Танец с дьяволом

Глава 6

— Ты был слепым? — удивленно переспросила Астрид.

Зарек не ответил. Он сам не понимал, как это у него вырвалось. Никому — даже Джессу — он не рассказывал о своей тайне.

Только Ашерон знал об этом, а Ашерон, к счастью, умел хранить секреты.

Не желая углубляться в свое прошлое, страшась новой боли, которую могут принести воспоминания, Зарек молча встал, развернулся и, с грохотом захлопнув за собой дверь, вышел из комнаты. Ему хотелось переждать бурю в одиночестве, не опасаясь ни выдать свои тайны, ни причинить кому-либо боль.

Однако, сидя в кресле, Зарек думал не о прошлом.

Не воспоминания наполняли его мозг, а совсем недавние образы: легкий цветочный аромат, смешанный с запахом смолистого дерева, нежная кожа, бледная щека, слипшиеся мокрые волосы, правильное лицо — женственное, зовущее…

Эта женщина не отвернулась от него. Не кривилась, не смотрела на него с презрением.

Удивительная девушка! Будь он другим человеком, быть может, вернулся бы сейчас в гостиную, поболтал бы с ней, развлек, рассмешил. Но Зарек не умел веселить людей. У него было чувство юмора — точнее, злого сарказма; но вот шутить, отвечать улыбкой на улыбку — особенно женщине…

Раньше он не задумывался о том, что ему этого недостает.

До сегодняшней ночи.

«Ну что? Ты вынесла приговор?»

Астрид едва не подпрыгнула, услышав в мозгу голос Артемиды. Каждую ночь, с самого первого дня, когда она притащила Зарека домой, Артемида изводила ее этим вопросом, и Астрид уже чувствовала себя, словно Жанна д'Арк, преследуемая голосами в темнице.

«Еще нет. Артемида, он едва пришел в себя».

«Да что ты так тянешь? Пока он жив, Ашерон себе места не находит, а я не выношу, когда он в таком состоянии. Приговори этого мерзавца, и дело с концом!»

«Почему ты так стремишься от него избавиться?»

В воздухе повисло молчание. Астрид думала уже, что Артемида ее покинула, но тут богиня заговорила снова. И дала неожиданный ответ:

«Ашерон не выносит чужих страданий. Особенно страданий своих братьев-Охотников. Пока Зарек жив, Ашерон не знает покоя. А я что бы там Ашерон обо мне ни думал — вовсе не забавляюсь его мучениями».

Такого Астрид никак не ожидала! Даже не представляла, что ее кузина может сказать что-то подобное. На Олимпе Артемида прославилась многим, но ни доброта, ни сострадательность, ни способность думать о ком-то, кроме себя, среди ее добродетелей не значились.

«Ты… любишь Ашерона?»

«Не твое дело, Астрид! — резко ответила.

Артемида. — Займись лучше Зареком. И имей в виду: если из-за этого негодяя мы с Ашероном поссоримся, ты об этом сильно пожалеешь!»

Астрид напряглась от ее враждебного тона и неприкрытых угроз. Но гнев Артемиды ее не пугал. Богиня хочет войны? Что ж, пусть получше к ней подготовится!

Возможно, Астрид больше не любит свою работу, но по-прежнему относится к ней серьезно, и никто, особенно вздорная богиня, не заставит ее вынести непродуманный вердикт!

«Если я вынесу приговор слишком быстро, не боишься, что Ашерон останется недоволен и потребует повторного суда?»

Артемида гневно фыркнула в ответ.

«И потом, Артемида, ты ведь обещала Ашерону не вмешиваться. Заставила его поклясться, что он не будет общаться со мной в ходе суда и пытаться повлиять на мое решение. А сама сейчас именно этим и занимаешься. Как ты думаешь, что он скажет, если я ему об этом расскажу?»

«Ну ладно, ладно! — прервала ее Артемида. — Больше я тебя не побеспокою! Только, ради всех богов, не затягивай!»

Оставшись наконец одна, Астрид поудобнее устроилась у камина и задумалась о том, что же ей делать дальше. Какому новому испытанию подвергнуть Зарека, чтобы узнать, способен ли он все-таки владеть собой?

Он разгромил ее дом — но ей не причинил никакого вреда. Ранил Сашу — но это была самооборона: Саша напал на него первым и поранил его. Зарек не пытался убить волка. Просто отшвырнул его и ушел.

А потом, вместо того чтобы мстить, налил ему воды.

Пока что самое страшное его преступление — грубость и устрашающие манеры. Однако он то и дело проявляет доброту, идущую вразрез с внешней свирепостью.

Здравый смысл подсказывал ей, что Артемида права: «Хватит тянуть, выноси ему приговор и убирайся отсюда!»

Но какой-то внутренний инстинкт просил не спешить.

Так что, пока он не напал ни на нее, ни на Сашу, Астрид не станет выносить решение о его судьбе.

Но стоит ему поднять на кого-то из них руку — и она вернется на Олимп, а Зарека предоставит его участи.

«Похоже, невинных просто не бывает…»

Астрид устало вздохнула. Эти слова она произнесла совсем недавно в разговоре с сестрой Атти. В тот момент она действительно так думала. За прошедшие столетия ей пришлось иметь дело с тысячами подсудимых, и ни один не оказался невиновным. Они все ей лгали.

Все старались ее обмануть.

Одни — пытались подкупить.

Другие — сбежать.

Третьи — запугать.

Один из них попытался ее убить.

В какую категорию попадет Зарек?

Глубоко вздохнув и пытаясь собраться с силами, Астрид встала и направилась к себе в комнату. Здесь она начала перебирать мужскую одежду, которую носил Саша, когда принимал человеческий облик.

«Что это ты делаешь?» — поинтересовался Саша, бесшумно появляясь рядом.

— Зареку нужно переодеться, — машинально ответила она вслух.

Саша бесцеремонно вцепился в свою одежду зубами и потянул ее у Астрид из рук.

«У него есть, в чем ходить. А это мое!»

Но Астрид не сдавалась:

«Саша, пожалуйста, не упрямься. То, что на нем, — все в дырах, а смены одежды у него здесь нет».

«А мне-то что?»

Она на ощупь перебирала рубашки и брюки, жалея о том, что не может их увидеть.

«Кажется, кто-то здесь жаловался, что терпеть не может смотреть на голых мужчин».

«А еще я терпеть не могу пить из плошки и писать за дверью. Но приходится. Пока он здесь, потерплю».

Астрид покачала головой:

«Как тебе не стыдно? Ворчишь, как старый пень!» — Она достала из ящика плотный шерстяной свитер.

«Ни за что! — взвыл Саша. — Это же бордовый, мой любимый!»

«Саша, я тебя умоляю!..»

«Он мой! Немедленно положи его назад!»

Астрид встала и со свитером в руках пошла к Зареку.

Саша бежал за ней, не умолкая ни на секунду.

«Куплю тебе новый», — пообещала она.

«Мне не нужен новый — мне нужен этот!»

«Зарек ничего с ним не сделает».

«Ага, как же! Посмотри на его нынешний костюмчик, это тебе ни о чем не говорит? И вообще, не хочу, чтобы он носил мой свитер! А вдруг он заразный?»

«Саша, ради всех богов! Когда ты наконец вырастешь? Тебе четыреста лет, а ведешь себя, как глупый щенок! Ничем он тебя не заразит! Он что, чумной?»

«Нет, бешеный, а это еще опаснее!»

Астрид остановилась и сердито взглянула вниз, в сторону Саши, а он, улучив момент, вырвал из ее рук свитер и бросился бежать.

— Саша! — закричала она, бросившись вслед за ним. — Немедленно отдай, или я тебя…

Но волк не сбавлял ходу.

Астрид бежала за ним так быстро, как только могла, полагаясь на свои воспоминания о том, как расположена мебель у нее в доме.

Но кофейный столик оказался не на своем прежнем месте. Астрид ударилась о его край ногой и зашипела от боли. В попытке сохранить равновесие она схватилась за полку у стены, та покачнулась под ее весом, с нее начали скользить и падать какие-то предметы. Что-то стукнуло ее по голове; что-то со звоном разбилось об пол.

Астрид замерла, боясь пошевелиться.

Она не знала, какой именно вещи пришел конец, но звук разбиваемого стекла ни с чем не спутаешь.

И как теперь на него не наступить?

Астрид мысленно прокляла свою слепоту. С места она не трогалась, опасаясь порезаться.

— Саша! — позвала она.

Ответа не последовало.

— Не двигайся! — скомандовал откуда-то из-за спины глубокий голос Зарека.

А в следующий миг пара сильных рук с удивительной, прямо-таки пугающей легкостью вознесла ее в воздух. Прижавшись к его мошной, как скала, груди, Астрид чувствовала, как играют его рельефные мускулы, когда с ней на руках он покидал гостиную.

Девушка обвила руками его широкие, мужественные плечи и почувствовала, как напрягся он при ее прикосновении. Щекой она ощущала его горячее дыхание, и от этого все тело ее таяло в какой-то сладостной истоме.

— Зарек… — осторожно прошептала она.

— Надеюсь, я не позволил себе лишнего, принцесса?

Его сарказм она оставила без ответа. Зарек донес ее до кухни и усадил на стул.

Едва выскользнув из его рук, Астрид остро ощутила, что ей не хватает тепла и мощи его тела. Без него она почувствовала себя одинокой, опустошенной… странное чувство, которого она не ожидала и не могла понять.

— Спасибо, — тихо проговорила она.

Он промолчал, и по его удаляющимся шагам Астрид поняла, что он возвращается в гостиную.

Несколько минут спустя он вернулся и со звоном высыпал что-то в мусорное ведро.

— Не знаю, что ты не поделила со своим Тузиком, — проговорил он, и по голосу его Астрид догадалась, что он сдерживает улыбку, — только он утащил в угол какой-то свитер, лежит на нем и грозно рычит!

Представив себе эту картину, Астрид едва не рассмеялась.

— Он сегодня в дурном настроении.

— Хм… Там, откуда я родом, такие перемены настроения лечат тумаками.

Астрид нахмурилась, ощутив в его словах невысказанную горечь.

— Иногда важнее понять, чем наказать.

— А иногда лучше наказывать.

— Возможно, и так, — прошептала она.

Зарек включил воду — кажется, снова мыл руки.

Вообще-то он часто моет руки, отметила про себя Астрид.

— Это была хрустальная ваза, — объяснил он, перекрывая своим мощным голосом шум воды. — Все крупные осколки я подобрал, но там могли остаться мелкие, так что будь осторожна и не ходи по гостиной босиком.

Астрид, странно тронутая и этим предупреждением, и его заботой о ней, встала и подошла к нему. Пусть она его не видела — но теперь снова ощущала жар и мощь его тела.

Его грубую, первобытную мужественность.

От этого ощущения она вздрогнула; что-то внутри ее задрожало и заискрилось желанием.

Какая-то неведомая прежде сила властно повелевала ей дотронуться до его гладкого, смуглого, жаркого тела. Она не видела его, но помнила, как играет свет на его загорелой коже, когда ей удалось взглянуть на Зарека глазами Саши.

Ей хотелось поцеловать его и ощутить вкус его губ. Умеет ли он быть нежным?

Или и в любовных ласках он по-звериному яростен и груб?

По-хорошему, ей следовало бежать от таких непозволительных фантазий. Как Судья, она не имела права задаваться подобными вопросами о подсудимом. Но как женщина — не могла удержаться.

Много, много лет прошло с тех пор, как она в последний раз желала мужчину. И теперь какая-то ее часть отчаянно надеялась найти в Зареке тот скрытый свет, в существование которого верил Ашерон.

Странно, очень странно. Такие желания не посещали ее уже много столетий.

— Как ты узнал, что мне нужна помощь? — спросила она.

— Услышал звон разбитого стекла и понял, что ты в ловушке.

Она улыбнулась:

— Как мило с твоей стороны!

Она не видела его, но ощутила, что он пристально смотрит на нее. И от этого невидимого, но жаркого взгляда все тело ее вдруг запылало, а соски затвердели.

— Поверь мне, принцесса. Я совсем не милый.

Не «милый», нет! Он сильный, жесткий, неукротимый, прекрасный какой-то дикой, яростной красотой. Как зверь из дремучего леса.

Позволит ли такой зверь себя приручить?

— Я хотела принести тебе одежду, — заговорила она торопливо, стараясь восстановить власть над своим телом, вдруг переставшим откликаться на доводы здравого смысла. — Если хочешь переодеться, у меня в шкафу, в нижнем ящике, есть еще свитера.

Нахмурившись, он выключил воду и потянулся за бумажным полотенцем.

— Твои свитера мне не подойдут, принцесса.

Она рассмеялась:

— Не мои! Это свитера моего старого друга.

Она стояла вплотную к нему, и Зарек вдруг обнаружил, что не может двигаться, не может дышать. Не может думать ни о чем, кроме того, что, стоит чуть-чуть склонить голову — и он коснется губами этих нежных, чуть приоткрытых розовых губ…

Это так легко — прикоснуться к ней!

Но по-настоящему поразила, даже испугала его сила этого желания. Голова кружилась от жажды прижать Астрид к себе, ощутить всем телом мягкие, женственные изгибы ее тела.

Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни с такой силой чего-то хотел.

Зарек прикрыл глаза. Но это не помогло, — наоборот: теперь перед его мысленным взором с ошеломляющей ясностью предстала новая фантазия. Они с Астрид обнажены; он сажает ее на стойку в углу кухни, раздвигает ей ноги… и трахает до умопомрачения! Входит в ее жаркое лоно снова и снова, пока не рухнет без сил.

Он хотел ощутить тепло ее тела. Хотел ощутить ее дыхание. Пропитаться ее запахом.

И больше всего хотел узнать, каково быть с женщиной, которая не боится его и не презирает.

За все эти долгие столетия он ни разу не спал с женщиной иначе, как за плату.

Да и это случалось очень редко.

Он так долго был один…

— И где теперь этот твой друг? — внезапно охрипшим голосом поинтересовался он. Мысль о том, что у Астрид был мужчина, оказалась неожиданно болезненной; Зарек даже не подозревал, что может испытывать боль по такому странному поводу.

В дверях появился Саша и коротко гавкнул.

— Умер, — не задумываясь, ответила Астрид.

Зарек поднял бровь.

— От чего?

— М-м… от чумки.

— Я думал, чумка — собачья болезнь.

— Да, он заразился от собаки. Трагический случай.

«Эй, что ты несешь?» — негодующе воскликнул Саша.

«Ты заслужил еще и не такое! Веди себя прилично, а то и в самом деле на тебя чумку нашлю!»

Зарек отступил на шаг.

— Тебе его не хватает?

— Честно говоря, нет, — покосившись в сторону Саши, ответила она. — От него были одни неприятности.

«Неприятности? Ну, погоди! Настоящих неприятностей ты еще не видела!»

Астрид с трудом подавила улыбку.

— Так что же, тебе нужна одежда? — спросила она Зарека.

— Конечно.

Она повела его к себе в комнату.

В голове у нее гремели гневные вопли Саши: «Ах ты… да я тебя… ну погоди, я тебе отплачу! Помнишь свое любимое одеяло? Я из него лапшу сделаю! И шлепанцы я бы на твоем месте больше не надевал!»

Но Астрид не обращала на него внимания.

Зарек вошел следом за ней в ее комнату — уютную спаленку в нежных бело-розовых тонах. Все говорило о том, что здесь живет женщина. Но особенно поразил его запах.

Запах свежего смолистого дерева — и цветов.

Такой же аромат исходил от нее самой.

От этого запаха все тело его болезненно напряглось. А его фаллос, возбужденный до боли, уперся в штаны, властно требуя, чтобы Зарек прекратил наконец пялиться на Астрид и сделал следующий шаг!

Взгляд его против воли скользнул по кровати. Он ясно представлял себе, как она спит здесь, — нагое тело под розовым покрывалом расслаблено, нежные губы приоткрыты, как будто ждут поцелуя…

— Вот здесь.

С трудом он заставил себя оторвать глаза от постели и повернуться к шкафу.

Астрид открыла его и указала Зареку на нижнюю полку, где в плетеной корзине для белья лежали разные мужские вещи.

— Бери все, что хочешь.

Вот так предложение! Одна проблема: то, чего он больше всего хочет, находится вовсе не в шкафу. Поэтому Зарек просто поблагодарил девушку и достал из шкафа два свитера, черный и серый с высоким воротом, которые на вид должны были прийтись ему впору.

— Пойду переоденусь, — сказал он.

И тут же спросил себя: почему он решил переодеться за закрытой дверью? Чего стесняется? Астрид? Так ведь она ничего не видит.

У себя дома он обычно вообще ходит полуголым.

Но то у себя. А в гостях это невежливо, правильно?

С каких это пор ты стал задумываться о вежливости? — спросил себя Зарек.

И сам себе ответил: с сегодняшнего дня.

Саша гавкнул ему вслед, затем подбежал к Астрид и начал шумно выражать ей свое недовольство.

— Тихо, Саша! — прикрикнула Астрид. — Иначе будешь сегодня спать в гараже!

Не обращая на них внимания, Зарек скрылся в своей спальне.

Захлопнул за собой дверь, повесил свитера на спинку стула. Остановился, не понимая, что за странное чувство не дает ему покоя. В чем дело? Что такого она ему предложила? Всего-навсего смену одежды.

И еще — кров.

Еду.

Постель.

Зарек огляделся вокруг. В этой богатой, элегантно обставленной спальне он чувствовал себя чужаком. Не понимал, как себя вести, что делать дальше. Кажется, он ощущал давно забытое чувство — неуверенность в себе.

Здесь он чувствовал себя человеком.

А главное — впервые в жизни ощущал, что ему здесь рады. Этого он никогда не чувствовал с Шерон.

Шерон — как и все прочие, с кем он имел дело за эти столетия, — делала только то, за что он ей платил. Ни больше, ни меньше. И в ее доме он всегда ощущал себя непрошеным гостем.

Шерон держалась с ним холодно и формально, особенно после того, как он отказался разделить с ней постель. И он чувствовал: она его побаивается. Особенно когда рядом ее дочь. В такие минуты Шерон ощутимо напрягалась, как будто боялась, что он вдруг набросится на нее или на ребенка.

Это обижало Зарека, но к обидам он привык, так что просто старался не обращать внимания на эмоции Шерон.

А с Астрид все совсем по-другому.

Она ведет себя с ним, как с нормальным человеком. Рядом с ней легко забыть, что на самом деле он вовсе не нормальный.

Зарек быстро переоделся и вернулся в гостиную. Астрид сидела с ногами на диване; водя пальцем по странице: она читала брайлевскую книгу [8]. На полу у дивана растянулся Саша. Увидев Зарека, он поднял голову и мрачно уставился на него; можно было покляться, что в серых волчьих глазах пылает ненависть.

Зарек — он захватил из кухни нож — присел у камина, выбрал из поленницы подходящий кусок дерева.

— Как получилось, что у тебя живет волк? — спросил он, садясь перед камином, чтобы бросать стружки в огонь.

Он сам не знал, зачем с ней заговорил. Проще и привычнее было бы промолчать. Но неожиданно для самого себя Зарек обнаружил, что хочет узнать о девушке больше.

Астрид наклонилась, чтобы погладить волка, лежащего у ее ног.

— Знаешь… почти так же, как с тобой. Я нашла его — раненного, истекающего кровью. Принесла домой и выходила. С тех пор он со мной.

— Удивительно, что он дал себя приручить.

— Я тоже этому удивляюсь, — улыбнулась Астрид. — Не так-то легко было убедить его, что мне можно доверять.

Зарек задумался, а затем произнес негромко:

— «Надо запастись терпеньем. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так».

Астрид открыла рот от удивления. Если бы Зарек вдруг на нее бросился, и тогда она не была бы так поражена, как сейчас, когда он вспомнил одну из ее любимых книг!

— Ты знаешь «Маленького принца»?!

— Да, читал когда-то.

Явно не просто «читал когда-то», если цитирует его наизусть! Астрид снова нагнулась к Саше, чтобы взглянуть на Зарека.

Он сидел к ней боком, освещенный пламенем, и отблеск огня играл в его полночных глазах. Тонкий черный свитер облегал тело, словно вторая кожа. Лицо, даже припорошенное жесткой щетиной, — поразительно красиво.

Сейчас, когда он трудился над резной деревянной фигуркой, постоянное напряжение, казалось, его покинуло. Поза была спокойной, почти расслабленной, жесткие черты смягчились. Он выглядел почти умиротворенным.

— Очень люблю эту книгу, — негромко проговорила она. — Одна из моих любимых.

Он не ответил: по-прежнему сидел, прикрыв глаза, и пальцы его легко и чутко скользили по деревянному бруску.

Сейчас он впервые не казался ей опасным хищником. Не то чтобы превратился в ягненка, — но темной, непредсказуемой ауры, окутывающей его плотнее, чем свитер и черные джинсы, она не ощущала.

— Ты читал «Маленького принца» в детстве? — спросила она.

— Нет, — тихо ответил он.

Склонив голову, Астрид следила за тем, как он работает.

Вдруг Зарек поднял голову. Нахмурившись, обернулся к ней.

Астрид поспешно оторвалась от Саши и села прямо.

Зарек, не шевелясь, рассматривал хозяйку дома и ее любимчика. Было в них что-то очень странное. Особенно в волке. Все его инстинкты подсказывали: что-то здесь нечисто! Зарек не сводил глаз с Саши.

Можно подумать, что…

Да нет, с какой стати? Ни один оборотень не станет обрекать себя на добровольное рабство у слепой девушки. Тем более — на Аляске, где из-за сильных электромагнитных полей трудно жить и катагари, и аркадянам: магнитное воздействие влияет на их магию и мешает им изменять облик.

Нет, такого быть не может!

И все же…

Он перевел взгляд на часы на каминной полке. Почти четыре. Для него время еще раннее, но большинство смертных в этот час спят крепким сном.

— Ты всегда поздно ложишься, принцесса?

— Иногда.

— Тебе не нужно вставать на работу?

— Нет, я не работаю. У меня есть состояние. А у тебя, Прекрасный Принц?

Зарек уронил руку на колено. «У меня есть состояние». Ничего себе! Выходит, она еще богаче, чем он думал!

— Нечего сказать, удобно устроилась!

Астрид уловила в его голосе горечь.

— Не любишь богатых?

— У меня нет предрассудков, принцесса: я ненавижу всех одинаково.

О да, об этом она слышала! Артемида расписала ей в самых ярких красках, насколько Зарек груб, неотесан, ненавидит всех вокруг, обожает говорить людям гадости — и вообще он сущая заноза в заднице!

Учитывая характер самой Артемиды, такая характеристика что-то да значила.

— Зарек, ты не ответил на вопрос. Ты где-то работаешь?

— То здесь, то там.

— Что значит «то здесь, то там»? Ты бродяга?

— А если я отвечу «да»? Выставишь меня за дверь?

Этот вопрос он задал ровным, безразличным тоном, но Астрид ощутила, что он напряженно ждет ответа. Какая-то часть его хочет, чтобы Астрид вышвырнула его вон.

Или, по крайней мере, ждет этого.

— Нет, Зарек. Я ведь уже сказала: ты мой гость.

Зарек замер с деревяшкой в руках, неотрывно глядя в огонь. От этих слов внутри у него что-то дрогнуло. Он смотрел на пламя, но видел лишь ее лицо. А слова ее снова и снова эхом откликались в сердце, которое, как думал Зарек еще секунду назад, заледенело навеки.

Никто и никогда не проявлял к нему гостеприимства.

— Если я тебя убью, об этом никто никогда не узнает.

— А ты убьешь меня, Зарек?

Зарек скривился: его пронзила боль воспоминаний. Он снова шел по разоренной деревне, среди пылающих домов и залитых кровью трупов…

Они ждали от него защиты!

А он — он убил их всех.

И даже не знал почему. Он не помнил, что произошло. Помнил лишь всепоглощающую ярость, неутолимую жажду крови и мщения.

— Надеюсь, что нет, принцесса, — прошептал он.

А затем, поднявшись, ушел к себе в спальню и запер за собой дверь.

Оставалось лишь надеяться, что она сделает то же самое.

Несколько часов спустя Астрид прислушивалась к тяжелому дыханию Зарека. Он, наконец уснул, но сон его был беспокойным и, как видно, полным кошмаров.

Дом затих: казалось, все в нем переводит дух после пережитой опасности. Темная аура рассеялась, и все вновь стало мирным и уютным. Все, кроме мужчины, который метался сейчас на постели за закрытой дверью.

А сама Астрид была слишком измучена, чтобы заснуть. Десятки вопросов не давали покоя ее голове.

Дорого дала бы она сейчас, чтобы поговорить о Зареке с Ашероном! Спросить, почему он считает, что этот человек достоин оправдания. Однако Артемида потребовала, чтобы во время расследования Ашерон и Астрид не общались друг с другом. Таково условие сделки: стоит его нарушить — и богиня уничтожит Зарека немедленно.

Значит, Астрид должна выяснить правду о своем госте как-то иначе.

Астрид взглянула на Сашу, мирно спящего у кровати. С волком-оборотнем она познакомилась много столетий назад. Он был еще щенком, когда его родная стая вступила в войну с Артемидой на стороне ее давней соперницы — египетской богини Баст.

Война окончилась победой Артемиды, и торжествующая богиня потребовала суда над всеми, кто осмелился выступить против нее. Лера, сводная сестра Астрид, признала виновными всех воинов-катагари, кроме Саши: он в то время был слишком молод, чтобы нести ответственность за подчинение вожаку.

Саше было всего четырнадцать лет; но стая обратилась против него, решив, что он предательством купил себе прощение. В мире катагари действуют жестокие звериные законы. Личность значит очень мало, а стая и верность ей — все. Всякий, в ком стая видит себе угрозу, приговаривается к уничтожению.

Сородичи едва не растерзали Сашу. Астрид нашла его израненным и выходила — и с тех пор, хоть он и терпеть не мог олимпийских богов, для нее делал исключение.

Конечно, он мог уйти, но куда? Его смерти жаждали и охотники-аркадяне, потому что однажды он восстал против богов Олимпа, и сородичи-катагари — потому что считали его предателем своей стаи.

Даже сейчас ему приходилось соблюдать осторожность.

А в то время перепуганному щенку некуда было бежать, и они с Астрид заключили что-то вроде союза, устраивающего обоих. Она защищала его от врагов, а он помогал ей, когда, оказавшись на земле, она лишалась зрения.

Со временем они сдружились, и теперь Саша оставался с ней по собственной воле.

Он давно вырос, и его магические способности, свойственные всем катагари, теперь далеко превосходили ее собственные. Порой Саша пользовался своими силами по ее просьбе.

Астрид задумалась о том, чтобы обратиться к нему с такой просьбой сейчас.

Катагари умеют путешествовать во времени…

Нет, не подходит. Слишком рискованно. Можно не вернуться к назначенному сроку, — а когда Зарек проснется, она должна быть здесь.

В такие минуты Астрид жалела о том, что она — всего лишь нимфа. Будь она настоящей богиней…

И вдруг лицо ее озарилось улыбкой. Она поняла, что нужно делать.

— М'Адок! — негромко воззвала она к одному из онэрос, богов сновидений, повелевающих фантозисом — таинственной областью сна, располагающейся между сознанием и бессознательным.

И в тот же миг ощутила, как воздух вокруг нее сгустился и замерцал незримой, но мошной энергией. Онэрос явился на зов.

Сейчас Астрид не могла его увидеть, но, как он выглядит, прекрасно помнила. Почти семи футов ростом, М'Адок всегда подавлял ее своим величием. Длинные, струящиеся по плечам волосы, черные, как сама ночь, глаза — бледно-голубые, почти серебристые, словно таинственный свет луны… Бог сновидений был поразительно красив.

— Доброй ночи, кузина! — Голос его, звучный и мощный, был поразительно ровен, словно лишен всяких чувств. Так оно и было — повелителям сновидений чувства неведомы. — Давно не виделись. Кажется, триста лет — или уже четыреста?

Астрид кивнула:

— У меня было много дел.

Он легко прикоснулся к ее плечу:

— Что тебе нужно от меня?

— Ты знаешь Темного Охотника по имени Зарек?

Онэрос постоянно работают с Темными Охотниками — исцеляют их и физически, и духовно. Как правило, Темным Охотником становится человек, при жизни претерпевший много зла и несправедливости, измученный и ожесточенный. Прежде чем приступить к работе, ему требуется своего рода психотерапия. Ловцы Снов входят в сны новых Охотников и исцеляют их возвращая им покой и самообладание, чтобы во время своей опасной службы Охотники не вредили ни себе, ни другим.

Но и после этого онэрос и Охотники часто встречаются. Именно Ловцы Снов даруют Охотникам сверхъестественно быстрое и легкое исцеление от ран. Вот почему раненый Охотник испытывает непреодолимую потребность во сне.

— Да, я о нем знаю.

Астрид ожидала продолжения. Но М'Адок молчал, и она снова спросила:

— Что же ты знаешь о нем?

— Что никто из нас не в силах ему помочь.

Астрид вздрогнула. Ничего подобного она никогда не слышала.

— Как, совсем?

— Порой в его сны заглядывают скотос, но лишь для того, чтобы напитаться его яростью. И даже они не в силах оставаться там надолго.

Астрид слушала его со все возрастающим изумлением. Скотос, братья и сестры онэрос, в сущности, просто демоны. Эти повелители дурных снов, неспособные испытывать чувства сами, питаются эмоциями спящих и, если оставить их без присмотра, запросто могут свести с ума или убить того, кого «лечат».

Явление скотос не может помочь Зареку — напротив, способно лишь усилить его безумие!

— Но почему он… такой? Откуда в нем столько ярости?

— Не все ли равно? — отозвался М'Адок. — Я слышал, что он должен умереть.

— Я обещала Ашерону свершить над ним справедливый суд. Он умрет, только если я признаю его виновным.

— Тогда признай его виновным поскорее — и покончи с этим.

Почему все так мечтают убить Зарека? Астрид не понимала этой всеобщей враждебности. Неудивительно, что он озлоблен на весь свет!

Есть ли на свете хоть кто-нибудь, кто его… кому он хотя бы нравится?

Ни разу за целую вечность Астрид не слышала, чтобы М'Адок, неизменно бесстрастный и сдержанный, говорил о ком-то вот так.

— Что ты такое говоришь? Это совсем на тебя не похоже!

Послышался глубокий вздох, и рука его сильнее сжала ее плечо.

— Астрид, бешеную собаку не вылечишь Ее лучше всего усыпить. Лучше для всех — и прежде всего для нее самой.

— Хочешь сказать, существование в мире теней может быть лучше жизни? Да ты с ума сошел!

— Для Зарека так действительно будет намного лучше.

— Если так, — с ужасом и отвращением проговорила Астрид, — почему Ашерон не убьет его сам, из милосердия?

— Потому что для Ашерона это будет слишком похоже на самоубийство.

— О чем ты говоришь? — спросила Астрид после долгого молчания. — Я не вижу между ними ничего общего.

Ей показалось, что сознание М'Адока мягко соприкасается с ее сознанием.

— У Ашерона и Зарека общего очень много. Правда, большинство людей этого не видят и не понимают. Но, думаю, Ашерон чувствует: если нельзя спасти Зарека, значит, нельзя спасти и его самого.

— Спасти от чего?

— От самого себя. Оба они стремятся к страданию и саморазрушению.

При этих словах странное чувство охватило Астрид — что-то вроде острой боли, но не в теле, а в душе. Давнее, почти забытое чувство. Сострадание. Ей стало страшно жаль их обоих.

И особенно — Зарека.

— Что значит «они стремятся к страданию и саморазрушению»? В чем это проявляется?

М'Адок молчал. Впрочем, он и так уже сказал очень много. Обычно боги сновидений немногословны и загадочны, как оракулы.

— М'Адок, покажи мне, почему Зарека все ненавидят!

— Вряд ли ты захочешь…

— Покажи! — настаивала она. Астрид чувствовала, что должна это знать, и в глубине души догадывалась, что ее влечет уже не профессиональный интерес Судьи к подсудимому. А нечто большее.

— Это запрещено, — бесстрастно ответил М'Адок.

— Я готова вытерпеть любое наказание. Покажи мне! Пожалуйста!

М'Адок помог ей сесть на кровать.

Откинувшись на подушку, Астрид позволила Ловцу Снов погрузить ее в сон. Иногда боги сновидений усыпляли людей особыми дурманами, иногда — магическим туманом. Неизвестно, какой метод использовал М'Адок на сей раз, но, едва закрыв глаза, Астрид перенеслась в царство Морфея.

Здесь зрение ее не покидало, даже на земле. Поэтому во время работы Астрид любила находить отдых от слепоты в сновидениях. Рядом с ней бесшумно материализовался М'Адок. В царстве снов его мужественная красота казалась ослепительной, на него было почти больно смотреть.

— Ты уверена, что хочешь этого?

Она кивнула.

Вместе с М'Адоком они мгновенно пронеслись сквозь анфиладу фантастических покоев и очутились в Зале Тысячи Дверей. Отсюда Каллитехнис — повелитель снов — мог проникнуть в сон любого смертного. Тысячи тысяч дверей Зала открывались в прошлое, в будущее, в таинственные области, лежащие за пределами человеческого сознания.

М'Адок, словно в нерешительности, остановился у одной из дверей.

— Ему снится прошлое.

— Я хочу посмотреть!

Поколебавшись, он распахнул дверь.

Астрид переступила порог и осторожно вошла. Она не знала, может ли Зарек увидеть ее во сне. Боги сновидений остаются для сновидцев невидимыми, если сами не захотят им явиться, — но как насчет нее? Пожалуй, не стоит подходить близко. Лучше остаться незамеченной.

Астрид огляделась вокруг.

С первого взгляда ее поразила яркость и живость сна Зарека. Как правило, сны смертных смутны и довольно невразумительны: но здесь все выглядело так же ясно и четко, как в реальном мире, оставшемся у них за спиной.

Перед ней — античный дворик, а в нем собрались кружком трое мальчуганов в туниках.

Мальчишки, возрастом примерно от четырех до восьми лет, прыгают, смеются и тыкают палками во что-то, лежащее на земле.

К ним подбежал еще один мальчик, лет двенадцати. Черноволосый и синеглазый, он разительно напоминал мужчину, который сейчас метался в тисках кошмара у нее в спальне.

— Это Зарек?

М'Адок покачал головой.

— Марий, его сводный брат.

— Марий, он не хочет это есть! — крикнул ему один из мальчишек и пнул то, что лежало на земле (Астрид все еще не могла разглядеть, что это), ногой.

Марий взял из рук брата палку и с размаху опустил ее на бесформенную груду тряпья.

— В чем дело, раб? Гнилая капуста — слишком изысканное лакомство для тебя?

Астрид ахнула: она наконец поняла, что лежит на земле. Еще один ребенок. Мальчик в лохмотьях. Он сжался в комок, прикрывая голову руками: в его позе и образе не осталось почти ничего человеческого.

Дети прыгали вокруг него, хохотали, тыкали в него палками, пинали ногами, выкрикивали насмешки и оскорбления. Он не двигался и не отвечал.

— Кто они? — спросила она.

Сводные братья Зарека. С Марием ты уже знакома. Кареглазый, в синей тунике — Марк. Ему здесь, кажется, лет девять. Самый младший, в красной тунике — Луций, ему только что исполнилось пять. Средний — Эскул.

— А где Зарек?

— Зарек — тот, что на земле.

Астрид ожидала такого ответа — и все же скривилась, словно от боли. Она не могла оторвать глаз от скорчившегося и недвижимого ребенка в лохмотьях. Что ни делали с ним мучители, как ни оскорбляли его, как ни били — он не шевелился.

— Почему они над ним издеваются?

Серебристые глаза М'Адока окрасились печалью. Астрид поняла: он воспринимает эмоции спящего Зарека.

— Потому что им это позволяют. И даже требуют этого. Они — сыновья Гая Магнуса, надменного и жестокого патриция. Он — настоящий тиран и правит в своем доме железной рукой. Их мать он предал смерти за то, что она осмелилась улыбнуться другому мужчине.

Астрид слушала со все возрастающим ужасом.

— Магнус сам учил сыновей издеваться над рабами — так он приучал их к жестокосердию. Зареку не повезло дважды: первый раз — когда он сделался мальчиком для битья в доме Магнуса. Второй раз — потому что, в отличие от многих своих товарищей по несчастью, он выжил.

Астрид едва понимала его слова. В голове у нее стоял туман. За свою долгую жизнь она несчетное множество раз сталкивалась с человеческой жестокостью, но такое…

Неужели отец сам поощрял своих детей, совсем еще маленьких, так обращаться с другим ребенком? Тем более — с родственником?

— Ты сказал, они сводные братья Зарека. Почему же он в рабстве? У них общая мать?

— Нет, отец. Однажды Гай Магнус изнасиловал рабыню-гречанку в доме своего дяди. Она забеременела. Когда родился ребенок, подкупила другую рабыню, чтобы та расправилась с младенцем. Но женщина пожалела новорожденного и не стала его убивать, а отнесла в дом отца.

Астрид снова взглянула на мальчика, скорчившегося на земле.

— Но отцу он тоже оказался не нужен. — Это был не вопрос, а констатация факта.

Без сомнения, в этом доме малыш не был нужен ни одной живой душе!

— Даже хуже того. Для отца Зарек был отвратительным существом, недочеловеком, в жилах которого благородная кровь римского патриция смешалась с презренной кровью рабыни. Так что Гай сделал Зарека своим рабом. Но другие рабы видели в нем сына жестокого господина и вымешали на нем гнев и ненависть к его отцу. Всякий раз, когда кто-либо из рабов или слуг бывал обижен отцом или братьями Зарека, доставалось мальчику. Он сделался всеобщим козлом отпущения.

Тем временем Марий схватил Зарека за волосы и заставил подняться. У Астрид перехватило дыхание, когда она увидела покрытое шрамами лицо мальчика. В свои десять лет он был уже так страшно изуродован, что почти потерял человеческий облик.

— В чем дело, раб? Ты не голоден?

Зарек молча вертел головой, пытаясь освободиться от хватки Мария. С его губ не слетало ни слова протеста, должно быть, он слишком хорошо понимал, что жаловаться и протестовать бессмысленно. А может быть, просто привык к издевательствам.

— Отпусти его!

К братьям подбежал еще один мальчик, ровесник Зарека, — такой же черноволосый и синеглазый, очень похожий на своих братьев.

Он толкнул Мария, заставив того отпустить Зарека, и заломил ему руку за спину.

— Валерий, — подсказал М'Адок. — Еще один из братьев Зарека.

— В чем дело, Марий? — воскликнул Валерий. — Или ты забыл о чести? Как ты можешь нападать на того, кто намного слабее тебя? Смотри, он еле держится на ногах!

Марий вывернулся из его хватки и с размаху ударил Валерия, опрокинув его наземь.

— Слабак с заячьей душонкой! Не могу поверить, что этот жалкий трус носит имя нашего деда! — презрительно процедил он. — Вспомни, что говорит отец: только сильные и безжалостные владеют миром! А ты вечно жалеешь слабых, бросаешься защищать тех, кто сам себя защитить не может! Можно подумать, что нас с тобой носила не одна мать!

Другие мальчишки набросились на Валерия, а старший брат вернулся к Зареку.

— Ты прав, раб, — проговорил он, снова хватая Зарека за волосы. — Гнилой капусты ты не заслужил. Навоз — вот пища, достойная тебя!

И Марий потащил его к навозной куче.

Но в этот миг Астрид вырвалась из сна Зарека, не в силах смотреть на то, что произойдет дальше.

Привыкшая бесстрастно взирать на зло, творимое людьми, сейчас она была поражена и испугана собственными чувствами. Ее буквально трясло от ярости и сострадания к Зареку.

Возможна ли такая жестокость?

И как Зарек выносил все это — и продолжал жить?

В этот миг она готова была проклясть своих сестер — Судеб, распоряжающихся людскими жизнями.

Разумеется, даже Судьбы не всесильны. В конечном счете свою судьбу каждый определяет сам. Астрид знала об этом, но это не могло ее утешить. Разве выбирал свою судьбу этот несчастный, забитый ребенок?

Ребенок, выросший в угрюмого и озлобленного мужчину…

Стоит ли этому удивляться? Чего еще ждать от того, кто рос, не чувствуя ничего, кроме боли, не видя от окружающих ничего, кроме презрения?

— Я тебя предупреждал, — проговорил, бесшумно вырастая с ней рядом, М'Адок. — Вот почему даже скотос редко посещают его сны. Честно говоря, это еще одно из самых безобидных воспоминаний.

— Не понимаю, как он выжил, — растерянно прошептала она. — Почему не покончил с собой?

М'Адок окинул ее внимательным взглядом.

— На этот вопрос может ответить только сам Зарек.

И протянул ей прозрачную чашу, до краев наполненную багряной влагой.

Астрид молча смотрела на рубиново-красное зелье, так похожее на кровь. Идиос. Один из магических напитков онэрос. Испив его, можно на краткое время слиться со сновидцем, войти в его сознание, ощутить его мысли, чувства и воспоминания, как свои.

Обычно боги сновидений используют это средство, чтобы помочь сновидцу понять другого человека, на несколько мгновений став с ним единым целым.

Лишь трое из Ловцов Снов — М'Адок, М'Ордант и Д'Алериан — обладают этим зельем. Благодаря ему мы, заснув в гневе и обиде на кого-то из ближних, порой просыпаемся умиротворенными, полными понимания и сострадания.

Один глоток — и сознание Астрид сольется с сознанием спящего Зарека. Она познает всю глубину его души.

Поймет все чувства, которые им движут.

Станет с ним одним целым…

Серьезный шаг. В глубине души Астрид понимала: после этого ей уже никогда не быть такой, как прежде.

Что, если, проникнув в сердце Зарека, она не найдет там ничего, кроме злобы и ненависти? Что, если он действительно кровожадный зверь, каким считают его все вокруг?

Один глоток — и она узнает правду…

Астрид приняла чашу и решительно отпила зелье.

Она не знала, что снится Зареку сейчас, — лишь надеялась, что прежний сон уже сменился каким-то иным.

Так оно и оказалось.

В нынешнем сне Зареку было уже четырнадцать лет.

Поначалу Астрид показалось, что к ней вернулась слепота, но в следующий миг она сообразила, что «видит» мир глазами Зарека. Точнее, одним глазом. Левый глаз не открывался: вся левая сторона лица была страшно изувечена и болела при каждом движении. С правым глазом тоже было что-то неладно: его затягивала какая-то мутная пленка вроде катаракты. Через несколько минут, когда воспоминания Зарека достигли сознания Астрид, она поняла, что произошло.

Роговицу правого глаза ему повредил два года назад стражник, избивший его на рынке по приказу матери. А левый глаз он потерял еще раньше, когда Валерий, его брат, избивал его кнутом по приказу отца.

Так что теперь Зарек почти ничего не видел.

Впрочем, это не слишком его огорчало. Быть полузрячим — значит не видеть собственного отражения, не замечать презрения и отвращения на лицах окружающих. Это не так уж плохо.

Зарек ковылял по людной улице, ведущей к рынку. Шел он с трудом — правая нога, не раз перебитая в разных местах и неправильно сросшаяся, была короче левой и почти не сгибалась: от этого Зарек сильно хромал. Правая рука болталась, как плеть — неподвижная и почти бесполезная.

В здоровой левой руке Зарек держал три кодранта. Мелкие монетки, для большинства римлян — ничтожные гроши; но для него — настоящая драгоценность.

Валерий, поссорившись с Марием, выбросил в окно его кошелек с мелочью. Марий отправил раба собрать монеты, однако три кодранта остались ненайденными. Дело в том, что они упали Зареку на спину, а затем скатились к его ногам.

Сначала Зарек хотел вернуть деньги хозяину. Но он прекрасно понимал, что благодарности за это не получит. Марий, старший и самый жестокий из братьев, терпеть не мог уродливого раба: Зарек знал, что стоит попасться ему на глаза — и он будет безжалостно избит.

А Валерий…

Его Зарек ненавидел еще сильнее прочих. В отличие от остальных, Валерий порой старался за него заступиться, но всякий раз в результате Зареку доставалось еще сильнее.

Как и все в семье, Зарек терпеть не мог Валерия за мягкотелость. Лучше бы Валерий плевал на него, как это делали другие! Но этот хлюпик, вечно играющий в благородство, то пытался ему помочь — и всякий раз неудачно, то, пойманный на этом деле, лупил его еще сильнее всех прочих, надеясь этим доказать, что он не слабак и не трус.

Зарек ковылял к прилавку булочника, куда манил его чудный запах. Горячий, нежный, сытный запах свежевыпеченного хлеба. При одной мысли о том, чтобы попробовать хоть кусочек, сердце его начинало биться быстрее, а рот наполнялся слюной.

Вокруг него то и дело раздавались брань и проклятия. Затуманенным взором Зарек видел, как люди стараются отойти от него подальше.

Ну и наплевать. С самого рождения Зарек знал, что вызывает у людей только омерзение. И теперь это его уже почти не волновало.

Если бы у него был выбор, он бы и сам постарался держаться подальше от самого себя. Но, увы, до конца жизни он обречен существовать в этом безобразном, искореженном теле.

Хотел бы он быть не только полуслепым, но и глухим! Тогда он не слышал бы оскорблений.

Зарек приблизился к прилавку, где стояли корзины со свежим хлебом.

— Эй ты, пошел отсюда! — рявкнул на него молодой, судя по голосу, булочник.

— Прошу вас, добрый господин, — пробормотал Зарек, не отрывая взгляда от земли, — я хотел бы только купить ломоть хлеба…

— Иди отсюда, бродяга! Нищим не подаем!

Он ощутил удар по голове.

Привыкший к боли, Зарек даже не поморщился. Он попытался на ощупь сунуть в руку продавцу свои монетки, но кто-то стукнул его по руке, и драгоценные кодранты улетели в грязь.

Зарек рухнул на колени, начал ощупывать землю под ногами в поисках денег. Он щурился и моргал, отчаянно пытаясь что-то разглядеть.

Неужели все потеряно? Нет! Пожалуйста, только не это! Он не может потерять деньги! Ведь неизвестно, когда ему так повезет в следующий раз — и повезет ли вообще!

С яростью, порожденной отчаянием, он снова и снова месил руками грязь.

Где же его монеты?

Где?!

Наконец ему удалось нащупать одну монетку, но в этот миг на спину ему звучно опустилось что-то, по ощущению похожее на метлу.

— А ну, брысь отсюда! — взвизгнул над ухом женский голос. — Всех покупателей нам распугаешь, урод!

Зарек продолжал искать деньги — привычный к битью, он почти не почувствовал удара.

Но в следующий миг булочник наградил его чувствительным пинком под ребра.

— Ты что, глухой? — прорычал он. — Убирайся, падаль, а то стражу позову!

Эту угрозу Зарек воспринял всерьез. Последняя встреча с рыночной стражей стоила ему глаза. Он не хотел лишиться зрения окончательно.

При воспоминании о матери сердце его сжалось — он не мог забыть, как приняла она давно потерянного сына.

Но еще ярче отпечаталось в памяти то, как встретил его дома отец.

По сравнению с тем, как он наказал Зарека, побои стражи показались ему дружеской лаской.

Зареку не разрешалось выходить за пределы виллы. Если отец узнает, что он снова убежал на рынок, — страшно даже подумать, что он с ним сделает! Не говоря уж о трех украденных монетах…

Точнее, уже об одной.

Зажав в кулаке свою единственную денежку, он захромал прочь от прилавка булочника — так быстро, как только позволяло его искалеченное тело.

Пробираясь сквозь толпу, он ощутил у себя на щеке что-то мокрое. Провел грязными пальцами по лицу. Кровь.

Устало вздохнув, ощупал голову и обнаружил ссадину над бровью. Не слишком глубокую. Но болезненную.

Зарек привычно утер рукавом потеки крови, смешанные с грязью и слезами.

Он хотел просто съесть кусок хлеба! Вкусного свежего хлеба. Неужели для такого, как он, и это недоступная роскошь?

Он оглянулся вокруг себя, щурясь и принюхиваясь, надеясь найти по запаху еще одного булочника.

— Зарек!

Услышав голос Валерия, Зарек сжался, словно испуганный зверек.

В следующий миг он, прихрамывая, пустился бежать назад, к вилле. Но далеко не убежал — брат нагнал его.

Крепкая хватка Валерия остановила его на бегу.

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовался брат, грубо тряхнув его за больное плечо. — Представляешь, что будет, если тебя увидит здесь кто-нибудь с виллы?

Еще бы!

Но от испуга Зарек не мог ответить. Трясясь всем телом, словно подстреленная птица, он закрыл лицо руками в ожидании града ударов, который мог обрушиться на него в любой момент.

— Зарек! — с отвращением в голосе проговорил Валерий. — Ну почему ты никогда не делаешь то, что тебе говорят? Право, можно подумать, тебе просто нравятся побои!

И, схватив его за больное плечо, брат подтолкнул его по направлению к вилле.

Зарек споткнулся и упал.

Последняя монетка выпала из его кулака и покатилась по мостовой.

— Нет! — простонал Зарек и пополз за ней.

Валерий поймал его и силком поднял на ноги.

— Да что с тобой такое?

Затуманенным взором Зарек увидел, как его монету подобрал какой-то мальчишка и убежал с ней. Желудок его сжался от голода, а сердце — от горечи поражения.

— Я хотел купить себе кусок хлеба… — прошептал он дрожащими губами.

— Разве у тебя дома хлеба нет?

Нет. Хлеб едят Валерий и его братья, а Зареку достаются лишь объедки, которыми брезгуют даже собаки, не говоря уже о других рабах.

Ему хотелось раз в жизни съесть что-то свежее! Не объедки из чужой миски, не помои, в которые кто-то плевал…

— Это еще что такое?!

Зарек съежился, услышав над головой оглушительный бас. Этот голос всегда доставлял ему неприятные ощущения, словно скрежет железа по стеклу. Он сжался, словно надеялся сделаться невидимым, хоть и знал, что это бесполезно.

От зорких глаз воина, который остановил перед ними коня, ничто не могло укрыться.

Валерий испугался не меньше Зарека. Как всегда в разговорах с отцом, он начал заикаться:

— Я-я-я… м-м-мы….

— Что здесь делает этот раб?

Зарек отступил назад. Валерий сглотнул, расширив глаза; Зарек догадался, что брат пытается придумать, как его выгородить.

— М-м-мы с н-н-ним х-ходили н-н-на рынок, — ответил он наконец.

— Ты — с этим рабом? — недоверчиво переспросил отец. — Зачем? Новый кнут для него выбирал, что ли?

Зарек молил всех богов, чтобы Валерий ничего больше не выдумывал. Всякий раз, когда он пытался обмануть отца, выходило только хуже.

Сам Зарек не осмеливался открыть рот: он слишком хорошо знал, что бывает с рабами за любое лишнее слово.

А уж заговорить с отцом без его позволения…

— Н-н-ну… я…

Прорычав проклятие, отец с размаху ударил Валерия по лицу. Мальчик упал; из его носа заструилась кровь.

— Мне надоело смотреть, как ты с ним нянчишься!

Спрыгнув с лошади, отец бросился к Зареку. Тот рухнул на колени и прикрыл руками голову, ожидая града ударов.

Отец пнул его под ребра.

— Встать, пес!

Но от боли и ужаса Зарек не мог ни двигаться, ни даже дышать.

— Встать, кому я сказал!

Зарек с трудом поднялся на ноги. Больше всего ему хотелось броситься наутек, но он знал: если бежать — догонят и накажут еще больнее.

Так что он стоял неподвижно, ожидая новых побоев.

Отец схватил его за шею. Затем обернулся к Валерию, который тем временем тоже поднялся с земли, подтащил его к себе за шиворот, злобно оскалился ему в лицо:

— Жалкий ублюдок! В тебе нет ни капли моей крови! Хотел бы я знать, от какого труса зачала тебя твоя шлюха-мать?

В синих глазах Валерия сверкнула боль, но лицо его осталось бесстрастным. Он привык выслушивать от отца подобные оскорбления — явно несправедливые: ведь он больше всех братьев был похож внешне на Гая Магнуса.

Отец оттолкнул Валерия, а Зарека потащил за волосы к торговым рядам.

Зарек хотел перехватить руку отца, чтобы было не так больно, но не осмеливался.

Страшно даже представить, что сделал бы отец, если бы Зарек вдруг к нему прикоснулся.

Перед ними вырос суетливый пожилой человечек.

— Ты торгуешь рабами? — спросил отец.

— Да, господин. Хотите купить раба?

— Нет, продать. Вот этого.

Зарек ахнул, сообразив, что происходит. Как ни тяжко жилось ему в доме отца, мысль о том, чтобы покинуть этот дом, его ужасала. От товарищей по рабству он слышал немало страшных историй о том, что может произойти с бесправным и беззащитным рабом в других местах.

Старый работорговец устремил масленый взгляд на Валерия.

Тот побледнел и отступил на шаг.

— Красивый мальчик, господин. Я дам за него хорошую цену.

— Да не его! — рявкнул полководец. — Вот этого!

И он подтолкнул Зарека к работорговцу. Тот зажал нос и скорчил недовольную гримасу.

— Вы шутите?

— Вовсе нет.

— Отец…

— Придержи язык, Валерий, иначе вместе с ним продам и тебя!

Валерий бросил в сторону Зарека сочувственный взгляд, но все-таки мудро решил промолчать.

Работорговец покачал головой:

— Этого не возьму. Какой в нем прок? Кому и на что он может сгодиться?

— Может быть мальчиком для битья.

— Ну, нет, для этого он слишком взрослый. Мои покупатели предпочитают мальчишек помоложе и посимпатичнее. А этот… с такой рожей — только милостыню просить!

— Возьми его даром. Приплачу еще два денария.

Зарек ахнул от изумления. Отец собирается отдать его работорговцу с приплатой?! О таком он никогда не слыхивал!

— Ну… за четыре, пожалуй, возьму.

— Три.

Работорговец кивнул:

— Будь по-вашему, три.

От унижения у Зарека перехватило дух. Даже самый дешевый раб стоит не меньше двух тысяч денариев! А он… выходит, он так ничтожен, что отец готов заплатить, лишь бы от него избавиться?

Да, все так и есть.

Он — ничтожество. Он ничего не стоит. У всех вокруг он вызывает только ненависть и омерзение.

Затуманенными от слез глазами он наблюдал, как отец отдает торговцу деньги и, не удостоив Зарека ни единым взглядом, берет за руку Валерия и тащит его за собой.

В поле его зрения появился новый незнакомец, очень похожий на работорговца, но помоложе. Увидев Зарека, он скривился:

— Отец, и что мы будем с ним делать?

Работорговец задумчиво попробовал монеты на зуб.

— Отправь его чистить выгребную яму для рабов. Так нам пришлось бы нанимать человека, а этот будет работать бесплатно. А коль заболеет или помрет — туда ему и дорога.

Сын работорговца ухмыльнулся.

— Пошли, чучело, — приказал он, подтолкнув Зарека тростью. — Приступай к своим новым обязанностям.

Астрид вырвалась из сна, словно из западни. Сердце ее колотилось как безумное. Лежа в постели, окруженная привычной тьмой, снова и снова переживала она боль Зарека.

Никогда она не испытывала такого отчаяния. Такого горя.

Такого отвращения к миру и к себе.

Зарек ненавидел всех вокруг, но сильнее всех — самого себя.

Неудивительно, что он безумен. Как сохранить рассудок после такого?

— М'Адок! — прошептала она.

— Я здесь. — Он сел рядом.

— Оставь мне немного идиоса. И принеси настойки лотоса.

— Ты уверена?

— Да.