Глава 3

Но после того как был подан ужин, Элизабет потихоньку выскользнула из зала и поднялась в свою спальню — она не собиралась играть в поцелуи со своим шотландским гостем. Дерзкий парень! Чересчур дерзкий! И все же прикосновение его губ растревожило душу. Похоже, поцелуи слишком интимное дело, а Элизабет не была уверена, что готова довериться мужчине.

«Однако лучше привыкнуть к этой мысли, — твердил внутренний голос. — Ни один мужчина не „пожелает иметь жену, которая отказывается целоваться и отвечать на ласки“.

Она спорила с собой, не стоит ли вернуться в зал. Но не вернулась.

Поднявшись раньше обычного, Элизабет оделась и побежала вниз. Если не считать нескольких сонных слуг, в зале было пусто. Правда, увидев хозяйку, один из них принес корку каравая, в которую была налита овсяная каша, и наполнил кубок элем. Элизабет ела медленно: мысли ее были далеко.

Закончив завтрак хлебом с маслом и сыром, она встала и подошла к очагу — отдохнуть несколько минут перед началом утренних хлопот.

— Трусиха!

Элизабет подскочила от неожиданности и уставилась на Бэна Маккола. Прежде чем она успела опомниться, он поцеловал ее в губы.

Девушка потрясений ахнула.

— Негодяй! — выпалила она.

— Смягчи свои губы, девушка, а потом поцелуй меня, — прошептал он, обнимая ее. — Твой рот создан для поцелуев, а я никогда не мог устоять против сладких девичьих ротиков.

Он снова завладел ее губами. Руки его сжались. Она на миг обмякла, позволив целовать себя.

— Вот так, девушка, — подбадривал он.

Что она делает? У нее совсем не осталось сил, словно жизненная энергия покинула ее. Властное прикосновение его губ пьянило.

Элизабет вздохнула, но тут, к ее удивлению, он отпустил ее и усадил на стул.

— Как вы посмели?! — вознегодовала она, чувствуя, как краска заливает щеки.

Бэн Маккол тихо рассмеялся и встал перед ней на колени, глядя в хорошенькое личико.

— Вам действительно было неприятно? — спросил он, сжимая ее руки.

Глядя в его серые глаза, Элизабет ощущала, как голова идет кругом.

— Ну… нет, однако… — забормотала она, отчаянно пытаясь взять себя в руки.

Но это ей плохо удавалось: руки, сжимавшие ее ладони, источали тепло.

— Значит, вы наслаждались… — пробормотал он, коварно блестя серыми глазами.

— Вы не имели права целовать меня! — воскликнула Элизабет.

Что еще сказать в свою защиту? К ее полному унижению, она сама его поцеловала.

— Не имел, — честно признался он, — но поцеловал.

— Вы всегда делаете все, что хотите? — процедила она.

Ее губы покалывало при одном воспоминании о его поцелуе.

— Нет, но я не смог устоять против вас. Вы очень красивы, Элизабет, — признался он, осторожно обводя пальцем контуры ее лица.

— На этот раз все было лучше? — выпалила она неожиданно для себя.

— Гораздо, — ухмыльнулся он.

— Прекрасно. В таком случае нам больше нет необходимости целоваться, — твердо заявила Элизабет. — Теперь, если у меня возникнет такое желание, сэр, я знаю, что делать.

Бэн расхохотался:

— Воображаете, что это все?

— А что, может быть еще что-то?

— Есть и другие ласки, — обольстительно улыбнулся он.

— Садитесь за стол, Бэн Маккол, слуги принесут вам завтрак, — сухо распорядилась Элизабет. — Сегодня у нас много дел. Что же до ласк… забудьте об этом. Поцелуй был достаточно откровенен, а я не так глупа: новые поцелуи ведут к ласкам, новые ласки — к соитию. Я не позволю погубить свою невинность и репутацию какому-то мужчине, не говоря уже о грубых шотландских горцах. Пошлите за мной Альберта, когда решите, что пора ехать.

Она поднялась и вышла из зала.

Бэн широко улыбнулся ей вслед и, сев за стол, покачал головой. Что с ним творится, черт возьми? Почему он ведет себя как последний глупец? Эта девушка — богатая наследница и стоит куда выше таких, как он. И все же он умирал от желания коснуться ее светлых волос. Должно быть, они чистые и мягкие. И она тоже чистая, к тому же пахнет клевером и только что скошенной травой. У него пьяно кружилась голова, когда он несколько секунд держал ее в своих объятиях.

Он вонзил ложку в горячую кашу. Нужно взять себя в руки и одуматься.

Бэн мрачно нахмурился.

Тем временем Томас Болтон из своего укромного уголка наблюдал всю сцену между Элизабет и Бэном. В какой-то момент он даже хотел вмешаться. Но Элизабет, очевидно, и сама, без посторонней помощи, оказалась вполне способна укротить резвого молодого шотландца. Сознание это грело душу лорда Кембриджа, поскольку его племяннице, несомненно, придется столкнуться с подобными ситуациями при дворе. Приятно видеть, что знаки внимания со стороны джентльменов не могут сбить ее с толку. Правда, Бэна Маккола трудно назвать джентльменом. Элизабет права: он дерзок и даже нагл.

— Доброе утро, дорогой мальчик, — проговорил Томас, делая вид, будто только что вошел. — Надеюсь, вы хорошо спали? Тихие зимние ночи прекрасно располагают к отдыху, не находите?

Подошедший слуга вопросительно взглянул на него.

— Нет, нет, я уже позавтракал, — отмахнулся Томас и, повернувшись к Бэну, осведомился: — Какие планы у вас и моей обожаемой девочки сегодня, сэр?

— Кажется, мы собирались проверить отары на дальних пастбищах, — ответил Бэн. — Вы поедете с нами, милорд?

— Сапоги Господни, мальчик мой, нет! Знаю я эту позднюю зиму, когда ждешь приближения весны! Конечно, солнце ласково греет спину, но сырость пробирается в самые кости. Поездки верхом в такую погоду не для стариков вроде меня! — энергично запротестовал Томас.

— И все же вы собираетесь ехать на юг, в Лондон, в самый разгар дождей, — напомнил Бэн.

— И не говори, дорогой мальчик. — Томаса передернуло. — Только ради Розамунды и ее дочерей я готов предпринять столь неприятную поездку. Однако, в конце концов, мы прибудем ко двору в мае, когда погода стоит чудесная. Май — любимый месяц короля. Каждый день — это праздник, заполненный играми, пирами и развлечениями. Мы будем жить в Гринвиче, а там так хорошо! Вы ведь никогда не были на юге. Не так ли, дорогой мальчик?

— Южнее Фрайарсгейта я нигде не бывал.

— Мастер Маккол, хозяйка велела передать вам, чтобы вы немедленно шли на псарню, — объявил возникший у стола Альберт.

— На псарню? — удивился Томас.

— Элизабет сказала, что отдаст мне одного из щенков шотландской овчарки. Наверное, хочет, чтобы я на него посмотрел, — пояснил Бэн и, встав из-за стола, поклонился лорду Кембриджу. — Прошу меня извинить.

Он поспешил выйти во двор и нашел Элизабет на псарне, в окружении целой своры собак различных пород, очевидно, ее обожавших. Она держала в руках довольно большого щенка с шелковистой черно-белой шерстью.

— Нравится? — спросила она. — Самый большой из помета Флоры. Это собака Тэма, и он уже стал натаскивать этого малыша. Как вы его назовете?

— У меня никогда не было своей собаки, — медленно произнес Бэн. — Думаю, я назову его Фрайаром, в честь Фрайарсгейта.

Он протянул руку, позволил щенку ее обнюхать и погладил по голове.

— Мы с тобой станем хорошими друзьями, Фрайар.

— Сегодня мы возьмем его с собой, — решила Элизабет. — Идемте! Лошади уже ждут, Я приказала оседлать их, перед тем как отправилась на псарню.

— Он слишком маленький, чтобы бежать за лошадьми, — запротестовал Бэн.

— Знаю. Положите его на седло. Он должен привыкнуть к вам, к вашему запаху и звуку голоса. Тэм продолжит его натаскивать, а когда Фрайар обучится основам, тренировку продолжите вы. Прежде всего он обязан повиноваться вам.

Они отправились в путь, и он снова подумал о том, в какой идеальной гармонии находится девушка со своими землями и животными.

Лошади осторожно пробирались по лугам, где между участками оттаявшей мягкой земли попадались островки нерастаявшего снега. В загонах толкались блеющие, заросшие шерстью создания. Бэн решил, что больше всего ему нравятся шропширы и шевиоты: крепкие, здоровые, они легко вынесут суровую зиму в горах.

Сначала щенку не понравилась разлука с матерью, сестрами и братьями, но он быстро успокоился, закрыл большие карие глаза и стал тихо похрапывать.

На одном лугу паслась небольшая отара овец. Бэн и Элизабет остановились, спешились и подошли ближе. Фрайар шумно резвился, но внезапно успокоился и стал покусывать ноги матки, инстинктивно подгоняя ее к отаре.

— Он будет очень хорошим пастушеским псом, — заверила Элизабет. — Его только начали обучать, и посмотрите на него!

Она засмеялась, глядя на овцу, которая шумно протестовала против такого обращения. Встав на колени, Элизабет запустила пальцы в густую шерсть.

— Взгляните сами, какое руно!

Бэн тоже пощупал овечью шерсть. Их руки на мгновение соприкоснулись. Элизабет тут же вскочила.

— Да, вижу. Прекрасное животное, — сказал Бэн и, выпрямившись, подхватил неугомонного щенка на руки. — Ш-ш-ш, парнишка, вижу, ты прекрасно выполняешь свой долг, — прошептал он, поглаживая Фрайара.

Элизабет повернулась и зашагала к лошади. Рука, казалось, горела в том месте, где Бэн дотронулся до нее. От подступившей слабости у нее подкашивались ноги. Она тряхнула головой, пытаясь опомниться, и снова вскочила в седло.

— Уже поздно, а до дома еще далеко, — заметила она, поворачивая кобылу.

Они помчались обратно, а когда остановились у конюшен, Элизабет спрыгнула на землю и решительно направилась к дому. Бэн отнес щенка на псарню к матери и затем последовал за Элизабет. Но когда он появился в зале, ее уже не было. Он ощутил непривычное разочарование.

— Дорогой мальчик! — радостно помахал ему лорд Кембридж.

Стоявший рядом Уилл наклонил голову.

— Как прошел осмотр овец? И теперь у вас свой пес?

— Да, прекрасный молодой парень, которого я назвал Фрайаром. Элизабет пообещала, что Тэм всему его обучит, а потом мы станем работать вместе, я и Фрайар. А как прошел ваш день, милорд?

— Мой день был долгим и скучным, — пожаловался Томас. — Гардероб Элизабет готов. Туфли и драгоценности у нее есть. Будем ждать апреля, чтобы отправиться в путь.

— Вы не заедете в свое поместье? — спросил Бэн.

— Нет. Я велел пристроить к Оттерли еще одно крыло, и работы будут закончены лишь к концу лета. Потомство у моей племянницы не только большое, но и очень шумное. Пусть во Фрайарсгейте нет таких удобств, зато здесь царит благословенный покой. А вот дорогому Уильяму перед нашим возвращением придется поехать вперед, чтобы проследить за переносом мебели и моих вещей в новое крыло, из которого нет прямого доступа в основную часть дома.

Томас лукаво улыбнулся:

— Больше никто меня не побеспокоит, дорогой мальчик. Остаток своей жизни я проведу в новом крыле.

— Понимаю, — хмыкнул Бэн. — Дом моего отца не слишком велик, а когда внезапно появился я, мачеха заявила, что он, кажется, еще больше уменьшился в размерах. Мыс братьями — мужчины громоздкие. Хорошо еще, что пока никто не женат.

Вошла Нэнси и сообщила: у леди болит голова, и к ужину она не спустится.

— И неудивительно! Провести целый день в такой сырости! — проворчал лорд Кембридж. — И к тому же Элизабет всегда отказывается носить платок. Когда-нибудь она подхватит простуду, которая погубит ее! Но она не слушает голоса разума! Упрямица! — Лицо его вдруг просветлело. — Сегодня мы прекрасно поужинаем в мужской компании, а потом я снова выиграю у вас в шахматы, дорогой мальчик. По-моему, вы с каждой партией играете все хуже.

— Сегодня постараюсь исправиться, — усмехнулся Бэн Маккол и, заметив легкую улыбку Уильяма, понял, что секретарь знает о его невинном обмане.

Что же, Томас Болтон уже немолод, но весел и доброжелателен, и у него доброе сердце. Проигрыш его расстроит. Бэн незаметно подмигнул Уильяму и тоже улыбнулся.

Март быстро подходил к концу. Было решено, что Бэн вернется в Шотландию в середине апреля, поскольку к тому времени снег окончательно сойдет, а вот Элизабет и Томас отправятся ко двору первого апреля.

За несколько дней до их отъезда прибыл Хепберн из Клевенз-Карна вместе с женой и четырьмя сыновьями.

— Не думаешь же ты, что я позволю тебе ехать ко двору и даже не приеду попрощаться? — заявила Розамунда, обнимая дочь. Она все еще была красива, хотя скоро ей предстояло отпраздновать сорок первый день рождения. — Я так рада, что ты едешь ко двору! И хочу видеть все красивые платья, которые дядюшка велел для тебя сшить. Сегодня вечером ты должна нарядиться, чтобы Логан и твои братья увидели, какой красивой леди стала маленькая Элизабет!

Элизабет обняла мать.

— А где Джонни?

— В Клевенз-Карне. Учится управлять поместьем, которое в один прекрасный день будет принадлежать ему, — ответил падчерице Логан и, повернувшись, окинул Бэна суровым взглядом: — Кто вы такой? Судя по виду, горец?

— Это Бэн Маккол, — поспешно вмешалась Элизабет. — Он живет здесь уже несколько недель, дожидается хорошей погоды, чтобы вернуться домой. Его отец, владелец Грейхейвена, покупает у меня небольшую отару. Хочет улучшить породу. Бэна послали к нам Лесли изТленкерка, его соседи.

Логан протянул руку, и Бэн крепко пожал ее, пристально глядя на мужчину.

— Милорд, — кивнул он.

— Достаточно и „Логана“, — улыбнулся Хепберн, которому понравилось лицо горца. — Твой клан?

— Мой отец — Колин Хей, — ответил Бэн.

— Что же, он умеет делать здоровых парней, — заметил Логан. — Дома есть еще такие, как ты?

Фамилия гостя не такая, как у отца. Значит, он бастард. И все же родитель явно его любит.

— Двое. Мои единокровные братья: Джейми и Гилберт Хей, — ответил Бэн, понимая, что Хепберн уже догадался о его происхождении. Что ж, он этого не стыдится.

— Элизабет уже угощала вас виски? — осведомился Логан. — Девочка, немедленно вели принести рюмки. У тебя в доме оказалось полдюжины шотландцев!

— Тэвису и Эдмунду никакого виски, — твердо заявила Розамунда. — Они слишком молоды. Это гнусное пойло остановит их рост!

— Ну-у, ма! — дружно запротестовали близнецы.

Четырнадцатилетний Джеймс Хепберн благоразумно молчал, наблюдая, как Логан разливает виски в четыре рюмки. Первую вручили гостю, вторую взял отец, третью — его брат, семнадцатилетний Александр. Слуга поднес Джеймсу четвертую рюмку, тот, по примеру отца, поднял ее, приветствуя собравшихся, и выпил одним глотком, правда, поперхнувшись, когда виски пролилось в его желудок жидким огнем. Глаза мальчика слезились, но он не подал виду, что ему не по себе.

Хепберн довольно ухмыльнулся. Ничего не скажешь, Розамунда родила ему крепких парней! Сильны и исполнены радости жизни — в отличие от старшего, который отчаянно стремился покинуть отчий дом и стать монахом. Перед отъездом во Фрайарсгейт они с Джоном сильно поссорились. Отец хотел, чтобы наследник остался и управлял поместьем, а наследник мечтал удалиться в ближайшее аббатство. Хорошо, что его первая жена, Дженни, не видит, в кого превратился Джон. Она так гордилась, что родила мужу сына-наследника!

А вот Розамунда укоряла Логана за непримиримость. Хозяину очень важно любить свои земли. Но Джон Хепберн больше всего любил Бога. Точно так же, как старшая дочь Розамунды больше всего любила придворную жизнь. Розамунда понимала как мужа, так и пасынка и постоянно напоминала Логану, что у него есть еще четыре сына. Александр очень походил на отца во всем, вплоть до чувства ответственности по отношению к Клевенз-Карну.

— Отвратительный вкус, верно? — спросила Элизабет у Джейми.

— Нет, — стойко ответил подросток, — замечательный.

— Лгун! — засмеялась она.

Остальные громко вторили ей.

— У тебя лицо красное, — дразнился Эдмунд.

— И глаза мокрые, — вторил Тэвис.

— По крайней мере я уже настолько взрослый, что могу пить виски, — отбивался Джеймс, — А вам, малыши, до этого далеко!

— У нас по крайней мере нет прыщей, как у тебя! — фыркнул Тэвис, более смелый из близнецов, и тут же выпятил грудь. — Ну, Джейми, давай, попробуй ударь! Если посмеешь, конечно!

— Довольно! — одернула Розамунда и, обратившись к дочери, добавила: — Сыновей труднее воспитывать, чем дочерей. Запомни это.

— Дядя Томас не слишком высокого мнения о маленьких девочках, — лукаво улыбнулась Элизабет. — Он всю зиму терпел отсутствие удобств в моем доме, вместо того чтобы оставаться в своих уютных комнатах, а сейчас терпит присутствие милашек Бэнон… вернее, демонов, как выражается сей достойный джентльмен.

— Бедняжка Том, — посочувствовала Розамунда. — Они действительно так ужасны?

— Возможно, их просто слишком много, — вздохнул лорд Кембридж.

— У меня было трое. И ты не слишком страдал, — усмехнулась Розамунда. — Мало того, бессовестно баловал их, дорогой кузен.

— Девочки Бэнон непрерывно бегают по всему дому, визжат и ссорятся друг с другом. Если Кэтрин Роуз получает голубую ленту, а Томазина Мэри розовую, Кэтрин Роуз непременно желает розовую. Но Томазина Мэри тоже ее хочет. Далее Джемайма Анна, Элизабет Сюзанна и Маргарет Мэри, самая младшая, начинают реветь, потому что вообще не получили лент, поскольку их очаровательный олух папаша забыл приобрести на ярмарке ленты одного цвета и помнил только о первых двух дочерях, которые дерутся из-за розовой ленты, пока остальные рыдают. Дети Бэнон никогда не молчат, а она, похоже, совсем этого не замечает. Когда Оттерли перестраивали, я выделил для себя отдельное крыло, но подрядчик по ошибке велел врезать дверь между ним и основным домом. Ни Бэнон, ни ее семейство совершенно не уважают моего желания побыть в покое, — пожаловался Томас.

— Поэтому дядюшка строит новое крыло исключительно для себя и без доступа в остальную часть дома, — со смехом добавила Элизабет. — Он угрожал подрядчику пытками и убийством, если вернется и найдет еще одну дверь между крыльями домов.

— Хорошо тебе смеяться! — вскинулся Томас. — Здесь тихо и спокойно… в отличие от Оттерли. Я обожаю Бэнон и даже обожаю ее выводок… но на расстоянии. А Роберт Невилл — приятный, мягкий в обхождении джентльмен. Мы вместе катаемся верхом и играем в шахматы. Весьма дружелюбный парень.

— Заедешь в Оттерли по пути на юг? — спросила Розамунда кузена.

— Нет, нет. Нужно торопиться, иначе портной не успеет довести до ума новый гардероб, который он сшил для меня. И возможно, придется перешивать платья Элизабет. Но мы остановимся в Брайарвуде, это нам по пути.

— Отвезешь мои письма Филиппе? — спросила Розамунда.

Хотя отказ дочери от Фрайарсгейта больно ее ранил, она по-прежнему любила старшую дочь. И не важно, что Элизабет была идеальной хозяйкой поместья. Розамунда всегда хотела, чтобы оно перешло старшей дочери Оуэна. Особенно после того, как потеряла их сына.

— Разумеется, — кивнул Томас, — и привезу тебе все последние сплетни, не только придворные, но и из Брайарвуда.

К ужину явился местный священник, отец Мата, и, когда все сели за стол, он произнес молитву.

После трапезы Розамунда попросила Элизабет надеть одно из ее красивых придворных платьев. Девушка выбрала платье с розовым шелковым корсажем, расшитым сверкающими стеклянными бусинами, и юбку чуть потемнее оттенком. Квадратный вырез корсажа тоже был отделан бусинами. А на отвернутых манжетах широких рукавов виднелся вышитый бусинами узор.

— О Боже! — воскликнула Розамунда, впервые увидевшая дочь в таком роскошном наряде. — Покажи свои туфли, девочка.

Элизабет высунула ножку в туфельке с квадратным мыском, обтянутой розовым шелком и тоже украшенной бусинками.

— Какая прелесть! — выдохнула мать. — Томас, помнишь, когда мы отправлялись ко двору, ты настоял, чтобы мне сшили великолепный новый гардероб. Потом были Филиппа и Бэнон. Теперь Элизабет. Как ты добр ко всем нам, кузен!

Ее глаза повлажнели.

— Туфли ужасно жмут, — прозаически пожаловалась Элизабет. — Но дядюшка Томас запрещает мне носить башмаки, хотя они почти не выглядывают из-под всех этих юбок. Он твердит, что все увидят мои ноги во время танцев. Но я не танцую.

Томас побледнел:

— Ад и проклятие! — Он трагически схватился за сердце. — Так и знал, что-нибудь да забуду. Я не научил ее танцевать, а это просто необходимо! Король считает, что все придворные дамы должны танцевать! Да ведь он сам танцевал с тобой, дорогая Розамунда. И с Филиппой тоже. Как я мог забыть столь важный элемент образования!

— О, дядя! — попыталась утешить его Элизабет. — Король меня даже не заметит. И не важно, танцую я или нет.

— Дорогая девочка, король обязательно тебя заметит. Ты молода, красива и стройна, а эти качества он больше всего ценит в женщине. Кроме того, ты дочь Розамунды Болтон. Помни, дружба с королем началась еще в их общей юности, при дворе его отца. Мне придется представить тебя его величеству, иначе это будет грубым нарушением этикета, и, хотя обо мне говорят много всякой чуши, еще никто не посмел сказать, будто я страдаю отсутствием манер. Ты должна научиться танцевать. И поскольку твоя мать здесь, самое время, чтобы начать уроки! Мы попробуем вместе, тем более, дорогая, что я идеальный танцор.

— Но нам нужна музыка, — вздохнула Розамунда.

— Сейчас приведу кого-нибудь из парней, поднаторевших в этом искусстве, — пообещала Мейбл, медленно поднимаясь. — Конечно, они играют не так хорошо, как при дворе. Но и это сойдет.

— Значит, ты учишься танцевать, Элизабет? — фыркнул Александр Хепберн. — Без сомнения, это станет самым большим нашим развлечением.

Элизабет мило улыбнулась и обратилась к матери:

— Не считаешь, что Алексу тоже пора учиться танцевать? Дядюшка Томас будет моим партнером, а Алекс — твоим. Ты же не хочешь, чтобы его считали неуклюжим деревенским олухом, ведь когда-нибудь он тоже может поехать ко двору, как ты и Логан когда-то.

— Прекрасная идея, Элизабет, — откликнулась Розамунда, прекрасно понимая, что затеяла дочь, и радуясь, что она способна так умело себя защитить.

Если она хочет добиться успеха при дворе, ей это понадобится.

Джейми, Тэвис и Эдмунд Хепберны переглянулись и дружно захихикали. Бэн расплылся в улыбке при виде сконфуженной физиономии Александра. Парню придется научиться вступать в подобные поединки и вовремя придерживать язык. Он сделал глупость, решив, что сестра не ответит на издевку. Ничего не скажешь, храбрая девчонка эта Элизабет Мередит!

— Когда это я поеду ко двору короля Якова? — запротестовал Александр. — Па! Скажи маме, мне ни к чему танцевать все эти модные танцы! Я вам не придворный щеголь, чтобы приседать и кланяться!

— Нет, парень, — покачал головой отец, — тебе это понадобится. Неизвестно, куда тебя однажды занесет судьба. А когда выучишься сам, научишь братьев, ибо одному из вас непременно придется поехать ко двору, чтобы искать там счастья.

Говоря это, лэрд Клевенз Карна одобрительно подмигнул падчерице, чей ум весьма ценил.

Музыканты в сопровождении Мейбл вошли в зал. Она усадила их у огня и велела играть. У двоих были тростниковые свирели, а у двух других — барабан и цимбалы. Ничего не, поделаешь — деревенские музыканты, да и где в такой глуши найти кого-то получше?

Квартет недружно заиграл, и лорд Кембридж повел танцевать свою кузину. Оба двигались слаженно, красиво. И Розамунда, к собственному удивлению, обнаружила, что не забыла па самых сложных танцев. Вскоре ее лицо раскраснелось. Она со смехом кружилась посреди зала, но наконец лорд Кембридж знаком велел музыкантам остановиться.

— Теперь твоя очередь, Элизабет. Александр, иди к матери!

Брат и сестра неохотно подошли к ним, и лорд Кембридж приказал музыкантам снова играть. Оказалось, что Элизабет легко подражает движениям матери, и вскоре она уже танцевала так, словно делала это с рождения. А вот ее единокровный брат постоянно спотыкался, едва не сбил с ног мать и наконец вернулся на место, ворча, что подобное занятие — абсолютно пустая и дурацкая трата времени. Делу не помогло и то, что младшие братья выскочили в центр зала " и тоже стали танцевать, издеваясь над старшим. Вскоре все громко смеялись над их проделками.

— С вашего разрешения, милорд, — обратился к Хепберну Бэн, приглашая Розамунду танцевать.

— Разумеется, — улыбнулся лэрд, и горец повел его жену в центр зала.

— Вы танцуете? — поинтересовалась Розамунда.

— Мачеха научила меня основным па, — ответил он. — Я немного неуклюж, но, если проявите терпение, я готов попытаться.

Розамунда кивнула.

— Восхищаюсь вашей любовью к приключениям, — усмехнулась она, ведя его в танце.

— Меняемся партнерами, дорогие! — воскликнул лорд Кембридж немного погодя. — И посмотрим, сумеет ли Элизабет танцевать с менее опытным партнером!

Он подвел девушку к Бэну и снова взял Розамунду за руку.

— Ты всегда божественно танцевала, дорогая, — прошептал он. — Помнишь наши дни при дворе много лет назад?

— Ну… не настолько уж много, — хихикнула она.

— Боюсь, что очень, — улыбнулся Томас. — Я старею, дорогая, хотя, признаю, переживаю самые счастливые дни в моей жизни. Но думаю, это мой последний визит ко двору короля Генриха. Как только мы найдем для Элизабет подходящего жениха, я с радостью вернусь домой и буду доживать там свои дни.

— Ни за что не поверю, — решительно заявила. Розамунда. — Ты не устоишь перед желанием получить новый гардероб!

— Увы, дорогая, придется. Годы сказываются на мне, да и животик растет, так что моя фигура не так изящна, как в прежние времена, — вздохнул он.

Бзн улыбнулся, прислушиваясь к их шутливой перепалке. Тепло любви друг к другу в этой семье явно было неподдельным. Он почти завидовал этим людям.

— Вы не следите за танцем, — упрекнула его Элизабет. — О чем вы только думаете?

— О том, как сильно вы любите друг друга, — честно ответил он.

— Это верно, — согласилась Элизабет.

— Поэтому вы склоняетесь перед желаниями матери и дяди, — тихо заметил он.

Она кивнула.

— Возможно, вы найдете при дворе мужа, — вырвалось у него.

Странно, почему он ощущает гнев и сожаление?

— Сомневаюсь. Но они не успокоятся, пока я не попытаюсь, — так же тихо ответила Элизабет. — Беда в том, что ни один из отпрысков моих сестер не годится мне в наследники. А отдавать Фрайарсгейт одному из сыновей от шотландца мама не хочет. Она считает, что Фрайарсгейт должен оставаться английским владением, хотя, как вам известно, здешний отрезок границы между Англией и Шотландией весьма непостоянен и способен изменяться.

— Но вы ведь хотите любви? И собственных детей?

— Я никогда об этом не думала. Родилась я во Фрайарсгейте и росла почти без присмотра. Когда умер наш отец, Оуэн Мередит, маму призвали ко двору. Потом она поехала в Шотландию, ко двору своей подруги, королевы Маргарет. Там она влюбилась и на несколько месяцев исчезла вместе со своим любовником. Они должны были повенчаться. Но он заболел и умер. Тогда она снова вернулась ко двору короля Генриха, вместе с Филиппой, которая была вне себя от счастья, когда королева сделала ее младшей фрейлиной. Тогда мама вышла за Логана, который давно за ней ухаживал. А я присматривала за Фрайарсгейтом. И даже притворялась, будто он принадлежит мне, — рассмеялась Элизабет. — И наконец мои мечты сбылись. Филиппа, наследница мамы, отказалась от Фрайарсгейта. А я всегда хотела получить поместье. И так и сказала. Так что если я выйду замуж, муж не должен претендовать на управление Фрайарсгейтом. Я не собираюсь его отдавать. Разве чужой человек способен понять нужды поместья? Как он может знать то, что знаю я? И дело не только в овцах, но и в торговле сукном. Муж потребует, чтобы я рожала детей, вела дом и не совалась в дела. Сейчас хозяйством занимается Мейбл. Меня оно не интересует. Другое дело — управление поместьем. Я уверена: если оно попадет в чужие руки, Фрайарсгейт разорится. Лучше уж останусь незамужней, чем видеть, как гибнет все, что я люблю.

— А вдруг вы найдете кого-то, кто полюбит Фрайарсгейт так же, как вы, и согласится учиться у вас? Разве ваш отец не был придворным? А я слышал, что он горячо любил Фрайарсгейт.

— Мой отец был необыкновенным человеком. Он влюбился в мать задолго до того, как стал ее женихом, и пообещал защищать ее земли. Когда мой отец приехал во Фрайарсгейт, были другие времена. Он был рыцарь, с детства начал службу при дворе дяди покойного короля и славился своей верностью господину. Дядя Томас говорит, что сейчас при дворе не только много молодых дворян, которые ищут возможность получить хорошую должность, но и немало сыновей богатых торговцев. Девушка с поместьем на севере не заинтересует их. Они не захотят жить в глуши. А я не желаю жить нигде, кроме Фрайарсгейта. Ни моя мать, ни я не согласимся на другие условия.

— Но такой человек может стать для вас идеальным супругом, — заметил Бэн, подводя Элизабет в столу. — Вы останетесь здесь, чтобы заботиться о Фрайарсгейте, а он будет искать милости короля при дворе.

— Он вернется ко двору, считая себя богатым человеком, начнет делать долги и в конце концов проиграет мое поместье, — возразила Элизабет. — Нет. Какова бы ни была моя судьба, ее не найти при дворе короля Генриха.

— Но вы все равно едете.

— Еду, — тяжко вздохнула Элизабет.

— Чтобы угодить семье, — продолжал он.

— Да, и чтобы они не смели больше принуждать меня выйти замуж. Мне очень не хочется это делать, но я поеду и надеюсь вернуться к середине лета. Я так люблю здешнее лето!

— Думаю, вы найдете мужа, — вздохнул Бэн. — Вы так прекрасны в этом платье, Элизабет Мередит, и просто светитесь, когда танцуете!

— Если вы думаете, будто лесть поможет вам сбить цену на овец, то вы ошибаетесь, — поддразнила она его, стараясь скрыть смущение.

Никто не говорил ей, что она прекрасна. Никто не смотрел в глаза с таким обожанием, как Бэн Маккол. И это странное ощущение вызвало у нее легкий озноб.

— Этот розовый жемчуг прелестен, дорогая, — вмешалась Розамунда. — Подозреваю, что это подарок твоего дяди. Не так ли?

Она подошла к ним.

— Да. Дядя подарил мне чудесные драгоценности. Не хочешь ли посмотреть, мама?

— Конечно! — воскликнула Розамунда и, взяв дочь под руку, повела к двери.

Ей не понравилось, как смотрит на Элизабет молодой шотландец. Не может же он иметь на нее какие-то виды? Он должен знать свое место в этом мире. Побочный сын! Да, в семье его любят, это очевидно. Но такой человек не подходит наследнице Фрайарсгейта! А ведь Элизабет, не привыкшая к ухаживаниям, может и не разобраться, достаточно ли благородны его намерения по отношению к ней. Когда они окажутся при дворе, Тому придется постоянно следить за ней. Розамунда предупредит также и Филиппу. Филиппа всегда строго соблюдала приличия, особенно с тех пор, как стала графиней.

Немного подумав, Розамунда решила остаться во Фрайарсгейте до отъезда дочери. В своем желании стать хорошей женой Логану она не уделяла младшей дочери должного внимания. Элизабет была такой хорошей хозяйкой Фрайарсгейта, что мать совершенно упустила из виду ее невежество во всем, что касается мужчин. Это очень опасный пробел в ее образовании!

Бэн смотрел им вслед, мысленно коря себя за то, что заговорил с Элизабет, хотя знал, что этого делать не следовало. Слишком она невинна во всем, что касается мужчин, и не понимает их уловок. Но в этом розовом платье она так дивно хороша! Как роза, ослепительная в своем совершенстве. Английская роза. А он — шотландец и совершенно ей не подходит.

Бэн видел выражение глаз ее матери. Та явно подозревала, как он относится к ее дочери. Подозревала и не одобряла. Еще бы! Побочный сын хозяина Грейхейвена не может быть хорошей партией для наследницы Фрайарсгейта.

Впервые в жизни Бэн стыдился своего происхождения. И молча отчаивался, зная, что влюбился в Элизабет, а это ничем хорошим кончиться не может.

Мрачно хмурясь, он подошел к остальным мужчинам.

— Овец каких пород ты покупаешь? — спросил Логан.

— Шропширов и шевиотов.

— Не понравились мериносы? Если хочешь улучшить отары отца, знай, что у них самая лучшая шерсть.

— Я не видел мериносов, — удивился Бэн, — и, даже не слышал о такой породе.

— Потому что мериносы не продаются, — поспешно вставил лорд Кембридж. — Первые овцы несколько лет назад были привезены из Испании по велению королевы. Она и моя кузина — старые подруги. Отара у нас маленькая, и лишних овец нет.

Он любезно улыбнулся Бэну:

— Полагаю, моя дорогая Элизабет не стала их показывать, поскольку не может продать.

— Разумеется, — кивнул Болтон.

— Очевидно, я вмешался не в свое дело, — вздохнул Хепберн.

— Вовсе нет, дорогой мальчик, — заверил его лорд Кембридж.

Последовало неловкое молчание.

— Когда мы едем домой, па? — неожиданно спросил Александр. — Завтра?

— Скорее всего, парень. Нужно спешить. За поместьем наблюдает Джонни. Надеюсь, он не успеет натворить никаких бед за время нашего отсутствия. Возможно даже, из его головы улетучатся все эти глупости насчет церкви, особенно если он поймет, какие обязанности на него возлагаются.

— У тебя пять сыновей, дорогой мальчик. Если Джон ищет Бога, почему ты пытаешься ему воспрепятствовать? Думаю, Дженни одобрила бы его решение. Она и сама была девушкой набожной и хрупкой. Кузен Ричард с радостью возьмет его в аббатство Святого Катберта, — заметил Томас.

— Ад и проклятие, Том, он мой первенец! — взорвался Логан.

— И станет совершенно неподходящим лэрдом Клевенз-Карна, — отпарировал лорд Кембридж. — Александр — вот кто годится для этой роли. Ты просто упрямишься, дорогой мальчик. Иметь старшего сына, который стремится стать священником, вовсе не оскорбление твоей драгоценной мужественности. А ты что думаешь, Мата?

Отец Мата, внебрачный сын покойного лэрда Клевенз-Керна и брат Логана, все это время спокойно прислушивался к разговору. Теперь он поднял глаза на своего единокровного брата.

— Отпусти Джонни, Логан. Если он хочет стать священником, пусть так и будет.

— Не хочу, чтобы люди думали, будто я отделался от своего первенца ради сыновей Розамунды, — тихо признался лэрд.

— Те, кто знает нас, возрадуются твоему великодушию. Те, кто не знает, пусть болтают все, что в голову взбредет, — откликнулся священник. — Ты подвергаешь опасности свою бессмертную душу, удерживая в миру сына, который ищет святой жизни.

— Ты поговоришь с настоятелем Ричардом? — спросил после некоторого раздумья Хепберн.

Отец Мата ответил:

— Как только Элизабет уедет в Лондон, я отправлюсь в аббатство и попрошу за племянника. Скажи ему это, когда вернешься в Клевенз-Карн, и постарайся как можно скорее уладить все разногласия между вами.

— Обязательно, — кивнул лэрд.

Мужчины еще немного поговорили. Томас Болтон первым поднялся наверх. За ним последовали остальные.

Утром лэрд с сыновьями уехали домой, а Розамунда заявила, что сама должна проводить дочь в ее первое путешествие, и занялась вместе с Элизабет упаковкой вещей, так что девушка почти не виделась с Бэном. Кроме того, Розамунда вместе с Мейбл наставляли Нэнси в ее обязанностях. Нэнси имела настоящий талант в укладке волос и демонстрировала на Элизабет различные стили причесок.

Только вечером все встречались за столом, и Розамунда с радостью замечала, что Бэн держится на расстоянии, оставаясь при этом крайне вежливым. Приятно видеть, что парень знает свое место! Молодому шотландцу не следует влюбляться в нее, чтобы не натворить глупостей. Кража невесты — устоявшийся обычай, который до сих пор практикуется на границах Англии с Шотландией.

Наконец настало утро первого апреля. Предыдущей ночью Элизабет почти не спала. Нельзя сказать, что поездка ее сильно волновала, но все-таки она чего-то побаивалась, а это случалось с ней крайне редко. Раздражало ее и то, что взбунтовался желудок. К тому же мать Мейбл и молодая Нэнси весело щебетали, чем ужасно выводили Элизабет из себя.

— Ты уверена, что в маленьком сундуке есть все необходимое твоей хозяйке во время поездки? — в десятый раз спрашивала Розамунда.

— Да, миледи, — терпеливо отвечала Нэнси.

— Положила зубную щетку из кабаньей щетины?

— Да, миледи.

— Шерстяные чулки?

— Да, миледи.

— Лишнюю фланелевую нижнюю юбку?

— Да, миледи.

— Мама, Нэнси — девушка аккуратная и исполнительная. Не волнуйся, — не вытерпела Элизабет. — Думаю, все в порядке.

— А шкатулка с драгоценностями? — не унималась Розамунда.

— В сундуке с моими корсажами и рукавами. Мама, мне будет плохо, если ты немедленно не прекратишь свои вопросы. Я еду ко двору, чтобы угодить тебе, и ни по какой иной причине. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Ты должна вернуться с надеждой на хорошую партию, Элизабет, — продолжала наставлять Розамунда.

— Да, мама.

— Ты просто нервничаешь, — утешила мать.

— Я хочу пойти погулять на лугу, — внезапно вырвалось у девушки.

— Но солнце еще не взошло!

— Скоро взойдет! Пройдут недели, прежде чем я увижу рассвет над своими полями! — бросила Элизабет и выбежала из комнаты.

Воздух был прохладен и свеж. Небо, ясное и светлое, чуть розовело над холмами. На лугах, окружавших дом, паслись овцы. Глядя на них, Элизабет тихо заплакала. Она не хочет уезжать! И не поедет! Ей все равно, расстроится мать или нет! Фрайарсгейт — источник ее силы. Ей нужно быть здесь.

— Возьми себя в руки, девушка, — спокойно сказал подошедший Бэн. — А потом соберись и поезжай. Ты ведь не трусиха, Элизабет Мередит!

Повернувшись, Элизабет бросилась ему на шею. Он крепко ее обнял и продолжал держать, пока она лила слезы. И молча гладил по голове.

Наконец Элизабет немного успокоилась. Бэн по-прежнему не сказал ни слова, чтобы не ранить ее гордость. Только когда она немного успокоилась, он разжал руки. Элизабет смотрела на него сквозь мокрые ресницы.

— Спасибо, — тихо сказала она и, повернувшись, побрела к дому.

Загрузка...