вета подает голос, и я бегу в комнату.

Сестра полулежит на диване, тяжело дышит. Выглядит она неважно: отекшие ноги, растрепанные волосы, испуганные глаза.

— Ириша! — выдыхает она. — Слава Богу, я теперь не одна!

Я пытаюсь собраться, встряхнуться, ведь своим растерянным видом я еще больше пугаю сестру. Обнимаю ее, глажу, шепчу слова поддержки. Каждая схватка током проходит через меня. Чтобы отвлечь Вету и самой не сойти с ума, начинаю рассказывать всякую ерунду, сплетни, собранные со всего офиса. Сбиваюсь, перескакиваю с одного на другое, внутренняя дрожь никак не дает сосредоточиться.

Кажется, что прошла вечность. Подхожу к окну, что выходит во двор — машины скорой не видно. Беру в руки мобильник, надеясь, что тревога растягивает время в ожидании еще сильнее, чем я себе представляла. Но нет, со времени моего звонка прошло сорок восемь минут.

Набираю номер и, дождавшись ответа оператора, стараюсь кричать не так громко и страшно:

— Девушка, я вызывала скорую почти час назад! Ее до сих пор нет! Что происходит?

Оператор запрашивает адрес и так же бесстрастно, как робот, заявляет:

— Бригада к вам выехала. Ждите.

— Сколько ждать? Сестра рожает…

— Успокойтесь и ждите, — прерывает меня девушка, — в городе пробки.

Еще через пятнадцать минут в квартиру заходит бригада скорой помощи — крепкая женщина средних лет и совсем еще молоденькая девушка.

— Какие по счету роды? — спрашивает женщина. Бегло осматривает Вету.

— Раскрытие пять, — бросает она молодой коллеге. — Вещи, документы собрали? Пойдемте.

Помогаю Вете одеться. Фельдшерицы поддерживают ее, а я подхватываю объемную сумку, которую заранее выставила в холл.

Благополучно добираемся до машины и рассаживаемся.

Вета объясняет, что ехать нужно не в ближайший роддом, а в перинатальный центр, где ее ждут, поскольку в первую беременность была эклампсия в тридцать восемь недель.

Фельдшер мрачнеет, но отдает водителю распоряжения, и машина трогается. Своей младшей коллеге женщина велит измерить Вете давление.

— Давайте посмотрим обменную карту, — говорит фельдшер.

Тут в моем кармане звонит телефон. Саша спокойным, вводящим в бешенство голосом говорит:

— Ира, здравствуй! Я на работе. Мне несколько раз звонила Света, а теперь не берет трубку. Ты не знаешь, что случилось?

Только присутствие сестры удерживает меня от того, чтоб не наговорить ему гадостей.

Сообщаю, что мы едем в больницу, и побыстрее отключаюсь. Меня снова начинает трясти.

У Веты уже нешуточные схватки, и я дергаю фельдшера:

— Сделайте же что-нибудь! Ей ведь кесарево показано. Можно это как-то остановить?

— Вы карту беременной мне наконец дадите? — обрывает меня фельдшер.

Я копаюсь в сумке, достаю карту. Женщина листает ее и хмурится:

— Вам диагностировали преэклампсию? Почему вы не легли в стационар?

— Я как раз собиралась — шелестит Вета.

— Что? — взрываюсь я. — Ты же говорила, что все в порядке!

— Всего три дня назад, — оправдывается сестра.

Но меня уже несет. Я вскакиваю, бессмысленно всплескиваю руками, пытаюсь пройти вперед.

— Прекратите, вы пугаете роженицу! — пищит молоденькая фельдшерица, пытаясь усадить меня обратно на сиденье.

Перед глазами встает картина, которую мне не забыть до конца своих дней. Светлый больничный коридор. Я, мама и папа. «Малышка здорова, — говорит нам высокий седой доктор в круглых очках, — а ее мама… ничего не могу вам обещать… Молитесь…»

— Сделайте же что-нибудь, — ору я и хватаю женщину в белом халате за грудки.

— Вылезайте, — свирепеет фельдшер. — Останови машину, — велит она водителю.

Скорая тормозит, меня подталкивают к выходу, я упираюсь, но на помощь фельдшерицам приходит водитель.

Пара секунд, и машина увозит мою Вету, а я остаюсь стоять на тротуаре незнакомой улицы. Я не вижу даже ее названия и номеров домов, не могу сориентироваться. Паника охватывает горло плотным кольцом. Мне нужно двигаться, лететь, бежать. Нужно быть рядом с Ветой, каждая секунда промедления кажется смертельно опасной. Единственным верным выходом представляется выскочить на дорогу и поймать первую попавшуюся машину.

Черный седан тормозит резко, но все равно чуть меня не задевает. Я рывком распахиваю переднюю дверцу и падаю на пассажирское сиденье.

— Ты рехнулась? — орет на меня водитель.

Мои легкие в эту секунду превосходят его по силе в несколько раз, а пламенности речи могли бы позавидовать вожди всех времен и народов.

Слава небесам, мне достался неупертый и сообразительный молодой парень. Он быстро вводит название перинатального центра в навигатор, и машина срывается с места.

Меня по-прежнему трясет. Очевидно, водитель замечает это и, пытаясь привести меня в чувство, начинает задавать вопросы. Я выкладываю подробности того, как оказалась в этом месте, и почему моя сестра в опасности.

Торопить водителя не приходится. Машина мчит на крейсерской скорости. Парень ловко перестраивается из ряда в ряд, успевает проскакивать перекрестки на желтый и красиво вписывается в повороты почти не сбавляя скорость. Дома, деревья, рекламные плакаты мелькают за окном, словно в кино при ускоренной перемотке.

Казалось бы, лучшего желать не приходится, но бесит одна деталь: на приборной панели в такт каждому движению автомобиля качает головой мерзкая игрушка — джокер в фиолетовом костюме со страшной ухмылкой на лице. Я с трудом, но могу понять тех, кто устанавливает на торпеду собачку или Микки Мауса, которые одобрительно кивают, как бы поддерживая водителя. В крайнем случае, фигурку Дональда Трампа, качающего головой: «Да, да, следующим президентом буду я!». Но уродливый клоун с искаженным злобой лицом? Самое страшное, что я, как под гипнозом, не могу оторвать глаз от его дьявольской улыбки, и сердце наполняется ужасом.

Водитель резко сбрасывает скорость, и я, прервав зрительный контакт с отвратительным болванчиком, обнаруживаю за окном больничные корпуса.

— Приехали, счастливо вам! — произносит водитель, а я уже вылетаю из машины, бросив через плечо короткое «спасибо».

Мне приходится поплутать среди корпусов, пока я ищу приемный покой. Вету уже увезли в родильное отделение, и мне обещают сообщить, как только станет что-нибудь известно.

В холле приемного покоя стоят мягкие кожаные диванчики. Лучше бы здесь были мягкие стены. Так хочется со всей дури ударить в стену кулаком. А еще лучше биться головой, биться, пока не потеряешь сознание. Впрочем, для быстрого эффекта мягкие стены как раз не нужны.

Меряю шагами холл вперед и назад, вперед и назад. На каждом «вперед» смотрю на улицу через стеклянные двери. Заметив Сашу, выбегаю на крыльцо. Налетаю на зятя с кулаками.

— Это ты, это ты виноват, очковтиратель хренов! — ору во все легкие. Срываюсь, колочу по широкой груди, пытаюсь укусить, но в зубах оказывается лишь плотная ткань его рубашки.

— Тише, тише, успокойся, — крепко обнимает он меня. — Роды — это естественный процесс.

А у самого лицо белое, как мел.

Наконец, моя буйная истерика переходит в рыдания. Саша терпит, осторожно поглаживает меня по спине. Я вцепляюсь в его плечи и практически повисаю на нем.

Едва я чуть-чуть успокаиваюсь, Саша приносит мне стакан воды и, с кем-то созвонившись, надолго исчезает в недрах роддома.

Опять бесконечно тянется время, но то ли после слез становится легче, то ли нервная система не выдерживает, прежнее напряжение не возвращается, наступает апатия.

Наконец, появляется Саша. Я замечаю его в конце коридора, и сердце начинает неистово биться. В страхе. А потом… Я вижу, что он улыбается, бегу навстречу, а он подхватывает меня и начинает кружить…

Малыша назвали Денисом.

Забирали мы их из роддома шумно и весело. Собрались все, приехали и Сашины родители. Машины украсили шариками и наклейками. Аленку нарядили, как на бал, Свете тоже привезли красивое платье.

Все были возбуждены, орали под окнами сочиненные папой кричалки. Всегда строгий и выдержанный Саша сиял и болтал без умолку. На молодых родителей вообще было больно смотреть, как на яркое солнышко, аж слезы текли.

Месяц после родов — тот период, который был еще опасен для Светы — Саша не отходил от нее ни на шаг. Мы установили график, покупали и привозили все необходимое, чтобы он не отлучался даже в соседний магазин.

Все обошлось, постепенно жизнь вошла в свою колею.