Спасая Куинтона

Глава 10

23 мая, восьмой день летних каникул

Время начинает размываться. Каждый новый день похож на предыдущий. Прошло четыре дня с тех пор, как мы виделись и общались с Куинтоном, и я чувствую, что скоро взорвусь от отсутствия движения вперед. Пытаюсь скрыть упадническое настроение от Леа и моей мамы, но это довольно тяжело, когда они могут читать меня, как открытую книгу.

— Ты уверена, что не хочешь пойти с нами на обед? — спрашивает Леа, забирая свою сумочку с компьютерного стола в комнате для гостей. Сегодня выходной, она и ее дядя уходят, чтобы что-нибудь поесть. — Мы могли бы пройтись по магазинам позже.

Качаю головой, лежа на кровати и положив руки за голову.

— Я очень устала. Думаю, мне просто нужно немного вздремнуть.

— Возможно, ты устала, потому что продолжаешь просыпаться посреди ночи, — говорит она. — В последнее время ты чертовски неспокойно спишь.

Потому что мне продолжают сниться мертвые и те, кто скоро могут быть мертвы, если я так и не смогу найти способ помочь Куинтону.

— Да, я знаю… у меня столько всего в голове.

Она смотрит на меня подозрительно, как будто может прочитать мои мысли и знает, что как только она уйдет, я отправлюсь к Куинтону второй раз за день посмотреть, может кто-то мне ответит.

— Нова, я знаю, что ты пересматриваешь видео Лэндона.

Не уверена, как реагировать на ее слова, и, к счастью, мне не приходится, потому что ее дядя заглядывает в комнату, прерывая нас.

— Девочки, вы готовы? — спрашивает он. Он мужчина среднего роста, с редеющими волосами и приветливыми глазами. Довольно дружелюбный на вид. Обычно он носит деловой костюм, когда я его вижу, но сегодня он одет в джинсы и старую красную футболку.

— Нова с нами не едет, — отвечает ему Леа, перекидывая ручку сумки через плечо. — Она устала. — Она бросает на меня взгляд, дающий понять, что нас ждет разговор по ее возвращении домой.

— О, это очень плохо, — огорчается он, входя в комнату. — Я собирался пригласить вас в «Бейкер и Нэнси». Слышал, они готовят отличные стейки.

— Может, в следующий раз, — с сожалением вторю я ему. — Думаю, мне нужно немного поспать.

— Ладно, но, если передумаешь, позвони Леа, и мы встретимся, — говорит он, отступая к порогу.

— Хорошо, звучит неплохо, — улыбаюсь на прощание, а затем отворачиваюсь, приклонив голову к подушке.

Слышу, как дядя Леа что-то говорит ей, когда они уходят, и это звучит похоже на:

— Ты уверена, что она в порядке? Она выглядит действительно измотанной. — Я не могу не задаться вопросом, насколько погано я смотрюсь, если незнакомый человек может это заметить.

Спустя несколько минут в доме становится тихо. Кондиционер мерно пощелкивает. Солнце светит через окно. Я начинаю любить тишину, потому что она устраняет все обеспокоенные взгляды и вопросы, которые преследуют меня. Будь моя воля, я бы не разговаривала с мамой, пока не разберусь во всем этом дерьме, но как будто прочитав мои мысли, внезапно звонит телефон, и я, даже не глядя, знаю кто это.

Вероятно, я бы не ответила на звонок, но у нее может быть информация об отце Куинтона, поэтому дотягиваюсь до тумбочки и беру трубку.

— Привет, — говорю я, перекатившись на спину и уставившись в потолок.

— У тебя усталый голос, — обеспокоенно отвечает мама. — Ты высыпаешься?

Интересно, говорила ли она с Леа по поводу моего недосыпа или, что еще хуже, если Леа рассказала ей о моих просмотрах видео Лэндона, хотя я думаю, что это, наверное, первое, что моя мама спросила бы меня, если бы знала.

— Да, но я думаю, что это из-за разницы во времени, — это всего лишь отговорка, поскольку разница всего час, и я к этому уже привыкла.

— Надеюсь, ты достаточно отдыхаешь, — она тяжело вздыхает. — И прошу тебя, не перенапрягайся.

— Хорошо, — чувствую, как ложь жжет мою грудь. — Есть какие-нибудь новости от отца Куинтона?

— Да… — отвечает она нехотя, и я чувствую неладное. — Все прошло не очень хорошо.

— Что случилось? — спрашиваю ее, садясь в постели.

— Я просто не знаю, сработает ли это, — говорит она. — Сделает ли он что-нибудь, чтобы помочь сыну.

— Почему нет? — я так расстроена, что почти кричу.

— Дорогая, я думаю, это все намного сложнее, чем мы представляли, — говорит она мягким материнским тоном, который использует, когда знает, что я на грани срыва. — Я имею в виду, что, поговорив с ним несколько минут, у меня сложилось впечатление, что у них много проблем. Не только между ними, но и у самого Куинтона, и что его отец предпочел бы избежать всего этого.

— Я знаю, что у него проблемы, — поднимаю свою задницу с кровати и оглядываю комнату в поисках сумки. — Вот почему я здесь, я пытаюсь помочь ему.

— Да, но… его отец был так расстроен по телефону и совсем не по тем причинам… — она затихает, а затем прочищает горло, немного прокашлявшись. — Послушай, милая, я знаю, что ты действительно хочешь помочь ему, но, возможно, ему нужно больше помощи, чем ты сможешь дать.

— Как ты думаешь, его отец приедет сюда, чтобы помочь ему? — спрашиваю, сняв сумочку со спинки компьютерного стула и вынимая из нее ключи от машины. — Если ты поговоришь с ним еще раз?

— Я не уверена… но попробую постараться, пока ты там, — говорит она настойчиво. — Пожалуйста, Нова, возвращайся домой.

— Не могу, пока точно не буду знать, что его отец поможет ему, — выхожу из комнаты, направляясь к двери. — Слушай, мам, мне надо идти. Я позвоню тебе позже, ладно? — я не жду, пока она ответит. Знаю, что становлюсь грубой, переживая за нее. Но моя надежда на отца Куинтона только что угасла.

Мне нужно увидеть Куинтона прямо сейчас. Нужно убедиться, что он в порядке. Нужно спасти его.

Каким-то образом.

Я начинаю ненавидеть эту дверь. Ту, что вся в трещинах. Ту, что держит Куинтона с одной стороны, а меня с другой. Разделитель. Если бы я была достаточно сильной, я бы выбила ее, но это не так, и поэтому все, что я могу сделать, это стучать в нее.

— Кто-нибудь откройте эту чертову дверь! — кричу, чувствуя, как силы покидают меня, пока я стучу кулаком. — Пожалуйста! — Мой голос эхом раздается на многие мили, словно это единственное, что существует.

Разочарованно опускаюсь на землю, чувствуя себя изможденной. Я хочу сдаться, но продолжаю видеть лицо Лэндона той ночью, когда мы лежали на склоне холма в нашу последнюю встречу. Что-то было в его глазах, и я видела это. Грусть. Боль. Внутренние страдания. Этот взгляд будет преследовать меня до конца моей жизни, неважно, сколько времени пройдет. Я не хочу учиться с этим жить снова, но, если оставлю Куинтона сейчас, мне придется, потому что я вижу тот же взгляд в его глазах. Я не позволю ему умереть, как позволила Лэндону.

Поэтому я сижу на разгоряченном бетоне, который ошпаривает кожу, уставившись на дверь — единственный барьер между правдой и мной. И я отказываюсь сдвинуться с места, пока она не откроется. Что в конце концов и происходит. Уже довольно поздно, и солнце исчезает за горизонтом за моей спиной, дверь открывается и появляется Тристан, одетый в клетчатую рубашку с расстегнутыми пуговицами и длинными рукавами и джинсы, как будто здесь совсем не жарко. Он вздрагивает, когда видит меня, но, кажется, не особо удивлен. Ероша свои грязные светлые волосы, он зевает, растягивая руки и ноги.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он спокойно, опустив руки.

Его спокойствие раздражает меня, и я хмуро смотрю на него, голод, жажда и усталость — плохое сочетание. — Я стучала в дверь. Почему ты не отвечал?

Его глаза поднимаются к небу, как будто он размышляет над тем, что я сказала.

— Не слышал, чтобы кто-то стучал… Куинтон врубил свою музыку. Может быть, поэтому я не слышал.

До меня доносится звук музыки, играющей где-то внутри, но все же.

— Могу я поговорить с Куинтоном? — спрашиваю я. Его рот открывается, и я поднимаю руку, заставив его замолчать. — И не говори мне, что его нет, потому что ты только что проговорился, что он слушает музыку.

Его губы поднимаются в полуулыбке.

— Я собирался сказать да, заходи. В любом случае ты не должна находиться здесь одна. Это небезопасно, — он протягивает мне руку. — Особенно, когда солнце зайдет за горизонт.

— Оу, — я хватаю его за руку и позволяю ему поставить себя на ноги, неуверенная, будет ли мне действительно безопаснее внутри. — Звучит так, будто здесь живет куча вампиров, и они собираются выйти и выпить мою кровь после заката, — шучу я, запинаясь, потому что устала и хочу есть и пить. Я сидела снаружи, наверное, пару часов и думаю, что шея сзади успела загореть.

Голубые глаза Тристана постепенно скользят вверх по моим длинным ногам, шортам, обтягивающей белой майке и останавливаются на моих глазах.

— Не вампиры, но я уверен, что здесь многие захотели бы попробовать тебя на вкус, — говорит он, закрывая за нами дверь. У него этот взгляд в глазах, стеклянный и бессвязный, как будто он здесь, в теле, но не в уме, и я думаю самое время мне взять себя в руки.

Мне требуется минута, чтобы вернуть голос.

— Даже не знаю, что на это ответить, — говорю я, неловко переминаясь.

— Тебе не нужно отвечать. Я просто пошутил, — он пожимает плечами и поворачивается к кухне, спотыкаясь о края своих джинсов, когда случайно наступает на них. — Хочешь выпить или еще что-нибудь? У нас есть водка и… — он просматривает шкафы, но все они пусты. Закрывая последний, он подходит к тумбе и берет почти пустую бутылку водки — …и водка.

Я улыбаюсь с опаской.

— Нет, спасибо. Я больше не пью. Помнишь, я говорила тебе в баре.

— Ах, да. Извини, я забыл. — Он отвинчивает крышку бутылки и нюхает ее содержимое, но не пьет. — Трудно порой за всем уследить, знаешь ли.

Несмотря на то, что пол покрыт липкими лужами, обертками и даже использованными шприцами, я решаюсь зайти на кухню. — Знаю каково это слишком хорошо, потому что я чувствую это каждый день с тех пор, как приехала сюда. Мне кажется, что это место начинает влиять на мою психику.

— Я устала и слишком раздражена.

Он закручивает крышку, на секунду на его лице появляется досада, но быстро исчезает.

— Ладно, не хочу гнуть свою линию или что-то навязывать, но я даже не знаю, что сказать.

— Тебе не нужно отвечать, — говорю я, когда он бросает бутылку обратно на грязную столешницу слишком сильно, и кажется, она разобьется, но этого не происходит. — Ты меня знаешь. Я просто говорю то, что чувствую.

— Говоришь то, что чувствуешь. Как мило с твоей стороны поделиться этим со мной. Такая честь для меня, — он закатывает глаза и возвращается в гостиную, на диван, покрытый кусочками алюминиевой фольги и зажигалками. Его внезапный перепад в настроении выбивает меня из колеи, и я гадаю, стоит ли мне открывать ящик Пандоры или нет.

— Что случилось? — спрашиваю, следуя за ним в гостиную. — Ты ведешь себя грубо. Что-то произошло? Что-то с этим парнем — Трейсом? — я замечаю, что у него нет никаких синяков или чего-нибудь похожего на то, что его избили, но мне нужно проверить, чтобы убедиться, что он в порядке. — Потому что мое предложение остается в силе, если тебе нужна помощь.

Он смотрит на меня, как на идиотку, засунув руки в карманы.

— Ничего не случилось. И то, что произошло с Трейсом не твое дело, а мое. — Он поднимает зажигалку с кофейного столика и чиркает ей. — И я не веду себя по-хамски — я такой всегда, Нова.

— Нет, ты ведешь себя как-то холодно сейчас… ты был довольно милым в прошлый раз, — говорю я. — Или хотя бы держал нейтралитет, но теперь…

Он бросает зажигалку через всю комнату, и начинает крутиться вокруг дивана, бросая на меня косые взгляды.

— Я не был с тобой мил. Ты попросила поговорить с тобой, мне нечем было заняться, и я согласился. Проще простого. — Он поднимает еще одну зажигалку и начинает нервно ей щелкать. — Если ты перестанешь приходить сюда, тебе не придется терпеть перепады моего настроения, но ты, кажется, на какой-то бессмысленной спасти-наркомана миссии, с которой явно не справляешься, но не можешь этого признать.

Его слова вспыхивают под моей кожей и наряду с гневом и истощением, я говорю то, о чем сильно жалею, как только слова слетают с моих губ.

— Я не собираюсь терпеть перепады твоего настроения, поскольку я приехала сюда, чтобы увидеть Куинтона, а не тебя.

Ярость поглощает его, и внезапно он делает шаг ко мне, мгновенно сокращая пространство между нами.

— Ну, если тебе насрать на меня, тогда убирайся, — рычит он. Он так близко, что я вижу свое отражение в его глазах и вижу свой страх.

— Мне жаль, — мой голос дрожит, пока я отступаю, чтобы получить пространство. — Я не это имела в виду.

— Нет, именно это, — горячо восклицает он, шагая вперед и вновь сокращая расстояние. — Тебе плевать на меня, хотя ты знаешь меня дольше, чем Куинтона, впрочем, вряд ли ты вообще знаешь его.

— Неправда, — говорю я, на этот раз оставаясь на месте. — Мне не наплевать на тебя. Я просто… — черт, я начинаю заводиться, готовая развалиться пополам. — Я могу справиться с этим, и Куинтону, кажется, действительно нужна моя помощь.

Ситуация накаляется, и я вижу это в его глазах. На одно мимолетное мгновение его щит рушится и мне видна его боль, но он быстро закрывается, и снова раздражен.

Он сердито взмахивает руками.

— Все, Нова. Ты появляешься здесь с осуждающим взглядом и думаешь, что все, что ты говоришь? важно, что можешь спасти Куинтона просто поговорив и позвонив его отцу. Ты думаешь, что все можно исправить, можно помочь нам с наркоторговцами. Как будто у тебя есть чертова подсказка, как все это работает. — Он наводит на меня свой палец и направляется к коридору, идя спиной вперед, его ошеломленные голубые глаза устремлены на меня. — Я не хочу быть втянут в это дерьмо. — Затем он исчезает в коридоре, оставляя меня в комнате, в которой пахнет хуже, чем собачье дерьмо.

Прижимаю пальцы к вискам и опускаю голову. Клянусь Богом, такое чувство, что я на минном поле и один неверный шаг, и я взорву бомбу. Только шаги — это слова, а бомбы — капризные, избитые люди, под кайфом или в отходняке.

Это не помогает, я слишком нервозна. Я всерьез подумываю выйти через дверь и вернуться к своей машине, уехать на встречу иллюзорному закату, не останавливаясь, пока не достигну цели, забыв обо всем, как будто это так легко. Хотя на самом деле не могу дотянуться до заката, даже если бы попыталась, ведь он не осязаем. Это всего лишь иллюзия, которую рисует мир своими красками, прежде чем наступает ночь и накрывает все тьмой. Это напоминает мне, что, уйдя от Куинтона и решив, что ему не нужна моя помощь, ничего не останется, кроме как возможно другого видео, записанного за несколько минут до того, как он умрет.

Так что, в конце концов, я иду по коридору в сторону комнаты Куинтона. Проходя мимо закрытой двери комнаты, в которой он заперся в первый раз, как я приехала сюда, слышу, как кто-то спорит внутри. Их голоса приглушены, поэтому не могу сказать, что они говорят, но похоже обстановка накалена. Это заставляет меня немного нервничать, и чувство только растет, когда я дохожу до конца коридора.

Дверь Куинтона треснута и открыта нараспашку. Картина, представшая передо мной, заставляет всерьез пожалеть, что я не выбрала иллюзорный закат. В комнате на полу сидит Тристан с резинкой вокруг его тощей руки, он давит на вену пальцем, сжимая и разжимая кулак. Это напоминает мне время, когда я перерезала себе запястья, только он готовится вколоть иглу, шприц лежит рядом с его ногой.

Как будто он чувствует, что я смотрю на него, поднимает глаза и наши взгляды встречаются. Меня пугает холод и пустота в них. Прежде чем я смогу сказать хоть слово, он двигает ногой и пинает дверь, захлопывая ее у меня перед носом, и тогда я понимаю его странное поведение чуть лучше. Это больно, больше, чем я думала, и открывает глаза на гораздо более серьезную проблему. Если я спасу Куинтона, помогу ему, есть еще так много других, медленно убивающих себя таких, как Тристан. Похоже на безнадежное дело. Одна я не смогу это изменить, но отчаянно хочу.

Закрываю глаза, уговаривая себя оставаться спокойной. Выключить эмоции. Сосредоточиться на одной вещи за раз. Вдох.

Но крики в комнате становятся громче, и я слышу, как что-то ударяется об дверь и ломается. Мои глаза открываются при звуке плача за дверью, и тогда она открывается. Дилан выходит одетый в белую майку и джинсы с потертым поясом. Он смотрит на меня холодно, закрывая дверь, не дав мне времени, чтобы посмотреть, что происходит внутри.

— Ты что-то ищешь? — спрашивает он, облокотившись на дверь, как будто ничего не происходит.

Качаю головой, мои нервы бурлят внутри.

— Я здесь, чтобы увидеть Куинтона.

Он кивком указывает за мое плечо.

— Его комната дальше, не здесь.

Я не решаюсь повернуться и делаю это только когда плач затихает. Я чувствую, что Дилан стоит позади меня, пока, наконец, не возвращается в комнату. Делаю свободный выдох, мои мышцы расслабляются.

— Что случилось с этим парнем?

— Они с Делайлой все время воюют, — Куинтон появляется в дверях своей комнаты, одетый только в боксеры. Я вижу каждый шрам, каждый впалый участок, вес, что он потерял из-за отсутствия здоровья. Под его глазами залегли темные круги, и его взгляд такой же блуждающий, как в глазах Тристана. — Я переживаю за нее и пытался помочь ей, но она не бросит его… — он пожимает плечами. — Не знаю, что еще сделать.

— Может мне стоит пойти и поговорить с ней, — предлагаю я. — Посмотрим, смогу ли я что-то сделать.

— Как всегда пытаешься всех спасти.

— Всех, кто мне важен, — поправляю я, встречая его взгляд.

Он смотрит на меня нерешительно, а потом вздыхает, подчиняясь.

— Что ты здесь делаешь? Я думал, мы все выяснили на крыше. — Он так говорит, будто всерьез полагает, что наш разговор на крыше был последним.

Требуется огромное количество энергии, чтобы отмахнуться от его дурацкого комментария.

— Мы не закончили, — говорю я. — Мы просто поругались, и теперь я здесь, чтобы извиниться.

— Извиниться за что?

— За то, что свожу тебя с ума. Вот почему ты избегаешь меня, не так ли?

Он наклоняет голову на бок, глядя на меня, словно я с другой планеты.

— Нет, ты не сводишь меня с ума. Ты просто дала мне понять, что я не хочу, чтобы ты тут зависала… для меня лучше, чтобы тебя не было рядом.

— Но я хочу быть рядом с тобой, и ты сказал мне, что позволишь навещать тебя, прежде чем я вернусь домой, что случится довольно скоро. — Последние слова — это ложь, потому что я, честно говоря, понятия не имею, когда вернусь, когда буду в состоянии признать, что некоторые вещи никогда не изменятся. Потеряю надежду.

Он изучает меня еще более внимательно, кажется противоречивым и немного раздраженным, и все, что я хочу сделать, это отойти в сторону, чтобы стена заблокировала меня от его безжалостного взгляда.

— Ты можешь остаться, если хочешь, — говорит он, когда тянется за джинсами на полу. — Но я… я должен сначала сделать кое-что.

— И что же?

Он не отвечает, но вынимает из кармана маленький пластиковый пакет, наполненный белым порошком. Он держит его и вопросительно поднимает брови, как будто проверяет меня, заставляя дать ему повод, чтобы отправить меня подальше, за ту сторону потрескавшейся двери.

Чувствую, как внутри меня все сворачивается в комок, но снаружи я остаюсь невозмутимой.

— Это обязательно?

Он кивает с необходимостью в глазах, и я не говорю ни слова, когда он начинает открывать пакет, а затем закрывает дверь. По крайней мере, он делает мне одолжение, не принимая его передо мной в этот раз.

Ожидая, я смотрю на трещины в стене, следя за ними взглядом, не считая их, хотя отчаянно хочу этого. Затем дверь спальни, в которую зашел Дилан, распахивается. Но выходит не он.

Делайла.

Она в прозрачной майке и шортах больше похожих на мужские трусы. Ее каштановые волосы спутаны, а щека немного опухла. Но она кажется более настороженной, чем в последний раз, когда я ее видела.

Она начинает двигаться в противоположном от меня направлении, стряхивая пепел от сигареты на пол, но увидев меня, останавливается.

— Значит, слухи верны, — говорит она, всхлипывая, у нее красный нос, и я не уверена, это потому что она плакала или потому что только что нюхала.

— Какие слухи? — прислоняюсь к стене, в то время как она стоит напротив меня, опираясь на дверь.

Она пожимает плечами, снова сжимая сигарету.

— Что ты здесь, в Вегасе.

— Да, я приехала чуть больше недели назад, — говорю ей. — И ты видела меня на днях.

— Правда? — она смотрит в потолок, пытаясь вспомнить. — Не помню.

— Потому, что ты была не в адеквате, — отвечаю, скрещивая руки.

Она меня расстраивает, и я вижу в ее взгляде ненависть.

— Зачем ты пришла сюда?

— Чтобы увидеть Куинтона, — я игнорирую ее грубое отношение.

Она выпускает кольца дыма.

— Зачем?

— Потому что хочу помочь ему, — терпеливо объясняю я.

— С чем?

Я смотрю вверх и вниз по коридору, на мусор на полу, использованные шприцы и пустые бутылки с алкоголем. На полу нет ковра. Потолок в трещинах. Все место выглядит так, будто оно вот-вот рухнет.

— С выходом из этого места.

Она смеется.

— Да, удачи с этим. — Она снова подносит сигарету к губам и глубоко затягивается. — Никто здесь не хочет быть спасенным, Нова. Ты должна помнить об этом, ведь ты была когда-то на этом месте.

— Но я выбралась.

— Потому что ты этого хотела.

Она сжимает большим пальцем фильтр сигареты, стряхивая пепел на пол.

— Мы все здесь, потому что так решили.

Я вскидываю бровь.

— Даже ты?

Она хмурится.

— Да, даже я.

— Тогда почему ты плакала несколько минут назад? — я на самом деле не думаю, что это имеет какое-то отношение к наркотикам, но пытаюсь заставить ее поговорить об этом. Несмотря на то, что она может быть сукой большую часть времени, когда-то она была моей подругой.

— Я была кое-чем расстроена, — говорит она, бросив сигарету на пол. — Мне позволено расстраиваться.

— Конечно, — приближаюсь к ней. — Почему твоя щека опухла?

Она сужает глаза на меня.

— Ударилась об стену.

Я ей вообще не верю.

— И как это произошло?

Она пожимает плечами, прижимая носок обуви к сигарете, туша ее.

— Просто шла. Думала, что могу пройти сквозь стены.

— Ты… ты уверена, что это не имело никакого отношения к ссоре?

— Да, уверена, — она ​​огрызается, шагая вперед и хватая меня за руку. — Не смей думать, что Дилан ударил меня. Потому что он этого не делал.

Вздрагиваю, когда ее пальцы впиваются в мою кожу.

— Я бы никогда не сказала, что он это сделал.

Она фыркает, притягивая меня к себе, а затем толкая.

— Пошла ты. Ты не знаешь меня. Больше нет. — Затем она топает по коридору, вскинув руки в воздух.

— Делайла, подожди, — кричу вслед, спеша за ней. — Я не хотела тебя разозлить.

Она разворачивается на каблуках, ее лицо красное от гнева.

— Тогда чего ты добивалась?

— Я просто… — нервничаю под ее разгоряченным взглядом. — Я просто хотела убедиться, что ты в порядке.

— Я в порядке, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

— Если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь позвонить мне, — говорю я в жалкой попытке хоть как-то помочь ей.

Ее губы сжаты в тонкую линию.

— Мне… ничего от тебя не нужно.

Чувство беспомощности внутри меня усиливается и почти заполняет меня, когда она поворачивается и уходит, оставляя меня стоять в конце коридора. Я чувствую, что бьюсь головой о стену, в окружении людей, которые нуждаются в помощи, но не хотят этого. И я недостаточно сильна, чтобы помочь всем сразу. Что мне делать? Продолжать пробовать, пока не сломаюсь? Уйти и всегда сожалеть, что не осталась? Потому что я знаю, что так и будет. Я уже становлюсь одержима «что если» так же, как после смерти Лэндона. И может быть, я в конечном итоге смогу исцелиться. Но в то же время хочу, чтобы все получилось. Хочу, чтобы на этот раз не пришлось терять кого-то, потому что я не смогла сделать все правильно — ехать на велосипеде достаточно быстро, или проснуться на несколько минут раньше и убедить человека, которого я люблю, что жизнь стоит того.

— Что ты делаешь? — голос Куинтона пугает меня, и мое сердце ускоряется.

Я поворачиваюсь. Он стоит в дверном проеме в джинсах, глубоко дыша, пока надевает футболку. Его глаза гораздо теплее и более адекватны, словно он убил чудовище, которое проникло в него, или просто его усыпил.

— Я разговаривала с Делайлой, — иду к нему по коридору.

— И как все прошло? — спрашивает он, засовывая пакет в карман.

— Не очень хорошо, — признаю я. — Я беспокоюсь о ней, не только из-за… ну, ты знаешь… — пытаюсь подобрать правильные слова, но не уверена, что они вообще есть. — Не только потому что она на наркотиках, а потому, что она с Диланом.

— Но ты не можешь помочь ей, если она не хочет помощи, — есть скрытый смысл в его тоне.

— Но я могу попытаться, — отвечаю я, слегка улыбнувшись. — Каким бы я была человеком, если бы отказалась от этого?

— Вполне нормальным, — говорит он честно.

— Ну, я всегда знала, что я ненормальная.

— Нет, это не так, — на его лице появляется загадочный взгляд. — Но это хорошо, я думаю. — Он продолжает пристально смотреть на меня, все больше и больше теряясь, пока, наконец, он не приседает вниз, чтобы захватить горсть мелочи с пола. — Так куда мы идем сегодня? — он встает с призрачной улыбкой на лице. Горячий и холодный. То вверх, то вниз. Так похож на Лэндона.

— Куда ты хочешь пойти? — спрашиваю, пока он пихает монеты в карман.

Он сжимает губы, оглядывая комнату и пол, покрытый монетами, и матрас с одеялом и блокнотом.

— Может просто побудем здесь?

— Я бы не хотела, если это возможно.

— Это, наверное, не лучшее место для тебя? — он хмурится, как будто только что понял, где мы находимся.

— Или для тебя, — осмеливаюсь сказать ему, нажимая на больное.

Он сглатывает тяжело, и я вижу чудовище, исчезнувшее, вероятно, потому что он просто покормил его. — Ты слишком добра ко мне, — он в конечном итоге отвечает, и тогда мне кажется, что я на миг вижу его. Того Куинтона, которого я впервые встретила. Грустный, но все же милый, все такой же заботливый и хороший парень, которому просто нужно помочь побороть его внутренних демонов. Помочь отпустить свое прошлое.

Я заставляю себя быть позитивной.

— Просто подожди. У меня много талантов, которых ты еще не видел, — говорю я, игриво подталкивая его ногой.

Он качает головой, но борется с улыбкой, его медово-карие глаза мерцают с намеком на жизнь, а взгляд заставляет меня хотеть обнять его и держаться — держаться за жизнь, что я вижу в его глазах.

— Как насчет того, что мы сядем в твою машину и поговорим?

Я работаю над тем, чтобы держать себя в руках и киваю, заставляя себя не обращать внимания на все проблемы вокруг, хоть и кажется иногда, что может быть, я тот, кому в первую очередь нужно открыть глаза. — Я думаю, это звучит как отличная идея.

Не знаю, сколько наркотиков он принял, но к тому моменту, когда мы добираемся до машины, из него так и прет прилив энергии, и его речь переходит в гиперрежим.

— Итак, как тебе Вегас? — спрашивает он, когда мы садимся в мою машину, припаркованную на стоянке перед домом.

Это такой формальный вопрос, что я даю на него моментальный ответ.

— Хорошо, я думаю.

Устраиваюсь поудобнее в кресле, опустив оконное стекло и впуская теплый воздух, откинув голову назад на подголовник.

— Сделала что-нибудь веселое?

Я немного откидываю свое сиденье, чтобы растянуть ноги.

— Я гуляла по Стрип прошлой ночью.

— Слышал, там круто, — он трет глаза и моргает, глядя на потолок.

— Да, много-много огней и людей… ты был там когда-нибудь?

Он качает головой.

— Неее, это не для меня. — Его глаза смотрят на меня в темноте, и я могу представить, что он трезв. — Слишком много людей.

— Похоже, тебе не нравится город, — замечаю я, поворачиваясь в кресле к нему лицом. — Сейчас ты живешь здесь, но привык жить в Сиэтле, который тоже довольно большой, не так ли? — Я напрягаюсь, когда чувствую, что он напряжен, волнуясь, что, возможно, упоминать Сиэтл не самая лучшая идея.

Но он расслабляется.

— Да, но города никогда особо меня не волновали.

— Что изменилось?

— Я… — говорит он, царапая руку, где, я знаю, скрыты его татуировки. — Я просто решил, что мне нравится тишина… у меня и так слишком много шума в голове и последнее, что мне нужно сейчас, это добавить еще.

— И все же ты здесь.

— Я здесь, потому что мне некуда больше идти.

— Ты мог бы вернуться в Сиэтл, — надеюсь, что я не собираюсь ломать тонкий лед, по которому иду.

— Я никогда не вернусь в Сиэтл, — пренебрежительно отвечает он, хрустя шеей, а затем и костяшками пальцев. — Там слишком много гребаных воспоминаний.

Он затихает, пока смотрит на здание перед нами с задумчивым выражением на лице, как будто решает смог бы он все бросить и вернуться. Прежде чем он что-то скажет, пользуюсь случаем, сказать то, что надеюсь, не разозлит его и поможет ему увидеть, что я понимаю его больше, чем он думает.

— Знаешь, я испытывала нечто похожее к Мейпл-Гров, — говорю я. — Тем более, это место, где умер мой парень. Его дом был через дорогу… — сглатываю комок в горле, готовясь произнести вслух то, что всегда буду ненавидеть. — Где я его нашла… после того, как он… он покончил с жизнью.

Молчание затягивается. Я слышу, как машины проносятся по улицам. Их фары светят в зеркало заднего вида.

— Я уверен, что это было тяжело для тебя, — произносит он тихо, его дыхание становится прерывистым.

— Это было очень тяжело, — признаю я. — Тем более, что я винила себя в его смерти.

Он поворачивает голову ко мне, нахмурив брови.

— Зачем ты винишь себя за это? Он решил сделать это. Ты не виновата. — Он замолкает, выравнивая дыхание.

— Да, но в то же время, я видела признаки, которые проигнорировала, потому что боялась признать их существование. Боялась, что он разозлится на меня… боялась многих вещей, и я буду жалеть об этом страхе, вероятно, всю оставшуюся жизнь.

— Но даже если ты бы ничего этого не боялась и сказала бы ему, — говорит он, не глядя на меня, а смотря мне через плечо в темноту. — Это не значит, что все произошло бы по-другому. Возможно, он решил, что пришло время уйти.

— Да, но тогда бы я, по крайней мере, могла, сидя здесь, сказать, что сделала все, что могла, — я нажимаю на точки, которые сейчас действительно важны. — Что я не сдалась, пока это не закончилось.

— Это то, что ты делаешь со мной? — он смотрит на меня. Я думаю, что он стремится быть грубым, но его неровный голос выдает его эмоции.

— Возможно, — говорю ему честно. — Ты этого боишься?

Он качает головой, поймав мой взгляд.

— Нет, потому что знаю, что ты зря тратишь время.

— Я не согласна с тобой, — я не моргаю от его пристального взгляда. — Время не может быть потрачено впустую, если ты пытаешься кому-то помочь.

Он смущен моими словами, его губы приоткрыты, когда он чешет затылок.

— И что? Ты будешь болтаться в этом месте в надежде, что спасешь меня? — Он жестом показывает на наше окружение. Район начинает оживать, люди, вышедшие наружу, гуляют по балкону. — Ты действительно хочешь, чтобы это стало частью твоей жизни? Потому что даже я иногда его ненавижу. К тому же, это опасно, и тебе не следует здесь ошиваться. — Он колеблется, как будто не хотел говорить последние слова. — Но я заслуживаю это. Ты — нет.

— Ну, мне не обязательно оставаться здесь все время, — говорю я, в то время пока у меня возникает одна идея. — Никто не обязан. У каждого должен быть выбор, где они хотят быть. У тебя. У Тристана, особенно после того, как я увидела, что Трейс сделал с ним.

— С Тристаном все будет хорошо… я позабочусь о нем. — Он откидывается обратно в кресло.

— Ты уверен? Я могла бы помочь…

Он перебивает меня:

— Я не позволю тебе ввязываться в это дерьмо, так что брось это, Нова.

— Ладно… но я хочу, чтобы ты знал, что я здесь, если тебе что-нибудь понадобится.

— Я знаю, — выражение его лица смягчается. — И хочу, чтобы ты знала, что я не позволю тебе лезть в это дело. — Он жестом показывает на дом. — Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Включаю двигатель.

— Я знаю.

Мы обмениваемся тем напряженным взглядом, который затрудняет дыхание. Но затем он прочищает горло несколько раз и садится прямо, когда я начинаю движение.

— Что ты делаешь?

Увожу тебя от вашей паршивой квартиры.

— Мне нужна содовая. Чертовски хочу пить.

— Вниз по дороге есть заправка, где ее можно купить, — говорит он, указывая через плечо на дорогу. — Это займет всего минуту, чтобы доехать туда или несколько минут пешком.

— Мы доедем, — кручу руль, чтобы развернуть машину. — И тогда мы продолжим разговор.

— Но разве этот разговор не идет по кругу… ты пытаешься помочь мне, хотя не можешь? Это гиблое дело, — говорит он, перекидывая ремень безопасности через плечо и защелкивая пряжку.

Включаю фары, выезжая на дорогу.

— Нет, дело еще не проиграно. На самом деле время, проведенное с тобой, очень ценно.

Я слышу, как он задерживает дыхание, сжимая ручку двери, и боюсь, что он попытается выпрыгнуть, но он пугает меня, когда говорит:

— Нова, ты чертовски убиваешь меня сегодня. — Его голос просто шепот, сдавленный и полный агонии, которую он держит в себе. — Ты должна перестать говорить об этом дерьме мне.

Мое сердце бешено колотится в груди.

— Почему?

Он опускает голову и потирает подбородок рукой.

— Потому что это слишком много значит для меня, а на самом деле не должно… это забивает мне голову.

— Ну, извини, что у меня так много значимых вещей, — говорю ему, не зная, куда, черт возьми, нас заведет этот разговор.

Он смотрит вниз на свои колени.

— Я так больше не могу. Пожалуйста, давай просто поговорим о чем-то еще, кроме меня. — Он поднимает взгляд на меня, и огни улицы отражаются в его глазах, подчеркивая его агонию. — Расскажи мне что-нибудь о себе, — умоляет он, упав на сиденье и повернувшись ко мне. — Пожалуйста. Я хочу услышать хоть что-нибудь о тебе.

Я поворачиваю голову, и наши взгляды сталкиваются. Мне хочется плакать, потому что он смотрит взглядом, полным страданий, будто молча умоляет вытащить его оттуда. Боже, я бы отдала многое, чтобы знать правильные слова и помочь ему унять боль. Проблема в том, знаю это по опыту, что нет правильных слов, что смогут снять боль. Нет ничего, что может спасти его от этого. Он просто должен научиться жить с этим, и не дать боли брать власть над ним.

— Что, например? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Не знаю, — он пожимает плечами. — На крыше ты сказала, что тебе было легко общаться со мной прошлым летом, и я ответил, что это потому, что ты была под кайфом, так что у тебя есть шанс доказать, что я был неправ. Поговори со мной о чем-нибудь.

Я обдумываю его слова, нажимая на тормоза и останавливаясь на красный свет. Что-то обо мне. Может, что-то, что поможет ему увидеть, что людям можно помочь.

— Я смотрела видео Лэндона… видео моего бывшего парня, которое он сделал за несколько минут, прежде чем убить себя. — Я не смотрю на него, когда говорю это, потому что не могу, но его затянувшееся молчание говорит, что он ошеломлен.

Загорается зеленый свет, и я еду по дороге, направляясь к заправке по правую сторону.

Наконец он говорит:

— Когда?

— Я уже говорила тебе, он сделал это прямо перед тем, как умереть, — отвечаю ему, сворачивая на заправку. — На самом деле у меня было это видео с самого начала, но я была слишком напугана, чтобы посмотреть его. Оно было на моем компьютере и на телефоне все прошлое лето, но я так и не… не могла его посмотреть.

— Нет, я имел в виду, когда ты его смотрела? — спрашивает он, пока я паркую автомобиль у входной двери АЗС под флуоресцентным свечением вывески.

Я выключаю двигатель.

— Это было в тот день, когда я ушла с концерта, — признаюсь, смотря ему в глаза. — Утром после того, как ты бросил меня в пруду.

— И это помогло тебе чувствовать себя лучше? — недоумевает он. — Зная, о чем он думал прежде, чем… — его голос срывается, и он прочищает горло, уперев руки в бока.

— И да, и нет, — отвечаю я честно, и когда он смотрит на меня удивленно, объясняю. — Да, потому что это помогло мне увидеть, что со мной происходит — в кого я превратилась. Хотя это было прямо перед моими глазами, я не могла этого увидеть, и его слова напомнили мне о том, кем я была и кем хотела стать.

Он впитывает мои слова, как будто кислород, вдыхая и выдыхая.

— А почему ты жалеешь об этом?

Я пожимаю плечами, но все внутри меня переворачивается, и я прикладываю усилия, чтобы не заплакать.

— Потому что я так и не поняла, почему он это сделал… он не дал реального объяснения, и честно говоря, я даже не уверена, что оно существует. К тому же, больно смотреть на это, знаешь. — Я смотрю на него и, хотя это трудно, не отвожу взгляд. — Наблюдать за ним больно, зная, что скоро боль закончится — что он скоро умрет, а я так ничего и не смогла сделать, чтобы остановить его. Что я упустила свой шанс… я не хочу упустить свой шанс снова.

— Я не собираюсь умирать, Нова, — говорит он. — Если это то, к чему ты клонишь.

— Ты этого не знаешь, — говорю я, оглядываясь на него и замечая отблески огней на его коже. — То, что ты делаешь… это может убить тебя.

— Этого не произойдет, — настаивает он. — Поверь мне, я пытался умереть в течение очень долгого времени и не смог, как бы я ни старался.

Надежда внутри меня испаряется и прежде чем я беру себя в руки, глаза наполняются слезами. Медово-карие глаза Куинтона становятся глазами Лэндона, и внезапно мне кажется, что я сижу с ним в машине, и мы просто разговариваем, но я чувствую, что ему грустно, и просто смотрю, как он становится все печальнее и печальнее, и не делаю ни одного гребаного движения, наблюдая, как он умирает.

— Зачем ты вообще такое говоришь? — говорю я, когда горячие слезы начинают капать из моих глаз. Хочу ударить его, но в то же время хочу обнять. Я в смятении, так что просто сижу и плачу, а он просто сидит и смотрит на меня, как будто ему все равно. Но потом слезы начинают скатываться по моим щекам и падать на консоль, и когда он это видит, как будто вдруг понимает, что я плачу, и что он сыграл определенную роль в этом.

Он быстро наклоняется и обнимает меня рукой, притягивая к себе, сближая наши тела.

— Боже, Нова, мне очень жаль. Чёрт. Я такой мудак… я даже не знаю, что говорю в половине случаев… даже не слушай меня.

Я позволяю ему обнять себя, слезы замочили его футболку, и он целует меня в макушку, шепча извинения. На мгновение, это не я и не эта извращенная версия Куинтона в машине. Это я и другой Куинтон, которого я хотела бы встретить, того, который был до несчастного случая. Я не совсем уверена, что он собой представляет, но я видела достаточно моментов, и могу вообразить любящего, действительно хорошего парня. И он держит меня прямо сейчас, а не тот, кто заставляет меня плакать.

В конце концов, я вытираю слезы и возвращаюсь к реальности. Я начинаю отдаляться, но он обнимает меня, надавливая на мою спину, и я замечаю, что его руки дрожат.

— Мне так жаль, — говорит он, весь дрожа, как будто напуган. — Мне не следовало это говорить.

— Все нормально, — я отодвигаюсь достаточно, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты, наверное, просто устал, да? — Предлагаю ему оправдание, надеясь, что он согласится, и мы сможем это отпустить.

— Да… устал, — осторожно говорит он, потому что мы оба знаем, что это не так.

Я поднимаю руку, чтобы вытереть слезы с моих щек, но он ее перехватывает. Затем подается вперед, и я на мгновение напрягаюсь, когда его губы касаются моих щек, осушая слезы на коже.

— Устал или нет, — говорит он между поцелуями. — Я не должен заставлять тебя плакать. Когда-либо. Я ужасный человек, от которого ты должна держаться подальше, — шепчет он через другой поцелуй. — Боже, я не заслуживаю быть здесь с тобой. Ты должна отвезти меня домой.

— Нет, ты заслуживаешь быть со мной, — я закрываю глаза, когда его теплое дыхание касается моей щеки и его грудь соприкасается с моей, чувствуя каждый его вдох и выдох. Все мои эмоции выходят наружу… насколько он мне дорог… как сильно я хочу, чтобы он был в моем будущем… в моей жизни… исцеленный. Я мучительно вспоминаю, почему я пришла сюда. Почему я должна была ему помочь. И это больно, потому что я знаю, как это тяжело, как безнадежно это выглядит, но это стоит того из-за таких моментов, как этот.

— Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? — шепчет он в мою щеку. — Я сделаю все, что ты скажешь.

Я знаю, что не должна этого говорить, но ничего не могу поделать.

— Перестань употреблять наркотики. — Я напрягаюсь, ожидая, что он накричит на меня, но все, что он делает, откидывается на спинку кресла, оставляя руку на моем бедре.

— Я не могу этого сделать, — говорит он тихо, почти разочарованно, но, возможно, это я просто хватаюсь за надежду.

— Почему нет?

— Потому что не могу.

Я хочу надавить на него еще больше, но он закрывает глаза и жизнь в них умирает. Я знаю, что как только он их откроет, то попросит отвезти его домой, поэтому мне нужно найти способ, чтобы удержать его рядом.

— Эй, знаешь, что мы должны сделать? — говорю, когда он выпрямляется в своем кресле.

Он барабанит пальцами по коленке, смотря на бензоколонку.

— Что мы должны сделать, Нова, как марка машины? — спрашивает он, слегка улыбаясь. Прошло уже много времени с тех пор, как он подшучивал над моим именем, и воспоминания о прошлом лете проходят через меня с такой силой, что у меня кружится голова.

— Мы сыграем в двадцать вопросов, — говорю я ему. — Как прошлым летом.

— Это то, что ты действительно хочешь сделать? — недоумевает он, поднимая бровь.

Я киваю, хватаясь за ручку двери.

— Как только возьму содовую.

Он изучает меня в смятении, но потом сдается.

— Ладно, иди за своей содовой и немного сыграем в двадцать вопросов.

Я выхожу из машины, не чувствуя себя счастливой, но в то же время нет ощущения, что я тону в безысходности. Хотя и боюсь, что к тому времени, как я вернусь к машине, он уйдет. Так что я спешу, чтобы купить содовой и, когда выхожу, облегчение накрывает меня, наблюдая, как он лежит на капоте машины, куря сигарету и глядя на звезды в полуночном небе. Улица очень тихая, и поблизости нет других машин. Единственный шум исходит от колонок с АЗС, где транслируют радиостанцию со старыми мелодиями, играя легкую музыку. Это почти похоже на наш тихий разговор на крыше. Это был бы идеальный момент, если бы я не знала, что произойдет, когда мы вернемся обратно в квартиру. Тем не менее, я забираюсь на капот вместе с ним и делаю глоток содовой, стараясь отгородиться от окружающего меня запаха сигаретного дыма.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю его, глядя в ночное небо, чувствуя себя спокойно, когда смотрю на созвездия.

Он подносит сигарету к губам и втягивает.

— Думаю о моем первом вопросе, — говорит он, выпуская облако дыма.

— Да? — говорю, закрывая крышкой бутылку. — Кто сказал, что ты будешь первым?

Он наклоняет голову в сторону.

— Ты не собираешься дать мне фору? — спрашивает он почти игриво.

Я улыбаюсь.

— Я шучу. Ты можешь начать первым.

Он на мгновение задумывается, стряхивая пепел с сигареты на землю.

— Если бы ты могла очутиться в любой точке мира, где бы ты побывала?

— Честно? — спрашиваю я, и он кивает. — Думаю, что везде, всё снимая на камеру.

— Всё?

Я киваю.

— Всё. Просто так много всего, что иногда кажется, будто мы сидим на месте, упуская шанс увидеть мир.

Он поворачивается на бок и привстает на локте, сигаретный дым кружит вокруг нас.

— Тогда почему бы тебе просто не пойти?

— По многим причинам, — отвечаю, вертя бутылку в руке. — Одна из них в том, что мне нужно сначала доучиться… это важно для моего будущего…

— Да, в нашей жизни… нужен диплом, чтобы у тебя было будущее, — говорит он, нахмурившись, и мое сердце пропускает удар.

— У тебя может быть прекрасное будущее, ты же знаешь, — говорю я, надеясь, что на этот раз не спугну его.

— Нет, я не могу. — Он ложится на спину и устремляет свой взор на звезды, замолкая.

— Ладно, моя очередь, — я поворачиваюсь на бедро, положив голову на руку и поставив бутылку содовой на капот. — Каким ты был прежде, чем начал употреблять наркотики? — Это смелый вопрос, но я хочу, чтобы сегодняшняя игра на самом деле имела смысл. Я хочу лучше узнать его. Понять его, чтобы помочь.

Он вздрагивает, будто я дала ему пощечину и резко кашляет.

— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

— Это несправедливо. Я всегда отвечала на твои, даже о смерти моего отца, о которой мне тяжело говорить.

— Когда я тебя спрашивал о твоем отце?

— Прошлым летом, — я напоминаю ему. — Когда мы были в палатке и… и много целовались.

Много воспоминаний роятся вокруг нас, я помню, и могу сказать, что он тоже помнит, прикасаясь к своим губам и смотря на меня странным взглядом. Затем он тяжело сглатывает и бросает сигарету на землю.

— Я был нормальным, — отвечает, наконец, он на мой вопрос. — Просто обычный парень, который думал о колледже, любил рисовать и хотел стать художником. Который вряд ли попал в беду, и кто был влюблен только в одну девушку… обычный скучный парень. — Он звучит так противоречиво, как будто скучает по этому парню, но в то же время этого не хочет.

Песня переключается на ту, которую я знаю, хоть и не старомодную. Но мой отец слушал «Heaven» Брайана Адамса, и это навевает мне мысли о хороших временах в моей жизни, когда я танцевала в гостиной с отцом, слушая музыку, и все казалось так легко. Я бы хотела захватить ту легкость с собой и окутать ей Куинтона и себя.

— Мне нравится этот скучный парень, — говорю я мягко. — И надеюсь, что однажды я смогу встретиться с ним.

— Этого не будет, так что ты должна пойти и найти кого-то другого. — Он садится, как будто собирается идти, но вместо этого он закидывает руки за голову. — Что ты нашла во мне, Нова? Что заставляет тебя возвращаться? Я имею в виду, что не настолько хорош для тебя, по крайней мере, не всегда. У меня дерьмовая жизнь, и я совершаю дерьмовые поступки.

— Все это потому, что тебе больно, и я это слишком хорошо чувствую. — Сажусь и наклоняюсь вперед, чтобы встретиться с его глазами, которые полны паники. — Я вижу многое в тебе, Куинтон. Я не собираюсь лгать. Ты иногда напоминаешь мне Лэндона, и это одна из причин, из-за чего я думаю меня так тянет к тебе, — говорю я, и, когда выражение его лица меняется, я быстро беру его за руку. — Но это не единственная причина… когда я рядом с тобой, иногда кажется, что ты и я — единственные два человека, которые существуют, и все остальное неважно, а кому-то это действительно трудно достичь.

Я могу сказать, что ему вроде понравился мой ответ, потому что его пульс начинает учащенно биться.

— Это все? — спрашивает он, и я отрицательно качаю головой, удивляясь, как давно он не слышал приятных слов в свой адрес.

— Ни в коем случае. Я только начала, — я держу его крепче. — Прошлым летом ты заставил меня чувствовать… пробудил во мне чувства, которые, я думала, никогда не смогу ощутить снова после смерти Лэндона. И это не потому, что я была под кайфом. Поверь мне. Я не чувствовала этого, пока не вернулась сюда, чтобы увидеть тебя.

— Я наркоман, Нова, — бормочет он. — Я не должен пробуждать в тебе какие-либо чувства.

— Ты не наркоман, — утверждаю, не ослабляя хватку. — Ты просто тот, кто действительно запутался и испытывает боль и не признает этого и находит в наркотиках лекарство от всего этого.

Он начинает выглядеть испуганно, панически, его глаза бегают по территории, как будто он ищет место, чтобы сбежать, спрятаться, и принять дозу. Поэтому я сжимаю его руки крепче и продолжаю.

— Если бы ты мог сделать что-нибудь прямо сейчас, — говорю я быстро. — Что бы ты сделал?

— Принял дозу, — отвечает он, встречаясь с моим взглядом, и его взгляд полон такой тоски, что у меня перехватывает дыхание. — А что насчет тебя? Что бы ты сделала прямо сейчас, если бы могла?

Мне кажется, он думает, что я собираюсь сказать, что я хотела бы спасти его, и я действительно этого хочу, но не собираюсь об этом говорить, потому что мне нужен перерыв, впрочем, как и ему. Мы оба знаем, почему я здесь, и я не забыла, зачем пришла. Я просто пытаюсь пробраться к нему в голову. Попробовать что-то легкое и незамысловатое. Потому что нам нужна легкость в данный момент.

— Я бы танцевала, — отвечаю, затем отпускаю его руку и спрыгиваю с капота автомобиля. Я знаю, что выгляжу глупо, но это все что у меня есть на данный момент, так что я протягиваю руку. — Ты потанцуешь со мной, Куинтон?

Он настороженно поглядывает на колонки, пустую заправку, улицу.

— Это действительно то, что ты хочешь сделать? Прямо здесь? Прямо сейчас?

Я киваю, продолжая стоять с протянутой рукой.

— Да, теперь ты выполнишь мою просьбу?

Он сомневается, и это видно в его глазах, но все равно спрыгивает с капота и берет мою руку. Его прикосновение дает мне немного отдохнуть от всего этого дерьма, окружающего нас. Легкость. Мы собираемся сделать что-нибудь очень, очень легкое. Я знаю, что это не сотрет все жесткие вещи. Но иногда отдохнуть от сложностей достаточно, чтобы вдохновить меня на следующий шаг. Один шаг за раз. Одно дыхание за раз. Одно сердцебиение за раз.

Одна жизнь за раз.

Я протягиваю руку, чтобы положить руку ему на плечо, но вместо этого он отталкивает меня назад и крутит вокруг.

— Ты представляешь, во что ввязываешься? — говорит он, дергая меня к себе и прижимая к своей груди.

У меня перехватывает дыхание, когда я прижимаюсь щекой к его груди и чувствую его сердцебиение.

— Где ты научился так танцевать?

— Моя бабушка… она научила меня перед тем, как я пошел на свои первые танцы в средней школе, — говорит он, вдыхая запах моих волос, уткнувшись подбородком в макушку, и мы начинаем раскачиваться в такт музыке.

— Это потому что она хотела научить тебя? — спрашиваю его. — Или потому, что ты хотел научиться?

— К сожалению, это было потому, что я хотел научиться, — говорит он. — Я думал, что это умение вызовет кучу желающих танцевать со мной.

Я прижимаюсь к его груди.

— Но этого не случилось?

— Неа, я не был тем парнем, с которым хотят танцевать все девушки, — говорит он. — Я был слишком застенчив в то время.

Я стараюсь не улыбаться, но это трудно.

— Я тоже была застенчивой одно время.

— Я вижу, — говорит он задумчиво.

Я немного отстраняюсь и вскидываю подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Как? Я больше не стесняюсь.

Уголки его губ приподнимаются.

— Да, но иногда ты смущаешься, когда что-то делаешь, и застенчивость выходит наружу, — говорит он, и когда я хмурюсь, он добавляет, — Не волнуйся, это было только пару раз, когда мы только познакомились. И, кроме того, мне это нравится.

Я кривлю губы и прижимаюсь щекой к его груди, а он кладет подбородок обратно на мою макушку.

— Хорошо, я рада, что ты это замечаешь, потому что я — нет.

— Ну, да, — он на мгновение задерживается, ведя меня в медленном танце. Затем я чувствую, как он с трудом сглатывает и говорит, — Полагаю, ты узнала кое-что о старом мне, что я умел танцевать.

Я улыбаюсь про себя, потому что он не умел танцевать — и все еще не умеет. И когда мы качаемся в такт музыке, я молчу, говоря себе, что, если он все еще может танцевать, тогда старый Куинтон все еще где-то внутри него, и теперь, когда я это увидела, я не хочу его отпускать.

Поэтому я крепко держусь за него, пока мы танцуем под песню. Закрываю глаза и чувствую каждую грань момента: жар в воздухе, тепло его тела, то, как мое тело движется в унисон с ним. Без сожалений. Это один из тех моментов, о котором я никогда не пожалею. Мне плевать, что мы находимся на парковке захудалой заправки, и оба пропахли сигаретным дымом. Мне это нужно. Я хочу этого. Хочу его. Прямо сейчас. Знаю, что сейчас не подходящее время, что так много чего не так, много недомолвок между нами, но мне просто нужно прикоснуться к нему еще немного больше. Поэтому, не открывая глаз, я прокладываю дорожку из поцелуев по его шее и через небритую челюсть нахожу его губы. Не уверена, что мне ожидать, но он приоткрывает губы и целует меня глубоко, со страстью и пылом. Ему удается держать нас в движении и в то же время приближать наши тела ближе, пока мы не становимся практически единым целым. Я чувствую все в нем. Его жар. Его дыхание. Легкие вдохи, которые он делает каждый раз, когда наши губы едва размыкаются. И закрыв глаза, я могу притвориться, что я со старым Куинтоном, тем, кого пытаюсь спасти.

И часть меня хочет, чтобы мне больше не приходилось открывать глаза. Часть меня хочет, чтобы я могла остаться именно так. Навсегда. Только он и я. Сплошное удовольствие. Легкость. Мне хочется, чтобы таких моментов было больше. Просто нужно найти способ, чтобы он мне это позволил.

Закончив танцевать, мы поднимаемся обратно на капот и болтаем еще немного. Он, кажется, расслабляется со временем, и я предполагаю, что он достиг своего рода мирного баланса в своем кайфе, хорошо помню это ощущение, потому что именно оно привлекало меня в наркотиках в первую очередь. Прошло довольно много времени, с тех пор, как мы здесь, шум утих и кажется, что город уснул.

Я зеваю, вытянув руки и смотря на звезды.

— Уже так поздно.

— Знаю. Нам нужно вернуться, — говорит он, садясь и спрыгивая с капота. — Уже поздно, и мне ненавистно думать о том, что тебе придется возвращаться ночью одной туда, где ты остановилась.

Я сползаю к краю капота, и он помогает мне слезть, взяв за руку.

— Все будет хорошо. Дядя Леа живет в довольно благополучном районе.

— Тем не менее, я беспокоюсь о тебе, — кажется, ему неловко об этом говорить.

— Ладно, я отвезу тебя и вернусь домой.

Он кивает и отпускает мою руку. Затем я везу его домой и целую в щеку, прежде чем он выберется из машины.

— Нова, — говорит он, прежде чем вылезти, спиной повернувшись ко мне и поставив ноги на землю. — Я хочу, чтобы ты перестала приходить сюда.

Мое сердце сжимается в груди. На мгновение мне показалось, что я видела обещание, что ситуация может измениться — он перестанет так сильно сопротивляться.

— Ты действительно хочешь, чтобы я больше не приходила?

Ему требуется несколько секунд, чтобы ответить.

— То, что я хочу, не имеет значения… так будет правильно.

— Я не считаю это правильным, — нервно вожусь с брелком от зажигания. — И я не готова перестать с тобой видеться… а ты готов к этому?

Его голова опускается, но он все еще не смотрит на меня.

— Я не могу ответить прямо сейчас.

— Хорошо, тогда давай не будем говорить об этом, пока ты не ответишь, — говорю я, и он начинает выходить из машины, не сказав ни слова. — Увидимся завтра?

Он останавливается, закрывая дверь.

— Да… думаю, да.

Это немного, но достаточно, чтобы чуть приподнять мое упадническое настроение.

— Пока, Куинтон. До завтра.

Он ничего не говорит и закрывает дверь. Затем он идет к дому, и я жду, пока он не окажется внутри, прежде чем вытащить телефон и навести камеру на лицо.

Света очень мало, но контур на экране можно различить.

— Итак, сегодня мне пришла одна идея, — говорю я в камеру. — Возможно, это глупо, но это все, что у меня есть. Назову это весельем. И я не говорю о напиваться-и-тусоваться развлечении. Это последняя вещь, которая нужна мне и Куинтону. Я говорю о простом, легком виде веселья. Танцы, музыка, смех, игривый, мирный вид веселья… то самое, которым мы делились сегодня вечером. Кажется, это помогло ему расслабиться, не оказывая давление на него, делая вид, что мы просто два человека, которые тусуются вместе… и я могу делать вид, до тех пор, пока это мне что-нибудь не даст… Я просто надеюсь, что смогу достучаться до него… узнать больше о нем… понять его. — Делаю паузу, закусив губу, когда какой-то парень выходит из квартиры Куинтона, подходит к перилам и смотрит на мою машину. Он выбрасывает окурок за край, а затем опирается руками об перила. Свет над дверью падает ему в спину, что затрудняет различить его лицо, но силуэт похож на Дилана. Если это так, тогда мне пора идти, прежде чем он сможет разрушить мою смутно приличную ночь.

Заканчиваю запись и отбрасываю телефон, чувствуя себя немного легче, когда уезжаю. Я просто молюсь Богу, чтобы, когда я вернусь завтра утром, Куинтон, которого я увидела в конце сегодняшнего вечера, никуда не делся.