Священная земля

Глава 12

Марина

1830 год

«Прошу Тебя, Господи, — молча молилась Анжела Наварро. — Пусть завтра все будет хорошо. Пусть свадьба пройдет без происшествий».

Ее любимая дочь выходила замуж по любви, событие, сравнимое только с чудом. Но Наварро мог вмешаться. Даже в этот последний момент он мог все испортить.

Анжела всегда сохраняла бдительность. Именно так и выживали они с детьми, благодаря ее хитрости и осторожности. Она читала настроение мужа, следила за жестами и потом действовала соответствующе. Наварро пробует суп, недовольно сдвигает брови, Анжела быстро зовет служанку, чтобы та унесла ужасный суп подальше — хотя сама Анжела втайне считала, что он очень вкусный. Или кто-то из младших сыновей оставлял грязь на выложенных плиткой полах. Наварро, нахмурившись, смотрел на пятно, а Анжела восклицала, как же глупо с ее стороны забыть вытереть ноги, и пощечина Наварро доставалась ей, а не мальчику. К счастью, Наварро почти не догадывался, что им манипулируют. Но для этого Анжеле приходилось постоянно быть начеку. Несколько ошибок стоили ей и детям очень дорого. Неверное слово, взгляд, который ему не понравился, и он доставал свой ремень, обрушивая удары на всех подряд — жену, детей, слуг.

И поэтому она со временем научилась угадывать верный момент, когда нужно было увести детей подальше от отца, когда отчитать их до того, как это сделает Наварро, когда предотвратить вспышку гнева, когда раскритиковать себя, прежде чем он успеет сказать хоть слово, как принимать на себя всю вину, чтобы слуги и дети избежали его ярости. Она знала, когда покорность с ее стороны успокаивала его, а когда выводила из себя и как быстро изменить его настроение. Они словно играли в тщательно продуманную игру, только Наварро не знал об этом. Но с годами ей становилось все тяжелее постоянно защищать детей от его насилия, предотвращать беды, никогда не быть собой, а лишь реакцией на мужнины капризы. И вот теперь, когда Марина покидала родительский дом, Анжела наконец-то могла расслабиться. Хотя она не знала, чем будет заниматься, оставшись одна, без детей, о которых так заботилась и воспитывала. Старая мечта посадить на ранчо цитрусовые деревья и виноград была давно забыта. Дети и выживание всегда стояли на первом месте.

С тревогой наблюдая за хаосом на огромной, объятой жаром и дымом кухне, она улучила момент и выглянула в окно. С этим ворохом дел перед завтрашней свадьбой у Анжелы почти не было времени допить свой утренний шоколад, и поэтому сейчас она не стала торопиться и отпивала его маленькими глотками, смакуя густой напиток из какао, сахара, молока, кукурузного крахмала, яиц и ванили, чтобы успокоиться и сказать себе, что все будет в порядке.

Глядя в окно, она мысленно летела над пастбищами и полями. Анжела привыкла мечтать, освежая воспоминания о тех днях, когда она радостно и свободно скакала на Сирокко. Тогда здесь было меньше деревьев, ковбоев и людей. По оживленной Камино Виехо нынче катили повозки, скакали лошади и шли мулы. Она вспомнила забавный ежегодный поход индейцев по Старой Дороге, когда они направлялись в горы за осенним урожаем желудей — тысячи человек несли свой скарб, бредя к морю и словно повинуясь древнему зову. Минуло довольно много времени с тех пор, как Анжела последний раз видела индейцев, идущих осенью на запад. Она гадала, ходят ли они вообще теперь собирать желуди.

Ее взгляд упал на поле. Повсюду, где только мог видеть глаз, вздымая пыль, паслись безбрежные стада скота, и мирные мысли Анжелы омрачило беспокойство.

Наварро губил пастбища. Он не давал земле отдохнуть и обновиться. Похоже, хозяин забыл, что скот, привезенный из-за морей, не был частью местной фауны, и поэтому требовалось проявлять особую осторожность, чтобы сохранить природный баланс. Но Анжела не смела предложить ему уменьшить поголовье в стадах и оставить часть земли нетронутой, ибо за такие слова немедленно получила бы быструю звонкую оплеуху.

Напомнив себе, что сегодняшний день должен приносить только радость, она отринула от себя переживания и, обернувшись, увидела Марину, по-прежнему стоявшую возле кухонного окна.

Восемнадцатилетняя и безумно влюбленная, Марина пристально глядела на Камино Виехо, по которой тележки и лошади направлялись из деревни Лос-Анхелес к бухтам Санта-Моники, останавливаясь по пути недалеко от смоляных ям. Анжела знала, что ее младшая дочь высматривает своего жениха, Пабло Киньонеса, талантливого серебряных дел мастера, родившегося в Калифорнии от мексиканских родителей.

Анжела никогда не видела, чтобы девушка была так влюблена! Марина тянулась к окну, словно цветок к солнцу, ее стройное тело чуть не дрожало от возбуждения. А лицо! Глаза широко раскрыты и прикованы к дороге, губы боятся сделать лишний вдох в ожидании момента, когда появится ее обожаемый Пабло. Сколько раз Марина прибегала в дом разрумянившаяся, с блестящими глазами, после посиделок в тени перечного дерева! Под строгим присмотром пожилой дуэньи они с Пабло проводили там целые часы, не отходя друг от друга, болтая, смеясь, наслаждаясь молодостью. Так непохоже на ухаживания Наварро за Анжелой, когда жених с невестой просто сидели молча.

— О мама, — лепетала Марина, — где он только не побывал! Пабло ездил даже в Сан-Диего! Представь себе.

На Анжелу это не производило впечатления. Город в двухстах милях отсюда мог с тем же успехом находиться и в двух тысячах миль. Чем он привлек восемнадцатилетнюю девушку, когда дом и ранчо, знакомые ей с детства, находились прямо здесь?

Конечно, Анжела не знала, каково это — быть влюбленной. Возможно, когда-то она и могла бы влюбиться в Наварро, но очень давно, когда она еще была совсем другой Анжелой.

Ее напугали внезапные детские крики. Подойдя к окну, выходившему на загоны, овчарни и конюшни, она увидела, как ее внуки и внучки взбираются на забор, чтобы посмотреть на дикого медведя гризли, которого всадники затаскивают в загон.

Вакеро поймали зверя в горах Санта-Моники и притащили его живьем на ранчо Палома. Завтра вечером для увеселения гостей, приехавших на свадьбу, его стравят в бою с быком. Гризли яростно отбивался, скаля клыки, уворачиваясь и громко рыча, пока наездники держали веревки, лошади пятились, ржали и взбивали клубы пыли, а дети хлопали в ладоши и визжали от восторга.

Наблюдая за внуками, прильнувшими к забору, точно щенки, — небольшой толпой крепышей в возрасте от трех до шестнадцати лет, — Анжела ощутила всплеск печали и счастья в душе. Печали потому, что младшая дочь завтра должна выйти замуж и покинуть родные пенаты, а счастья оттого, что дом, куда она переезжала, находился совсем неподалеку.

Последняя свадьба в этом доме, в котором ее собственная была первой. Тридцать восемь лет назад ее заставили вступить в брак с мужчиной расчетливого ума и ледяного сердца. Без малого сорок лет минуло с того дня, как Анжела отсекла свою косу в горной пещере, и все же она до сих пор чувствовала синяки от побоев, полученных на следующее утро, когда Наварро проснулся и увидел, что она срезала волосы. Этим наказание не ограничилось. Наварро продолжал мучить ее, придумывая новые способы, чтобы постоянно напоминать Анжеле, кто ее господин. Он приказывал ей раздеваться, а потом привязывал к стулу и оставлял сидеть в таком виде на всю ночь. Он заставлял ее выполнять унизительные непристойности, которые она терпела молча, потому что это происходило лишь по ночам, когда они были одни. Утром всходило солнце, и Анжеле почти казалось, что жестокость Наварро приснилась ей в кошмарах. Он делал так, чтобы после избиений никогда не оставалось следов, поэтому даже служанка Анжелы, помогавшая ей надевать утреннее платье, ни о чем не догадывалась. А когда Анжеле становилось совсем невмоготу выносить его истязания, она вспоминала о своих детях, о том, как хорошо Наварро обеспечивал их, и об этом прекрасном доме, который он построил.

Анжела не испытывала ненависти к Наварро. Она жалела его, потому что в его душе не было любви и радости и никто не любил его, даже собственные дети. Каким-то непостижимым для нее самой образом Анжела была даже благодарна ему — за детей, которых он ей подарил, за то, что сдержал обещание разрешить ее родителям жить в этом доме до самой смерти, за то, что сделал ее бесценное ранчо самым прекрасным и процветающим в Альта Калифорнии. Взамен она выполнила свою часть сделки: в пятьдесят четыре года Анжела все еще оставалась красавицей.

Шум и гам на огромной кухне вернули ее на землю. Женщины были заняты перемалыванием муки, приготовлением лепешек со специями, нарезкой овощей, замешиванием теста, одновременно успевая поболтать и посмеяться, а ведь еще столько надо было сделать! Гасиенда заготавливала продукты на несколько недель. Сначала состоится грандиозная свадебная процессия. Жених и невеста верхом, одетые в лучшие наряды, возглавят пышное шествие через Лос-Анхелес и обратно: Марина — в широкополой шляпе с перьями и в ярких бархатных юбках, Пабло — в вышитом жакете и штанах, конь жениха будет обряжен в серебро. А затем — свадебное пиршество среди завезенных из-за моря джакаранды, каллистемона и перечных деревьев с музыкантами, танцорами и ослепительным фейерверком.

Все семейство Наварро собралось по такому случаю. Старшие сестры и братья Марины приехали со своими супругами и детьми. Даже сестра Марины Карлотта, старше ее на восемнадцать лет, проделала долгий путь из Мехико-Сити вместе со своим вторым мужем, графом Д'Арси, и их шестилетней дочерью Анжеликой.

Анжела остановилась, чтобы проверить соус чили, который готовила повариха, — в большой кастрюле на жиру шипели и булькали лук, чеснок, мякоть перца чили, майоран и мука. Она попробовала его и нахмурилась. Взяв маленький свежий помидор, она быстро нарезала его на доске и побросала кусочки в кастрюлю. Теперь соус получится в самый раз. Отвернувшись от плиты, Анжела через окно увидела высокого мужчину, который с разгневанным видом подошел к загону и снял одну из маленьких девочек с ограды. Это был Жак Д'Арси, второй муж Карлотты и любящий отец Анжелики. Забрав дочку прочь от жестокого зрелища в тень розового дерева, он усадил ее на колено и сорвал цветок, чтобы украсить ей волосы.

Анжела снова ощутила в душе беспокойство. Наварро ненавидел второго мужа Карлотты. Когда ее первый супруг, калифорниец, выбранный Наварро, умер в Мехико-Сити, Наварро ожидал, что старшая дочь вернется в Альта Калифорнию и выйдет замуж за местного фермера. Вместо этого она встретила и полюбила человека, чья семья спаслась от революции во Франции и нашла приют в Мехико-Сити. Наварро презирал французов и отказывался разговаривать с Жаком Д'Арси, и Д'Арси, оскорбившись, заявил, что останется здесь только ради Карлотты.

Несмотря на солнечный день, Анжела почувствовала холодок и быстро окинула взглядом ранчо в поисках Наварро. Достаточно самой малости — нескольких стаканов вина, придуманного оскорбления, — чтобы он решил вызвать Д'Арси на дуэль. Наварро однажды так уже поступил. Его соперник проиграл.

Наблюдая, как Д'Арси играл со своей дочуркой, Анжела заподозрила, что он приехал на свадьбу не из желания сделать приятное Карлотте, а чтобы развлечь свою маленькую «принцессу». Названную в честь прабабушки Анжелы шестилетнюю девочку постоянно опекала строгая ацтека, которая была не просто няней, а курандерой — знахаркой, владевшей тайнами врачевания древних ацтеков. Суровая женщина носила странную одежду: длинную разноцветную юбку и тунику без рукавов из красочной ткани, доходившую ей до бедер. Длинные волосы были связаны в переплетенные тканью пучки, которые напоминали рожки надо лбом. Карлотта рассказывала, что женщина пришла из деревни, где люди до сих пор живут так же, как и их предки до появления Кортеса, и где они хранят секреты исцеления, которые никогда не открывали завоевателям. Карлотта и Жак Д'Арси наняли ее из-за эпилепсии Анжелики, той же болезни, что мучила Анжелу и Марину.

Из всех ее детей только Марина унаследовала обморочное проклятье. Бедная девочка! Когда это случилось в первый раз, у нее были видения. Как же она кричала и цеплялась за мать! Между ними существует особая связь. Больше никто не способен понять, каково это. Пабло Киньонес уверял Анжелу, что позаботится о Марине во время ее обмороков. Но Анжела чувствовала, что лишь она одна могла помочь своей дочке. И поэтому она была рада, что девочка влюбилась в местного парня и теперь не окажется далеко от родного дома.

У матери не должно быть любимчиков, однако сердце Анжелы рассудило иначе. Здесь были две ее самые любимые дочери, старшая и младшая. Карлотта — первенец, она родилась у Анжелы в восемнадцать лет. Потом появилось много других детей, некоторые из них не выжили и теперь покоились на небольшом семейном кладбище под перечным деревом. Были сильные и крепкие мальчики, нынче мужчины, трое из них такие же надменные, как и Наварро, один застенчивый, один очень смешливый. И были другие девочки, две практичные женщины, удачно вышедшие замуж. Девять детей от четырнадцати беременностей. Марина была младшей, она появилась у Анжелы в возрасте тридцати шести лет. После этого были зачаты еще трое, но двое не дожили до своего первого дня рождения, а третьего Анжела потеряла из-за выкидыша. Потом Анжела больше не могла забеременеть, и поэтому Марина оставалась ее бесценной «крошкой», особенно когда остальные выросли, нашли себе мужей и жен и разъехались.

Имя Марины явилось Анжеле во сне, когда она была еще беременна и не знала, что у нее родится девочка. Особенное имя. Но во сне она не расслышала его полностью. Она увидела себя в жутком темном месте, со странным рисунком на стене, чьи-то руки лихорадочно закапывали распятие в землю, и приглушенный голос позвал ее. Что он произнес: Марини? Мамири? Эти слова не звучали как имена. Марина! Да, конечно, вот оно имя из сна. Прекрасное имя.

Не в силах более выносить медвежьего визга страха и ярости, она отвернулась от неприятного зрелища — бедный зверь упал на спину, пытаясь освободиться от веревок, — и неожиданная мысль посетила ее: «Медведь не разрешал ловить его и притаскивать сюда для нашего развлечения».

Откуда это всплыло? Странные вещи приходили ей на ум в самые непредсказуемые моменты. Мысли мелькали, словно рыба выпрыгивала из ручья, сверкая чешуей и затем исчезая в воде. Иногда эти внезапные мысли были настолько быстрыми, что она не могла запомнить и обдумать их. То промелькнет слово, то возникнет неясный образ.

Выбросив из головы странные рассуждения, Анжела снова вернулась к непростой задаче — приготовить еду для работников и гостей, приглашенных на свадебное торжество.

Ранчо Палома нынче стало большой гасиендой: экономически развитой плантацией, предоставлявшей работу огромному числу человек и совмещавшей в себе земледелие, скотоводство и побочное производство. Наварро с избытком выполнил данное в брачную ночь обещание разбогатеть. Деревня Лос-Анхелес тоже процветала. Теперь повсюду были фермы с фруктовыми деревьями, садами и виноградниками. Рядом с ранчо Палома появились соседние ранчо: Ла Бреа, Ла Синегас, Сан-Висенте и Санта-Моника, Сан-Педро, Лос-Фелиз — сотни тысяч акров, принадлежавших семьям с известными фамилиями: Домингес, Сепульведа, Вердуго. Население пуэбло выросло почти до восьмисот жителей.

Увидев, как Марина вдруг положила ладонь на оконную раму — внезапный беспокойный жест, Анжела посмотрела, кто же так привлек внимание ее дочери. Может, наконец Пабло появился? Но нет, в ворота въехал американец, с недавних пор торговавший с Наварро.

Дэниел Гудсайд, капитан корабля, из-за которого у Анжелы, по непонятным ей самой причинам, было неспокойно на душе.

Раньше Наварро заключал с янки только нелегальные сделки: он тайно встречался с американскими торговцами в бухтах Санта-Барбары, чтобы обменять шкуры буйволов на золото. Но сейчас все коммерческие операции велись открыто, по закону. Наварро презирал американцев даже больше, чем французов, считая их необходимым злом, немногим лучше паразитов, но в то же время видел в них неплохой источник собственного обогащения. Анжеле американцы казались странным народом. Она помнила, как первый янки появился в Лос-Анхелесе двенадцать лет назад, когда Калифорнией управляли испанцы. Пирата Джо поймали во время рейда на побережье Монтерея. Узнав, что он умелый плотник, его выпустили из тюрьмы и отправили в Лос-Анхелес руководить строительством новой церкви на Плаза. Анжеле тогда было сорок два года, и она впервые в своей жизни увидела белокурые волосы. Все собирались вокруг стройплощадки посмотреть, как высокий светловолосый незнакомец отдавал приказы, пока индейцы тащили с гор стволы деревьев. Когда церковь была построена, Джозеф Чэпман женился на мексиканской сеньорите и остался жить в Лос-Анхелесе. Семь лет спустя, после того как Испания утратила господство над Калифорнией, в миссию Сан-Габриель пришел охотник Джедедайя Смит, но его не арестовали, потому что больше не существовало запрета на появление чужестранцев в Калифорнии.

Восемь лет назад, когда люди Калифорнии узнали, что Мексика отделилась от Испании, они поклялись в верности правительству Мексики, которое сразу же открыло провинцию для международной торговли с английскими и американскими судами. Шкуры и сало составляли основу экономики. Воловьи шкуры и сало с ранчо Палома переправляли в Новую Англию, где из шкур делали седла, упряжь и обувь, а, выплавляя сало, получали из него материал для производства свечей. Бойкая торговля привлекала в Калифорнию все больше янки, поэтому сегодня ничего не стоило встретить американца на улицах Лос-Анхелеса.

Анжела пыталась представить, что бы подумала обо всех этих переменах ее мать, донья Луиза, покоившаяся в могиле на семейном кладбище. Луиза умерла в тот год, когда Мексика вышла из состава Испании, словно ее собственная связь с любимой родиной оборвались и она не захотела жить дальше. Ей было тогда шестьдесят девять лет. Лоренцо, убитый в драке во время азартной игры, был похоронен там же.

Анжела смотрела, как капитан Гудсайд спрыгнул с лошади и снял шляпу. Как и у Пирата Джо, волосы у него были цвета зрелой пшеницы. Потом, увидев выражение лица своей дочери, она сказала Марине:

— Пабло обязательно приедет.

Бедная девочка все утро прождала жениха, но вместо него в ворота въезжали одни незнакомцы.

— О, мама, — вздохнула Марина, отвернувшись от окна, и, не совладав с обуревавшими ее чувствами, выбежала из комнаты.

Обменявшись взглядом с Карлоттой, которая присматривала за приготовлением дульче де калабаса — засахаренной тыквы, — и помнила, что такое восемнадцать лет и сердечные муки, Анжела вышла из кухни в галерею. За изящными арками колоннады открывался сад, заполненный цветами, кустарниками и свисающими ветвями ив и перечных деревьев. Она остановилась, чтобы осмотреть ряд кресел под покрывалом.

Это был свадебный подарок-сюрприз для Марины и Пабло — четыре старинных кресла ручной работы, изготовленные в 1736 году в стиле Людовика V по образцу кресел из королевского дворца в Мадриде. Они были облицованы палисандром с вставками из черного дерева и обиты темно-красным шелком, прошитым золотой канителью, с отделкой из золотой бахромы. Донья Луиза привезла их в Мексику в 1773 году, а потом их вместе с другой мебелью приволокли на быках в Альта Калифорнию, после того как она вышла замуж за дона Лоренцо. Кресла считались самой изысканной мебелью во всей провинции и теперь должны были перейти к Марине.

Пройдя дальше по галерее, Анжела заметила трех мужчин, стоявших у конюшни и восхищавшихся лошадью, которую недавно купил Наварро. Хотя ему было за шестьдесят и волосы у него поседели, Наварро до сих пор оставался здоровым как бык. Анжела увидела рядом с ним своего будущего зятя — невысокого юношу с мальчишеским лицом. А знает ли Марина, что Пабло уже приехал? Потом она разглядела третьего мужчину, ростом чуть повыше Наварро. Им оказался капитан Гудсайд. Необычная широкополая соломенная шляпа скрывала его лицо.

Наблюдая за ними, Анжела старалась определить настроение Наварро. Однажды он уже отменил одну свадьбу из прихоти в самую последнюю минуту, заставив сына кипеть от скрытой ярости, а семью невесты угрожать ему местью. Однако Анжела не уловила ничего подозрительного в поведении мужа. Он даже смеялся над чем-то, что рассказывал Пабло Киньонес.

Потом она увидела Марину, следившую за мужчинами, спрятавшись в тени дерева. Анжела напряглась. Она понимала, что ее импульсивная дочь хочет подбежать к Пабло, но у нее будет еще много времени для этого после свадьбы. Будь осторожна, дитя мое, мысленно предостерегла она. Не попадись на глаза своему отцу.

Наварро не выносил счастья других людей, даже собственных детей. Излишние проявления радости озлобляли его.

Анжела заметила, что у янки с собой тонкий квадратный ящик. Он носил его повсюду, перекинув через плечо кожаный ремень. Что же там находится такое важное, что он никак не может расстаться с ним? Хотя американцам теперь позволялось въезжать в Калифорнию, она все равно не доверяла им. После долгих лет контрабандной торговли человек не способен стать честным за одну секунду.

Уже собираясь зайти в дом, она краем глаза заметила фигуру в сером францисканском одеянии, приближавшуюся со стороны Старой Дороги. То был падре из миссии, спешивший верхом на муле. Увидев, как он остановился и стал вглядываться в лица вакеро, Анжела поняла, зачем он пожаловал. Должно быть, опять кто-то из его индейцев сбежал.

Найти рабочую силу, чтобы обслужить четыре тысячи гектаров ранчо Палома было несложно. Индейцам жизнь на ранчериях нравилась больше, чем в миссиях, и кое-кто даже уходил из миссий, чтобы поселиться в городе. Пуэбло Лос-Анхелес населяло несколько сотен жителей, и многим из них требовались слуги и наемные работники. Чтобы помочь отцам-миссионерам как-то справиться с оттоком индейцев из миссий (ибо кто же тогда станет присматривать за скотом и виноградниками, принадлежавшими церкви, ткать одежду и делать свечи для отцов?), губернатор Калифорнии издал указ о наказании в десять ударов плетью каждому крещеному индейцу, пойманному в городе, если он покинул миссию без разрешения отцов.

Пока гость слезал с мула, Анжела размышляла, до каких пор он и его религиозные братья будут сражаться в заведомо проигранной битве. Ходили слухи, что власти Мексики собираются упразднить систему миссий, которую так лелеяли испанцы, и продать землю частным собственникам. Так куда же деваться индейцам? Большинство жито в миссиях с самого рождения и не имело ни малейшего представления о другом образе жизни. Хотя Анжела была вынуждена признать, что не совсем понимала индейцев. Они были просто фигурками, сливавшимися с ландшафтом, — мужчины в сомбреро, женщины в длинных юбках и шалях. И тем не менее происходили жестокие стычки между калифорнийцами и индейцами в борьбе за участки земли. Недавно напали на ранчо в Сан-Диего, дочерей похитили, и больше их никто не видел; вспыхнуло восстание индейцев чумаш в Санта-Барбаре, а племя темекула разграбило Сан-Бернардино.

По тому, как падре всматривался в лицо каждого индейца, она догадалась, что он искал какого-то конкретного человека.

Прикрыв глаза от солнца, она пробежалась взглядом по садам, где мужчины пололи сорняки и распыляли удобрения, по загонам для скота, маслобойне и амбарам с зерном, дубильне и прачечной — везде кипела работа. Подойдя к прессу для оливок, она стала наблюдать за стариком, который терпеливо подгонял ослика, чтобы тот шел по кругу. Большой камень давил оливки, превращая их в кашицу и масло. Сутулый и седовласый человек был ей незнаком. И когда он вышел из тени на солнечный свет, она сразу обратила внимание на индейские черты его лица.

Прежде чем Анжела придумала что сказать, старик поднял голову и заметил падре. Сперва он замер. А потом — бросился бежать.

Священник подобрал свою робу, под которой оказались голые ноги в сандалиях, и пустился в погоню, крича мужчине, чтобы тот остановился. И в мгновение ока набежала толпа из рабочих, членов семьи и гостей — посмотреть, отчего вдруг святой отец так расшумелся.

Анжела первой подоспела к ним, священник загнал индейца в угол у прачечной. Старик упал на колени и в отчаянии протягивал руки к падре.

— Пожалуйста, отец! — запыхавшись, сказала Анжела. — Не наказывайте его.

— Этот человек — крещеный христианин, сеньора. Его место в миссии. — Падре смягчился. — Они как дети, сеньора, и их нужно наставлять на путь истинный. Воспитывая своих сыновей и дочерей, разве вы не наказывали их, если в том была необходимость?

— Но, отец, он стар и напуган.

Она отпрянула, когда старик с безумным видом начал дергать ее за юбку, умоляя о помощи на смеси испанского и родного языков. Он явно был в ужасе.

— Отец, возможно, его следует отпустить обратно в деревню.

Священник печально покачал головой.

— Когда семья Сепульведа получила земли Сан-Висенте и Санта-Моники, они расчистили ее под пастбище. Этого человека нашли бродившим среди руин заброшенной деревни неподалеку от подножия гор. Он был наг, сеньора, и страдал от голода. Его привезли к нам, чтобы мы накормили его, одели и обратили в Христову веру.

Анжела смотрела на священника и думала: он — хороший человек.

Потом она посмотрела на старика и подумала: он всего-навсего хочет быть свободным.

Анжела решила, что попытается спасти индейца. Если она попросит падре, чтобы он разрешил старику остаться здесь, он согласится. В конце концов, она жена Хуана Наварро.

Но в следующий момент она увидела приближавшегося к ним разгневанного Наварро. Он уже оценил ситуацию. Велев падре забирать своего индейца, Наварро, рявкнув, разогнал остальных зрителей. Когда через секунду под арочным сводом они остались вдвоем, Наварро грубо схватил Анжелу за руку и тихо произнес:

— Я принимаю решения на этом ранчо, а не ты. Ты унизила меня.

Бесшумно пробираясь через двор, Марина кралась вдоль каменных стен, глядя под ноги и стараясь не споткнуться о кочку или оставленные на земле инструменты. В лунном свете чернела длинная тень от ее стройной фигуры. Она боялась даже подумать о том, какое наказание ожидает ее, если отец прознает об этой ночной вылазке. Но сейчас Марине изменил рассудок, ею управляло сердце, заставившее ее выйти из дома в столь поздний час, молодое тело трепетало от любви, разум затуманивали мысли о завтрашней вечерней церемонии и комнате для новобрачных.

Она обогнула бойню, где днем свежевали скот. Ночью здесь не было такого ужасного запаха, и мухи спали. Единственным свидетельством кровавых дневных дел оставались тюки выдубленных шкур — «янки долларов», — ожидавшие отправки на торговые суда. За помещением салотопки стояли огромные железные котлы, где жир убитых волов переплавлялся и хранился в виде сала в больших кожаных мешках, готовый для торговли с иностранными кораблями. Марина проскользнула в сарай салотопки, где с потолка и стен свисали ряды тонких длинных свечек. В центре сарая находилась несуразная свечкочерпалка, ее деревянные рукоятки были обмотаны веревками и покрыты слоем сала разной толщины. Сейчас хитроумное устройство стояло неподвижно и тихо, но днем его скрип не умолкал ни на минуту: повинуясь рукоятке, которую вращал индеец, оно поворачивалось и зачерпывало, снова поворачивалось и зачерпывало, изготавливая за один проход около сотни свечей.

Марине показалось забавным, что в помещении с таким количеством свечек совсем темно.

— Ты здесь? — прошептала она во тьму. — Ты пришел, любовь моя?

Каблуки стукнули по полу. Мгновением позже зажглась спичка, и вслед за тем сарай озарил мягкий свет фонаря.

Перед ней стоял американец, Дэниел Гудсайд. Секунду Марина не могла сдвинуться с места, зачарованная одним лишь его обликом — бледный свет окружал ореолом белокурые волосы, глаза синели, словно полуденное небо, губы приоткрыты, точно от изумления. И вот уже она бросилась в его объятия, целуя, отчаянно прижимаясь к нему и не желая отпускать.

Ей не забыть того дня, три месяца назад, когда, отправившись на прогулку верхом, на окраине ранчо она повстречала незнакомца, который сидел на стуле, зарисовывая что-то в большой альбом. Его куртка была аккуратно сложена на траве, рубашка сверкала белизной на солнце, а широкие поля соломенной шляпы скрывали лицо, пока он не повернулся, заслышав цокот копыт, и тогда медленно встал и снял шляпу с головы, явив взору волосы цвета созревшей пшеницы и васильковые глаза. А его борода! Она выглядела, как лоскуток овечьей шерсти с завитками, была коротко подстрижена и обрамляла скрытую улыбку. Галстук был развязан, открывая загорелое горло, а ткань бриджей плотно облегала сильные мускулистые ноги. Он был прекрасен, точно юный бог!

Незнакомец поприветствовал ее на испанском! Марина всегда думала, что янки разговаривают только по-английски. С какой легкостью он говорил на ее языке, и почти без акцента! Нет, не божество — чародей, маг! Волшебная тишина накрыла их в одно безмолвное мгновение. Летний ветерок трепал его солнечные волосы, и Марина почувствовала, как сердце выросло, заняв все место у нее в груди, словно ипомея, открывшая свои лепестки утренней заре. И тогда незнакомец сказал:

— Простите, что так пристально смотрю на вас, сеньорита, но когда я приехал в вашу деревню Ангелов, то никак не мог понять, в честь каких же ангелов ее назвали. Теперь я знаю.

И вот сейчас она крепко обнимала любимого, вдыхая его запах, ощущая на себе сильные руки, прижавшись ухом к его груди и слыша его глубокий голос.

— Что же нам делать? — спросил Дэниел.

Марина ощутила, как всхлип подкатил к горлу и застыл, мешая ей дышать. Три месяца она радовалась и страдала, мучилась от сомнений и мечтала. Она думала, что любит Пабло, а потом повстречала Дэниела. Но она была обещана Пабло, и чуда, о котором она молила каждую ночь, чтобы ее освободили от этого обещания, не произошло. А теперь Дэниел покидал ее, уплывая с завтрашним приливом.

— Я умру, — прошептала она на его груди. — Я не могу жить без тебя.

— Я тоже, дорогая Марина, — сказал он, поглаживая ее волосы и любуясь ангелом в своих руках. — Я был призван Всевышним нести Его слово в чужие земли, и мне понадобятся твои сила и доброта, чтобы направлять меня на этом трудном пути. До встречи с тобой я был охвачен страхом. Я смотрел на море, и душа моя дрожала при мысли, что я окажусь в руках варваров. А потом ты, добрая и нежная душа, появилась в моей жизни и успокоила меня. Ты ежедневно напоминала мне о милости Божьей и о том, что Он всегда с нами. Я вижу дни тяжелых испытаний впереди и боюсь, что без тебя мне не справиться с ними.

Три чудесных месяца они вместе создавали мечту, гуляя под руку вдоль болот, где их никто не видел. Дэниел рассказывал о дальних странах, и Марина грезила о них. Он говорил, какое чудо света хотел бы показать ей, и Марина верила ему. Некоторое время они прожили в мире фантазии. Но от реальности нельзя укрыться, так же как и от неизбежной свадьбы с Киньонесом. И вот настал последний день, и фантазия обратилась в прах.

Марина ждала, затаив дыхание. Она знала, что сейчас последует — запретные слова, до сих пор невысказанные, но теперь Дэниел произнесет их.

— Сбеги со мной, — сказал он. — Стань моей женой.

Любовь накрыла ее, словно океанская волна, но вместе с ней нахлынули боль, страх и печаль. Ничего не хотела она так сильно, как стать женой Дэниела и путешествовать с ним по всему миру. Но она знала, какую цену придется заплатить за такой эгоистичный поступок.

Марина отстранилась, не желая покидать теплоту его рук, просто понимая, что ей нужно отодвинуться от него, пусть и совсем чуть-чуть, чтобы ответить.

— Я не могу уехать с тобой, Дэниел. Мой отец — гордый и злой человек. Его ярость будет беспощадна, если я ослушаюсь его и обесчещу семью.

— Но ты будешь далеко от него, Марина.

— Я боюсь не за себя. Он накажет маму за мое неповиновение. Он накажет ее жестоко, и на всю оставшуюся жизнь. Как я смогу быть счастлива с тобой, Дэниел, зная об этом?

Он взял ее лицо в ладони и прошептал:

— Любовь так загадочна — нет чтобы спросить разрешения, прежде чем поселиться в наших сердцах.

Он снова поцеловал ее, еще сильнее, и тело девушки затрепетало в ответ.

— Боже, — произнес он хрипло, зная, что они подошли к опасной грани. Все будет так просто. Здесь на полу лежала солома. Никто и не узнает.

— Я не могу, — шепнул он ей на ухо. — Не хочу, чтобы у нас это произошло так. Если мы не можем стать мужем и женой, то тогда мне хватит лишь твоего поцелуя.

Они снова обнялись и услышали в ночи скорбный рев медведя гризли из загона и звон цепей, когда зверь пытался освободиться.

Марина тихо плакала, потом сделала шаг назад, оторвавшись от Дэниела и глядя на него в последний раз.

— Мне надо идти. Отец застанет.

Но он взял ее за плечи и страстно произнес:

— Завтра до полуночи я буду в доме у Франциско Маркеса, но потом с приливом уплыву. Молюсь всем сердцем и душой, любовь моя, что ты найдешь в себе силы прийти ко мне. Но если я не получу от тебя весточки, то приму это как знак Божий, что нам не суждено быть вместе. И если ты выйдешь замуж за Киньонеса, то я пожелаю тебе долгой и счастливой жизни с ним. Я никогда не забуду тебя и никогда не смогу полюбить другую так же, как люблю тебя, моя дорогая, обожаемая Марина.

— Мама, скорее сюда! Что-то случилось с Мариной. Мне кажется, у нее опять приступ!

Карлотте не пришлось повторять. Анжела вылетела с кухни, где слуги разливали вино для гостей. До начала свадебной церемонии оставался ровно час.

Войдя в комнату Марины, она увидела свою дочь, лежащую ничком на кровати и воющую во весь голос. Она даже не надела подвенечного платья! Выпроводив всех вон, включая Карлотту, Анжела приподняла дочь за плечи и нежно спросила:

— Тебе плохо, дочка? Может, принести настойку опия?

— Я не заболела, мама! Я несчастна!

Анжела вытерла слезы с лица Марины.

— Этот день должен быть самым счастливым в твоей жизни. Как ты можешь плакать? Расскажи мне, в чем дело, детка.

Марина бросилась на грудь матери и выплеснула в словах все свои страдания. Анжела с изумлением слушала ее историю. Марина влюблена в американца? Но когда они успели влюбиться друг в друга?

— Марина, — произнесла она строго, усадив дочь и смотря ей в глаза, чтобы понять, обманывает она ее или нет. — Скажи мне честно, ты была с ним наедине?

Марина кивнула.

— Во время сиесты, когда все спали.

— Ты была одна с американцем?

— Но он джентльмен, мама! Мы лишь вели беседу. И какую прекрасную беседу! — Слова так быстро полетели с ее губ, что Анжела лишилась дара речи. — Дэниел не торговец, он исследователь. Путешествует по свету, посещает диковинные земли и видит невероятные чудеса. Он рисует их, мама, увековечивает на бумаге. Он рассказал мне о стране, где жители ездят на больших животных с горбами на спине, и о земле, где люди живут в домах, сделанных из снега.

— Какой вздор, Марина!

— О, нет, мама! Это не сказочные места, они настоящие. И я хочу повидать их. О, как я жажду побывать в Китае, Индии и Бостоне. Я мечтаю пить чай и кофе, носить накидку и тюрбан, танцевать у костра и кататься по снегу на санях. Мы с тобой видели снег только издалека, мама, на горных вершинах. А Дэниел ходил по нему, он в нем даже спал.

Дрожащими руками Марина сжала ладони матери.

— Дэниел описывал мне здания настолько высокие, что они теряются в облаках, церкви размером с город и дворцы с сотнями комнат. Он ходил по дорогам, которым более двух тысяч лет, мама, а еще есть река Нил, где стоят гигантские каменные львы, построенные мистическими существами в начале времен.

Анжела не понимала и половины из того, о чем лепетала ее дочь, но слова не имели значения. Больше всего ее поразил свет в глазах Марины, сияние молодости и оптимизма, жажда знаний и приключений. Свет, которого Анжела никогда не видела ни в своих глазах в зеркале, ни в глазах остальных своих детей.

И затем до нее дошла жестокая правда: американец хочет забрать Марину с собой!

— Да что такого есть в этих других землях, чего нет у нас здесь?

— Мама, разве когда ты смотришь на горизонт, тебе не хочется узнать, что находится за ним?

Внезапно Анжела разозлилась на Гудсайда за то, что он забил голову ее дочери всякой чепухой.

— За горизонтом ничего нет. Есть только этот мир, наш мир. Дальше — чужая земля, а не наша. Здесь место, которому принадлежат наши сердца и души.

— Твоя душа, мама, а не моя.

Слова Марины больно ударили ее, и она подумала: «Неужели я одна слышу поэзию в шепоте ветра, когда он треплет листья деревьев? Неужели только мое сердце откликается на зов краснохвостого ястреба в небе? Неужели я одна не боюсь землетрясений, представляя себе, что это просто старый великан ворочается в своей постели?»

— Ты только взгляни, мама! — Марина упала на колени и вытащила коробку из-под кровати. Она достала из нее большие листы тяжелой бумаги, на которых Анжела увидела красочные картины.

— Это акварельные краски, мама. Посмотри, какую красоту создает Дэниел.

Анжела была очарована. Американцу удалось передать в своих рисунках не только облик Калифорнии, но и ощущения, разлитые в воздухе. Переходя от одной картины к другой, она вдыхала жар лета, слышала жужжание насекомых, чувствовала сухой воздух. Он нарисовал пару перепелов, склонивших хохолки друг к другу. И спокойную синеву Тихого океана с белыми парусами на горизонте. Чудесные картины, думала она, сотворенные сердцем, полным любви.

— Дэниел говорит, что солнечный свет в Калифорнии совершенно особенный, как нигде в мире. Говорит, что он ярче и чище, а цвета его, словно живые. Мой Дэниел — художник, — тихо добавила Марина.

Анжела удивленно посмотрела на нее. «Мой» Дэниел? Слыша, как на улице музыканты настраивают инструменты и раздаются голоса, приветствующие подъезжающих гостей, Анжела почувствовала приближение ужасной беды.

— А о Пабло ты подумала? Он славный парень. Тебе будет хорошо вместе с ним.

Она услышала панические нотки в своем голосе и заметила, как тревожно заколотилось сердце. Если только Наварро узнает…

Марина склонила голову.

— Да, мама, конечно. Я выйду за Пабло.

— Выйдешь? После всего, что тут наговорила?

Марина посмотрела на нее полными слез глазами.

— Я выйду за Пабло, раз обещала. Я не обесчещу тебя, мама.

— Но… ты будешь несчастна.

Марина понурила голову.

— Мое сердце навсегда принадлежит Дэниелу. Но Пабло хороший человек, и я постараюсь стать ему хорошей женой.

Анжела рассматривала склоненную голову своей дочери и поражалась тому, что эта красивая, сильная духом девушка была их с Наварро ребенком.

— Тогда ты должна одеться, пока никто ничего не заподозрил.

Внезапно на память Анжеле пришли события давно минувших дней — она вспомнила, как ее мать паковала вещи для поездки в Испанию. Как же ее подкосило то, что они не смогли уехать! Теперь, обдумывая это, Анжела поняла, что путешествие было спланировано вовсе не для выгоды доньи Луизы. В то время, будучи шестнадцатилетней девочкой, живущей в своем собственном мире, Анжела полагала, что мать хотела отправиться в плавание только ради себя. Но разве она не говорила: «Я желаю для тебя большего?» И как донья Луиза сникла потом, словно душа ее съежилась, подобно пламени свечи, угасающему постепенно, пока вовсе не исчезнет.

И вот сейчас, потрясенная, Анжела осознала, что мать вовсе не собиралась возвращаться из Испании. Но, бросая мужа, она нарушала законы Божии и человеческие. Ее могли отлучить от церкви, и это стало бы ужасным ударом для такой религиозной женщины, как донья Луиза. Возможно, ее даже посадили бы в тюрьму. «Она делала это ради меня».

И вдруг всплыло еще одно воспоминание: Наварро насмехается над выбранным Анжелой именем для их младенца.

— Марина? Ты хочешь назвать нашу дочь в честь эскадры кораблей[15]?

Однако для Анжелы имя Марина означало нечто большее — оно навевало воспоминания об океанских просторах, о подводных существах, плавающих на свободе. И какая же была ирония в том, что Марина влюбилась в капитана корабля! Возможно, тот сон был пророческим.

Она все смотрела на опущенную голову дочери, на ее поникшие плечи. Само смирение! Именно так выглядел старый индеец, когда его уводил за собой падре. А через открытые ставни, помимо музыки и смеха, до Анжелы доносились крики медведя гризли, который не разрешал приводить его сюда и жалостливо ревел в своем загоне, просясь на волю.

— Этот Дэниел, — проговорила она, чувствуя, что сердце разрывается пополам, — он протестант?

Марина подняла голову, ее глаза снова засияли.

— Он хороший и благочестивый человек, мама. Он хочет нести слово Божие людям, которые никогда не слышали об Иисусе Христе. Но… — Она нахмурилась. — Зачем ты спрашиваешь об этом?

Анжела прислушивалась к звукам застолья, проникавшим через открытые ставни, ощущала теплый вечер, благоуханный и сладкий, и знала, что все последующие годы будет помнить каждую мельчайшую деталь этого момента: неверную ноту, взятую музыкантами, треск фейерверка, громкий смех отца Пабло и блики свечей на небольшой картине с изображением святой Терезы.

— Тебе нельзя идти в город, — наконец произнесла она. — Надо договориться о встрече с Дэниелом в другом месте.

Марина озадаченно посмотрела на нее.

— О чем ты говоришь?

— Где Дэниел Гудсайд? Ты можешь связаться с ним, прежде чем он уплывет?

— Я не поеду, — решительно сказала Марина, хотя слезы катились из ее глаз, а из горла вырвался всхлип.

Анжела взяла ее за плечи.

— Дитя, тебе достался редкий и прекрасный дар. Мало кто из нас находит такую любовь в своей жизни, и ты не должна упускать ее.

Анжела подозревала, что страстные чувства могли тлеть и в глубине ее собственного сердца, но ей не довелось встретить мужчину, который превратил бы их в яркий огонь, и, скорее всего, уже никогда не доведется. Но Марина имела право познать глубокую и пылкую любовь.

Девушка отвела взгляд.

— Я не пойду, — тихо сказала она.

— Но почему? Ты же будешь страдать, если позволишь Дэниелу уехать.

Марина повернулась к ней, и Анжела увидела страх и печаль в глазах дочери.

— В чем дело, дитя? Что ты скрываешь от меня?

— Я не могу бросить тебя, мама.

Анжела недоуменно посмотрела на нее.

— Отец, — пояснила Марина. — Я не могу оставить тебя с ним одну.

Анжела всплеснула руками.

— О чем ты, дочь?

— Мама, я знаю. Про тебя и отца. Как он обращается с тобой.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь!

Внезапно Анжела почувствовала, как боль разрывает ее тело на части. Боже, так не должно быть. Пусть мой секрет останется для них тайной навсегда!

Но в глазах дочери она увидела ужасную правду. Марине было известно об издевательствах Наварро. Возможно, и другим тоже. Внезапный стыд и унижение от осознания этого факта заставили Анжелу схватиться за живот и отвернуться.

— Мама, — Марина протянула к ней руки.

Наконец Анжела повернулась к дочери, бледная, с гордо поднятой головой, глаза заперли в себе боль — сколько раз за минувшие годы ей уже приходилось скрывать свои истинные чувства.

— Тем более ты должна уехать, — сказала она, сдерживая слезы. — Страдания, которые я познала со дня свадьбы с твоим отцом, станут в тысячи раз больнее, если ты останешься. Я смогу жить дальше, только если буду знать, что ты уехала с человеком, которого любишь.

Марина упала в объятия матери, и обе они тихо заплакали, хотя стены были толщиной в три фута и никто бы их не услышал. Они проливали слезы и прижимались друг к другу, потому как знали, что это было в последний раз. Потом Анжела отстранилась и спросила:

— Ты можешь передать послание Дэниелу, чтобы он встретил тебя где-нибудь?

— Он в доме Франциско Маркеса. Сказал, что будет ждать весточки от меня, но только до полуночи, потом его корабль отплывает.

Анжела кивнула.

— Тогда мы должны действовать быстро, у нас мало времени.

Она подошла к двери, ведущей под колоннаду, и выглянула на улицу. Как она и надеялась, Карлотта ждала там, нервно расхаживая из стороны в сторону. Жестом пригласив дочь войти, Анжела закрыла дверь и вкратце рассказала ей о том, что произошло.

— Пресвятая Дева Мария! — прошептала Карлотта, глядя на младшую сестру с изумлением и восхищением.

— Я хочу, чтобы ты нашла человека, который доставит послание в дом Франциско Маркеса.

Анжела подошла к небольшому письменному столу и достала из него лист бумаги.

— Необходимо успеть до полуночи. — Она сложила и запечатала письмо, потом отдала его Карлотте. — Кому мы можем довериться?

Захваченная романтикой и интригой момента, Карлотта сказала с взволнованной улыбкой.

— Конечно же, моему мужу Жаку! Д'Арси первым вызовется отвезти письмо запретному любовнику и никогда не раскроет нашу тайну!

— Тогда поспеши и постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Когда Д'Арси уедет, скажи всем, что у Марины разболелась голова и церемонию придется отложить.

Карлотта ушла, и Анжела вернулась к письменному столу.

— Я знаю одну пещеру, где вы с Дэниелом сможете встретиться.

Она быстро набросала план на другом листе бумаги.

— Пещера в каньоне, там ты найдешь наваленные камни с этими символами.

Она передала листок Марине.

Девушка в изумлении посмотрела на него.

— Откуда тебе известно об этом месте, мама?

— Я убежала туда много лет назад, когда тоже была испугана. И… я думаю, еще раньше, хотя и не помню точно. Боюсь, я не могу дать тебе денег, но ты должна взять с собой вот эту вещь. — Она опустила руку в карман платья. — Твоя бабушка, да хранит Господь ее душу, отдала мне его в день своей смерти. Она сказала, что это особенный талисман, приносящий удачу.

Анжела замолчала. Той ночью, перед смертью, донья Луиза говорила странные вещи. Она раскаивалась и сожалела, но Анжела никак не могла понять, о чем именно. Было ли это каким-либо образом связано со странными снами, которые преследовали Анжелу всю жизнь — о пещере с загадочными рисунками и одичавшем человеке, спустившемся с гор и застреленном из мушкета? Происходили ли эти события на самом деле или были просто фантазиями ребенка, историями, которые она когда-то слышала?

Она вложила камень-дух в руки Марины и проговорила:

— Ступай. Там ты будешь в безопасности, пока Дэниел не присоединится к тебе.

Они быстро обнялись и утерли слезы, но, когда Марина завязывала свою накидку и хотела уже взять перчатки, дверь распахнулась. На пороге, точно разгневанный бог, стоял Наварро.

— В чем дело? Карлотта сказала Д'Арси, что Марине нездоровится.

И тут он увидел накидку и дорожную сумку.

— Вы совсем спятили? — прогремел он.

— Она не выйдет замуж за Киньонеса, — сказала Анжела.

— Заткнись, женщина! С тобой я разберусь позже. — Он повернулся к Марине. — Надевай подвенечное платье.

— Я не могу, папа.

— Господи, а я-то думал, что хорошо воспитал тебя!

— Ты не воспитывал ее, — сказала Анжела. — Это я воспитала ее. И я говорю, что она может уйти.

Он молниеносно вскинул кулак, Анжела даже не успела увернуться, и ударил ее с такой силой, что она пролетела почти через всю комнату. Затем он протянул руку к Марине.

Пока Анжела с трудом поднималась на ноги, мотая головой, чтобы прийти в себя, взгляд ее случайно выхватил швейные ножницы, лежавшие на туалетном столике. Анжела действовала без промедления. Ножницы оказались в ее руке, взметнулись высоко над головой и в следующий момент глубоко вонзились в спину Наварро.

Он взревел, как медведь гризли, медленно обернулся и взглянул на Анжелу с искренним удивлением. Потом грохнулся, приземлившись лицом об пол, и затих.

Какое-то мгновение обе женщины смотрели на него, затем Марина упала на колени и приложила ладонь к шее отца. Она подняла на мать большие испуганные глаза.

— Он мертв, — прошептала она.

Присев рядом с ней, Анжела молча обыскала карманы Наварро, достала из них пригоршню монет и бросила в сумку Марины. Потом, сунув ее в руки дочери, приказала:

— Ступай! Скорее. Будь осторожна и никому не попадайся на глаза. Когда Киньонес узнает, его семья погонится за тобой.

— Но, мама…

Анжела подтащила дочь к двери, выходившей во внутренний двор, откуда Марина могла сбежать незамеченной.

— Иди и спрячься, чтобы они не нашли тебя.

Со слезами на глазах она добавила:

— Тебе нельзя возвращаться домой, ибо, ступив на эту дорогу, ты должна пройти по ней до конца. Твои братья, и возможно Киньонесы, скажут, что ты обесчестила наши семьи. Но я говорю, что хуже всего обесчестить собственное сердце. Когда окажешься в безопасности, дочь моя, напиши Карлотте в Мексику, и она найдет способ передать мне твое письмо. Но о вашем местонахождении никто не должен знать по крайней мере очень долгое время. Иди же. Ступай с Богом и моей любовью.

Марина задержалась, увидев, как мать придвинула кресло к телу Наварро.

— А что будешь делать ты?

— Я останусь здесь, пока не буду уверена, что ты спасена, — ответила Анжела. Уселась в кресло, сложила руки на коленях и приготовилась ждать.

Марина мчалась, будто ветер, путь ей освещала полная луна, сердце стучало в унисон с копытами лошади. Девушка отчаянно молилась, чтобы Дэниел получил весточку и пришел за ней.

Ее отец лежал мертвым на полу! И мама сидела рядом, мрачно ожидая своей участи.

Проскакав всю Камино Виехо, она последовала указаниям матери, пока не нашла небольшой каньон и скрытую за валунами пещеру. Дожидаясь Дэниела, она сидела в пещере у выхода в островке белого лунного света и пересчитывала деньги на коленях. Монеты из карманов отца: песо, реалы и один американский цент. Пальцы дрожали от страха, сердце замирало. Холодный ветер дул в каньоне и залетал в пещеру, словно ледяное дыхание призрака.

Было уже поздно, и страхи терзали Марину все сильнее. Сколько прошло времени? Добрался ли Д'Арси до дома Маркеса? Или ему помешали?

Вдруг снаружи раздался цокот копыт. Лошадь поднималась по камням.

Марина затаилась.

Всадник спешился.

Она вскочила, быстро побросав монеты обратно в сумку, одна из них упала на землю вместе с камнем-духом.

— Дэниел! — позвала она. — Это ты?