Священная земля

Глава 7

Если у Лос-Анджелеса есть сердце, думала Эрика, то оно находится на Олвера-стрит.

Медленно шагая по улице, мощенной кирпичом, протянувшейся через целый квартал, она чувствовала, как у нее поднимается настроение от прогулки по этому красочному месту, где торгуют сувенирами, изделиями из кожи, мексиканскими шалями, сомбреро, статуэтками святых и мексиканской едой, а уличные музыканты искрометно исполняют «Гуантанамеру». Эрика только что подкрепилась релено с острым перцем чили во внутреннем дворике старомодного ресторана, где сразу забываешь, что находишься посреди мегаполиса с пятимиллионным населением.

Она возвращалась из миссии Сан-Габриел, как вдруг, повинуясь непонятному импульсу, свернула с шоссе. Она понятия не имела, зачем это сделала. Ей просто надо было подумать. Поездка удачи не принесла. Хотя архивы миссии велись со дня ее основания в 1771 году, в них не нашлось ни одного упоминания об индейцах или отцах, которые могли бы изготовить объект, найденный Эрикой утром в пещере. Поэтому сейчас, повинуясь внезапному порыву, она со счастливым видом брела посреди толпы туристов и местных жителей, посещавших исторические достопримечательности, которые были частью скрытой романтической души Лос-Анджелеса. Вот церковь Богоматери Царицы Ангелов, построенная в 1818 году индейскими рабочими, притаскивавшими бревна из гор Сан-Габриел. По утрам в воскресенье здесь проводились куинсеньерос, торжества в честь достижения девочками пятнадцатилетнего возраста. Считалось, что эти веселые, возвышенные празднества вели свою историю от древних обрядов коренных американцев, из-за чего их и пыталась запретить католическая церковь. Дом Сепульведа, красивое старинное строение в викторианском стиле, возведенное в 1887 году. Дом Пеланкони, построенный в 1855 году, первое кирпичное здание в Лос-Анджелесе. И, конечно же, старейший в городе дом — Авила, построенный из кирпича-сырца в 1818 году, тридцать семь лет спустя после основания города. И от всех этих стен, Эрика точно знала, исходят волны угасших страстей и историй прошлого.

Выйдя на залитую солнцем площадь Плаза — парк в мексиканском стиле, над которым возвышалось огромное фиговое дерево, — она порадовалась тому, что догадалась в последний момент свернуть с дороги. У одиночества имеются свои преимущества, но иногда душа рвется в места, переполненные людьми. Все скамейки были заняты отдыхавшими туристами или горожанами, погруженными в течение «Лос-Анджелес таймс» и «Ла Опиньон».

А потом она увидела призраков, прозрачных людей в старинных нарядах, лошадей и повозки, шелудивых собак, ветхие саманные постройки и деревянные тротуары. Эрика уже привыкла видеть призраков, даже посреди бела дня в центре Лос-Анджелеса. Мертвые на самом деле никуда не исчезают. Археология доказала это. Она увидела женщин с зонтиками от солнца, кривоногого мужчину со значком шерифа, добытчиков мехов верхом на лошадях, всадников с бандитской внешностью, направлявшихся к ближайшему салуну. Люди думают, что сегодняшний Лос-Анджелес — дикий город. Посмотрели бы они на него сто пятьдесят лет назад! Прямо здесь начинался Дикий Запад.

Она заметила обнимавшуюся парочку молодых современных латиноамериканцев, они склонили головы друг к другу, точь-в-точь молодожены во время свадебного путешествия. Эрика никогда не думала, что в Лос-Анджелесе можно провести медовый месяц, однако Плаза с ее обстановкой старой Мексики, цветами, музыкой, вкусной едой, нарядными людьми и атмосферой веселья, похоже, оказалась прекрасным местом для двух влюбленных.

Вид работника китайского ресторана в заляпанном белом фартуке, прислонившегося к фонарному столбу с утренним выпуском «Таймс» в руках, вернул ее к действительности. Название Эмералд-Хиллс снова попало на первые полосы газет. На сей раз со словом «зловещий» в подзаголовке. Таблоиды раскопали старые новостные сводки о сестре Саре и странных происшествиях в Каньоне Призраков. Сестра Сара даже заявляла, что сама идея возвести Церковь Духов там, где ее потом и построили, пришла к ней после того, как в видениях ей явилась «женщина в белом одеянии». Эрика подозревала, что видение скорее имело отношение к игре на публику, чем к реальным событиям. Тем не менее статья вызвала целый ряд «встреч с неизведанным» у пещеры, а рабочие стали утверждать, что испытывали странные ощущения, находясь рядом с ней.

В газеты попала еще одна громкая история. Найдя реликварий с останками святого Франциска, Эрика связалась с Ватиканом. Ей сообщили, что реликварий был привезен в Калифорнию в 1772 году и значился в архивах миссии как пропавший в 1775 году одновременно с братом Фелипе, который исчез таинственным образом. Считалось, что его задрал медведь гризли. Эрика гадала, зачем монаху-францисканцу понадобилось закапывать кости святого Франциска в пещере, находившейся вдали от его дома. К тому же в индейской пещере.

Ватикан немедленно выслал своего представителя. Эрику вовсе не удивила быстрота, с которой они отреагировали. Дело было вовсе не в реликварии (тысячи подобных сосудов хранились по всему миру) и не в том, что Святой Франциск — один из главных католических святых. Тут в игру вступала политика. Хуниперо Серра был причислен к лику блаженных — первый шаг на пути причисления к лику святых. Однако многие выступали против его канонизации, называя такое решение весьма спорным. Все больше света проливалось на то, как отцы-миссионеры обращались с индейцами, и на католическую церковь обрушился шквал критики. Мощи святого, захороненные рядом с индейской могилой, вызвали ряд важных вопросов.

Хотя реликварий уже летел в Рим, дело получило столь широкую огласку в прессе, что верующие выстраивались в очередь у забора в Эмералд-Хиллс в надежде пройти внутрь и помолиться на том месте, где лежали кости святого Франциска. Люди с больными детьми или родственниками в инвалидных колясках, читавшие молитвы по четкам, дожидались момента, когда их впустят. Латиноамериканцы утверждали, что надпись «Ла Примера Мадре» свидетельствует о явлении в пещере Девы Марии, после чего СМИ стали сравнивать ее с пещерой в Лурдес. Газетная фотография, запечатлевшая защитный пластиковый каркас, установленный над скелетом, и тяжелые железные ворота, преграждавшие теперь вход в пещеру, напускала на нее атмосферу религиозной тайны — она действительно производила впечатление места, где происходят чудеса.

Утром, когда Эрика съехала с холма, у поворота на Тихоокеанское шоссе она увидела, как полицейские арестовали двух молодых людей, установивших поперек дороги заграждение со словами: «Раскопки в Эмералд-Хиллс — входная плата 5 долларов с человека». Эта сцена вызвала у нее улыбку. Лос-Анджелес, как никакой другой город, умел развлекать и делать на этом деньги.

Вернувшись обратно в реальный мир, который спешил мимо нее на каблуках и в туфлях-лодочках, Эрика открыла сумку, достала небольшой матерчатый кулек и вытряхнула его содержимое на ладонь: скромное распятие, отлитое из олова, с нанесенной на нем датой: «Анно Домини. 1781». «Возможно, оно посвящено важному событию, — сказал священник, когда Эрика объяснила, что распятие было закопано с заботой и почтением в ямке, выложенной цветами. — Может быть, рождению ребенка».

Рождению? Но чьему?

— Вы родились здесь, доктор Тайлер? — однажды Джаред задал ей такой вопрос, когда случай свел их вместе за одним столиком в кафе. Потом он быстро прибавил: — Вы так любите историю Калифорнии!

Вопрос удивил ее. Еще ее озадачило его внимание. В первый момент Эрике польстила мысль о том, что он ею интересуется. Но потом она подумала: он спрашивает не из дружеского любопытства, а изучает меня, совсем как я изучала его. Разве не этим занимаются враги, выискивая друг у друга сильные и слабые стороны? Она ответила дежурной фразой:

— Я из Сан-Франциско.

По крайней мере так написано в ее свидетельстве о рождении. Объяснить правду было трудновато.

Добрая сотрудница социальной службы больницы обратилась к девочке:

— Так, тебя зовут Эрика? Разве у тебя нет фамилии? Ладно, Эрика, скажи мне, мужчина, который привез тебя сюда, это твой папа?

Эрика ответила:

— Не думаю.

Ей было всего пять лет, но она уже сумела распознать выражение замешательства на лице взрослого человека.

— Что значит, ты так не думаешь?

— У меня много пап.

Социальная работница что-то записала, а Эрика завороженно глядела на длинные ногти, покрытые красивым лаком, и золотое кольцо, сверкавшее на руке приятной тети.

— А женщина, которую привезли с тобой, она была твоей матерью? — И быстро поправилась: — Она твоя мама? — Потому что Эрике еще не сказали, что женщина скончалась в реанимации.

Потом Джаред спросил:

— Ваша семья до сих пор живет в Сан-Франциско?

— У меня нет семьи, — ответила она. — Только я.

Не совсем ложь, так как она сама точно не знала.

Позже в другой комнате добрая сотрудница социальной службы спросила:

— Ну как?

И лысый мужчина, не подозревая, что Эрика слышала их разговор, ответил:

— Мои подозрения подтвердились. Я предположил, что ребенок, скорее всего, из какой-то общины хиппи. У женщины была передозировка наркотиков, да и парень, который ее привез, был одет весьма необычно. Что ж, мне удалось найти эту общину. По-видимому, ребенка бросили. Они сказали, что ее мать укатила с одним из байкеров. Что касается биологического отца — мать приехала в общину уже будучи беременной и родила ребенка там. Она никогда ничего не рассказывала об отце. Сомневаюсь, что она была замужем.

— Ты узнал имя матери?

— В общине ее звали Мунбим[7]. Вот и все, что удалось выяснить. Не думаю, что ты найдешь ее или папашу. Сомневаюсь, что они были женаты. Наверное, у нее даже нет свидетельства о рождении.

— Я его уже приготовила. Местом рождения мы записали Сан-Франциско.

— Что теперь?

— Ну, ее будет сложно пристроить, учитывая, что ей уже пять лет.

— Ты так думаешь? Некоторые пары были бы рады получить ребенка постарше, особенно такую хорошенькую маленькую девочку.

— Да, но есть в ней что-то странное…

Она подрастала, зная, что мать бросила ее, переезжая из одного приюта в другой. Окружавшие ее социальные работники менялись с пугающим постоянством, и поэтому Эрика сбежала в свои фантазии. Истории стали ее спасательным кругом, выдумки — мыслями.

В четвертом классе она представляла себе, как красивый мужчина в военной форме входит в классную комнату и говорит командным голосом.

— Я — генерал Макинтайр, и я приехал с поля боя, чтобы забрать свою дочь домой.

Они обнимались перед всеми детьми — Эшли, Джессикой и Тиффани, барракудами начальной школы на Кэмпбелл-стрит — и уходили, взявшись за руки, причем Эрика тащила охапку новых игрушек.

В пятом классе она видела себя лежащей в больнице при смерти после операции на мозге. Ей требовалось переливание крови, которую мог дать только родственник, и ее родители подбегали к постели, говоря, что искали ее, а потом увидели снимок в газете и заголовок: «Поможет ли кто-нибудь этой маленькой девочке?». Они были очень богаты и пожертвовали больнице деньги на строительство нового крыла, которое затем назовут в честь их дочери.

В шестом классе Эрика начала составлять семейный альбом из фотографий чужих людей. Она подписывала рядом с ними: «Мама и я на берегу моря», «Папа учит меня кататься на велосипеде». В седьмом классе она принялась регулярно обзванивать службы социального обеспечения детей и спрашивать, не связывалась ли с ними ее мать.

Социальные работники приходили и уходили, менялись приемные дома, школы, районы. Эрике казалось, что она жила внутри пинбольного автомата, отскакивая от перегородок и пружинок, и так без конца. Она росла жизнерадостной приветливой девчушкой с развитым воображением. В иных приютах было много малолетних преступниц. Но Эрика выжила, потому что им нравились ее истории. Она притворялась, что умеет гадать по ладони и на чайной заварке, и всегда предсказывала счастливое будущее.

Она ни на минуту не прекращала верить в то, что родители придут за ней.

Глядя на распятие в своей руке, она подумала: неужели оно сделано в честь дня рождения? Но чьего? И потом, посмотрев вокруг на отреставрированные здания, снова спросила себя: какой неведомый зов привел ее Лос-Анджелес? В глаза бросилась бронзовая памятная пластина с надписью: «Исторический памятник города Лос-Анджелеса — 1781 год нашей эры». И внезапно Эрика поняла: распятие было посвящено рождению не человека, а города.