Священная земля

Глава 3

Тебя звали Идущая С Солнцем, и ты была на охоте с соплеменниками; ты зашла слишком далеко и заблудилась, поэтому поселилась здесь и это место стаю твоим домом.

Нет, подумала Эрика, изучая фотографии скелета из пещеры. Эта женщина никогда бы не заблудилась.

Ты Женщина Из Охотников На Тюленей и приплыла с севера на длинном каноэ, вы с любовником сбежали от табу вашего племени, запрещавшего вам пожениться.

Или ты пришла с запада, приплыла с далеких островов, и тебя назвали в честь богини.

Ущипнув себя за нос, Эрика откинулась от стола и потянулась, покрутив головой и передернув плечами, чтобы стряхнуть усталость. Она взглянула на часы. Куда только летит время?

Взяв чашку остывшего кофе, она с тоской оглядела беспорядок, царивший на столе, — целая куча артефактов, ожидавших своей очереди на занесение в каталог. Эрика сидела в трейлере, переделанном в лабораторию с научным оборудованием, микроскопами, высокими табуретами и доской для справочной информации, покрытой рисунками и пометками. Был ранний вечер, и она разбирала последние находки уходящего дня. В лаборатории кроме нее никого не было; остальные либо еще ужинали в палатке, где расположился кафетерий, либо прохаживались по лагерю.

После того как Эрика обнаружила в пещере череп, Сэм Картер поручил ей провести полноценные раскопки. Они получили разрешение из Комитета охраны окружающей среды, и хотя фактическим руководителем был Сэм, честь заниматься практической частью работы, невзирая на критику со стороны Археологического управления штата, он предоставил Эрике. Однако не удержался от предостережения:

— Будь объективна! После позора с парусником Чедвика некоторые предлагали тебя уволить. Но ты хороший антрополог, и я не считаю, что твою карьеру надо пустить псу под хвост из-за одной глупой ошибки.

Пообещав соблюдать осторожность, Эрика, не теряя времени, приступила к работе со свойственными ей рвением и энергией, сразу начав помечать пол пещеры клиньями и веревкой, а затем осторожно соскабливать грунт краем лопатки, сдерживая желание раскидать слои почвы и найти под ними исторические сокровища. Снятую землю раскладывали по ведрам и поднимали наверх, где ее просеивали добровольцы на случай, если в ней содержатся материалы, имеющие археологическую ценность.

Снаружи, вдоль по Эмералд-Хиллс Драйв, усердно трудились геологи, инженеры и специалисты по изучению грунта.

И, конечно же, Джаред Блэк тоже сложа руки не сидел.

Между ними началось своеобразное состязание. Джареду требовалось как можно скорее установить самых вероятных потомков и передать им пещеру со всем содержимым. Эрика подозревала, что едва только это произойдет, ее пребывание здесь закончится. Она была англо-американкой, и если пещера попадет в руки коренных американцев, то они могут потребовать, чтобы раскопки проводили их люди, или даже остановить работы и запечатать пещеру. Поэтому Эрика работала допоздна, отчаянно пытаясь расшифровать все загадки, прежде чем Джареду Блэку удастся достичь своей цели.

Первым в пещеру пожаловал вождь Антонио Ривера из племени габриелиньо, которого Джаред привел, чтобы постараться опознать рисунок и сразу после этого запустить юридическую машину. Поскольку посетитель был преклонного возраста, его спустили вниз на кресле, и, пока вождь Ривера сидел и рассматривал петроглифы, Эрика прервала работу, чтобы понаблюдать за ним. Старое медно-желтое лицо, испещренное морщинами, застыло, точно маска, в то время как небольшие живые глаза перебегали от одного символа к другому, останавливаясь, вглядываясь, впитывая и двигаясь дальше. Он сидел не шелохнувшись почти час, поглощая глазами великолепный рисунок, — спина выпрямлена, грубые потрескавшиеся руки сложены на коленях, — потом наконец устало вздохнул, поднялся и сказал:

— Нет, это не из моего племени.

Одного за другим Джаред приглашал в пещеру представителей разных племен — тонгва, диегеньо, чумаш, луисеньо, кемайя, — молодых, старых, мужчин, женщин, одетых в костюмы, джинсы, с короткими стрижками и косами. Они стояли или сидели, размышляя о тайнах, скрытых древними символами. И каждый перед уходом, покачивая головой, говорил:

— Это не из моего племени.

Некоторые посетители смотрели на Эрику с явным неудовольствием, вспоминая старинные табу, запрещавшие женщинам заходить в святые места. Другие чувствовали себя неуютно, находясь в пещере. Женщина из племени пурисима, проживавшего к северу от Санта-Барбары, сильно разволновалась и убежала, сказав, что нарушила табу, запрещавшее женщинам смотреть на священные символы из видений шамана, и что теперь из-за ее проступка на все племя ляжет проклятье. Однако среди посетителей попадались и такие, кто дружелюбно отнесся к Эрике и к ее работе. Один молодой человек, член племени навахо и профессор, преподававший историю коренных американцев в университете Аризоны, пожал Эрике руку и сказал, что будет с нетерпением ждать от нее новостей.

Джаред не забыл обратиться за помощью и к экспертам из числа англо-американцев, разбиравшихся в традициях индейцев. Но и они, несмотря на ученые звания и обширные познания, качали головами и уходили ни с чем.

Рисунок оказался не единственной загадкой пещеры.

Например, днем ранее Эрика нашла одноцентовую монету 1814 года. В 1814 году калифорнийцам было запрещено законом торговать с американцами. Американские суда не допускались в порты Сан-Педро и Сан-Франциско, а всех, кто спрыгивал с корабля, отлавливали и выдворяли обратно. Так откуда же американская монета попала в пещеру? Эрика знала, что ее не могли оставить здесь годы спустя, когда Калифорния стала частью Соединенных Штатов, потому что чеканка на ней совершенно не стерлась. Хорошо было видно венок, опоясывающий слова один цент, и надпись Соединенные Штаты Америки. На обратной стороне — голова Свободы, с венком в кудрявых волосах, окруженная двенадцатью четкими звездами и цифрой 1814, — все прекрасно различимо. После длительного обращения поверхность монеты непременно стерлась бы от частого перехода из рук в руки. Но, по-видимому, эту монету отчеканили незадолго до того, как обронить. Вот в чем крылась тайна.

Однако на этом загадки не кончались.

Эрика посмотрела на приколотые к справочной доске черно-белые фотографии, где было запечатлено потрясающее открытие, которое сделал Люк, очищая стены пещеры: слова, вырезанные на поверхности песчаника: Ла Примера Мадре — Первая Мать.

Кто был первой матерью? Уж не подсказка ли это, позволяющая разгадать личность Прародительницы?

Так они нарекли ее: Прародительница. Женщину, чей сохранившийся скелет Эрика постепенно выкопала вместе с погребальными предметами, остатками одежды и даже прядями длинных седых волос.

Определить пол не составило труда: строение костей таза явно указывало на женщину. Возраст во время смерти (по предположению Эрики от восьмидесяти до девяноста лет) был установлен после осмотра зубов, которые сточились почти до самой челюсти, свидетельствуя о том, что при жизни умершая ела пищу, не очищенную от песка и грязи. Для установления исторического возраста скелета требовался радиоуглеродный анализ. Костной ткани было от девятнадцати до двадцати веков, и тот факт, что в могиле женщины лежали копье и атлатль, а не лук и стрелы, также указывал на то, что она жила ранее, чем полторы тысячи лет назад.

Еще Эрике удалось выяснить, что женщина была целительницей. Вместе со скелетом были захоронены мешочки с семенами и небольшие плетеные корзины с травами. Большая их часть обратилась в пыль, но благодаря микроскопическому анализу в некоторых удалось опознать лекарственные травы.

Однако у Эрики никак не получалось определить принадлежность к племени. Женщина была высокого роста, что могло указывать на индейцев мохаве, одного из самых высоких племен на североамериканском континенте. Погребальные вещи не от племени чумаш, к тому же чумаш никогда не хоронили своих умерших по эту сторону Малибу Крик. Женщина не могла быть габриелиньо, потому что они сжигали мертвых. Предметы в ее могиле остались целыми, в то время как индейцы лос-анджелесского региона ритуально уничтожали вещи скончавшегося — ломая пополам стрелы и копье, — чтобы они умерли, а их духи последовали за своим владельцем в загробную жизнь.

Но кем бы она ни была, к какому бы племени ни принадлежала, похоронили ее с любовью, заботой и почтением. Прародительница лежала на боку, с руками, сложенными у груди, и поджатыми коленями, что напоминало позу зародыша или спящего человека. Она была завернута в одеяло из кроличьих шкур, которое почти не сохранилось, но его мелкие клочки остались на костях скелета. На шее было несколько ожерелий из раковин, а на обоих запястьях — нитки бус. Анализ пыльцы установил, что она лежала на земле, устланной цветами и шалфеем, а возле рук были поставлены небольшие подношения — семена, орехи, ягоды. Вокруг тела были аккуратно разложены личные вещи женщины: заколки с перьями, костяные резные серьги, дудка из птичьей кости и различные предметы, которые Эрика не могла опознать, но подозревала, что они имели ритуальное значение. По следам охры можно было предположить, что перед погребением труп окрасили в красный цвет.

Пока через открытое окно доносились звуки лагеря — гитарная музыка, удары рукой по волейбольному мячу, — Эрика мысленно перенеслась во времени. Она пристально смотрела на фотоснимки над рабочим столом, вглядываясь в седые волосы и хрупкие кости, которые когда-то были частью живой, дышащей женщины, и вдруг почувствовала острое желание узнать историю Прародительницы.

Именно истории делали людей реальными, наделяли их душой. Эрика помнила день, навсегда определивший ход ее жизни. Ей было двенадцать лет, и вместе с классом она пришла в музей. Дети стояли в отделе антропологии, рассматривая диорамы, а учительница читала лекцию о жизни индейцев. За стеклом была воссоздана индейская деревня. Эрика внезапно преисполнилась благоговейным трепетом при одной лишь мысли, что эти люди давным-давно умерли, но все же вот они — здесь, демонстрируют свой образ жизни людям настоящего! Как же это замечательно, не позволить им умереть и пропасть в забвении, но сделать так, чтобы они жили и их помнили!

«Кто ты? — молча спросила Эрика бледно-желтый череп с аккуратными скулами и трогательно уязвимой челюстью. — Как тебя звали? Кто любил тебя? Кого любила ты?» Когда Эрика была в пещере одна, откапывая хрупкий скелет Прародительницы, так сладко свернувшейся на боку, ее, окруженную лишь тенями и тишиной, потрясло неожиданное чувство. Словно она заботилась о ребенке или вскармливала младенца. Ей захотелось яростно защищать забытые, одинокие кости, прижать их к груди и охранять.

И в тот момент она решила: во что бы то ни стало узнать историю женщины, прежде чем Джаред Блэк найдет законных владельцев пещеры.

Может быть, последняя вчерашняя находка даст ей ответы на вопросы. Странный предмет, размером и формой напоминающий футбольный мяч, состоял из мотка кроличьих шкур, перевязанного сухожилиями животных с нанизанными ракушками. Эрика обнаружила его ниже монеты 1814 года, но выше слоя почвы, из которого она достала осколки гончарных изделий. Поскольку индейцы Лос-Анджелеса не занимались обжигом глины, а покупали горшки у заезжих пуэбло, Эрика перерыла справочники по глиняной посуде Юго-Запада, которая уже была опознана и имела установленную дату изготовления. По присутствию свинца в мураве[2] и песчаной земле она смогла определить, что горшки сделали в Пекосе, большом индейском пуэбло на реке Рио-Гранде, приблизительно в 1400 году. Но все равно еще оставался промежуток в четыреста лет. Требовалось провести дополнительные анализы для установления точного года, когда моток кроличьего меха оставили в пещере.

Эрика была уверена, что внутри что-то лежало. Подношение, оставленное потомком, пришедшим в пещеру попросить о чуде: женщиной, надеявшейся родить ребенка, или воином, желавшим найти жену.

Эрика хотела развязать его, но у нее разболелись глаза. Решив пойти прогуляться и подышать свежим воздухом, она вытащила книгу из-под завала на своем столе и засунула ее под мышку.

Под землей, позади участка Циммермана, находился северный гребень каньона, а за провалившимися дворами, на южном хребте — возвышался особняк продюсера. На участке посреди дубов, карликовых сосен и кустов смородины был разбит лагерь археологов. Ученые и добровольцы, вызвавшиеся им помогать, целый день просеивали, очищали, сортировали, каталогизировали, фотографировали, брали пробы и проводили анализ всего, что поднималось из кратера на месте бассейна Циммермана (в основном это были человеческие кости).

В дневное время лагерь напоминал пчелиный улей. Пока полицейские, спасатели и несметное число муниципальных рабочих разбирались с домовладельцами, зеваками и ведущими теленовостей, землемеры составляли карту местности и сравнивали ее с историческими данными. Ушел под землю еще один двор, из-за чего красивый фонтан, построенный в стиле эпохи Возрождения, раскололся надвое, и теперь его обломок раскачивался над краем провала.

Не только археологи жили на месте раскопок. Здесь были ученые из Института сейсмографии, следившие за показаниями чувствительных приборов, которые они установили по всему периметру горы и района Эмералд-Хиллс Эстейтс; охранники в униформе, нанятые домовладельцами для защиты домов от мародеров. Строители, вызванные для укрепления утеса, кратера бассейна и стен пещеры, — парни в касках, заигрывающие с длинноногими студентками из Калифорнийского университета. Большинство строителей были индейцы, нанятые в соответствии с новым законом, принятие которого отчасти инициировал Джаред Блэк, утверждавший, что ведение наблюдения за строительством вблизи индейских могильных холмов не только создавало рабочие места для индейцев, но и повышало их культурный уровень.

Тут были и другие индейцы, протестовавшие за полицейскими кордонами, требуя прекращения раскопок, хотя никто не знал, какому племени принадлежала пещера и скелет. Некоторые из митингующих, напротив, надеялись на появление необходимых доказательств и желали, чтобы раскопки продолжались. Джаред Блэк часто беседовал с демонстрантами и посредничал между конфликтующими группами коренных американцев. Произошла одна драка, возмутителей спокойствия заковали в наручники и увели. Эмоции раскалялись. С момента принятия Акта о защите и репатриации могил коренных американцев в 1990 году, по всей стране из музеев вывозили скелеты для перезахоронения. Смитсоновский Музей американской истории уже вернул две тысячи скелетов, за ними должны были последовать еще четырнадцать тысяч. Но проблема с Женщиной Эмералд-Хиллс состояла в том, что до сих пор не удалось определить ее потомков и некоторые племена переживали, что члены конкурирующего племени могут заполучить кости и, возможно, наложить проклятье на ее потомков.

Идя через шумный лагерь, Эрика разглядывала огромный «виннебаго» Джареда Блэка, припаркованный поодаль от скромных палаток и трейлеров. Внутри было темно. Она видела, как он уехал утром, вылетев со стоянки на такой скорости, словно на заднем сиденье его «порше» полыхал пожар. Вероятно, до сих пор не вернулся.

Джаред Блэк не сидел без дела. Хотя он входил в Комиссию штата по наследию коренных американцев, но продолжал вести частную юридическую практику в престижной фирме в Сан-Франциско. Сейчас его подчиненные занимались поисками официальных документов и исторических справок, имевших отношение к пещере, просматривая записи францисканских миссий, городские, окружные и государственные архивы, пытаясь выяснить, была ли эта земля вообще когда-нибудь в собственности индейцев, или найти упоминание о конкретном племени, проживавшем в этом районе.

Однажды Эрика побывала внутри рекреационного автомобиля[3], когда Джаред организовал для нее и Сэма встречу с местным племенем. «Виннебаго» был укомплектован современной электроникой, развлекательным центром, широкой кроватью, холодильником «Саб-Зиро», посудомоечной машиной, микроволновой печью и автономным ледогенератором. На полу лежали ковры, в стеклянных шкафах стояли хрустальные фужеры и бокалы. Там было больше дорогих удобств, чем во всех квартирах, где довелось жить Эрике, вместе взятых. Джаред Блэк, юрист и активист движения в защиту прав индейцев, по ее мнению, был вульгарным хвастуном, наслаждавшимся вспышками фотоаппаратов и светом телевизионных софитов. У Джареда работал секретарь, любезно предоставленный взаймы местной адвокатской конторой. Он появлялся каждое утро и затем уходил с набитым портфелем. Люди целый день напролет входили и выходили из рекреационного автомобиля Джареда — поверенные, политики, представители племен. Его профессиональная жизнь была у всех на виду.

С другой стороны, Джаред Блэк как человек оставался для нее загадкой.

В конце дня, когда работы прекращались и все разъезжались по домам, а Эрика вместе с членами своей команды откладывала инструменты в сторону и шла в палатку-кафе или к себе, Джаред Блэк тоже закрывал свой офис на колесах, там загорался свет, визитеры больше не приходили, дверь оставалась закрытой. Он никогда не ужинал в компании. И потом, около восьми, уходил, неся в руке небольшую спортивную сумку, и возвращался двумя часами позже с мокрыми волосами. Эрика предполагала, что он ездит на тренировки, возможно, поплавать в бассейне или поиграть в гандбол, но это происходило не два-три раза в неделю, а каждый вечер без перерывов.

Джаред Блэк тренирует боксеров-профессионалов и мастеров кун-фу, а по ночам взбирается на стены отеля «Бонавентур», естественно, с разрешения администрации. Он сражается с аллигаторами, из которых потом шьют бумажники «Гуччи».

Но что бы он ни делал, его физической форме это шло на пользу. Даже когда он носил костюм-тройку, было очевидно, что у Джареда Блэка сильное, натренированное тело.

Эрика принялась размышлять, отчего жена не приехала к нему на раскопки. Пару недель назад он пропал на четыре дня, и Эрика решила, что он ездил домой в Сан-Франциско.

Они с женой страстно занимались любовью. Причем повсюду — в спальне, в парке «Золотые ворота», в фуникулере. Безумный любовный пир в попытке наверстать упущенное и создать хороший задел на будущие месяцы разлуки.

Составить цельное представление о Джареде было сложно. История его жизни Эрике не давалась. Хотя ей были известны факты, лежавшие на поверхности, то, что скрывалось глубоко внутри, раскопать не получалось.

Только одно Эрика знала точно: Джареду Блэку она не доверяет.

Ход ее мыслей нарушил громоподобный голос:

— Вот ты где! — Сэм Картер вышел из кафетерия с пятнами кофе на галстуке. — А я как раз иду к тебе.

Новости были не самыми радостными.

— Только что беседовал по телефону с ребятами из Управления по чрезвычайным ситуациям. Мы во власти природы, Эрика, остается уповать на ее милость. После вчерашних толчков провалился под землю еще один бассейн, и говорят, что весь этот каньон может обрушиться за пару секунд. Так что будь готова к эвакуации в любой момент.

— Но я еще не закончила!

— И кто тебя должен спасать, если опять начнутся сильные толчки? А их как раз ожидают.

— Я сама о себе позабочусь.

— Эрика, я отвечаю за твою безопасность, и, если Управление по чрезвычайным ситуациям прикажет нам уезжать, мы уедем.

Тут он обратил внимание на книгу в ее руках. Заметив его недоумевающий взгляд, Эрика протянула книгу ему. «Уникальный медиум, без купюр: загадочная жизнь и пастырство сестры Сары». Название было позаимствовано из «Лос-Анджелес таймс» за 1926 год. Статья под таким заголовком рассказывала об ошеломляющем успехе массового спиритического сеанса. Шесть тысяч бившихся в истерике людей утверждали, что видели духов и разговаривали с ними.

— Читаешь на ночь побасенки? — спросил Сэм.

— Хочу узнать, что привлекло сюда сестру Сару, почему она выбрала этот каньон для своей Церкви Духов.

— Скорее всего, потому что для этого не требовалось особых денег. Большая часть земель в те дни стоила сущие копейки. Ни дорог, ни удобств. Думаю, им тут не легко приходилось. — Он пролистал страницы с черно-белыми фотографиями и задержал руку над выразительным портретом Сары в белом одеянии, с завитыми волосами и глазами женщины-вамп. «Похожа больше на звезду немого кино, чем на медиума», — подумал он. И потом припомнил, что именно с кинематографа она и начинала. А потом ее «открыли».

Вернув книгу, Сэм прищурился на «виннебаго».

— Я ищу нашего друга комиссара. Ты его не видела?

— Похоже, его нет дома.

— Как, по-твоему, куда он ездит каждую ночь?

— Берет уроки гитары у джазмена на пенсии.

Сэм покосился на нее и заметил легкую улыбку.

— Эрика, однажды из-за своих фантазий ты попадешь в крупные неприятности.

— …Мой отец шпион, а мама французская принцесса, от которой отреклась семья, после того как она вышла за него замуж.

— …Эрика, дорогая, зачем ты говоришь неправду другим детям?

— Это не неправда, мисс Барнстейбл. Это такие истории.

— …Ребята, Эрика хочет вам кое-что сказать. Давай, Эрика, скажи классу, что ты извиняешься за свою ложь.

— Ты еще не разворачивала моток меха? — спросил Сэм, зная, что она уже сочинила о нем историю, даже толком не представляя, что находится внутри. Вот от чего она пострадала во время работы с Чедвиком: слишком богатое воображение и желание непременно узнать историю. Если ей не хватало фактов, Эрика сама додумывала остальное. В ее руках гончарное изделие не просто горшок, а гнев жены, яростно мявшей глину и думавшей о своем муже, положившем глаз на жену брата, — ленивом муже, который не умел охотиться, поэтому жене пришлось лепить горшки, чтобы обменивать их на рыбу и мясо, пока муженек будет нарушать запреты племени. Эрика привносила страсть в свою работу. Непредвзятость и отрешенность ученого были не в ее характере.

— Ты только посмотри! — кричала она, держа в руках какой-нибудь грязный осколок. — Ну, разве не чудо? Неужели ты не видишь его историю?

Наверное, поэтому она была так одинока. Может быть, кроме историй ей ничего и не требовалось? Сэм поражался тому, с какой легкостью она обосновалась в лагере, превратив свою палатку в дом с самыми необходимыми вещами. У нее не было постоянного жилья; почта для нее приходила на абонентский ящик в Санта-Барбаре. Она была очень мобильна, могла вмиг собраться и помчаться выполнять задание и часто с юмором отзывалась о своей «бродячей» жизни. Было время, когда Сэм завидовал ее свободе, потому как сам был накрепко привязан к перезаложенному не один раз дому в Сакраменто, где через квартал жили его дети и внуки, бывшая жена, с которой он сохранил хорошие отношения, а в доме престарелых по соседству — старая и больная мама. Но однажды под Рождество, когда они проводили раскопки в пустыне Мохаве, он перестал завидовать Эрике. Сэм улетел домой, чтобы провести праздники с семьей, а Эрика осталась каталогизировать кости. Позже он узнал, что в рождественскую ночь она ужинала консервированной индейкой с клюквенным соусом в забегаловке на местной стоянке грузовиков в компании трех водителей тягачей, двух полицейских калифорнийского дорожного патруля, местного егеря и старого седого золотоискателя по имени Клайд. Сэм подумал, что ничего более грустного он в своей жизни не слышал.

Иногда он размышлял, была ли у нее личная жизнь. Он видел, как мужчины приходили и уходили из ее жизни, никогда не задерживаясь надолго. Любопытно, как она разрывает отношения? Говорит «между нами все кончено»? Или ее партнеры вскоре осознают, что получают лишь физическую оболочку, а ее сердце остается неприступной крепостью? Однажды, когда они впервые работали вместе, он страстно влюбился в нее, но Эрика вежливо сказала, что уважает его и восхищается им как ученым, но не хочет рисковать их дружбой ради мимолетных отношений. Тогда Сэм подумал, что она отвергла его из-за двадцатилетней разницы в возрасте, но впоследствии решил, что Эрика никого не собиралась подпускать к себе слишком близко. Он подозревал, что причины такой неприступности кроются в ее прошлом. Эрике Тайлер жилось нелегко.

— Интересно, почему жена Джареда не приехала к нему? — пробормотала Эрика, пока они с Сэмом разглядывали темные окна фургона.

Он удивленно уставился на нее:

— Жена Джареда? Так ты еще ничего не знаешь?

— Привет, сынок, мы с мамой только что разговаривали о тебе и вот решили позвонить и узнать, как твои дела.

Джаред шагнул было к автоответчику, но тут же остановился.

Положив портфель и ключи от машины на стол, он слушал голос отца, раздававшийся из динамика.

— Мы прочли о тебе в газете… о твоей работе в Топанге. Мы очень гордимся тобой. — Пауза. — Что ж, мы знаем, ты человек занятой. Позвони нам. Или хотя бы позвони матери, она будет рада услышать твой голос.

Джаред выключил звук и долго не сводил взгляд с телефона. Мне жаль, отец, хотелось сказать ему. Но все слова уже были произнесены. Ничего не осталось.

Включив свет и налив себе выпить, он поднял факс, только что полученный из Вашингтона от Фракции коренных американцев Конгресса. Но как ни пытался сфокусироваться на словах, в конце концов ему пришлось отложить письмо в сторону. Звонок отца снова всколыхнул боль и гнев.

Он принялся вышагивать по своему фургону, от водительского сиденья до спальни, ударяя кулаком по ладони. Ему было необходимо поехать в клуб. Он чувствовал, что закипал изнутри, словно вулкан, переполненный лавой. Только в клубе, за час доведя себя до полного физического изнеможения, он мог выпустить на волю свою ярость. Но сегодня они закрылись на ремонт, оставив тигров и тигриц бродить по улицам Лос-Анджелеса в поисках выхода для их энергии и чувства неудовлетворенности. Как и большинство членов клуба, Джаред посещал его не ради того, чтобы поддерживать спортивную форму.

Осматривая беспорядок внутри своего временного дома-офиса — постоянно включенный компьютер, ряд не умолкающих телефонов, факс, не прекращавший выплевывать все новые сообщения, и бумаги — в стопках, на столе, свернутые, разложенные, словно снежная буря пронеслась, — он понял, что дом на колесах, несмотря на размеры, слишком тесен для раздирающего его гнева. Схватив куртку, Джарет выбежал в ночь.

У края Столовой горы, на мысе, возвышавшемся над океаном, стоял удивительный по красоте старый викторианский бельведер, оставшийся от Церкви Духов сестры Сары. Подрядчик Эмералд-Хиллс Эстейтс отреставрировал его и разбил вокруг небольшой общественный парк для жителей. К сожалению, склон горы был признан нестабильным — повсюду висели знаки, предупреждавшие об опасности обрушения, и в бельведере никто никогда не бывал. Поэтому Эрика и полюбила его.

Впервые придя сюда пару недель назад, она ощутила царивший здесь покой. Эрика спрашивала себя, возникало ли чувство тиши и умиротворенности из-за того, что она уходила подальше от лагеря и работы, или на нее действовала сама атмосфера изящного строения, реликта более мирного прошлого, символа простых времен.

Она посмотрела на книгу. Что привлекло сестру Сару к этому месту? Необъяснимое спокойствие горы или…

По спине пробежал холодок, когда она внезапно поняла: в те дни каньон еще не был завален и можно было попасть в пещеру. Возможно, Сара вошла под своды, увидела рисунок на стене и решила, что это — знак, указывающий, где она должна построить церковь. Сара утверждала, что возвела здесь храм спиритуализма, потому что это место служило входом в потусторонний мир. Но что все это означало? Может быть, она построила тут свою церковь, потому что место называлось Каньоном Призраков и ее привлекло поверье о том, что в нем проживали духи? Эрика только начала читать биографию загадочной женщины, чье лицо в двадцатые годы было известно каждому американцу. Сара мелькала на страницах газет, журналов, в инохронике, — яркая личность, чьи театральные манеры и гипнотизирующий голос постоянно высмеивали карикатуристы и комики, но частную жизнь и прошлое которой окутывала завеса тайны. Сестра Сара появилась из ниоткуда, мгновенно став сенсацией, и так же быстро исчезла при загадочных обстоятельствах, оставив свою церковь в руинах.

Эрика вошла в бельведер, сиявший в лунном свете, словно свадебный торт, и, прикоснувшись рукой к дереву, ощутила исходившие от него истории — сорванных поцелуев и невыполненных обещаний, встреч при луне и сеансов общения с мертвыми. Музыка, любовь, разочарование, алчность и духовное созерцание впитывались этими старыми досками в течение многих десятилетий, пока бельведер не начал трепетать, наполнившись чужими жизнями.

Эрика смотрела на воду и думала, чувствует ли ее мать, где бы она ни находилась сейчас — на Елисейских Полях в Париже или на пляже в Карибском море, — что душа ее не полна, из-за того, что она бросила своего ребенка.

Она прогуливается в Центральном парке под руку со своим вторым мужем, дантистом, и ощущает нехватку частички себя, не зная, что в трех тысячах миль от нее эта недостающая частичка ходит, дышит, мечтает.

Расправив волосы, Эрика вдруг поняла, что не она одна пришла сюда. Кто-то еще был здесь, с другой стороны бельведера, на самом краю мыса. Джаред Блэк! Стоит, уперев руки в бока, и будто спорит о чем-то с океаном.

Внезапно он обернулся, и Эрика поразилась, увидев выражение его лица. Она словно заглянула в сердце бушующей бури.

Время для них замерло, подобно необъяснимому затишью ветра, и все в ночи на мгновение прекратило свое движение. Они оказались совершенно одни. Все последние недели Джареда постоянно окружали какие-то люди с вопросами и проблемами, которые было необходимо уладить. Им было абсолютно нечего сказать друг другу наедине. Она гадала, кто же из них уйдет первым.

К ее удивлению, Джаред отошел от опасного обрыва и поднялся по скрипучим ступенькам бельведера на площадку.

— Должно быть, отсюда сестра Сара читала свои проповеди. У этого строения хорошая акустика.

Эрика снизу посмотрела на крышу с позолоченным орнаментом.

— Откуда вы знаете?

— Я когда-то изучал архитектуру, — ответил он, добавив с улыбкой: — Еще во времена плейстоцена.

Его улыбка и шутка почему-то поразили Эрику. И потом она поняла, что он заставил себя улыбнуться и пошутить.

Он пытается скрыть то, чего ей не следовало видеть. Выражение лица, гнев на океан.

— Обычно я сижу здесь одна, — сказала она, ощущая странные дуновения в воздухе, но не понимая, что они означают. — Предупреждающие знаки отпугивают людей.

— Иногда знаки могут привести к обратному эффекту, — он замолчал, наблюдая за ней.

Эрика пыталась сообразить, что сказать. У нее возникло неясное чувство, что Джаред сдерживается, боится, что если хотя бы на минуту ослабит бдительность, то выдаст себя.

— Мне звонили представители испаноязычных групп, — сказала она, не придумав ничего лучше. Как только стало известно о надписи Ла Примера Мадре, к Эрике стали обращаться люди, желавшие приехать и посмотреть на нее, журналисты просили рассказать, что означает «Первая Мать», мексиканцы выдвинули требование о признании права собственности на пещеру.

— Похоже, мы прославились, — заметил он, снова улыбнувшись.

Они опять замолчали, и Эрика подумала о тысяче вещей, которые надо было обсудить, — например, плохую охрану пещеры, — но в конце концов она смогла лишь озвучить то, о чем думала больше всего.

— Сэм Картер рассказал мне о вашей жене. Я не знала. В то время я читала лекции в Лондоне, никакие местные новости туда не доходили. Мне очень жаль.

Его рот вытянулся в жесткую линию.

— Она была так молода, — продолжала Эрика. — Сэм не сказал, как…

— Моя жена умерла при родах, доктор Тайлер.

Слова застыли у Эрики на губах.

— Ребенок тоже не выжил, — добавил он тихо, вернувшись взглядом к океану.

Эрика была потрясена. Внезапно она почувствовала, что перед ней стоит совершенно незнакомый человек.

— Должно быть, вы скучаете по ней, — звучало глупо, но надо же было что-то сказать.

— Да. Не знаю, как я прожил последние три года. Это несправедливо. У Нетсуи было еще столько дел, замыслов… Она хотела возместить два века гонений и обид, вернув своему племени его историческое наследие. — Он посмотрел на Эрику. — Она была из майду. Уж вам-то не надо объяснять, каким сложным делом это могло оказаться.

Как антрополог, специализирующийся по калифорнийским индейцам, Эрика знала историю майду, которую разделили все племена западного побережья. Хотя их не затронули испанские миссии, уничтожавшие береговые культуры, майду встретили свою судьбу во времена Золотой лихорадки, когда белые люди в поисках желтого металла сокрушали все, что попадалось им на пути, будь то горы или племя индейцев. Малярия и оспа сильно сократили численность племени, а потом старатели разогнали дичь и загадили среду обитания рыб, добывая золото такими способами, которые опустошили реки, убив все, что там плавало. Жизнь, какой ее веками знали майду, исчезла в мгновение ока.

Джаред Блэк говорил в ночь, стоя спиной к Эрике.

— Окончив юридический факультет, Нетсуя начала разрабатывать план: жилье, уход за престарелыми, медицинское обслуживание, рабочие места для ее народа, возможность получить высшее образование… Но ее настоящей мечтой было когда-нибудь увидеть коренного американца по посту губернатора Калифорнии.

Эрика слушала его слова, растворившиеся на ветру. Замолчав, он продолжал смотреть на океан, тогда Эрика сказала:

— Нетсуя… какое красивое имя. Что оно означает?

Джаред повернулся к ней. Она попыталась определить цвет его глаз. Слово «серый» подходило, но не совсем. Цвета тени, подумала она, и тайны.

— На самом деле, я не знаю, — ответил он. — Ее настоящее имя — то, которое ей дали при крещении, — было Джанет. Но когда она решила отстаивать права своего народа, то взяла имя прабабушки.

Она помнила день, когда он впервые появился здесь, раздраженный и готовый к бою. Теперь она гадала, было ли то состояние связано с женой. Все знали, что до встречи с Нетсуей Джаред, специалист по вещному праву, был законным представителем корпораций, наследников и граждан в земельных спорах, и лишь после женитьбы на активистке движения в защиту прав индейцев присоединился к их борьбе. Теперь же он почти только этим и занимался. Эрика представила себе предсмертное желание, в котором жена Джареда просила его продолжить ее дело.

Джаред прислонился к резным перилам, сложив руки на груди, и Эрику пронзила догадка, что он хочет расслабиться и казаться дружелюбным. И когда он поднял голову к звездному небу, проговорив «Майду верят, что душа хорошего человека путешествует по Млечному пути, пока не встретит Создателя», Эрика отказалась принимать его игру.

Напомнив себе, что они все еще противники и что главная цель приезда Джареда — отобрать у нее проект, Эрика глянула на часы и сказала:

— Уже поздно, а у меня полно работы.

Он оторвался от созерцания звезд и устремил взгляд куда-то в черный волнующийся океан. Эрика чувствовала, что он обдумывает что-то важное и в душе борется с собой. Когда он посмотрел на нее, Эрика вся подобралась.

— Сегодня в пещере вы нашли какой-то необычный предмет?

Нет! Он хотел заговорить вовсе не об этом.

— Можете прийти в лабораторию и посмотреть, как я буду его открывать.

Когда они выходили из бельведера, тишину разорвал громкий рокочущий звук.

— Что это? — спросил Джаред.

Они посмотрели вверх. Над Эмералд-Хиллс Драйв завис полицейский вертолет, луч его мощного прожектора высвечивал что-то внизу.

Когда они прибежали, то увидели толпу, собравшуюся на улице перед домом Циммермана. Домовладельцы — мужья, жены и дети — держали в руках коробки, чемоданы, спальные мешки и подушки. Хармон Циммерман в спортивном костюме «Адидас» кричал на охранника, который, по-видимому, испугался, когда все эти люди вместе с домашними животными ломанулись в ворота, и поэтому вызвал полицию. Было слышно, как по каньону поднимался вой сирен.

— Идиот, какого черта ты вызвал копов?

— Это м-моя работа, сэр. Я должен!

— Уж точно это твоя работа, кретин, потому что мы наняли тебя. Мы платим тебе зарплату. Так зачем ты натравливаешь копов на нас?

Когда разволновавшийся охранник не нашел что ответить, подоспел Джаред Блэк.

— Он вам уже объяснил. Он вызвал полицию, потому что за этим вы его и наняли. Какие у вас теперь претензии?

Циммерман повернулся к нему.

— А вы, пронырливый адвокатишка, вместе с этой женщиной, — он указал пальцем на Эрику, — вы вдвоем так долго тут ковыряетесь, что наши дома уже обворовывают, а газоны скоро зарастут травой. Теперь это место похоже на город-призрак.

Эрика посмотрела на темную пустынную улицу. Дома стояли только на одной стороне. Напротив росли деревья, а за ними начинался покатый спуск в следующий каньон. Красивые дома, но лужайки постепенно покрывались сорняками, без присмотра розарии превращались в лохматые кусты. Все выглядело запустелым, точно замок спящей красавицы, думала Эрика. Дева уснула, и природа забирала обратно свое царство. Да, чтобы исправить ситуацию, одного прекрасного принца маловато. Район официально объявили небезопасным. Городские инженеры пробурили скважины по всей длине улицы и выяснили, что грунт в каньоне от самого северного края до расщелины на юге постепенно превращался в жижу и обваливался. Словно каньон возвращал себе первозданный вид, размышляла Эрика, после того, как люди поработали над ним, пытаясь изменить его природное строение.

Вокруг Эмералд-Хиллс Эстейтс возвели глухой забор, и попасть внутрь можно было только через ворота, запиравшиеся на ночь. Несмотря на предосторожности и охранников, дома являлись основной целью грабителей. Хотя вся мебель была вывезена, в них еще оставалась ценная внутренняя отделка. Полиция уже арестовала двух людей, пытавшихся вынести из одного дома позолоченную сантехнику, а один домовладелец вернулся проверить свое хозяйство и обнаружил, что пропали кухонные приборы, со стен ванной сняли импортную мраморную плитку и выдрали медную проводку и трубы. Все без малейшего шума и следов.

Поэтому хозяева домов решили вернуться в свои жилища, несмотря на запрет городских властей. Циммерман и остальные требовали, чтобы первичный застройщик снова засыпал каньон, проведя уплотнение фунта, укрепил его стальными и бетонными опорами и восстановил разрушенные участки жилья.

— Мы думали, что все разрешится неделю назад, — продолжал Циммерман, выступая от имени взбешенных домовладельцев, — и мы сможем вернуться обратно. Но, похоже, это будет тянуться вечно. — Он ткнул Джареда в плечо. — Вы со своими индейцами, — и потом махнул рукой перед носом Эрики, — и вы со своими костями!

Полицейские, припарковав за забором патрульные машины, уже спешили к месту происшествия.

— Мы не уйдем! — закричал издатель журнала, которому принадлежала усадьба в стиле Тюдоров площадью девять тысяч квадратных футов и чей теннисный корт на три фута ушел под землю.

Циммерман сложил руки на груди:

— Мы никуда не уйдем. Тут мы живем, тут и останемся.

— Земля под ногами может обрушиться, тут небезопасно, — заметил Джаред.

— Знаете, во сколько мне обошелся этот дом? В три миллиона. Причем еще до постройки бассейна и разбивки дорогого розового сада, который, следует заметить, теперь полностью уничтожен из-за того, что все через него шастают. Страховку мне не выплатят, и черта с два мне удастся его продать. И вы думаете, что я так просто уйду отсюда? Нами уже достаточно командовали и водили за нос. И вот вы здесь, ловкач из Сакраменто, защищаете права индейцев. А как насчет наших прав? Некоторые из нас вложили все свои сбережения в эти дома. Другие переехали сюда, выйдя на пенсию. И куда нам теперь идти? Скажите мне. Нет уж, мы останемся здесь, и никто не выгонит нас с нашей собственности.

Эрика подошла к нему.

— Мистер Циммерман, я обещаю, что мы уедем сразу же, как…

— И я вам тоже кое-что пообещаю, дамочка. Мои адвокаты уже взялись за это дело. Мы собираемся запечатать пещеру, засыпать каньон и восстановить наши дома. А вы можете взять ваших индейцев вместе с костями и засунуть их себе в одно место. Понятно?

Перед Эрикой лежали стоматологический пинцет и хирургический скальпель, приготовленные, чтобы развернуть загадочный моток кроличьего меха. На стуле рядом с ней расположился Сэм, в животе у него урчало, потому что он в который раз сел на диету. Люк проверял пленку, вспышку и выдержку затвора.

— Джентльмены, — произнесла Эрика. — Вы готовы?

Прежде чем они успели ответить, в трейлер вошел Джаред и захлопнул за собой алюминиевую дверь, оставив на улице холодный ночной ветер. Он задержался, чтобы поговорить с Циммерманом.

— Все, как я и предполагал. Они собираются подать иск и оспорить заключение подрядчика об окончании строительства, утверждая, что качество застройки не было проверено должным образом. Если суд удовлетворит их требования и издаст приказ о завершении проекта, тогда у подрядчика не останется другого выбора, кроме как засыпать каньон.

— Вы можете им помешать?

— Обязательно попытаюсь! — Джаред посмотрел на стол и нахмурился. — Это животное?

— Нет, это что-то, завернутое в шкуры животных.

— Древнее?

— Я думаю, около трех веков. Доктор Фредерикс, наш дендрохронолог, взял образцы из растущих неподалеку местных деревьев и определил, что триста лет назад большую часть местной флоры уничтожил сильный пожар. Микроскопический и химический анализ слоя сажи и пепла на полу пещеры соответствует коре, содержащейся в тех образцах. Моток меха был выкопан из-под этого слоя, значит, его оставили там по крайней мере три столетия назад. Он может принадлежать племени чумаш. Эти бусы похожи на те, которые в их племени использовали вместо денег.

Пододвинув поближе лампу на гибкой ножке и направив поток света на предмет, Эрика взялась тонким пинцетом за обвязывавшие кроличий мех сухожилия и поднесла скальпель. Люк фотографировал каждое ее движение.

Слышно было, как за тонкими стенками трейлера люди ходили, смеялись и окликали друг друга, пока Джаред, Сэм и Люк стояли рядом с Эрикой, затаив дыхание.

Она разрезала сухожилия и аккуратно развела их в стороны. Потом осторожно взялась за края хрупкого меха, словно проводя операцию на живой плоти. Наконец был отделен последний слой шкурки.

Все так и ахнули.

— Какого черта! — выпалил Люк. — Как они сюда попали?

— Боже мой, — пробормотал Сэм, взъерошив свои и без того лохматые волосы.

— В каком слое вы это обнаружили? — спросил Джаред, не веря собственным глазам.

В голосе Эрики слышалось удивление.

— Ниже тысяча шестисотого года. — Она ошеломленно моргнула. — Я не эксперт в этой области, и мне придется обратиться за консультацией к историку, но, судя по мастерству и материалам, я бы предположила, что их сделали около четырехсот лет назад. Скорее всего, в Голландии.

— Но это невозможно, — возразил Люк. — Тогда в Калифорнии не было европейцев! И еще потом двести лет не было.

— Так написано в учебниках, Люк, однако в их возрасте сомневаться не приходится. Как и в том (она поднесла удивительный предмет к свету), что перед нами очки.