Союз двух сердец

Глава восьмая

Впервые за все время их необычных отношений Сейджи перестал сдерживать себя, дав волю чувственности, которой щедро был наделен и которую Нора еще раньше почувствовала в нем. Поцелуй его, еще более властный, чем тот, когда он завладел губами полуголой, только что вышедшей из бассейна девушки, в сто раз откровенней, чем те притязания, что он предъявлял на нее, когда она прилетела к нему в Ванкувер, — этот требовательный, ищущий поцелуй, казалось, вбирал в себя всю Нору.

И в то же время, необъяснимо для нее самой, поцелуй обещал так много…

Я удовлетворю любое твое желание, говорил он. Я шаг за шагом распалю тебя, пока мы не позабудем все запреты, ведь ты дала мне свободу действий, и я воспользуюсь ею. Ошибиться в его намерениях было невозможно. Сейджи скользнул руками вдоль спины Норы. Господи, помоги мне, мелькнуло у нее, когда она ощутила это прикосновение и тут же отозвалась на ласку. Может, я и не люблю его… пока. Но я хочу его, страстно желаю всем своим существом. Нора предвкушала уже, как он разденет ее и овладеет ею. И чуть не пошатнулась, когда он вдруг отодвинулся, держа ее на расстоянии.

— Ты знаешь, — сказал Сейджи, — уже поздно. И нас ждут другие дела.

При мысли об этих «других делах» Нора покрылась краской смущения. Она дала ему отвести себя в ванную комнату. По всему было видно, что служанка уже все приготовила. Вода в большом кедровом чане парила, распространяя благоухание. Ведерко, черпак и все остальное, чем пользовалась Мичико неделю назад, было расставлено рядом со сточным отверстием.

Итак, ей предстояла процедура омовения своего мужа.

— Мичико убрала твою одежду и остальные вещи в шкаф, — как ни в чем не бывало произнес Сейджи, показав в сторону своей спальни. — Советую тебе снять кимоно. Иначе оно все вымокнет.

Сейджи разделся, повесил одежду на крючок в стене и сел на низенький табурет. Нора, стыдливо отведя взгляд, последовала его совету и накинула прекрасное кимоно с журавлями на одну из вешалок, обитых атласом. Она остановилась. Почему все вещи перенесли сюда, к нему? Неужто ради одной-единственной ночи? — недоумевала Нора. Ведь завтра…

Внезапно она вспомнила, что и Айко, и слуги ничего не знают об их сделке и ожидают, что она теперь будет делить с Сейджи его комнату. В то время как сама она, едва все кончится, оставит его ложе. Ей придется скользнуть на свой собственный футон и взять себе за правило принимать душ после того, как Сейджи уйдет на работу.

Нора вернулась обратно в ванную в лифчике и кружевных трусиках. Она зачерпнула воду кувшином и медленно вылила на Сейджи. Затем принялась мыть его густые темные волосы душистым шампунем. Одновременно она кончиками пальцев массировала ему кожу головы.

Все это не шло ни в какое сравнение с тем, что ей предстояло. Но ему было приятно — он постанывал от удовольствия, а шея и плечи заметно расслабились.

— Какое блаженство, когда ты вот так касаешься меня, — тихо прошептал Сейджи; он протянул руку и погладил изгиб ее бедра.

В ответ Нора отступила назад и вылила ему на голову кувшин воды.

— Тебе лучше закрыть глаза, если не хочешь, чтобы в них попал шампунь, — напомнила она.

Сейджи хмыкнул.

— В деревнях живут люди настолько бедные, что могут позволить на всю семью, как бы ни была она велика — пять, шесть человек, лишь одну горячую ванну в день… Само собой, первым принимает ванну глава семьи. Самый последний на тотемном поле вынужден ждать, пока все вымоются, и довольствоваться той водой, что остается. Обычно это невестка.

Нора, закончив тереть его руки, грудь и мускулистую спину, бросила на него пренебрежительный взгляд.

— Негигиенично и малопривлекательно. Да и несовременно.

Складки в уголках его губ стали заметней.

— Но тебе повезло, я могу позволить себе сколько угодно ванн с горячей водой. И готов разделить свою ванну с тобой. Разумеется, прежде ты должна вымыться. Это традиция, соблюдение правил гигиены. Обычно мужья не моют своих жен, но я не прочь попробовать.

Хоть это и было сказано с юмором, Нора понимала, что он не исключает ее согласия. Что ж, чему быть, того не миновать. Она откинула непослушную прядь со лба.

— Я подумаю.

Пора было двигаться дальше, тереть его упругий, плоский живот и… прочее. Иначе вода в чане остынет, а брачная ночь превратится в утро. Она неуверенно опустилась коленями на маленькую непромокаемую подушечку.

Он не даст ей отвернуться, как отворачивалась Мичико.

— Посмотри на меня, Нора. — Он взял ее за подбородок и мягко повернул голову. — Ведь я стану твоим первым мужчиной, если только ты была честна со мной. Неужели ты не хочешь посмотреть на меня? Разве тебе не любопытно взглянуть на то, что доставит тебе удовольствие?

Любопытство одержало верх. Нора перестала отводить глаза.

Конечно, она не впервые видела нагого мужчину — правда, раньше только на картинах да в фильмах. И разглядывала их с чувственным интересом. Когда они со Стэфани учились в старших классах, то однажды в летнем лагере в Каскадных горах подглядывали за мальчишками — те ныряли в воду голышом.

И все же Нора не готова была столкнуться так близко с мужскими прелестями Сейджи. Слегка ошарашенная, она взяла самую мягкую губку и начала тереть ею мускулистый мужской живот. Его орган едва заметно дернулся, и Нора отпрыгнула. По ее телу пробежали мурашки, вызванные возбуждением.

Значит, это правда… она никогда не делала этого прежде, понял Сейджи. Я у нее первый.

— Твои прикосновения там возбуждают меня… — Он дотронулся до ее руки. — А что чувствуешь ты?

— Я не обязана отвечать, — тихо бросила Нора. Она подобрала губку и перешла к бедрам и икрам, удивляясь твердости мускулов.

Нора помнила все, что делала Мичико, и в довершение, зачерпнув из чана воду, поливала ею Сейджи, пока не сошли остатки мыла. При этом вода попала и на нее, намочив тонкую ткань бюстгальтера и сделав ее почти прозрачной.

Сейджи с интересом посмотрел на нее. Он встал, но залезть в чан не торопился. Вместо этого еще раз тихо повторил предложение.

Почему бы и нет, подумала Нора, не желая копаться в себе слишком глубоко, чтобы понять причину своей покладистости. Он все равно разденет меня. И будет ласкать. И вторгнется в самые запретные места. Смущаясь, она расстегнула бюстгальтер.

Нора никогда не позировала в обнаженном виде, каким бы известным ни был фотограф.

— Думаю, с тебя хватит потереть мне спину, — сказала она; ей было не по себе от ощущения своей наготы.

Господи, до чего же она красива! У Сейджи захватило дух. Какая соблазнительная грудь… И такая округлая. Просто совершенство. А соски… Ему захотелось прикоснуться к ним губами. Он представил, как она держит на руках его ребенка и тот сосет ее грудь.

У Сейджи не было никаких прав на такие мечтания. У них ведь не настоящая свадьба, а так… деловое соглашение, услуга за услугу. Сейджи никогда не замечал за собой такой мечтательности. Впервые он хотел, чтобы женщина забеременела от него.

Он зачерпнул воду из чана и полил Норе на плечи. Она отказалась сидеть, пока он тер ее. И немного расслабилась, когда Сейджи принялся легко и в то же время основательно массировать ее спину, эту несносную часть тела, которую всегда нужно было кому-то скрести и тереть, желательно тому, у кого сильные, неутомимые руки. Сейджи мягкой щеткой тер ее поясницу, а затем между лопатками. Его прикосновения не были чувственными, но она знала, что так будет не всегда.

— А теперь поворачивайся, — произнес он наконец.

Закусив губу, Нора повиновалась.

— Ты хоть знаешь, какая ты хорошенькая? — поинтересовался Сейджи; он поменял щетку на губку и погрузил ее в ведерко с мыльной водой. — Вряд ли, несмотря на всю ту лесть и восхищение, что окружают тебя.

Нора даже не подозревала, что он может быть таким нежным. Сейджи водил губкой по ее возбужденным соскам, и каждое движение было легким, как взмах крылышек бабочки, но при этом достаточно твердым, чтобы посылать сигналы желания к самым сокровенным ее местам.

Сейджи все-таки не удержался и наклонился, чтобы потереться щекой о ее лоб — непривычная ласка тронула Нору. Но он не заменил мягкие касания губки нежными прикосновениями пальцев. Сейджи решил следовать своему плану. Это будет самым суровым испытанием его воли, его самурайской силы, унаследованной от японских предков.

Он усмехнулся: мне понадобится также твердость викингов, которую я позаимствую у своих скандинавских предков. Тогда удастся выполнить задуманное. Может, даже беспардонная наглость Джэрролда Брэта не помешает. Это по его милости мы угодили в такую переделку.

— Лучше снять трусики, — посоветовал он Норе. — Ты же не будешь в них лезть в воду.

Зрачки Норы расширились, поглотив зеленый ободок. Она повиновалась. К ее удивлению, Сейджи не проявил особого интереса к рыжеватому треугольнику. Он лишь провел там губкой несколько раз. Ему хотелось поскорее погрузиться в воду. Поэтому он передвинулся ниже, к ногам и ступням. И в завершение вылил на Нору ведерко горячей воды, осторожно, чтобы не намочить волосы.

А теперь — в воду.

Может, он хочет заняться любовью там. Хотя мысль об этом и возбуждала Нору, она сомневалась, что окажется способной на акробатические трюки, будучи неискушенной в таких делах. Но в следующую секунду поняла, что ей не о чем беспокоиться. По крайней мере сейчас. Сейджи махнул ей на сиденье с одной стороны, а сам сел напротив. Их колени даже не соприкасались. А о соблазнительных позах и речи не было — оба по самую шею погрузились в горячую, с травяным запахом воду.

Умиротворенно вздохнув, Сейджи закрыл глаза. Нора оказалась предоставленной самой себе и принялась изучать его лицо. В его чертах было мало японского, но Нора решила, что от матери Айко и бабки Юкико он унаследовал ту самую загадочность восточного человека. И мог скрывать от окружающих свои самые сильные эмоции.

Через некоторое время вода остыла.

— Пора вытираться и готовиться ко сну, — открыв глаза, заметил Сейджи.

Нора вновь испытала неловкость, только во сто крат большую. Она вытиралась насухо огромным полотенцем, стараясь не смотреть на Сейджи. Наконец он бросил полотенца в бамбуковую корзину, щелкнул выключателем, и ванная погрузилась в темноту. Жестом он пригласил Нору подняться по трем широким, низким ступеням, ведущим в спальню, и тоже вышел из ванной, задвинув за собой створки фусума.

Даже если зайдет прислуга, чтобы убраться, никто не потревожит их. Сейджи задул несколько масляных ламп, освещавших комнату, но оставил ту, что стояла на низеньком столике и освещала его футон.

После купания нагишом Нора чувствовала еще большую неловкость и направилась к шкафчику, где лежали ее вещи, чтобы взять ночную рубашку.

И тут же крепкая рука схватила ее за плечо.

— Не будет моя жена спать в ночной рубашке, — заявил Сейджи.

Как Нора ни старалась побороть себя, ее нижняя губа задрожала.

— Погаси хотя бы свет, — шепотом попросила она.

Он удивился.

— Но почему, ведь мы уже видели и касались друг друга без одежды? Ты не забыла?.. Это же наша брачная ночь.

Нора покорно вернулась к футону и легла. Жесткая, удлиненной формы подушка была предназначена для шеи. Нора не посмела натянуть на себя покрывало из боязни, что снова вызовет недовольство.

Сейджи помедлил немного, любуясь ею. Затем улегся рядом. Теперь мне предстоит одна из самых трудных задач в моей жизни, подумал он. Надеюсь, я справлюсь.

Он просунул свою мускулистую ногу меж ее ног и наполовину закрыл Нору собой. Затем, поцеловав ее в губы и склонив голову, страстно приник к одному из сосков. И сразу же второй сосок набух, требуя такого же внимания. Одновременно импульсы желания, пробужденные Сейджи, донеслись со скоростью света туда, где Нора больше всего хотела этого мужчину, — донеслись так, будто всегда знали путь.

У нее невольно вырвался стон, и Сейджи понял, что, несмотря на свое нежелание, она испытала удовольствие. Он принялся за другую ее грудь и затем как бы невзначай покрыл дорожкой поцелуев живот. Легкое, словно перышко, прикосновение сказало ему о том, что она истекает желанием, что, несмотря на девственность и отчужденность, она разыгрывала прежде свое безразличие к нему. Он готов уже был разрушить преграду и войти в нее, но вдруг задумался. Если я сделаю это сейчас, то сожгу за собой все мосты, напомнил он себе. Я воспользуюсь той единственной возможностью близости с ней, что имею. Как глупо было соглашаться лишь на одну-единственную ночь в ее объятиях…

Он сделал над собой усилие и, неохотно выпустив Нору из объятий, задул пламя лампы.

— Ч-что такое? — пробормотала Нора, разгоряченная ласками.

— Что-то я не в настроении сегодня, дорогая, — ответил он, понимая, что его слова здорово смахивают на злую шутку. — У меня, видишь ли, болит голова.

Он повернулся к ней спиной и сделал вид, что заснул. Нора лежала в темноте, уставившись в потолок. Она была потрясена, возбуждена и оскорблена. Он что, чурбан бесчувственный? Совсем без совести? — спрашивала она себя. Или это лишь одна из граней его мести… неотъемлемая часть унижения, которое она должна вынести ради тети? Ей вдруг пришло в голову, что, может быть, он надеялся на ее отказ, на то, что она нарушит уговор, и тогда он ничего не будет ей должен.

Каковы бы ни были его намерения — а он мог придумать немало способов унизить и оскорбить ее, — Норе удалось заснуть лишь в два часа, и все для того, чтобы через каких-то четыре с половиной подпрыгнуть от бешеного трезвона, который издавал будильник Сейджи. Она вскочила и села в постели, ничего не соображая. Потом, придя в себя, прикрылась покрывалом. Впервые она просыпается и рядом с ней лежит мужчина.

Но не тут-то было.

Сейджи уже успел одеться. На нем был превосходный костюм, дорогая рубашка и итальянский шелковый галстук. Он стоял и смотрел на Нору сверху вниз. Трудно было разобрать выражение его лица.

— Преуспевающий бизнесмен обязан вставать рано, если хочет победить конкурентов, — произнес он тоном преподавателя, поучающего нерадивого ученика.

Нора взглянула на электронные часы, стоявшие на низеньком столике около футона. Было без малого семь.

— Ты идешь на работу? Сегодня? — изумилась Нора.

Он пожал плечами.

— А что тут такого?

Похоже, медового месяца не предвидится. Что ж, плевать. Едва ли они похожи на обычных молодоженов.

— Как хорошо, что я в отпуске. Не надо просыпаться, торопиться, бежать куда-то. Красота!

В уголках его губ наметилась усмешка, намекавшая на счет не в пользу Норы.

— Ошибаешься. В Японии у замужних женщин есть определенные обязанности. Так же как и я, ты должна завтракать с моей матерью в семь часов, если мы находимся дома. Понятно, к этому времени уже должна быть готова моя коробка с обедом.

Норе оставалось чуть больше десяти минут, чтобы собрать обед. Она отбросила покрывало, доставив ему удовольствие наслаждаться открывшимся видом, и, подойдя к стенному шкафу, где висела ее одежда, сдернула с вешалки юката, которое надевала уже несколько раз с тех пор, как приехала в Киото. Ей некогда было надевать трусы и лифчик; она запахнула кимоно и туго затянула пояс вокруг талии.

— Левая поверх правой, — подсказал ей Сейджи, улыбаясь. — Правая сторона поверх левой — для покойников.

Нора закатила глаза, недовольная его насмешкой, а также живучестью японских обычаев. Исправив ошибку, она поспешила на кухню. Там Шигеко раскладывала на завтрак маринованные сливы, расставляла суп мисо с сушеными морскими водорослями и сырым яйцом, пиалы с белым рисом и зеленый чай.

Шигеко ни слова не знала по-английски.

— Бенто? — вопросительным тоном произнесла Нора.

Улыбаясь, Шигеко подала емкость для обеда — лакированную коробку круглой формы, с твердой ручкой и двумя отсеками, каждый из которых закрывался отдельно.

Не имея ни малейшего понятия о том, что в нее следует положить, Нора заглянула в крошечную кладовку Амундсенов. Поварихой она была никудышной, не смогла бы приготовить и простейшее блюдо из тех, что показывают по телевизору. Она оглядела батарею баночек, коробочек и пакетиков в целлофане, выстроенных на полках. И не нашла ничего знакомого. Даже картинки с нарисованным на них содержимым ничего не говорили ей. Иероглифы на этикетках тоже мало помогали.

Как назло, единственным, что она нашла, были рисовые крекеры, круассаны, банка сардин и еще одна банка, оказавшаяся томатной пастой. Отчаявшись, Нора приготовила для Сейджи бутерброд из сардин и томатной пасты, воспользовавшись одним из круассанов. Вдобавок к этому в коробку отправились крекеры и банан.

За столом Нора вручила коробку Сейджи, опустив при этом глаза. Она была уверена, что за невозмутимым взглядом его пронзительных серых глаз прячется насмешка. Этой ночью я дала маху, позволила ему разгорячить себя, думала Нора. Ладно, больше этого не случится, уж я постараюсь.

Сейджи краем глаза наблюдал за Норой. Он раскаивался в том, как обошелся с ней.

Но мне нужно другое, думал он. Если удастся завести ее так, что она потеряет голову в своем желании ко мне, но я не стану удовлетворять его, тогда она, возможно, захочет больше, чем одну ночь. К несчастью, Сейджи отнюдь не был сторонником длительного воздержания.

Последующие дни они соблюдали нейтралитет. Нора продолжала мыть своего мужа, но никаких поползновений с его стороны больше не было. Шигеко снова стала собирать ему обед. Эта короткая передышка позволила Норе немного расслабиться, но стоило ей уединиться с Сейджи, как она становилась сама осторожность. Он не позволял ей надевать ночную рубашку или спать отдельно. В то же время вовсе не пытался сблизиться с ней.

Я хочу быстрее покончить с моим обязательством, злилась Нора, меряя шагами сад однажды утром. Оно висит надо мной как дамоклов меч, и я не в состоянии выносить это. На беду, каждый раз, когда ее одолевали подобные мысли, слабый, но настойчивый голос совести возражал ей. Очнись, Нора Брэт, твердил он. Ты знаешь, что хочешь то, что он еще не предложил тебе, и хочешь сама, по доброй воле. И его неожиданная потеря интереса к твоей персоне сводит тебя с ума.

Она собиралась первой сделать шаг к сближению, но тут, через неделю после их свадьбы, Сейджи сообщил, что уезжает в очередную командировку в Китай, а затем во Вьетнам. На три недели.

В день отъезда он подарил ей долгий, чувственный поцелуй. Потом сел на заднее сиденье лимузина и уехал в аэропорт. Едва машина скрылась из виду, как Нору уже начали одолевать воспоминания о руках, обхватывавших ее, о языке, нетерпеливо раздвигавшем ее губы.