Танцующий лепесток хайтана

«Возможно, Мо Жань его уже выбросил…» — подумал он с каким-то мрачным удовлетворением, намеренно желая ожесточить себя.

Если он не заставит себя смотреть на Вэйюя здраво, он снова позволит себе верить — и может ошибиться. Какой прок в том, чтобы быть ослепленным чувствами, если это лишает понимания происходящего?

Чу Ваньнин не был глупцом — он знал, что едва ли перестанет испытывать к Вэйюю чувства, даже если тот напрямую скажет ему, что все это время был замешан в чем-то незаконном. Однако выяснить правду сейчас было намного важнее — ведь от нее, возможно, сейчас зависели их жизни и будущее.

Все это время Чу видел лишь часть картины, доступную ему, а потому наивно предполагал, что он один несет опасность окружающим людям. На деле же… он все еще не понимал, какую роль играл во всем этом Ши Мэй.

Что до Мо Жаня… выходит, все это время он действительно едва знал о юноше что-либо, почему-то наивно считая, что племянник Сюэ Чженъюна не может быть дурным человеком. Разумеется, он понятия не имел, что Мо Вэйюй был Сюэ-старшему не родным.

— Ваньнин, — позвал его внезапно Мо Жань, нарушая тишину кухни, куда они в итоге пришли.

Чу так и не включил свет, так что спасительная темнота отчасти скрывала эмоции на его лице.

— Мо Жань, — он повернулся к юноше и, набравшись смелости, решил сказать это первым. — Вчера ночью… я не уверен, что именно ты имел в виду.

Он все еще держал Вэйюя за руку, а потому не мог не почувствовать, как юноша вздрогнул от его слов, как ускорился его пульс и вспотели пальцы. Казалось, этот вопрос причинил ему физическую боль.

— Мне не стоило затевать этот разговор вот так, — он говорил тихо и ровно, а потому было сложно понять, какие эмоции он испытывает на самом деле, но его рука неловко дернулась. Он волновался — и Чу Ваньнин не мог припомнить, чтобы видел его когда-либо в таком состоянии.

— Ты говорил о том, что не знаешь, как начать этот разговор. Поэтому… я думаю, его стоит начать мне, — Ваньнин пожал плечами, стараясь держаться отстраненно, — Я слышал твое признание, Мо Жань, и не уверен, что мне думать по этому поводу.

Повисло долгое молчание, от которого обоим вдруг стало страшно.

Мо Жань больше не дрожал, но его пульс ускорился так, что, казалось, отдается в висках, а холодный пот буквально пропитал футболку.

Он словно находится на грани безумия.

— Почему… почему бы нам не включить свет? — вдруг выпалил Мо Жань, понимая, насколько его предложение звучит неуместно.

От него ждут объяснений — слов, которые станут решающими в этих отношениях. Он же вместо этого делает вид, словно всё это само собой разумеется.

— Не ты ли сам вчера сказал, что не смог бы во всем признаться мне в лицо?.. — процедил Ваньнин, а затем хмуро уставился перед собой, чувствуя себя идиотом.

Похоже, этот разговор был нужен больше ему, чем Вэйюю. Если так… это был конец всему. Он не сможет ничего исправить, если сам Мо Жань не захочет этого. Он не может оставить все как есть — и больше не потерпит обмана. Никакая любовь не сможет спасти их — ее будет недостаточно, чтобы преодолеть эту пропасть.

Был ли он все это время настолько слеп, что так и не заметил: все уступки, все шаги навстречу Вэйюю делал он сам? Он лишь отдавал, но ничего не получал взамен, кроме… лжи.

Внезапно ему стало страшно, потому что он понял, что действительно готов был отдать все, включая свою гордость и чувство собственного достоинства. И на какую-то секунду ему захотелось стать малодушным и притвориться, словно все это лишь недоразумение.

Как будто ничего не произошло.

— Убирайся, — выдохнул он, внезапно чувствуя, как в голове пустеет, а нервы, натянутые до предела, дают слабину.

Мо Жань вздрогнул, словно от удара, а затем медленно отпрянул.

— Ты меня… ненавидишь?

— Я хочу, чтобы ты ушел, — повторил Ваньнин тихо. И сам удивился, каким ровным и холодным был его голос. Как будто и не было всех тех слёз, той изводящей тоски, от которой рвало в клочья душу. Как будто он умер внутри себя — и даже не заметил этого.

Когда же это случилось с ним?..

— Я… я уйду, — Мо Жань медленно кивнул, а затем, все так же оставаясь на месте, как если бы сам не понял, что сказал, растерянно проговорил. — Просто… просто выслушай меня. В последний раз. Я ведь… мне есть, что сказать…

Он замолчал, понимая, что дальше отступать некуда. Все те слова, которые он готовил, пытаясь придумать, как собирается объясняться, просто вылетели из головы, оставляя его лицом к лицу с правдой: он был настолько сломлен, что даже не знал, с чего начать.

Где начиналась его история?..

Когда он понял, что временами не контролирует себя и не помнит собственных действий?

Или намного раньше?

Ваньнин молча смотрел на него, явно ожидая продолжения, но больше не пытался его прогнать. Было очевидно, что он ждет.

— Мою мать звали Дуань Ихань. Она была танцовщицей в одном из заведений Жуфэн, и однажды привлекла внимание не того человека. Тогда он представился чужим именем, соврал ей, что работает чиновником в Линь И. Между ними закрутился бурный роман, который ни к чему не обязывал… однако вскоре оказалось, что мужчина вынужден уехать по делам. Он не оставил Ихань ни адреса, ни номера телефона — просто в один момент исчез со всех радаров. Что до девушки… примерно в это же время она поняла, что ждет ребенка, а бар — тем более, принадлежащий картели — не лучшее место для беременной. Да и беременность ограничивала ее физические нагрузки, — Мо Жань вздохнул, пытаясь говорить как можно более сухо.

Он не хотел вызывать в Ваньнине жалость — эта история не была красивой, в ней не было места любви. Она с самого начала была выстроена на обмане… разве удивительно, что все закончилось именно так?

Он тут же подумал, что ведь и он сам, вернувшись спустя шесть лет, начал свое общение с Чу Ваньнином не лучше, чем его отец… Однако мысль эта хоть и обожгла его сердце на мгновение — быстро улетучилась, потому что он продолжал погружаться в воспоминания.

— Дуань Ихань не пыталась отыскать моего отца — она взяла все свои сбережения и просто переехала в другой город. Устроилась на самую простую работу, какую удалось отыскать без опыта. Через девять месяцев у нее появился ребенок — и, собственно, все могло бы сложиться неплохо, если бы однажды мой отец не решил ее отыскать… На тот момент я был слишком мал, чтобы что-либо помнить, но знаю, что нам пришлось много переезжать с места на место. Я думаю, Наньгун Янь преследовал мою мать — и она, осознав, что тот ее не отпустит, и является совсем не тем, за кого себя выдает, попыталась скрыться. За несколько лет мы сменили десятки городов, ночевали в машине, питались на заправках. Я помню, как холодно было зимой спать на заднем сидении, и как мать грела меня при помощи теплого термоса с чаем, который купила на последние деньги. Мы тогда заглохли посреди дороги… и в итоге я тяжело заболел.

— От Жуфэн почти невозможно скрыться, — кивнул Ваньнин мрачно. Эта фраза была первой за долгое время молчания, но все-таки он не просил Вэйюя остановиться и внимательно слушал его, хоть и никак не выдавал своего отношения к услышанному.

— Это так, — Мо Жань покачал головой. — В тот самый момент, когда мать обратилась в больницу за помощью, картель нашёл ее. Выплыло на свет, что она несколько лет подряд скрывала меня — я все еще был ребенком без фамилии и документов. Меня звали просто Жань — и я был мальчишкой без отца, но всем, на самом деле, было ясно, чей я сын. Однако… это не помешало людям, посланным за Дуань Ихань, угрожать моей матери тем, что они расправятся со мной, если она не согласится вернуться к Наньгун Яню. А я все еще не оправился от болезни. В итоге мы с матерью снова вынуждены были спасаться бегством. У нас больше не оставалось денег, и… очень скоро мать продала машину. Но даже этого хватило всего на несколько месяцев, потому что жить в бегах, не останавливаясь, очень сложно. Первая же зима застала нас на улице. Мы голодали и мерзли. Дуань Ихань, не выдержав такой жизни, тяжело заболела — а через месяц… я остался один.

Мо Жань вздохнул, понимая, что горло почему-то странно пересохло, как если бы ему все еще не хватает воздуха.

— Твоя мать берегла тебя до конца, — проговорил Ваньнин тихо. — Она была, должно быть, потрясающей женщиной. Если бы ты попал в Жуфэн ребенком… ты бы вряд ли выжил. Я полагаю, она знала о том, кем был Наньгун Янь, и потому предпочла улицу.

— Я начал танцевать в память о ней, — внезапно бросил Мо Жань, и тьма в его сердце словно начала медленно рассеиваться. — Я никогда не видел ее выступления, будучи ребенком, а сама она не упоминала о своем прошлом. Однако дядя Сюэ навел о ней справки, и я знаю, что она стала клубной танцовщицей, лишь желая заработать денег — до этого она занималась классическим танцем. Именно поэтому я выбрал балет.

— И потому ты так возненавидел меня, когда бросил танец, — мягко предположил Чу Ваньнин, довершая сказанное.

— Нет, — Мо Жань резко вскинул голову, в темноте его глаза сверкнули странными эмоциями. — Я думал, что ненавижу — но никогда не ненавидел тебя по-настоящему. И… Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище. Возможно, я и превратился… я больше сам не знаю… — он замолчал, вдруг чувствуя себя особенно мерзко. Грязно.

До сих пор его история могла вызвать лишь жалость — однако это был далеко не конец.

Чу Ваньнин обладал холодным взглядом и теплым, словно парное молоко, сердцем. Конечно, сейчас он сочувствовал Вэйюю — что еще мог бы испытывать такой светлый и правильный человек?..

Однако стоило Мо Жаню подумать, о чем он еще собирался рассказать, как ему становилось дурно. Ваньнин был у Ши Мэя… что, если он уже обо всем догадывался? Знал, что Мо Жань способен на такую жестокость?..

— Мо Жань, ты… кто угодно, но не чудовище, — вздохнул Чу Ваньнин, понимая, что юноша слишком страшится о чем-то ему рассказать — и, возможно, его история слишком тяжела. — Я видел по-настоящему жестоких людей. Ты не такой. Когда я смотрю в твои глаза, иногда я вижу злобу, неспособность контролировать эмоции, однако... это все еще ты.

Ему отчаянно хотелось дотронуться до Вэйюя, попытаться ободрить его — но он не смел. Ему вдруг показалось, что Мо Жань расценит его поведение как проявление сочувствия или жалости. На деле же… его сердце обрывалось, стоило ему вспомнить, как маленький Мо Жань старательно оттачивал у станка плие и батман тандю, каким пунцовым было его лицо, когда он продолжал сидеть в растяжке слишком долго — превозмогая боль, не обращая внимания на затекшие мышцы рук и спины. Он был даже слишком старателен — но Чу Ваньнин продолжал одергивать его и критиковать его позицию бедер, отрывистость движений, положение стоп… Он всегда находил, к чему придраться, в глубине души думая, что мальчишка устанет от его нападок, сдастся и не захочет больше заниматься с ним.

Однако Чу Ваньнин тогда не знал: маленький Мо Жань бы вытерпел что угодно, потому что все это время он пытался стать похожим на свою покойную мать…

Что же до того факта, что Наньгун Янь был его отцом… Ваньнин был шокирован им прошлой ночью настолько, что едва не обезумел. Однако сейчас он и сам понимал, какой абсурдной была его реакция. Разве мог Мо Жань испытывать сыновние чувства к человеку, который стал причиной смерти его матери?..

Ваньнин понятия не имел, что именно так боится рассказать ему Мо Жань, однако испытывал уверенность, что это его вряд ли пошатнет так же сильно.

— Если хочешь, я налью нам обоим вина, — предложил запоздало он. — Мы все равно опаздываем на репетицию. Тебе станет легче, если немного выпьешь…

Мо Жань дернулся, как если бы предложение Чу вывело его из тумана собственных сомнений. Он мотнул головой, а затем проговорил сухо:

— Ты с такой легкостью пускаешь меня в свой дом, балетмейстер Чу. Предлагаешь выпить… Неужели тебе никогда не было страшно, что я… могу с тобой что-то сделать? Говоришь, замечал, что я не могу себя контролировать… неужели не боялся?

— А есть что-то, что я бы не позволил тебе сделать с собой? — парировал Ваньнин. — Чего я, по-твоему, должен бояться? — его красивые глаза распахнулись, и он уставился на Мо Жаня так пристально, что тот на мгновение перестал дышать.

— …... — казалось, у юноши не осталось больше слов. В полумраке кухни они продолжали смотреть друг на друга, почти не моргая, находясь на расстоянии. Со стороны это выглядело, как молчаливая дуэль.

— Я доверяю тебе, Мо Жань, — Ваньнин произнес это с нажимом, как если бы бросал вызов. — Именно поэтому прыгнул с тобой без страховки, хоть и до смерти боюсь высоты. Потому рассказал тебе о своем постыдном прошлом. И именно потому прошу тебя довериться, наконец, мне. Ты — человек, которого я выбрал. Что бы ты не думал о себе — я знаю, что мои чувства к тебе не изменятся. Но ты… продолжаешь почему-то считать, что правда отталкивает меня сильнее, чем обман. Это не так.

— Ваньнин…

— Мо Жань, я хотел этого разговора, не зная, какое отношение к твоему прошлому имеет Наньгун Янь, и прекрасно понимая, что он за человек. Я рад, что ты открылся мне, и правда вовсе не так уродлива, как я посчитал поначалу. Но… даже не зная ее, я пригласил тебя в свой дом. Для тебя это ничего не значит?.. — Чу поджал губы, заставляя себя остановиться.

Он не хотел говорить Мо Жаню о своих чувствах — но история, которую рассказал ему Вэйюй, словно лишила его последних крох сдержанности.

— Что, если ты все же ошибаешься, и я действительно жестокий человек, похожий на своего отца?.. — спросил Вэйюй тихо.

— Я буду рад услышать доказательства и самостоятельно решить, так ли это, — отрезал Ваньнин. — Продолжай. Расскажи, что, по-твоему должно оттолкнуть меня так сильно.

— Ваньнин, ты… когда-нибудь слышал про диссоциальное расстройство личности? — спросил Мо Жань, а затем, немного помолчав и так и не дождавшись ответа, продолжил. — Люди с подобным отклонением равнодушны к чувствам и переживаниям окружающих, агрессивны, идут на необоснованный риск, способны на насилие. Такой человек не испытывает чувства вины, будет лгать для достижения своих целей… он крайне ограничен в способности формировать привязанности…

— То, что ты сейчас перечислил, можно применить к кому угодно, — Ваньнин покачал головой. — Кто тебя надоумил ставить самому себе диагнозы?

— Этот диагноз мне поставили в колонии для несовершеннолетних, откуда меня затем и забрал дядя Сюэ, — Мо Жань вздохнул. — Он был не согласен.

— Ты… был в колонии? Сколько же тебе было? Что… ты там делал? — Ваньнин был ошеломлен, потому что он прекрасно помнил, что познакомился с Мо Жанем, когда тот был еще десятилетним мальчишкой.

И, если Мо Жань танцевал на момент их знакомства уже несколько лет, что это могло значить?..

— В шесть лет я совершил убийство и поджог, — тихо проговорил Мо Жань, зная, что его лицо скрыто темнотой, и что Ваньнин не сможет увидеть ничего, кроме смутных контуров — и его глаз. Он хотел бы отвести взгляд — но в то же время не мог, поскольку некая часть его хотела увидеть осуждение.

Такой человек, как Чу Ваньнин, не мог не ужаснуться услышанному — разве нет?..

Однако балетмейстер Чу, немного помолчав, спросил:

— А что произошло на самом деле?

— Я не помню, — Мо Жань внезапно тихо рассмеялся. — Иногда во сне мне кажется, что я вижу спички в своих руках, но… я так и не смог вспомнить, почему сжег тот клоповник. На самом деле, все, что осталось в памяти — ненависть к тому притону, где я в то время ночевал за неимением другого места. Моя мать к тому времени уже была мертва, а сам я побирался и бродяжничал. Ребенок, у которого даже фамилии не было… но который быстро научился шманать чужие карманы и драться за еду с другими бездомными… я не знаю, почему я так поступил. Уже после колонии я страдал лунатизмом, и всякий раз просыпался в ужасе, опасаясь, что во сне кого-нибудь прикончил или сжег дотла дом Сюэ Чженъюна... пару раз в моих руках был зажат нож, и я стоял на пороге своей комнаты…

— Мо Жань, я до сих пор сплю с пистолетом под подушкой, — Ваньнин прищурился. — Все, что ты описываешь, похоже на посттравматический синдром, включая потерю памяти. А то, что ты когда-то давно желал кому-то смерти, не делает тебя убийцей…

— Я едва не убил Жун Цзю, — оборвал его Мо Жань. — И, возможно, напал на Ши Мэя. Я не могу быть уверен, потому что не помню этого, но… Ваньнин, я едва не напал на тебя. Несколько раз был в шаге от этого. Это все еще похоже на последствия травмы?..

— Ши Мэй пришел в себя, и он утверждает, что ты не имеешь к нападению на него никакого отношения, — холодно заметил Чу Ваньнин. — Что до Жун Цзю, мне неизвестны подробности, поскольку я не читал его интервью. Однако… ты ведь ему… платил.. за… — он так и не смог заставить себя сказать это, однако смысл до Мо Жаня дошел.

— Платил, — он кивнул. — Но однажды я перешел черту, и он действительно оказался в больнице.

— Ты помнишь, как это произошло?

Ваньнин внимательно вглядывался в Мо Жаня, однако темнота не давала ему увидеть то, что он хотел бы.

Впрочем, он уже знал, что, вне зависимости от ответа на этот вопрос, он верит Мо Жаню — и не верит в то, что тот мог действительно кого-то избить до полусмерти. Он мог впасть в ярость, быть грубым, сыпать оскорблениями — но ни разу он не поднял на Ваньнина руку. А ведь балетмейстер Чу был человеком, которого, как Вэйюй считал, он ненавидел...

Вся эта ситуация с безымянным проститутом в больнице походила на то, что кто-то сторонний пытался подставить Мо Жаня. Выставить его в дурном свете.

Что до Ши Мэя — если бы они с Мо Жанем вовремя не пришли к нему, он бы не выжил и не смог рассказать, что Мо Жань ни в чем не виновен. На кого могла бы пасть тень в таком случае?

Однако… какой в этом был смысл?

— Ты не помнишь, — Ваньнин протянул наконец руку, касаясь лица Мо Жаня. Он решился притронуться — и тут же едва не отдернул пальцы, потому что лоб Вэйюя был мокрым от ледяного пота, но при этом пылал.

— Не помню, — Мо Жань прикрыл глаза, когда трепещущая рука Чу скользнула по его волосам, а затем заставил себя произнести самое важное. — Но я не хочу обманывать тебя, Ваньнин. Я не уверен, что со мной ты будешь в безопасности. Я… действительно ограничен в способности формировать привязанности. Так вышло, что единственный человек, который мне важен — ты. Я ничего не чувствую по отношению к другим людям, но, стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной.

— Тебе не пришлось бы лгать, если бы ты рассказал все, как есть, — прошептал Чу Ваньнин.

Он наконец попытался убрать руку, но пальцы Мо Жаня тут же сжались на его запястье, а сам он придвинулся к Чу ближе, глядя тому прямо в глаза.

— Ты говоришь это всерьез? — он все еще не верил, что Ваньнин не пытается вырваться или вызвать полицию после всех его признаний.

Что не так с человеком, который после подобных откровений решает погладить потенциального убийцу и насильника по голове?..

— Мо Жань, ты этого не делал, — Ваньнин вздохнул. — Тебя пытались в этом убедить, но… я знаю тебя. Это не ты.

Комментарий к Часть 30 Всем спасибо за ожидание!

Как видите, я просто решила сделать одну длинную главу из нескольких коротких, и потому немного затянула ^^

И, в целом, спасибо, что читаете! ヽ(⌒▽⌒)ﾉ

P.S. А еще, если кому интересно, у этой главы есть свой саундтрек, под который автор это писал, и, по идее, читать будет веселее: https://open.spotify.com/track/0DtktYF0tDTCOEGGrUjCRb?si=0947b465d68d4129

====== Часть 31 ======

...Приехать на репетицию удалось только к обеду. Дождь с утра лил стеной, и потоки мутной воды стекали по асфальту, вынуждая редких пешеходов сторониться обочин. Небо продолжало реветь раскатами грома, угрожающе поблескивая высеченными искрами молний. По такой погоде велико было искушение остаться дома, в защите четырех стен — к тому же, Ваньнин этой ночью так и не сомкнул глаз. Однако переутомление настигло его уже в пути. К собственному удивлению он то и дело обнаруживал, что проваливается в сон, и даже резкая манера вождения Мо Жаня больше не держала его в напряжении, как это бывало раньше.

— Если хочешь, можешь подремать — кажется, перед мостом все равно пробка, — юноша потянулся, чтоб выключить музыку, но Ваньнин одарил его таким взглядом, что рука Мо Жаня так и замерла над дисплеем, а затем медленно опустилась.

Сидеть в тишине вдвоем в пробке было последним, чего хотел бы Чу после откровений последних дней. Конечно, он мог бы действительно попробовать уснуть — но что, если он не сможет? Ему что, придется снова притворяться спящим, чтобы избегать неловкости?

А потому все, что ему оставалось — молча наблюдать из окна за тем, как обрушившаяся стихия стирает четкие грани окружающего мира. Сам он чувствовал себя таким же размытым, как медленно проносящиеся мимо пейзажи города — как если бы все, что он когда-либо знал, неожиданно обратилось в воду и просочилось сквозь пальцы, оставляя его продрогшим, но при этом принося очищение.

После того, как Мо Жань наконец открыл ему свое прошлое, все, чего он хотел — перестать думать о том, как все могло бы сложиться, узнай он обо всем раньше. Но не мог.

И, если прошлое невозможно изменить, то настоящее было в его руках — вот только осознание это приводило в еще больший ужас; он все еще не до конца понимал, почему Мо Жань ведет себя так, словно Чу вот-вот должен его прогнать — и что ему теперь с этим делать.

Даже думать о том, что, должно быть, творится у Вэйюя на сердце, было невыносимо. А ведь все это время юноша молчал о чем-то подобном, похоронив в себе сомнения в собственной нормальности, не подпуская к своим чувствам и воспоминаниям даже самых близких.

Опасаясь самого себя.

Этим утром Чу не выдержал совершенно потерянного взгляда на лице Мо Жаня. Прямо посреди кухни он схватил его за одежду, притягивая к себе так резко, как только мог — а затем настойчиво поцеловал его в губы.

Он не был уверен, что делает все правильно, но исполнился решимости выразить чувства единственным доступным ему способом — потому что просто не был уверен, что найдет правильные слова.

Мо Жань на пару секунд растерянно замер. Он точно не ожидал чего-то подобного. Его руки какое-то время болтались словно плети, как если бы в одно мгновение он растерял весь свой обыкновенный напор — а, возможно, был слишком потрясен тем, что Чу проявил инициативу, да еще и настолько открыто.

— Ваньнин… что… что ты… — он попытался говорить, но его разомкнутые губы тут же оказались смяты, а язык Чу проник в его напряженный рот, заставляя его проглотить все слова. В следующую секунду их сбивающеся дыхание смешалось в единый поток. Ваньнин продолжал цепляться в футболку юноши, худые пальцы едва не разрывали тонкую эластичную ткань. От нехватки воздуха у обоих кружилась голова и подкашивались ноги.

Мо Жань обхватил его за талию и подтолкнул назад. Что-то жалобно звякнуло и покатилось по столу, об который они оба теперь опирались.

А затем он заставил себя разжать объятия и внимательно всмотрелся — чертов полумрак! — в разгоряченное лицо.

— Нам стоит остановиться, — юноша с сожалением провел по все еще приоткрытым губам Чу, который явно не понял его внезапного отступления. — Репетиция.

— Да… — Ваньнин кивнул, и тут же отстранился. Однако несмотря на недостаток освещенности Мо Жань не мог не заметить раздосадованное выражение лица. Как будто Чу был немыслимо зол — настолько, что даже скрыть это толком не мог.

Однако на репетицию они отправились только спустя несколько часов.

Балетмейстер, немного прийдя в себя, взял на себя труд приготовить Мо Жаню завтрак: как выяснилось, у него среди запасов были овсяные хлопья, которые он доблестно залил кипятком.

Взгляд Мо Жаня остановился на не очень аппетитно выглядящей клейкой субстанции, но комментировать он это никак не стал, и лишь зачерпнул ложкой вязкую кашу.

— Это полезная еда, — не то объяснил, не то попросил прощения Чу Ваньнин, а затем и сам принялся бесцельно помешивать в своей пиале абсолютно пресные хлопья без намека на присутствие фруктов, молока или меда.

— Я понял, — Мо Жань улыбнулся, чувствуя, что за ним с подозрением наблюдают.

На самом деле, он съел бы даже подошву от ботинок, реши Чу Ваньнин приготовить ее. Да и, если разобраться, овсянка действительно едва ли могла нанести вред чьему-либо здоровью — разве только вкусовым рецепторам. Теперь становилось понятно, почему Чу не переносил острое — после такого питания щепотка перца наверняка казалась ему целым халапеньо.

Так прошли несколько долгих минут: в тишине Мо Жань и Ваньнин сидели друг напротив друга, созерцая собственную еду.

— Почему ты так зол на Ши Минцзина? — внезапно сменил тему разговора Ваньнин. Похоже, теперь он был готов к расспросам, которые раньше казались неудобными.

Мо Жань замер с ложкой у рта, а рука его невольно дрогнула поскольку он явно не ожидал такого поворота. И, все же, он должен был ответить, а потому несколько размыто сообщил:

— Я… выяснил кое-что о человеке, который может быть тем, кто тебя все это время шантажировал.

— У кого выяснил? Каким образом?.. — Чу явно насторожился, а Вэйюй продолжал смотреть на него так пристально, что с каждой секундой напряжение росло. — Ты снова не хочешь мне говорить. Почему мне казалось, что вы с Ши Мэем друзья? Человек, который тебе рассказал все это, вызывает большее доверие, чем твой друг?..

— Это мой отец, — выпалил Мо Жань, и, внезапно побледнев, покачал головой.

Ваньнин застыл.

— Я знаю, что ты можешь сейчас подумать обо мне. Но за все эти годы я впервые решился с ним встретиться лишь когда узнал твою историю. Я… всего лишь хотел тебя защитить, — продолжал увещевать его Мо Жань, но все это звучало так, словно было вялой попыткой оправдаться. Снова.

Чу закрыл глаза, чувствуя, как едва обретенное равновесие с треском рушится. Во внезапно воцарившейся тишине до него донесся тихий вздох, смутно напоминающий «твою ж мать…».

Ваньнин молча покачал головой, понимая, что ему даже сказать нечего.

Мо Жань, который пережил столько бед из-за Наньгун Яня, действительно думал, что обратиться к нему было хорошей идеей?..

— Ты… ты понимаешь, кто этот человек? На что он способен? — после долгого молчания спросил он как можно спокойнее.

— Ты сам сказал, что от Жуфэн невозможно скрыться, — Мо Жань вздохнул. — Меня не преследовали, однако… спустя некоторое время, намного позже, со мной пытались выйти на связь люди моего отца. На тот момент он уже был в тюрьме — и, возможно, ему внезапно стало интересно, жив ли я. До сих пор я никогда с ним не встречался. Ты… ты мне веришь?

— …... — Чу Ваньнин зло покачал головой, не находя достаточно скабрезных слов, чтобы выразить свое отношение к тому, что только что услышал.

— Мне удалось выяснить, что в твоем окружении есть человек, который все это время действительно следит за тобой, и к тому же очень давно. Человек этот все это время был причастен к угрозам, которые ты получал, — продолжил Мо Жань упрямо, избегая останавливаться. — Ши Мэй… я не знал, что вы были знакомы до того, как он стал твоим учеником. Когда ты сказал мне, что знал его намного раньше, и вы вместе были в Жуфэн, все встало на свои места. Я не знаю, почему с ним так расправились, но… если все это время он был в картели, я не удивлен.

— Что им от меня нужно, Мо Жань? — вдруг спросил Ваньнин. — Прошло столько лет. Ты… видишь, как я живу. Каждый день в страхе новой угрозы. Да, я дал показания против Жуфэн и Наньгун Яня. Но… на том все. Я не единственный, кто свидетельствовал против них и не воспользовался программой защиты свидетелей.

— Я… не знаю, Ваньнин, — Мо Жань опустил голову на руки. — Наньгун Яню об этом ничего неизвестно. Но, как бы там ни было, теперь, когда все прояснилось, тебе больше ничего не угрожает. Ты действительно свободен.

Чу Ваньнин полоснул Вэйюя на этих словах таким тяжелым взглядом, что тот зашелся кашлем. А затем поинтересовался, чеканя каждое слово:

— Значит, вчера, когда ты сказал мне про Наньгун Яня… ты на самом деле хотел рассказать мне это?

— Да, — Мо Жань покачал головой, видя, как Ваньнин снова молчит, замкнувшись в себе. — Я не хотел, чтобы ты ездил к Ши Мэю. И я уверен, что он — тот человек, который все это время неотступно следил за тобой.

— У него могли быть свои причины, — прервал его Ваньнин резко. — Он сейчас в больнице, и едва пережил эту ночь. Не думаю, что нам стоит спешить с выводами.

— Как скажешь, — Вэйюй снова помешал ложкой жидкую кашу, а затем бросил взгляд на определенно потерявшего аппетит Чу и добавил. — Мне жаль, если я… разочаровал тебя.

— Я не хочу об этом говорить, — Ваньнин нахмурил брови, и как всегда в такие моменты стал выглядеть едва ли не пуленепробиваемым, а затем сменил тему. — Если ты не будешь есть, я просто выброшу…

Мо Жань тут же вспомнил о том, что едва притронулся к уже остывшей каше, с каждой секундой становящейся все более похожей на клей — и принялся, запивая каждую ложку большим глотком воды, поглощать безвкусную субстанцию.

Он так увлекся, что даже не заметил, каким странным взглядом на него смотрит Ваньнин.

— Что?..

— Я забыл положить сахар, — наконец признался Ваньнин, а затем встал и молча выбросил свою порцию.

— …... — Вэйюй перевел взгляд на свою пустующую пиалу, а затем его губы подозрительно дернулись в болезненной полуусмешке.

Ваньнин — и забыл положить сахар?.. Мать его, серьезно?!..

Но, конечно, после такого бодрящего начала дня ехать на репетицию можно было не опасаясь получить голодный обморок.

Уже добравшись к месту, чудом преодолев пробку, растянувшуюся на пару кварталов и весь мост, оба мужчины долго не выходили из машины. Ваньнин продолжал пустующим взглядом смотреть на парковку, а затем вдруг спросил:

— Кто пойдет первым?..

Идти первым все-таки никому не пришлось: Мо Жаню удалось убедить Ваньнина в том, что они оба могли навещать Ши Мэя, и в их совместном опоздании нет ничего необычного. На самом деле, он прекрасно понимал, что балетмейстеру Чу будет слишком неловко если кто-нибудь узнает об их отношениях — особенно после того как Вэйюй стал основным предметом сплетен труппы — а потому он намеревался держаться от Ваньнина как можно дальше весь день.

Однако он совершенно точно не предполагал, насколько же сложно будет держать себя в руках пять часов подряд.

К тому же, репетиция основных сцен, включая финальную, заставила его вспомнить о том, что за шесть лет одиночных выступлений он напрочь забыл, как солировать в массовом танце, и что, оказывается, Ваньнин может остановить его в любой момент совсем не потому что накосячил он — а из-за того, что ему не нравится, как выглядит общая композиция, или показалось, что кто-то из танцовщиков выбился из общей перспективы.

— Хорошо, если к девяти вечера закончим, — вздохнула Е Ванси, заметив, как Мо Жань тоскливо поглядывает на часы и превратно толкуя его поведение. — Он даже перерывов на кофе не делал сегодня из-за того что сам же опоздал…

Мо Жань лишь вымученно улыбнулся в ответ — и тут же почувствовал, как чей-то взгляд прожигает в его спине дыру.

Чу Ваньнин. Балетмейстер выбрал именно эту секунду, чтобы обратить на Вэйюя внимание — и тут же столкнулся с ним глазами.

Мо Жань так и продолжил улыбаться, но теперь в его улыбке появилось тепло, которое отразилось в обыкновенно резких чертах.

— Балетмейстер Чу! — он помахал рукой, и, заметив, как Ваньнин тут же неприветливо нахмурился, продолжил. — Не хотите выпить кофе? Я… сделаю вам как обычно, с пенкой…

— …... — Е Ванси молча перевела взгляд с Ваньнина на Вэйюя, видимо, мысленно ставя за последнего свечку.

Чу Ваньнин, впрочем, пару секунд помявшись с ноги на ногу, почти незаметно кивнул — а затем молча развернулся и отправился к кофемашине. Он не стал дожидаться Вэйюя, а потому юноше оставалось только спрыгнуть со сцены и буквально броситься за ним следом. При этом Чу так и не объявил перерыв — и все остальные танцовщики растерянно уставились на происходящее, не понимая, что им делать дальше: продолжать ли репетицию, или тоже идти отдыхать, как поступил Мо Жань.

Впрочем, гнаться за Чу долго не пришлось: он сбавил шаг в пустующем холле, а затем и вовсе остановился, дожидаясь, пока юноша с ним поравняется. Суровая маска была отброшена, а сам он теперь выглядел отвратительно вымотанным, и даже хрупким.

— На сегодня нам стоило бы закончить, — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен как-то заставить его отдыхать.

— С чего бы?..

— Я устал, — юноша проигнорировал приподнятые брови и взгляд, который сам по себе говорил «ты не выглядишь уставшим». — И… я соскучился.

Неожиданно неподалеку кто-то закашлялся, и Чу дернулся на месте, пристально вглядываясь в полумрак лестниц, ведущих к балконам концертного зала. Его и без того осунувшееся от бессонной ночи лицо приобрело и вовсе пепельный оттенок.

— Ваньнин… — Мо Жань намеренно отвлек его, чувствуя, что мужчина в который раз паникует по старой привычке, а его тело напряглось так, словно он вот-вот превратится в камень. — Дыши. Теперь это в прошлом, и ты можешь не переживать, что за тобой следят, или тебя видят с кем-то вместе… все в порядке.

Чу вздрогнул, ощутив прикосновение горячей ладони Вэйюя к своей руке, однако сковавший его страх постепенно отступал, а сам он кивнул, хоть и продолжал смотреть на лестницу.

— Посмотри на меня, — Мо Жань улыбнулся, притягивая Ваньнина за руку ближе. — Даже если кто-то нас увидит, нет ничего необычного в том, что мы стоим и беседуем. Мы ведь и раньше так делали, помнишь? Мы партнеры по сцене, так что никому до этого нет дела…

Ваньнин в конце концов оторвался от созерцания темных закоулков и покачал головой, а затем тихо произнес:

— Прости. Мне до сих пор кажется, что за нами кто-то наблюдает. Наверное, я никогда не смогу перестать смотреть по сторонам...

— Пойдем, — Мо Жань потянул его за руку, направляясь куда-то по коридору, и, когда Чу в недоумении уставился на него, нетерпеливо погладил его ладонь. — Здесь и правда нас могут увидеть, но я пару недель назад нашел одно укромное местечко, где мы можем… — он вдруг замолчал, заметив, как меняется Ваньнин в лице, и как расширяются его глаза.

Однако затем Чу решительно шагнул вперед, словно совсем не был смущен подобным предложением, и вовсе не он покраснел за пару секунд так, что, казалось, мог бы светиться в темноте.

Мо Жань поначалу предлагал ему уединиться в заброшенной гримерке, чтобы выпить кофе и немного отдохнуть — однако теперь все благородные мысли были забыты, а в его голове представали картины одна развязней другой.

В следующее мгновение оба едва не вбежали в полузаброшенное холодное помещение, и, захлопнув за собой дверь, молча уставились на заполонивший почти все пространство и местами обросший паутиной реквизит, и отжившую своё кушетку.

— Здесь… действительно обычно никто не бывает, — Мо Жань осторожно обнял Ваньнина за плечи, притягивая к себе ближе, а затем вдруг понял, что балетмейстер Чу растерянно смотрит куда-то в сторону.

В следующую секунду он тоже заметил огромное припавшее пылью зеркало, занимающее всю стену. Оба их отражения были нечеткими, однако контраст между ними ошеломлял: если Вэйюй обладал четко выраженной мускулатурой, то Чу казался в сравнении с ним изящным, словно явился из иного мира. Вэйюй был растрепанным и производил впечатление ожившего беспорядка — тогда как Ваньнин выглядел безукоризненно собранным. Смотреть на него в отражении было утонченным удовольствием, однако сам он почему-то отвернулся, как если бы не мог вынести представшей перед ним картины.

— Ваньнин? — Мо Жань осторожно погладил обнаженный участок шеи Чу — его волосы были тщательно собраны в высокий пучок — и тот мелко вздрогнул, но глаз так и не открыл. Кадык дернулся когда он попытался нервно сглотнуть.

— Тебе… не нравится? — Мо Жань отметил напряженно сведенные брови и поджатые губы, а затем неожиданно высказал едва пришедшую в голову догадку. — Дело в отражении?

Его голос звучал немного насмешливо потому что он и сам был не уверен в правдивости такого предположения.

Как такой человек как Чу Ваньнин мог не нравиться самому себе? Он ведь… не серьезно? Он полжизни провел в хореографических залах, глядя на собственное отражение — так почему же теперь…?

Однако Ваньнин не оценил юмора, и резко развернулся к Вэйюю лицом, которое снова в одно мгновение будто заледенело:

— Нелепость.

Определенно он снова пытался показаться более равнодушным чем был на самом деле — и воспринял вопрос юноши как насмешку.

— Ваньнин? — Мо Жань спокойно выдержал злой прищур Чу, а затем со вздохом поинтересовался. — Как такой красивый человек может не любить глядеться в зеркало? Это ведь естественно…

Он осторожно провел кончиками пальцев по лицу Чу. Тот снова закрыл глаза, но не отстранился. И так и продолжал напряженно молчать.

«Плохо дело…»

— Когда я впервые тебя увидел, подумал, что в жизни не видел никого прекраснее… — снова попытался подступиться он, и Ваньнин тут же полоснул его таким яростным взглядом, что у него вылетело из головы все, что он собирался сказать.

— Тебе было десять! Что ты мог понимать?!

Мо Жань сверкнул белозубой улыбкой, понимая, что попал в точку — ему не показалось, Чу и вправду не выносит вида собственного отражения в зеркале.

Это определенно многое объясняло: юноша отлично помнил, что в тот самый вечер его поразило, как Чу танцевал с закрытыми глазами. Позже он решил, что таким образом Ваньнин усложнил свою тренировку, пытаясь отточить мастерство настолько, чтобы быть в состоянии исполнять танец в любых обстоятельствах. Однако сейчас он уже не был в этом так уверен.

— Ты прекрасен, — Мо Жань задумчиво помолчал, а затем резко развернул Ваньнина лицом к зеркалу и вцепился ему в ребра, сжимая так крепко, что тот не смог бы вырваться даже при желании. — Если не веришь мне, смотри сам… — его губы опустились на шею Чу, впиваясь обжигающим поцелуем, однако сам он продолжал смотреть на сплетение их отражений, следя за тем, чтобы Чу не отводил взгляда от его действий.

Желание, всего несколько минут назад сводившее его с ума, вернулось с десятикратной силой. Под языком он ощущал учащенное биение пульса Чу, а его телу передалась мелкая, будоражащая дрожь мужчины, от которой его собственное возбуждение обострилось до такой степени, что он, не до конца понимая что делает, запустил пальцы под пояс облегающих тренировочных тайтсов Чу и принялся ласкать его постепенно твердеющую плоть.

Ваньнин, не выдерживая его действий, попытался отвернуться — он не мог смотреть на происходящее не испытывая сумасшедшего стыда. То, что Мо Жань проделывал с ним, выглядело отвратительно порочным — однако намного порочней была реакция его тела, которое реагировало на происходящее подобным образом.

Он больно прикусил и без того прокушенную еще с прошлой ночи и только лишь начавшую заживать губу, пытаясь вернуть себе ощущение реальности происходящего — и эта боль на мгновение позволила его сознанию проясниться настолько, чтобы услышать отдаленные шаги в коридоре, которые, казалось, с каждой секундой все приближались.

— Мо Жань… — его голос звучал встревоженно, но дыхание все еще было сбитым, а потому часть звуков оставалась беззвучной. — Кто… кто-то… идет… сюда…

— Я закрыл дверь изнутри, — выдохнул юноша ему куда-то в затылок, не прекращая ласк, от которых внутри все медленно немело.

— Это… это… странно…, — Ваньнин попытался отстраниться, однако пальцы Вэйюя снова с силой впились ему в живот, удерживая на месте.

— Странно?..

— Здесь давно никто… не бывал, — Ваньнин перевел взгляд на толстый слой пыли на полу, в котором их с Мо Жанем следы были единственными за, по-видимому, несколько лет.

— Что ты пытаешься сказать? — Мо Жань нахмурился, по-видимому, наконец осознавая, что все же что-то идет не так.

— За нами действительно следят, — прошептал Ваньнин, едва шевеля губами, чувствуя, как жар тела Мо Жаня опаляет его холодную от ужаса спину. — Мне не показалось.

Комментарий к Часть 31 Спасибо всем, кто дождался и прочел! ＼(＾▽＾)／

Как всегда, не могу не предупредить о возможных опечатках — и искренне надеюсь, что публичная бета спасет мир (если не весь, то меня так точно).

====== Часть 32 ======

Теперь, в тишине, Мо Жань тоже мог различать шаги, и по мере того как напряженное состояние Ваньнина тушило разгоревшийся в его груди пожар, ему все же удалось вернуть себе ясность мышления. Действительно, когда он только обнаружил заброшенную гримерную, он был уверен, что она была единственным помещением в этой части здания — к тому же, всеми забытая, она идеально подходила для уединения. Никто не стал бы просто так слоняться по коридору если не шел сюда целенаправленно — да и кому вообще могло что-то понадобиться среди горы хлама, неизвестно сколько лет уже пролежавшего в забвении?

Единственным объяснением присутствия кого-то постороннего за дверью было то, что этот человек все же следил за ними с Ваньнином — и, потеряв их из виду, принялся их искать.

Задумчиво глядя на бледное словно мел лицо Чу, Мо Жань повторил шепотом:

— Дверь закрыта изнутри. Сюда никто не войдет.

И, все же, его слова были слабым утешением потому что по всему выходило, что его предположение относительно Ши Мэя были изначально ошибочны.

Однако кто, если не Ши Мэй? Кто был все это время рядом с Чу Ваньнином — и не вызывал подозрений? Как такое вообще было возможно?

Мо Жань потер лоб, пытаясь собраться с мыслями, так что не сразу заметил, как Чу Ваньнин зачем-то достал из кармана поясной сумки телефон и принялся кому-то звонить.

Послышались тихие гудки — и спустя пару секунд из коридора раздалась тихая мелодия.

Ваньнин тут же сбросил.

Взгляд его в одно мгновение подернулся изморозью, став таких холодным, что Мо Жань невольно содрогнулся.

В то же время шаги в коридоре замерли — притом казалось, что только что звучали они настолько близко, насколько это было вообще возможно. Их преследователь очевидно стоял всего в нескольких метрах от них — сейчас их разделяла одна-единственная дверь.

Мо Жань нахмурился потому что дверная ручка медленно провернулась — а затем тихо щелкнул замочный механизм.

Ваньнин тут же крепко обхватил его запястье пальцами и потянул куда-то в сторону, однако в ответ на недоумевающий взгляд Вэйюя лишь поджал губы и покачал головой — очевидно, опасался, что даже шепот будет слышен.

Мо Жань позволил мужчине вести себя, стараясь двигаться бесшумно — и тут же в изумлении понял, что Чу лавирует между полками с реквизитом так, как если бы уже бывал здесь раньше.

Буквально в следующие несколько мгновений замок снова защелкал, на этот раз громче и более настойчиво. Кто-то явно пытался открыть дверь снаружи — и, хотя механизм был заблокирован изнутри, сама дверь была старой, дерево рассохлось, а потому надеяться на то, что преследователь не сможет войти, если действительно того пожелает, не приходилось.

Тем временем Ваньнин уводил Мо Жаня все дальше в полумрак нагроможденных старьем стеллажей. Здесь хранились поблекшие от времени задники и декорации, ветхие костюмы и разнообразная мишура. В воздухе все сильнее пахло сыростью — и этот запах, казалось, въедался в кожу, вызывая глубочайшее отвращение.

Чу тоже выглядел так, словно едва держался. На лбу мужчины проступила мелкая испарина, а взгляд казался ледяным — верный признак того, что он отключил эмоции. Пройдя еще несколько шагов по направлению к одному из стеллажей он вдруг остановился. Мо Жань последовал его примеру — а затем, осмотревшись, наконец осознал, что именно задумал Ваньнин.

В углу гримерной, за стеллажом, у которого они остановились, лежали десятки манекенов. На некоторых из них были надеты костюмы, оставшиеся от постановок прежних лет — иные же просто неловко грудились в огромном пластиковом хаосе конечностей.

Ваньнин не глядя схватил одну из нелепых дамских бархатных накидок-мантий с одной из полок и молча набросил ее на Мо Жаня — на удивление она оказалась достаточно длинной, чтобы полностью скрыть одежду юноши, а отороченный искусственным мехом капюшон покрыл его голову.

Затем Чу просто толкнул юношу в сторону манекенов, и, не отвечая на его немой вопрос, быстро развернулся, чтобы уйти.

Мо Жань хотел, было, возразить, и уже даже открыл рот — однако дверной замок издал истошный лязг, а затем все снова затихло.

Юноша попытался разглядеть происходящее из-под нависающего на глаза капюшона, но темнота была слишком густой, и все, что он видел, сводилось к тусклым очертаниям нижней части стеллажей. Даже пыль на полу теперь почти невозможно было рассмотреть — настолько в помещении было темно.

Ваньнин уже успел отойти от него достаточно далеко, чтобы скрыться из его поля зрения.

«Твою ж!..»

Мо Жань вдруг понял, что Чу с самого начала не планировал скрываться от преследовавшего их человека — он всего лишь хотел убедиться, что Мо Жань будет в безопасности пока сам он отвлек бы внимание.

В идее балетмейстера присутствовала определенная логика — поскольку человек, следящий за ними, наверняка не подозревал, что Ваньнин о чем-то догадывается, а на пыльном полу присутствовали свежие следы.

Но в то же время Мо Жань не мог оставить его один на один с опасностью.

«Бл*ть!.»

Юноша отбросил с головы капюшон накидки — и тут же зажал нос, чтобы не чувствовать затхлого пыльного запаха.

«Как Ваньнин с его астмой вообще может здесь находиться?..» — пришла как-то запоздало странная мысль. Однако раздумывать над этим было некогда.

Беспомощно пошарив взглядом по стеллажам, Мо Жань в конце концов наткнулся на металлические щипцы для поленьев —массивные, и, в отличие от всевозможных мечей из пластика и фольги, вполне пригодные для самозащиты.

В следующее мгновение он, вооружившись коваными щипцами и передвигаясь как можно тише, обошел несколько полок и ящиков — и затаился за вешалкой с дряхлого вида костюмами, которая находилась всего в нескольких метрах от внимательно вглядывающегося в противоположную сторону Хуайцзуя.

«Какого хр*на он-то здесь забыл?!..»

Чу Ваньнин стоял прямо напротив мужчины — и, хвала богам, находился ближе всех к двери. Выглядел он удивительно стойко, и даже отрешенно — если бы ни его привычка нервно комкать длинные рукава свитера и хмурить брови, можно было бы подумать, что он расслаблен.

— Танцовщики уже полчаса не могли найти вас с Вэйюем, — заговорил Хуайцзуй, повернувшись к Чу наконец лицом. — Юйхэн, что происходит? Ты… в порядке?

Вопрос звучал участливо, однако было в нем что-то, от чего Мо Жаню вдруг стало не по себе.

— Со мной все хорошо. Просто подумал, что для постановки может пригодиться что-нибудь из старого реквизита, а потом… кажется, дверь заклинило, — ответил Чу почти без заминки. — Что до Мо Вэйюя, то я понятия не имею, где он.

Мо Жань тут же заметил, что балетмейстер снова вцепился в рукав свитера, словно пытался бессознательно защититься. Очевидно, ему было крайне некомфортно общаться с коллегой — однако он все еще каким-то непостижимым образом сохранял внешнее бесстрастие.

— А я ведь не раз говорил тебе, что ходить сюда не стоит. Здесь слишком пыльно и сыро — ты мог бы послать сюда кого угодно. Зачем самому дышать этой гадостью? — Хуайцзуй покачал головой, делая шаг к Чу.

Его выражение лица источало беспокойство, и даже отеческую заботу — однако чем ближе он находился к Ваньнину, тем сильнее внутри Мо Жаня скручивались щупальца ужаса. В какой-то момент он осознал, что его сердце колотится так громко, что стук едва не заглушает происходящее вокруг.

— Балетмейстер Чу! Вот вы где!.. — с наигранной улыбкой выпалил Мо Жань, не выдерживая напряжения и неловко выныривая из-за вороха разномастной одежды.

Он махнул рукой — и тут же осекся потому что понял, что все еще сжимает в ней тяжелые каминные щипцы. Полы женской накидки-мантии, которая все еще была на нем, правда, в какой-то момент скрыли его вынужденное оружие.

— …... — Хуайцзуй недоуменно воззрился на него, явно не понимая, откуда он появился. На долю секунды на его лице промелькнуло выражение крайней злости, тут же сменившееся беспокойным удивлением.

Ваньнин же недобро прищурился, а затем тихо процедил:

— Мо Вэйюй, не обязательно так кричать. У меня все хорошо со слухом.

Напряженные пальцы в тысячный раз вцепились в многостадальные края рукавов, выдавая его внутреннее волнение.

— Балетмейстер Чу послал меня за кое-чем из реквизита, и, когда я не вернулся, должно быть, начал беспокоиться и решил прийти сюда самостоятельно, — продолжил вдохновенную ложь Ваньнина Мо Жань. — Балетмейстер Чу, простите, но, мне кажется, здесь нет того меча, который вы просили…

— Меча?.. — Хуайцзуй теперь переводил взгляд с Мо Жаня на Ваньнина, как если бы не мог понять, действительно ли эти двое разыгрывают перед ним сцену, или всё происходит всерьез.

— Меч для сцены на озере Цзиньчэн, — пояснил Ваньнин, и тут же изобразил раздражение. — Мне казалось, количество мечей в старом реквизите исчисляется десятками. Неужели не нашел ни одного подходящего?

— К сожалению, нет, — Мо Жань развел руками, и снова взмахнул щипцами для камина. — Я могу пока что воспользоваться вот этим…

Хуайцзуй невольно отшатнулся в сторону потому что не ровен час Вэйюй, с его безумными навыками фехтования, мог угодить ему по лицу.

— …... — балетмейстер Чу молча уставился на Мо Жаня.

— Подойдет? — допытывался Мо Жань и снова сделал нечто смутно напоминающее выпад из экарте. Мантия цвета ядовитой фуксии взвилась вокруг него подобно кислотному облаку.

— Недурно, — Чу с совершенно серьезными лицом кивнул, а затем перевел взгляд на Хуайцзуя, и его тонкие губы дрогнули в подобии тщательно сдерживаемой улыбки. — Пожалуй, мы вернемся.

Не произнося больше ни слова, он развернулся и покинул гримерку.

Мо Жань усмехнулся, внимательно глядя на лишившегося дара речи Хуайцзуя, а затем, пожав плечами, последовал за Ваньнином, поскольку ему тоже было нечего сказать.

Как выяснилось, к их возвращению репетиция уже закончилась, и почти все танцовщики разъехались по домам. Работники сцены все еще были на месте — однако и они уже с нетерпением ждали окончания смены.

Чу Ваньнин после всего произошедшего слишком устал, чтобы настаивать на отработке Мо Жанем их совместных сцен, а потому лишь кивнул когда юноша предложил ему ехать домой. Недостаток сна, разговор с Ши Мэем, объяснения Вэйюя — все это и без того ударило по его нервной системе. Что до ситуации с Хуайцзуем, то он до сих пор не чувствовал себя в безопасности.

В какой-то момент он был настолько напуган, что едва не впал в панику — и лишь неким чудом ему удалось сохранить ясность рассудка и действовать так быстро, как только было возможно. В ту секунду все, о чем он мог думать, сводилось к единственному вопросу: мог ли Хуайцзуй все это время быть тем, кто следил за ним.

Однако ответ напрашивался сам собой: если это не был Ши Мэй, то у Ваньнина действительно не было больше никого, кому бы он доверял так безотчетно.

Хуайцзуй был не просто коллегой. Он был его учителем — человеком, благодаря которому Чу впервые попал на сцену, и в итоге построил карьеру несмотря на многие проблемы личного характера и физические ограничения. Именно Хуайцзуй увидел в нем потенциал — и заставил его отбросить неуверенность и страх.

В то, что он мог следить за Чу для Жуфэн, верилось с трудом — как сложно было поверить и в то, что он в принципе мог быть замешан в чем-либо незаконном.

И, все же, когда они с Мо Жанем оба замерли, тревожно вслушиваясь в шаги в коридоре, именно о Хуайцзуе подумал Чу Ваньнин. И именно потому он набрал его номер — не доверяя до конца своей жуткой догадке.

Более всего ему хотелось получить подтверждение тому, что он ошибается.

Однако он не ошибся.

И за дверью был действительно Хуайцзуй.

А, когда балетмейстер Чу оказался с ним один на один, предварительно укрыв Мо Жаня в безопасности, он впервые заметил, каким холодным взглядом смотрел на него его учитель. От внезапного осознания, что они находятся вдвоем в замкнутом пространстве, и тот, очевидно, зол, ему едва не сделалось дурно. Он не мог не думать о том, что и раньше столько раз они репетировали вдвоем — но никогда прежде он так отчетливо не ощущал себя пойманным в ловушку.

«Что, если Хуайцзуй понял, что я в чем-то его подозреваю?..»

Ваньнин пытался держаться бесстрастно — однако все его мысли сводились к тому, что он должен отвлечь внимание мужчины на себя и увести его из гримерки как можно дальше, позволив Мо Жаню остаться нераскрытым.

Впрочем, идея эта с треском провалилась, потому что в следующую же минуту Вэйюй буквально выпрыгнул из вороха костюмов, размахивая чем-то отдаленно напоминающим кочергу — это было определенно одним из самых нелепых появлений, что Ваньнину доводилось видеть, однако в то же время балетмейстер не мог не испытать абсурдного облегчения от одного лишь факта, что юноша решил вопреки здравому смыслу прийти ему на помощь. Даже если при этом выглядел, мягко выражаясь, странно.

Да, изначально Чу не хотел, чтобы их преследователь знал, что он был в заброшенной гримерной не один — но, только лишь увидев Мо Жаня, он тут же почувствовал себя намного лучше. Страх, сковывавший его все это время, наконец отступил... а сам он ощутил, что снова может дышать ровно.

Хуайцзуй же, лишь завидев Мо Жаня, как будто стушевался — и ядовито-липкое чувство опасности, въевшееся в самую душу, наконец как будто улетучилось.

Чу Ваньнин не был уверен, что поступок Вэйюя не повлечет за собой последствия — но в тот момент, на самом деле, был благодарен юноше за вмешательство... несмотря на то, что никогда не сказал бы этого вслух.

Он не помнил, чтобы за него когда-либо заступались — ощущение было новым и не совсем ему понятным.

Как должен он был на все это реагировать?..

Этот вопрос продолжал навязчиво вертеться в мыслях без ответа.

Сев к Вэйюю в машину, Чу по привычке быстро пристегнулся и молча уставился в окно. Мо Жань тут же занял место водителя — и вскоре они выехали на проезжую часть.

Ваньнин настолько погряз в размышлениях, что только когда Мо Жань вдруг заехал на подземную парковку вдруг осознал, что приехал не к себе домой.

Это был жилой комплекс, где располагалась квартира Вэйюя.

Юноша привез его к себе, даже не спросив — а он позволил ему это сделать, и даже не возразил ничего по дороге, хотя мог бы. Разве не любой нормальный человек должен был бы заметить, что едет не к себе домой, за столько-то времени?..

Проблема заключалась лишь в том, что Чу Ваньнин слишком устал, а потому на какое-то время отключился.

Заметив растерянный взгляд, с которым балетмейстер Чу осматривается по сторонам, Мо Жань тут же всполошился:

— Хочешь, поедем к тебе? Я не подумал… прости, — он вдруг мучительно покраснел, и выглядело это невероятно забавно: румянец проступал пятнами под обыкновенно смуглой кожей, расползаясь по щекам.

Ваньнин тут же отрывисто покачал головой, чувствуя себя неловко: хоть он и ничего еще не сказал, а Вэйюй уже смутился, как если бы его обвинили во всех смертных грехах.

— Все в порядке. На самом деле, мне не хочется сейчас оставаться одному, и я не против заночевать у тебя, — попытался его успокоить Чу.

В его словах не было лжи, хоть и понял он это лишь когда произнес их вслух. Ему действительно хотелось, чтобы Мо Жань остался рядом, потому что он все еще не отошел от происшествий последних дней. Если они оба в опасности, и за ними следят — не будет ли лучше для них держаться вместе?

К тому же, сколько бы они ни стыдился этого чувства, он действительно наслаждался обществом Мо Жаня — и тосковал по нему когда вернулся к себе.

Мо Вэйюй неуверенно взглянул на него — как если бы не совсем понимал, что именно ему теперь все-таки делать, потому что он уже позволил себе привезти Ваньнина к себе, не удосужившись спросить у мужчины, что тот думает по этому поводу. Само решение казалось ему в тот момент таким правильным, что он даже не задумался, как оно может выглядеть со стороны, и как Чу может его истолковать.

Ему просто хотелось быть рядом — это было единственным, что его волновало.

Разве могло быть как-то иначе?..

— Мо Жань… — Ваньнин настороженно взглянул на Вэйюя, видя, что тот явно не находит себе места. — Почему ты так на меня смотришь?..

— Все в порядке, просто… просто подумал, что мы ведь жили вместе несколько недель, — юноша нервно сглотнул, а затем резко дернул головой. — ...Забудь.

Чу нахмурился, не совсем понимая, к чему идет разговор, и почему его внезапно просят «забыть» то, что, в общем-то, забывать ему совершенно точно не хотелось.

— У тебя очень уютная квартира, — сказал он, вдруг подумав, что Мо Жань, возможно, беспокоится, что ему что-то не нравится. — И ехать к тебе ближе, чем ко мне.

— …... — Мо Жань вдруг покраснел еще сильнее.

«Что я не так сказал-то?..» — подумал Чу, и недоуменно уставился на юношу.

— На самом деле… если тебе все нравится, я… мне очень хотелось бы жить вместе с тобой, Ваньнин, — внезапно выдал Мо Жань, и его глаза наконец в открытую встретились со взглядом балетмейстера. Было видно, что он переживает, что Чу откажет ему, так сильно, что едва может связно говорить.

На этот раз настала очередь Ваньнина растерянно застыть.

Он не ожидал подобного предложения — и то, что Мо Вэйюй озвучил это вот так прямо, произвело на него эффект разорвавшейся гранаты. В ушах вдруг зазвенело, а сердце забилось так яростно, словно он был на грани приступа.

Конечно, они уже жили под одной крышей раньше — однако тогда они не встречались… И, да, он все еще помнил, что Вэйюй уже однажды говорил ему что-то о том, чтобы жить вместе.

Но Ваньнин не думал, что все это произойдет вот так. Он не был готов к чему-то подобному — и в то же время не мог заставить себя представить, что прямо сейчас едет к себе, запирается в своем доме и в одиночестве ложится в постель.

Обе перспективы казались удручающими.

К тому же, Мо Жань все еще ждал его ответа — с настолько потерянным видом, что сердце Чу невольно облилось кровью. Юноша в этот момент выглядел настолько уязвимым, что казалось, любое неосторожное слово способно его уничтожить.

— Мне понравилось жить с тобой раньше, — неловко признался Ваньнин, понимая, что должен сказать правду. — Но я не знаю, изменится ли что-нибудь теперь.

И как его угораздило оказаться втянутым в подобный разговор посреди подземной парковки, после ночи, проведенной без сна, и всех пережитых потрясений?..

— Но тебе, правда, понравилось?.. — Мо Жань ухватился за его ответ, словно утопающий за ломкую соломинку.

— Это было... терпимо, — Чу кивнул, пытаясь придать своему лицу максимально спокойное выражение, из последних сил скрывая волнение, от которого едва мог дышать. Он и сам больше не был уверен, что имеет в виду: те пару недель совместного проживания, или прошлую ночь?

— Терпимо?.. — Вэйюй растерянно уставился на него, не понимая, что именно он хочет сказать.

— Мне понравилось, — Чу резко расстегнул ремень безопасности, и, щелкнув дверным замком, вышел на парковку, потому что больше был не в состоянии выносить пристального взгляда Мо Жаня, который, казалось, того и гляди заберется ему под кожу.

Он знал, где находится выход, а потому не стал ждать, пока Мо Жань его догонит, и попросту вызвал лифт — а затем, нажав нужный этаж, лениво наблюдал за тем, как юноша бежит к нему и в последнюю секунду втискивается в хромированную кабину.

— Ваньнин?.. — окликнул он мужчину, и голос его прозвучал сипло из-за того, что он бежал весь путь от парковки до лифта.

— Что? — Чу бросил в сторону Вэйюя взгляд, полный подозрения.

Двери лифта снова открылись на нужном этаже — и юноша тут же просиял, демонстрируя нежные ямочки на щеках:

— Добро пожаловать домой, Ваньнин!..

Чу на это несколько секунд продолжил молча смотреть на него с весьма сложным лицом.

Затем его кончики губ незаметно дрогнули в мимолетной улыбке — потому что он больше не мог сдерживаться.

Это было не просто приглашением в гости.

Это было приглашением разделить жизни друг друга.

Спонтанным, неуместным и несвоевременным.

Но сердце Чу все равно забилось быстрее, когда он переступил порог уже хорошо знакомой ему квартиры.

====== Часть 33 ======

С прошлого вечера ровным счетом ничего не изменилось, однако впервые Ваньнин осознал, что больше не гость в чужом доме — от этой мысли он чувствовал, как сердце пропускает удар за ударом.

Едва переступив порог, он скосил взгляд на им самим же второпях собранные в спортивную сумку вещи, которые планировал отвезти к себе в ближайшее время — да так и не забрал.

Что с ними делать теперь? Развесить обратно в шкаф?

«Нелепо… как же нелепо...»

Он поморщился, думая о том, что сам создал себе еще одну проблему — а затем, сняв обувь, проследовал на кухню, чтобы заварить чай пока Мо Жань отправился в душ.

По крайней мере, его кружка все еще была здесь. И на том спасибо.

Мысли спутались еще сильнее — вторые сутки он обходился без сна, но при этом не был уверен, где должен лечь.

В постели — или все-таки на диване?

Даже после всего, что между ними с Вэйюем было, он не знал, правильно ли поступит, заняв чужую кровать. Или… теперь она была их общей?

Чу задумчиво осмотрелся по сторонам, отпил глоток чая… и едва не подавился, потому что его взгляд прилип к Мо Жаню, который только что прошлепал босиком к шкафу в одном полотенце, едва прикрывающем его чуть ниже пояса.

Вода стекала с его растрепанных влажных волос вниз по налитым мышцами плечам и спине: прозрачные капли скользили сверкающими дорожками к гибкой пояснице, а затем впитывались в пушистую ткань, небрежно обернутую вокруг талии.

Ваньнин внезапно понял, что у него пересохло во рту — при этом он только что залпом осушил половину чашки, к тому же больно обжег язык. Впрочем, он едва заметил боль потому что мысли замкнуло на смутных воспоминаниях прошлой ночи, и том, как он прочувствовал силу этого тела в буквальном смысле на себе.

Чу вдруг стало так жарко, что он едва мог дышать. Он предпринял запоздалую попытку отвернуться, понимая, что еще секунда — и Мо Жань стянет с себя полотенце прямо на его глазах. Однако в последнее мгновение юноша перехватил его взгляд… и замер на месте, смущенно улыбаясь.

— Ваньнин?.. — позвал он.

«Твою мать!...»

Балетмейстер Чу не был уверен, что способен в принципе выдавить из себя хоть что-то связное. Его голос, казалось, перестал его слушаться.

Чтобы избавить себя от необходимости отвечать он резко влил себе в рот весь оставшийся в кружке чай, и тут же громко закашлялся, давясь. Горячая жидкость обожгла горло, а на глазах проступили слезы.

— Ваньнин, что случилось? — Мо Жань поспешил к нему на помощь, но Чу, увидев, что юноша все еще не одет, быстро отступил назад.

— Все в порядке! — он выставил перед собой обе руки, надеясь, что его жест заставит Вэйюя остановиться. Но юноша, видимо, понял его движение превратно, потому что тут же вцепился в запястья, притягивая к себе и пристально вглядываясь в раскрасневшееся лицо и слезящиеся глаза.

— Ты весь горячий…

— Мне жарко! — Ваньнин резко вырвался и отскочил в сторону, а затем налил себе полную чашку воды из-под крана и под удивленным взглядом Мо Жаня выпил ее содержимое в три глотка.

— Прости, — Мо Жань опустил голову. — Я должен был пропустить тебя в душ первым. Я… пока займусь ужином и перестелю постель, а ты… — он вдруг оборвался на полуслове потому что заметил, что Чу смотрит на него почти не моргая.

— Ох, понятно, — беспокойство на лице юноши сменилось улыбкой.

Первой мыслью Ваньнина было огрызнуться, однако он заставил себя сдержать этот порыв. Вместо этого он спросил:

— И часто ты ходишь по дому в таком виде?

— Тебе не нравится? — Мо Жань прищурился. — Или… наоборот?

— Я предпочитаю ходить в одежде, — Чу решил притвориться глупым. Однако его обыкновенно бледное лицо полыхало всеми оттенками рассветного неба в январе, выдавая, что всё он, на самом деле, понял.

— Ммм, — Мо Жань приподнял брови. — Разделся бы — было б не так жарко…

Ваньнин, не произнося больше ни слова, развернулся на пятках и поспешил в ванную комнату, спиной чувствуя взгляд, от которого, казалось, невозможно скрыться даже за плотно закрытой дверью.

Впрочем, предварительно убедившись, что Вэйюй не собирается за ним следовать прямо сейчас, он наконец смог сделать глубокий вдох и внимательно взглянуть на собственное отражение в зеркале: покрытое конденсатом стекло отражало растерянного вида мужчину в подернутой горячим паром комнате. То ли из-за того, что разогретый воздух вокруг него плыл, то ли из-за все еще никак не желающей проходить реакции собственного тела, Чу понятия не имел, что ему делать.

Разум подсказывал, что сейчас далеко не лучшее время идти на поводу у своих желаний: им с Мо Жанем все еще следовало обсудить ситуацию с Хуайцзуем, к тому же, оба они были изнурены затянувшейся репетицией. Он сам мог с уверенностью сказать, что приблизился к пределу своей выдержки… однако, вероятно, именно по этой причине ему так сложно было подавить в себе неожиданно рассыпавшееся раскаленными углями желание.

Ваньнин рассеянно тряхнул головой, зло щурясь на лихорадочный вид собственного лица — а затем решительно стянул с себя одежду и дрожащей рукой выкрутил душ до минимальной температуры. Ему действительно следовало в первую очередь остудиться — иначе он никак не сможет находиться с Мо Жанем в одном пространстве всю ночь.

Ледяная вода стекала по голове и спине, заставляя ежиться от ощущения пробирающего до костей холода. Чу сцепил зубы, обхватив себя руками в попытке унять неконтролируемый озноб.

Никогда еще он не был так зол на самого себя.

Сердце колотилось где-то в горле, разгоняя по телу волны обжигающего жара. Перед глазами все еще стояло это чертово бледно-голубое полотенце, едва прикрывающее округлые ягодицы и узкие бедра юноши. От одного такого вида все рациональные мысли одновременно покинули его голову — как будто мало ему было целого дня безуспешных попыток не смотреть в сторону Мо Жаня, или того, что их едва не застали «на горячем» в забытой богами гримерной… Еще несколько секунд в объятиях Вэйюя — и ему было бы все равно, войди туда хоть международная делегация в полном составе.

Разве это нормально?..

Он вдруг понял, что на сушилке нет свежих полотенец — но в тот момент, когда он включил душ, ему и в голову не пришло обратить на это внимание.

Или… полотенце все-таки там висело?

Он не мог вспомнить...

Ваньнин выключил воду — и в то же мгновение оказался закутан по самый подбородок в теплую пушистую ткань. Неожиданно оказавшийся за его спиной Вэйюй обхватил его за талию, притягивая ближе, а затем развернул к себе лицом.

Чу едва успел выставить перед собой руки, пытаясь отстраниться, однако его все еще влажные замерзшие пальцы уперлись прямо в обнаженную мужскую грудь.

Мо Жань все еще разгуливал по дому без одежды!...

Мужчина чувствовал, как сумасшедше быстро бьется чужое сердце под его раскрытой ладонью — и этот ритм отдавался в нем самом так яростно, что на мгновение ему пришлось прикрыть глаза, чтобы просто не перестать дышать.

— Ваньнин? — Мо Жань склонил к нему голову, пристально вглядываясь в сведенные напряженно брови и плотно поджатые губы. — Ты ведь можешь так замерзнуть...

Он бережно коснулся лба Чу ладонью, собираясь поправить влажные сбившиеся пряди, но тут же почувствовал, как Ваньнин резко выдохнул, а затем неожиданно вжался в него, мелко дрожа. При этом каждый миллиметр его кожи медленно розовел: от мочек ушей румянец расползался по тонкой шее и острым линиям плеч подобно разгорающемуся зареву пожара.

— …... — Мо Жань на мгновение перестал дышать потому что внезапно до него дошло, почему Чу так быстро сбежал от него под ледяной душ — и, судя по всему, даже студеная вода не смогла ему ничем помочь.

Всю дорогу домой он был уверен, что балетмейстер слишком устал, и чудом не уснул еще в машине — так что собирался приготовить быстрый ужин и дать Ваньнину как следует отдохнуть. Совершенно точно в его планы не входило приставать к Чу: несмотря на то, что одного лишь взгляда на него хватало, чтобы разбередить никогда не оставляющее его желание, сегодня Вэйюй собирался просто заботиться о нем. Это значило, что он вполне мог бы обойтись нежными объятиями и возможностью наблюдать за тем, как Ваньнин мирно спит в его постели. В конце концов, с тех самых пор, как Чу съехал от него, в сердце Мо Жаня поселился страх больше никогда не увидеть его спящим. Было нечто откровенно трогательное в том, чтобы смотреть, как Ваньнин в полудреме беззащитно кутается в одеяла, словно пытаясь укрыться от всего мира.

За прошлые недели юноша определенно пристрастился наблюдать за своим гостем — и, пока тот видел сны, Мо Жань часто с упоением рассматривал его, подмечая крошечные детали: бледную родинку за ухом, удивительно тонкие вены на запястьях, постоянно выбивающуюся прядь волос, привычку класть голову мимо подушки...

Несколько раз он даже был настолько смелым, что позволял себе откинуть одеяло — однако Ваньнин, разумеется, никогда не спал полностью раздетым. Максимум, что юноше довелось тогда увидеть, была небольшая открытая полоска кожи на пояснице — хотя даже этого той ночью ему хватило, чтобы до утра проворочаться на диване, сгорая от желания.

Теперь, когда Чу буквально вжимался в него, и их тела разделяло лишь влажное полотенце, стоило ли говорить о том, что Мо Жань едва не обезумел?

На какое-то мгновение он был не уверен, что все происходящее реально — а потому застыл, опасаясь, что видение рассеется слишком быстро. Однако сбитое дыхание Чу щекотало его подбородок и шею, а сам он трепетал, словно холодный огонь, способный обратить в пепел любого, кто посмеет по неосторожности прикоснуться.

Мо Жань был осторожен. Медленно, давая Чу возможность отстраниться в любую секунду, он склонился к разгоряченному лицу мужчины, а затем нежно потерся губами об плотно сомкнутые губы — и мягко надавил пальцами на челюсть, заставляя приоткрыть рот.

Ваньнин разомкнул губы, а затем, задохнувшись, сплелся с Мо Жанем языками.

Его руки так и оставались на груди юноши — он не был уверен, куда их деть теперь, поскольку спуститься ниже казалось чем-то слишком постыдным. И все же его пальцы все равно медленно соскальзывали по обнаженной коже, очерчивая проступающие мышцы.

— Ваньнин… — Мо Жань неожиданно накрыл его ладонь своей, прижимая к себе ближе — так близко, что Чу на мгновение показалось, словно еще немного и он окажется где-то под кожей.

То, как Мо Жань звал его, почему-то заставляло его одновременно и плавиться от желания, и испытывать странную, щемящую сердце тоску — как если бы, даже находясь в объятиях друг друга, они оба продолжали изнывать от желания стать еще ближе.

— Я… люблю тебя, — вдруг прошептал Чу куда-то между поцелуями, и тут же сам ужаснулся сказанному, как если бы слова обожгли ему губы.

Почему он признался вот так?..

Сколько до этого было возможностей сказать эти чертовы слова — и всякий раз он молчал, чувствуя, что, если произнесет их вслух, произойдет нечто ужасное. Понимая, что между ними всегда будет слишком много препятствий и недосказанного — и, возможно, у них вовсе нет будущего.

Однако бесконечная тоска, звеневшая в голосе Мо Жаня, окончательно вышибла из него последние крохи сопротивления. Он чувствовал, что нужен этому юноше прямо сейчас — так сильно, что тот продолжал звать его по имени даже сжимая в объятиях, как будто не осознавал до конца, что он рядом.

Это окончательно сломило его.

Мо Жань на секунду словно окаменел. Он обхватил ладонями лицо Чу, вглядываясь в него слишком пристально, едва дыша.

— Ты… ты… — его губы шевелились, но голосовые связки перехватило.

— Я люблю тебя, Мо Жань, — повторил Ваньнин, на одном дыхании встречая полыхающий взгляд, в котором в один миг отразились неверие и надежда. Пальцы Мо Жаня оказались на его шее, а затем впились в плечи с такой силой, что Ваньнин едва удержался, чтобы не вскрикнуть.

Мо Жань прижал его к себе так яростно, будто пытался впечатать его внутрь себя. Неистовый поцелуй поглотил его резкий вдох — а сам Ваньнин почувствовал, как стремительно немеет его голова, а сам он будто становится невесомым и почти бесплотным, но при этом все еще каким-то образом стоит на ногах… Он резко вцепился в Вэйюя, опасаясь, что в любую секунду может упасть. Широкое пушистое полотенце, которое все еще было обернуто вокруг него, сбилось куда-то вниз и оплелось вокруг босых ног. Все еще влажный воздух, казалось, стал густым от жара их тел.

— Я тоже люблю тебя, — Мо Жань вдруг подхватил Чу за бедра, отрывая от пола — прикосновение его ладоней отдалось у того мелкой дрожью.

В следующее мгновение он уже нес мужчину в комнату.

Он сам едва понимал, что делает — знал только, что, если не отнесет Ваньнина в постель, то возьмет его прямо так, у стенки, в душевой. Для второго раза это было слишком. Он даже не был до конца уверен, что Чу действительно этого хочет, ведь прошло менее суток — а потому до последнего сомневался.

Но Ваньнин, казалось, вообще об этом не думал — лишь продолжал словно дикий кот впиваться в его плечи, видимо, опасаясь, что Мо Жань его уронит. Осознавать это было забавно, ведь они оба отработали за прошедшие пару месяцев десятки поддержек, и Чу не мог не знать, что Вэйюй беспокоится о его безопасности намного сильнее, чем о собственной.

К счастью, постель Мо Жань успел расстелить пока Ваньнин был в душе.

В следующую секунду Чу уже лежал на белоснежных сатиновых простынях, полностью раздетый, тяжело дышащий и ужасно смущенный. Казалось, еще мгновение — и он либо сбежит, либо ослепит Мо Жаня.

Вэйюй лег рядом с ним, перекатившись набок, решив, что нависая над Ваньнином, напугает того еще сильнее. Он тоже был обнажен — и в комнате было достаточно светло, чтобы Чу мог без труда видеть его состояние.

Впрочем, тот упорно закрывал глаза — при этом его собственное тело было не менее возбуждено.

— Ваньнин?.. — Мо Жань снова позвал его, проходясь медленным, обжигающим прикосновением по груди и напряженному прессу, однако предусмотрительно не спускаясь ниже.

— Свет… — Чу мотнул головой, продолжая держать глаза закрытыми. — Очень яркий... Выключи его.

Его лицо выражало крайнюю степень робости, а сам он наверняка попытался бы чем-то прикрыться, если бы Мо Жань вовремя не перехватил второй рукой его оба запястья. Они были такими тонкими, что одной правой юноша мог с легкостью вдавить их в матрас, надежно удерживая вместе.

— Но я хочу тебя видеть, — он придвинулся к Чу максимально близко, выжидая, когда тот наконец откроет глаза и взглянет на него. — И хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я буду любить тебя сегодня.

— …... — Ваньнин действительно открыл глаза, и его зрачки, казалось, заполнили собой всю радужку, превращая и без того темный взгляд в две бездонных пропасти. Он явно не ожидал увидеть лицо Мо Жаня так близко, а потому резко выдохнул и непроизвольно дернул руками, но высвободиться так и не смог.

И, все же, он смотрел.

Мо Жань улыбнулся, и его пальцы все так же мучительно медленно прошлись по ребрам Чу, неспешно покружили ниже, а затем словно вскользь задели напряженный член, который тут же содрогнулся.

Ваньнин поджал ноги, неловко ерзая на месте — и беззвучно охнул, снова жмурясь, когда Мо Жань вдруг обхватил его пальцами и неторопливо задвигался вдоль напряженной плоти.

Юноша, впрочем, тут же остановился, а его губы мазнули по уху Чу, опаляя тонкую раскрасневшуюся кожу отрывистыми словами:

— Снова не смотришь?..

— Мо Жань… — Ваньнин покачал головой, и, казалось, еще сильнее смутился. — Я… я не могу так.

— Можешь.

Юноша втянул губами его мочку уха, а затем спустился ниже по шее, задевая зубами гортань и кадык, проникая влажным языком в яремную впадину.

Ваньнин покрылся мурашками от неожиданного ощущения — а затем снова впился в собственную губу, едва сдерживаясь, потому что рука Мо Жаня продолжила двигаться по его телу, но на этот раз ладони проходились по бедрам и ягодицам, и, хоть движения все еще были изучающими, в них чувствовалось все меньше нежности и все больше огня. В какой-то момент он снова почувствовал, как Мо Жань медленно проникает в него пальцем — и тут же останавливается, будто ждет чего-то.

«Черт!... Он всерьез хочет, чтобы…»

Ваньнин заставил себя посмотреть — и тут же наткнулся на жадный, испытывающий взгляд, от которого в голове окончательно замкнуло. Он не хотел думать о том, как, должно быть, странно сейчас выглядит, распростертый на постели, задыхающийся — но не мог не увидеть отражение собственного лица в глазах Вэйюя.

Палец внутри него тут же резко толкнулся глубже — и Чу беззвучно хватанул ртом воздух, забываясь. Это было странное, немного холодящее чувство, способное одновременно сбить с толку и свести с ума.

Он смутно помнил болезненное ощущение прошлой ночи — оно тогда показалось ему почти невыносимым, на грани пытки. Но как он мог думать об этом теперь, в момент, когда Вэйюй буквально пожирал его взглядом, как если бы никаких признаний ему не было достаточно для того, чтобы утолить внутренний голод?..

Мо Жань облизнул губы, а затем, заметив, как на мгновение напрягся Ваньнин, спросил:

— Мне продолжать?..

Еще немного, и он был бы слишком разгорячен, чтобы остановиться, его собственное тело все еще помнило прошлую ночь и подчинялось инстинктам — но это не означало, что он не смог бы найти альтернативы для них обоих в случае отрицательного ответа. В этот вечер, однако, ему хотелось показать Ваньнину, насколько тот желанен и чувственен. Хотелось, чтобы мужчина увидел себя его глазами — и понял, какие переживания вызывает в Мо Жане лишь один звук его тихих, срывающихся вздохов. Как действует на Мо Жаня один лишь взгляд его широко распахнутых, полных страсти, глаз.

Единственное, в чем Мо Жань был уверен: что бы Ваньнин сейчас ему ни ответил, он больше не позволит ему отворачивать лицо и прятаться.

— Мо Жань… — голос Чу едва заметно задрожал, он словно не знал, что именно должен говорить. — Пожалуйста… пожалуйста...

Вэйюй впился в его губы яростным, диким поцелуем, проникая языком глубоко в рот, потому что едва держался, чтобы тут же не наброситься.

Ваньнин просил его продолжать, и в его голосе звенело тихое отчаяние, словно он мог рассыпаться в пыль если Мо Жань ничего не предпримет. Это было не просто позволение идти дальше — это был белый флаг.

Чу был настолько распален происходящим, что теперь стонал прямо в губы юноши. Его бедра беспорядочно дергались, плоть терлась об живот Мо Жаня, а каждый небольшой толчок внутри отзывался все большим томлением, подводя его к точке кипения. Он едва заметил, как Мо Жань оказался сверху, и в какой момент их тела переплелись, а сам он вцепился в обнаженную спину, чувствуя под своими пальцами мелкую дрожь напряженных до предела мышц. Небрежно растрепавшиеся волосы юноши падали ему на лицо, щекоча лоб и шею, а его собственные губы раскраснелись и стали болезненно чувствительными от поцелуев.

Мо Жань тоже терся об него — резкими, почти грубыми движениями, при этом зарываясь лицом Чу куда-то в шею, продолжая оставлять на коже россыпи яростных поцелуев. Это было похоже на помешательство, но сходить с ума было слишком хорошо, чтобы предпочесть остаться в здравом уме.

В следующее мгновение Мо Жань вылил почти полтюбика оставшейся смазки на себя, и, обхватив Чу под бедра, осторожно подался вперед. Тот снова застонал, и тут же попытался зажать себе рот рукой.

Мо Жань остановился, пристально вглядываясь в напряженное, раскрасневшееся лицо. Он снова перехватил запястье Ваньнина, убирая искусанную ладонь в сторону, а затем склонился к лицу мужчины.

— Я жду, — его пальцы обхватили ладонь Чу, поглаживая.

Ваньнин мотнул головой, понимая, что просто не может заставить себя снова открыть глаза в такой момент. Сам факт того, что Мо Жань был так близко, что видел его таким, и при этом уже наполовину вошел в него… все это заставляло его терять разум.

Как мог он найти в себе силы открыть глаза?..

Вдруг он ощутил странное, легкое прикосновение губ к своим векам… и тут же понял, что Вэйюй целует его лицо, причем делает это так ласково, что еще миг — и его сердце разлетится вдребезги на тысячи осколков.

— Ваньнин, прошу… — его дыхание касалось губ мужчины горячим потоком воздуха. — Посмотри на меня. Ну же...

Чу все еще ощущал себя немного странно, и даже дико, однако невозможно было противиться этим уговорам. Он резко выдохнул… а затем в одночасье понял, что видит на лице Вэйюя лишенную всякой пошлости, обнаженную нежность — чувство это было настолько честным, что все внутри него разом перевернулось.

Пальцы Чу наконец переплелись с пальцами Мо Жаня, и он утонул в полном любви взгляде, готовый захлебнуться в этом темном океане даже насмерть — лишь бы никогда больше не оказываться на поверхности.

Комментарий к Часть 33 Ну, всё, они оба теперь признались друг другу! Нет, не слипнется!

а этот очень счастливый автор, выполнив долг, убегает в выходные ~

====== Часть 34 ======

Утренний кофе едва бодрил, а тело все еще местами горело, напоминая о прошлой ночи... Или, возможно, позапрошлой? Даже после самых изнурительных репетиций Ваньнин не чувствовал такой крепатуры: казалось, в последнее время он напрягал мышцы, о существовании которых до сих пор не имел ни малейшего представления. Прошла неделя с тех пор, как они с Мо Жанем съехались, однако создавалось впечатление, будто пролетело не более нескольких дней.

За это время он успел дважды навестить все еще восстанавливающегося в больнице Ши Мэя, приноровиться на репетициях не реагировать на присутствие Мо Жаня так остро, и понять, что скрывать отношения от кого-либо бесполезно — особенно если твой парень тянет к тебе лапы в любую свободную минуту.

Что до Хуайцзуя, то с того самого дня, когда они с Мо Вэйюем столкнулись с ним лицом к лицу в заброшенной гримерной, он сказался больным — и Ваньнину пришлось заменить его на всех репетициях. Так он снова переключился с проработки своей партии на работу по композиции и постановке танца.

Тысяча вопросов, вертевшихся в его голове, временно так и остались без ответа.

Был ли его коллега, а в прошлом — учитель, действительно связан с Жуфэн?

Ваньнин этого не знал — однако все еще не мог до конца поверить, что человек, заботившийся о нем, давший ему так много, мог предать его таким образом. Был ли он тем, кто все это время стоял за шантажом и слежкой? Был ли он замешан в этом вместе с Ши Минцзином?

Прежде чем делать выводы, Чу хотелось задать все вопросы самому Хуайцзую — он верил, что тот ответит, если спросить его прямо. Вот только уже неделю спрашивать было не у кого.

К тому же, Чу взял у Вэйюя обещание, что тот больше никогда не станет ради него идти на риск и устанавливать контакт с Наньгун Янем — и таким образом оба они снова оказались в весьма странном положении.

Впрочем, теперь Ваньнин по крайней мере не задерживался допоздна в одиночестве: Мо Жань взял обыкновение ходить с ним даже на проработку сторонних сцен, и не оставлял балетмейстера ни на секунду. Возможно, раньше это безмерно раздражало — но теперь, когда Чу действительно не представлял, ждут ли их в будущем новые угрозы, и только слепому было непонятно, что они с Вэйюем в отношениях, он был даже рад тому, что юноша всегда где-то на периферии.

Ему самому было так спокойнее хотя бы потому что, пока Мо Жань находился в поле его зрения, казалось, что в случае опасности он успеет прийти ему на помощь.

Мо Жань, в свою очередь, придерживался примерно такой же точки зрения — а потому, несмотря на периодически злящегося Чу, продолжал следовать за ним по пятам.

Что было важнее, он действительно держал обещание не связываться со своим отцом — и Чу Ваньнин не мог не ценить этого, понимая, что парень наверняка мог бы уже попытаться все выяснить самостоятельно.

Вот только сама мысль о том, что юноша снова, нарочно или нет, привлечет к себе внимание Жуфэн, заставляла его испытывать неосознанный страх. Ваньнин все еще не был уверен, что они оба в безопасности — и до сих пор, глядя на то, как Мо Жань репетирует на сцене, задавался всего одним вопросом: кому и зачем было необходимо подставлять юношу, приписывая ему случившееся с Ши Мэем и Жун Цзю?..

С его точки зрения, это не имело смысла ни для его отца, ни для картели.

Так в чем же было дело?..

Ваньнин допил кофе и рассеянно потер ноющие с самого пробуждения виски, а затем мельком взглянул на сцену, где танцовщики готовились к началу генеральной репетиции.

Мо Жань тоже был среди них — высокий, атлетичный, смуглый, он легко приковывал к себе взгляды не только благодаря выдающимся физическим данным. Несмотря на шестилетний перерыв в классическом танце, технически его исполнение было одним из лучших, что доводилось видеть Чу Ваньнину.

Иногда мужчина даже начинал сомневаться, действительно ли Мо Вэйюй был его учеником — как мог он обучить кого-то настолько хорошо?..

Разумеется, он никогда не сказал бы об этом парню в глаза: с него было достаточно вечера на прошлой неделе, когда он неожиданно для самого себя признался Мо Жаню в любви, почему-то решив, что тому необходимо услышать эти слова, чтобы почувствовать себя уверенней.

С тех самых пор Мо Жань, обыкновенно сначала делающий, а потом включающий голову, вдруг превратился в нежного и ранимого молодого человека, способного смущаться, краснеть и — невероятно! — постоянно донимать Чу вопросами в самое неподходящее для этого время.

Он всерьез мог спросить Ваньнина, спит ли он, посреди ночи, когда Чу, вполне очевидно, не спал потому что проснулся от очередного кошмара.

Мог допытываться, что Чу хотелось бы на ужин — в момент, когда Ваньнин ленился есть, и собирался вовсе обойтись без еды.

Но, пожалуй, особенно глупыми были вопросы Вэйюя в постели: он едва не сводил Чу с ума попытками выспросить, что именно тот ощущает, и как именно ему хотелось бы заняться любовью. Ваньнин, не привыкший в принципе говорить много, тем более — не имеющий почти никакого опыта, вскипал всякий раз, положительно не понимая, как и что в такие моменты должен отвечать. В конце концов, Мо Жань, что, действительно ждал от него каких-то особенно ценных рекомендаций? Почему же раньше так хорошо без них обходился?..

Ваньнин опустил голову на руки, отрывая взгляд от происходящего на сцене, и все больше погружаясь в свои мысли. Он снова вернулся в памяти к последнему разговору с Ши Минцзином.

Пару дней назад он пришел к Ши Мэю в палату — заодно принес наушники и свежую одежду. Юноша в последнее время постоянно находился в сознании, но все еще проходил дополнительные исследования из-за пережитой черепно-мозговой травмы, и к тому же был в гипсе, а потому маялся от безделья.

Однако, едва завидев балетмейстера, он попросту уставился в потолок, изображая, будто ему вовсе нет дела до пришедшего его навестить Чу.

— Ши Мэй, — Ваньнин осторожно положил на прикроватную тумбочку пакет с вещами, а затем нерешительно застыл у кровати.

Он понятия не имел, что еще должен сказать, а потому просто молчал, ожидая хоть какой-то реакции.

— Уходи, — юноша так и не взглянул на него, и только его голос прозвучал вполне отчетливо и ясно. — Тебе не нужно приезжать ко мне в больницу.

— Я все равно уже приехал, — Ваньнин пожал плечами, растерянно глядя на бледное, лишенное всякого выражения лицо.

Ши Минцзин выглядел так, словно утратил душу: его взгляд оставался безразличным, а сам он держался отстраненно и холодно, как если бы не хотел больше чувствовать боль и потому окончательно замкнулся в себе.

Чу были хорошо знакомы эти переживания: он сам отключал эмоции когда испытываемая боль становилась невыносимой.

Вот только… разве Ши Мэй не был открытым парнем, который всегда умел найти нужные слова, с легкостью решал любые проблемы, и мог одной улыбкой растопить самое холодное сердце?..

Неужели все, что до сих пор знал о нем Ваньнин, было лишь искусной маской, за которой скрылся некто чужой?

— Почему ты не хочешь оставить меня в покое, Ся Сыни? — оборвал его тягостные мысли Ши Мэй. — Ждешь ответов на свои вопросы? Задай их Мо Вэйюю.

— …... — Ваньнин молча уставился на юношу.

Он не знал что на это ответить, потому что Мо Жань действительно стоял в больничном коридоре и ждал его возвращения. Он порывался войти вместе с Чу в палату — и тому стоило огромных усилий отговорить его, потому что выражение лица парня явно не вязалось с положительными намерениями.

С другой стороны, Ши Минцзин… знал ли он, что Мо Жань был сыном Наньгун Яня?

И, если знал… значило ли это, что он действительно был связан с Жуфэн настолько тесно?

Неужели Мо Жань все это время был прав относительно того, что именно Ши Мэй был замешан в шантаже?

Глядя на некогда полное жизни, теперь же — безжизненно-пассивное — лицо перед собой, Ваньнин больше не был уверен, что хочет это знать.

Вместо всех своих вопросов он внезапно сказал:

— Ты всегда был для меня одним из самых близких людей. Что бы ты ни сделал, я уверен, что смогу это понять.

Он не мог назвать Ши Минцзина своим другом, не мог также назвать братом по крови — однако парень всегда вызывал в нем желание заботиться. Должно быть, нечто подобное испытываешь к младшим родственникам: привязанность эта не похожа на романтические чувства, но в то же время достаточно сильна, чтобы прощать им даже самые обидные проступки.

Ши Мэй, услышав его слова, развернулся к нему спиной. Впрочем, гипс не давал ему свободно двигаться, а потому даже это далось ему с трудом.

Он молча смотрел теперь уже в стену — как если бы даже неравномерная покраска могла увлечь его сильнее чем этот очевидно нежеланный разговор.

— Ши Мэй, я… мне действительно жаль, — после долгого молчания вздохнул Ваньнин. — Если бы ты рассказал мне, в чем дело, возможно, я смог бы помочь. Мо Жань и я...

— Мне это не нужно, — отрубил Ши Минцзин резко. — Ты не можешь помочь себе — но хочешь спасти других. Я последний, кто достоин твоего времени и усилий.

— Ты ни в чем не виноват, — Ваньнин не собирался сдаваться. — Жуфэн творят страшные вещи чужими руками…

— Он все-таки тебе все рассказал, — Ши Мэй неожиданно усмехнулся, и это было первое выражение эмоций за последнюю неделю. — И ты… все равно с ним остаешься. Как это интересно.

Чу Ваньнин внутренне похолодел.

То, что юноша только что сказал, свидетельствовало о том, что он знает о Мо Вэйюе и его отце — иначе с чего ему думать, что Мо Жань мог его раскрыть?

Однако все-таки Ши Минцзин, похоже, не знал, что Мо Жань и Наньгун Янь почти не общались — потому что внезапно выплеснувшиеся ядовитые слова, явно нацеленные на то, чтобы ранить Чу, говорили о том, что Ши Мэй верил, будто Мо Жань тоже в чем-то замешан.

— Я не собираюсь говорить с тобой о Мо Жане, и тебя с Мо Жанем тоже не желаю обсуждать, — Ваньнин резко покачал головой. — Я всегда был с тобой честен, и верю, что только ты можешь рассказать мне всю правду о себе. Если… если ты того захочешь, я готов слушать.

— …, — Ши Мэй молча смотрел в стену, перестав вообще реагировать на присутствие Чу.

— Когда ты только очнулся, ты сказал, что был моим личным демоном, — вспомнил Ваньнин. — Ты… действительно отправлял мне эти послания?

— А сам как считаешь? — вскинулся Ши Мэй. — Как думаешь, мог ли это быть я?

— …... — Ваньнин покачал головой, понимая, что Ши Мэй сейчас может намеренно очернить себя лишь для того, чтобы он наконец ушел.

Он снова замолчал, не уверенный, как именно продолжать разговор, когда собеседник, очевидно, был в шаге от того, чтобы позвать охрану и выставить нежеланного посетителя.

— Почему они сделали это с тобой? — наконец задал он вопрос, который беспокоил его так долго. — Если ты все это время был с ними заодно, то почему же…

Ши Мэй продолжал молчать.

Он просто игнорировал присутствие Ваньнина — и тому вскоре все-таки пришлось уйти.

Думая о том, почему Ши Мэй так и не ответил ни на один из его вопросов, Чу не могла не прийти в голову единственная мысль: юноша попытался противостоять картели, либо отказался выполнять то, что ему было велено.

Подобные показательные расправы в криминальном мире не были редкостью: он помнил, что ждало всех, кто попадал в Жуфэн и решался противостоять им. Он сам был одним из тех, кто чудом выжил после того как несколько раз стал примером для других в борделе — дважды его избивали до полусмерти. Единственная часть тела, всегда остававшаяся нетронутой, была его лицом — что до многочисленных переломов ребер, ключиц, внутренних кровотечений и гематом, то он и сам не знал, каким образом сумел сохранить жизнь в таких условиях.

Его запирали в выстуженных помещениях с промерзшим земляным полом когда он был не в состоянии двигаться. Его продолжали бить за любые попытки сопротивления — несмотря на то, что прежние побои еще не сошли, а кости до конца не срослись.

Полгода он продолжал противостоять — втайне надеясь, что однажды его забьют до смерти, и прекрасно понимая, что его не отдадут клиентам в таком состоянии. Он платил болью за то, чтобы оставаться собой.

Полгода он провел на грани — и все эти полгода единственным, кто был к нему хоть немного добр, был Ши Мэй.

Но Ши Мэй не боролся вместе с ним — он плыл по течению, и всегда делал то, что ему говорили.

Он был слишком мягким, и он бы никогда не смог вынести то, на что сознательно обрек себя Чу Ваньнин, решив, что скорее умрет чем сдастся.

То, что произошло с Ши Мэем, возвратило Чу в который раз к болезненным воспоминаниям — и он не мог больше не думать о том, что такого мог совершить юноша, что навлек на себя подобную расправу когда, казалось, все давно было в прошлом.

К сожалению, Ши Мэю было проще до конца казаться злодеем и признавать абстрактную вину, чем открыто рассказать о том, что же именно он сделал… и у Ваньнина было стойкое чувство, что на самом деле имело огромное значение и то, что Ши Минцзин делать отказался.

...Балетмейстер внезапно понял, что продолжает бесцельно вертеть в руках пустую чашку, а репетиция неким таинственным образом идет полным ходом без его участия. Это было странно и неожиданно, потому что обыкновенно труппа едва могла организоваться, чтобы даже просто выполнить совместное антре.

Он тут же заметил, что Мо Жань время от времени вклинивается в постановку и вносит коррективы. По всему выходило, что он взял на себя часть его работы — при этом даже не сказал ему об этом ни слова.

Чу Ваньнин закрыл лицо руками, выдыхая. Он одновременно был в ужасе от происходящего — и в то же время не мог не испытывать благодарность. Как он мог допустить нечто подобное?! Что, если бы Вэйюя не оказалось рядом?..

Он тряхнул головой. К счастью, его рассеянность никак не сказалась на общем состоянии дел.

Мо Жань, только что закончивший править танцевальный рисунок массовки, как раз вышел на сцену для одиночного исполнения — этот танец Ваньнин прорабатывал вместе с ним уже десятки раз, так что был уверен, что юноша все сделает идеально даже если в день премьеры напьется или повредится рассудком.

И, все же, не смотреть на него Ваньнин просто не мог — к тому же, впервые исполнение проходило с полной подготовкой света, в специально отшитых костюмах.

Музыка разливалась над залом подобно дурманящему мареву, в котором все движения являлись продолжением дрожащей в воздухе мелодии. Танец больше не был четко считываемым хореографическим текстом, состоящим из последовательности движений — он оживал и играл совершенно новыми красками, которые невозможно было ранее различить не видя полной картины.

Внезапно Чу заметил странное движение за левыми кулисами. Можно было списать увиденное на огрех светооператора, который создал лишние тени — однако внутри отчего-то тут же неприятно закололо, а сам Ваньнин почувствовал хорошо знакомый пробирающий до костей холод, от которого вдруг стало тяжело дышать.

Он поднялся с места и, стараясь не привлекать к себе внимания — что было достаточно легко, если учесть, что все взгляды были сейчас прикованы к Мо Жаню — направился за сцену.

Пространство за кулисами всегда казалось ему отчаянно нуждающимся в ремонте и проветривании. К счастью, большую часть времени оно не освещалось — а потому взволнованные перед выходом танцовщики едва замечали, насколько потертыми были стены и пол. К тому же, сами кулисы ежедневно собирали на себе тонны пыли, которая всякий раз оказывалась в воздухе и кружила мелкими частичками в свете ярких софитов. Зрители не обращали внимание на подобные мелочи — но Ваньнину часто приходилось задерживать дыхание, чтобы случайно не вдохнуть эту взвесь.

Впрочем, сейчас он забыл и об астме, и о том, что ему не следовало в одиночку отправляться куда-либо, предварительно никому об этом не сказав — особенно в текущей ситуации, когда ни он, ни Мо Жань, не знали, что именно от них нужно картели, и следил ли за ними еще кто-то в труппе, помимо Ши Мэя и Хуайцзуя.

Намного сильнее его беспокоило, действительно ли всего пару минут назад здесь кто-то был.

Ваньнин внимательно осмотрелся, но так и не смог прийти к какому-либо выводу.

Между тем, танец продолжался, и музыка за кулисами звучала особенно пронзительно, отдаваясь болью в висках — эта композиция всегда вызывала в Чу ощущение, словно он проваливается куда-то глубоко под лед и тонет в кромешной тьме, поглощаемый собственным одиночеством. Она отлично подходила для отражения внутреннего состояния главного героя, впервые решившего использовать запрещенные техники — однако сам Ваньнин никогда бы не стал сознательно слушать ее потому что глубокие скрипичные переливы странно диссонировали между собой, заставляя чувствовать себя некомфортно. Было в них нечто жестокое.

Сейчас же, подстегиваемый нарастающим беспокойством, он не позволял себе поддаваться настроению упорно нагнетающей мелодии — но что-то в его разуме все равно неприятно откликалось на ее мрачный зов. В какой-то момент он даже заставил себя на мгновение закрыть глаза и очистить сознание, сделав несколько последовательных глубоких вдохов и выдохов. Ему нужно было сконцентрироваться — иначе он так и не сможет разобраться, что именно спровоцировало страх.

Запрокинув голову вверх, он... внезапно уставился на темный силуэт, словно бы нависший над сценой.

Что это было?..

Чу Ваньнин моргнул — но видение не исчезло. Высоко, на металлических профилях, к которым крепились софиты, кто-то... был.

Страшная догадка заставила Чу содрогнуться от ужаса — и в то же время, казалось, никогда еще он не мыслил так ясно.

Если он сейчас закричит, чтобы предупредить Мо Жаня об опасности, тот может его просто не услышать из-за громкой музыки — но человек наверху вполне способен обратить на него внимание.

Если он выбежит на сцену… он, возможно, успеет оттолкнуть Мо Жаня в сторону.

Однако человек наверху все еще ничего не предпринимал — а, значит, внезапное появление Чу может его наоборот спровоцировать.

Буквально в несколько секунд Ваньнин метнулся за сцену и быстро, стараясь не смотреть вниз, взобрался по шаткой лестнице на самый верх.

Он больше не думал о том, сколько метров в высоту он только что преодолел — в висках надрывно стучало, пальцы время от времени проскальзывали мимо металлических перекладин, но... он едва осознавал происходящее. И ему было все равно.

Еще немного — и он окажется на одном уровне с человеком, затаившимся над сценой.

Чу бесшумно взобрался на леса, которые обыкновенно использовались для обслуживания занавеса — и тут же в ужасе осознал, что от сцены его отделяет около четырех метров пустого пространства… он тут же зажал себе рот ладонью, стараясь, чтобы даже звук сбившегося дыхания не мог его выдать. Несколько секунд ушло на то, чтобы преодолеть приступ внезапного головокружения и полное онемение конечностей. Пальцы с силой вцепились в сухой деревянный помост — и заставить себя сдвинуться с этой точки он уже был не в силах.

И, все же, его взгляд упал на Мо Жаня, который все еще репетировал где-то там, внизу, в бесконечно переливающихся оттенками пурпурного прожекторах… его танец стремительно приближался к кульминации по мере того, как нарастало напряженное звучание темной, страшной мелодии, звуки которой словно оплетали Чу своим отчаянием.

Ваньнин знал, что если ничего не предпримет, скоро все будет кончено — а потому, с трудом отрывая взгляд от сцены, заставил себя ступить с лесов на металлический профиль, к которому крепились софиты.

В голове его сформировался план — но он должен будет действовать быстро.

Конструкция под его весом на мгновение содрогнулась на крепежах — а сам он застыл, понимая, что неизвестный, находящийся сейчас над сценой вместе с ним, наверняка только что мог обратить на него свое внимание.

Все могло быть кончено так быстро — по одной лишь глупой неосторожности...

К счастью, внизу, на сцене, свет в это мгновение то ослепительно вспыхивал, то погружал окружающее пространство в кромешную тьму, а потому злоумышленник едва ли мог что-либо отчетливо различать вокруг себя — сам же Чу тоже практически оказался ослеплен, его зрение попросту не успевало адаптироваться к темноте так быстро.

Он закрыл глаза и стал медленно передвигаться вперед, к своей цели, используя осязание. В конце концов, он раньше с легкостью удерживал баланс и танцевал с закрытыми глазами, находясь на земле — а единственным различием сейчас для него была огромная высота, и внутреннее состояние глубокого шока, из-за которого он едва мог связно мыслить.

И, все же, он понимал, что если ничего не предпримет сейчас — они с Мо Жанем потеряют шанс раз и навсегда разобраться с угрозой. Он верил, что должен на мгновение забыть обо всех своих чувствах, и сделать то, что должен, а потому шаг за шагом продолжал идти вперед, в сторону стены, к которой была закреплена металлическая конструкция, на которой находился неизвестный.

Еще несколько секунд — и его ладонь вслепую мазнула по металлической распорке, в которую входил силовой электрический кабель.

На месте.

Чу Ваньнин тут же переместился на сухие деревянные леса с другой стороны сцены — а затем, стараясь не думать о том, что делает, не прикасаясь к металлическим креплениям, резко дернул за обшивку, а затем замкнул обнажившуюся проводку с крепежом.

В одну секунду все помещение погрузилось в темноту, а затем послышался оглушительный удар от падения человеческого тела. После секундной тишины кто-то внизу пронзительно вскрикнул...

Ваньнин тут же вжался в деревянные леса, мелко вздрагивая, чувствуя, как горло перехватывает приступ удушья.

Ему вдруг стало нечем дышать, а перед глазами все поплыло и завертелось подобно бесконечно ускоряющейся карусели. Еще немного, и он просто потеряет сознание, задохнувшись от осознания того, что только что сделал.

Еще немного — и он…

Ваньнин вдруг почувствовал, как его внезапно ставшие влажными ладони проскальзывают по дереву, а сам он медленно проваливается в темноту…

Комментарий к Часть 34 Во-первых, спасибо, что дочитали до этой части!

Я долго думала, какой она должна быть — и очень надеюсь, что она никого не разочарует.

Во-вторых, я добавила в общий плэйлист композицию, о которой речь в тексте: https://open.spotify.com/track/4eDvrzo60zAUlUVaLUISiO?si=3957ba0595094526

Это Peter Gundry “Goetia”.

В-третьих…

Чу действительно мог взяться руками за оголенный провод под напряжением, находясь на сухих деревянных лесах, а не на земле, если при этом продолжал держать проводник за кожух, потому что сухое дерево является природным диэлектриком, оно не проводит ток, соответственно ни о какой разности потенциалов не может идти речь.

А вот любой, кто оказался бы на электропроводящей металлической конструкции, получил бы очень серьезный удар током (так и произошло ^^).

====== Часть 35 ======

Что-то определенно пошло не так. Странное, гнетущее ощущение продолжало отдаваться внутри, и Мо Жань, несмотря на все ускоряющийся темп музыки то и дело бросал тревожные взгляды в сторону, где, как ему казалось, сидел Чу Ваньнин — вот только сценическое освещение слепило так сильно, что ему едва удавалось различать даже коллег, находящихся в нескольких метрах от сцены, не говоря уже о более дальних рядах, погруженных в темноту.

В то же время с каждой секундой внутри расползалось ощущение непередаваемого ужаса, от которого дыхание сперло, а перед глазами заскользили багровые пятна.

Двигаться становилось все труднее, и, если бы он не отточил каждое движение до автоматизма на прошлых репетициях, сейчас наверняка бы сбился.

Что именно его так взволновало?

Мо Жань неожиданно почувствовал, что не может продолжать, и резко остановился, игнорируя ошеломленные взгляды и продолжающую бить по вискам из колонок музыку. Его спина насквозь промокла от ледяного пота, колени неумолимо подкашивались от охватившего страха.

Ваньнина не было в зале.

Его вообще нигде не было в поле видимости.

— Где Чу Ваньнин? — выкрикнул Мо Жань сквозь музыку, не задумываясь ни на секунду о том, что только что позволил себе назвать балетмейстера Чу по имени в присутствии посторонних. Тот пришел бы в бешенство если бы услышал — но… очевидно, он находился еще и вне пределов слышимости.

— Он… пару минут назад был у кулис? — неуверенно ответила Е Ванси, хмурясь.

Мо Жань не стал слушать дальше и, развернувшись, направился прямо за кулисы — однако спертое замкнутое пространство, как он и предполагал, пустовало. Впрочем, неким странным образом его внимание привлек выход за сцену, и в следующую секунду он уже был там.

Ваньнина нигде не было видно — и один лишь этот факт почему-то привел Мо Жаня в еще большую панику. Зачем-то он скользнул взглядом по шатким деревянным лесам и лестнице, однако даже допустить мысль о том, что Чу взобрался куда-то так высоко, было сложно. Его Ваньнин боялся подойти близко к незашторенному окну на высоком этаже — о чем могла идти речь?.. Мо Жань потянулся за телефоном, собираясь уже набрать Чу — но затем почему-то помедлил. Его внимание привлекло странное колебание теней где-то сверху: он едва мог рассмотреть что-либо, однако сами движения заставили кровь стыть в жилах.

Сверху, на лесах, кто-то был.

Мо Жань замер, осознавая, что, если Ваньнин там — наверняка он оказался так высоко не по собственной воле.

Не долго думая, он начал карабкаться прямо по неустойчивым деревянным распоркам, действуя быстро, полагаясь на годы физической подготовки и акробатики — прекрасно понимая, что лестница его сейчас лишь замедлит, а времени у него может не быть.

Две трети высоты лесов он преодолел за считанные секунды, не обращая внимания на занозы, впивающиеся в ладони и крошащееся под пальцами в щепки дерево. Кажется, его пальцы опухли, а его самого потряхивало — но он не ощущал боли и едва обращал внимание на собственное состояние.

Что может чувствовать Ваньнин, оказавшись на такой высоте, на шаткой деревянной конструкции, которая, того и гляди, обрушится?..

Оставшаяся треть подъема казалась совсем незначительной. Еще пару мгновений — и Мо Жань доберется до платформы.

Еще немного…

Глухой звук падения растворился в продолжающей литься из колонок музыке, однако несмотря на это Мо Жань был оглушен им.

Нет...

Его ладонь уже оказалась на поверхности платформы. К горлу подкатила тошнота, а сам он едва не лишился опоры.

НЕТ!!!...

Сами леса опасно накренились в сторону, как если бы в какой-то момент больше не выдерживали нагрузку.

А затем Мо Жань сквозь на мгновение застелившую глаза кровавую пелену смог смутно рассмотреть нездорово-бледное лицо Ваньнина, который, похоже, тоже ничего не видел перед собой — и был в миллиметре от того, чтобы соскользнуть с платформы в пустое пространство.

— Ваньнин!.. — Мо Жань едва не задохнулся на крике, толкая Чу обратно на деревянные леса. Тот потерял равновесие и ничком упал на помост.

Юноша в одну секунду оказался рядом с ним. Доски под их общим с Ваньнином весом надрывно скрипели, наводя на мысли о том, что им обоим следовало срочно спускаться вниз.

Мо Жань не стал церемониться и попросту перехватил Ваньнина за талию, в следующую секунду закидывая мужчину себе на плечо — благо, тот был удивительно легким. Чу хрипло охнул — должно быть, от резкого удара животом — однако не попытался оказать сопротивление, а его руки и ноги продолжали безвольно болтаться в воздухе, свидетельствуя о том, что балетмейстер потерял сознание.