Соль под кожей. Том первый

Глава двадцать шестая: Лори

Глава двадцать шестая: Лори

Настоящее

— Вот же жопа. — Я прокручиваю ладони на руле, разглядывая знакомую вывеску спортивного клуба, от которого дала себе обещание держаться подальше. — Что, блин, за говнище у тебя в башке, Ван дер Виндт?

Я была уверена, что еду в противоположную сторону.

Потом меня отвлекли звонком с работы и подсознание решило выбрать более безопасный, знакомый маршрут. Никак по другому этот финт ушами я объяснить не могу, потому что точно рулила в другой фитнес-центр.

Сейчас девять с копейками утра, и это первый раз, когда я приехала так рано — обычно, приезжала вечером, после рабочего дня. Но Завольский-старший с легкой руки приказал Андрею выписать мне пару оплачиваемых выходных, чтобы я как следует выспалась, уладила последние дела с приготовлением к свадьбе и выглядела свежей, когда буду говорить его сынку «Да». Хотя, формально, «да» я скажу ему сегодня в обед — мы встречаемся в ЗАГСе, чтобы формально поставить подписи и на свидетельстве о браке, и на брачном договоре, который я увидела в глаза всего пару дней назад. Чтобы окончательно дожать свой образ «бескорыстный туповатой пчелки», пришлось сделать вид, что брачный договор меня настолько не интересует, что я ни разу о нем даже не поинтересовалась. А когда Завольский-старший как бы между делом об этом упомянул, пожала плечами и сказала: «Конечно, я все подпишу». Содержимое оказалось самым тривиальным — в случае развода, я не получу ни имущества, ни денег, останусь с голой задницей. Вещи, которые я имею право оставить, должны быть куплены за мои деньги и использоваться только мной личной. То есть, условно, с момента подписания брака мне придется вести строгий контроль за всем, что я покупаю и, прости господи, собирать чеки. Потому что если Андрюшенька совершит акт невиданной щедрости и даст мне немного «взаймы» на покупку нового авто, после развода это авто так же останется ему.

Грабительский договор, если честно. И хоть я нацелилась на все их бабло, оно интересует меня совсем не для того, чтобы набить собственные карманы.

Я еще раз окидываю взглядом почти пустую стоянку. Стоит только здоровенный черный внедорожник, но это, видимо, кого-то из покупателей техно-мупермаркета, который находится в этом же здании с другой стороны, и маленькая, прости господи, женская машинка. Ну кто еще может заниматься в девять утра? Аншлага, как в вечерние часы, точно не будет, и я надеюсь, что не столкнусь с Вадимом. Если это случится — значит, самое время задуматься о том, почему проведение все время сталкивает нас нос к носу.

Закидываю на плечо сумку, выхожу и бегу по ступеням, прикидывая, сколько времени потрачу на тренировку, чтобы потом успеть в салон красоты, где у меня «свидание» с визажисткой — решили подстраховаться и сделать пробный полный грим, чтобы проверить, что мои татуировки будут надежно спрятаны.

Переодеваюсь, накидываю сверху большую балахонистую кофту и повыше натягиваю толстые носки — в зале действительно «свежо», а заниматься на холодную я не люблю.

О том, что «секвойя» там, я узнаю по запаху. Это уже просто пипец и ни в какие рамки — здесь минимум метров десять потолки и зал размером с ангар для «Боинга», но я чувствую этого придурка нюхом, как собака. Быстро осматриваюсь. И сразу замечаю эту «шпалу» около лавки для жима штанги. Даже не удивляюсь, что в эту минуту там лежит бабское полуголое тело, и делает вид, что у нее вот-вот развяжется пупок под пустым грифом, и без страхующего никак.

Разворачиваюсь и иду в противоположном направлении.

Я успеваю позаниматься минут сорок когда вспоминаю о том, что с момент моего последнего сообщения Сергею прошло больше суток, а я обещала себе держать его на крючке до Дня Х, и не вести себя как стерва на тот случай, если он захочет снова пооткровенничать. От Сергея у меня уже четыре сообщения, одно из которых — буквально час назад. Сделал селфи в машине с улыбающейся во весь рот рожей, и написал, что уже так привык к моим сообщениям, что рука сама тянется проверять телефон. В последние дни ведет себя просто как шелковый, поэтому в качестве бонуса тоже отправляю ему себяшку, нарочно натянув козырек бейсболки по ниже, так, чтобы было не разобрать черты лица, еще и сверху натягиваю капюшон. Пишу какую-то фигню, отсылаю и возвращаюсь к своим железкам.

Хотя, кого я обманываю? Как бы сильно я не пыталась сосредоточиться на тренировке, приходится буквально силой заставлять себя не искать взглядом знакомую фигуру. И даже выкрученная до отказа музыка в наушниках не решает проблему. Зато я замечаю кое-что другое, точнее, кое-кого — ту бабищу, с которой они вместе ушли из зала, кажется, несколько недель назад. Интересно, сегодня из зала Вадим уедет с новой добычей или старая офигеет от такой наглости и наведет шороху? Даю себе мысленную индульгенцию поглазеть на разборки, если дойдет до взаимного выдирания волос.

Я успеваю закончить тренировку в намеченное время, и отправляюсь в зону для растяжки, чтобы прокататься на ролике, и расслабить немного забитые после напряженной тренировки мышцы. Девица, которую страховал Вадим, тоже здесь, еще и вместе с подружкой. Делают вид, что занимаются йогой, хотя что-то оживленно обсуждают. Я не долго борюсь с искушением послушать, о чем они говорят, выключаю звук в наушниках, но продолжаю делать вид, что меня в данный момент не интересует никакая другая форма жизни, кроме собственной.

— Серьезно?! Не взял твой номер?!

— Прикинь! Я сначала намекала, потом в лоб сказала, что у меня может освободиться вечер и мы можем куда-то вместе сходить…

Рассказчика запинается, потому что к нам, как в лучших традиция турецких сериалов, присоединяется еще одна участница кружка «соблазнённых шпалой» и девицы какое-то время держат рот на замке. А потом снова начинают обсуждать, какие пошли ужасные мужики и не понимают намеков.

Я честно пытаюсь себя сдерживать. Буквально держу руками челюсти, воображая, что это намордник, но, если гадости суждено вывалиться из моего рта — она все равно будет сказана.

— Мужики всегда все понимают, — говорю достаточно громко, вставая и одновременно снимая наушники. — Но если бабское тело им не интересно, они очень профессионально прикидываются шлангами.

Лучше всего выражение лиц всех троих можно описать одной фразой — рыбки на выкате.

И просто замечательно, что прямо сейчас я могу просто подняться и свалить. Сделал гадость — сердцу радость, или как там говорят?

Но приходится задержаться около стойки с бутылками, где я обычно снимаю перчатки, отключают запись тренировки и держу свои спортивные принадлежности и ключи от ящика. Успеваю сделать глоток, прежде чем в ноздри ударяет запах, который для меня уже стал чем-то вроде личного проклятия. Я пытаюсь не дышать, когда понимаю, что Вадим стоит прямо сзади, так близко, что я спиной чувствую тепло его тела. И только потом соображаю, что наши бутылки стоят рядом и он тянется через меня, чтобы ее достать.

Задевает рукой мою плечо.

От контакта голой кожи едва не подпрыгиваю на месте.

Не могу даже пошевелиться, и моя рука с зажатой бутылкой лежит на столешнице, как приколоченная. Вадим делает глоток, возвращает свою на место, но тоже не спешит убирать свою. В реальности проходит всего несколько секунд, но ощущения такие, будто время лично для меня законсервировалось в вакууме и стало течь максимально медленно.

Наши руки так близко, что я могу разглядеть страшные оскаленные пасти на его татуированном предплечье. Что-то гротескное, без определенной формы, но с острыми гранями и как будто рваными линиями, черно-серое, с вкраплениями красного и оттенка ржавчины. Кажется, чем больше я смотрю на татуировку — тем глубже погружаюсь в изображенный на ней хаос. Я уже где-то в той пропасти, откуда мое решение никогда и никому не давать второй шанс, больше не кажется таким уж умным. Как минимум, я могу не быть такой категоричной раз в жизни и дать ему шанс.

А потом мое внимание переключается на назойливо мельтешащую впереди тень.

Это та полуголая девка, которая жаловалась подружке, что моя «секвойя» совсем ничего не понимает в намеках. И сейчас эта бестолковая курица таращится на меня прищуренными от злобы глазами. Как будто тот факт, что она положила на него глаз, автоматически делает Вадима ее собственностью.

Я успеваю отметить еще один тревожный звоночек в дополнение к тому, что мое обоняние и так слишком ярко реагирует на этого типа.

Я, мать его, назвала его «моим».

Нездоровая фигня.

Абсолютно мне несвойственная.

А, значит, нужно прекращать балансировать на грани и валить от него подальше. Желательно — в объятия другого подходящего мужика, чтобы и послевкусия в памяти не осталось.

Но вместо этого я окончательно слетаю с тормозов, и вместо того, чтобы оставить Вадима другой охотнице, слегка отклоняюсь, завожу руку за спину и абсолютно по-хозяйски сжимаю пальцы на его бедре. Чувствую, как под тканью спортивных штанов его мышцы мгновенно каменеют. Откидываю голову на его крепкую грудь. Удовольствие от взгляда девицы, которым она оценивает мое маленькое представление стоит гораздо больше, чем следующие несколько часов, которые я буду есть себя поедом за эту слабость.

Надеюсь, «Секвойя» не испортит мне все удовольствие, внезапно отшвырнув куда-то метров на пять?

Но он, похоже, не собирается этого делать. Единственное, что я чувствую — его ладонь, которую он, в свою очередь, заводит мне на живот, опуская пальцы чуть ниже той линии, где заканчивается край моего безразмерного балахона.

Черт.

Если эта любопытная девица не свалит прямо сейчас — мы займемся сексом у всех на глазах.

Я чувствую его пальцы так отчетливо, будто они лежат прямо на моей коже, а не на нескольких слоях одежды выше. Непроизвольно втягиваю живот, когда он ведет еще ниже, останавливаясь ровно у той грани, за которой этот похожий на обнимание жест, перестанет быть приличным. Мне хочется плюнуть на все, повернуть голову и увидеть выражение его офигенного лица в этот момент. Но в эту же минуту я отчетливо понимаю, что это точно будет еще одна плохая идея. Многовато их для одного утра. Зачем меня вообще черт дернул публично заявлять права на этого мужика? Буду теперь для каждой бабы, которая на него глаз положит, устраивать приватное шоу?

Стоп, Ван дер Виндт. Остановись, пока тебя не занесло слишком далеко. Вспомни, что сегодня ты видишь его в последний раз. Точно в самый последний, потому что эти финты либидо, ревность и собственичество — очень нездоровая фигня.

Пока я уговариваю себя отказаться от этого роскошного, созданного природой генетического набора, девка сваливает с горизонта. Нужно отодвинуться, придумать какую-то подходящую шутку на этот счет, но в башке ровно одна мысль — он, блин, хочет меня так же, как я его, или меня штормит исключительно индивидуально?

И снова приходится напомнить себе, что мне должно быть все равно на любой из вариантов. Что-то в моей бренной жизни изменится от того, что я обнаружу безразличие на этой наглой роже? Абсолютно точно нет. Что изменилось бы, если бы потрахались для взаимного удовольствия? Только количество эндорфинов в моей крови — тоже абсолютно временное явление, никак не определяющее привычный ход моей жизни.

Я предпринимаю попытку отодвинуться, но он предугадывает бегство и перекрывает путь, запечатывая второй рукой единственный путь на свободу. Чуть сильнее надавливает пальцами на мой живот, заставляя прогнуться в пояснице, из-за чего я оказываюсь почти полностью прижата к его телу, а выглядит так, будто сама все для этого сделала.

— Может, отвалишь уже? — говорю достаточно громко, чтобы он услышал, но при этом не привлекая внимания окружающих.

— Что это за фокусы? — спокойно, без тени злости или раздражения, интересуется Вадим.

Разве он не должен хрипеть, психовать или, на крайний случай, тяжело дышать? Если визуализировать, где сейчас находится моя задница, то даже с учетом нашей разницы в возрасте, это должно вызывать в нем хоть какие-то эмоции.

Похоже, я тут единственная, кого все произошедшее вышибло из колеи.

— Это естественный отбор, — огрызаюсь, хотя не собиралась этого делать.

— А поподробнее?

Я делаю мысленный вздох и в том крохотном пространстве в клетке из его рук, все-таки совершаю маневр, разворачиваясь к нему лицом. С точки зрения того, что теперь никакая часть моего тела не трется об эти выразительные стальные мускулы — все в порядке. Но смотреть на него вот так глаза в глаза — это крайне фиговое стратегическое решение. Потому что я чувствую себя бесхарактерной коброй, которая готова выскочить сразу из всей одежды только потому, что у него настолько синий, непроницаемый взгляд.

«Ты сама выбираешь, кто и почему окажется в твоей постели, — очень вовремя звучит в голове урок жизни от Данте, — не твое либидо, не твое одиночество, а твой холодный, лишенный эмоций мозг. Не выбирай мужика, если не в состоянии контролировать свои чувства рядом с ним, потому что, когда он это поймет — а он обязательно поймет — ты станешь его заложницей».

Заложницей я больше не буду никогда.

Фантомные боли прошлого очень живо напоминают бессонные ночи, мокрую от слез подушку и телефон в моей руке, с которым я боялась расстаться, чтобы не пропустить долгожданное сообщение или звонок. И все это — ради человека, который просто меня использовал. А потом хвалился своим друзьям, что приручить малолетнюю дуру было вообще плевым делом, и теперь он может водить ее за нос и вешать на уши любую лапшу, потому что она все равно схавает.

Что со мной было бы, если бы Сергей «вовремя» не отвалился?

Ответ настолько очевиден, что это окончательно приводит меня в чувство.

— Убери руки, — на этот раз я говорю достаточно громко, чтобы на мой голос повернулся стоящий неподалеку дежурный тренер. Если я повторю это еще на пол октавы выше — ему придется вмешаться. На то и расчет. — Мне нужно в туалет, и если ты меня не отпустишь, мне придется либо написать тебе на ноги, либо позвать на помощь. Как ты понимаешь, у меня нет никакого желания делать лужу под себя.

Подсознательно, я жду хотя бы какую-то реакцию. Пусть бы он хоть бровью дернул, в конце концов. Но лицо Вадима больше похоже на ту бездушную непонятную сущность, так филигранно вытатуированную на его руке. Помедлив еще какую-то долю секунды, он убирает руку, но прежде чем я успеваю упорхнуть, придерживает меня за локоть и, наклонившись к моему уху, шепчет:

— Мне на всех на них по хуй, но из нас двоих тормозишь только ты.

У него роскошный бархатный голос, и за этот шепот я готова была бы даже доплачивать.

Чтоб ему провалиться.