Танцующий лепесток хайтана

К слову, как позже рассказал Хуайцзуй, Мо Жань неким непостижимым образом был лично знаком с одним из спонсоров и уже успел договориться о переносе смотра на следующую неделю. Сам юноша на этот момент куда-то отлучился, что вызвало в Ваньнине смесь облегчения и бессильной злости на себя самого и собственную глупость.

Мо Жань… от одной лишь мысли о нем Ваньнину хотелось исчезнуть с лица земли.

Все-таки то, что Вэйюй отсутствовал, было по-своему неплохо. Без него прогон было не начать — но Чу на этот момент было плевать. Он пил свой сладкий до отвращения кофе (удивительно, что, оказывается, сахара могло быть слишком много даже на его вкус) и хмуро озирался по сторонам, готовый взглядом превратить в соляной столп любого, кто бы в этот момент сунулся к нему.

— Балетмейстер Чу? — неуверенно окликнул его Ши Мэй, очевидно, предпочтя не замечать мрачную ауру, нависшую над мужчиной подобно грозовой туче.

— Что? — Ваньнин смерил Ши Минцзина пристальным взглядом.

Он чувствовал себя раздраженным, но не был уверен, что именно так сильно его сейчас выводит из себя: необходимость с кем-то общаться в принципе, или же все-таки он сам.

Отвращение к себе в этот день достигало невиданных доселе высот.

— Я хотел спросить… — Ши Мэй замялся, отводя глаза.

— Так спрашивай, — перебил его Ваньнин грубо, и тут же прикусил язык. Срываться на Ши Минцзине, который был воплощением чувства такта, было во всех отношениях неправильно.

— Вчера вечером… Прошу прощения, что вынужден был оставить Вас. Вы... нормально добрались домой? — поинтересовался он осторожно.

— Да, — Чу скрестил руки на груди. — Мне было по пути с Вэйюем… — он все еще тщательно скрывал тот факт, что они с Мо Жанем жили под одной крышей, а потому не мог сказать ничего сверх этого.

Ши Минцзин кивнул, а затем его взгляд неожиданно остановился на запястьях Ваньнина, на которых, как мужчина заметил только теперь, отчетливо виднелись синяки и следы укусов. Он поспешно натянул рукава кашемирового свитера пониже, запоздало осознавая, что выглядело это все совсем уж некрасиво.

— Балетмейстер Чу… , — немного помолчав, продолжил Ши Минцзин. — Я знаком с А-Жанем очень давно. Пообещайте мне, что будете осторожны, общаясь с ним. Он...

Внезапно он достал телефон и быстро что-то напечатал в мессенджере — в следующую секунду телефон Ваньнина пискнул, оповещая о новом сообщении.

— Ши Мэй, я понятия не имею, о чем ты подумал, — балетмейстер холодно уставился перед собой. — Но, мне кажется, вчера ты неправильно понял происходящее.

— Хорошо, если все так... Простите… — Ши Минцзин как-то особенно жалко кивнул, а затем удалился.

Ваньнин тихо выдохнул. Не хватало еще сплетен и домыслов за его спиной — как будто мало того, что он и так совершенно растоптан.

Открыв мессенджер он намеренно проигнорировал несколько сообщений от Вэйюя — читать их было откровенно страшно. Он понятия не имел, что юноша мог написать ему, но подозревал, что ничего хорошего там не будет.

В диалогах он почти сразу нашел Ши Мэя — тот прислал ему какую-то старую ссылку на популярный новостной ресурс. В заголовке материала значилось, что это интервью с неким Жун Цзю.

«Новости… серьезно, Ши Минцзин?! По-твоему, мне совсем нечем заняться?..»

Он раздраженно спрятал телефон в карман, не собираясь читать этот бред.

А затем внезапно волоски на его шее наэлектризовались от некого предчувствия. В следующую секунду в поле его видимости появился сияющий улыбкой Мо Жань. Его нос украшал пластырь-бабочка, а по подбородку и скуле тянулись несколько агрессивного вида царапин.

«Бл*ть…»

Юйхэн ругался редко, однако в этот момент в голове у него не было ни единой цензурной мысли. Выбросив стакан с недопитым кофе в урну, он развернулся одним движением на сто восемьдесят градусов и направился в сторону Хуайцзуя.

Последним, что он хотел сейчас видеть, было лицо Мо Жаня, при одном лишь взгляде на которое в воспоминаниях во всех красках представали абсолютно бесстыдные сцены. Он даже думать не хотел о том, что еще могло между ними произойти, если бы настойка не свалила его с ног.

Все, что оставалось — спасаться бегством, изображая, словно все было в полном в порядке...

Однако, если бы он все-таки в какой-то момент набрался смелости взглянуть на Вэйюя, он бы увидел, как ослепительная улыбка медленно сползает с красивого лица юноши, сменяясь непроницаемым выражением под стать его собственному.

К счастью, ни о чем не подозревающий Хуайцзуй тут же взял балетмейстера Чу в оборот, засыпав организационными вопросами. Привычная рабочая атмосфера действовала на растрепанную нервную систему успокаивающе, и вскоре Чу перестал думать о чем-либо кроме постановки.

«Просто не смотри в его сторону, и все будет как раньше,» — убеждал он себя. И, по сути, был прав.

Прогонка двигалась медленно, но все же разрозненные сцены теперь уже начинали складываться в полноценное повествование. Ваньнин, который к этому моменту успел немного расслабиться, оттанцевав несколько партий и просмотрев совместно с Хуайцзуем еще больше, вдруг вспомнил, что им с Мо Жанем предстоит еще одна сцена, которую они репетировали всего раз — и то, в основном, урывками и по отдельности. Даже находиться с юношей в одном пространстве на данный момент ему было тревожно и неловко — что уж говорить о сыром материале, и ситуации, когда на них будут смотреть буквально все присутствующие? И, все же, сделать это было необходимо — как необходимо достать занозу несмотря на боль.

Мо Жань же, похоже, совсем не беспокоился об этом и, забравшись на сидения в зрительном зале, по своему обыкновению, прохлаждался. Ши Минцзин, к слову, тоже вился где-то неподалеку, время от времени перекидываясь с юношей ничего не значащими фразами и полуулыбками.

Чу ничего не оставалось, кроме как самостоятельно подойти к Вэйюю за пять минут до выступления и сухо поинтересоваться:

— Ты готов?

Он отлично понимал, что с утра даже не поздоровался с Мо Жанем. Даже для него это было уж как-то слишком грубо. Но пересилить себя он попросту не мог — а Мо Жань все это время больше не предпринимал попыток приблизиться к нему. За что Чу был ему премного благодарен.

— Ваньнин! Балетмейстер Чу! — юноша, лишь заслышав его, тут же искристо улыбнулся, а затем похлопал по месту рядом с собой. — Отдохни хоть немного! Отсюда, кстати, все отлично видно...

— Через пять минут мы должны уже быть на сцене, — Чу взглянул на Мо Жаня лишь мельком, а затем развернулся и зашагал в сторону кулис, демонстрируя прямую, словно бамбук, осанку.

В голове вдруг совсем некстати всплыло воспоминание о том, как еще вчера вечером, до настойки, Мо Жань сказал ему о своей симпатии. Это беспечное «ты мне нравишься» вылетело как-то уж совсем не к месту и все еще продолжало висеть между ними подобно неясной угрозе.

Ваньнин нахмурился, а затем потер лоб, пытаясь отогнать назойливое воспоминание, от которого почему-то становилось невыразимо плохо.

«Нравиться» можно было по-разному, но он не был слепым, и видел, что тот же Ши Минцзин заставлял Вэйюя взахлеб смеяться своим шуткам. Между этими двоими отчетливо чувствовалась легкость общения, в то время как с ним... Мо Жань все время был в напряжении, хоть и не показывал этого.

И, черт побери, Ваньнин прекрасно понимал, отчего — терпеть под одной крышей такого человека, как он, было наверняка задачей не из легких.

Ко всему прочему, Вэйюй словно был помешан на желании угодить ему всеми мыслимыми и немыслимыми способами, готовя для него завтраки, постоянно интересуясь его самочувствием. Все это напоминало отношение к сломанной игрушке, к больному ребенку или бездомному животному с переломанными лапами.

Было ли это жалостью?..

Ваньнин не знал. После того, что произошло вчера, он уже не был ни в чем уверен.

Он тут же оборвал себя на этой опасной мысли. Да что с ним было не так?! С чего он вдруг начал желать чего-то большего, как если бы был достоин?!..

«Идиот!..»

Чу мельком снова покосился в сторону Вэйюя, который в этот момент наконец встал с места и стал разминаться.

Словно почувствовав на себе взгляд Ваньнина, тот тут же поднял голову, и его глаза буквально впились в лицо мужчины.

— …... — безмолвный контакт продлился буквально долю секунды.

Ваньнин тихо прокашлялся, отворачиваясь. Изображать безразличие он умел как никто.

Безразличие было безопасным островом, на котором он успешно укрывался всю свою жизнь от окружающих его людей. Если Мо Жань смотрел на него так, потому что переживал, что он надумает лишнего после вчерашнего инцидента, у него для юноши были отличные новости: он не собирался строить каких-либо иллюзий. Что произошло, то произошло. Это было… странно, но это было, пожалуй, всё, на что такой человек, как Чу Ваньнин, мог рассчитывать в своей жизни.

Через пять минут сцена погрузилась в темноту, как если бы помещение внезапно накрыло волной, за которой следовала непроглядная бездна. В воздухе зазвенела единственная протяжная нота — а за ней последовал мягкий перелив тоскливой трели циня.

В следующее мгновение одинокая вспышка вспорола черноту, открывая сцену, от которой у любого пошли бы мурашки по коже: в ярко-алом пятне света, расплывающемся неясными контурами подобно кровавому цветку, в неестественной позе застыл бледный силуэт.

Ваньнин.

Казалось, тонкие серебристые струноподобные нити присоединены к его рукам и ногам, сковывая движения — и все же он двинулся, крутанувшись на месте, словно в безмолвной мольбе.

В тот же миг на сцене возник еще один темный силуэт, который до этого все время находился в тени. Их тени сплелись в единое целое, но при этом танцовщик в светлом продолжал оставаться в основном фокусе, двигаясь одновременно и плавно, следуя за бесконечно печальной мелодией, и в то же время немного дергано — как будто что-то в нем оказалось внезапно надломлено.

Темный силуэт все это время продолжал скользить на периферии света и тени, вторя за видимым партнером каждое па, словно жуткий гротеск или тень, явившаяся из чьих-то кошмаров. Серебряные нити парили в воздухе подобно тонким струнам, но ни одна из них не могла коснуться его.

Мелодия вдруг стала тревожной и рваной, а кроваво-алые цветы теперь проецировались на обе фигуры, которые замерли на месте — и лишь серебристые вспышки струн наполняли пространство между ними подобно гигантской паутине, распростершейся над сценой бледными узорами сплетений.

Танцовщик в белом в резком прыжке-баллоне завис в воздухе, и в следующее мгновение струны окутали его неровным сиянием — лишь для того, чтобы в следующий миг он рухнул вниз, и кровавый цветок зловещим пентаклем расползся вокруг него, охватывая алыми лепестками все вокруг.

Темная фигура в это же мгновение оказалась в центре серебристых паутинок, которые теперь излучали багровое сияние.

Вэйюй.

Все это время он оставался неуловимым, но теперь перешел в наступление. Он скользнул к распростертому телу, а затем одним рывком дернул за одну из паутин — и бледная фигура тут же изящно приподнялась, как если бы неведомая сила управляла ею — а затем исполнила мягкий арабеск. Багряные цветы скользили по тонким рукам и бледному лицу. Сцена одновременно напоминала старинную шкатулку и театр марионеток — но кто был чьей марионеткой в этом танце?..

В следующую секунду последовал еще один «рывок» — и на этот раз танцовщик в белом оказался лицом к лицу с «тенью», а музыкальные переливы стали еще более тревожными. Теперь в них звенело нечто зловещее, как если бы струны вот-вот готовы были разорваться от напряжения.

Пара на сцене буквально сплелась в поединке яростных движений, которые попадали в такт незаметно сменившему гуцинь пульсирующему биту.

Каждое па, каждый толчок или поворот имел свое зеркальное отражение, как будто серебряные нити действительно их связывали в единое целое.

Головокружительные поддержки сменялись почти грубыми дисгармоничными элевациями, обрывающимися, когда струны снова взмывали вверх и опутывали белоснежную фигуру подобно сияющей сети, вспыхивающей алым.

Темная фигура в такие мгновения подхватывала танцовщика в падении, и пространство на мгновение застилала тьма. Лишь короткие алые проблески высвечивали два силуэта, сплетенные воедино серебряной паутиной.

Сцена была пронизана будоражащей темной чувственностью.

Когда же музыка наконец затихла, в огненно-красном отблеске лотоса были лишь двое: фигура в белом застыла в глубоком дропе, изогнув поясницу под невообразимым углом и соприкасаясь затылком с полом.

Темная фигура же склонялась к своему партнеру, как если бы стремилась поглотить его. Все серебристые струны были разом оборваны…

***

...Ваньнин медленно открыл глаза, и тут же дернулся, потому что осознал, что Мо Жань так и продолжает склоняться к нему, а его лицо все еще находится в нескольких миллиметрах от его собственного.

Казалось, их дыхание смешивается в один горячий поток, а тела могут вот-вот вплавиться друг в друга.

Взгляд Вэйюя все это время не отрывался от глаз Чу, а мягкие губы вдруг растянулись в дразнящей, немного хищной усмешке:

— А я ведь говорил, что сцена в павильоне Алого лотоса с наложницей Фэй —особенная...

«Точно. Он все еще в образе. Черт с ним!..»

Чу усилием воли заставил себя расслабиться и глубоко вдохнуть… Он вдруг особенно остро осознал, что, несмотря на то, что музыка стихла, в зале как-то до странного тихо — ни привычних перешептываний, ни комментариев Хуайцзуя.

Повернув голову, он наконец понял, что абсолютно все присутствующие, побросав свои прежние дела, откровенно пялятся на них с Мо Жанем.

Ситуация с каждой секундой становилась все хуже.

Даже Хуайцзуй, казалось, забыл, что собирался говорить, и только продолжал смотреть на Ваньнина с очень странным выражением лица.

— Мне нужно подняться, — выдавил из себя Чу, переводя взгляд снова на Вэйюя. — Ты не мог бы… — он не был уверен, что именно Мо Жань должен был сделать, а потому не договорил.

Отстраниться?

Перестать так агрессивно склоняться к нему?..

Прекратить пожирать его глазами?..

Во время их танца Ваньнину удалось полностью отключить восприятие. Он позволил себе перевоплотиться в предписанную ему роль — насколько ему позволяло воображение. Но теперь, когда он вернулся к своим чувствам, ощущать Мо Жаня так близко к себе, чувствовать его дыхание на своей шее, оказаться под его пронзительным взглядом — было выше его физических возможностей...

Вместо того, чтобы отстраниться, Вэйюй внезапно обвил Ваньнина за талию и одним резким рывком притянул к себе, принимая вертикальное положение. В это же мгновение Чу ощутил, как неистово колотится его собственное сердце, и как напряжено его дыхание.

— Что... ты творишь?! — прошипел он, задыхаясь, и тут же с силой толкнул Вэйюя в грудь, заставляя ослабить хватку.

— Вживаюсь в роль, — усмехнулся Мо Жань, а затем легко разжал руки, отступая. — Балетмейстеру Чу, должно быть, многое известно об искусстве переживания?

Ваньнин замер, поджимая губы. Мо Жань был прав — он слишком резко реагировал на произошедшее. В конце концов, действия юноши сейчас мало отличались от той же поддержки в танце — так почему он так всполошился?..

Очевидно же, что Мо Вэйюй был в образе.

Впрочем, Чу прекрасно знал ответ на свой вопрос: он ведь накручивал себя все утро — а теперь его нервное напряжение выливалось наружу, и он ничего не мог с этим поделать.

Между тем, Мо Жань идеально исполнял роль Императора Тасянь-Цзюня. Его мастерство, казалось, росло с каждым днем. Только благодаря его максимальной вовлеченности они и смогли совместно реализовать все эти технически сложные трюки, которые Ваньнин лично придумал только на прошлой неделе.

Более того, слова Мо Жаня об искусстве переживания были более чем корректными и находились в рамках рабочих отношений. Проблема заключалась только в восприятии самого Чу: сначала он надумал лишнего, а теперь шарахался от Вэйюя как от чумного...

Ему не стоило так дергаться. Ему вообще не стоило бы давать Вэйюю понять, что он чувствует к нему нечто большее, чем должен.

— Юйхэн!!! — вырвал Хуайцзуй балетмейстера Чу из тревожных мыслей. — Это было… что, черт возьми, ЭТО было?!

— Этот танец поставили мы с Мо Вэйюем, — спокойно ответил Ваньнин, наконец обретая подобие внутреннего спокойствия.

Теперь он вновь обрел былую уверенность, и даже его голос звучал тихо и в то же время одновременно отстраненно. Нотки паники окончательно исчезли, как если бы их и не было.

— Это было… это было лучшее, что случалось с моими глазами за последние годы! — Хуайцзуй неожиданно перевел взгляд на Вэйюя. — Молодой человек, я видел Вас в сольном танце, но в дуэте с Юйхэном… это нечто! — он продолжал сыпать восхищенными возгласами, но Ваньнин был намного сильнее обеспокоен тем, что все остальные танцовщики продолжали молча пялиться на него.

Особенно тревожило то, какое выражение лица было у Ши Минцзина: юноша выглядел так, словно увидел нечто, потрясшее его до глубин души. В следующую секунду он просто встал и вышел.

«Все-таки между ним и Мо Жанем что-то есть,» — мысленно заключил Ваньнин, отводя взгляд и рассеянно глядя себе под ноги.

Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым, а головная боль, не тревожившая его с самого утра, снова вонзилась в виски.

В этот же момент по стечению обстоятельств в кармане завибрировал телефон. Как выяснилось, ему звонили из полиции чтобы сообщить, что его дом больше не опечатан, и он может вернуться к себе в любое время.

Как нельзя кстати.

Он понятия не имел, что стал бы делать, если бы ему пришлось возвращаться снова в квартиру Мо Жаня этим вечером.

— Это был мой последний танец на сегодня, — прервал все еще рассыпающегося в восторгах Хуайцзуя Ваньнин, чувствуя, что находится на переделе своих возможностей. — Я с утра не ел, и хотел бы уйти пораньше. Ты сможешь закончить прогон без меня?

В этот момент взгляд Мо Жаня, который продолжал слоняться без дела неподалеку, снова застыл на Чу в немом вопросе. Похоже, он все прекрасно расслышал.

— В каком смысле ты не ел с утра? Уже ведь вечер... — брови Хуайцзуя поползли вверх. — Что с тобой приключилось, Юйхэн? Не то, чтобы это отразилось на твоих навыках, но ты опоздал на пару часов, а теперь говоришь, что…

— Ничего особенного, — отмахнулся Чу, натянуто улыбаясь. — Просто немного заболел. Если никто не против, я пойду.

— Конечно, Юйхэн, — Хуайцзуй поспешно закивал головой, провожая мужчину растерянным взглядом.

Замешкавшись лишь на пару секунд, Мо Жань поспешил следом за Чу, но тот шел так быстро, что догнать его было не так-то просто.

— Ваньнин! Ваньнин, стой! — Чу ускорил шаг и теперь едва не бежал. Он и сам не знал, почему даже на секунду не задумался о том, чтобы хоть как-то объясниться с Вэйюем. Он просто не мог. Не смог бы смотреть в глаза этому юноше и лгать о том, что все в порядке.

Он был НЕ в порядке!

Ему жизненно важно было вернуть себе хотя бы некое подобие внутреннего спокойствия. Перегореть. Перетерпеть. Переболеть.

Судорожно сжимая в руках телефон, он вылетел на улицу и сел в первое подвернувшееся такси.

Чертов Вэйюй действительно бежал за ним, и ему пришлось поторопить водителя чтобы тот ехал поскорее...

Ваньнин обхватил голову руками, съежившись на заднем сидении. Его телефон снова завибрировал — и на этот раз ему не нужно было угадывать, кто ему звонил. Трясущиеся деревенеющие пальцы едва слушались его, но кое-как ему все-таки удалось включить режим полета.

Комментарий к Часть 19 Есть мнение, что описания танцев длинные, но... знаете, что я скажу?

Я люблю описывать. Сорян.

Я тут к тому же недавно краем уха слышала новость, что Чу Ваньнин в дораме (привет, цензура) будет придворным гуцинистом. Как после этого обойтись без сцены со струнами гуциня?..

Да, я тут еще собрала плейлист под который все это пишу уже пару недель. Кому интересно, welcome, но, пожалуй, предупрежу, что вкусы у меня специфические:

https://open.spotify.com/playlist/4Bja380LNn50YZGk6czP9Q?si=200b99354f8c45b1

Всем спасибо, кто ждал. И вообще спасибо, что читаете этот поток сознания — я в последнее время пишу на одном вдохновении, но зато заметьте, как быстро идет дело! ^^

====== Часть 20 ======

Дом встречал Чу пустыми темными комнатами и беспорядком. Было просто удивительно, как в таком скупом на детали, минималистичном интерьере мог в принципе образовываться подобный бардак — даже когда там никто не жил?.. Вздохнув, Ваньнин решил оставить свет выключенным чтобы не видеть окружающего хаоса, и, стянув обувь, в полной темноте прошлепал в спальню.

Он не ел с прошлого дня, но аппетита так и не прибавилось. И, даже если бы он захотел поесть, в холодильнике вряд ли нашлись бы хоть какие-нибудь продукты, учитывая, что он отсутствовал несколько недель, и все это время для него готовил Мо Жань...

Стоило ему только вспомнить о юноше, как все внутри в очередной раз будто оборвалось.

Нет, он не хотел сейчас думать о Вэйюе.

Не стал бы даже мысленно отмечать, как неуютно сейчас стало находиться в холодном пространстве, которое и домом-то можно назвать с трудом.

Не собирался вспоминать о том, как вечерами юноша любил вытянуться на диване всего в каких-то метрах от его постели, позволяя время от времени бросать на себя взгляды, от которых невольно под кожей разгорался пожар...

Перед глазами все еще стояли эти мягкие, ребяческие улыбки, и бесхитростное лицо, от красоты которого перехватывало дыхание.

Чу знал, что больше не должен об этом вспоминать, что сделает этим себе только хуже… вот только воспоминания сами врывались в его сознание подобно острым иглам.

И остановить их было невозможно.

Это напоминало желание расцарапать лишь недавно начавшую затягиваться рану: ты понимаешь, что не должен этого делать, но руки сами тянутся — и останавливаешься лишь когда уже понял, что натворил.

«Ну, хватит!»

Ваньнина уже начинало порядком трясти. Сознательно он тут же начал мысленно проговаривать тригонометрические формулы, и дышать на мгновение стало легче.

Но лишь на мгновение.

Лежа на спине на застеленной кровати он продолжал фокусироваться на бессмысленном повторении основных тождеств — просто потому что ему нужно было забить свою голову хоть чем-нибудь кроме Вэйюя. Сердце болезненно сжималось в груди, стоило только остановиться или на секунду запнуться.

«Основное тождество через тангенс и косинус...»

Ваньнин закрыл лицо руками, пытаясь выровнять сбивающееся дыхание.

Он не мог вспомнить, сколько ни старался, когда вообще плакал в последний раз, но сейчас почему-то балансировал на грани истерики. Из горла вырывались сиплые сухие всхлипы, от которых слова вязли во рту. Забавно, но глаза по-прежнему оставались сухими.

Видимо, формулы работали.

«Косинус тройного угла…»

Всего-то нужно было продолжать концентрироваться на чем-то отвлеченном. Это ведь так просто! Но его разум сейчас напоминал зыбучие пески: стоит лишь сделать неосторожный шаг в сторону — и провалишься в бездну.

«Эмоции не могут длиться дольше двадцати секунд. Все остальное — самовнушение. Реакция лимбической системы мозга», — вспомнил он слова Сюэ Чженъюна.

«Котангенс двойного угла…»

«Тебе всего лишь одиноко, Чу. Но ведь пару недель назад ты жил один…»

«Произведение синусов…»

Ваньнин зло отер лицо краем покрывала, отчаянно пытаясь избавиться от ослепивших на мгновение слез, которые все-таки начали течь по лицу, а затем зашелся в приступе удушающего нервного кашля.

Он действительно довел себя до того, что начал по-настоящему задыхаться.

Пальцы в темноте нашарили баллончик ингалятора.

Когда он успел снова подпустить Мо Жаня так близко? О чем он вообще думал, когда решился оставаться с ним под одной крышей так долго? Это ведь был Мо Жань… его бывший ученик, из-за которого Чу уже был однажды в шаге от собственной гибели.

Шесть лет назад, после того, как Вэйюй ушел, он не понимал, как собирается дальше жить. День за днем он чувствовал, словно что-то внутри него медленно умирает. Ломается. Гаснет. И эта боль едва не свела его с ума.

Он винил себя в том, что прогнал Мо Жаня — единственного человека, к которому ему всегда хотелось тянуться. Ради которого он все еще хотел жить, несмотря на всю грязь и тьму своего прошлого. Ради которого он готов был попытаться немного открыться…

Понимал, что Мо Жань никогда не обратит на него внимания — да и как он мог думать иначе? Между ними тогда была разница в возрасте, статус ученика и учителя — но даже это ни в какое сравнение не шло с тем, что Чу попросту не подходил для каких-либо отношений.

Был слишком сломлен чтобы даже быть другом.

Все, что он тогда мог — лишь молча наблюдать за Мо Жанем, и радоваться, когда свет его улыбки хоть иногда распространялся на него. Греться в тепле случайно брошенных теплых слов подобно тому, как тусклым осенним днем цветок на последнем дыхании пытается уловить хоть каплю солнца… так бессмысленно, ведь зима все равно неотвратима. Так глупо.

Чу Ваньнин тогда был невероятно глуп.

Его воспоминания все еще отдавались агонией даже спустя столько лет. И, вот, он снова совершает все ту же ошибку: позволяет себе приблизиться к Мо Жаню, понимая, что это все не ровен час как должно закончиться.

«Идиот…»

Ваньнин сжался в постели, стараясь выровнять дыхание. Во рту все еще стоял солено-горький лекарственный привкус. С каким-то злым отчаянием он подумал, что, возможно, стоило бы дать себе задохнуться — и тогда его страданиям бы пришел конец.

«Синус двойного угла…»

Он позволил себе полюбить Мо Жаня тогда, шесть лет назад, понимая, что никогда не сможет быть рядом. И он полюбил его снова… или просто никогда на самом деле так и не переставал любить?

Но ведь он никогда не искал взаимности — даже подумать об этом не смел. Ему было достаточно того, что любит он сам. Тихо. Не прося ничего взамен. Скрывая истинные чувства так тщательно, что даже ему самому порой казалось, что их просто не существует.

Сторонясь, потому что не выдержал бы, если бы оказалось разбито не только его сердце, но и гордость. Если бы Мо Жань узнал правду...

Держать дистанцию с ним казалось единственным безопасным решением чтобы уберечь хотя бы остатки собственного достоинства. Оставить себе те крохи, которые все еще были в нем по какой-то случайности нетронутыми.

Но чертов Мо Жань… казалось, он ничего не понимает. Не видит, как больно Ваньнину от любых попыток сблизиться.

Продолжает попытки лезть Чу в душу.

Говорит, что хочет стать ему другом. Легкомысленно бросает, что Ваньнин ему «нравится»... Ведет себя так, словно это всё какая-то забавная игра, чередуя жалость и распущенность. Неужели Чу недостаточно ясно дал ему понять, что не нуждается ни в том, ни в другом? Что для него равнозначно неприемлемы любые проявления эмоций — потому что сам он слишком хрупок чтобы вынести нечто подобное?..

Еще вчера он был слишком сбит с толку, чтобы осознать мотивы такого поведения Мо Жаня, но сейчас… находясь в одиночестве собственной спальни, в полной депривации от любых источников света и звука, задыхаясь от рыданий и приступов кашля, он мыслил как никогда ясно.

И все, чему он позволил вчера случиться, что посчитал ни к чему не обязывающим желанием Вэйюя развлечься, сегодня выглядело особенно мерзко.

А хуже всего было то, что он готов был позволить себе той ночью быть с Вэйюем — растоптав все свои принципы и убеждения, свое отвращение от самой мысли о том, что должно было между ними произойти. И ему было все равно, что Мо Жань на самом деле не испытывает к нему и толики того, что чувствует он сам. Он все равно хотел этого. Сопротивлялся — но далеко не так, как мог бы, и настойка здесь была ни при чем. Она была лишь маслом, подлитым в уже давно полыхающий костер.

То, насколько сильно он едва не ошибся, решив, что может один раз позволить себе слабость, стало очевидно только сегодня: Мо Жань вел себя с ним странно всю репетицию. Былого жалостливого тепла, доводившего до оскомины, и все же тайно наполняющего сердце Ваньнина сладостью, попросту не осталось.

Зато появился настойчивый, тяжелый взгляд. Как будто Вэйюй ожидал от Чу каких-то слов или реакций… или беспокоился, что Ваньнин примет все слишком близко к сердцу.

Подобное отношение выбивало землю из-под ног. Добивало остатки гордости.

И выход был из данной ситуации только один: прекратить всё прямо сейчас, пока еще не стало поздно. Уйти, пока есть такая возможность — с высоко поднятой головой, и не сметь оглядываться. Не ждать, пока Вэйюю удастся разглядеть за тщательно оберегаемой Чу ледяной маской, истину. Не позволить ему узнать правду.

Ваньнин закрыл глаза, оглушенный болью, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что он испытывал когда Мо Жань впервые исчез из его жизни.

Тогда он еще не знал, каково это: чувствовать, как о тебе заботятся — пусть и по совершенно неправильным причинам. Не понимал, каково это — быть рядом с человеком, к кому всегда так тянулась безответно душа. И, все же, тогда у него случилась затяжная депрессия, из которой его едва вытянул Сюэ Чженъюн.

Сейчас же чувство потери действительно было способно разрушить его до основания — и он понятия не имел, как собрать себя заново.

Возможно ли это?..

Ваньнин продолжал смотреть неподвижным взглядом во тьму. Он пролежал таким образом до рассвета, но ответить на последний вопрос все еще не мог… Слезы продолжали катиться по лицу, но в какой-то момент он просто перестал замечать их.

Утром ему все-таки пришлось включить телефон — для того чтобы отзвониться Хуайцзую и сказаться больным. Сил встать с кровати, и, тем более, ехать на репетицию, не было. Все, чего он хотел — продолжать неподвижно лежать, представляя, каково это: быть мертвым по-настоящему. Ничего не чувствовать. Не существовать.

Он и вправду был болен — он не солгал. Просто не стал вдаваться в подробности. К сожалению, в мире не существовало лекарства от самого себя.

Закончив разговор, он пустым взглядом следил за тем, как десятки уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях мельтешат на экране.

Всего месяц назад ему чаще всего приходили сообщения от банковского приложения и всевозможных интернет-магазинов, изредка писал Сюэ Чженъюн, и еще реже — Ши Мэй, но теперь... Казалось, люди не собирались так просто оставить его в покое.

С изумлением он обнаружил, что даже в общем чате их балетной труппы Наньгун Сы тегнул его, сбросив несколько снятых на телефон видео с репетиции.

Чу поморщился, просмотрев буквально десять секунд, и тут же закрыл чат.

Разумеется, это была запись их с Мо Вэйюем дуэта. Под ней громоздился поток весьма двусмысленных смайликов и шуточек о том, как здорово Вэйюй и Ваньнин смотрятся вместе. В основном, обсуждали это девушки — что привело балетмейстера в еще большее замешательство.

Похоже, решение временно отключить телефон было все-таки правильным. Даже сейчас в горле внезапно пересохло. И, хоть он и понимал умом, что никто ничего не мог наверняка сказать о том, что было, и чего, что важнее, не было между ним и Вэйюем, ему было отчаянно некомфортно.

Настолько, что вдруг захотелось выпить.

Кое-как добравшись до кухни, он извлек из мини-бара бутылку грушевого вина и налил себе немного, а затем залпом осушил.

«Нет, это необходимо прекращать прямо сейчас.»

Затем, пока порыв храбрости не оставил его, Чу открыл переписку с Вэйюем. Все пятьдесят-с-лишним сообщений замерцали перед глазами пестрым калейдоскопом — впрочем, почти все они сводились к взволнованным вопросам о том, где он, и когда придет домой. Мо Жань, кажется, действительно переживал о нем — и ждал его возвращения.

Последнее сообщение было отправлено еще в час ночи.

Ваньнин вздохнул. Немного помедлил, пытаясь подобрать правильные слова — такие, которые бы не выдали его внутреннего состояния. Сквозь которые бы не было заметно, как ему хр*ново.

Набрал пару строк текста, нахмурился — и тут же стер их. Руки снова начинало трясти как в лихорадке.

Почти тут же на экране высветился незнакомый номер, и Ваньнин нажал «ответить» раньше чем успел сообразить, что творит.

— Юйхэн, — раздался обеспокоенный голос Сюэ Чженъюна. — Почему ты не отвечаешь на звонки?! У тебя все в порядке?!

— Да, — Ваньнин случайно прикусил язык, и тут же поморщился от боли. — Все хорошо, просто переутомился и остался дома. А что не так?

— Где ты сейчас?! — Сюэ-старший, казалось, ничуть не успокоил ответ Чу. Он словно не слышал только что сказанного.

— У себя дома, говорю же… — Ваньнин заторможенно повертел в руках пиалу, в которой все еще оставалось немного вина на дне. К сожалению, он практически не пьянел от алкоголя — а настойка Мо Сяньлу осталась у Мо Жаня. Сейчас бы ему выпить ее да провалиться в глубокий сон — так, чтобы желательно проснуться только через пару лет, когда Вэйюй снова исчезнет с горизонтов.

— Мой племянник едва с ума не сошел от беспокойства! — Сюэ-старший явно был в настроении читать нотации. — Мы обзвонили все больницы, Юйхэн! Какого черта ты забыл у себя дома?!

— С чего мне быть не у себя дома, Сюэ Чженъюн? — парировал холодно Ваньнин. — Как только это стало возможно, я не стал утруждать твоего племянника своим присутствием. Он и так сделал для меня достаточно — и ты сам знаешь, что, чем дольше я нахожусь с ним рядом, тем опаснее для него. На днях я заберу кое-какие вещи из его квартиры — и поблагодарю его лично за проявленное гостеприимство.

Казалось, Сюэ-старшему на это было нечего ответить.

— Ты мог бы предупредить хотя бы меня о том, что вернулся к себе, — после небольшой паузы проворчал он. — Что до опасности, Юйхэн — именно потому мы с Сюэ Мэном и Мо Жанем всю ночь обзванивали больницы и полицейские участки. В конце концов, ты мой пациент уже более десяти лет! Ты… мой друг! Ты действительно поступил с нами по-свински…

— Мне кажется, или ты отрабатываешь психологические трюки, пытаясь вызвать во мне чувство вины? — процедил Ваньнин холодно, а затем, вздохнув и заставив себя немного смягчиться, продолжил. — Мне действительно жаль, что доставил вам всем хлопоты. Теперь, когда все прояснилось, я хотел бы закончить этот разговор. Я дома, и со мной все в порядке. Больше мне нечего сказать.

Он внезапно с невыразимой тоской подумал, что, возможно, ему все-таки придется спустя все эти годы сменить психоаналитика — потому что Сюэ Чженъюн был дядей Мо Вэйюя, и рассказывать ему об истинных причинах своего разбитого состояния было невозможно.

С другой стороны, найти специалиста такого же уровня было практически нереально — не говоря уже о том, чтобы пытаться открыться перед другим человеком… даже сама мысль об этом вселяла ужас.

— Почему мне не кажется, что у тебя все в порядке? — спросил вдруг Сюэ-старший когда Ваньнин уже собрался отключиться. — Как ты смотришь на то, чтобы я зашел к тебе в гости ближе к вечеру?

— Меня, возможно, не будет дома, — на ходу выдумал Чу, понимая, как абсурдно это звучит после его слов о переутомлении. Но он не мог допустить, чтобы его друг увидел его состояние — или, ненароком заглянув в его холодильник, понял, что Ваньнин снова ничего не ест на нервной почве.

— Тогда как насчет завтра утром? — не унимался Сюэ. — Я бы принес тебе кое-что полезное от госпожи Ван…

— Вообще-то у меня есть работа, — Чу растерянно уставился себе под ноги.

Он не был уверен, что готов выйти на репетицию, но мысль о бездействии была едва ли не хуже.

Лучше уж полностью погрузиться в работу чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о Мо Жане. Войти в рутину чтобы создать вокруг себя привычный вакуум.

В конце концов, даже если они с Вэйюем столкнутся лицом к лицу или снова будут репетировать совместные сцены, небеса не рухнут.

Вчера ведь на репетиции Чу отлично справился — и плевать, что потом всю ночь прорыдал, а теперь бледностью и опухшими веками напоминал злобного духа преисподней...

====== Часть 21 ======

Комментарий к Часть 21 В общем, да, экзистенциальный кризис преодолен, и история идет в нужном направлении. Приятного чтения!

К середине следующего дня балетмейстеру Чу стало предельно понятно, что выйти на репетицию было отличной идеей. Мо Жань с утра так и не приехал, а о видео их совместного танца с прогона больше никто не осмеливался даже заикнуться — немаловажную роль в этом сыграло и личное присутствие Чу Ваньнина, который выглядел так, словно был готов уничтожить на месте любого, кто об этом бы упомянул.

Поначалу, пока труппа разминалась, они с Хуайцзуем просматривали в записи сцены, которые Ваньнин пропустил — а затем Чу в очередной раз занялся перестановкой номеров. Он настолько погрузился в это дело, что даже не заметил, как к нему подошел Ши Минцзин.

— Балетмейстер, — окликнул он его, понимая, что Ваньнин сейчас бы не обратил внимание, даже случись светопреставление.

— Что случилось? — Чу так и не оторвался от планшета, из одного уха у него по-прежнему свешивался наушник. Несколько прядей темных волос неловко выбивались из пучка, свисая на бледное лицо.

— Мы с Наньгун Сы и Е Ванси собираемся заказать на обед лапшу. Не хотите с нами?

— Не хочу с вами — что? — растерянно переспросил Ваньнин, продолжая оставлять комментарии в сценарии. Казалось, он не совсем понимает суть вопроса.

— Там есть неострая лапша, и мы подумали, что Вы могли бы пообедать тоже... — Ши Мэй потупился, как если бы был отчаянно смущен своим предложением.

— Да, спасибо, — Ваньнин кивнул, так и не подняв взгляд.

Он был настолько погружен в работу, что в тишине прошло еще несколько минут. Между бровями залегла тонкая складка напряжения.

Ши Мэй так и продолжал стоять за его спиной, не решаясь продолжить разговор.

— Балетмейстер Чу, — снова окликнул он спустя некоторое время, и на этот раз подошел немного ближе к Ваньнину.

— А? — его учитель наконец оторвался от своего занятия, поднимая взгляд. Лицо Чу казалось бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги, свидетельствуя о бессоннице — но в остальном он выглядел почти нормально.

Почти.

— Мне показалось, Вы устали, а вчера сказались больным. Я мог бы помочь… — Ши Минцзин кивнул в сторону записей.

— Это лишнее, — Чу приподнял брови, бросив на Ши Мэя пристальный взгляд.

Не мог ведь он сказать ему, что намеренно собирается загружать себя работой чтобы исключить любые сторонние мысли и, тем более, раздражители?..

— Но неострую лапшу я бы поел, — добавил он спустя несколько секунд, и тут же снова вернулся к записям.

Почему-то в груди в этот момент что-то болезненно дернулось. Он не мог не вспомнить, как Мо Вэйюй собственноручно готовил для него обеды и следил за тем, чтобы он их съедал. Впрочем, он никогда не обедал ни с кем вместе — но теперь, похоже, труппа собиралась пригласить его.

Это было ново, и даже настораживало — но, возможно, это было именно то, в чем он все это время нуждался? Если бы он больше общался с коллегами и танцовщиками, не отгораживаясь привычной стеной от любого, кто решался с ним перекинуться парой слов — возможно, он не привязался бы так отчаянно к Мо Вэйюю, который стал для него за такое короткое время едва ли не единственным, кому хотелось бы довериться?..

В любом случае, если раньше он бы отказался от приглашения, сейчас идея показалась ему не такой уж пугающей: вероятно, сказалось то, что они с Ши Мэем, Наньгун Сы и Е Ванси ездили вместе на фестиваль, и эта троица даже приезжала его проведать когда он заболел.

Спустя полчаса Чу уже сидел рядом с Ши Минцзином, расположившись прямо на полу. На импровизированном «столе», роль которого выполняла бамбуковая циновка, стояли несколько дымящихся порций лапши. Всех присутствующих сковывало странное напряжение — и время от времени они поглядывали на Ваньнина, который старательно делал вид, что не замечает этих взглядов.

— Учитель, лапша совсем неострая, — внезапно выпалил Наньгун Сы. — Может, добавите немного кисло-сладкого соуса?

— Нет, благодарю, — Ваньнин рассеянно поддел палочками зеленый стебель, но так и продолжил играть с ним, не торопясь есть, как если бы был слишком погружен в свои мысли.

В их небольшой компании снова воцарилась неловкая тишина.

— А кто-нибудь знает, куда сегодня запропастился Мо Вэйюй? — поинтересовалась тихонько Е Ванси. — Без него так тихо! Ши Мэй, ты ведь общаешься с ним больше всех? До генеральной репетиции осталось меньше месяца, и у него ведь все-таки основная партия...

Ваньнин, который только что все-таки рискнул отправить в рот кусочек брокколи, тут же закашлялся, давясь, и поспешно запил еду несколькими огромными глотками воды.

«И почему любой разговор сводится в последнее время к Мо Жаню?!» — внутренне вознегодовал он.

— Я слышал, он вчера выступал в клубе, — вспомнил Наньгун Сы. — Какое-то очередное шоу, трюки без страховки…

— Это неприемлемо и глупо, — процедил Ваньнин, перебивая восхищенные рассказы своего ученика. — Никто не должен рисковать своей жизнью попусту. Тут нечему восторгаться. Я был на одном из таких выступлений вместе с Ши Минцзином, и это было отвратительно бестолково.

Тон его голоса в этот момент, казалось, мог превратить самую жаркую пустыню в Антарктиду.

— Были на таком шоу?! — воодушевился Наньгун Сы. — Но билеты ведь так трудно достать… Вот бы и мне посмотреть хоть одним глазком...

Ваньнин и Ши Мэй молча переглянулись.

— Спасибо за лапшу, — Ваньнин отставил от себя еду, к которой почти не притронулся, и поднялся на ноги. — К сожалению, мне пора идти.

Он не собирался выслушивать весь этот бред — ему хватало того, что, не ровен час, Мо Жань со своей неутолимой жаждой риска угробит себя. Абсурдным и даже диким казалось, что кто-то мог всерьез радоваться этим нелепым шоу, где парень рисковал собственной жизнью...

При мысли о том, что с юношей могло что-то случиться, и именно потому он отсутствовал сегодня на репетиции, его вдруг прошиб холодный пот.

Стараясь не думать о том, что он делает, Чу открыл сводку новостей и бегло пересмотрел заголовки: ничего необычного, никаких сведений о несчастных случаях. Короткая заметка о шоу в одном из местных клубов и несколько аматорских видео, по которым толком и не разберешь, что именно происходит.

Но на сердце все еще было неспокойно.

«Мне все-таки следовало бы написать ему, — подумал Ваньнин. — В конце концов, и повод для этого есть — я мог бы спросить, почему он отсутствует на репетиции… В этом ведь нет ничего особенного? Совершенно очевидный вопрос...»

Снова открыв чат, он поморщился, стараясь не смотреть на сообщения, отправленные ему Вэйюем день назад.

Немного поколебавшись, он все-таки сумел с пятого раза выдавить из себя единственную фразу:

«Еще один пропуск — и о роли Тасянь-Цзюня можешь забыть.»

Это было совсем не то, о чем он хотел изначально сказать Вэйюю.

И совсем не звучало как вопрос.

Перечитав отправленное сообщение дважды, Чу выдохнул, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, прочитав это, Мо Жань точно не подумает ничего лишнего.

К слову, Вэйюй прочитал это буквально в одну секунду.

«Ваньнин...»

Он отправил в ответ лишь одно слово, но этого хватило чтобы Чу тут же пожалел о решении вообще что-либо писать. Его позвоночник словно прошибло электрическим разрядом. С каким-то иррациональным ужасом он смотрел на это единственное слово, которое было его собственным именем…

«Дай мне полчаса, и я приеду. Нам нужно поговорить» — пришло от Мо Жаня новое сообщение через пару минут.

Чу Ваньнин выдохнул. Сжал пальцы на прохладной поверхности мобильного.

По крайней мере, Мо Вэйюй мог приехать на репетицию — а, значит, прошлой ночью его шоу обошлось без травм, переломов и ушибов. И, да, он все еще отвечал на сообщения Ваньнина — даже после того как балетмейстер пропал почти на сутки. Факт сам по себе довольно удивительный, но почему-то неким извращенным образом его радующий.

Балетмейстер Чу снова перечитал предыдущие взволнованные сообщения Мо Жаня — те, в которых парень спрашивал, когда Ваньнин «вернется домой», и писал о том, что ждет его.

Перед глазами снова помутнело, но несколько глубоких вдохов и выдохов помогли ему взять себя в руки. Он считал до пяти на вдохе и до восьми на выдохе, замедляясь подобно тому, как это делают в медитативных практиках. К заледенневшим на мгновение ладоням постепенно начинало возвращаться тепло. Пальцы рук снова его слушались.

«Хорошо.» — напечатал Чу Ваньнин и тут же спрятал телефон в поясной карман.

«Поговорить» могло означать что угодно: возможно, Вэйюй и сам подумывал бросить постановку. С другой стороны, разве не должен был этот факт облегчить существование Чу?

Почему же при мысли о том, что все, возможно, закончится вот так, он снова начинал сходить с ума?.. Разве это не было бы лучшим развитием событий?..

О чем еще им нужно было «поговорить», если не об этом?..

Чу Ваньнин снова пробежался глазами по их переписке: от Мо Жаня не было ни единого намека на желание обсудить произошедшее той ночью, когда он подлил балетмейстеру несколько капель снотворной настойки.

Зачем он это сделал — до сих пор оставалось только догадываться.

Интересно, жалел ли он об этом так же сильно, как сам Ваньнин?..

Мо Жань все еще отсыпался после вчерашней попойки с Сюэ Мэном и близнецами, когда Ваньнин удосужился наконец ему написать. Телефон тихо пискнул рядом с подушкой — но этого было достаточно чтобы Вэйюй мгновенно пришел в себя в надежде, что это все-таки сообщение от «потерявшегося» Чу.

Конечно, дядя Сюэ уже рассказал ему, что балетмейстер, никого не предупреждая, вернулся к себе домой — и тут же настрого запретил даже приближаться к нему.

Дословно это звучало примерно так: «Я знаю, что Чу Ваньнин не стал бы так просто сбегать, ничего не объясняя. Он не только мой друг, но и пациент — и, если я увижу, что ему стало хоть немного хуже, я тебя прикончу!..»

Мо Жань, несмотря на такое прямое предупреждение, все равно думал объявиться на пороге Ваньнина еще вчера вечером, после выступления в клубе… но что-то его останавливало. Это было некое нехорошее предчувствие, которое продолжало грызть его с того самого момента, как Ваньнин буквально сбежал от него после репетиции...

В общем, вместо того, чтобы собраться с духом и встретиться с Чу лицом к лицу он напился в хлам.

А смутное предчувствие беды его все-таки не обмануло...

«Бл*ть… Юйхэн, ты издеваешься?!!»

Он едва удержался чтобы не разбить телефон об стену в порыве злости глядя на то, что именно написал ему Ваньнин. Судя по формулировке, эта гребаная китайская капуста была твердо намерена вышвырнуть его вон как бродячего пса.

Снова.

В который, мать его, раз!!!

«Чу Ваньнин, мать твою, ты вчера сам прогулял репетицию! Растворился, исчез с лица земли, пока мы с дядей искали тебя по больницам — а теперь выбрал именно ЭТОТ предлог чтобы от меня избавиться?!»

У Мо Жаня просто не хватало словарного запаса — в голове стоял отборный мат.

Но наверняка балетмейстер уже видел, что Мо Жань все прочел, и нужно было срочно хоть что-нибудь отвечать. Разбивать телефон было все-таки неважной идеей.

Превозмогая похмелье, Мо Жань попытался выдавить из себя что-то связное. Этим «чем-то» оказалось короткое «Ваньнин…».

Вчера после репетиции и выступления в клубе, вернувшись домой, Мо Жань с трудом держал себя в руках чтобы не начать снова написывать Чу десятки сообщений на нетрезвую голову.

Он надиктовывал феерические полотна текста — и тут же удалял их, потому что не ровен час Чу Ваньнин, прочитав нечто подобное, решит не просто сбежать с репетиции и пару дней игнорировать его, но и переедет заодно в другую страну.

Неотправленные сообщения Мо Жаня пестрили десятками извинений за собственную беспросветную тупость, предложениями встретиться «прямо сейчас» и все обсудить, или, как вариант — переехать к Чу Ваньнину, потому что тому наверняка небезопасно оставаться дома одному. Он просил Ваньнина ответить хоть что-нибудь — но… тут же стирал написанное, опасаясь, что этим «что-нибудь» станут слова, которые добьют его окончательно.

Под утро его огромные текстовые простыни сократились до единственной фразы, которую он так и не отправил — и сохранил в черновиках. Нет, пока что писать нечто подобное было рано — и опрометчиво.

Чу Ваньнин был не из тех людей, кто воспринимает всерьез признания в любви, написанные по пьяни, с опечатками — в четыре утра…

Что до теперешнего состояния Мо Вэйюя, то он буквально чувствовал, как лед вот-вот проломится под его ногами, словно не ровен час он упадет куда-то в пропасть, из которой никогда больше не сможет выбраться. А во всем виноват был, разумеется, он сам — и его глупая идея опоить Ваньнина настойкой, а затем... он едва не застонал в голос, вспомнив, как Ваньнин буквально плавился под его прикосновениями, и в то же время старательно пытался дать ему отпор. Его сладостные стоны все еще звенели в ушах, а раскрасневшееся лицо и припухшие от яростных поцелуев губы продолжали будоражить воображение.

И… как если бы этого было недостаточно для того, чтобы фантазии Вэйюя снова накрыли его такой несвоевременной волной возбуждения, память юноши снова в деталях и красках воссоздала то, как Ваньнин выглядел обнаженным.

«Бл*ть!»

Мо Жань едва не приложил сам себя лицом в стену, пытаясь избавиться от наваждения и хоть немного собраться, потому что время шло, и он должен был ответить Чу Ваньнину хоть что-то.

Он снова вспомнил, что в ту самую ночь в его голове возникла идиотская идея, что Чу Ваньнин никуда не уйдет от него если их отношения перейдут на новый уровень. В конце концов, это должно было случиться, да и Ваньнин больше не дергался так сильно от прикосновений, не был напуган, не выглядел затравленным — даже наоборот…

К сожалению, Мо Жань не учел, что мужчина сбежит от него при первой же возможности. Без объяснений. Быстрее проносящейся в небе кометы…

Идея и вправду была отстойной, как оказалось впоследствии.

Мо Жань понятия не имел, что ему теперь делать, и как себя вести с балетмейстером Чу, который после той ночи только и делал, что игнорировал его.

Им действительно нужно было поговорить.

Но, по крайней мере, когда парень все-таки совладал с собой и наконец предложил ему все обсудить, Ваньнин ответил «хорошо».

Это было уже что-то.

Спустя двадцать минут Вэйюй, растрепанный и вооруженный бутылкой минералки, ворвался на репетицию. Он знал, что выглядит помято, но ему было, по правде говоря, безразлично мнение коллег — сейчас его интересовал лишь один человек, и именно к нему он направлялся.

Впрочем, к его удивлению, Чу Ваньнина нигде не было в поле зрения. На мгновение снова закралась мысль о том, что тот сбежал.

К счастью, Ши Мэй как раз был на сцене, и Мо Жань тут же подбежал к нему и, перекрикивая музыку, спросил:

— Где балетмейстер Чу?

Громкая музыка продолжала нестись из колонок, давя на виски, а глаза нещадно резало от сценического света. К горлу внезапно подкатила тошнота.

«Ну же, Ши Мэй, бл*ть, скорее соображай!..»

— В малом зале, репетирует, — Ши Минцзин странно прищурился. — А-Жань, оставь его уже наконец в покое. Он сам не свой. Твои игры зашли слишком далеко.

Он остановился и приблизился на несколько шагов к краю сцены, глядя на Вэйюя сверху вниз. Его красивое точеное лицо в этот момент было залито алыми бликами, от которых обыкновенно мягкий взгляд казался чуть ли не демоническим.

— Мои… что? — Мо Жань резко вскинул голову, меняя Ши Мэя недобрым взглядом. — Ты о чем, мать твою?!

Он так вспылил что половина труппы тут же обернулась посмотреть, что вызвало у него подобную реакцию.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — проговорил Ши Минцзин спокойно, и его тонкие изящные брови сошлись на переносице. — Ты так долго его ненавидел, трепал языком на весь мир о том, что он за человек, пытаясь очернить — а теперь собрался его одурачить… Я давно тебя знаю, Мо Жань, но это слишком даже для тебя.

— Ты... — Вэйюй мгновенно побледнел. — Какого хр*на?!!

— Я вижу, что ты пытаешься сделать, — Ши Мэй скрестил руки на груди. — Тебе придется смириться с тем, что я тебе этого не позволю. Сходи с ума как хочешь, делай со своей жизнью что угодно, можешь разбиться насмерть на своих тряпках, но не втягивай в это нашего учителя. Он не заслуживает такого.

Чувствовать такой напор от Ши Минцзина, который обыкновенно был мягок и тактичен, и всегда приходил на помощь любому, кто его о том попросит, было настоящим шоком.

Мо Жань не верил, что это происходит с ним. Кем был этот человек на сцене?..

«Это, что, действительно Ши Мэй?..»

До Вэйюя внезапно дошел смысл происходящего, и по спине прошел холодок ужаса потому что он понял, к чему все идет.

Ши Мэй… черт бы его побрал! Он специально выбрал именно этот момент чтобы срывать покровы?!

Что такого он внезапно узнал, что стал вести себя подобным образом?.. Разве он не должен был быть на стороне Мо Жаня? Разве они не были друзьями?..

Но хуже всего, пожалуй, было то, что теперь уже практически вся труппа с любопытством прислушивалась к их диалогу.

— Кто тебе, мать твою, сказал, что я его ненавижу?! — прошипел Мо Жань.

— Жун Цзю, — Ши Минцзин, казалось, и бровью не повел. С его уст сорвалось лишь одно имя — но этого было достаточно. В его обманчиво мягком, даже нежном голосе сквозило отвращение.

Мо Жань резко вдохнул, пытаясь сдержать порыв ярости. Вены на руках вздулись.

— Жун Цзю, мать его!!! Сочинил историю, которой не было! Только конченные идиоты могли ему поверить и позволить этому бреду вылиться в печать!!!

Но джинн был уже выпущен из бутылки, и теперь со стороны труппы слышались приглушенные вопросительные шепотки. Кто-то уже активно гуглил на эту тему и вполголоса пересказывал содержание «отрытого» материала:

«...Жун Цзю, парень-проститут, который попал в больницу с крайним истощением, почти полумертвым»

«...встречался за деньги с Вэйюем»

«...опасные ролевые игры “учитель-ученик”, которые включали в себя бог знает что»

«...Вэйюй вымещал на нем свою агрессию, истязал его до состояния отключки»

«...что же за учитель был у Мо Вэйюя, что он его так сильно ненавидел?»

В это же мгновение Мо Жань каким-то шестым чувством осознал, что Ваньнин тоже был где-то здесь. Он всегда был словно настроен на волну этого человека, и его присутствие всегда вызывало странное волнение.

Его охватил ужас — настолько сильный, что он не мог сдвинуться с места. Впервые он буквально оцепенел, не в состоянии даже повернуть голову.

Ши Минцзин слабо приподнял уголки губ в почти по-девичьи нежной улыбке, продолжая пристально смотреть на Вэйюя, словно бросая ему вызов.

От этой ласковой усмешки почему-то становилось особенно жутко, а любые оправдания застревали в горле.

Да и что он мог, мать его, сказать, когда его еще никто ни в чем не обвинил?!

Краем глаза он словно сквозь туман увидел, как Юйхэн с неестественно прямой спиной и полыхающим дикой яростью взглядом направляется прямо к нему… нет, все-таки, не к нему, а к сгрудившимся и жарко обсуждающим его личную жизнь танцовщикам массовки.

Мимо Мо Жаня он прошел так, словно тот вовсе был пустым местом.

— Всё сказали? — прозвучал колкий, словно острие кинжала, и в то же время тихий голос, от которого даже Мо Жань вдруг почувствовал себя неуютно.

— Балетмейстер Чу, Мо Вэйюй… — подала голос внезапно одна из танцовщиц. — Он…

— Я не спрашивал про Мо Вэйюя. Я спросил вас. Все всё СКАЗАЛИ? — Юйхэн смерил отчужденным, почти нечеловеческим взглядом растерявшуюся труппу. — Я не желаю больше слышать подобной грязи на своих репетициях. Если кто-то хоть слово скажет об этом, я лично позабочусь, чтобы вы забыли о том, что такое балетная карьера. Это, надеюсь, ЯСНО?..

Абсурдно, но музыка все еще продолжала литься из колонок, и мелодия была удивительно нежной — и абсолютно неуместной в свете только что прозвучавших угроз.

Мо Жань невольно содрогнулся когда заметил, что Чу Ваньнин каким-то абсолютно непостижимым образом вдруг оказался за его спиной. Он понял это лишь по косой тени на полу и по слабому аромату цветов яблони, разлившемуся в воздухе — потому что балетмейстер просто молча стоял и не предпринимал никаких попыток заговорить.

Посмотреть ему в лицо казалось чем-то невозможным. Он боялся того, что увидит в глазах Чу, потому что они и были той самой бездной, которая могла разрушить его душу.

Время тянулось бесконечно долго, как если бы они все сейчас находились вне горизонта событий, подвешенные в небытие.

— Мо Жань, — раздался тихий, почти неслышный голос.

Ваньнин наконец окликнул его, положив начало отсчету до катастрофы. Вэйюй внезапно почувствовал себя до странности беспечно — наверное, именно так ощущает себя человек, которого уже приговорили к смертной казни, но все еще не сказали, как именно и когда его собираются казнить.

Юноша заставил себя изобразить улыбку и плавно повернулся к Ваньнину.

Но в глазах Чу он не увидел того, что ожидал. Ни обвинений. Ни ужаса. Ни злости. Там был лишь отрешенный холод — такой, от которого невольно начинало знобить.

Ваньнин смотрел на него несколько секунд с абсолютно непроницаемым выражением лица. Это было не ново — в конце концов, именно так он выглядел практически всегда.

Можно было подумать, его ничто не могло вывести из себя или пошатнуть.

— Мо Жань, ты хотел поговорить. Я уже освободился, — тихо проговорил Ваньнин, а затем, не дожидаясь реакции, молча развернулся и направился к выходу.

Комментарий к Часть 21 Держу пари, все забыли, что Мо Жань у нас наломал дров со своей ненавистью.

Ну, так вот, этот автор ничего не забывает! XD

И всем спасибо за ожидание новой части и моральную поддержку ヾ(≧▽≦*)o

====== Часть 22 ======

...Протяжные звуки скрипки отражались от десятков зеркал, окутывая глубокой трансовой мелодией. Каждый перелив отдавался по нервам электрическими импульсами, из которых рождались призраки движений, наполняя воображение многочисленными комбинациями словно неиссякаемый горный поток.

«На этот раз позволь своему телу вести разум.»

Но сказать проще, чем осуществить.

Чу Ваньнин сам не раз ассистировал Сюэ Чженъюну в практиках танцетерапии, но был всегда слишком погружен в технику чтобы прочувствовать на себе ее благотворный эффект.

Теперь же ему было жизненно необходимо хотя бы просто попытаться пережить происходящее внутри. Попробовать выместить все, что мешает нормально функционировать, в некий рисунок движений, который бы поглотил его самого и позволил раствориться в моменте.

Хотя бы ненадолго.

Хоть отчасти заглушив пронзительную боль, разъедающую его с той самой секунды, когда он снова столкнулся с Вэйюем лицом к лицу на репетиции.

Он собирался утомить себя до изнеможения, когда буквально больше не сможет двигаться — и тогда в нем вряд ли останутся хоть какие-то силы для того, чтобы чувствовать.

Физическая нагрузка была всего лишь еще одним способом переложить «с больной головы на здоровую» — но это было единственным, что ему оставалось теперь, потому что в голове словно заезженная пластинка в сотый раз прокручивался этот чертов день.

Казалось бы, что могло пойти не так?

Ведь он уже давно все для себя решил: держать дистанцию с Мо Вэйюем, а желательно — вернуть их рабочие нейтральные отношения, в которых не останется места случайным прикосновениям, неловкой заботливости и сбивающим с толку улыбкам. И совершенно исключены любые попытки сближения.

Быть друзьями с Мо Жанем он, видимо, не смог — так что же ему оставалось теперь делать?

Да и было ли предложение дружбы Вэйюя искренним хотя бы отчасти?

Как можно быть другом того, кто тебя ненавидит?..

Он этого не знал. И у него не было друзей чтобы понять, возможно ли это.

Чу хмуро уставился на собственное неловкое отражение, бликующее в зеркалах, но его взгляд словно на мгновение ослеп, пройдя сквозь серебристую поверхность амальгамы и так и не остановившись ни на чем.

Физически он находился в хореографическом зале, но в своей памяти он все еще пытался прожить все, что случилось с ним в этот день. Осмыслить произошедшее — потому что осмысление помогает избавиться от чувств. Оно безопасно.

Сегодня он едва сумел собраться с духом чтобы выйти на репетицию. Смирился с тем, что рано или поздно столкнется с Мо Жанем — и им придется работать вместе над постановкой. Неизбежность, которой всегда суждено оставаться между ними.

Однако, далеко не впервые он скрывал свои эмоции так тщательно — да и, когда делаешь это из года в год, с каждым днем становится все проще. Надеть маску отрешенности не было для него чем-то новым или особенно сложным. Он был готов к этому так же, как другие люди готовят свежую рубашку перед выходом из дома.

Единственное, к чему он совершенно точно не подготовился, так это к тому, что личную жизнь его бывшего ученика начнут обсуждать всей труппой.

В подробностях и неприглядных деталях.

Во всей грязи и скандалах, которые только можно вообразить.

И дело было не в том, что сам он понятия не имел, о чем речь — для него не было шоком то, что Мо Жань, будучи известным, мог иметь любовников, и даже платить им за это деньги.

Его не удивил даже тот факт, что, как выяснилось, юноша питал ненависть к нему как к своему учителю, и вымещал ее на ком-то — Ваньнин, в конце концов, не был глуп или наивен чтобы не понять, о чем шла речь, даже если все, что он услышал, было обрывочными комментариями и перешептываниями.

Ненависть Вэйюя могла бы пошатнуть Ваньнина раньше, но не теперь.

Он давно уже принял для себя факт, что Мо Жань едва ли может в действительности испытывать к нему теплые чувства. С чего бы, если сам Ваньнин словно провоцировал юношу держаться от него подальше, делая все, чтобы тот исчез из его жизни?..

Проблема заключалась, скорее, в том, насколько эта ситуация до боли напоминала его собственную: ведь когда-то, много лет назад, о Чу Ваньнине только и делали, что говорили за спиной, называя «странным», «дерганным» и «нелюдимым».

Как он мог позволить себе стоять в стороне и смотреть, как его бывшего ученика смешивают с грязью?

Ваньнин невольно поморщился, потому что это воспоминание было слишком болезненным. В горле пересохло. Его память переплеталась путанными узлами, и попытка объяснить свое поведение рационально даже теперь заставляла его усомниться в собственных умственных способностях.

Он попытался защитить Мо Жаня — оградить от сплетен — прекрасно понимая, что человеком, которого юноша так сильно ненавидит, является он сам.

Это было полным провалом. Его разум отказывался давать какое-либо внятное объяснение этому дурацкому порыву. Да, он был влюблен в Мо Жаня так давно и бестолково — но разве трудно было притвориться, словно он ничего не слышит?.. Ему ведь не впервой было бы изображать непонимание.

Так почему же он не смог проигнорировать происходящее?..

Ваньнин опустился на сверкающий в последних закатных лучах паркет, обхватив голову руками.

На самом деле ответ был прост: Вэйюй и так находился в шаге от того, чтобы бросить балет и уйти из постановки — а его уход бы добил Чу окончательно.

Было ли желание видеть Мо Жаня на репетициях нормальным — если учесть, что теперь он знал, насколько сильно юноша ненавидит его?

Ваньнин не смел об этом думать.

Не теперь.

Он прикрыл глаза, погружаясь глубже в произошедшее.

...Лицо Мо Жаня, неестественно бледное, словно искусно вылепленное из воска, казалось абсолютно потерянным. Улыбка выглядела чужеродной, как если бы ее криво приклеили — и забыли расправить.

Ваньнин не знал, как долго решался заговорить, стоя словно истукан за спиной Вэйюя — но теперь, когда он позвал Мо Жаня по имени, он должен был что-то сказать.

Хоть что-нибудь.

Его спину в этот момент сверлили десятки глаз, и, вне всяких сомнений, любая его фраза будет услышана всей труппой.

Зачем он вообще подошел к Мо Жаню? Неужели не мог развернуться и уйти?

Ответа, как всегда, не было.

Единственное, в чем он был уверен — он так и стоял бы словно деревянный еще тысячу лет, но внезапно его глаза встретились со взглядом Вэйюя, и он почувствовал волну беспросветного отчаяния, обвившую шею тугой петлей так, что невозможно было выдохнуть.

Мо Вэйюй… в его взгляде Ваньнин почувствовал боль. Она походила на токсин, проникающий под кожу и медленно парализующий любую способность мыслить. На удар в солнечное сплетение, от которого вышибает дух.

Чу сам не знал, как смог под этим взглядом выдавить из себя те несколько фраз, и каким чудом его голос звучал почти ровно и бесстрастно.

«Мо Жань. Ты хотел поговорить. Я освободился...»

Ему было жизненно необходимо увести Вэйюя подальше от происходящего.

Он не знал, как это сделать — и последует ли за ним юноша, если он сейчас развернется и пойдет прочь. Понятия не имел, что ему делать теперь — но сама идея о том, чтобы взять Мо Жаня за руку, прикоснуться к нему, после всего, что только что открылось, казалась немыслимой.

Тошнотворной.

Подавляя в себе острое желание содрогнуться всем телом, Чу поджал губы и заставил себя развернуться и двинуться на выход.

«Не пойдет за мной — ну и плевать!»

Он тут же осознал, что юноша идет за ним, и неосознанно замедлил шаг, внезапно вспомнив, что всего день назад едва не бежал от Вэйюя. Теперь же ситуация повторялась — но словно в неком невероятном карикатурном отражении, где все встало с ног на голову.

Теперь он должен был заставить себя сделать вид, словно ничего необычного не произошло. В конце концов, если Вэйюй так тщательно скрывал все это время от него свою ненависть, что стоило Ваньнину подыграть, если в итоге это помогло бы им обоим разрешить эту дурацкую ситуацию?

Выйдя наконец на улицу, Чу позволил себе остановиться и растерянно осмотрелся по сторонам в поисках места, где они с Мо Жанем могли бы укрыться от посторонних.

— Балетмейстер Чу, — раздался приглушенный голос за его спиной. — То, что Вы могли услышать...

— Заткнись, — Ваньнин даже не обернулся.

Не осмелился.

Тонкая линия залегла между бровями. Его взгляд, на мгновение ослепленный ярким солнцем, выхватил отдаленную вывеску чайной, и он тут же пошел в сторону крошечного заведения, ютящегося под одной крышей с лапшичной, автомастерской и жилыми постройками.

— Ты идешь? — окликнул он через мгновение оторопевшего Мо Жаня, который так и застыл в дверях, словно был не совсем уверен, что именно ему делать.

Ваньнин никогда еще не видел этого юношу таким потерянным — ни теперь, ни шесть лет назад. Вэйюй действительно выглядел так, словно шел на погибель.

Смертельно бледный.

«Почему он так смотрит на меня?..»

Балетмейстер неосознанно поджал губы. Он не знал, о чем именно собирается говорить с Мо Жанем. Что они собирались обсуждать до того, как уродливая правда вырвалась наружу?..

— Балетмейстер Чу, если Вы не хотите, чтобы я к Вам приближался, я пойму, — неожиданно сказал Вэйюй ему в спину. — Нам не обязательно говорить о чем-либо. Я могу… просто исчезнуть из Вашей жизни.

— И где я, по-твоему, возьму второго Тасянь-Цзюня за месяц до премьеры, Мо Жань? — Чу снова остановился и, развернувшись к Мо Жаню, смерил юношу пристальным взглядом. — Для меня не новость, что ты испытываешь ко мне не самые светлые чувства. Я… думал об этом и раньше. Это не шокировало меня.

— …... — Мо Жань уставился на него, разинув рот, как если бы только что услышал нечто, что заставило его усомниться в собственном рассудке.

— Я не допущу сплетен за твоей спиной, — продолжил бесстрастно Чу Ваньнин. — Что до меня — я ведь и раньше работал с тобой на сцене. Не думаю, что теперь что-то будет отличаться.

Мо Жань внезапно как будто немного расслабился. Он карикатурно приподнял брови, а затем как-то особенно неловко усмехнулся.

— Балетмейстер Чу уже знал об этом? Как… давно?

— Это неважно, — отмахнулся Ваньнин, пытаясь выглядеть как можно более расслабленным, тогда как внутри него буквально все кричало о том, что он ступил на опасную территорию. — Между нами всегда были и будут в первую очередь рабочие отношения. Я понятия не имею, какие цели ты преследовал до этого, и, по правде говоря, мне все равно, потому что сейчас меня беспокоит только возможность срыва постановки.

— Меня не волнует то, что кто-то говорит обо мне за спиной, — вдруг бросил Мо Жань, и в его глазах сверкнула странная решимость. — Я не хотел, чтобы ты обо всем узнал именно так… Ваньнин. Послушай меня, я...

— Тебе незачем оправдываться, — балетмейстер Чу задрал подбородок так высоко, что тонкая шея обнажилась из-под слоев высокого ворота свитера. — Не трать слова понапрасну. Теперь, когда между нами все прояснилось, работать станет только легче. Все остальное не важно...

Внезапно пальцы Вэйюя обхватили его шею, и обжигающее прикосновение на мгновение лишило возможности ровно дышать.

Чу Ваньнин замолчал, оборвавшись на полуслове.

Широко распахнув глаза, он смотрел на Мо Жаня, понимая, что, возможно, допустил ужасную ошибку, решившись остаться с юношей наедине. Да, они находились посреди залитой ярким дневным светом улицы, и их мог увидеть любой случайный прохожий — но Ваньнин слишком хорошо знал, что случайные люди так редко приходят на помощь, видя подобные сцены…

— А между нами все прояснилось? — спросил Мо Жань тихо.

Он глядел на Ваньнина сверху вниз, и его темно-фиалковые глаза отчего-то внезапно превратились в два колких ледяных омута. Ваньнин никогда прежде не видел на его лице такого странного выражения — как если бы он балансировал на грани ярости.

И эта ярость совершенно не вязалась с образом морально уничтоженного человека, который Чу воспринял за чистую монету всего несколько минут назад, так опрометчиво бросившись на помощь, пытаясь убедить Вэйюя в том, что готов оградить его от неприятных разговоров и сплетен...

Он не представлял, как именно следует поступать в такой ситуации. С одной стороны, он не собирался привлекать к ним лишнее внимание — и, хотя он мог дать физический отпор Вэйюю, это неизбежно бы вызвало ненужный интерес к их персонам.

С другой стороны… Вэйюй выглядел настолько злым, что Ваньнин начинал чувствовать подступающую панику. По спине пополз неприятный холодок.

— Так что именно между нами прояснилось, Ваньнин? — повторил Мо Жань, и его пальцы неожиданно мягко принялись поглаживать горло балетмейстера.

По коже с каждым судорожным ударом сердца разливался странный томительный жар.

«Что… какого черта он делает?..»

— Убери руку, — прошипел Ваньнин.

— Где твое самосохранение, балетмейстер Чу? — прошептал неожиданно мягко Вэйюй. — Ты ведь и сам не веришь, что я способен причинить тебе вред. Разве нет?..

Ваньнин метнул в юношу ледяной взгляд, предпочитая отмолчаться.

Что, в конце концов, он должен был ответить на это?

Что он сам не понимает, почему до сих пор его не скрутило от панической атаки?..

Ладонь Мо Жаня неожиданно расслабилась, и в следующую секунду легко прошлась по щеке Чу. Прикосновение было настолько бережным, что Ваньнин едва мог поверить, что это все происходит наяву. С ним.

Он с трудом смог сдержать тихий вздох, кусая губы чтобы хоть как-то сфокусироваться — и тут же сморщился от неожиданно острой боли потому что не рассчитал силу укуса.

— Я готов остаться в постановке лишь с одним условием, Ваньнин, — ладонь Мо Жаня наконец отстранилась, а взгляд юноши продолжал неотрывно следить за выражением лица Чу. — Ты будешь моим.

— Ч… что? — Ваньнин на мгновение был оглушен. Он резко отшатнулся в сторону и едва не оказался на проезжей части, но в какой-то момент Вэйюй ухватил его за руку, удерживая на месте.

— Все просто: тебе нужна твоя постановка. Но, задумайся, Ваньнин — какой прок в этом мне? — Мо Жань прищурился. — Ты думал о том, что мне в том, что я буду выступать? Ты хоть знаешь, сколько стоит один час моего времени?..

— Ты сам дал согласие исполнять партию, — процедил Ваньнин. — Я не вынуждал тебя.

— Но я ведь все еще могу передумать, — усмехнулся Вэйюй мрачно. — До премьеры всего месяц, балетмейстер Чу. Я готов разорвать контракт и выплатить неустойку. И я тоже ни к чему никого не принуждаю...

Ваньнин не ответил на это. Лишь нахмурился еще сильнее и резким крученым движением высвободил свое запястье из хватки Мо Жаня.

Он продолжал молчать пока его холодный взгляд сверлил юношу.

— Не отвечайте так быстро, балетмейстер, — Мо Жань вздохнул, неожиданно снова вернувшись к формальному общению. — Я понимаю, что это сложно, и не хочу вас торопить. Но я хочу, чтобы вы об этом подумали.

— Можно спросить, зачем тебе это?.. — неожиданно зло бросил Ваньнин. — Чем… я заслужил такую «честь»?..

— Нет, — Мо Жань скрестил руки на груди. — Но я могу поклясться, что никогда не позволю себе причинить вам боль. Это вас успокоит?

— Нет, — Ваньнин резко мотнул головой, и в ответ на удивленный взгляд Мо Жаня, повторил. — Мне должно быть все равно, почему ты ненавидишь меня — но я задал тебе вопрос, надеясь услышать наконец правду. Я думаю, что заслуживаю ее, коль ты собираешься отыгрываться на мне за что-то, о чем я даже не подозреваю. Если ты не ответишь, у меня для тебя будет лишь один ответ — «нет». Не знаю, за кого ты меня принимаешь, но я никогда не пойду на это.

— И… чтобы ты согласился на сделку, я должен сказать, почему... ненавижу тебя? — Мо Жань, казалось, погрузился в раздумья.

— Да, — Чу Ваньнин сохранял каменное лицо, но внутри него все давно уже похолодело от ужаса.

Он и сам не понимал, как у него язык повернулся сказать нечто подобное.

И как до сих пор его не разразило прямо на месте молнией.

«Какого хр*на я наделал?!» — запоздало запаниковал он.

Хуже, чем безответно годами тосковать по человеку, который никогда не ответит тебе взаимностью, стремиться изо всех сил находиться рядом с ним, но при этом скрывать свои истинные чувства… хуже этого было трудно что-либо придумать.

Но, похоже, Чу Ваньнин «с блеском» справился даже с этой задачей.

«Еще ведь не поздно забрать свои слова назад?..»

— Я полагал, Ваньнину безразличны мои чувства, — Мо Жань растянул губы в странной улыбке. — Выходит, ошибся?..

...Чу Ваньнин физически содрогнулся, вспоминая, как в ту же секунду решил, что самое время спасаться бегством. Откровенные разговоры никогда не заканчивались в его случае чем-то хорошим.

Действительно ли он хотел знать причину, по которой Вэйюй его ненавидит настолько сильно? Так ли это было важно? И почему это было, черт возьми, так больно?

Разве не он сам совсем недавно успокаивал себя, что намеренно старался оттолкнуть Мо Жаня, и был даже некоторое время рад (подумать только!) чувству ненависти!

Ведь человек, который ненавидит тебя, вряд ли заметит твою любовь.

Ненависть была той нерушимой стеной, которая могла бы оградить сердце Ваньнина, сохранить его тайну. Она отталкивала, и она была понятной.

Но она впивалась в его сердце подобно отравленным шипам, заставляя задыхаться от боли.

Мо Жань снова перевернул все вверх дном, заставляя Чу сомневаться во всем, что он знает.

Если бы Ваньнин не знал наверняка о том, что Мо Жань его ненавидит, это выглядело бы так, словно Чу ему небезразличен…

Сидя на холодном паркетном полу посреди пустого хореографического зала, он внезапно понял, что запутался еще сильнее.

Мо Жань не ответил на его вопрос — а, значит, принял его отказ?

Но ведь Ваньнин снова сбежал, не давая Вэйюю даже шанса ответить.

Значило ли это, что Вэйюй отказывается выступать, и теперь постановка находится под угрозой?..

Балетмейстер Чу снова потер виски, чувствуя, как мысли вязнут, а тело буквально деревенеет от напряжения. Ему было трудно дышать — в который раз за этот день.

Тонкими пальцами он прикоснулся к собственной шее, как если бы пытался восстановить в памяти то, как это сделал Вэйюй. А затем замер, потому что десятки зеркал отражали теперь его бледное застывшее лицо, все еще влажное от слез, и полные ужаса глаза.

Чувство равновесия, с таким трудом сохраняемое им во время разговора с Вэйюем одной лишь силой воли, в это мгновение наконец полностью рассыпалось в прах. Боль и страх смешивались внутри в гремучий коктейль, шипели сотнями змей, сбиваясь в клубок безумия в голове.

Ему было слишком больно, чтобы это можно было выражать хоть как-то. Его собственное окаменевшее лицо тому было живым свидетельством.

Его боль не была красивой — могла ли она стать частью танца? Композицией столь же уродливой, сколь неприятны картины Мунка? Мучительной — до крика, срывающего голос, когда знаешь, что кричать ни в коем случае нельзя?

Кто сказал, что подобные чувства можно выразить посредством танца для того, чтобы справиться?

Неужели это вообще могло кому-либо помочь — или Ваньнин был настолько за гранью спасения, что все, что ему оставалось — сидеть каменным изваянием на полу, не понимая, как дышать?..

Мужчина заставил себя замедлить дыхание, вслушиваясь в мотивы скрипки, продолжающие литься безумным водопадом.

Он закрыл глаза и медленно поднялся на полупальцы, а затем замер — потому что на мгновение ему показалось, что стоит только пошевелиться, и он рассыпется на мелкие осколки, которые собрать не удастся по крупицам даже через тысячи лет.

И, все же, плавная мелодия уводила его мятущиеся мысли от истоков, заставляя отрешиться от всего внешнего и сконцентрироваться на собственных чувствах.

Существовало ли что-то вне ядовитого океана боли, разливающегося внутри?..

Чу Ваньнин скользнул в сторону, запрокинув голову, а затем позволил своим рукам взвиться в воздух. Движения были ломкими, словно хрупкие побеги, прорастающие на выжженных землях.

Затем, качнувшись в такт лейтмотиву, он склонился в глубоком дропе, позволяя телу изогнуться подобно прочной, но в то же время гибкой лозе, которая не может быть сломлена, но находится на пределе своих возможностей.

Его затылок практически касался пола, длинные волосы словно темные шелковые нити разметались в стороны, а руки в бессильной мольбе протянулись вверх — а затем, будто внезапно обретя силы, рассекли густой от струнных переливов воздух.

В следующую секунду Ваньнин выпрямился — и замер в грациозном тербушоне, напоминающем нефритовые скульптуры древних эпох. Подобно тому, как ритмичное соло скрипки мешалось с гитарным надрывом, его тело вдруг наполнились темной, пульсирующей энергией, от которой внутри будто начала медленно распрямляться прежде сжатая до предела пружина. Он сам сейчас стал похож на непрерывный поток, несущийся в последних отблесках холодного закатного солнца и тысячах алых бликов. Солнце отражалось в зеркалах, скользило хаотическим узором вокруг него подобно танцующим лепесткам — лишь для того чтобы в следующую секунду распасться золотыми искрами чистого света.

Он не останавливался ни на секунду.

Дыхание становилось ровнее с каждым движением.

Каждый удар сердца теперь сливался в одно целое с мелодией — а сам он превращался в продолжение звенящих струн, позволяя собственному телу впервые не руководствоваться велениями разума.

Отпустив себя.

Забывшись.

Переставая осознавать себя как личность.

Существуя как смешанные синкопированные переливы, струящиеся в воздухе незримыми нитями.

Музыка превратилась в его сердцевину. Стала истинным центром его микрокосма — и единственным источником энергии.

Мотивом для того, чтобы продолжать дышать.

Его тело больше не казалось скованным и ломким. Хрупкие ладони, запястья, острые углы плеч — все его существо словно вошло в точку сингулярности, которая теперь вела его в каждом движении ресниц, в каждом невесомом па. Он впервые чувствовал себя таким живым, наполненным — и в то же время опустошенным… он не хотел, чтобы это состояние прерывалось. В нем он мог бы провести всю жизнь, пока не останется больше ни капли энергии.

И лишь когда последний солнечный блик погас в зеркальном отражении подобно тлеющему огарку солнца, превращая фиолетовые сумерки в сгущающийся бархат ночи, Чу Ваньнин наконец остановился.

В голове было пугающе пусто и спокойно. Тело покрывала мелкая испарина.

Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что душившая его все это время боль внезапно отступила.

И, сколько бы он не пытался сконцентрироваться на том, что чувствует — он больше не ощущал той парализующей паники. Он снова мог спокойно дышать и мыслить.

И даже при воспоминании о Мо Жане...

Словно подслушав его мысли, тут же завибрировал отложенный в сторону мобильный.

Несколько непрочитанных сообщений от Вэйюя мелькнули на экране и тут же сиротливо скрылось в строке уведомлений.

Ваньнин помедлил прежде чем разблокировать экран. Его пальцы на секунду зависли в воздухе, который, казалось, в это мгновение наэлектризовался, как если бы не ровен час должна была разразиться гроза.

В следующее мгновение на экране отобразилось еще одно сообщение — на этот раз от неизвестного номера. Однако его содержание заставило его сердце снова пропускать удары, обрываясь куда-то в пропасть и трепыхаясь в груди подобно обезумевшей птице, пойманной в силки.

В сообщении не было прямых угроз.

Это была всего лишь одна-единственная фотография — сделанная достаточно четко чтобы Ваньнин мог понять, что автор этого кадра находится близко к объекту наблюдения.

На фото был Мо Жань.

«Какого..?»

Совершенно очевидно, юноша понятия не имел, что его кто-то фотографирует.

Чу Ваньнин невольно ощутил, как пальцы снова начинают мелко дрожать, а с таким трудом обретенное внутреннее спокойствие дает трещину. В горле пересохло.

Он продолжал пристально всматриваться в изображение, смысл которого был предельно ясен: люди Жуфэн каким-то образом выяснили единственную слабость Чу.

Мо Вэйюй был в опасности.

Преодолевая первый порыв отшвырнуть телефон от себя подальше словно мерзкую ядовитую тварь, Ваньнин тут же набрал экстренный номер офицера полиции — и в следующие несколько минут в деталях пытался объяснить сложившуюся ситуацию.

Но в итоге все, чего он добился — целый ворох неловких вопросов о том, кем приходится ему Мо Жань, и почему он считает это фото угрозой, если ему еще, по сути, никто не угрожал.

Проклиная себя за беспечность и параллельно пытаясь вразумить офицера, Ваньнин толком и не заметил, как окончательно стемнело.

Он был безумно зол на систему правоохранения, и в то же время понимал, что в произошедшем есть лишь его вина. Ведь именно сегодня он отчетливо дал понять буквально каждому, кто присутствовал на репетиции, что Вэйюй был для него намного больше чем просто партнером на сцене. И осознание этого факта тревожило теперь его куда сильнее, чем странная «подвешенная» ситуация между ним и Мо Жанем.

Стараясь не думать о том, что он собирается сделать, Ваньнин открыл чат с Вэйюем и бегло перечитал последние сообщения.

«Ваньнин, тебе не надоело сбегать?»

«Я буду ждать тебя у твоего дома. Все еще хочу поговорить с тобой...»

«Я готов объясниться. Скажи, ты где?»

«Ты решил не ночевать у себя?..»

Чу шумно выдохнул, неожиданно осознавая, что Мо Жань действительно был настолько самоуверен, что решил после всего, что между ними произошло, заявиться к нему домой без приглашения.

«Интересно, он действительно не понимает, что мне не нужны никакие объяснения? Все, что мне важно — чтобы он оставался в постановке, желательно — оставив меня в покое…»

Сейчас, после того, как танец помог Чу немного успокоиться и собраться с мыслями, Ваньнин особенно четко осознавал, насколько глупо себя повел, давая Вэйюю повод думать, что готов при определенных обстоятельствах разменять себя на согласие юноши выступать.

Это было абсурдно — и странно даже по его собственным меркам. Ведь его никто не тянул за язык, и он сам начал ставить условия. Сам буквально выкопал яму, в которую не ровен час упадет.

Кроме того, куда более сложным был другой вопрос:

«Как теперь, при сложившихся обстоятельствах, дать понять Мо Жаню, что он в опасности? Как донести до него серьезность ситуации?.. Что им обоим теперь делать?!»

Чу Ваньнин рассеянно потер виски, а затем, едва глядя на то, что набирает, кое-как написал Вэйюю:

«Я буду у себя дома через десять минут. Пожалуйста, дождись меня.»

Даже в его собственных глазах написанная фраза казалась неестественной — он не привык в общении просить. Но разве сейчас была хоть какая-то разница, каким образом заставить Вэйюя слушать?..

Не дожидаясь какого-либо ответа балетмейстер Чу тут же вызвал такси, и, буквально угрожая водителю немыслимыми расправами, потребовал ехать быстрее — плевать на ограничения скорости в черте города и его собственные страхи.

Все, что его сейчас волновало по-настоящему — опасность, грозящая Мо Вэйюю. Остальное теряло смысл.

Он старался не думать о том, что может не успеть.

Или Вэйюй не воспримет его всерьез.

Единственное, что сейчас было важно: чтобы с Мо Жанем ничего не произошло.

Комментарий к Часть 22 Моё вдохновение этой части — композиция Måneskin “Coraline”, послушать можно ниже:

https://open.spotify.com/track/7HMz8o0m7ASQ3ImFPfhWTY?si=2ee04055eae748e0

ヾ(⌐■_■)ノ♪

И, как всегда, публичная бета открыта (а автор ленивая *опа) ^^'.

А еще, если кто не заметил, у нас тут в истории поменялась обложка. Рисовала, как обычно, этот автор при помощи своих кривых лапушек и планшета. Честно, не хочу даже знать, хорошо ли это выглядит (>_<), зато название хорошо читается, да!

====== Часть 23 ======

Мо Жань уже не был уверен в том, что в действительности у него все в порядке со зрением, потому что внезапно читать от Ваньнина, игнорировавшего его столько времени, просьбу «дождаться» было чем-то из ряда вон.

Он медленно проморгался, а затем бессознательно потер внезапно похолодевшими пальцами экран, опасаясь, что все это ему привиделось. Уже час он торчал под домом балетмейстера Чу, и надежда застать Юйхэна таяла с каждой минутой. Он прекрасно понимал, какую глупость совершил, написав мужчине, что дождётся его под домом — уже позже, после часа бесплодных ожиданий, до него наконец дошло, что тот не сунется к себе теперь и под угрозой смерти.

Впрочем, как будто это была первая ошибка Мо Жаня за этот чертов день.

Казалось, ему мало того, что Ши Мэй ни с того ни с сего решил поиграть с ним в гениальные разоблачения — ему нужно было добить себя в глазах Чу шантажом настолько нелепым и безобразным, что его самого начинало воротить от себя, стоило только вспомнить все в деталях.

О чем он, спрашивается, думал, когда всерьез заявил Ваньнину, будто не собирается участвовать в постановке — а затем еще и принялся ставить условия?

Как если бы он не знал, каким человеком был Чу Ваньнин! Как если бы не видел это ледяное выражение лица, которое невозможно пробить ничем… кроме, пожалуй, такого вот совершенно идиотского шантажа...

Мо Жаню тут же захотелось приложить себя чем-то тяжелым по голове — но, откровенно говоря, в момент, когда с его языка срывался весь этот бред, он не был в состоянии и думать-то, толком не осознавая, что несет.

Все, что крутилось в его башке, сводилось к тому, что Ваньнину совершенно плевать на него. И что балетмейстер Чу в который раз решил, что есть вещи намного важнее Вэйюя.

Постановка. Мнение окружающих. Гребаный Ши Мэй...

Казалось, даже погода на улице вызывала в нем куда больше эмоций, чем его бывший ученик.

Мо Жань не мог понять, что именно он совершил такого, что Ваньнин, который еще неделю назад казался в его присутствии таким расслабленным, и который мельком дарил юноше робкие улыбки — внезапно ожесточился настолько сильно, что все, что было между ними, когда они жили под одной крышей, теперь казалось самообманом.

А было ли все это — или, может быть, Вэйюй лишь придумал тепло в глазах Ваньнина из собственного беспросветного отчаяния? Мог ли он так сильно заблуждаться? Неужели Чу Ваньнину было действительно настолько все равно?..

«Нет!!!» — он выдохнул, чувствуя, что не выдержит, если продолжит мыслить в этом направлении. Руки впервые за долгое время била мелкая дрожь.

Он знал, что пережил Ваньнин. Понимал, какие травмы продолжал нести в себе этот человек — так какого хр*на, спрашивается, он, зная все эти подробности и детали, все еще не был в состоянии принять все это как данность? Оказался не способен заставить себя любить балетмейстера той почтительной отстраненной любовью, которая наверняка устроила бы Чу?!

Впрочем, Ваньнин ведь даже на почтительность и элементарную заботу после того случая с настойкой реагировал так, словно Мо Жань оскорблял его до глубин души просто дыша с ним одним воздухом.

Что до самого Мо Жаня, он прекрасно знал, почему повел себя сегодня так безобразно. Вместо того, чтобы сделать усилие над собой и оставить Чу в покое, он словно нарочно принялся расшатывать нервы балетмейстера в надежде увидеть, что же все-таки кроется под маской безразличия. Так хищный пес, клацая пастью, пытается выгнать лису из норы… Вот только Ваньнин не был лисой. Он был котом, который, того и гляди, заберется на ближайшее дерево и будет неделями там сидеть, боясь потом спуститься. Заморит себя голодом, но так и будет цепляться за ветви и шипеть, заслышав лай.

Мо Жань потер отчего-то вдруг ставший раскаленным лоб, чувствуя, что еще немного и слетит с катушек.

Он скорее умер бы чем признался кому-либо, но то темное, уродливое чувство, которое зародилось в нем шесть лет назад, когда Ваньнин выгнал его, так никуда и не исчезло. Насквозь отравленный злобой, укоренившейся в сердце подобно цветам зла, порой Вэйюй едва мог контролировать себя. Не узнавал себя в зеркале. Не слышал, что сам же говорит...

Как можно было одновременно кого-то так сильно любить, и в то же время ненавидеть настолько, что иногда Мо Жань начинал опасаться за собственный рассудок?..

Так отчаянно он желал внимания человека, который словно нарочно всем своим видом и поведением, каждым словом воплощал равнодушие. Будь балетмейстер Чу глыбой льда — и та уже наверняка бы хоть немного оттаяла. Но Ваньнин… его раздражала забота Мо Жаня, он игнорировал любые попытки сблизиться, малейший шаг вперед неизбежно приводил к десяти шагам в прямо противоположном направлении.

Стоило Вэйюю заметить, как темные словно зимняя ночь глаза украдкой останавливаются на нем, как Ваньнин тут же отворачивался, а лицо его принимало совершенно угрожающее выражение.

Только лишь Мо Вэйюй не без изумления отмечал, как балетмейстер Чу кусает губы, а кончики его ушей заливаются нежным румянцем, как этот же человек пронзал его таким взглядом, будто собирался испытать на юноше древнюю казнь линчи.

Хуже того, Мо Жань собственными глазами видел, как бледная кожа Ваньнина расцветает пунцовыми пятнами смущения. Слышал, как сбивается дыхание, и как мужчина отчаянно пытается удержать стон, а в глазах его волнами отражаются попеременно возбуждение и гнев. Он помнил мельчайшие детали: крошечную родинку за ухом, от прикосновения к которой Ваньнин всегда вздрагивал, и то, как Юйхэн пытался дать отпор, но при этом всегда делал это вполсилы. Помнил, как сладко было запускать пальцы в тысячи спутанных шелковистых прядей волос, вдыхая тонкий аромат нежных соцветий, и целовал эту тонкую бледную шею и плечи, делая вид, словно это были лишь случайные прикосновения.

Чу Ваньнин позволял ему делать все это — и Вэйюй с каждым разом шел дальше, медленно проверяя на прочность границы дозволенного. Наивно полагая, что Ваньнин тоже ищет способ сблизиться — иначе почему не останавливал? Зачем вообще давал Мо Жаню хоть какую-то надежду?..

Чтобы в один момент отнять у него всё. Снова.

Мо Жань обхватил голову руками, чувствуя, как глаза наливаются кровью. Пытался дышать — но воздух как будто перестал насыщать кровь кислородом.

«Чу, мать твою, Ваньнин… разве не понимаешь, что стал моей навязчивой идеей? Неужели не чувствуешь, как по капле рушатся с твоей подачи стены в моей голове?!»

Эти стены Мо Жань выстроил для того, чтобы скрыть за ними собственное безумие.

Когда же это все началось? Шесть лет назад?.. Или все-таки раньше?

Вэйюй никогда не был уверен.

Возможно, впервые он почувствовал эту темную, беспросветную, тупую ярость когда был ребенком, брошенным на произвол собственным отцом. Тогда они с матерью остались без крова над головой — одни в незнакомом городе, без средств к существованию. У них не было денег даже на то чтобы купить лепешку, несколько дней оба не держали во рту ни рисинки. Мать была уже тогда больна — но он не придавал значения редким приступам удушающего кашля…

Все, о чем он думал — что у них наконец появится место, которое можно назвать домом.

Что придет кто-то, кто о них позаботится.

Но… конечно, его чаяния были напрасными.

Через какой-то месяц его матери не стало. Лихорадка, голод и жизнь на улице свели до последнего не оставляющую надежды женщину в могилу… она угасла в одно мгновение — как, бывает, резкий порыв может потушить только зажженную палочку благовоний, если пламя слишком слабое.

В одно мгновение ее глаза все еще хранили тепло улыбки, глядя на маленького мальчика, застывшего неподвижно у ее ног — а в следующую секунду эта призрачная улыбка слетела с ее лица подобно последнему опадающему лепестку.

Холодный, стекленеющий взгляд устремился в бесконечность и застыл.

Так Мо Жань впервые остался один. Брошенный неизвестным отцом сын, без средств к существованию, в промозглой дыре, без надежды на будущее. Беспризорное, никем не любимое дитя, глядящее на окружающий мир с все возрастающим презрением.

Он старался не вспоминать, как выживал все эти месяцы, и что ему довелось пережить. Всякий раз пытался отбросить болезненные осколки памяти подальше потому что знал, что, стоит им впиться в его сознание — и боль заберет последние крупицы человечности.

После того, как Сюэ Чженъюн подобрал его и усыновил, он продолжал еще несколько лет видеть кошмары о пережитом: пожар в одном из притонов, куда он иногда приходил переночевать в непогоду.

Иногда ему казалось, что он даже видит спички в собственных руках — но никогда не мог вспомнить, действительно ли сам учинил поджог?.. Сколько он себя помнил, он мечтал, чтобы это чертово место сгорело дотла.

Но мог ли он и вправду исполниться ненавистью настолько, что в какой-то момент попросту утратил контроль?..

Очевидно, кто-то верил, что так оно и было.

После пожара Мо Жань попал в колонию для несовершеннолетних преступников. Именно там Сюэ-старший работал психологом — и, по иронии, проникся к брошенному никому не нужному ребенку жалостью, потому что в итоге спустя полгода решился привести его к себе домой...

...Мо Жань опустил глаза на собственные руки.

Сколько раз он просыпался посреди ночи в доме Сюэ Чженъюна и задыхался от запаха гари, который, казалось, накрепко въелся в его кожу?

Сколько раз он крал нож из столовых приборов на кухне у госпожи Ван и прятал его у себя в вещах, опасаясь, что ночью на него нападут чтобы отобрать еду?..

Пару лет он продолжал жить в аду, балансируя на грани паранойи. Все время в страхе, что причинит вред людям, которые взяли его в свою семью. Сюэ Мэн, госпожа Ван, дядя Сюэ… все они стали для него первыми людьми, которым было не всё равно.

И все-таки он боялся, что к тому времени уже утратил человечность.

Что пересек точку невозврата и теперь никогда не сможет вернуться к нормальной жизни.

Он несколько раз пробовал сбегать, и старался проводить дома как можно меньше времени. Стремился утомлять себя физическими нагрузками чтобы увериться, что ночью усталость возьмет свое и у него больше не останется сил видеть кошмары.

Так он и начал заниматься балетом — поначалу безуспешно, потому что его тело, казалось, просто не создано для танца. Движения давались с трудом, а деревенеющие конечности едва слушались, не поддаваясь никакой растяжке.

Вэйюй прикрыл глаза, вспоминая тот день, когда ужасные сны, преследовавшие его столько времени, наконец прекратились.

День, когда он впервые повстречал Чу Ваньнина.

Наблюдая тайком за изысканным танцем подростка в белоснежных одеяниях, он, нескладный неумеха, полный бездарь, вопреки логике, почему-то совсем не чувствовал зависти. Все, что он мог — наблюдать за тем, как в сумерках пустого балетного класса стройный силуэт исполняет грациозные па, практически не касаясь пола, будто скользя по воздуху.

Тьма, все это время наполнявшая его разум болезненными видениями, на мгновение отступила — он больше не возвращался мысленно в ночь смерти матери, не видел перед собой пылающее зарево пожара, не чувствовал во рту тошнотворный привкус пепла.

Он как будто вовсе перестал быть собой — не способный оторвать взгляд от хрупких, наполненных таинством движений, тонких рук, высоко поднятого в воздух подбородка и длинных, темных, словно бархат, волос, которые не были собраны в строгий пучок и просто свободно плескались дикими волнами.

Чу Ваньнин… тогда он первый заговорил с Мо Жанем. Сам предложил ему свою помощь.

Если бы не это, Вэйюй никогда бы не осмелился к нему приблизиться. Юноша в белом слишком уж напоминал небожителя, и даже разговаривать с ним было немного страшно.

Казалось, не ровен час и этот темный, словно бездонный омут, взгляд, вопьется в самую душу, обнажая правду о Мо Жане. Все его прошлое — о котором он сам предпочитал не помнить…

«Чу Ваньнин, какого дьявола ты тогда появился в моей жизни?.. Почему позволил приблизиться к тебе — почему не остановил меня еще тогда?!..»

Но Мо Жань на самом деле уже знал ответ на этот вопрос.

Ваньнин в то время уже был глубоко травмирован — едва ли не сильнее самого Мо Жаня. Даже тогда, много лет назад, он никогда не подпускал своего маленького ученика к себе, удерживая дистанцию.

То, что Чу заговорил с ним первым, действительно было единственной ошибкой, которую совершил Юйхэн по отношению к нему.

«Сам не зная, ты взял в ученики чудовище…»

Его Чу Ваньнин… он был требователен к Мо Жаню, подчеркнуто корректен. Не давал поблажек, и говорил в лицо ему все, что думал, не смягчая острых углов.

Осыпал мальчишку едкими замечаниями — но в то же время Мо Жань видел, как его ледяной взгляд на секунду оттаивает, стоит ему только выполнить экзерсисы без помарок.

Мо Жань был слишком глуп и мал чтобы понимать причины подобного поведения своего юного учителя, а потому словно одержимый пытался получить одобрение Чу.

В его жизни больше не осталось места кошмарам прошлого — он посвящал себя занятиям, наивно полагая, что, если будет достаточно усерден, Чу Ваньнин смягчится и, возможно… улыбнется ему? Станет ему другом?.. Он тогда и сам не понимал, чего хотел.

Лишь в тот год, когда Чу Ваньнин выгнал его, он впервые начал смутно осознавать, что в том, как он смотрит на своего учителя, есть что-то неправильное. Он думал о нем слишком много и слишком часто. Засматривался на него тайком, полагая, что эти взгляды никто не замечает.

Ваньнин именно тогда и прекратил их индивидуальные занятия. Неужели что-то заподозрил?..

А потом была ужасная ситуация с Ши Мэем.

Мо Жань и сам не осознавал, что именно тогда так вывело его из себя: то, что Ваньнин так безразличен к происходящему, или то, что Ши Мэй и Чу находились вдвоем и между ними определенно происходило что-то, воскресившее в Мо Жане всю ту тьму, которая, как он считал, навсегда осталась в прошлом.

Он чувствовал, как волна уродливой злобы заполняет его до краев, и отчетливо помнил, как напуган был Чу Ваньнин…

«Что бы ты сказал, Юйхэн, если бы узнал, что это и есть я, бл*ть, настоящий?.. Все еще цеплялся бы за меня, радея за свою вздорную постановку?.. Позволил бы мне положить ладонь на свою шею, уверенный, что я не начну тебя душить?..»

Он снова перечитал сообщение от Чу Ваньнина с просьбой «дождаться».

Беда была в том, что он больше не был так уверен в том, что балетмейстеру безопасно находиться рядом с ним. Ненависть и любовь к этому человеку переплелись в нем слишком тесно, и он временами переставал отличать одно чувство от другого.

Сейчас же, когда Ваньнин в который раз оттолкнул его, он снова начинал верить в то, что тьма в его сердце никогда не отступала, и лишь ждала момента, чтобы поглотить его.

Для него больше не существовало спасения — он действительно был настолько испорчен, что собирался, если потребуется, заставить Чу Ваньнина обменять себя на чертову постановку.

Балетмейстер Чу был уверен, что Мо Жань ненавидит его?

Что же, тем лучше.

Мо Жань мог ненавидеть его, если потребуется — раз только так он мог заполучить этого человека.

Раз только так он мог любить.

...Почти машинально его взгляд остановился на приближающихся огнях подъезжающего такси. Неприметный старый понтиак резким торможением выбил у обочины острую щебенку.

Через минуту Юйхэн, расплатившись с водителем, вышел и нерешительно застыл у ворот, щурясь на авто Мо Жаня. Он не делал попыток приблизиться, и лишь судорожно кутался в тонкий свитер — тот же, что был на нем на репетиции. Уже было поздно, и ночная прохлада наверняка пробирала его до костей — Мо Жаню было хорошо известно, как сильно Чу мерз от малейшего сквозняка или порыва ветра.

Вэйюй подавил в себе порыв направиться к нему, вглядываясь в отчего-то слишком бледное лицо и покрасневшие веки. Чу Ваньнин выглядел больным и каким-то странно растрепанным, как если бы так торопился, что не успел толком собрать волосы.

«Твою мать, Юйхэн, я оставил тебя на пару часов, какого хр*на с тобой произошло?! Такой надменный, а совсем не можешь о себе хоть немного заботиться?!»

Юноша наконец взял себя немного в руки, и, медленно выдыхая, вышел навстречу.

Колкий холодный взгляд практически сразу впился в него, а затем…

«Какого хр*на происходит?!»

Чу, мать его, Ваньнин сделал несколько шагов в сторону Вэйюя, как если бы пребывал в крайней степени беспокойства! Сам!

Его лицо было настолько белым в этот момент, как если бы его покрывали минимум десять слоев самой светлой пудры.

Мо Жань нахмурился, внезапно понимая, что бледные разводы, бликующие на кончиках ресниц в тусклом свете уличных фонарей, были вовсе не пудрой, а следами соли.

«Ты… ты лил слезы, Юйхэн?..»

Он не стал больше стоять в стороне и направился прямо к Ваньнину, который от такого внезапного порыва Мо Жаня как будто на секунду оступился, замешкавшись. В следующее мгновение они уже стояли друг напротив друга, и Вэйюй пристально взглядывался в тонко поджатые губы и огромные, воспаленные от слез глаза, в которых впервые за этот день отражался… страх?!

— Ты все-таки приехал, — Мо Жань не был уверен, как начать разговор, а потому лишь констатировал факт.

— Мо Жань, я… — голос Ваньнина звучал сипло, и Мо Жань невольно поморщился, осознавая, что ему не показалось — Ваньнин… было по всему похоже, что он прорыдал не один час.

— Пойдем в дом. Ты замерзаешь, — оборвал его Вэйюй резко. — Или, если не хочешь впускать меня, сядь ко мне в машину.

Он едва понимал, что говорит, и с трудом контролировал внезапное желание прикоснуться к судорожно цепляющимся в края длинных рукавов пальцам, которые были едва ли не бледнее лица Чу — как если бы вся кровь в этом теле окончательно застыла.

— Я… должен тебе кое-что сказать, — продолжал Чу Ваньнин, будто его заклинило, и он толком не слышал, что говорит ему Мо Жань. — Сегодня я… — он замешкался, а затем достал из кармана телефон и просто молча открыл мессенджер и показал какую-то переписку.

«Стоп…»

Мо Жань моргнул, пытаясь сосредоточиться.

Некий неизвестный номер отправил Чу Ваньнину его фото. Было очевидно, что оно сделано днем ранее, в клубе. Юноша тогда понятия не имел, что его кто-то фотографирует — и беззаботно опрокидывал в себя текилу.

— Я уже звонил в полицию, но они… они не стали меня слушать, — Чу Ваньнин поднял голову так, чтобы смотреть Мо Жаню в лицо, что было достаточно сложно на таком близком расстоянии. По правде говоря, голову приходилось буквально задирать.

Вэйюй нахмурился.

— Это фото мог сделать кто угодно.

— Мо Жань, подумай, — Чу Ваньнин спрятал телефон в карман и снова поежился. — Будет лучше, если ты уйдешь.

— Прямо сейчас? — Мо Жань продолжал, все сильнее раздражаясь, наблюдать за тем, как Ваньнина буквально потряхивает от холода.

— Я имел в виду, уйти из постановки. Это небезопасно, — Чу вздохнул. — Мне жаль.

— И ты готов отпустить меня? За месяц до премьеры? — Вэйюй с недоверием уставился на балетмейстера. — Разве не ты сам говорил сегодня, что…

— Я был неправ, — Чу Ваньнин слегка склонил голову.

И замолчал.

Мо Жань помедлил, меряя недоверчивым взглядом мужчину. А затем неожиданно рассмеялся, но в его смехе не было ни капли веселья.

— Это не смешно, Вэйюй, — тут же вскинулся Ваньнин. — Тебе, так же как и мне, очевидно, кто прислал это фото. Постановка не может быть важнее чьей-то жизни.

Он словно намеренно построил фразу так, чтобы подчеркнуть, что, будь на месте Мо Вэйюя кто угодно — он поступил бы ровно так же.

— Чу Ваньнин, — Мо Жань растянул губы в мрачной улыбке. — Ты сейчас пытаешься слиться.

— Что?!..

— Что слышал, — Вэйюй обхватил запястье Ваньнина ладонью, и, игнорируя попытки вырваться, мягко потер ледяную кожу пальцами, пытаясь отогреть. — Даже если это фото ты не сам себе прислал, и это не повод, который ты придумал для того, чтобы избавиться от меня, в мои планы не входит оставлять тебя в покое. И это не зависит от того, буду ли я участвовать в постановке.

Он намеренно нес чушь, пытаясь заговорить Чу зубы, разозлить его, вывести на эмоции — потому что теперь видел, что скрывалось за попыткой Ваньнина в который раз оттолкнуть его.

«Юйхэн, твою мать, есть ли под луной человек более глупый, чем ты?!..»

Мо Жань, может, и был сумасшедшим — но определенно не слепым. Он умел сопоставлять факты, и ему совсем не нужно было быть семи пядей во лбу чтобы понять, почему Ваньнин впервые был так косноязычен, да еще и внезапно примчался к нему, позабыв обо всем, что между ними произошло ранее.

«Значит, все-таки твое ледяное сердце может иногда биться…»

Опасался ли он Жуфэн?.. Да он был, бл*ть, готов бить поклоны благодарности человеку, отправившему Ваньнину это *баное фото!

Как и предполагалось, его провокация возымела действие: Чу Ваньнин резко дернулся, сверля Вэйюя яростным взглядом. В следующую секунду на него обрушился поток злословия:

— Вэйюй! Ты серьезно считаешь, будто мне не всё равно, что ты делаешь со своей жизнью? Ты ненавидишь меня! — взмахнув руками и наконец освободив запястье из захвата Мо Жаня, он буквально хлестал юношу словами. — Ненавидишь!!! Какое мне до тебя должно быть дело?! Проваливай на четыре стороны, оставайся — мне без разницы!

— Чу Ваньнин, — Мо Жань мгновенно посерьезнел, а в его взгляде сверкнула решимость. — Раз тебе все равно, я намерен остаться. Ты, кажется, хотел знать о причинах моей ненависти? Это было частью сделки.

— Не было никакой сделки, — Ваньнин пригвоздил Мо Жаня к месту взглядом, способным оживить и заново умертвить хладный труп.

— Балетмейстер Чу отступает от своего слова? — Вэйюй намеренно превращал каждую свою фразу в вызов. Он отлично знал, что Ваньнин не способен спокойно пройти мимо брошенной перчатки.

— …... — темные глаза опасно сощурились.

— ...Или, возможно, Вы так замерзли, что память начала оставлять вас?.. — продолжил юноша бесстрастно, и тут же театрально вздохнул. — Если мы так и будем прозябать на улице, боюсь, у меня появится еще одна причина ненавидеть вас. Впрочем, я никуда не тороплюсь.

— Ты действительно… ненавидишь меня, — медленно проговорил Чу Ваньнин, словно пробуя на вкус каждое слово. Как если бы до сих пор не до конца верил в это.

Его реакция была совершенно не такой, какую Мо Жань ожидал увидеть.

«Почему ты еще не впал в ярость, Юйхэн?..»

— Я… понимаю, — неожиданно кивнул Чу, а затем направился наконец к дому, жестом указывая Вэйюю следовать за собой.

Мо Жань двинулся за ним следом, продолжая недоумевать, отчего Ваньнин так внезапно переменился.

В воспоминаниях неожиданно пронеслось, что и раньше балетмейстер Чу, бывало, вел себя с ним несколько странно: как если бы скрывал от Мо Жаня нечто невообразимо ужасное и чувствовал себя оттого виноватым.

«Что же ты продолжаешь так тщательно прятать от меня?..»

Но его вопрос оставался без ответа...

...Обстановка дома Чу Ваньнина была такой же неприветливой, как ее хозяин — минимум мебели, на которой громоздились хаотично разбросанные вещи. На кофейном столике в гостиной виднелись несколько пустых бутылок из-под алкоголя, чашки из-под чая, скомканные полотенца, коробка от лапши быстрого приготовления, палочки, салфетки... и несколько пустых блистеров таблеток.