Глава 14

Весьма иронично, что я так мало знала о Доме, которому наверняка была бы предназначена, не награди меня судьба точкой в левом глазу. Привратник с готовностью пропустил экипаж Делоне, и мы покатили по длинной подъездной дорожке, обсаженной деревьями. Во дворе меня встретили двое учеников, парень и девушка. Дом Алиссума славится своей скромностью, но эти двое превзошли воспитанностью и сдержанностью всех, кого я до сих пор видела во Дворе Ночи: они провели меня внутрь, ни разу не подняв глаз.

В богато обставленной приемной было не по сезону тепло. В камине пылал огонь, а в лампах горело ароматное масло. Ожидая, я разглядывала развешанные по стенам дорогие гобелены. Сначала показалось, будто на них изображены сцены из эллинской мифологии, но потом, приглядевшись, я увидела искусно вытканные истории пыток и насилия — убегающие девственницы, молящие о милосердии юноши и мстительные боги и богини, упивающиеся удовольствием.

Я зачарованно смотрела на искаженное лицо нимфы, содомизируемой ухмыляющимся сатиром, когда в комнату вошел заместитель дуэйна.

— Федра но Делоне, — ласково окликнул он, — добро пожаловать. Меня зовут Дидье Васко, я второй человек в этом Доме. — Он приблизился для приветственного поцелуя и вложил в это простое вежливое прикосновение некий нажим, одновременно возбудивший и оттолкнувший меня. — Значит, ты ангуиссетта. — Дидье обшарил взглядом мое лицо и сосредоточился на красном пятнышке Стрелы Кушиэля. — Знаешь, мы бы сразу это поняли. Дураки они, в Доме Кактуса. — В его голосе слышалось презрение. — Из дутой гордости скрывают свое невежество во многих формах искусства служения Наамах. Ты когда-нибудь видела алтарь Кушиэля?

Последнее он произнес обыденным тоном, и я моргнула при этой внезапной смене манеры держаться и предмета разговора.

— Нет, милорд.

На льстивом обращении ресницы Дидье слегка дрогнули, и в этом движении я прочитала скрытое послание: «Похоже, ты считаешь себя лучше меня, но меня не проведешь». Вслух он произнес лишь:

— Я так и думал. У нас есть такой алтарь, поскольку многие наши гости служат Кушиэлю. Хочешь посмотреть?

— Да, пожалуйста.

Он позвал слуг с факелами и повел меня по длинному коридору, а затем по винтовой лестнице, спускающейся во мрак. Разглядеть что-либо было сложно. Я не сводила глаз со спины проводника, уверенно шагающего передо мной. При свете факелов тонкая белая ткань его рубашки местами казалась прозрачной, и я видела оставленные плетью рубцы, ласково обвивающие торс.

— Вот. — Дидье распахнул дверь у подножия лестницы. Там оказалась комната с каменными стенами, освещенная и согреваемая еще одним камином. Сполохи облизывали бронзовую статую Кушиэля. Спутник Элуа стоял на постаменте позади алтаря и жертвенной чаши — красивое суровое лицо, в руках бич и розга. Я надолго замерла, разглядывая его. — Знаешь, почему Кушиэль отрекся от небес и присоединился к Элуа?

— Нет, — покачала я головой.

— Он был одним из палачей Бога, избранный наказывать души грешников, чтобы те раскаялись к концу света. — Дидье Васко растекался бесплотным голосом за моей спиной. — Так гласят иешуитские легенды. Единственный среди всех ангелов, Кушиэль считал телесное наказание проявлением любви, и вверенные ему грешники тоже приходили к этому пониманию и проникались любовью к своему палачу. Он дарил им боль как бальзам на язвы греха, и они умоляли его о наказании, обретая в муках не раскаяние, а любовь, превосходящую божественную. Единственный Бог был этим недоволен, поскольку прежде всего Он желал поклонения и повиновения. И Кушиэль разглядел искру путеводного огня, за которым готов был последовать, в Благословенном Элуа, заповедовавшем нам всем: «Любите по воле своей».

Я судорожно выдохнула. Никто мне этого не рассказывал, не делился со мной историей, предназначенной мне по праву рождения. Я задалась вопросом, какой была бы моя жизнь, если бы меня воспитали и обучили в Доме Валерианы, и повернулась к Дидье.

— Значит, вот о чем эта заповедь?

Он на секунду заколебался, прежде чем ответить:

— Не совсем. — Он произнес это ровным тоном, словно нехотя признавая правду. — Но именно так я получаю удовольствие. Именно в этом служение, для которого я родился и которому учился. Говорят, Кушиэль помечает Стрелой истинных жертв. Возможно, и тебе удастся отыскать свое призвание.

Тут я догадалась, что Дидье мне завидует.

— А как обучают такому служению? — спросила я, желая сменить тему.

— Идем. — Он поманил факелоносцев и провел меня в дверь в дальнем конце комнаты, продолжая говорить, пока мы шагали по широкому вымощенному камнем коридору. — По традиции обучение начинается с урока о пряных конфетах, знаешь о таком? Нет? Мы проводим его с детьми, которым исполнилось шесть. Им объясняют, что удовольствие от вкуса конфеты происходит из легкой боли, вызванной остротой специи. Тех, кто это усваивает, мы оставляем у себя, туары же остальных продаем. После первого испытания дело за малым, главное — регулярность и закалка. Воспитанникам и ученикам Дома Валерианы никогда не позволяется испытывать наслаждение без боли, равно как и боль без наслаждения. — Он остановился перед новой дверью и с любопытством посмотрел на меня. — Тебя такому не учили?

Я покачала головой. Дидье пожал плечами.

— Полагаю, это дело Делоне. — Он распахнул дверь. — Здесь одна из комнат для удовольствий. Мы стремимся создать должное окружение для всевозможных особых желаний наших гостей.

Слуги засуетились, зажигая жаровню и свечи в канделябрах. Я огляделась, и меня вновь пробрала дрожь. В центре помещения на каменных плитах лежали богатые ковры. Стены ничто не украшало, но там и без картин или гобеленов имелось на что посмотреть: на одной в камне крепились кольца с цепями для запястий и щиколоток, а к другой было прибито большое деревянное колесо с зажимами, чтобы удерживать распятого человека в неподвижности.

— У нас взаимовыгодное соглашение с Домом Мандрагоры, — продолжил Дидье Васко, следя, как я разглядываю массивные приспособления. — Иногда к нам приходят гости, получающие удовольствие исключительно от наблюдения, в таком случае мы заключаем контракт с флагеллантом и его помощником на сеанс истязания одного из наших служителей. И, конечно же, порой и Дом Мандрагоры навещают посетители, которым требуется увидеть унижение, чтобы возбудиться, для чего прибегают к нашей помощи.

Его слова далеким эхом звучали в моих ушах. Я прошла к центру комнаты, слегка коснулась подбитого ватой гимнастического коня и вопросительно посмотрела на Дидье.

— Вот так. — Улыбаясь моему невежеству, он ловко уложил меня на снаряд, прижав щекой к кожаной обивке. — Здесь, конечно же, стегают. У некоторых гостей особый пунктик по поводу ягодиц. Гимнастический конь — отличная штука для потакания их слабости.

Я выпрямилась и, залившись румянцем, отрезала:

— Я пришла не затем, чтобы у вас обучаться!

Дидье вздернул брови и поднял руки.

— Пусть твоим гостям достанется удовольствие сломать тебя, — пробормотал он. — Я нисколько не заинтересован этим заниматься. Мне заплатили, чтобы ты не предстала перед ними в полном невежестве. Иди сюда. — Он поманил меня к шкафу и начал указывать на разложенные там предметы. — Мы, разумеется, предоставляем всевозможные подручные средства: ошейники, повязки на глаза, кляпы, ремни — на любой вкус. Кольца, вагинальные шарики, страпоны, щипцы…

— Меня растили в Доме Кактуса, — напомнила я, гадая, неужели он действительно счел, будто я совершенно неопытная и никогда не видела ни кольца на член, ни искусственного фаллоса.

— …щипцы, — повторил Дидье, словно я и не перебивала. Он поднял одни щипцы на пружинах и разжал их, снова вздергивая брови. — Вот такими часто сжимают соски или половые губы. Пользуются ли похожими в Доме Кактуса?

— Нет. — Я потянула за ручку другого ящика, но тот оказался заперт. Дидье взял ключик с цепи, висевшей у него на поясе, и отпер замок. На красной бархатной подложке поблескивали выложенные в ряд бритвенно-острые стальные лезвия с тонкими фигурными рукоятками, похожие на хирургические скальпели, только красивые.

Флешетты, — пояснил Дидье. — Мы требуем рекомендации и поручительства перед тем, как допустить их использование. — Он непроизвольно вздрогнул и изменившимся голосом признался: — Ненавижу эти железки.

Я представила, как незнакомая рука прижимает острый край к моей коже и медленно ведет лезвие вниз, а за блестящим металлом следует красная струйка. Яркая, лаковая, горячая струйка. Я вынырнула из грез и обнаружила, что Дидье изучает меня взглядом.

— Так ты действительно такая, как говорится в легендах, да? — зависть в его голосе смешивалась с затаенной жалостью. — Надеюсь, Делоне тщательно выберет, с кем подписывать договор. Идем, покажу тебе верхние уровни.

Экскурсия по Дому Валерианы продолжалась еще довольно долго. Мы прошли через множество помещений: будуары в восточном стиле, ванные, причудливый сад, королевские покои, гарем, тронный зал, кладовку с упряжью, даже детскую, где Дидье поспешил заверить, что Дом Валерианы соблюдает законы Гильдии о допустимом возрасте для служителей Наамах. Во флагелларии он долго распинался о различных типах инструментов — хлыстах, кнутах, мартинетах, ремнях, семихвостках, бичах, березовых розгах, стеблях тростника, ремешках и тростях.

— Конечно же, — со вздохом поделился он, — многие гости предпочитают пользоваться своими приспособлениями.

За все это время я не увидела ни единого посетителя. Во Дворе Ночи было принято обеспечивать уединение, но Дом Кактуса многие завсегдатаи расценивали как своего рода светскую гостиную, где можно встретиться с друзьями и знакомыми и насладиться приятной компанией вдобавок к купленным услугам. Напротив, Дом Валерианы славился своей скрытностью. По словам Дидье, иногда они организовывали праздники и балы, но для очень узкого круга избранных гостей.

В конце обхода я порадовалась, что судьба привела меня к Делоне, а не в Дом Валерианы. Хотя многое из увиденного меня заинтриговало, тамошняя жизнь показалась мне монотонной и скучной без той перчинки таинственности и опасности — и даже проклятой зубрежки, — которая была мне обеспечена при Анафиэле Делоне. Любые проявления непослушания или мятежности в обитателях Дома Валерианы подавлялись с раннего детства, да и как иначе, если их девиз «Я покоряюсь»? Но могучий Кушиэль помогает не тем, кто безропотно сдается, а тем, кто стоит на своем и готов рискнуть, готов пострадать в агонии поражения. В это я верила тогда и верю до сих пор, хотя, возможно, и не полагалась бы так на помощь свыше, знай я заранее хоть отчасти, сколь долгий и трудный предстоит мне путь. В любом случае, можете не сомневаться, что хотя я и покинула Дом Валерианы не обогатившись опытом, зато сильно там просветилась в вопросах своего искусства.

Я вернулась в дом Делоне переполненная новыми знаниями и, к своему разочарованию, обнаружила, что он собрал друзей на скромный ужин и все разговоры ведутся исключительно о круархе Альбы. Но меня утешило, что покровитель пребывал в хорошем настроении и пригласил меня сесть на диван рядом с собой.

— Что ж, если ты достаточно выросла, чтобы приступить к служению Наамах, тебе стоит послушать, что здесь говорится, — произнес Делоне, приглашающее похлопывая по соседней подушечке. Он остался в элегантном костюме, в котором ездил ко двору, и слегка раскраснелся от хорошего вина и занимательной беседы. — Ты знаешь графа де Фурсэ, конечно же… Каспар, поклонись Федре, она уже почти леди… и нашу поэтессу Телезис... о, несравненная, я незрим в твоей тени… это Квинтилий Русс из Эйсанда, лучший адмирал всех времен и народов, а рядом высокородный Перси Ланьяс, граф де Сомервилль, о котором ты не раз слышала.

Не помню, что я проблеяла — скорее всего, нечто бессвязное, — когда встала, чтобы присесть в реверансе. Я привыкла к Каспару Тревальону — воспринимала его почти как дядюшку (в той степени, насколько вообще могла представить себе родню); Телезис де Морне внушала мне благоговение, хотя я нередко ее видела. Но новые лица… командующий флотом Эйсанда был легендой трех народов, а граф де Сомервилль — принцем крови, который вместе с принцем Роландом и принцем Бенедиктом возглавлял атаку на скальдов. По общему мнению, если королю когда-нибудь потребуется назначить верховного военачальника, никого лучше графа де Сомервилля не сыскать.

Передо мной был герой легенды, слышанной еще в детстве, и я ожидала, что граф окажется дряхлым, вроде короля, но он выглядел не старше пятидесяти — крепкий и здоровый, с сединой, серебром поблескивающей в золотистых волосах. От него едва уловимо пахло яблоками; позже я узнала, что это отличительный признак потомков Анаэля в целом и рода Сомервиллей в частности. Вельможа доброжелательно улыбнулся, чтобы я не так робела.

Ангуиссетта Делоне! — воскликнул Квинтилий Русс, жестом подзывая меня к своему дивану, на котором уже сидел Алкуин. Адмирал взял мое лицо в ладони и крепко поцеловал, а затем с улыбкой отпустил. Его обветренное лицо рассекал толстый рубец шрама, оставленного лопнувшим тросом, голубые глаза ярко сверкали. Я не могла определиться, красив он или уродлив. — Жаль, что меня не привлекает боль, а? — Он похлопал Алкуина по коленке, и мой товарищ безмятежно улыбнулся. Очевидно, грубовато-добродушный адмирал пришелся ему по нраву. Алкуин ценил откровенность. — Ну, ученица паука, как думаешь, почему Старший Брат пропустил круарха?

Потребовалась секунда, чтобы догадаться, что пауком Русс назвал Делоне, и вспомнить, что Старшим Братом моряки именовали Хозяина Проливов, правившего с Трех Сестер.

— Будь мне под силу на это ответить, милорд, — вздохнула я, устраиваясь на диване рядом с Делоне и поправляя юбки, — я была бы не ученицей, а наставницей.

Адмирал разразился хохотом, остальные тоже засмеялись. Делоне погладил меня по голове, улыбнулся и сказал:

— Квинтилий, друг мой, если на этот вопрос не можешь ответить ты, то никто из нас тем более не сможет. Разве что наша любезная муза?.. — Он вопросительно посмотрел на Телезис, которая тряхнула темными волосами.

— Мне он позволил пройти ценою песни, — сказала поэтесса, и ее звучный голос пленил нас всех. «Конечно, — сообразила я, — она ведь жила в ссылке в Альбе, и поэтому, скорее всего, приглашена сегодня сюда». — Один раз туда, и один — обратно. Думаю, все зависит от его прихотей. Какой каприз Хозяина Проливов удовлетворил круарх Альбы? Вот в чем вопрос.

Алкуин кашлянул. Еле слышно, но все тут же примолкли.

— Они говорили о каком-то видении. — Он сконфуженно посмотрел на Делоне. — Я находился близко к альбанской делегации, но очень трудно одновременно аккуратно записывать и прислушиваться, милорд. Но я смог уловить слова о видении, сестре короля, черном кабане и серебряном лебеде.

— Сестра короля, — скривился Квинтилий Русс. — Разрази меня гром, Лионетта? Что она на этот раз затеяла?

— Нет, нет, — покачал головой Алкуин. — Сестра круарха, короля пиктов, мать его наследника.

— Лионетта никак с ней не связана, — добавил капитан Тревальон, — но я видел, как она взяла жену круарха под свое крылышко, или, если точнее, лапу. Так и хотелось предупредить бедняжку, что в этих бархатных подушечках прячутся острые когти.

— Лионетта де ла Курсель де Тревальон достаточно осведомлена, чтобы выбрать себе другую добычу, — пробормотала Телезис. — Жена круарха, Фоклайдха, происходит из племени бругантийцев и находится под защитой красного быка. Львице Аззали лучше поберечься ее рогов.

— Здоровенные у нее телята народились, — одобрительно заметил Квинтилий Русс. — Видели, какая махина старший паренек? Не думаю, чтобы ему очень нравилось играть вторую скрипку при калеке.

— Ты о принце пиктов? — Тон графа де Сомервилля мог бы показаться покровительственным, если бы не теплые нотки привязанности к адмиралу. — Меланхоличный парнишка, но под синей краской почти симпатичный. Жаль, что колченогий. Как там его зовут?

— Друстан, — смеясь, ответил Делоне. — Даже не думай об этом, Перси!

— Ни в коем случае! — В глазах графа де Сомервилля зажглись лукавые огоньки. — Ты же знаешь, дружище, какой я благоразумный политик.

Я глотнула вина: голова шла кругом от непонятных реплик.

— Они и правда разрисованы синим? — спросила я, и вопрос даже на мой слух прозвучал наивно.

— Такая же правда, как туары служителей Наамах, — тепло ответила Телезис де Морне. — Круитские воины носят на лицах и телах символы своей касты, вытатуированные синилью иглами их собственных туарье. Наши благородные лорды могут смеяться, но раскраска Друстана позволяет наглядно проследить его происхождение и доказывает, что свои шпоры он заработал в бою. Не давай его искалеченной ноге ввести тебя в заблуждение.

— Но чего они хотят? — вмешался Каспар де Тревальон. Задав вопрос, он оглядел собравшихся. Никто не попытался ответить. — Торговать? Или ищут свои видения во плоти? Желают защититься от скальдийских ладей? На побережье Аззали ходят слухи, будто скальды вознамерились пересечь Самосеверное море и устроить набег на Альбу, но что с этим можем сделать мы? Даже Квинтилию Руссу не под силу провести флот через пролив.

Адмирал кашлянул.

— Также… говорят… что ангелийские корабли стремятся на юго-запад, а круиты и далриады держат курс на необжитые земли. Не думаю, чтобы они искали защиты в море.

— Торговля… — Делоне рассеянно обвел кончиком пальца кромку бокала. — Все желают торговать. Это своего рода форма власти и свободы: распространение культуры — чем не гарант бессмертия? Как нашим соседям, должно быть, досадно смотреть через пролив и видеть недосягаемый мир. Видеть наш берег, жемчужину континента, так близко и одновременно так далеко. Вы никогда не задумывались, почему скальды вообще нападают на наши границы? — Он сделал многозначительную паузу. — Нет? Мы отмечены, друзья мои, щедрым наследием Благословенного Элуа и его Спутников. Мы преуспеваем там, где другие народы борются. Мы проживаем свои дни в изобилии с вином и песнями, припав к груди этой золотой земли. Мы взращиваем сыновей и дочерей неземной красоты, а потом удивляемся, почему приходится регулярно защищать свои границы. Мы превратили дикую страсть в укрощенное искусство, и теперь негодуем, когда она пробуждает в соседях кровавые инстинкты.

— Мы превратили в искусство не только страсть, — произнес граф де Сомервилль, в его голосе четко слышались мрачные стальные нотки. — Защищая наши границы, мы превратили в искусство саму войну.

— Так и есть, — поддержал Квинтилий Русс. — Так и есть.

За подобными воинственными заявлениями обычно следует торжественное молчание, так случилось и в тот раз. В тишине Алкуин покачал головой.

— Но Хозяин Проливов никак не заинтересован в торговле, — пробормотал он. — Значит, дело в чем-то еще.

Я уже говорила, что дар Алкуина превосходил мои способности вспоминать нужные факты в нужные моменты и быстро связывать их между собой. Той ночью, увидев, как губы Делоне удивленно приоткрылись, я поняла, что в своей мгновенной интуиции ученик оставил учителя позади. Но где Алкуин попадал в точку, Делоне рыл глубже, и он накопил массу знаний, которые утаивал от остальных. Той ночью я следила за переменами в его задумчивом лице и заметила, что он сделал какой-то далеко идущий вывод.

— Не важно, — беззаботно сказал Делоне и потянулся к лире, которой владел, как и пристало джентльмену, и даже лучше многих. — Сегодня король поужинает со своим разукрашенным синилью гостем, а Исандра де ла Курсель, цветок королевства, будет учить косолапого варвара-принца танцевать гавот. Телезис, дорогая моя муза, не почтишь ли нас песней?

Думаю, она отлично поняла, что Делоне задумал отвлечь внимание гостей, но все равно уважила его просьбу и запела своим восхитительным глубоким голосом. Так прошел мой первый вечер в качестве почти взрослого члена семьи Анафиэля Делоне. Каспар Тревальон покинул нас трезвым, а Квинтилий Русс позволил себе лишку и остался ночевать в гостевых покоях.

Что касается Алкуина, под конец вечера по кивку Делоне он ушел вместе с графом де Сомервиллем. Не думаю, чтобы заключался какой-то договор, но граф справедливо славился щедростью, и уже на следующий день мой товарищ записался к туарье, чтобы начать выкалывать основание туара — там, где его спина переходила в нежные ягодицы.


Загрузка...