Танец с дьяволом

Глава 3

Сидя на краю кровати, Астрид осторожно ощупывала раны своего «гостя». Уже четвертый день он лежал без сознания в ее спальне.

Под пальцами ощущались твердые литые мускулы. Он крупный и, должно быть, очень сильный… Но об этом Астрид могла судить только на ощупь.

Она ничего не видела.

Не случайно Фемиду изображают с повязкой на глазах. Отправляясь на землю судить живых, Судья временно лишается зрения. Это необходимая предосторожность: внешность обманчива, она может очаровать, напугать, сбить с толку, а Судье необходима беспристрастность, он не имеет права поддаваться эмоциям. Поэтому ему запрещено полагаться на свои глаза.

Но сейчас, сколько Астрид ни повторяла себе, что должна отрешиться от эмоций, — горькие, противоречивые чувства бушевали в ней и искали выход.

Сколько раз она спускалась на землю с открытым сердцем, искренне желая найти в своем подсудимом что-то хорошее, — а обнаруживала лишь бездны мерзости и зла? Хуже всего было с Майлзом. Этот Темный Охотник совершенно ее очаровал. Астрид не в силах была понять, как он мог сбиться с пути. Его легкость, неиссякаемый юмор, готовность все обращать в игру… Он без труда проходил все испытания, которые устраивала ему Астрид, и производил впечатление абсолютно нормального, уравновешенного человека, доброго, искреннего и открытого.

На несколько дней она даже позволила себе поверить, что любит его…

А потом он попытался ее убить.

И показал ей свое истинное лицо — лицо психопата, холодного, безжалостного, аморального, неспособного любить никого, кроме себя. Помешанного на обидах, якобы нанесенных ему человечеством, — и убежденного, что в ответ на эти обиды он вправе творить с людьми все, что пожелает.

Вот почему с Темными Охотниками особенно сложно. Как правило, их набирают из казненных, — если и не преступников, то по меньшей мере из людей, отвергнутых обществом и обозленных на весь белый свет. Артемида, обращая нового Охотника, об этом не думает: она просто создает нового воина, отправляет его под начало Ашерона и умывает руки, предоставляя другим держать Охотников в рамках и следить за их поведением.

Пока кто-нибудь из них не нарушит установленные Артемидой законы. Тогда богиня торопливо отправляет нарушителя под суд, а затем на казнь. И Астрид подозревала (хоть доказательств у нее и не было), что эту процедуру Артемида соблюдает лишь ради Ашерона.

Вот почему много-много раз за прошедшие столетия Астрид отправлялась на землю, чтобы решить, должен ли тот или иной Темный Охотник жить или умереть.

Множество судов — и ни единого оправдания.

Ни разу еще ей не встречался преступник, достойный помилования. Все они — хищники, свирепые и безжалостные, более опасные для человечества, чем даймоны, с которыми они сражаются.

Суд Олимпа работает не так, как человеческий суд. На Олимпе нет презумпции невиновности. Обвиняемый должен сам доказать, что невиновен или по крайней мере заслуживает снисхождения.

На памяти Астрид это еще никому не удавалось.

Только Майлз… она была готова его оправдать — и вот чем это обернулось! И сейчас она содрогалась при мысли, что едва не отдала невинных на растерзание этому жестокому и изворотливому хищнику.

Эта история стала для нее последней соломинкой. После этого Астрид замкнулась в себе и твердо решила покончить со своей работой.

Никогда больше она не попадется на крючок мужского очарования! Ни улыбкой, ни шуткой ее не проймешь, она будет смотреть прямо в сердце преступника.

Артемида, впрочем, уверяла, что у Зарека вовсе нет сердца. Ашерон молчал — лишь смотрел на Астрид своим пронзительным взглядом, как будто говоря: «Я знаю, ты сделаешь правильный выбор».

Но какой выбор будет правильным?

— Просыпайся, Зарек! — прошептала она. — У тебя всего десять дней, чтобы доказать свою невиновность!

Трудно поверить, чтобы Зарек мог испытывать неописуемую боль. Казалось бы, еще в детстве, когда он был мальчиком для битья, к чему, к чему, а уж к боли-то он должен был привыкнуть! Боль — единственное, что неизменно в жизни раба.

Но сейчас у него жутко болела спина, раскалывалась голова, ныло все тело. Со стоном Зарек повернул голову, рассчитывая ощутить щекой холодный снег. Но снега не было. Наоборот, вокруг было удивительно тепло.

«Наверное, я умер», — подумалось ему.

Так тепло Зареку не бывало уже очень давно, даже во сне.

Однако, открыв глаза и поморгав, Зарек обнаружил, что напротив него в камине горит огонь, а сам он лежит, укрытый горой одеял, на широкой кровати. Нет, он определенно жив! И лежит в чьей-то чужой спальне.

Зарек осмотрелся. Спальня была выдержана в теплых земных тонах — бледно-розовый, золотистый, коричневый, темно-зеленый. Тщательно отшлифованные бревенчатые стены показывали, что хозяин дома хочет создать впечатление близости к природе, но в то же время сделать свою «избушку» теплой, удобной, защищенной от морозов и бурь.

Кровать, на которой лежал Зарек, — копия огромных кроватей конца XIX века. На тумбочке у изголовья старинный графин с водой и чашка из тонкого фарфора.

Кто бы здесь ни жил, ясно одно — денег у него куры не клюют!

А Зарек терпеть не мог богатеньких.

— Саша!

Зарек нахмурился, услышав мягкий мелодичный голос. Женский голос. Саму женщину он не видел — должно быть, она в соседней комнате; но неотступная головная боль мешала ему определить, где именно.

В ответ раздалось поскуливание. Должно быть, собака.

— Прекрати немедленно! — с мягким упреком сказала женщина. — Я тебе ничего плохого не сделала!

Зарек нахмурился, пытаясь понять, где же он оказался и что вообще происходит. За ним гнались Джесс и прочие — это он помнил. Он бежал от них, пока не упал в снег перед домом…

Должно быть, люди, живущие в доме, нашли его и занесли внутрь. Хотя Зарек не мог взять в толк зачем. С какой стати каким-то незнакомцам заботиться о нем?

Впрочем, неважно. Джесс и Танат появятся здесь с минуты на минуту. Не нужно быть профессором, чтобы найти его по следам, — тем более, кровь из него хлестала, словно из зарезанной курицы. Несомненно, кровавый след приведет их прямо к дверям этого дома.

А это значит, что надо отсюда убираться. И как можно скорее. Джесс не станет трогать ни в чем не повинных людей, но вот насчет Таната Зарек не сомневался: от него можно ждать чего угодно.

Перед его глазами вдруг вспыхнуло ужасное видение: горящая деревня, мертвецы, чьи лица искажены болью и ужасом…

Зарек поморщился. С чего он вдруг об этом вспомнил? Сейчас-то зачем вспоминать?

Быть может, это напоминание самому себе о том, на что он способен. И о том, что надо убираться отсюда. Чтобы не навредить тем, кто ничего дурного ему не сделал — наоборот, хотел помочь.

Как в прошлый раз.

Приказав себе забыть о боли, он медленно, с трудом, сел в кровати.

И в этот миг в спальню вбежала собака.

Да нет, не собака! Едва зверь, подойдя к кровати, издал низкое глухое рычание, Зарек понял — это волк! Матерый седой волчара. И, кажется, настроенный совсем не по-дружески.

— Вали отсюда, Тузик! — проворчал Зарек. — Я себе сапоги шил и не из таких, как ты!

В ответ волк оскалился так свирепо, словно понял его слова и готов был проверить их на практике…

— Саша!

В дверях появилась женщина — и Зарек замер.

Вот черт!..

Она была невероятно хороша.

Высокая — почти шесть футов, в белом вязаном свитере и джинсах. Волосы цвета светлого меда мягкими волнами ниспадают на хрупкие плечи. Белоснежная, будто фарфоровая кожа, нежный румянец, губы, словно лепестки роз, — как будто суровый аляскинский климат не имеет над ней власти. Но больше всего поразили ее глаза: светло-светло-голубые, почти прозрачные, задумчиво и отрешенно смотрящие куда-то в неведомую даль.

Женщина шла, выставив руки перед собой; и по тому, как, войдя в комнату, она принялась привычными движениями отыскивать на ощупь своего домашнего питомца, Зарек догадался: она слепа.

Рыкнув на него в последний раз, волк потрусил к хозяйке.

— Вот ты где! — прошептала она, присев, чтобы его погладить. — Саша, как не стыдно рычать? Ты разбудишь нашего гостя!

— Я уже проснулся. Должно быть, поэтому он и рычит.

Она повернула голову на его голос, словно старалась его разглядеть.

— Прошу прощения. У нас не так часто бывают гости, и, боюсь, Саша не слишком вежлив с незнакомцами.

— Ничего страшного. Я и сам такой.

Все так же вытянув перед собой руки, она подошла к кровати.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она, проведя рукой по его плечу.

Зарек скривился, ощутив прикосновение теплой мягкой ладони. Нежное. Утешающее… Только этого не хватало! От этого что-то содрогнулось у него внутри — что-то столь глубоко запрятанное, что уже много сотен лет он о нем и не вспоминал. Мало того — некая часть тела, возбужденная близостью красивой женщины, восстала и властно потребовала внимания.

Да и вообще он терпеть не может, когда его трогают!

— Так, вот этого не надо!

— Чего не надо? — не поняла она.

— Хватать меня руками.

Женщина отступила на шаг, непонимающе моргнула.

— Я познаю мир на ощупь, — мягко объяснила она. — Чтобы что-то увидеть, мне нужно это потрогать.

— Ну… у каждого из нас свои проблемы.

Перекатившись на другую сторону кровати, Зарек встал. Оказывается, он лежал в одних трусах — не считая бинтов. Выходит, она раздела его и перевязала его раны. От этой мысли ему стало как-то не по себе. С чего она так о нем заботится?

Прежде, когда ему случалось страдать от ран, никто за ним не ухаживал. Никто, никогда. Даже Ашерон и Ник в Нью-Орлеане, когда он был ранен, просто отвезли его домой и оставили отлежаться.

Что ж, и на том спасибо. Возможно, они проявили бы больше участия, будь он более дружелюбен.

Но, увы, дружелюбие — не его конек.

Одежда Зарека лежала аккуратно сложенная на кресле у окна. Морщась от боли, он принялся натягивать штаны. Все тело мучительно ныло. За время сна раны Зарека исцелились, как и бывает обычно у Темных Охотников, но еще не до конца. Он был бы сейчас в отличной форме, явись ему на помощь Ловцы Снов, которые часто помогают раненым Охотникам… но только не ему.

Зарека они боятся, как и все прочие.

Что ж, за долгие годы он научился принимать удары и терпеть боль. Его это устраивает. Лучше боль, чем непрошеные гости, будь то смертные или бессмертные.

Если одиночество покупается такой ценой, он готов платить.

Зарек поморщился, глядя на дыру в спине свитера.

Да уж, «лучше будь один, чем вместе с кем попало»![4] Если нет друзей — нет нужды опасаться, что друг выстрелит в спину.

— Вы встали? — прозвучал удивленный голос незнакомки. — Одеваетесь?

— Нет, писаю вам на ковер! — рявкнул Зарек. — Сами, что ли, не видите?

— Не вижу, — спокойно ответила незнакомка. — И очень надеюсь, что вы шутите, этот ковер мне дорог как память.

Зарек ощутил невольное и странное желание улыбнуться. А она остроумная! И не из тех, кто ноет и обижается. Такие ему по душе…

Впрочем, сейчас ему не до того.

— Послушайте, леди… не знаю, как вы меня нашли и зачем притащили к себе домой, но, поверьте, я очень благодарен… А теперь мне пора. Я должен уйти, и как можно скорее, — иначе пожалеете, что дали мне приют.

От этих слов, прозвучавших с нескрываемой враждебностью, женщина отшатнулась. Только сейчас Зарек сообразил, что буквально рычит на нее.

— На улице страшная метель, — проговорила она — и тон ее был намного холоднее прежнего. — Вы не сможете выйти из дома.

Зарек молча раздвинул занавески на окне. Увы, она была права: за окном сплошной белой стеной валил снег.

Он выругался сквозь зубы, затем спросил громче:

— И давно?

— Уже несколько часов.

Он стиснул зубы, сообразив, что оказался в ловушке.

Вместе с ней.

Плохо. Однако можно надеяться, что теперь враги его не выследят. Снег наверняка замел его следы; кроме того, он знал, что Джесс не выносит холода.

Что же касается Таната, — судя по его имени, внешности и родному языку, он, как и сам Зарек, родом из Греции, где не бывает зимы. Однако, в отличие от Зарека, вряд ли он провел последние девятьсот лет в Заполярье.

Кто бы мог подумать, что долгая ссылка в край морозов и северного сияния однажды оправдает себя?

— Как вам удалось встать?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Не понял?

— Несколько дней назад, когда я нашла вас, вы были жестоко изранены. А теперь стоите на ногах. Как вам удалось так быстро поправиться?

— Несколько дней?! — переспросил он, пораженный. Ощупал свое лицо — и обнаружил отрастающую бороду. Вот черт! В самом деле, он не один день здесь провалялся! — Сколько?

— Почти пять дней.

Сердце его отчаянно заколотилось. Пять дней — и они его не нашли? Как такое возможно?

Зарек нахмурился. Что-то здесь не так.

— На спине у вас — мне так показалось — пулевое ранение.

Зарек натянул через голову черную, продырявленную на спине футболку. Он не сомневался, что стрелял в него Джесс: ковбой не признавал никакого оружия, кроме дробовика. Единственное утешение, что самому ему досталось в десять раз сильнее. Если только Артемида не сняла с него заклятие. Если сняла, сукин сын не испытал ничего, кроме морального удовлетворения.

— Никто в меня не стрелял, — солгал он. — Я просто упал.

— Не обижайтесь, но тогда вы упали по меньшей мере с Эвереста.

— Ладно, в следующий раз захвачу с собой альпинистское снаряжение.

— Вы надо мной смеетесь? — нахмурилась она.

— Нет, — честно ответил он. — Просто не хочу объяснять, что со мной случилось.

Астрид задумчиво кивнула, пытаясь разобраться в этом странном человеке, резком, грубом и озлобленном.

Саша нашел его в снегу полумертвым. Его изрешетили пулями, жестоко избили — и бросили умирать.

О чем только думали эти Оруженосцы?

Удивительно, что Темный Охотник выжил; а уж то, что он встал на ноги после четырех дней отдыха, и вовсе чудо.

Ни один преступник, что бы он ни натворил, не заслужил такого бесчеловечного обращения! Как могут так поступать те, кто поклялся защищать человечество? Не говоря уж о том, что это безрассудно: если бы его нашел кто-нибудь из людей, очень скоро они обнаружили бы, что Зарек бессмертен.

Обо всем этом она непременно сообщит Ашерону.

Однако это подождет. Сейчас Зарек очнулся: и это значит, что его бессмертная жизнь или вечная гибель — в ее руках. Она должна, проведя его через испытания, определить, что он за человек.

Осталась ли в его сердце хоть крупица сострадания? Или внутри он опустошен и мертв… как она сама?

Ей предстоит стать воплощением всего, что его раздражает, злит, выводит из себя. Она должна дразнить его, провоцировать, доводить до бешенства — и наблюдать за его реакцией.

Если сможет совладать с собой, это докажет, что он способен соблюдать главный закон Охотников: что бы ни случилось, не причинять зла невинным смертным.

Если же, отдавшись ярости, попытается так или иначе причинить ей вред, — она признает его виновным и приговорит к смерти.

Итак, начнем испытания…

Она припомнила то немногое, что о нем знала. Зарек не любит разговоров. Терпеть не может богатых.

Больше всего ненавидит две вещи: когда к нему прикасаются и когда указывают, что ему делать.

Что ж, нажмем первую кнопку. Как насчет светской беседы?

— Какого цвета у вас волосы? — спросила она.

И этот, казалось бы, невинный вопрос вдруг пробудил ослепительно яркое воспоминание — о том, как она, с помощью Саши перенеся Зарека в дом, смывает с него кровь.

На ощупь волосы у него мягкие и гладкие. Они скользили у нее меж пальцев, словно ласкали их. По ее ощущениям, они не слишком короткие, но и не длинные — до плеч.

— Что-что? — Ее вопрос застал его врасплох, должно быть, поэтому он впервые на нее не зарычал.

И сейчас, когда он говорил спокойно, Астрид не могла не поразиться тому, как красив его голос. Глубокий, звучный, с выразительным греческим акцентом. По спине у нее пробежал странный холодок. Никогда еще она не слышала такого удивительного голоса… такого мужественного.

— Ваши волосы, — повторила она. — Мне интересно, какого они цвета.

— Зачем это вам? — воинственно поинтересовался он.

Она пожала плечами:

— Просто любопытно. Я почти все время одна, мне бывает скучно. Хотя я плохо помню, как выглядят цвета, но стараюсь их себе представить. Хлоя, моя сестра, принесла мне недавно книгу, где говорится, что цвет можно узнать на ощупь. У каждого цвета — своя поверхность. Например, красный — горячий и шершавый.

Зарек бросил на нее хмурый взгляд. Что за странные фантазии! Впрочем, сам он слишком много времени провел в одиночестве — и прекрасно понимал всепоглощающее желание говорить о чем угодно и с любым, кто случайно оказался с тобой рядом.

— Черные.

— Так я и думала.

— Правда? — спросил он прежде, чем успел себя остановить.

Девушка кивнула. Она обошла кровать и приблизилась к нему вплотную — так близко, что тела их почти соприкоснулись. Странно, но ему вдруг захотелось до нее дотронуться. Проверить, так ли нежна ее кожа на ощупь, какой кажется? Боги, какая же она красавица!

Стройное и гибкое тело, маленькая грудь, которую так хочется обхватить ладонью… Много дней прошло с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. И целая вечность — с тех пор, как стоял так близко от смертного и не вкушал его крови.

Казалось, он уже чувствует ее сладкий вкус. Ощущает губами ее сердцебиение, впивает ее чувства и эмоции — и они заполняют то место в его сердце, где давно уже не осталось ничего, кроме боли и равнодушия ко всему.

Пить кровь смертных Охотникам запрещено, однако это единственное, что еще приносит ему радость. Единственное, что позволяет хоть на несколько мгновений забыть о боли, вспомнить, что значит любить, надеяться, мечтать…

Только в эти мгновения он ощущает себя человеком.

Вот и сейчас он больше всего на свете хотел ощутить себя человеком!

И ощутить ее.

— Волосы у вас мягкие и шелковистые, — негромко произнесла она, — словно черный бархат.

От этих слов его естество напряглось, снедаемое желанием.

Мягкие. Шелковистые.

Эти слова заставили его вообразить, как она обвивает его ногами. Представить нежную, неповторимо женственную кожу ее бедер и ягодиц. Словно наяву, ощутить, как содрогнется ее тело, когда он ворвется в нее.

Дыхание его участилось. Он ясно представил себе, как срывает с нее тесно облегающие потертые джинсы, разводит в стороны ее длинные ноги, протянув руку, нащупывает в завитках светлых волос ее лоно, ласкает и гладит его, пока она не начнет стонать и выгибаться под ним, заливая его пальцы своими соками.

А потом он уложит ее на огромную кровать, войдет в ее теплую, влажную глубину — и они оба вознесутся на вершину блаженства.

Он уже почти чувствовал ее поцелуи.

Ее нежные руки, жадно ощупывающие его тело…

И в этот миг она потянулась к нему.

Не в силах шевельнуться, Зарек молча следил, как она кладет руку ему на плечо. Ее запах — смешанный запах роз, смолистых дров в камине и женского тела — поразил его с неведомой прежде силой. Хотелось склониться над ней, уткнуться носом в ее сливочную кожу и вдыхать, вдыхать этот сладостный аромат.

Сам того не замечая, он приоткрыл губы и обнажил клыки.

Какая разница? Все равно она ничего не видит!

Он не мог понять, чего жаждет сильнее — ее крови или ее тела.

— А вы выше, чем я думала. — Она осторожно провела рукой по его мощному бицепсу. От этого прикосновения по его телу пробежали мурашки, а мужское орудие возбудилось еще сильнее.

Он хочет ее. Безумно хочет.

Вонзить клыки…

Из угла предостерегающе зарычал волк.

Зарек не слышал — он не отрывал от девушки глаз.

Обычно он занимался сексом быстро, яростно и грубо. Брал женщину сзади, по-звериному, не позволяя ей ни смотреть себе в лицо, ни к себе прикасаться. И исчезал, едва насытив свой телесный голод.

Но этой незнакомкой он предпочел бы овладеть иначе, лицом к лицу. Ночь напролет заниматься с ней любовью, чувствуя кожей ее дыхание, пить ее жизненную силу…

Она провела ладонью по его руке от плеча до запястья. Зарек не понимал, почему не отстраняется. Он не мог пошевельнуться, не мог сдвинуться с места.

Как будто она зачаровала его своим прикосновением.

Чресла его ныли от желания. Можно подумать, она нарочно его возбуждает!

Но он понимал: ее прикосновения невинны. Она просто хочет его «увидеть». В этом нет ничего эротического.

По крайней мере с ее стороны.

Наконец Зарек пришел в себя и нашел в себе силы отойти от красавицы подальше, почти в другой конец спальни.

Иначе нельзя.

Еще минута — и он сорвет с нее одежду и бросит на постель, словно пленницу, отданную на милость победителя.

Но на милость Зарека ей надеяться не стоит. Милосердием он никогда не отличался.

Девушка опустила руку и застыла в неподвижности, словно ожидала, что теперь в ответ он прикоснется к ней.

Ни за что! Одно прикосновение — и зверь в его теле вырвется из клетки.

— Как вас зовут? — спросил он прежде, чем успел себя остановить.

Она светло улыбнулась — от этой улыбки внутри у него что-то болезненно екнуло.

— Астрид. А вас?

— Зарек.

Улыбка ее стала шире.

— Так вы действительно грек! Я так и подумала, по акценту.

Волк сел у ее ног и, угрожающе оскалив клыки, уставился на Зарека.

Тот уже начинал ненавидеть эту зверюгу.

— Зарек, вам что-нибудь от меня нужно?

«О да! Раздевайся, прыгай в постель — и я покажу, что мне от тебя нужно!»

От этой мысли он тяжело сглотнул, отчаянно борясь со своими желаниями. Звук собственного имени из ее уст пробудил в нем почти нестерпимую страсть.

Все тело его напряглось так, словно она ласкала его мужское естество.

И не только руками, но и губами… языком…

Да что с ним такое? За ним убийцы гонятся — а он думает только о сексе!

Ну и кретин!

— Нет, спасибо, — ответил он. — Ничего.

Но желудок его, как видно, был иного мнения — он вдруг громко заурчал, выдав своего хозяина.

— Мне кажется, вам стоило бы поесть.

По совести сказать, он и вправду умирал от голода; однако сейчас все мысли и заботы его поглощал иной голод, который не удовлетворить пищей.

— Да… да, наверное.

— Пойдемте со мной, — проговорила она. — Хоть я и ничего не вижу, но готовить умею. Обещаю, что вас не отравлю.

С этими словами она протянула ему руку.

Но Зарек не двигался.

Смущенно склонив голову, она опустила руку и двинулась прочь из комнаты.

Саша снова зарычал — с таким видом, словно не мог дождаться, когда же наконец полакомится своим гостем.

Зарек, которому это изрядно надоело, топнул ногой и зарычал в ответ.

Астрид обернулась в дверях, отыскивая его невидящим взглядом; на лице — недоумение и неодобрение.

— Что такое? Вы обижаете Сашу?

— Ничего подобного. Отвечаю ему любезностью на любезность. — Волк, прижав уши, бросился прочь из спальни. — Похоже, я вашему Акеле [5] не слишком понравился.

Она пожала плечами:

— Ему мало кто нравится. Иногда мне кажется, что даже меня он терпит лишь из вежливости.

Она вышла в холл, спиной чувствуя, что Зарек идет за ней. И это ее нервировало. Было в этом человеке что-то зловещее, опасное. И дело не только в огромной физической силе, которую она почувствовала, ощупав его мускулистую руку.

От него исходил какой-то неестественный мрак. Темная аура, которую она ясно ощущала и без помощи глаз. Сигнал опасности, громко предупреждающий: «Держись от него подальше!» Должно быть, то же почувствовал и Саша. И это… тревожило.

Да что там — пугало.

Быть может, Артемида права? И нечего с ним возиться: признать виновным, скинуть с плеч долой это неприятное задание и вернуться домой?

Но нет, это будет несправедливо. Он ведь не причинил ей никакого вреда.

Пока.

Астрид привела его на кухню, усадила на один из высоких табуретов возле стойки. Продукты привезли ей сестры, приезжавшие сюда несколько дней назад. Все они были поражены, узнав, что Астрид согласилась выполнить просьбу Артемиды, и уговаривали ее отказаться.

В один голос они твердили ей, что Зарек опасен. Но Астрид была тверда. «Иметь дело с опасными преступниками — моя работа», — отвечала она; и что они могли возразить?

Как бы ни сокрушались по этому поводу и боги, и смертные — на свете есть вещи, неподвластные даже Судьбам. И одна из них — свободная воля.

— Хотите мясного супа? — спросила она Зарека.

— Я не привередлив. Буду благодарен за любую еду, лишь бы она была горячей и не приходилось бы готовить ее самому.

В его голосе она уловила нотку горечи.

— Вам часто приходится готовить?

Он промолчал.

Едва Астрид подошла, чтобы снять с плиты дымящуюся кастрюлю супа, Зарек вдруг оказался рядом. Подбежал к ней так быстро и бесшумно, что она ахнула от удивления, и, схватив за локоть, оттащил от плиты.

Сила и скорость его движений ее поразили. Если этот человек захочет причинить ей вред, его ничто не остановит! Неприятная мысль. Особенно если вспомнить, что ее задача — вывести его из терпения.

— Давайте я, — резко сказал он.

Она нервно сглотнула, услышав в его голосе неожиданный гнев.

— Я не беспомощна. Сама справлюсь.

Он отпустил ее.

— Ладно. Хотите обжечься — на здоровье, мне-то что? — И отошел к стойке.

— Саша! — позвала она.

Волк подбежал к ней, уткнулся ей в ногу. Астрид присела перед ним, взяла его голову в ладони и прикрыла глаза.

Разум ее соединился с разумом волка: она обрела возможность смотреть его глазами — и, увидев у стойки Зарека, едва не ахнула от изумления.

До сих пор она не пользовалась этой возможностью, не желая смотреть на Зарека, пока с ним не поговорит, — опасалась, что его внешность может повлиять на ее суждение о его характере.

И теперь поняла, насколько была права!

Зарек был невероятно, неправдоподобно красив.

Прямые черные волосы гладкой волной падали на плечи. Черный вязаный свитер, словно вторая кожа, облегал безупречное мощное тело с рельефными мускулами. Лицо — классически правильное, словно высеченное из античного мрамора. Даже четырехдневная щетина не скрывала его аристократической красоты. Нет, он не был «красавчиком» — перед ней стоял настоящий мужчина с головы до пят, суровый, быть может, даже зловещий… если бы линия губ и длинные ресницы не смягчали черты его лица.

А когда он садился, она не могла не заметить совершенные очертания его ног, обтянутых черными кожаными брюками.

Да он просто земной бог!

Но больше всего ее поразила глубокая печаль в его полночно-черных глазах, как будто навеки погруженных в какую-то густую, непроницаемую тень.

Он выглядел усталым. Измученным.

И страшно одиноким.

Взглянув в ее сторону, он нахмурился.

Астрид похлопала Сашу по макушке и обняла, как будто просто ласкала своего любимца. Ей лишь оставалось надеяться, что Зарек ничего не заподозрит.

Сестры предупреждали ее, что силы этого Охотника очень велики, что он может передвигать предметы на расстоянии и обладает необычайно острым слухом, — но понятия не имели, сможет ли он ощутить ее силы. Впрочем, очень ограниченные.

Что ж, будем радоваться, что он хотя бы не телепат. Если бы он читал мысли, ее задача стала бы намного сложнее.

Она достала из кухонного шкафа тарелку, осторожно налила Зареку горячий суп и отнесла на стойку, возле которой он стоял.

Он взял у нее тарелку.

— Одна живете?

— С Сашей, — ответила она, не понимая, почему он об этом спрашивает.

Хлоя предупреждала ее, что Зарек может взорваться из-за любого пустяка, а в ярости бывает поистине страшен. Что он уже нападал и на Ашерона, и на многих других, кто имел неосторожность к нему приблизиться.

Слухи, ходившие среди Темных Охотников, гласили, что он сослан на Аляску в наказание за истребление деревни, которую обязан был защищать. Никто не знал, что там произошло. Говорили лишь, что в одну ужасную ночь Зарек обезумел, перебил всех жителей деревни, а их дома поджег.

Никаких подробностей сестры ей не сообщили, опасаясь, что эти сведения могут разрушить ее беспристрастие и повлиять на приговор.

За это-то преступление Артемида и изгнала его в край вечной мерзлоты.

Зачем он спросил, одна ли она живет? Просто из любопытства? Или замышляет что-то недоброе?

— Хотите пить? — спросила она.

— Конечно.

— Что предпочитаете?

— Мне все равно.

Она удивленно покачала головой:

— Я смотрю, вы и в самом деле непривередливы!

— Точно, — хрипловато ответил он.

«Не нравится мне, как он на тебя смотрит!» — прозвучал у нее в мозгу голос Саши.

Астрид подняла бровь.

«Тебе вечно не нравится, как на меня смотрят мужчины!»

Волк фыркнул.

«Он просто глаз от тебя не отрывает, Астрид! Вот и сейчас смотрит на тебя. Наклонил голову, но я вижу в его глазах похоть. Смотрит так, как будто ты уже лежишь под ним. Я не доверяю ему, Астрид, и не доверяю этому его взгляду. Может, мне все-таки его укусить?»

Одни боги знают почему, но мысль о том, что Зарек смотрит на нее с желанием во взоре, обдала Астрид жаром, и внутри у нее что-то затрепетало.

«Нет, Саша. Веди себя прилично».

«Да не хочу я вести себя прилично! Все мои инстинкты сигнализируют о том, что его надо укусить! Если ты хоть немного веришь моему звериному чутью, — пожалуйста, дай мне перегрызть ему горло, а потом уберемся наконец из этой заполярной дыры!»

Она покачала головой.

«Саша, мы его еще совсем не знаем! Что, если бы много веков назад Лepa, едва взглянув на тебя, признала бы тебя виновным?»

«Значит, ты снова веришь в добро?»

Астрид задумалась. Нет, в добро она давно уже не верит. Скорее всего, Зарек заслужил смерть. Если хотя бы половина того, что о нем рассказывают, — правда.

Однако из головы у нее не выходили слова Ашерона.

«Я многим обязана Ашерону. И не собираюсь отделываться от его просьбы за десять минут».

Саша упрямо заворчал.

Астрид поставила перед Зареком чашку чая.

— Чай с розмарином. Вы такой любите?

— Мне все равно.

Он взял чашку, и его сильные пальцы скользнули по ее ладони.

Астрид с трудом совладала с собой, чтобы не отшатнуться и ничем не выдать своего волнения. На миг она ощутила его чувства, как свои, — его горячее желание, его неутолимый голод.

И это ее всерьез напугало. Похоже, этот человек в самом деле обладает силой, сравнимой с силой богов.

Он и вправду может сделать с ней все, что захочет…

Надо его отвлечь.

Да и себя тоже.

— Так что же с вами произошло? — поинтересовалась она.

Это тоже была проверка: что и как он ей расскажет? Нарушит ли Кодекс Молчания?

— Ничего, — коротко ответил он.

— Не хотелось бы мне встретиться на узкой дорожке с этим «ничем»!

Он со стуком поставил чашку на стол. И промолчал.

— Наверное, вам стоит быть осторожнее, — продолжила она.

— Поверьте, леди, если кому здесь и стоит быть осторожнее, то не мне! — Эти слова, произнесенные его низким, угрюмым голосом, прозвучали как-то особенно зловеще.

— Вы мне угрожаете? — спросила она.

И снова он промолчал. Этот человек — просто чемпион по умению не давать ответы на вопросы!

Она попробовала зайти с другой стороны.

— У вас есть родные или близкие? Может быть, позвонить им, сообщить, что с вами все в порядке?

— Нет, — коротко ответил он.

Астрид кивнула. Все правильно: после изгнания Зареку запретили пользоваться услугами личного Оруженосца.

Она не могла себе представить, как он прожил здесь девять веков. В ледяной пустыне. В полном одиночестве.

Ведь, когда началось его изгнание, — здесь жила только горстка дикарей.

Сама она прожила здесь всего несколько дней — и уже тосковала и мечтала поскорее вернуться домой. А ведь она не одна: мать и сестры помогли ей здесь обустроиться, и потом, рядом с ней Саша.

Зарека же полностью лишили всякого общества.

У других Темных Охотников есть товарищи, есть Оруженосцы, — он же был обречен проводить вечность в одиночестве.

Совсем один.

Невозможно себе представить, как он жил все эти столетия — день за днем, в борьбе за тягостное, бессмысленное существование, без надежды на прощение, даже на отдых.

Кто не обезумеет от такой жизни?!

Хотя, разумеется, это его не оправдывает. Как сказал он сам несколько минут назад, у всех нас свои проблемы.

Закончив есть, Зарек молча отнес посуду в раковину, вымыл ее, вытер и поставил на кухонный стол.

— Вам не обязательно было мыть посуду, я сама… — запоздало попыталась остановить его Астрид.

— Привычка, — бросил он, вытирая руки кухонным полотенцем.

— Вы, наверное, тоже живете один?

— Да.

И тут она снова приблизилась к нему. Подошла вплотную, вторгаясь в его личное пространство. Он разрывался между желаниями остаться рядом с ней — или отпрянуть в сторону, а ее отпугнуть какой-нибудь резкостью.

И выбрал второе:

— Послушайте, вы не можете держаться от меня подальше?

— Вас беспокоит, когда я подхожу к вам близко?

Еще как беспокоит! Когда она стоит рядом, вот так, Зарек начинает забывать о том, кто он такой. Ему кажется, что он — снова человек… что он может быть таким же, как все…

Но это невозможно.

Это не для него. Он никогда не был нормальным человеком — и не будет.

— Вы чертовски правы, — проговорил он низким, угрожающим голосом. — Не люблю, когда кто-то трется рядом.

— Почему?

— А это, леди, не ваше собачье дело! — рявкнул он. — Просто не люблю, когда ко мне подходят близко, и терпеть не могу, когда меня трогают руками! Так что держитесь от меня подальше, если не хотите, чтобы вам попало!

Волк снова зарычал на него: теперь в его рыке ясно слышалась угроза.

— А ты, Тузик, заткни свою вонючую пасть! — рявкнул Зарек. — Еще что-нибудь от тебя услышу — и сегодня на ужин буду есть волчатину!

— Саша, иди ко мне!

Волк немедленно повиновался — подошел к хозяйке и сел у ее ног.

— Мне жаль, что мы вас так раздражаем, — проговорила Астрид. — Но, поскольку все мы заперты в этом доме по меньшей мере на несколько часов, думаю, вам стоит сделать над собой усилие и хотя бы это время быть более общительным. Или как минимум вежливым.

Может, она и права. Проблема в том, что не знает он, как это — быть общительным. Или даже вежливым. С ним никто и никогда не разговаривал — ни в его смертной жизни, ни в жизни Темного Охотника.

Даже в Интернете, на закрытом сайте Темных Охотников, появившемся лет десять назад, он оказался изгоем. Охотники-модераторы, возмущенные тем, что изгнанник посмел там появиться, объявили, что условия его наказания запрещают разговоры с кем бы то ни было — неважно, лицом к лицу, по телефону или через Интернет.

Ему запретили писать в рассылку, в чаты, участвовать в играх, даже отправлять личные сообщения. Однако он все же успел найти себе друга. В одном игровом чате наткнулся на Джесса, скучавшего в ожидании Миста, его постоянного партнера по игре. Джесс, новичок среди Охотников, не знал, что разговаривать с Зареком запрещено, и дружелюбно с ним поздоровался.

Зарека это так поразило, что он совершенно растаял, — и, не успев оглянуться, уже болтал с Джессом, словно со старым приятелем. Так у него появился друг.

И чем же это закончилось?

Пулей в спину.

Нет, с него хватит. Не нужны ему никакие разговоры. Ему вообще никто не нужен. И меньше всего — мило болтать со смертной, которая вызовет копов, если вдруг догадается, кто он такой!

Точнее, что он такое.

— Послушайте, дамочка, мы здесь не на званом вечере! Как только позволит погода, я с вами распрощаюсь. А на эти несколько часов просто оставьте меня в покое. Сделайте вид, что меня здесь нет.

Астрид поняла, что пора отступить. На первый раз достаточно.

Зарек ведь не знает, что оказался в ловушке отнюдь не на несколько часов! Метель не прекратится, пока Асфид не прикажет ей утихнуть.

Так что пусть отдохнет и наберется сил перед следующими испытаниями.

В конце концов, он все еще не совсем оправился от ран. И от предательства своих.

Пусть отдыхает.

— Хорошо, — проговорила она. — Если я вам понадоблюсь, буду в спальне.

И вышла, мысленно приказав Саше оставаться на кухне, чтобы присматривать за гостем.

«Не хочу я за ним присматривать!» — проворчал Саша.

«Саша, слушайся меня».

«А если он выкинет какую-нибудь мерзкую штуку?»

«Саша!..»

«Ну ладно, ладно! Но укусить-то хоть разок можно? Я не сильно! Просто чтобы научить его элементарной вежливости!»

«Нельзя».

«Почему?»

Она остановилась в дверях спальни.

«Что-то мне подсказывает, что, если ты на него нападешь, — это он тебя научит элементарной вежливости!»

«Давай проверим!»

«Саша! Прошу тебя!»

«Ладно, ладно! Я сижу и присматриваю за ним. Но, если он только попробует выкинуть какую-нибудь мерзкую штуку — не взыщи!»

Устало вздохнув, Астрид легла на диван и прикрыла глаза. Перед следующим поединком с Зареком ей тоже требовался отдых.

Она вновь мысленно связалась с Сашей чтобы видеть Зарека. Сейчас он стоял у окна, глядя на падающий снег.

Она видела рваную дыру на спине его свитера. Видела лицо, полное бесконечной усталости. Он выглядел измученным — и в то же время полным решимости.

В его угрюмом лице, лишенном возрастных черт, читалась какая-то загадочная мудрость Кто же он — этот мрачный красавец, проживший на свете два тысячелетия и половину из них — в ледяном аду?

«Кто ты, Зарек?» — прошептала Астрид.

И вслед за этим вопросом пришла новая болезненная мысль. Через несколько дней она будет точно знать, что за человек живет с ней под одной крышей. И, если Артемида права, если он бесчестен и жесток — Астрид, не колеблясь, прикажет Саше его убить.