Соломка и Зверь

Глава 2

Мама умерла, когда Соломке исполнилось восемнадцать. Она держалась до последнего, повторяя, что раньше ей уходить нельзя, что тогда Соломка попадет в детский дом, а там «не спрячешься». Там дочка просто не выживет. Мама рано превратилась в развалину, но смогла не просто дотянуть до момента, когда Меланья стала совершеннолетней, но и сохранить остатки отцовских денег, грязных денег, хранимых на банковском счету для одной-единственной цели, на которую нельзя не тратить. На обучение.

Оставшись без матери, Соломка осталась хотя бы обеспеченной. Теперь у нее была двухкомнатная квартира на окраине: крошечные комнатки, обставленные древней мебелью, шкаф, заваленный старым тряпьем, и деньги в банке, достаточные, чтобы дотянуть до окончания института.

Если убрать одиночество, она была довольно везучей девицей. Сегодняшний день это только доказывал.

Закрыв за собой дверь и оказавшись в своей крепости, Соломка не удержалась на ногах, прислонилась к двери спиной и сползла по ней на пол.

Дорога обратно была наполнена молчанием и пролетела, как один миг. Автобус остановился на остановке, выпуская студентов, живущих поблизости — Соломка вышла последней и не удивилась, что все уже разошлись, даже с ней не попрощавшись.

Если будет совсем плохо, можно попробовать перевестись в другой институт. Но пока нужно подождать — вдруг обойдётся? Вдруг в этот раз лютовать станут не очень сильно? Натан Георгиевич, к примеру, вон как её защищал. Хотя может не её, а студентов в общем, ведь напади зверь на одного — другим бы тоже не поздоровилось.

Однако нельзя сдаваться, ради мамы. Она терпела столько лет… Меланья всего лишь неразумный ребенок, а она была женой предателя. Она могла бы догадаться… Соломка верила, что мама ничего не знала, отец очень умело скрывал свой род занятий, но кому докажешь?

Кто вообще станет слушать?

Так что если мама смогла выжить, проходя через такое отношение день за днём, то и Соломка сможет.

На следующее утро она собралась и отправилась в институт.

Что сказать? Меланья повзрослела, как и дети вокруг. И как ни крути, люди тут оказались более интеллигентными, чем во дворе их дома, где в большинстве своем проживали заводские рабочие. В общем, ничего ужасного не произошло. Ну да, немного многозначительного шепота за спиной, пару кривых взглядов, но ничего такого, что может заставить её сменить институт.

Прямо от сердца отлегло.

Когда Соломка после занятий шла домой, то думала, что видимо время всё-таки лечит — не только горе, а и людскую память.

— Эй, подожди!

Ее догнал Фразенталь, самопровозглашённый институтский ловелас, который временами был довольно груб и тем отвратителен. Ну, по её мнению.

Соломка не понимала его подружек, которые слушали, как Фразенталь не стесняется обливать других девушек презрением, высказываясь довольно мерзко, типа: «Ну и коровье вымя! Ну и ноги — кривые сосенки! Да пустить ее по кругу — никто не возьмет!». А потом ещё и смеялись. Неужели ни одной из них не пришло в голову, что если он говорит так о других девушках, то за глаза так же легко скажет и о них самих? Разве у них нет недостатков?

Однако бог с ними! Дуры всегда были, есть и будут.

Со своими бы проблемами разобраться.

— Чего надо? — осторожно спросила Соломка.

— Пошли, провожу.

— Спасибо, не нужно, я сама.

— Пошли, мне по дороге.

Он подцепил Меланью под локоть и повел к её дому, до которого идти было всего минут двадцать.

— О, смотри, какой-то мудак тачку посреди дороги поставил, — смех Фразенталя иначе чем ржанием не назовешь.

— Угу.

— А вот смотри, в окне магазина сотовой связи один дебил другому прическу поправляет!

— Угу.

— Чего ты такая скучная? — почти обиделся Фразенталь минут через десять ходу, получая на все свои эффектные высказывания одно короткое и скучающе: «Угу».

— Слушай, — впереди уже показался ее дом. — Дальше я сама дойду. Спасибо, что проводил и…

— А в гости? Ты же одна живешь? Давай к тебе тогда пойдём, мне как раз делать нечего. Ну давай, двигай.

Не слушая протестов, Фразенталь толкал её вперед.

В гости? Вот уже размечтался.

— Отпусти, а то так по яйцам двину, что мало не покажется, — тихо, с улыбкой заявила Соломка, упрямо замирая на месте.

Её воротило от этого существа, которое почувствовав всеобщее настроение решило накинуться на отверженную и попользоваться ею, потому что никто не вступится. Вот кто настоящий зверь! Фразенталь. И наверняка, даже под микроскопом не разглядит в своем поведении ничего предосудительного. Она на таких еще в детстве насмотрелась и хотя поджилки тряслись, потому что на самом деле он гораздо больше и сильнее, однако одно точно — если она его сразу не поставит на место, будет плохо. Он устроит из её дома, да и из неё самой самый настоящий притон и будет уверен, что она была согласна и даже за. А то, что иногда приходится по морде бить, чтобы своего места не забывала, так бабы от этого только лучше становятся.

— Да я же просто предложил, — прошипел он, тоже улыбаясь, однако пальцы вцепились в руку так, что кости, кажется, затрещали.

Ага, бабушке своей расскажи!

Со стороны они казались мирно беседующей парой — мимо прошла какая-то тетка и посмотрела на них вполне благосклонно.

Вмешивать посторонних не следовало, всё равно они никогда не встанут на твою сторону, это Соломка тоже затвердила очень рано.

— Отпусти, в последний раз сказала!

Фразенталь открыл рот, но вдруг молча отшатнулся, а потом и вовсе ретировался, так что пятки сверкали.

Соломка вздохнула с облегчением, но как выяснилось, слишком рано. Стоило обернуться, как определилась причина, по которой Фразенталь смотался, и это была вовсе не ее стойкость.

Прямо перед ней стоял мужчина. И хотя зубы его не торчали изо рта, фигура была не ужасающе массивной, а вместо обтягивающего комбинезона на нём было добротное короткое пальто, Соломка его сразу узнала.

Непонятно, как. Волосы, конечно, тёмные, а вот глаза желтовато-коричневые, ни капли черноты. Как она его узнала? Видимо по знакомому страху… и незнакомой сладости, новой прибавке к старому, хорошо отведанному блюду.

— Зд… Добрый день, — пролепетала она.

Если Фразенталя можно было спугнуть угрозой и решительным голосом, этого такими выходками можно разве что спровоцировать. Сейчас, один на один, когда никто не прикрывает спиной, встреча кажется совсем не такой тёплой, как в бункере.

— Вижу, ты неплохо устроилась. Учишься, прогуливаешься с молодыми людьми, в общем, живешь, как ни в чем не бывало, наслаждаешься юностью.

Несмотря на спокойный, на удивление приятный голос, совершенно не похожий на то рычание, слышанное от него ранее, Меланья чувствовала, как в мужчине клокочет ярость. Как она ищет выход, раз за разом собираясь с силами и бросаясь в его грудную клетку в попытках выбраться наружу.

Фразенталь был куда как меньшим злом, но почему-то Соломка не променяла бы сейчас этот разговор на псевдо дружескую болтовню с Фразенталем.

Вот уж дудки.

— Чего вы хотите?

— Пока не решил… Но я подумаю.

Звучало, как угроза.

Меланья в странном предвкушении сделала шаг вперед, заглядывая ему в лицо. Страх усилился, но и сладость стала расцветать, перебивая остальные эмоции. Она расплывалась, как краска по воде, придавая цвет всему происходящему.

— Я ничего вам не сделала.

— Твоя кровь уже виновата, только потому, что она течет в чьих-то жилах. Он умер, но его гены живут. У него будут внуки… его чертово семя дало всходы и останутся потомки. Мне не нравится эта мысль.

Такие вещи говорить таким плавным, звучным голосом?

А рычание ему тоже шло.

— Думаете, я хочу заводить детей? С такой-то жизнью? Кто пожелает своему ребёнку бесконечного испытания… необходимости постоянно отвечать за то, чего не делал?

— Не пытайся меня разжалобить.

— Я и не пытаюсь. Так зачем вы пришли? Хотите, чтобы я умерла?

Его глаза странно вспыхнули, губы приоткрылись, но зубы остались человеческими.

— Может быть, — с трудом ответил Зверь.

— Я не собираюсь умирать. Тогда что? Планируете меня убить?

Он снова приоткрыл рот, но промолчал, будто серьёзно о чем-то задумавшись.

— Давайте, — она вдруг распахнула пальто, выставляя вперёд грудь в старом свитере. — Убивайте. Меня некому защитить. Мама умерла. Про отца вы и сами знаете… Ни одного друга, ни единого родственника, кроме старой сумасшедшей тётки, которую упаковали в психушку. Вас даже никто не накажет. Ну? Давайте!

Что ты делаешь? — изумился внутренний голос. Да что же ты делаешь, дура набитая? Ты зачем его провоцируешь?

Но сладость… легкость говорила иное. Она говорила — хватит страха, просто делай, как подсказывают твои инстинкты — и всё получится. И ты выберешься из этой передряги, возможно, самой серьезной в твоей жизни живой и невредимой. Рискуй — и победишь. Вот такой парадокс.

— Или… — она сделала еще шаг, и запнулась, вдохнув его запах — чистый густой мужской запах. — Или вы боитесь, что на улице среди бела дня вас увидят? Приходите ночью… я оставлю дверь открытой. Вы же знаете адрес, раз сейчас тут очутились? Не случайно же мимо проходили? Я понимаю… Можете убить меня во сне… Приставить нож к горлу и перерезать его. И никто никогда не узнает…

На секунду ей показалось, что в тёмных глазах что-то дрогнуло. Потом мужчина как-то утек вбок — Соломка не заметила, как это у него вышло — просто на дороге больше никто не стоял и только тень высилась сбоку.

— Не-ет, все будет не так просто. Я вернусь, — сказал незнакомец и исчез за машинами.

Меланья еще две секунды стояла, как дурочка, на пустой улице, распахнув пальто, а потом закуталась, ссутулилась и пошла вперед. Еле поднялась по лестнице — адреналин закончился и собственная глупость, собственный вызов удивительным образом раздражали.

Как она осмелилась вообще? Хватило же ума дразнить бешеную собаку.

Только хуже сделала!

Вечером Меланья выпила стакан чаю, но не смогла запихнуть в себя ни кусочка хлеба. Другой еды в доме не было. Однажды они с матерью пообещали, что никогда не притронутся к отцовским деньгам, даже если будут помирать с голоду.

И не притронулись.

Перед сном она приготовила вещи на завтра, проверила сумку и села расчесывать волосы. На ночь они с мамой часто заплетали себе волосы в косы, этой традиции Соломка с удовольствием придерживалась.

Но сегодня не вышло — потерялась мамина синяя ленточка. Меланья бросила расческу и обыскала всю полку, на которой лежали ее малочисленные украшения и косметика. Потом долго ползала по полу, заглядывая под стол и под кровать.

Мелькнула мысль, что ленточку кто-то украл. Но как такое может быть? Глупость какая-то. Да и все вещи на своих местах. И замок на двери не поцарапан. Открылся легко. Как обычно. Если бы замок вскрывали, она должна была бы заметить.

В общем, ни малейшего намёка, что кто-то был внутри.

Да и кому нужно пробираться в её жалкую квартирку, чтобы украсть старую, потёртую и выцветшую от времени ленту?

Бред какой.

Впрочем, день выдался не из лучших.

Дверь на ночь Соломка, как и обещала, запирать не стала.

А проснувшись утром, вначале даже не знала, радоваться ей или плакать — она жива и невредима, следовательно, Зверь ночью не приходил.

Тартуга вернулся со Сбора в свой кабинет, раздумывая, чем сейчас лучше всего заняться. С какого вопроса начать.

Проблем, в общем-то, было немного, но все какие-то неразрешимые. Большинство Зверей дичились, сторонились людей, предпочитая бегать по лесным территориям Племени и не желая ассимилироваться с человеческими существами.

Да и с чего бы им желать объединения с людьми? Со слабыми, мало живущими людьми?

Люди, кстати, тоже не особо стремились общаться со Зверями. Женщины, к примеру, их боялись, этот страх можно было понять, но что с ним делать? Ума не приложить! Да и мужчины, честно сказать, сразу чувствовали себя неуютно, потому что априори не смогли бы выйти из схватки с любым зверем победителем, следовательно, изначально становились вторым сортом.

В общем, переломить данную ситуацию не получалось. А нужно было. Драки за своих женщин уже вошли у зверей в привычку. Это тебе и спорт, и соревнование на звание лучшего, и, наконец, подруга в качестве приза — что еще нужно зверю? Получалось, ничего.

Еще больше проблем подразумевала другая новость, которую только что сообщил ему медицинский центр — выяснилось, что человеческая женщина, носившая от зверя ребенка, вдруг приобрела долголетие. Вернее, все признаки его.

Получается, беременность и обмен с плодом кровью придавала матери ребёнка некоторые возможности отца, так что сейчас планировалось длительное корректное исследование, какие именно.

И встал вопрос — тададам! — стоит ли об этом сообщать людям.

Тартуга уже знал, что не стоит, но данный вопрос в любом случае следовало вынести на решение Сбора.

Финансовые мелочи и проблемы в строительстве города стояли на последнем месте — Звери не чувствовали нехватки ни в том, ни в другом.

Итак, дел по горло, с чего начинать, непонятно, а в кабинете ко всему прочему находился Гнат собственной персоной.

Он развалился на диване, задумчиво прокручивая в пальцах какую-то узкую синюю ленточку и усиленно поедая её глазами.

— Гнат? Что ты тут делаешь?

— Тебя жду, — ответил друг, не отводя от своих пальцев, переплетенных синим атласом, глаз.

— Слушаю.

— Нового ничего не узнал? Про девчонку.

Тартуга устало вздохнул, уязвленный навязчивым интересом друга. Столько проблем, а его первый помощник вдруг словно сбесился и занимается только своей местью — холит и лелеет её, как хрупкую барышню.

— Ничего нового, Гнат. Одинокая, нищая девчонка, оставь её в покое.

— Нет.

И короткое слово оказалось таким ёмким, что нечего было возразить.

Было довольно странно и даже неприятно видеть друга в таком неожиданном амплуа. Одно дело — честная драка за благосклонность самки, совсем другая — травля слабых.

— Она не заслужила мести. У нее ничего нет!

— Ничего, говоришь, — прищурился Гнат. Тартуга не любил, когда его друг становился таким — звериное проглядывало так явно, что вставал вопрос, кто кем управляет. — Мне нужен адвокат!

— А адвокат зачем?

— Тартуга, — лениво протянул Гнат. — Я вижу, что ты мною недоволен. Думаю, ты не понимаешь. А ну, иди сюда.

— Зачем?

— Ладно, не иди. Просто наклонись чуть ближе.

Стоило Тартуге наклониться, как Гнат быстро сунул ему под нос синюю ленту.

Запах, до боли знакомый запах убийцы и мучителя тут же ударил тому в голову. Ленточка пропахла им так плотно, что разум моментально покрылся пеленой, закрывающей человеческую часть от зверя, когда тот выходил на первое место.

— Ну так что, Тартуга? — донесся до него вкрадчивый голос.

— Хорошо, — с трудом сдерживая желание зарычать или разорвать что-нибудь, ответил тот. — Будет тебе адвокат.