Страсть и власть

12

Марийка поджидала Джонатона в дипломатической приемной Белого дома. Он только что снова вернулся из долгого турне на Дальний Восток и прилетел в Вашингтон, чтобы увидеться с ней.

Через десять минут должны были появиться из жилой части президентской резиденции Уотсоны. Вертолет был уже готов к вылету, как всегда в пятницу, когда президент с женой отправлялись на уик-энд в Кэмп-Дэвид.

Марийка вспомнила разговор с Эви, предшествовавший приглашению отдохнуть с президентской четой. Они, как обычно, болтали об общих знакомых, когда Эви сказала: "Марийка, мне это не нравится". — "Что именно?" — "Я чувствую, что-то у вас не ладится с Джонатоном. Не знаю, что происходит, но ты расстроена". — "Нет, ничего страшного не произошло, правда. Вполне нормальные стычки двух любящих людей, отстаивающих свою независимость, вот и все". — "Послушай, — Эви искренне переживала за подругу, — как ты отнесешься к моему предложению, чтобы вы оба поехали с нами на ближайшей неделе в Кэмп-Дэвид? Когда Джонатон должен вернуться из поездки? Мы никогда не ездили туда с друзьями, но Мак обещал ограничить работу со своими помощниками несколькими часами в воскресенье. Все остальное время он будет свободен, и мы чудесно проведем уик-энд вместе. Мы будем очень рады, если вы приедете". — "Замечательное предложение! — с энтузиазмом воскликнула Марийка. — Уверена, что Джонатон тоже скажет: "Да". Спасибо за приглашение!" — "Тогда жди нас в четыре в Белом доме. Возьмите с собой теплые вещи, больше ничего не потребуется, ни фраков, ни галстуков, никаких формальностей в горах Мэриленда!"…

Отворилась дверь приемной, и появился Джонатон в сопровождении двух служащих, несущих ее багаж и Джонатона. Агент секретной службы сообщил им, что сейчас в лифте спустятся Уотсоны. Джонатон лишь успел впопыхах чмокнуть Марийку в щеку, не обращая внимания на присутствие посторонних людей.

Мак и Эви обнимали Марийку, тепло поздоровались с Джонатоном, и вместе пошли к поджидавшему их вертолету. Президентская чета по традиции попрощалась с персоналом, который выстроился у взлетной площадки. Им пожелали удачного уик-энда.

Усевшись в вертолет, Уотсоны отвлеклись разговором друг с другом, а Джонатон и Марийка любовались видом на Вашингтон с высоты птичьего полета. Внизу, на дорогах, было полно автомобилей, возникали пробки, обычные в конце недели, когда жители американской столицы торопились выбраться из города.

Они пролетали над окрестностями Мэриленда, достигли Кэтоктинских гор. Весна вступила в свои права, горы покрывались яркой зеленью. Воздух был все еще холодным, но солнце начинало припекать, придавая горному ландшафту новую окраску.

Когда президент с первой леди и их гости вышли из вертолета, их приветствовал морской офицер, комендант резиденции. Джонатона и Марийку проводили в отдельный коттедж, окрашенный в теплые яркие тона. В уже разожженном камине весело потрескивали дрова, распространяя приятный запах еловой смолы.

Марийка и Джонатон наконец смогли кинуться в объятия друг к другу.

— У нас есть с тобой полтора часа до ужина, — сообщила ему Марийка.

— Тогда давай устроимся у камина и поболтаем, — предложил Джонатон, подводя Марийку к уютному дивану, покрытому шерстяным пледом.

— Отличная идея!

— Я так давно тебя не видел. У нас все время не хватает времени на серьезный разговор.

— Милый, злой гном пробежал между нами, — прижалась к нему Марийка.

Джонатон взял ее голову обеими руками и внимательно посмотрел в глаза.

— Я так переживал из-за размолвки с тобой. Мы никогда не будем ссориться, когда поженимся. Я уже видел многих твоих друзей, а ты не встретилась ни с одним из моих друзей. Мы должны исправить эту ошибку.

— Уверена, мне понравятся твои друзья.

— Ты ни разу не была в Чикаго так долго, чтобы я смог тебя с ними познакомить. Почему ты так уверена, что они тебе придутся по вкусу?

— Если ты им симпатичен, как я могу сомневаться, что мы с ними найдем общий язык?

— Но они совсем другие… я хочу сказать, отличаются, ну, скажем, от Джорджанны и Чонси, например, от Стьюарта Уэлтона, даже от Эви и Мака.

Если припомнить, как ты вел себя на приеме у Джорджанны, я в этом не сомневаюсь.

— Я редко бываю на таких дурацких приемах, мне это просто не нравится.

— Ты предпочитаешь быть бесцеремонным?

— Не надо передергивать, ты меня не так поняла.

— Возможно, ты совсем не такой, каким я тебя представляю.

— Мне тоже так кажется. Одно дело быть главой большой компании, общаться с моей матерью, с тобой, совсем другое дело — выполнять некую социальную роль в сферах, которые мне абсолютно чужды, как это было на приеме у Вилкинсов. Для тебя такие встречи естественны, ты чувствуешь себя с подобными людьми как рыба в воде, а меня они раздражают, мне хочется над ними поиздеваться.

— А почему ты не устроил для меня вечеринку в Чикаго, где я смогла бы увидеть твоих друзей?

— На вечеринках не становятся друзьями. Нужно время, чтобы узнать людей, сблизиться с ними.

— У меня его действительно не было.

— К сожалению, у тебя вообще нет времени для меня.

— Перестань, Джонатон, не усложняй ситуацию снова.

— Но ты же никак не ответишь мне, когда наконец мы поженимся. Долго так будет продолжаться?

Марийка притянула Джонатона на диван.

— Очень скоро! Наша свадьба будет великолепной, я тебе обещаю. Не терзай себя и меня. Давай сейчас забудем обо всем, что нас разделяет… у нас мало времени, — и принялась раздевать Джонатона. — Через час мы должны быть готовы к ужину.

Он не сопротивлялся, их тела жаждали друг друга, но у Марийки осталось ощущение, что он слишком торопился.

На следующее утро Мак пригласил Джонатона сыграть партию в гольф, а Марийка с Эви остались в гостиной, уютно устроившись на диване с чашечками кофе.

— Ты себе не представляешь, Эви, насколько приятно для меня и Джонатона было получить ваше приглашение. Вы двое, самые занятые супруги в мире, вспомнили о двух старых друзьях, измотанных работой, постоянными перелетами, переговорами. Нам так редко в последнее время удается вместе отдохнуть, расслабиться.

— Мы тоже страшно обрадованы вашим визитом. Но вот что я хочу сказать тебе, подруга. Для двух сумасшедших влюбленных вы выглядите не слишком-то счастливыми.

— Просто мы оба устали, — возразила Марийка. — Слишком много у обоих проблем, у каждого своя жизнь, мы редко видимся, — все это на нас давит.

— Работа не мешает тебе следить за собой. — Эви одобрительно оглядела наряд Марийки. — Но твое внутреннее состояние устраивает меня меньше, чем твой внешний вид.

— Не беспокойся о нас! — рассмеялась Марийка. — Все будет отлично.

Она поставила пустую чашку на поднос и задумчиво засмотрелась на вид, открывающийся с веранды.

— Вчера вечером за ужином ты, мне показалось, была раздражена на него за что-то.

— Почему ты так решила? — насторожилась Марийка.

— Ты подсмеивалась над ним. Мне кажется, ты даже не осознавала этого, но твои замечания были слишком язвительны. В конце концов, не такая уж это ошибка с его стороны — есть аспарагус с помощью ножа и вилки, когда мы ели руками. Мак даже сказал мне потом, что если бы ему в такой форме сделали замечание, он бы впервые позволил, себе ударить женщину.

— Неужели я показалась тебе столь категоричной? Это ужасно неприятно.

— К сожалению, это так. Потом ты три раза делала выпады по поводу отношения его матери к тебе. Тот пасхальный обед был уже так давно, а ты все не можешь ему простить неприятной сцены. Вовсе необязательно было ему об этом напоминать. Извини старую подругу, что говорю все это, но тебе стоит забыть стычку с его матерью. На следующий год отпусти его одного к своим родственникам. Извини еще раз, я не обидела тебя?

— Наверное, ты права. — Марийка налила себе еще кофе, стараясь собраться с мыслями, — но мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. Почему ты вдруг решила, что у нас с Джонатоном не все в порядке. Ты уже не первый раз говоришь мне об этом. Почему?

— Джонатон звонил мне с Дальнего Востока. Вот я и решила пригласить вас вдвоем в Кэмп-Дэвид. Он очень переживает, Марийка.

— Я даже не знала, что вы с ним говорили. Он мне ничего не сказал. Даже когда я передала ему твое приглашение, он не упомянул о вашем разговоре.

— Мы говорили немного, но мне показалось важным, чтобы вы оба отдохнули у нас в этот уикэнд. Он сказал, что не может выдержать и двух суток, чтобы не поговорить с тобой, а ты все время куда-то уезжаешь, встречаешься с десятками других людей, а для него у тебя нет времени.

— Похоже, Джонатон меня ревнует, — мрачно заметила Марийка, — ей совсем не нравился этот разговор.

— Он очень переживает разлуку с тобой, — возразила Эви. — Мне кажется, ты должна быть добрее к нему. Не подогревай ваши разногласия хотя бы здесь, не отталкивай его. Послушай, — тон Эви изменился, — я пригласила тебя не для того, чтобы читать тебе нотации и портить настроение. Мы с Маком хотим, чтобы у вас было чудесное романтическое свидание, и давай закончим этот неприятный для нас обеих разговор.

Эванжелин поделилась с Маком своими сомнениями, когда они вернулись вечером в воскресенье в Белый дом и долго беседовали перед сном. Она очень переживала за Джонатона и Марийку. Мак был иного мнения.

— Не усложняй, Эви, они любят друг друга, их притягивает взаимная близость. Они воркуют, как два голубка. Я никогда не видел, чтобы люди в их возрасте так себя вели. — Эви положила ему голову на плечо. — Они все преодолеют, оба уже не дети. Они по-настоящему любят, это очевидно. Ты обвиняешь Марийку в том, что она поддевает Джонатона, но это ее стиль. Она всегда старалась выдерживать во всем дистанцию вытянутой руки. Джонатон понимает ее. Нет сомнений, он ее обожает и боготворит, пожирает ее глазами и все такое.

— О, как бы я хотела с тобой согласиться. Мне кажется, они соревнуются в борьбе за собственную независимость. Что ж, подождем — увидим. Боюсь, они все больше отдаляются друг от друга. Они напоминают мне парочку Хампи-Дампи, сидящую на стене, слишком эгоистичны оба, чтобы прийти к согласию.

— Почему, скажи мне, пожалуйста, ты сомневаешься, что они поженятся? Они оба ведут себя, как умеют. Впоследствии личное вероисповедание и взгляды на карьеру перестанут быть для них чем-то существенным. Что тебя так тревожит?

— Потому что она уже не сможет полюбить кого-то другого.

— О, не преувеличивай! Тысяча других мужчин будут счастливы слазить ей под трусики и тысяча влюбленных женщин готовы стянуть с Джонатона брюки.

— Не будь таким циничным, — рассмеялась Эви. — Я говорю о том, что Марийка ни за кого другого замуж не пойдет. Я говорю серьезно. После смерти Дейвида Марийка не встретила ни одного мужчины, за которого она бы вышла замуж, ни одного. Не так много вокруг подходящих кандидатур. Куча разных мужиков со своими недостатками, и ни одного годного для брака, — Эви приподняла голову и чмокнула Мака в нос, — такого же серьезного и очаровательного, как ты, например, — таких просто больше не существует.

Мак собрал с постели пачку документов, которые собирался прочесть перед сном и бросил их на пол.

— Если кто-нибудь спросит меня, почему я женился па тебе, — сказал Мак, выключая лампу у кровати, — я отвечу — из-за твоих кулинарных способностей.

Ради Джонатона Марийка принарядилась в яркое красное шифоновое платье, но он даже не обратил внимания на ее старания.

Дистанция между ними все увеличивалась, и они молча наблюдали за этим, не предпринимая попыток исправить положение, а может, были бессильны что-то изменить.

Сидя с ним рядом на приеме, она чувствовала исходящие от Джонатона волны отчуждения, а не притяжения. Она вспомнила предсказание Сары, высказанное на прошлой неделе:

— Следите за собой, Марийка, не расслабляйтесь. Меркурий входит в силу. Невидимые нити соединяют его со звездой Сириус, которая была покровительницей сокровенного знания, полученного человечеством. Меркурий — арбитр между Солнцем и Луной, он определяет в человеке качество проводника, посредника. В дни воздействия Меркурия ничего нельзя решать конфликтом, а только умом, можно — посредством сделок.

Марийка ничего не понимала в астрологии, но вокруг нее все разваливалось. Уход Грега из агентства сильно сказывался на состоянии дел. Здоровье Стефена с каждым днем ухудшалось. Все эти факторы, хотя и значили что-то сами по себе, не могли сравниться с возможной потерей Джонатона. Они все больше отдалялись друг от друга. Та великая энергия, которая рождалась их любовью, получила отрицательный заряд.

Нервы у Марийки были на пределе, она срывалась по пустякам и ужасно устала. Казалось бы, нескончаемое продвижение вверх к успеху, любви и обожанию вдруг сделало резкий поворот в сторону. Впервые в жизни она почувствовала себя неудачницей, и это ей совсем не нравилось. Появление этого сильного мужчины в ее жизни, доброго советчика, защитника, страстного любовника, отодвинуло все на второй план. И вот теперь этот новый мир чувств рушился, сметая все на своем пути.

Марийка была не в настроении идти на этот прием в гостинице "Вальдорфс", ей было просто не до того. Ее раздражали сейчас все эти люди, которые подходили к ним, представляясь, делали ей комплименты, она натянуто им улыбалась. Кто-то подсчитывал суммы благотворительных сборов, организаторы вечера объявляли в микрофон имена наиболее крупных вкладчиков и размеры пожертвований.

— Я надеюсь, что если ты решишь выложить солидную сумму на благотворительные цели, то не станешь так фиглярничать перед всеми, хвастаясь перед всем миром, сколько ты выложил из своего кармана. А, Джонатон? — слишком резко сказала Марийка.

— А почему бы и нет? — запальчиво возразил Джонатон.

— Потому…

— Что "потому"?

— Потому что благотворительность должна быть анонимной. Если хочешь сделать доброе дело, сделай его тихо и незаметно, а не кричи об этом на каждом перекрестке. Все эти мистеры Денежные Мешки раздражают меня сегодня, мне здесь неуютно.

— Это у тебя такая вежливая форма пожелания, чтобы я отказался от объявления публично суммы моего взноса?

— Ты меня правильно понял.

— Значит, в твоих глазах это вульгарное поведение, то есть, ты хочешь сказать, что еврейское великодушие, демонстрируемое публично, вульгарно? Могу ли я тебе напомнить об университетах, больницах, библиотеках, музеях по всей стране, которые носят имена Рокфеллера, Карнеги, Эстора или Форда? Разве их имена позорят филантропию?

— Ты всячески пытаешься исказить мое к этому отношение, Джонатон.

— Марийка, нам нужно объясниться.

— Не здесь и не теперь. — Она стала разглядывать гостей — мужчин в темных вечерних костюмах и женщин в длинных роскошных платьях с оголенными спинами и бюстами.

— Уйдем отсюда. — Джонатон резко встал, отодвинул ее стул и взял под руку. Они спешно пересекли заполненный людьми холл и спустились на лифте вниз в гардероб.

— Поедем домой, — сказала Марийка устало, — и наконец-то отдохнем.

— Ну уж нет. Я чувствую себя зависимым в твоей квартире, ты знаешь это. Несколько раз я пытался с тобой серьезно поговорить, но ты тащила меня в спальню, и я забывал обо всем, что хотел тебе сказать. Сегодня вечером мы пообщаемся на нейтральной территории.

Он повез Марийку на Пикок-Аллей, в ресторан, куда ее взяли с собой впервые отец с матерью, когда ей было всего четыре года. Они уселись на диван у стены, Джонатон заказал бутылку шампанского.

— Смешно, не правда ли? Я автоматически заказал шампанское, потому что я знаю, как ты его любишь. И всегда я делаю только как ты хочешь. Ты празднуешь победу?

— Да, — улыбнулась ему Марийка, чувствуя, насколько он ей дорог.

— Но сегодня вечером все будет по-другому, Марийка. Я больше не хочу тебе во всем потакать.

— Что ты имеешь в виду под словом "потакать"? — Она обеими ладонями сжала его руку.

Официант наполнил шампанским два бокала и поставил бутылку в ведерко со льдом.

— Нам уже давно нужно было выяснить наши отношения.

— Почему, Джонатон? Что случилось? Почему ты говоришь со мной в таком тоне? У каждой пары возникают время от времени сложности в их отношениях, но все это не имеет значения, если люди любят друг друга.

— Для тебя ничего не имеет значения, — резко оборвал он ее. — Ты отлично знаешь, почему у нас с тобой разладились отношения. Я говорю сейчас о вещах, которые невозможно разрешить простым разговором. У нас есть различия, которые мы не можем преодолеть.

— Хорошо, расскажи мне о них, я жду.

— Никто другой на моем месте так долго не стал бы все это терпеть, — он пристально посмотрел Марийке в глаза. — Я был безумно влюблен в тебя, вернее сказать, я ужасно люблю тебя, но мы слишком разные, и нам этого не преодолеть.

— Я всегда считала, что наша непохожесть и притягивает нас друг к другу.

— Нет, это не так, слава Богу. Послушай, я искренне говорю тебе — ты все сильнее ранишь мои чувства и не желаешь это замечать.

— Поняла и взяла на заметку, продолжай.

— Ты знаешь, у меня нет твоего происхождения и образования, твоих манер, я не посещал колледж в Дирфилде, не учился в Гарварде, Принстоне или Йеле…

— Джонатон! — не выдержала Марийка. — При чем тут это? Почему ты мелешь такую чушь?

— Я прошу тебя выслушать меня до конца, не перебивая. Я очень прошу тебя, дай мне высказаться. Когда я закончу, ты сможешь говорить все что угодно. Ладно?!

— Хорошо, извини.

— У нас разное происхождение. Ты не воспринимаешь меня таким, какой я есть, а неосознанно представляешь безупречным мужчиной твоего круга, хорошо воспитанного, с изысканными манерами. Первое время меня это забавляло. Я перестал носить перстень с бриллиантом, ездить в белом лимузине, изменил манеру поведения за столом. Я постарался стать таким, каким ты хотела меня видеть, черт возьми!

— Мы же вместе смеялись над всей этой чепухой! — не выдержала Марийка, нарушив свое обещание не перебивать его. — Это ужасно несправедливо сейчас обвинять меня в таких мелочах. Мои претензии не были серьезными, я все это воспринимала как шутки между людьми, которые понимают друг друга с полуслова.

— Марийка, ты совершенно не хочешь меня понять, это обидно. Для меня все это не было просто шуткой, даже если бы я захотел. Вспомни, как ты насмехалась надо мной в Кэмп-Дэвиде, что я не знаю, как нужно есть аспарагус. Я просто возненавидел тебя в тот момент. Ты не понимаешь, что стоило мне перенести это оскорбление. — Джонатон помолчал, но Марийке нечего было возразить. — Ты такая, какая есть. Ты ожидаешь, что все будут вести себя, как ты. Тебя с детства поощряли, что ты ведешь себя правильно, говоришь правильно и все у тебя правильно. Сначала я был даже благодарен тебе за твои коррективные замечания, но в какой-то момент они мне осточертели, меня они стали унижать. Ты не подумала об этом, и тебе было все равно.

— Почему же ты мне не сказал об этом? Мне и в голову не приходило, что мои слова могут тебя унизить. Конечно, я была тупицей, идиоткой! Но почему ты молчал?

— Потому что каждый раз, когда я собирался все это тебе сказать, ты смотрела на меня своими восхитительными зелеными глазами, я прикасался к тебе, чувствовал твой запах и ни о чем другом больше не мог думать. Меня физически притягивает к тебе, мне нужно держать дистанцию, чтобы сказать тебе правду. Вот почему я привез тебя сюда, черт побери, а не в твою квартиру!

Марийка взяла свой бокал и одним глотком осушила его до дна.

— И еще об одном. Ты даже не пыталась понять мою мать, Марийка. Она не имела права так на тебя набрасываться. Я понимаю твою злость и разочарование, но не могу не думать, что если бы ты меня действительно любила, ты бы простила Ребекку Шер, хотя бы ради того, чтобы сохранить мир моей семье.

— Могла бы, наверное, и я постараюсь ее простить, Джонатон, обещаю тебе.

Он жестом руки остановил ее.

— Но ты этого не сделала. Я смотрю в будущее и вижу только проблемы, хотя моя мать живет на западном побережье. Ты должна была постараться, чтобы ваше непонимание не переросло в ненависть. — Джонатон немного помолчал.

Он видел, что на глазах Марийки навернулись слезы. "Черт возьми, она такая эмоциональная, такая прекрасная в своем трагизме, такая желанная", — подумал он, чувствуя, как сильно он ее любит.

— Послушай, Марийка, нам уже за сорок. Были бы мы моложе, то воспринимали бы все эти проблемы проще, вместе бы старались их решить. То, что случилось сегодня на приеме, с моей точки зрения, нельзя простить. Ты должна это знать, я ненавижу антисемитизм в любом его проявлении.

— Джонатон! — гневно воскликнула Марийка, но у нее не было сил продолжать этот разговор, выслушивать такие несправедливые упреки.

— Ты даже не пытаешься меня понять, принять меня таким, какой я есть, без этого невозможен союз христианки и еврея. Один я ничего не могу сделать. Марийка, повторяю, я люблю тебя, я никогда не смогу тебя забыть. Не знаю, как я смогу жить, не чувствуя рядом твое тело, не слыша твой голос по телефону, но постелью наша жизнь не ограничивается. Ты сильная натура, карьера имеет для тебя большое значение. Я не нужен тебе и не могу быть простым приложением к твоей жизни. Я хочу быть любимым, нужным, понятным. Я хочу, чтобы моя жена всегда была рядом, а не где-то в Цюрихе на шоколадной фабрике, и понимаю, что с тобой у меня будет все иначе, черт возьми! Меня это выводит из себя. Нам надо расстаться, Марийка, другого выхода нет.

У нее не находилось слов, чтобы выразить, что было на сердце: возмущение, раскаяние, боль утраты. Он вынес приговор, не дав ей шансов на исправление. Он не оставил дверь приоткрытой для возвращения, а захлопнул ее и выбросил ключ.

Джонатон отвез Марийку домой, оставив ее разбитую, одинокую, страдающую.