Спасая Куинтона

Глава 7

19 мая, четвертый день летних каникул

Это были долгие три дня, наполненные встречами с Куинтоном, которые, кажется, вели в никуда. Наполненные одними и теми же разговорами, в которых он так и не смог открыться мне, а я, находясь в замешательстве, как донести до него, что знаю об аварии, просто ходила вокруг да около, скрывая правду. Но хранить в себе такие воспоминания сложно и больно. Знаю это, потому что каждый раз, когда кто-то упоминал имя Лэндона после его смерти, я чувствовала, как часть меня заново умирает внутри.

Когда я не была с Куинтоном, мы проводили время с Леа. Мы еще не побывали на Стрип, но планировали поездку туда в эти выходные, когда уже стемнеет и улица будет полна огней, пока ее дядя не возражает, что мы приходим домой поздно. Он вернулся домой из командировки вчера вечером и поболтал с нами немного. Он кажется довольно милым, приготовил нам ужин и интересовался нашими планами, пока мы здесь. Леа расплывчато, не вдаваясь в подробности, рассказала ему, что мы приехали, чтобы повидать друга.

Сейчас позднее утро, и я сижу в комнате для гостей в доме дяди Леа перед экраном компьютера, готовясь записать видео, прежде чем отправлюсь к Куинтону с ежедневным визитом. Шторы задернуты, чтобы избежать бликов. Волнистые волосы распущены, синие серьги в ушах подходят под цвет майки. На мне шорты и никакой обуви.

— Прошло уже три дня, как мы видимся с Куинтоном, и время, проведенное с ним, летит так быстро, а время без него так медленно, потому что я постоянно беспокоюсь о том, что он делает, когда меня нет. — Наклоняюсь ближе к экрану. — Я все еще ненавижу ходить туда, потому что там так ужасно… в его доме. Даже не уверена, почему именно. Из-за большого скопления грубых людей, занимающихся тем, что плохо и незаконно, или из-за того, что не измени я свой жизненный путь, могла бы тоже оказаться там. — Делаю паузу, обдумывая свои следующие слова. — Вот, что на самом деле паршиво, так это то, что иногда я вижу себя там, сидящую рядом с Куинтоном на потрепанном матрасе в его комнате. Я могу представить себя там, такую же обдолбанную, связанную с ним, и жизнь начинает играть другими красками. Становится менее напряженной. — Делаю виноватое выражение лица. — Может быть, это неправильное слово, потому что это своего рода тоже стресс, но ты так поглощен наркотиками, что не реагируешь на другие факторы, пока не становится слишком поздно, и все рушится. Не хочу впутываться в это снова, но это так легко, и, хотя я не скажу этого Леа… — понижаю голос и наклоняюсь ближе к экрану — …всего на несколько мимолетных секунд я задумывалась, почему бы и нет? Почему бы просто не присоединиться к ним снова? Что мне мешает? И это заставляет меня задаться вопросом, что, возможно, я не тот человек, который может спасти Куинтона. — Поднимаю руку перед экраном, чтобы заснять свой шрам и татуировку. — Но потом я смотрю на это и вспоминаю то место, где я была так потеряна, плывя по волнам. Я могла умереть, и это не имело бы значения, — говорю в экран. — Но сейчас это важно, потому что я хочу жить.

Вздыхаю, чувствуя, что потеряла нить разговора.

— Честно говоря, не знаю, что именно я пытаюсь сказать этой записью, кроме как поделиться своими мыслями, — слабо улыбаюсь. — Похоже на видеодневник, — нажимаю на кнопку и выключаю компьютер. Застегиваю сандалии и беру сумку, готовая уйти, надеясь, что буду всегда помнить, насколько плохо все может стать, ведь именно это держит меня на плаву.

Позже, в тот же день, я добираюсь до апартаментов Куинтона. Хотя я здесь уже четвертый раз, все равно очень нервничаю, думая о том, как дойти до входной двери. И когда я достигаю ее, постоянно задаюсь вопросом, что происходит по ту сторону этой потрескавшейся двери. Может, он принимает наркотики прямо сейчас. В порядке ли он. Жив ли он. Мне не хочется так думать, но он выглядит так плохо, таким растрепанным, избитым, что я не удивлюсь, если он когда-нибудь не откроет мне дверь, или однажды я приду сюда, а он будет мертв. Знаю, что все слишком запутано, чтобы находить только темные стороны, а не светлые, но, когда вы видели столько темноты, как я, трудно не думать о плохом.

К счастью, сегодня, постучав в дверь, я получаю короткую передышку от темноты, когда Куинтон сразу отвечает. Чувствую себя лучше, когда он быстро выходит, так что мне не приходится проходить внутрь. На нем мятая черная футболка и удлиненные шорты, его рука все еще в синяках, но уже не такая опухшая. Его волосы взлохмачены, и на лице отросла щетина.

— Хей, — приветствует он, начиная закрывать дверь, но вдруг выражение его лица меняется, словно он о чем-то вспомнил. Он поднимает палец. — Можешь подождать секундочку?

Киваю, в то время, как он бросается обратно в дом, оставив дверь широко открытой. Солнце нагревает спину, пока я всматриваюсь в душную квартиру, воздух которой пронизан дымом от зажженной сигареты в пепельнице на журнальном столике. Делайла спит на диване в гостиной, прикрывая живот рукой. Я еще не разговаривала с ней, и это к лучшему, потому что у меня ощущение, что милой беседы у нас не получится. Не только потому, что она вела себя как стерва, разговаривая со мной по телефону в последний раз, просто, если она будет любезна со мной, я могу снова почувствовать потребность в ее дружбе. А стать ее подругой значит снова подсесть на наркотики. И я до сих пор не знаю свою реакцию, если мне на самом деле что-нибудь предложат.

Пока я смотрю на дым, змеящийся по комнате, Дилан неожиданно появляется из коридора и подходит к столику. Он выглядит как скелет, впрочем, как и все остальные: костлявые руки, бритая голова, впалые скулы, мешки под глазами. Он тоже, кажется, под дурью, не обращая внимания на меня, осматривается в поисках чего-то.

По крайней мере, пока.

Но, когда я инстинктивно делаю шаг назад, он поднимает глаза на меня. Я никогда не была его фанаткой. Он был слишком агрессивным и относился к Делайле, как к дерьму. К тому же, он всегда казался злым, независимо от того, что происходит.

Сейчас он выглядит спокойным, хотя это пугает больше, чем, когда он злится.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, поднимая небольшую сумку со стола.

— Жду Куинтона, — отвечаю быстро, отступая назад, пока моя спина не касается перил.

Он обходит вокруг столика, приближаясь ко мне.

— Нет, я спрашиваю, какого хрена ты делаешь здесь, в Вегасе? — Он останавливается в дверном проеме, оставаясь в тени, сжимая сумку в руке. — Разве ты не должна ходить в колледж?

— Да, но сейчас летние каникулы, — объясняю ему нервно. — Поэтому я решила приехать сюда на некоторое время.

— Чтобы увидеть Куинтона? — спрашивает он, смотря на меня, как на идиотку. — Интересно.

Я киваю, ничего не говоря, надеясь, что он уйдет, но все, что он делает, это стоит и смотрит на меня. Это действительно начинает меня пугать, когда вдруг Делайла просыпается. Она что-то говорит, но ее речь настолько невнятна, что я не могу понять ее. Затем она натыкается на Дилана, ее рыжие волосы растрепаны вокруг бледного худого лица. Она одета в футболку, которая едва прикрывает бедра, и, как у Тристана, у нее несколько язв на руках. Еще у нее огромный синяк на щеке, как будто она недавно попала в драку. Замечаю, что костяшки Дилана покрыты болячками, словно он обо что-то ударял. О лицо Делайлы, может быть. Хотелось бы мне знать.

— Детка… — она замолкает, когда Дилан оборачивается и толкает ее обратно к дивану.

— Иди, ложись, — бросает он через плечо ледяным тоном. Она чудом избегает падения, ухватившись за спинку стула. — Мне… нужно… — она щурится и, несмотря на все, что мы пережили, все херовые моменты, которые нас связывали, мое сердце замирает в груди.

— О чем она? — спрашиваю, продвигаясь вперед и собираясь помочь ей.

Дилан оборачивается и упирается руками в дверную раму, блокируя мой путь.

— Не твое собачье дело.

Я стою на носочках и смотрю через плечо на нее.

— Делайла, ты в порядке?

Она натыкается на стеклянную бутылку на полу, пока продвигается обратно на диван, а затем ложится на спину.

— Я в порядке… иди… — она машет рукой, прогоняя меня прочь.

— Ты плохо выглядишь, — говорю я, гадая, как убрать Дилана с моего пути.

Он наклоняется в сторону, закрывая ее полностью от моих глаз.

— Она сказала, что все нормально. Теперь отвали, — рычит он низким голосом.

Я вскидываю подбородок и встречаю его угрюмые глаза. Думаю сказать ему что-то вроде «пошел ты», что абсолютно не характерно для меня, но в то же время мое присутствие здесь тоже мне не свойственно.

Я так и не могу заставить себя это произнести, вместо этого Дилан просто ухмыляется мне мучительно долгую минуту. Когда Куинтон выходит из коридора, я судорожно выдыхаю, и Дилан, кажется, доволен тем, что он заставляет меня нервничать.

Куинтон смотрит на Делайлу, лежащую на диване с закрытыми глазами, пока идет через комнату. Он ничего не говорит, и, оттолкнув Дилана в сторону, протискивается между ним и дверью. Тот сердито смотрит на него, и Куинтон выглядит раздраженным, даже приобняв меня и торопливо уводя подальше от двери.

— Ты готова? — спрашивает он.

— Да… — поглядываю через плечо на Дилана, который наблюдает за нами, закуривая. Это меня пугает еще больше, и я жмусь ближе к Куинтону, чувствуя себя немного безопаснее.

Дилан провожает нас взглядом, пока мы идем через балкон, а затем возвращается в квартиру, закрыв за собой дверь.

Я поворачиваюсь, сосредоточившись на своих шагах.

— Делайла будет в порядке? — спрашиваю у Куинтона.

Он прикрывает глаза от солнца рукой.

— С ней все в порядке, так же, как и со всеми нами.

— Она как будто не в себе.

— Так и есть.

— То есть?

Он медлит, его рука на моей спине, напрягается.

— Ты действительно хочешь знать? — спрашивает он, и я киваю. — Она на героине.

— А ты… — я смотрю на его руки, отмечая, что они без следов, но хочу быть уверена. — Ты тоже?

Он качает головой без колебаний.

— Это не мое.

— Ммм, — не уверена, что его слова меня успокоили, потому что он все еще употребляет наркотики. — А что насчет Дилана? — спрашиваю, пока он ведет меня мимо мужчины, стоящего посреди балкона с сигаретой. — На чем он?

— Он мудак, — нехотя говорит Куинтон.

— Он не употребляет? — спрашиваю, поразившись.

— Почему же, — отвечает он, замедляясь по мере приближения к лестнице. — Но под кайфом он или нет, он остается мудаком.

Так тяжело это осознавать, слишком много всего. Ощущение, что черная дыра начинает засасывать меня, не успела я приехать. Чувствую, как это негативно сказывается на мне. Тяжесть. Страх. Искушение. Так много может пойти не так, просто от моего пребывания здесь.

Но ты должна быть здесь. Тебе нужно спасти его. Как будто не было истории с Лэндоном.

Куинтон убирает руку с моей спины, и мы спускаемся по лестнице.

— Так куда мы идем сегодня? Или просто посидим в твоей машине? — Он кажется нервным, его карие глаза слишком большие и блестят, и его нос немного покраснел. Мне грустно смотреть на то, как он сам себя калечит.

— Хочешь пойти куда-нибудь? — спрашиваю его, держась за перила.

Он пожимает плечами, пока мы доходим до нижней части лестницы.

— Без разницы, главное вернуться в пять.

Мне хочется спросить его, зачем, но в то же время боюсь ответа, так что держу свой рот на замке. Мы забираемся в машину, и, запустив двигатель, я пытаюсь придумать безопасное место, куда бы мы смогли пойти.

— Здесь неподалеку есть хороший ресторан, моя подруга Леа рассказывала мне о нем, — говорю Куинтону. — Мы могли бы поесть там.

Он машет головой.

— Неа, я не очень голоден.

— Ладно, — пытаюсь придумать что-то другое, но не очень хорошо знаю Вегас.

— Я знаю одно место, — говорит Куинтон с задумчивым взглядом, его медово-карие глаза на миг загораются. — Но тебе придется довериться мне.

Мне требуется минута, чтобы ответить, потому что я хочу ему доверять, но не уверена, что смогу.

— Хорошо, где это место?

— Это сюрприз, — он улыбается, но трудно поверить, что улыбка настоящая, скорее, вызвана состоянием эйфории. Но подыгрываю ему, потому что это все, что я могу сделать. Притворяться, что все это по-настоящему. Притворяться, что я в порядке. Ладно, но ты должен задать мне направление.

Он жестом показывает мне ехать вперед.

— Поезжай, я покажу. — Он подмигивает мне. — Просто расслабься. Ты можешь доверять мне, Нова.

В то время как каждая частичка меня кричит, что я не могу, заставляю себя двигаться вперед, позволяя ему направлять меня, надеясь, что я не собираюсь сделать что-то глупое или неправильное. Потому что один неверный поворот может привести к большим потерям.

Дилан ведет себя странно в последнее время, хотя нам удалось вернуть ему деньги, которые мы украли из дома той ночью. Он кажется более жестоким и непредсказуемым, чем раньше. Кажется, у него потихоньку едет крыша, поэтому нервничаю намного сильнее, когда вижу, что он уделяет повышенное внимание Нове. Я не должен был оставлять ее там в одиночестве, но, когда я увидел ее, мое сердце забилось в груди слишком быстро. Такая неправильная реакция, что мне пришлось вернуться и вдохнуть достаточное количество кристаллов, чтобы успокоиться.

Чувство опьянения размывает реальность. Это как одна минута между тем, как я возвращаюсь в свою комнату, поглощая столько дурманящих кристаллов, сколько могу, мое сердце набирает скорость до точки, где я чувствую, что лечу — чувствую, что могу сделать все, и вдруг я оказываюсь в машине с Новой, флиртуя с ней, как будто мы на свидании.

Дурак.

Дурак.

Дурак.

Но в то же время я совсем не прочь побыть дураком, лишь бы рядом с ней, ведь она дарит мне чувство полета.

Кайфа.

Замешательства.

После того, как я увожу ее из квартиры и от Дилана, говорю ей куда ехать, и она верит мне, когда не должна, это, черт возьми, мне нравится. Когда мы подъезжаем к нужному зданию, я уже не так уверен в своей идее. Где-то в подсознании бестолковые мысли отчаянно пытаются пробиться на свет.

— Так вот куда ты хотел меня привезти? — спрашивает с озадаченным выражением в глазах Нова при виде старого мотеля. Мы нашли его, когда с Тристаном искали место для ночевки, убегая от копов после кражи из магазина, здесь мы могли быстро спрятаться. Дело в том, что я до сих пор не уверен, была ли за нами погоня или это наша паранойя.

Отстегиваю свой ремень безопасности, потому что она всегда заставляет меня пристегиваться, когда я с ней в машине.

— Да. Знаю, это выглядит немного подозрительно, но с нами все будет хорошо, — говорю ей, и, когда она все равно смотрит скептически, добавляю: — Поверь мне, Нова. — Мои мысли смеются надо мной, в глубине души зная, что я ненадежный, похоже, мои эмоции живут отдельно от мыслей, а мысли отдельно от моего рта, который говорит все, что ему угодно, не думая о последствиях.

Она нервно сглатывает, но потом отстегивает ремень безопасности, и мы выходим из машины. Я встречаю ее, и, словно по привычке, моя рука обвивается вокруг ее талии, не знаю почему, но она мне это позволяет. Так тяжело быть рядом, когда я чувствую это непреодолимое притяжение к ней, но я также ощущаю, как что-то отталкивает меня, соприкасаясь с моей виной.

— Ты, кажется, в хорошем настроении сегодня, — отмечает она, взглянув на меня своими великолепными глазами, которые я рисую каждый день, несмотря на борьбу своих внутренних демонов.

Пожимаю плечами и одергиваю руку, чувствуя очередной укол вины.

— Просто в нормальном настроении.

Она больше ничего не говорит, следуя за мной через дверь, которая помечена как выход. Она моментально застывает, ступая в пыль, темноту и обломки на полу. Большинство стен обрушились, и краска вся облезла. Понимаю ее отвращение, но в то же время уверен, что она оценит, зачем я привез ее сюда.

— Просто следуй за мной, — беру ее за руку, сдавшись притяжению. — Обещаю, когда мы доберемся до верха, это будет стоить того.

Ее глаза расширяются, когда она поднимет голову и смотрит вверх на дыру в потолке, которая тянется через пять этажей. — А это безопасно?

— Конечно, — говорю ей, не будучи в этом уверен. — Просто иди за мной. — Она кивает и шагает за мной след в след, сжимая мою руку влажной ладошкой. Несмотря на ее нервозность, она доверяет мне, и поэтому, когда мы доходим до места, где мы с Тристаном пролазили через отверстие в стене, чтобы добраться до крыши, я выбираю другой путь, сворачивая направо к лестнице, потому что так безопаснее.

— Значит, здесь был старый отель? — спрашивает она, считая шаги и стараясь держаться достаточно близко к стене.

Придерживаюсь рукой за стену, так как лестница скрипит под нашими ногами.

— Думаю, да. По крайней мере, так написано на вывеске снаружи. Возможно, здесь было еще и казино, как в большинстве местных отелей.

Она смотрит на открытую комнату, в которой все еще сохранился оранжевый ковер с длинным ворсом и ярко окрашенные желтые стены с радужным рисунком внизу.

— Да, у них есть игровые автоматы даже на заправках. Это странно и шумно. Плюс, все постоянно курят, — говорит она, и когда я останавливаюсь, быстро добавляет: — Мне все равно, но моя подруга Леа не переносит запах сигарет.

Я продолжаю подниматься. Удивительно, как одна фраза может напомнить мне, как далеко мы друг от друга, даже если часть меня этого не хочет.

— Эта Леа — та самая девушка, которая была с тобой в первый день, когда ты появилась у меня?

Она кивает, наклонив голову, волосы закрывают лицо. Ее внимание сосредоточено на полу, когда она прикусывает губу, и все, о чем я могу думать, насколько она совершенна, и как я хочу ее нарисовать. Как только эта мысль всплывает на поверхность, появляется чувство, как будто я изменяю Лекси, думая о ком-то еще, и я почти готов развернуться и уйти, вернуться в свою комнату и сделать пару дорожек.

— Мы познакомились в начале учебного года, — продолжает Нова, обходя большой кусок гипсокартона. — Она первая подошла ко мне и представилась, когда я была в центре для тех, кто потерял близкого человека.

Смотрю через плечо на нее.

— Она тоже кого-то потеряла?

— Своего отца, — объясняет Нова, держа мою руку и обхватив другой рукой предплечье. — Хотя это не совсем то же самое, через что я прошла, мы действительно связаны, вроде того, как мы с тобой раньше.

Я перестаю шагать, двигаться, дышать. Время останавливается. Она натыкается на меня, спотыкаясь о свои ноги, но не падает, хватаясь крепче за мою руку и положив другую на стену. Она сжимает ладонь, взглянув на меня.

— Что случилось?

— Что значит, мы были связаны? — спрашиваю ее немного резче, чем собирался.

— Прошлым летом, — говорит она робко. — То время, которое мы провели вместе, я думала, что мы вроде как связаны. Не так, конечно, как «эй, мы лучшие друзья», но… — она отпускает мою руку, чтобы поправить волосы. Должно быть, она залезла ею в пыль, прикасаясь к стене, потому что движение оставляет полосу в ее волосах — …но я могла поговорить с тобой о вещах, о которых ни с кем не говорила. О моем отце и Лэндоне.

Подхожу к ней и протягиваю руку к волосам, пытаясь убрать пыль, и ненавижу себя за то, как начинает биться мое сердце, когда ее дыхание учащается от моих прикосновений.

— Нова, думаю дело в наркотиках, которые позволяют открыто говорить о своих переживаниях, а не во мне.

Она мотает головой, облизывая пересохшие губы, и как же я хочу прижать ее к стене прямо сейчас, поднять и поглотить. Но стена разлетится на кусочки при малейшем давлении, и я не уверен, что мы выживем после падения.

— Не думаю, что это так, — говорит она. — И я собираюсь доказать это тебе.

Ее слова приводят меня в замешательство.

— Как?

Она подталкивает меня вперед.

— Просто приведи нас куда-нибудь, где пол не выглядит так, как будто он сейчас рухнет, и я скажу.

Не догадываюсь, что она задумала, но мне интересно, поэтому я снова поднимаюсь по лестнице, держа ее за руку, обходя дыры в полу, пытаюсь сосредоточиться на целостности картины, но вижу только на три шага вперед.

Когда лестница заканчивается, открываю дверь, ведущую на крышу, и потоки солнечного света льются на нас, как теплая вода. Шагнув в сторону, придерживаю дверь, пропуская вперед Нову.

Она выходит на солнце, поглядывая на массивные вывески на крыше. Думаю, что раньше они принадлежали казино, которое закрыто сейчас. Некоторые из них состоят из лампочек, другие просто нарисованы. Некоторые все в трещинах, другие поломаны, и все вместе они создают что-то наподобие лабиринта.

— Вау… — она замолкает, когда охватывает весь вид. — Нет слов. Это удивительно. — Она смотрит на меня своими большими глазами, заставляя растворяться в ее взгляде. Часть меня осознает все, что на самом деле происходит, но другая часть все еще в дурмане.

— Да, и вправду, — соглашаюсь с ней, кивая, и указываю на стопку кирпичей возле большого знака «VIVA LAS VEGAS». — Можешь взять один кирпич? Ели дверь закроется, мы окажемся заперты здесь.

Она медлит, настороженно осматриваясь, но потом зигзагами обходит щиты, где-то пригибаясь и маневрируя между ними. Так она пересекает крышу и поднимает кирпич. Я стараюсь не улыбаться, видя, как она неуклюже несет его, видимо, он слишком тяжел для нее, или она не хочет запачкаться.

Она опускает его вниз, и я подпираю им дверь, надеясь, что кирпич выдержит. Перепрыгиваю через небольшую вывеску, валяющуюся под ногами и, ухватившись за карниз крыши, взбираюсь наверх. Сажусь, свесив ноги.

Нова не торопится повторить за мной, поэтому я, погладив место рядом, приглашаю ее присоединиться, не глядя на нее, и удивляясь, насколько она мне доверяет. В тайне желаю, чтобы она просто убежала, но в то же время хочу услышать, что она скажет, почему она думает, что прошлым летом между нами была особенная связь.

Конечно, она присоединяется, потому что она милая и невинная и еще видит что-то хорошее во мне. Серьезно, не понимаю, ведь когда я смотрю в зеркало, что в последнее время происходит не так уж часто, все, что я вижу — скелет, напоминание о когда-то хорошем человеке, который все развалил и продолжает все портить. Подобно виду перед глазами: старые здания, магазины, дома, которые наверняка раньше были прекрасны, но с течением времени все изменилось — жизнь изменилась — и о них все забыли, разрушилась красивая картинка, как песок на ветру, оставив их тлеть в тени города, в районе, который никто не хочет видеть. Этим он мне и нравится.

— Ты думаешь, что недостаточно хорош, — говорит она, присаживаясь рядом со мной, ее ноги свисают с края.

Не то, что ты.

— Что? — поворачиваюсь в ее сторону, пытаюсь перемотать мысли и сообразить, может я действительно высказал свои мысли вслух.

— Когда ты в этой темноте, — говорит она. — По крайней мере, у меня было так. Я думала, что не заслужила быть счастливой.

Немного расслабляюсь, понимая, что она просто озвучивает свои мысли.

— Из-за этого ты употребляла наркотики? — спрашиваю ее.

Она пожимает плечами.

— Это одна из причин. Но, если честно, их было много… как и тот факт, что я не хотела принимать смерть своего парня… какие у тебя причины?

Она говорит об этом так легко, что я не знаю, как реагировать. Я никак не могу объяснить ей, почему я это делаю — рассказать истинные причины.

— Почему ты думаешь, что у меня есть причина? — интересуюсь. — Может быть, я просто делаю это, потому что доставляет мне удовольствие.

— Удовольствие? — в ее глазах читается вызов, что заставляет меня опасаться ее слов после моего ответа.

— Иногда, да, — говорю ей прямо. — Не знаю, как это было у тебя, но мне это помогает забыть некоторые вещи.

— Какие вещи? — спрашивает она заинтересованно, пряча руки под ноги.

— Те, что я натворил, — потираю шею, а затем разминаю челюсть.

— Но почему мы говорим об этом?

Она играет с выбившейся прядью волос, накручивая ее вокруг пальца, пока сидит, погруженная в свои мысли, глядя на заброшенные магазины и дома в пять этажей ниже нас.

— Почему ты привел меня сюда? Чтобы показать вид? — удивляется она, увиливая от моего вопроса.

Я смотрю на нее, гадая, что происходит в ее голове. Она видит то же, что и я? Не отталкивает ли ее этот вид? Или она может видеть эту угаснувшую красоту?

— Да, я наткнулся на это место однажды, и мне здесь понравилось, — отрываю от нее взгляд и сосредотачиваюсь на открывающемся виде. — Как будто таким и был Вегас, прежде чем все это безумие захватило город.

— А был ли бы он без всего этого сумасшествия? — спрашивает она, указывая через плечо на город, сверкающий на солнце и простирающийся к туманному небу. — Потому что каждый раз, когда я думаю о Вегасе, я могу представить только это.

Пожимаю плечами, размахивая ногами взад и вперед.

— Не уверен, но могу себе представить, даже если это неправда. — Я указываю в сторону скопления одноэтажных домов справа от нас. — Представь себе, просто куча обычных домов, ни казино, ни людей снующих по тротуарам. Все окрашено в теплые цвета, зеленая трава, прямые заборы. Во дворах растут деревья, яркие цветы насажены вокруг домов, и люди просто тусуются и медленно проживают эту жизнь. — Затем перевожу ее внимание влево на странной формы здание с лепными старыми вывесками, висящими на углу. — Представь, магазины и торговые площади были такими, а не натыканы так близко друг к другу, продавая одни и те же сувениры по завышенным ценам. Представь тихую, обыденную, спокойную жизнь. Место, где никто не торопится, и где твои мысли не должны мчаться, чтобы идти в ногу с ним. — Я закрываю глаза и наслаждаюсь запахом свободы в воздухе. — Представь, что снова дышишь.

Она молчит некоторое время, и мне интересно, не напугал ли ее мой поток бессвязных мыслей, но, когда я открываю глаза, она выглядит расслабленной, наблюдает за мной. Голубое небо и солнечный свет на заднем фоне, и ее волосы, танцующие вокруг лица от слабого ветра. Прядь ее волос выпадает из-за уха и приземляется возле груди, и я вспоминаю, каково это касаться ее, ощущать, делать все, что захочу.

Красота. Вот то слово, которое всплывает в моей голове, и на мгновение я просто хочу задержаться, чтобы не думать о Лекси и Райдер, и что я сделал с ними.

— Ты рисуешь красивую картинку, — говорит она, прерывая мои мысли. — Я бы хотела жить в таком месте.

— Возможно, его и не существует, — тихо бормочу. — Я просто описывал то, что вижу.

— Ты должен рисовать то, что ты видишь хоть иногда, — говорит она со слабой улыбкой на губах. — Уверена, получилось бы красиво.

— Просто бессвязные мысли, — бормочу я. — Это ничего не значит.

В ее глазах загораются искорки.

— Ты удивишься, но твои слова могут многое означать для кого-то.

— Что может быть важного в моих словах, — удивляюсь. — Все, что я делаю или говорю, можно с легкостью забыть.

— Неправда… прошлым летом твои слова были важны для меня. Тогда ты сказал мне, что я слишком хороша, чтобы принимать наркотики.

— Потому что так и было.

— Это касается каждого, — она настаивает, придвигаясь ближе. — Но ты единственный, кто произнес это вслух.

— Это еще ничего не значит, — утверждаю, желая отойти от нее, но не могу пошевелиться, чтобы найти в себе силу воли сделать это. — Ты просто помнишь об этом, потому что это все происходило во время насыщенного периода в твоей жизни.

Она изучает меня некоторое время, а затем переводит взгляд вниз на пейзаж под нами.

— Ты помнишь пруд? — спрашивает она.

Этот вопрос ударяет меня прямо в сердце, заставляя его бешено забиться.

— Как я могу забыть? — говорю, стиснув зубы. — Это был не лучший для меня момент.

Ее внимание возвращается обратно ко мне.

— Ты шутишь? — спрашивает она шокировано, вынуждая меня посмотреть на нее, чтобы понять ее реакцию.

— Нет… я серьезно, — говорю ей, борясь с эмоциями, похороненными внутри меня, главным образом с чувством вины, что ушел от нее в тот день. — Я бы никогда не оставил тебя там. Я был таким придурком.

Она смотрит на меня так, будто не может поверить в то, что слышит.

— Ты, ни в коей мере, не был придурком, бросив меня там. Ты буквально спас меня от того, о чем бы я пожалела, и наверняка застряла в том темном месте намного дольше. — Она говорит с такой страстью, словно много думала об этом, и я не знаю, что ей сказать, поэтому просто молча смотрю в пол. Наконец она кладет руку на мое лицо и поглаживает по щеке, заставляя посмотреть на нее. — Ты очень помог мне, веришь в это или нет.

Эмоции, которые я упорно хоронил в глубинах своего сердца, впиваются, словно острые иглы, вытаскивая наружу чувство вины.

— Я ничего не делал, кроме как смотрел, что ты совершаешь глупости.

— И постоянно напоминал мне, что я не должна… ты пытался заставить меня увидеть, что я делаю.

— Но не остановил тебя.

— Ты бы не смог. — Она скользит пальцами по моему подбородку. — Ты, очевидно, переживал некоторые вещи и сделал единственное, что мог бы для меня в то время. Ты не позволил мне влипнуть в неприятности, ты слушал мою болтовню, и ты не воспользовался моей уязвимостью, когда многие парни так и сделали бы.

— Многие парни выгнали бы тебя из дома, прежде чем ты что-нибудь сделала, — легонько щелкаю ее по носу. — Просто потому, что я не трахнул тебя, когда тебе было грустно, не делает меня хорошим парнем.

Она вздрагивает, но быстро успокаивается, приближаясь ко мне, ее рука продолжает лежать на моей щеке.

— Делает. Это делает тебя отличным парнем.

Чем больше она говорит об этом, тем злее я становлюсь, и тем острее впиваются иглы. Ей нужно перестать говорить хорошие вещи про меня. Я нехороший. Я ужасный человек, и она должна принять это так же, как я и все остальные.

— Это не так, — наклоняюсь к ней, наши дыхания смешиваются, создавая тепло, глаза так близко, что я вижу, как ее зрачки расширились.

Она кивает, шепча:

— Это так, я знаю, независимо от того, что ты говоришь.

Хочу, чтобы она заткнулась, боялась меня, потому что не хочу испытывать эмоции, которые она во мне вызывает. Все, что я делал сегодня, все дерьмо, что я засунул себе в нос, чтобы не думать ни о чем, теперь пытается выбраться наружу, заставляет меня думать и вспоминать.

Я плохой парень. Я не заслуживаю хорошего к себе отношения. Я заслуживаю гнить под землей. Заслуживаю боль. Заслуживаю того, чтобы страдать, а не сидеть здесь с ней, ощущая ее нежные прикосновения.

— Куинтон, мне это осточертело, — говорит мой отец. — Пришло время тебе съехать… я больше не хочу этого видеть. Только не когда ты такой.

— Нова, хватит ввязываться в дерьмо, в котором ты ничего не понимаешь, — злобно рычу, и это должно напугать ее, но, кажется, наоборот придает ей еще большую решительность.

— Но я все понимаю, — отвечает она не менее жестко, и я клянусь, она наклоняется еще ближе, копируя меня. Наши лбы соприкасаются, и я чувствую ее запах, смешанный с ванильным вкусом ее духов. — Я понимаю, как это больно. — Она прижимает руки к груди. — Ты думаешь, как сложилась бы твоя жизнь, если бы ты просто сделал все по-другому. Я понимаю, как сильно ты хочешь забыть обо всем. Как ты ненавидишь себя за то, что их уже нет! — в конце она срывается на крик, ее зрачки расширены, дыхание прерывисто, и мое тело дрожит от эмоций, исходящих от нее и проникает в мою кожу, как будто я могу чувствовать все, что она сейчас переживает.

Мы так близко, что наши колени касаются, и есть только кусочек пространства между нашими губами. Я мог бы поцеловать ее, но слишком взбешен. На нее. На себя. Но мой Бог, я хочу поцеловать ее, просто чтобы получить небольшой вкус жизни, протекающей из нее, почувствовать ее, вдохнуть ее теплый запах. Это удивительное чувство, словно на мгновение она стала действовать на меня мощнее, чем мет.

Но потом она говорит:

— Мы с тобой так похожи.

Это заставляет меня отпрянуть, и ее рука падает с моего лица.

— Это не так. И никогда не говори это снова. — Я ставлю ноги обратно на крышу и встаю, натыкаясь на один из щитов. — Мы не похожи, Нова. Даже близко.

Она бросается за мной и перегораживает путь к двери с вытянутыми руками.

— Да. Мы оба употребляли наркотики, и бежали от этой жизни, чтобы защитить наши чувства — забыть, что произошло. Забыть все страшное, что случилось с нами.

Я качаю головой, и мой кайф разлетается на ветру, как рассыпчатая пудра.

— Ты не представляешь, какую херню ты несешь, — говорю ей, отводя взгляд. — Ты курила траву? Пару месяцев. Ничего кроме травы, Нова, — сталкиваюсь с ней взглядом. — Ты понятия не имеешь, какие сильные вещи можно употреблять. — Делаю паузу, гнев клокочет внутри меня, и на мгновение я думаю, сказать обо всем вслух. О том, что я сделал. Как я убил свою девушку и кузину — всю историю о том, как я убил двух человек, так что, надеюсь, она в полной мере все осознает и оставит меня.

Она с трудом сглатывает, но голос звучит ровно.

— Ну и что? Просто потому, что я ничего не принимала тяжелее, не значит, что я не сталкивалась со смертью. Я понимаю, что ты переживаешь.

— Нет, нет, — машу руками перед ее лицом, надеясь напугать ее, но она твердо стоит. — Ты потеряла своего парня, потому что он сам решил уйти. Я же разбил чертову машину, убив свою девушку и кузину — сестру Тристана — я забрал их жизни. И теперь все ненавидит меня за это. — Я жду, когда появится отвращение в ее глазах. Отвращение, которое я видел бесчисленное количество раз, когда кто-нибудь слышит мою историю.

Но она полностью ошеломляет меня и смотрит с сочувствием.

— Все не ненавидят тебя, Куинтон. Как они могут, если это был несчастный случай? — она стоит в уверенной позе и голос у нее громкий, немного с хрипотцой. Она даже не шокирована. Да, я уже говорил ей, что убил несколько человек, но не сказал кого, кажется, она это уже сама знала. — Я знаю, это не твоя вина… читала статью в газете.

Вдруг это обретает смысл, что этот факт не стал для нее шокирующим. Она уже знала о моем запутанном прошлом, о том, что случилось той ночью. Как я был ответственен за гибель двух людей. Возможно, она даже знает, что я тогда умер.

Что-то в ее идее ворошить мое прошлое вызывает мрачное и злобное чувство внутри меня. Это злит меня, мне-просто-нужно-получить-еще-дозу. Она была единственной, кто полностью не знал мою историю, и теперь она знает, знает кто я, вплоть до самой последней детали.

— Газета не напишет обо всем дерьме. Да, может быть, в полицейском отчете говорится, что это не полностью моя вина, но спроси, черт возьми, любого. — Я прижимаю руку к плечу, потому что, клянусь Богом, я чувствую, будто только что набил там татуировки, острые уколы, ожог, боль, которую я заслуживаю, я заслуживаю намного больше боли. — Родителей Райдер, родителей Лекси. Ты можешь спросить моего отца, и они все скажут, что это была моя вина… он обвиняет меня даже в смерти моей матери… — затихаю, потеряв голос. Вспоминаю все, тишину между отцом и мной — как, взрослея, я всегда чувствовал расстояние между нами, потому что каждый раз, когда он смотрел на меня, он, наверное, думал о том, как умерла моя мать, рожая меня. Это заставляет меня понять, как долго я чувствовал эту вину, так тупо. — Все они скажут тебе, что я кусок дерьма, который должен был умереть. — Я на грани слез. Но это слезы ярости, и мне нужно найти способ, чтобы остановить их. Найти способ, чтобы Нова перестала смотреть на меня, как на раненую собаку, которую она только что пинала. Найти способ, чтобы она перестала жалеть меня и относилась так же, как и все остальные.

То, что я сделаю дальше — не могу подобрать слов, чтобы описать это — настолько это все паршиво, но не могу найти в себе силы бороться с наркоманом внутри моего тела, который управляет моими мыслями и искажает мир под разными углами. Поэтому я лезу в карман и достаю пластиковый пакет.

— Хочешь увидеть, насколько мы похожи? — говорю я, вскрывая пакет, наблюдая за ней и ее реакцией. — Хочешь увидеть, что ты так упорно пытаешься спасти?

Она пытается сохранять спокойствие, но я замечаю огоньки страха в ее глазах и, думаю, вот ты и попалась. Боишься. Наконец-то. Погружаю свой палец в порошок, покрывая его достаточно, чтобы хватило на раз, и прикладываю к ноздре. Ожидаю, что она отвернется, но этого не происходит. Ее взгляд неумолим, в замешательстве, с каплей отвращения и любопытства. Вот дерьмо. И этого должно быть достаточно для меня, чтобы отложить эту дрянь, потому что я, получил то, что хотел, но теперь я уже не могу контролировать ситуацию. Вдыхаю его, как будто живительный кислород. Как только он попадает в мою глотку, это причиняет боль Нове, и когда она уходит, я чувствую себя удовлетворенным, как будто сделал что-то, на что никогда не решался. Я ничего не достиг за все это гребаное время. Но дело в том, что это не имеет значения. Ничего из этого неважно. И когда я вернусь к себе — потому что я уверен, что она собирается покинуть мою жалкую задницу — я приму столько, чтобы едва помнить и ничего не чувствовать. По крайней мере, ничего не будет иметь значения.

Я должна уйти с этой крыши, потому что мне слишком тяжело на все это смотреть, он следует за мной вниз, оставаясь позади. Он, наверное, думает, что я собираюсь бросить его, потому что как только мы выходим из здания, он двигается в сторону пустыря, а не к моей машине.

— Куда ты идешь? — окрикиваю его, вынимая ключи из кармана.

Он останавливается на границе, где асфальт переходит в грязь и оглядывается на меня через плечо.

— Я думал, что иду домой.

Качаю головой, отступая к машине.

— Куинтон, я могу тебя подвезти.

Недоуменный взгляд мелькает в его глазах.

— Даже после того, что я сделал — даже после того, как я накричал на тебя? Даже после того, что я только что сказал…? — он замолкает, словно его эмоции пытаются вернуть лучшую часть его.

Мне нужно сделать все возможное, чтобы успокоить его, потому что его разум затуманен прямо сейчас из-за наркотиков в организме, и это может кончиться довольно плохо.

— Ничто из того, что ты сказал на крыше, не повлияет на наши отношения. Все осталось по-прежнему. Хоть мне и хотелось бы, чтобы они изменились — стали лучше. Теперь, пожалуйста, сядь в машину. Здесь жарко, как в аду, а я не хочу, чтобы ты отправился в ад.

Он вдыхает несколько раз, потирая нос, пока смотрит в направлении, куда он шел, а потом на мою машину.

— Хорошо… да. Я сяду в машину.

Небольшой груз спадает с моих плеч, когда он забирается внутрь, но все возвращается, как только я довожу его до дома, и он выпрыгивает из машины, даже не дожидаясь полной остановки и не попрощавшись. Ненавижу, когда люди не говорят «прощай», но это происходит, и иногда я их больше не вижу.

Меня беспокоит мысль о том, что я могу больше не увидеть Куинтона.

Возвращаюсь в дом дяди Леа, но чувствую, что надвигается кризис, как только представляю Куинтона на крыше, пихающего наркотики в нос. Наконец, мне надо высказаться, выговориться, прежде чем я взорвусь, так что я останавливаю машину на заправке и достаю телефон. Направив камеру на себя, нажимаю на запись.

— Мне пришлось отступить, хоть я и не хотела. То, что я хотела — это дать ему пощечину, а затем вырвать этот проклятый пакет из его рук и выбросить с крыши. То, что произошло ужасно, но в этом есть и моя вина. Я подталкивала его, зная, что он может сломаться. Но я была так настойчива, пытаясь заставить его увидеть реальное положение дел, что продолжала давить. Хотела заставить его признаться в вещах, которые он не может признать, что иногда происходят несчастные случаи. Но потом я проговорилась, что прочитала в статье про аварию, и это его только разозлило… а потом… — замолкаю, морщась от боли, вспоминая, как он с наслаждением вдыхает дерьмовый порошок. — Он даже не видит, что он сейчас из себя представляет, и это отстой, потому что я была на его месте, и я хочу его вытащить, как я смогла когда-то, но знаю, что он должен принять реальное положение вещей. И я не совсем уверена, что смогу это сделать.

Опускаю голову на руль, все еще направляя камеру на себя.

— Как достучаться до кого-то, кто этого не хочет? Как спасти кого-то, кто не хочет быть спасенным? Боже, он так сильно напоминает мне Лэндона… и я боюсь, что в один из следующих дней я задержусь на несколько минут снова и все, что мне останется — это видео. — Дыхание сбивается, пока я пытаюсь справиться со своими эмоциями, и мне приходится сделать паузу, чтобы отдышаться. — Но Куинтон должен хотеть быть спасенным, так как он до сих пор не сдался… думаю, что он просто не может это признать. Мне нужно заставить его как-то… нужно заставить его понять, что не все в мире ненавидят и обвиняют его, как он думает. Мой голос дрожит, когда я вспоминаю, как он выглядел, сказав мне, что все винят его в убийстве. Ненависть к себе, горящая в его глазах. — Мне нужен план получше, может быть чья-то помощь. Потому что то, что я делаю сейчас, не очень хорошо работает… я просто не знаю, к кому мне обратиться.

Выжидаю минутку, чтобы собраться, прежде чем сесть и выключить камеру. Затем еду по дороге к дому дяди Леа, слушая «Me vs. Maradona vs. Elvis» от Brand New, и воспоминания о том, когда последний раз я слушала эту песню, наполняют мои глаза слезами. Это был первый раз, когда я накурилась и поцеловалась с Куинтоном. Это был поцелуй полный эмоций, которые были — и до сих пор остаются — практически неописуемы, и я уверена, что никогда больше не испытаю такого поцелуя еще раз, и я даже не уверена, что хочу.

К тому времени, как добираюсь до дороги, ведущей к дому, я на грани, и желание сосчитать почтовые ящики вдоль дороги становится неуправляемым. И я сдаюсь. Считаю до восьми, прежде чем говорю себе заткнуться и быть сильнее, но это только заставляет меня чувствовать себя более тревожно и беспомощно. Чувствую себя истощенной, и Леа мгновенно понимает, что что-то не так, когда я вхожу в дом.

— Что случилось? — спрашивает она из кухни. Она готовит что-то, вкусно пахнущее, похожее на блинчики, и это заставляет мой желудок невольно заурчать.

Бросаю свою сумку на диван и направляюсь на кухню.

— Это был тяжелый день, — признаюсь ей.

Она стоит со сковородкой, а на столешнице виднеется миска с тестом.

— Хочешь поговорить об этом?

Падаю на одну из табуреток, опираясь локтем на прилавок, и подпираю подбородок рукой, вдыхая аромат блинчиков.

— Не знаю… может быть… но я уже вроде все сказала об этом на камеру.

Она переворачивает один блинчик лопаткой, пар поднимается в воздух.

— Да, но, возможно, было бы лучше поговорить об этом с человеком. — Она улыбается мне.

Обращаю внимание на тишину в доме.

— Где твой дядя?

— Он пошел на какой-то деловой ужин. Позвонил и сказал, что будет дома поздно. А что?

— Просто интересно. — Честно говоря, я не хочу говорить о Куинтоне и надеялась уйти от этого разговора, если бы ее дядя был здесь. Теперь я не могу использовать это оправдание, поэтому опускаю голову на руки, признаваясь в своем поражении. — Куинтон и я ввязались в перепалку, и кое-что произошло, что сбивает меня с толку.

— И что же это?

— Он принимал наркотики передо мной.

— Иисус, ты ничего не…

— Я что выгляжу будто нахожусь под кайфом? — обрываю ее, поднимая голову вверх.

Она оценивает меня с настороженностью.

— Нет, но я не специалист в этом.

Я вздыхаю.

— Хорошо, я клянусь, что этого не делала. Можешь даже заставить меня сделать тест на наркотики, если хочешь. — Не думаю, что она так поступит, но говорю это в надежде, что она немного успокоится.

Она чуть расслабляется, поворачиваясь назад к блинчикам.

— Я думаю, ты не должна больше туда ходить. В этом доме слишком много соблазнов.

— Он не принимал наркотики, пока мы были в его доме, — уточняю, понимая, что это глупо, ведь на самом деле неважно, где он это делал. Важно то, что он все-таки это сделал. — И это не было так, как ты могла бы подумать. Это было не ради забавы и веселья. Он сделал это, чтобы позлить меня, чтобы доказать, что мы не похожи друг на друга, и что я не понимаю его. Он не предлагал мне наркотики — он не дал бы мне их, даже если бы я попросила.

Она хмурится.

— Ты уверена в этом?

Киваю, но я не уверена на сто процентов. Куинтон, которого я увидела сегодня, в самом конце разговора, не тот, что парень, которого я впервые встретила, и кто всегда говорил мне, что я должна держаться подальше от наркотиков.

— Кроме того, я бы этого не сделала, — говорю, опуская то, что думала об этом несколько раз, потому что Леа, скорее всего, поймет все по-своему и раздует из этого большую проблему. — Я просто честна с тобой в том, что произошло. Если бы я не говорила тебе этого, тогда у нас была бы проблема.

Она подсовывает лопаточку под блинчик и переворачивает его.

— Я, честно говоря, не знаю, что сказать тебе, потому что ничего не понимаю.

— И это нормально, — говорю я, садясь прямо. — Ты не должна ничего говорить. Просто выслушай, это помогает.

Она выключает плиту и тянется к тарелке в шкафу.

— Мне кажется, тебе стоит сходить в эту клинику, где помогают людям, которые борются с наркотиками.

— Где это?

Она ставит тарелку на стол и начинает складывать на нее блинчики.

— Вниз к восточной стороне города.

— Ладно, может быть, я съезжу туда завтра, — говорю ей, полагая, что это не повредит. — Мне нужно записаться на прием?

— Расскажу после того, как поедим. — Она опускает лопаточку на столешницу. — Совершенно не по теме, но может приготовить яйца с беконом к этим блинчикам?

Я улыбаюсь, пытаясь выглядеть счастливой, и это мне почти удается.

— Бекон, звучит хорошо… Боже, как будто у меня есть своя маленькая домохозяйка, которая готовит мне ужин.

— Это означает, что ты должна быть хорошей подругой и сходить за беконом. — Она щелкает пальцами и указывает на холодильник. — Он там, в нижнем ящике.

Встаю с табурета и обжариваю бекон, пока она моет кастрюлю и миску, в которой было тесто для блинчиков. Затем мы садимся и едим за столом. И это так нормально. Когда мы управляемся, я чувствую себя немного лучше, и это беспокоит меня, потому что это чувство, позволяет мне осознать, как я была расстроена. Интересно, как далеко я могу зайти. Как много я позволю себе, чтобы добраться до Куинтона?