Священная земля

Глава 9

— Знаешь, после смерти жены он совершенно свихнулся.

Эрика, вздрогнув, обернулась. Джинни Димарко ответила на ее взгляд холодной улыбкой. Она прошла за Эрикой к бассейну, подальше от шумных гостей и громыхавших колонок. Несмотря на холодный ночной воздух, в подогретой воде кто-то плавал. Но на пляже за домом было темно и безлюдно.

Эрика знала, что Димарко пригласили Джареда на вечеринку с коктейлями, но он отказался прийти. Она подозревала, что теперь Джинни Димарко прибегнет к тактике мести обманутой хозяйки приема: будет распространять язвительные слухи о не явившемся госте, особенно если гость — глава Комиссии по наследию коренных американцев, а хозяйка — знатная и богатая покровительница искусств, одержимая идеей создать индейский музей имени себя.

Пять минут назад в апартаментах роскошного дома на пляже Малибу, походившего скорее на выставку керамики индейцев пуэбло, плетеных изделий с западного побережья, деревянных кукол качина, эскимосских тотемных столбов и масок племени квакиутл, Джинни приперла Эрику к стенке. Ее глаза загадочно сверкали.

— Каково это, снова работать с Джаредом Блэком?

Эрике не хотелось идти на вечеринку к Димарко, но Сэм напомнил ей, что, во-первых, это хороший пиар, а во-вторых, надо сделать приятное состоятельным людям, выделяющим деньги им на фанты. Поэтому Эрика надела единственный наряд, который у нее нашелся для коктейлей, — черное платье с тонкими лямками — и подобрала волосы, соорудив на голове нечто, напоминающее о визите в парикмахерскую. После носков и рабочих ботинок ей было непривычно ощущать на себе нейлоновые чулки и туфли на высоком каблуке.

— Я с ним не работаю.

— А! Ты с ним воюешь.

Короткий сухой смешок. Затем Джинни пробежалась глазами по Эрике и выдержала паузу, прежде чем добавить:

— Очень жаль, что у мистера Блэка оказались неотложные дела. Сегодня к нам приехали люди, которые хотели бы с ним встретиться. Важные люди.

Эрика уловила враждебный огонек во взгляде Джинни.

— Приглашение было отправлено почти месяц назад, — многозначительно добавила миссис Димарко.

Эрика поняла, что от нее требуется предоставить недостающую информацию, объяснить причину непростительного неуважения со стороны Джареда. Любопытно, а не использовала ли Джинни имя Джареда в качестве приманки, раз уж кто-то специально приехал, чтобы встретиться с ним, пообщаться и наладить связи в Сакраменто? Пока Эрика сдерживала себя (ее так и подмывало сказать, что Джаред остался в лагере посмотреть по телевизору повтор сериала «Я люблю Люси»), их беседу прервал какой-то гость, с восхищением сообщив Джинни, что вечеринку она устроила просто потрясающую. Эрика воспользовалась возможностью сбежать к бассейну, чтобы подышать свежим океанским воздухом, отдохнуть от гула и сплетен, побыть одной и попытаться разобраться в своих смешанных чувствах.

Джаред медленно завладевал ее мыслями и грезами, шепча: «То, что ты видишь, — это ненастоящий я». Эрике надо было осознать свой интерес к Джареду, найти его корни и выяснить, откуда он взялся. Но хозяйка приема, словно зверь на охоте, выследила ее.

— Ты ведь знаешь, что он свихнулся после смерти жены? — повторила она, не сводя с Эрики хищного взгляда.

С чего вдруг такой напор? Эрика не понимала. Может быть, Джинни надеется, что она, вернувшись в лагерь, начнет пересказывать услышанные скандальные истории, чтобы грубиян-комиссар понял, какой непростительный проступок он совершил.

— Сразу после похорон он исчез, — продолжала Джинни, будто Эрика попросила ее об этом. — Его семья устроила настоящую облаву, они прямо обезумели. Ну, я полагаю, в то, что он совершил самоубийство, они не верили, но слухи такие ходили.

Эрика ошарашенно моргнула. Джаред? Самоубийство?

— Ты не знала?

— Я была в Европе.

— Тогда все только об этом и говорили: да как Джаред пропал, да как полиция не может его отыскать. Лишь совершенно случайно четыре месяца спустя команда морских биологов обнаружила его на островах Санта-Барбары. Он превратился в настоящего дикаря. Его нашли совершенно голым, он ловил острогой рыбу в лагуне. Весь зарос, загорел, точно кокосовый орех. По крайней мере, так они рассказывали.

На дюнах появились темные силуэты. Семьи съезжались на ежегодный нерестовый ход грунионов и, оставляя свои машины на обочине Тихоокеанского шоссе, отправлялись на пляж с фонариками и кульками. Эрика, чьи мысли занимала одинокая фигура посреди выброшенных на берег деревяшек, раковин и морской капусты, почти не замечала их.

— Пришлось устроить за ним погоню, — с наслаждением продолжала Джинни, видя, как рассказ увлек ее гостью. — И тогда он скрылся в пещерах. Фактически, они выследили его, как зверя. В конце концов его поймали, дождавшись наступления ночи и увидев, где он развел костер.

Эрика вдруг вспомнила о бокале вина у себя в руке и отпила большой глоток, устремив взгляд на горизонт, туда, где океан сливался со звездным небом. Внезапно ее охватила жгучая ярость.

— Конечно, эта сенсация попала во все выпуски новостей, — не унималась Джинни. — Когда биологи привезли его домой, Блэк-старший требовал проведения психиатрической экспертизы, даже хотел посадить сына в психушку под наблюдение врачей. Но Джаред постриг волосы, сбрил бороду и вернулся обратно к работе, так будто ничего и не произошло. Но ведь это ненормально, не правда ли? Конечно, мужчина может горевать по умершей жене, но чтобы вытворять такое?

Она засмеялась, в лунном свете сверкнули бриллианты на ее шее.

— Не думаю, что мой Уэйд одичает, если я умру!

Эрика сжала бокал в руке. Ей захотелось выплеснуть вино в лицо этой женщине. Отвернувшись, она заставила себя внимательно следить за кострами, зажигавшимися вдоль берега.

Грунион — вид прибрежной рыбы, восьми дюймов в длину, с маленьким беззубым ртом. Каждый год, с марта по август, рыбки совершают ночной нерестовый ход на пляжах Южной Калифорнии. Тысячи грунионов плещутся на волнах — самки яростно зарываются в песок, откладывая икру, самцы кружат рядом и оплодотворяют ее. Потом они возвращаются в море до следующего нереста. Конечно, если их не поймают. Стоя в прибое и хватая ничего не подозревающих грунионов голыми руками, люди засовывают их в кульки.

Эрика и сама раньше участвовала в ловле грунионов, когда с фонариком, когда с кульком, а после сидела за полуночным барбекю и с удовольствием поедала несчастных рыбок. Однако сегодня это зрелище наполнило ее невыносимой печалью.

«Он свихнулся».

Эрика положила ладонь на грудь. Внезапно ей стало трудно дышать. В нескольких ярдах от нее пенные волны разбивались о песчаный берег и двое детей бегали по пляжу, оглашая окрестности воплями, похожими на крики чаек, и размахивая фонариками. Луч яркого света пронзил глаза Эрики.

Ослепительное солнце диких и открытых всем ветрам островов Санта-Барбары.

В следующее мгновение что-то врезалось ей в грудь, словно невидимая ударная волна. У нее перехватило дыхание.

— Только взгляни на это! — усмехнувшись, сказала Джинни. — Грунионам уже ничто не поможет.

Она покачала головой.

— Где же еще, как не в Южной Калифорнии, рыба будет выбрасываться на берег? Тут даже удочка не нужна! Неудивительно, что наши индейцы оказались неспособны защитить себя.

Эрика посмотрела на нее с недоумением. Потом поставила бокал на столик, извинилась и вернулась в дом.

Ни на кого не глядя, она прошла через толпу хорошо одетых людей и официантов в красных жилетах, ощущая усиливавшееся давление на сердце. Нашла Сэма, убедила его, что непременно должна уйти, и, когда он отдал ей ключи от машины, заверив, что доберется в лагерь на попутке, Эрика покинула дом Димарко и помчалась по Тихоокеанскому шоссе быстрее волн, несших на берег обреченную рыбу.

Заглушив двигатель и погасив фары, Эрика долго сидела в машине. Уронив вспотевший лоб на руль, она закрыла глаза и попыталась понять, что с ней стряслось.

Что это было у бассейна Димарко? Сердечный приступ? Паническая атака? Тупая боль за грудиной не отпускала ее, сбивая дыхание.

Его нашли совершенно голым на одном из островов Санта-Барбары, когда он острогой ловил рыбу…

Эрике безумно захотелось плакать. Но слез не было. Размеренно дыша, стараясь прийти в чувство, она ощущала тяжесть и что-то новое, поселившееся у нее в груди. Оно было темным и большим, словно незваная птица, сложив пыльные крылья, свила там гнездо и не желала улетать.

Эрика вылезла из машины и направилась в сторону освещенного лагеря археологов. Кожа у нее вся покрылась мурашками. Луна играла в прятки за верхушками деревьев, наблюдая за Эрикой. Точно глаза призраков, которыми населены леса Топанги.

В автомобиле Джареда было темно. Хозяин еще не вернулся из своей еженощной поездки незнамо куда. Ну а если бы он был здесь, что бы она ему сказала?

Подойдя к своей палатке, она заметила, что откидная дверь застегнута иначе, чем она ее оставляла.

Осторожно пробравшись внутрь, Эрика включила свет и осмотрелась. Больше всего она волновалась за находку, сделанную на четвертом уровне. Однако предмет был на том самом месте, куда она его положила. Она проверила металлический шкафчик с документами, тот был по-прежнему заперт. Так как она не хранила в палатке денег или драгоценностей, то не могла себе представить, кому сюда понадобилось вламываться. И все же она была уверена, что в палатке кто-то побывал.

Потом она увидела это. На своей подушке.

Обычный топорик, продававшийся в любом магазине стройматериалов, если не считать того, что его обернули полосками сыромятной кожи и украсили перьями, чтобы он выглядел, как индейский томагавк. Эрика прекрасно знала, что это означает.

Объявление войны.

Она задрожала. Кто-то посмел посягнуть на ее, частную жизнь, совсем как Джинни Димарко, с радостью рассказывавшая о злоключениях Джареда. На мгновение Эрика буквально рассвирепела. Затем вылетела из палатки в прохладную ночь, не обращая внимания на свое легкое платье и высокие каблуки, и отправилась прямо к кафетерию, зажав в кулаке томагавк. Игроков в дартс на привычном месте не оказалось, словно они знали, что она придет к ним. Она нашла их на окраине лагеря в свете костра, круг воинов, бросавших дротики в доску, прибитую к дереву.

Над остальными игроками возвышался огромный мужчина с седеющими волосами, заплетенными в индейские косы. Она его не знала. На нем была короткая нейлоновая куртка с вышитым на спине оскалившимся азиатским тигром и красно-желтой надписью: «Вьетнам, июнь 1966 года». Когда он обернулся, взгляду Эрики предстал военный знак отличия у него на плече — пылающее копье с надписью «199 Пехотная бригада». У него был развитой надбровный валик и мощная челюсть, от позы так и веяло агрессией; усмехнувшись, он проговорил:

— Надо же, смотрите кто пожаловал, наша подруга антропологша собственной персоной.

— Кто вы такой? — спросила она, подойдя к нему.

Несмотря на ее каблуки, он все равно был на голову выше Эрики.

— Вы не из нашего лагеря.

Он поднес к губам банку с пивом и отхлебнул, изучая ее прищуренными глазами.

Эрика протянула томагавк.

— Ваше?

Вытерев рот широкой ладонью, великан сказал:

— Знаешь что? Помню, когда я рос в резервации, вы, белые сучки, частенько приезжали из ближайшего университета и целое лето изучали нас.

Она подняла оружие выше:

— Я спросила: это ваше?

— Вы ходили вокруг со своими фотоаппаратами и блокнотами, одетые в такие короткие-прекороткие юбки, сверкая задницами перед озабоченными индейскими пареньками, а сами клеились к своим чокнутым мягкотелым дружкам-антропологам с их модными куртками и рюкзаками. Вы, небось, думали, что мы все безумно хотели вас, да? А на самом деле мы только смеялись над вами, когда вы получали зачеты за семестр, записывая легенды, которые услышали от нас. Вы ведь не знали, что мы выдумывали их, потому что никогда не отдадим вам наши настоящие, священные истории.

Едва Эрика раскрыла рот, чтобы ответить, он шагнул к ней и с угрозой в голосе произнес:

— Мы слышали, вы собрались проводить анализ ДНК скелета. Но вас ждет нехилый сюрприз. Вы не будете соскребывать никаких клеток с моего предка и рассматривать их под микроскопом. Нам не нужны лаборатории, чтобы узнать, кем были наши старейшины.

Он сделал еще один шаг, и, когда Эрика мельком бросила взгляд через деревья на лагерь, засмеялся.

— Что, подруга, уже струхнула? Какая досада, что никто не спешит к тебе на помощь, да?

Раздался хруст шагов по веткам, и в освещенный круг вошел Джаред со спортивной сумкой на плече.

— Чарли, какого черта ты тут делаешь?

Глаза великана сверкнули.

— Меня зовут Койот, мужик.

— Тебе здесь не место. Ты на охраняемой территории.

— Это свободная страна. Индейская страна. От моря до моря.

Когда Джаред вопросительно посмотрел на Эрику, она передала ему томагавк.

— Я нашла его в своей палатке.

— Кто-нибудь из вас узнает этот предмет?

Мужчины проигнорировали вопрос, продолжая играть в дартс. Джаред размахнулся и метнул топор с такой яростью и силой, что, попав в яблочко, тот расколол мишень пополам. Он повернулся к Койоту.

— Взлом и проникновение — уголовное преступление. Запомни на будущее.

— Это ваши законы, а не наши!

Койот ткнул толстым пальцем в их сторону.

— Вы, белые, сделали все возможное, чтобы лишить нас, индейцев Калифорнии, наших земель и традиций. Договоры 1850-х годов так и не были ратифицированы Сенатом, и из-за этого мы потеряли свои территории. Бюро по делам индейцев систематически не учитывало индейцев Калифорнии полностью, и теперь у нас наименьшее финансирование на душу населения по сравнению со всеми остальными. Блин, мужик, половина наших племен даже не признана на федеральном уровне, и поэтому мы не получаем денег, в отличие от других индейцев. Индейцам Калифорнии не хватает экономической и государственной помощи, а все из-за того, что нас когда-то лишили земли. Ни с кем другим во всей стране не обошлись так, как с нами. Поэтому засунь себе куда-нибудь свое уголовное преступление.

Джаред схватил здоровяка за рубашку и вполголоса сказал:

— Не знаю, что ты задумал, но тебе лучше собрать вещички и уйти прямо сейчас.

Койот отстранился, разглаживая рубашку.

— Запомни, мужик. Мы больше не будем сидеть сложа руки. Мы становимся активнее, организованнее. Ты думаешь, что мы просто кучка тупых краснокожих, но ты сильно ошибаешься. Вы разрешаете этим людям приходить сюда и молиться.

Он махнул ручищей в направлении ограды на противоположной стороне Эмералд-Хиллс Драйв, где группа ньюэйджеров[10] воздевала руки к небу и произносила мантры.

— Это оскорбляет нас! Всякие христиане с их фальшивой новой религией приходят к нашей святыне и прикидываются такими из себя набожными. Тебе бы понравилось, если бы мы надели перья и бусы и устроили танец дождя посреди Собора Святого Петра? Времена меняются, мужик. Мы уже подали иски против издательств, выпускающих словари со словом «скво». Это слово оскорбляет наших женщин. Мы заставим ботаников изменить названия растений, в которых оно присутствует. Мы даже собираемся покончить со словом «индеец», потому что мы не из Индии, мужик. И мы не коренные американцы, мы — главные американцы. Поэтому смотри в оба, мистер белый адвокат, и увидишь силу сынов Сидячего Быка и Неистового Коня.

Джаред взял Эрику под локоть и быстро увел ее.

— Придется быть поосторожней, — тихо сказал он. — Койот появился здесь не просто так, он будет заниматься агитацией. Хотя местные в большинстве своем аполитичны и неагрессивны, им лишь бы зарплату получить, Койот обладает даром убеждения. Он один из вожаков Красных Пантер.

Эрика вздрогнула, почувствовав прикосновение Джареда к своей коже. В одно мгновение были забыты и Койот с томагавком, и индейцы с пещерой — Джаред был рядом, притрагивался к ней, и на нее вновь нахлынула волна чувств.

— Красных Пантер?

Губы сами выговаривали слова. Ей хотелось спросить об островах Санта-Барбары. Нашел ли он там то, что искал?

— Это радикальное ответвление Движения американских индейцев. После захвата Алькатраса и Вундед-Ни ищут новое место, где можно было бы излить всем свои жалобы и обиды. Они положили глаз на пещеру.

Ее грудь сдавило еще сильнее.

— Что за человек этот Койот?

— Настоящее имя — Чарли Брэддок. Пытался примкнуть к разным племенам, от суквамиш в Вашингтоне до семинолов во Флориде. Никто из них его не принял, потому что он не сумел доказать своей принадлежности к этим племенам. Тогда он решил присоединиться к непризнанному властями племени, где от него не стали требовать проверки родословной.

— Так он на самом деле не индеец?

— Если в Чарли и течет индейская кровь, то ему ее перелили на донорском пункте Красного Креста. Прежде чем вступить в движение индейцев, он пытался подработать наемником в Африке, а еще раньше был водителем «скорой помощи», откуда его выперли после ареста — он выдавал себя за доктора. Все эти разговоры о жизни в резервации — полная чушь. Чарли родился и вырос в долине Сан-Фернандо и учился в средней школе для белых. А эта его куртка просто смех — никогда он не служил во Вьетнаме. Когда объявили призыв, Чарли по-тихому перебрался через границу в Канаду и переждал там. Ему повезло, что до него очередь не дошла. Но не стоит недооценивать его. Он опасен как для белых, так и для индейцев.

Они вошли в лагерь под свет фонарей. Джаред перебросил спортивную сумку на другое плечо и внезапно поморщился от боли, схватившись за бок.

Эрика встревожилась:

— Вам плохо?

— Ничуть!

Однако Эрика увидела, что его лицо побледнело и покрылось потом, хотя ночь выдалась прохладной.

— Нет, правда, все нормально. Банальный ушиб. По глупости.

— Что стряслось?

Он попытался улыбнуться.

— Вышел не в ту дверь.

— Может, мне сбегать за врачом?

Он помотал головой.

— Мне просто надо выпить. Трудный выдался денек.

Его взгляд скользнул по волосам Эрики, все еще подобранным и закрепленным заколкой с искусственным бриллиантом, а затем опустился на ее обнаженные плечи.

— Красивое платье, — пробормотал он.

Ее сердце сжалось.

— Я только что вернулась от Димарко с вечеринки.

Джаред стоял посреди дубов, палаток и проходивших мимо людей, так словно они с Эрикой были одни на вершине мира, где не могли думать ни о ком, кроме друг друга.

— Все равно, красивое платье, — тихо произнес он.

Сердце у нее замерло. «Он свихнулся после смерти жены».

— А вы храбрая — в открытую выступили против Чарли и его дружков.

— У меня это уже не первый раз в жизни, — ответила она. «Нет ничего более действенного, чем взгляд прямо в глаза.

Всегда помни об этом, Эрика. Когда противостоишь хулиганке, смотри ей в глаза. Если против тебя несколько человек, выбери из них одну и смотри ей в глаза. Она попятится, и остальные побегут за ней. И когда ты в зале суда, поймай взгляд судьи. Смотри только на него. Не смотри на своего адвоката или бейлифа, или судебного стенографиста. Ты будешь поражена, когда поймешь, сколько силы сокрыто в твоих глазах».

Голос из прошлого говорил о хулиганках, девочках, потому что задирами, с которыми Эрике приходилось встречаться лицом к лицу в суде по делам несовершеннолетних, были наглые девчонки, таскавшие ее за волосы и называвшие Эрику «мусором из долины».

— Я передам охранникам, чтобы они последили за Койотом, да и за вашей палаткой тоже, — сказал Джаред. — Пойдемте, выпьем со мной. Как раз расскажете, что я пропустил на вечеринке.

В автомобиле Джареда Эрика была только один раз, в самом начале раскопок. Ей запомнилась «гостиная». За сиденьями водителя и пассажиров размещался кожаный диван и два кожаных кресла. Между ними стоял телевизор с видеомагнитофоном. Рядом располагался впечатляющий «бизнесцентр» с факсом, телефонами и компьютером, а за ним — мини-кухня, укомплектованная холодильником и посудомоечной машиной, плита с духовкой, микроволновкой и новейшей моделью кофеварки для приготовления кофе со взбитыми сливками. Эрика припомнила, что сквозь приоткрытую дверь еще заметила в спальне широченную кровать.

Но когда сейчас она вошла вслед за Джаредом и он включил свет, она увидела, что произошли разительные перемены.

Письменный стол заменила чертежная доска. Эскизы домов и офисных зданий висели, пришпиленные к стене, поверх судебных памяток и пресс-релизов по проекту Эмералд-Хиллс. На месте ручек и блокнотов теперь находились приборы для черчения и карандаши. Но самое удивительное: на небольшом обеденном столике стояла масштабная модель роскошного дома в стиле модерн, вместе с окружающим ландшафтом и плавательным бассейном.

— Вы это сами проектируете? — спросила Эрика изумленно.

— Всего лишь хобби, — ответил он, но в его голосе послышалась гордость, он был явно доволен ее реакцией. Джаред посвятил много ночей тщательному воссозданию модели из картона и пробковой древесины — вплоть до крошечных медных ручек на всех дверях.

Эрика разглядела внутри мебель и крошечных человечков.

— Это кто? — спросила она.

— Просто люди, для масштаба.

Эрика подумала немного, скользя взглядом по просторным комнатушкам, сочиняя жизнь, которая в них протекает.

— Это семейство Арбогастов, — произнесла она. — Софи и Герман Арбогаст и их дети Билли и Маффин. Софи не работает, но на добровольных началах помогает персоналу в Больнице святого Иоанна и еще в качестве гида-доцента водит экскурсии по музею Гетти.

Эрика заглянула в комнаты верхнего этажа со срезанной крышей, откуда лестницы вели в никуда.

— Герман — кардиохирург. У него кризис среднего возраста. Он подумывает о романе с медсестрой из своего офиса. Считает, что Софи не знает об этом, но на самом деле она знает и надеется, что он решится на интрижку, потому что сама весь прошлый год изменяла Герману с его товарищем по работе.

Она наклонилась, чтобы заглянуть в кухню и соседнюю общую комнату.

— Билли очень радуется тому, что его переводят из кабскаутов в бойскауты, а Маффин отправилась на прогулку, потому что у нее наконец-то исчезли прыщи, и она надеется, что теперь уж точно понравится мальчику, рядом с которым сидит на лекциях по истории.

Эрика выпрямилась и взглянула на Джареда.

— Очень красивый дом.

Увидев, как он смотрит на нее, она смутилась.

— Это у меня вредная привычка такая, придумывать всякие истории.

Он улыбнулся и покачал головой. Потом открыл дверь и скрылся в спальне.

Какие любопытные метаморфозы произошли в личном мире Джареда! Своды законов уступили место чертежным карандашам, а судебные справки — архитектурным проектам. Словно архитектор брал верх над юристом, возвращая себе прежнюю жизнь.

Он вышел из спальни, прижимая ладонь к боку, прошагал в ванную и там осторожно снял рубашку и осмотрел ребра. Эрика видела его отражение в зеркале: уже появился устрашающего вида синяк.

— Так значит, вы получили ушиб, — сказала она, — на занятиях по метанию томагавков?

Он высунул голову из-за двери.

— Что, простите?

— Так вы каждую ночь отправляетесь на уроки по метанию томагавков?

Он с недоумением воззрился на нее. Потом рассмеялся и болезненно скривился.

— На фехтование!

Он вынес из ванной аптечку.

— Огораживание[11]! Расставляете частокол? Столбы и заборы? Куете железо?

— Рапиры, шпаги, сабли, — он изобразил рукой пиратский жест, из-за чего снова вздрогнул от боли. — Я расслабился, и мой достойнейший противник достал меня.

Эрика внезапно представила, как он стоит в боевой позиции и говорит: «За Францию и королеву!» И потом ловко уходит от уколов, делает ложные выпады и двигается легко и быстро, со свистом рассекая рапирой воздух и выкрикивая: «Туше!»

Спорт аристократов. Опасный спорт.

Пока он доставал эластичный бинт и распаковывал его, Эрика остро почувствовала, насколько тесным было жилое пространство Джареда. Сейчас они находятся всего в паре футов друг от друга, оба полуодетые (или, как сказал бы оптимист, полураздетые, на мгновение подумала Эрика). Он без рубашки, она в легком платье для коктейлей. Когда он попытался обернуть бинт вокруг груди (что ему не удавалось, поскольку тот все время выскальзывал у него из рук), Эрика подошла и предложила:

— Давайте я помогу.

Она прижала повязку к грудине и попросила его придержать этот край, пока будет перевязывать ребра. Джаред старался не морщиться, но она видела, что ему больно.

Размотав эластичный бинт, обернув его вокруг груди и наклонившись, чтобы крепко стянуть бинт на спине, она заметила, что от Джереда исходит слабый аромат мыла, а кончики его волос еще в завитушках после душа. Но кожа у него была теплой и сухой, и под ней трепетали крепкие мышцы. Каждый вечер, не давая себе послаблений, Джаред Блэк занимается энергичным, требующим полной отдачи, спортом. Зачем? Ради физической формы? Или здесь кроются более глубокие причины, заставляющие его скрещивать шпаги с другими людьми?

Когда он вдруг шумно вздохнул, Эрика замерла.

— Извините! Думаете, оно сломано?

— Нет. На самом деле все не так плохо, как выглядит. Болит лишь, когда сердце бьется.

Она продолжила перевязку. Он спросил:

— Где вы научились таким легким прикосновениям?

— Во время работы с хрупкими предметами.

Их взгляды встретились.

— Я не хрупкий.

Она не поверила этому. Было у Джареда в душе что-то очень уязвимое, что он изо всех сил старался защитить. Ей хотелось узнать, что именно, но нельзя же взять и заявить человеку: «Говорят, вы однажды свихнулись».

Поэтому она произнесла:

— Нам не хватало вас на вечеринке.

— Я скорее соглашусь запломбировать канал!

— А я думала, вам нравятся Димарко. Они многое делают для индейцев.

— Это псевдоинтеллектуальные либералы, которые вкладывают деньги в фильмы вроде «Танцующего с волками», но точно не обрадуются, увидев коренного американца за своим обеденным столом. На вечеринке были индейцы?

— Был один. Кажется, вождь какого-то племени из долины Коачелла.

— И готов поспорить, что он был одет в костюм от Армани и приехал на «порше». Эти вожди, владеющие казино, неплохо живут. Очень малая часть доходов от игорного бизнеса перепадает простым людям в резервациях. Джинни толкала речь о-том-что-в-резервациях-нет-мыла? Ее излюбленный способ вытягивать деньги из дамочек за обедом, гарантированно открывает их чековые книжки. Бедные индейцы, у них в резервациях нет мыла!

Эрика перетянула грудь Джареда, потом завела бинт назад другой рукой, и на секунду он оказался в ее объятиях.

— Нет, этой истории я не слышала, но Джинни выдвинула теорию о том, что благодаря грунионам испанцам удалось легко завоевать Калифорнию.

Она по-прежнему разматывала бинт, руки обвивали его, но не прикасались.

— Мне нравится ваша прическа, — тихо сказал Джаред. — Постойте, тут у нас беглец.

Он протянул руку и поднял непослушный локон с ее шеи, заправив его обратно в заколку.

Эрике вдруг захотелось припасть к нему, положить голову ему на плечо, прижаться, забыть о своей борьбе и побыть слабой. Но она продолжала делать перевязку, пока не кончился бинт, и, когда она его закрепила, Джаред, глядя на нее, пробормотал:

— Ради всего святого, монтрезор!

— Что, простите?

— У вас глаза цвета амонтильядо. — Он улыбнулся. — А щеки теперь цвета вашингтонских яблок.

— Ненавижу краснеть. Я завидую женщинам, которые хладнокровно скрывают свои эмоции. — Она отошла от него. — Все, готово. В будущем советую вам не играть с ножами.

— Шпагами.

— Какая разница? — Она сдержала улыбку.

— Мне не нравятся женщины, которые хладнокровно скрывают эмоции. Румянец вам к лицу. Как и платье.

Ее щеки запылали. Мгновение он смотрел ей прямо в глаза, потом отвернулся, чтобы распаковать коробку из химчистки, откуда достал чистую отглаженную рубашку в полиэтиленовом пакете.

— Вам вина или виски?

Она не стала долго раздумывать.

— Вина. Белого, если найдется.

Эрика наблюдала, как он надевает рубашку — похоже, шелковую, дорогую и пошитую на заказ, — и отметила, что ткань ровно легла на его широкую спину. Он застегнул все пуговицы, кроме верхней, оставив воротник открытым, и потом заправил рубашку в штаны.

Когда Джаред разливал напитки, они внезапно услышали мягкий, шепчущий звук. Тук-тук стучали капли дождя, падая на крышу автомобиля. Оба посмотрели наверх, словно потолок был прозрачным и можно было увидеть нежданные грозовые облака в ночном небе. Ощущение интимности в небольшом пространстве усилилось. Эрика прокашлялась.

— А что, Красных Пантер действительно стоит опасаться?

— Они считают, что мне следовало давным-давно прикрыть ваш проект. — Джаред протянул ей бокал вина. — Вы знаете, что сейчас девять племен заявили о своих правах на владение пещерой?

Она вскинула брови.

— Я не знала, что она вообще кому-нибудь может понадобиться!

— За признание на федеральном уровне борются восемьдесят калифорнийских племен. Вся загвоздка в том, что необходимо доказать свою настоящую, исторически подтвержденную родословную. Местные племена, которые могут заявлять о том, что им принадлежит пещера, а вместе с ней и скелет, имеют больше шансов на попадание в государственный реестр индейских племен и соответственно на получение субсидий и финансирования. — Он бросил пару кубиков льда в виски. — К сожалению, остальные племена не хотят, чтобы новые племена были признаны, потому что тогда им будет доставаться меньше денег. Таким образом, мы с вами находимся на передовой ожесточенной битвы.

Они пригубили свои напитки в тишине.

— Почему фехтование?

Он прислонился к кухонному столику. Никому не хотелось садиться.

— Стараюсь управлять гневом. Выпускаю пар. Если я не скрещу с кем-нибудь шпаги, то могу наделать глупостей.

— На кого вы злитесь?

— На себя.

Она ждала, что он скажет дальше.

Он разглядывал бокал у себя в руке и прислушивался к дождю, собираясь с мыслями. И наконец решился:

— Я никогда не встречал человека, похожего на Нетсую. — Его голос звучал приглушенно, точно дождь. — Она была необычной, неистовой, страстной. Но быть мужем такой женщины нелегко. Она недолюбливала белых и с трудом совмещала любовь ко мне с крестовым походом за права индейцев. Часто ходила на встречи, на которые меня даже не пропускали.

Он глубоко вздохнул, из-за чего на его лице мелькнула гримаса боли, потом отхлебнул виски. Эрика почувствовала, что Джаред собирается открыть ей нечто очень личное.

— Когда Нетсуя заподозрила, что беременна, она не пошла к обычному врачу. У нее была подруга акушерка, женщина из племен помо. Нетсуя хотела родить ребенка дома, и я согласился, но только позже узнал, что не буду присутствовать при родах. Какие-то тайные ритуалы, на которые мужчинам не дозволялось смотреть. Мне пришлось согласиться и на это.

Он сделал еще один глоток, но, рассказывая свою историю, не расслабился. Наоборот, Эрика слышала напряжение в его голосе.

— Я хотел, чтобы она сходила ко врачу, но она отказалась. Нетсуя сказала, что белые мужчины занялись акушерством двести лет назад, когда их одолела зависть и они отняли это занятие у белых женщин. Она сказала, что ее народ тысячи лет рожал детей без вмешательства белых докторов. Когда я предложил врача-женщину, она все равно отказалась. Мы поссорились. Я сказал ей, что это и мой ребенок и что у меня тоже есть право голоса. Но Нетсуя заявила, что в конце концов это ее тело, и поэтому последнее слово осталось за ней.

Джаред снова отпил виски, его взгляд блуждал по игрушечному дому, стоявшему на столике, словно он гадал, как же Арбогастам удалось справиться с рождением Маффин и Билли.

— Когда начались схватки, она позвонила акушерке, которая приехала с помощницей, тоже чистокровной индианкой. Втроем они поднялись в спальню и заперли дверь.

Джаред сделал паузу, подлил себе виски и бросил кубик льда в бокал.

— Роды продолжались четыре часа. Время от времени меня впускали и разрешали посидеть рядом с Нетсуей, пока акушерка заваривала травяной чай, а помощница наполняла комнату священным дымом и читала индейские молитвы. Когда стал выходить ребенок, меня выдворили, потому что присутствие мужчины — табу. Поэтому я ждал под дверью и слушал. Нетсуя закричала, а потом затихла. Я все прислушивался, ждал, когда начнет кричать ребенок. Но было очень тихо, и я вошел в комнату.

Лед звякнул в его бокале. Дождь сильнее забарабанил по крыше.

— Там было… — Он сжал хрустальный бокал и заглянул в него с видом человека, чья душа вот-вот покинет тело. Потом голос у него окреп, стал жестче. — Там было слишком много крови. И акушерка — никогда не забуду выражения ее лица. Она смотрела на меня в ужасе. Я завернул Нетсую в простыни и повез вниз по холму в больницу. Не знаю, как туда добрался. Помню, что давил на клаксон и ехал на красный свет. Доктора сделали все, что могли, чтобы спасти мою жену и сына, но было уже слишком поздно.

Тишина воцарилась после его слов, Эрика стояла не шелохнувшись.

— Мне очень жаль, — наконец выговорила она.

Вена пульсировала на лбу Джареда. Он выдавливал из себя слова.

— Не проходит и дня, чтобы я не думал о своем сыне, о том, каким бы он был сейчас, в три года. Я не могу простить Нетсую за то, что она натворила. Я не могу простить себя.

— Но вы не виноваты, никто не виноват. Это судьба. Несчастный случай.

— Случай?! — Он метнул на нее гневный взгляд. — Случай можно было предотвратить. Так сказал мне врач. Он спросил, не принимала ли Нетсуя лекарств в период беременности. Я ответил, что она не пила даже аспирина. Она не разрешала людям курить в своем присутствии. Нетсуя так заботилась о своем здоровье, что пила только травяные чаи и принимала травяные добавки. Тогда врач стал расспрашивать меня о добавках.

Я вспомнил, что Нетсуя регулярно ходила к акушерке и брала у нее смесь из гинкго, чеснока и имбиря, который акушерка прописывала для предотвращения образования кровяных сгустков. Оказалось, что эти растения могут также и продлевать кровотечение. Врач сказал, что, скорее всего, именно они и вызвали обильную потерю крови.

Джаред обратил к Эрике измученный взгляд запавших глаз.

— Он сказал, что люди, принимающие натуральные травы, думают, что заботятся о здоровье, а на самом деле могут поставить под угрозу свою жизнь. Оказалось, что с этой проблемой сталкиваются повсеместно, поскольку все больше и больше людей принимают травяные добавки, и в наши дни перед операцией хирурги всегда спрашивают об этом у пациентов, потому что некоторые травы способны усиливать кровотечение. А если бы Нетсуя пошла ко врачу, то ее предупредили бы о возможных последствиях. Тогда она и ребенок остались бы… — он отвернулся, и на секунду Эрике показалось, что он разобьет бокал об стену.

Теперь она поняла его еженощные поединки на шпагах, обязательное рандеву с острыми клинками и начислением очков. Конечно, он надевал защитную одежду и маску и шпаги были тупыми, но это не имело значения. Ему требовалось сражаться, в ярости и горе со свистом рассекая воздух, снова и снова побеждая внутренних демонов в бесконечном танце печали, гнева и собственной вины.

— Боже, — его голос сорвался. — Я убил их…

Она шагнула к нему.

— Нет не вы. Джаред, это была не ваша вина.

Он резко обернулся.

— Нет моя! Мне следовало вмешаться. Это ведь был и мой ребенок. Он заслуживал лучшего медицинского ухода. А вместо этого я оставил его на милость невежества и суеверий.

Эрика, отчаянно желая помочь, подыскивала слова.

— Нетсуя была образованной, все знала, понимала и сама сделала выбор. Вы правильно поступили, уважая ее желания.

Джаред смотрел на бокал с виски, стискивая его в кулаке.

— Меня мучают кошмары, — тихо сказал он. — Я бегу, пытаюсь успеть куда-то, но постоянно опаздываю. Просыпаюсь в холодном поту.

Они замолчали, прислушиваясь к звукам дождя. Эрика была в смятении. Она не могла понять своих чувств, с них словно содрали кожу и открыли всем ветрам. Джаред с его болью, его виной. И ее собственный демон, злобно спрятавшийся за сердцем. Она хотела поддержать Джареда, переживала за него, желала ощутить себя в его объятиях, его губы у своих губ.

— Все три года я ни с кем не делился этим, — признался он. — Вы первая.

Эрика хотела утешить его, но не знала как. Приемные матери говорили ей, чтобы она перестала плакать, потому что у всех свои проблемы, учителя твердили, что если она постоит за себя, то дети не будут дразнить ее, социальные работники обвиняли девочку в распускании слюней и соплей. Если Эрику когда кто и утешал, то она об этом уже не помнила. Возможно, в общине хиппи, когда мама еще любила ее. Детей нужно учить утешать других людей, так же как их учат любить и ненавидеть. Им необходимо раскрывать секреты этих чувств.

— Что ж, — произнес Джаред, внезапно заметив, что бокал опустел. — Я отнял у вас слишком много времени. — Усталый вздох. — Вот не собирался рассказывать вам историю всей своей жизни!

Эрика с ужасом осознала, что сейчас натворила. Она засомневалась. Вот в чем секрет утешения человека — утешай, не задумываясь, а не стой столбом, размышляя, как поступить. Если бы вернуть тот миг! Повернуть стрелки часов на минуту назад, чтобы он опять сказал: «Вы первая», — и тогда подойти к нему, обнять, согреть, показать, что ей не все равно, что она позаботится о нем.

Но момент был упущен, в воздухе повисли холод и пустота, теперь Джаред стоял к ней спиной, протягивая руку за бутылкой виски.

— Я лучше пойду, — Эрика поставила бокал. — А то у меня окно не закрыто.

Она подождала.

И затем вышла в дождливую ночь.

К тому времени, как Эрика переоделась в теплую хлопковую одежду, начался ливень, внутри палатки раздавался приглушенный гул. Хорошо сейчас ловцам грунионов! Небось быстро разбежались по своим машинам — а рыба плещется себе в волнах, как плескалась на протяжении многих тысяч лет, и никто ее не поймает. Эрика посмотрела на предмет на своем рабочем столе, потрясающую находку, сделанную вчера на четвертом уровне.

Обнаружив ее, Эрика была настолько ошеломлена, что ее разум набросился на добычу, точно собака на кость. Но теперь она почти не понимала, что это и почему она придала этому такое большое значение. Все ее мысли занимал Джаред.

Она заставила себя сосредоточиться на работе. И так всю жизнь, чтобы не утонуть в собственной боли. Не думай о демоне, одолевающем тебя, и он исчезнет.

— Волосы черные без признаков седины, — проговорила Эрика в диктофон голосом, прозвучавшим слишком громко, — сплетены в четырнадцатидюймовую косу, которую, по-видимому, отрезали под затылком.

Пинцетом она вытащила какую-то мелочь — по виду розовый лепесток.

— Вероятно, коса была закопана вместе с цветами. — Эрика поднесла хрупкий лепесток к свету, рассматривая его под лупой. — Бугенвиллия, — заключила она, чуть помедлив.

И сглотнула. Тяжесть в груди никуда не исчезла. Зловещая черная птица подкараулила ее в тени бассейна Димарко, и, улучшив момент, едва Эрика проявила слабость, залетела и свила себе гнездо возле ее сердца.

— Поскольку бугенвиллия появилась в Калифорнии только после 1769 года и раз коса была найдена ниже американской одноцентовой монеты, но выше уровня с оловянным распятием, то какой бы странный ритуал с отсечением косы ни свершился в пещере, это произошло между 1781 и 1814 годами.

Задумавшись, Эрика замолчала, руки замерли, и в голове пронеслась мысль: «Мы подбираемся все ближе к нашему времени».

Она взяла косу обеими руками, ощутила тяжесть волос в своих пальцах — прядей, давным-давно украшавших голову молодой женщины, и размышляла, зачем кто-то совершил столь жестокий поступок. Ибо отрезать косу в те времена, когда все женщины носили длинные волосы, можно было лишь желая наказать провинившуюся. Эрика совершенно точно знала, что жертва не была американкой. Не на том уровне, где найдена монета. Значит, она была испанкой, которую приволокли в пещеру разгневанные братья и отрезали ей волосы за то, что опозорила честь семьи. Или же они были сестрами мексиканского юноши, покончившего с собой, когда она отвергла его любовь. А что, если она была принесена в жертву в забытом индейском обряде?

Эрика закрыла глаза, и слезы потекли по ее щекам. Эти волосы когда-то лежали на спине женщины, подпрыгивали во время бега и трепетали на ветру; их расчесывали, мыли, ласкали, возможно, целовали. И наконец, с любовью украсили лепестками бугенвиллии, чтобы потом варварски отрубить.

Прижимая косу к груди, она вспоминала, как Джаред поднял локон с ее шеи и заправил обратно в прическу. Очень интимный жест, пробуждающий такие сильные чувства. Боль внезапно накрыла Эрику, словно волна холодной гнетущей печали. Всхлип сорвался с губ. Тяжесть в груди расползлась еще больше. Она представила себе одинокого Джареда на острове, убегающего от спасателей, чтобы остаться одному. И еще раньше, когда он мчался в больницу, а вина и страх кололи его, будто шпаги. «Случай можно было предотвратить…»

И вдруг она поняла, что засело рядом с ее сердцем, как злобный гоблин. Всего лишь реальность — Джареда, ее самой. Теперь она знала, почему думала только о нем в последнее время. Из-за его одиночества.

Мы все ищем близкого человека, который присматривал бы за нами и заботился о нас, но не каждому посчастливится его найти. Я, Джаред, Прародительница в пещере. Все мы одиноки и уязвимы.

В ту же секунду ей захотелось защитить Джареда от всех Джинни Димарко этого мира, так же, как она защищала Прародительницу от вандалов. Но она не имела ни малейшего представления, с чего начать.