Таша

Глава 13

А он мог быть. Я видела это в зеркалах, кружась перед ними в новых нарядах. Посмотрел бы на меня сейчас мой Микей… Я заметно подросла за эти два с половиной года, и Мастер сказал, что это не диковина — люди могут расти лет до двадцати пяти. Мне же и двадцати еще не было. По семейным меркам я уже была перестарком. К этому возрасту мало-мальски приличные с виду девицы все уже давно были за мужем. Я же продолжала носить косы, хотя и утратила право называться девицей, родив дитя. Не по чину и не по обряду…

Кроме роста, у меня прибавилось и в груди. Сынка я прикармливала грудным молоком до двух с половиной лет, хоть по разочку в день, пока молоко само собой не отошло. Грудь поначалу опала, а потом приятно налилась жирком. Так что хоть и не поражала величиной, но точно — была теперь заметна. Располнеть по-матерински, как многие бабы, мне не давали заботы и частые тренировки. Кроме конной езды, Мастер хотел, чтобы меня учили и стрельбе из лука, и сабельному бою. Не знаю, уж с какого это перепуга. Но, встав в боевую стойку, которой меня обучили, и дождавшись первого выпада противника, я шепнула Коню:

— Клинок долой…

Сабля рванулась из рук воина и улетела, встряв неподалеку в землю. А я довольно повернулась к ведуну.

— Вот так-то.

После этого лук и сабельный бой были забыты, мне доставало и без них.

Нарядные сапожки и туфельки еще придавали роста, а заодно и уверенности. Я будто еще сильнее взрослела, поднимаясь на каблучках. Платья по-городскому затягивали стан до упора, расходясь книзу. Я полюбила кружева и вязанные из драгоценной шерсти шали, нашла себе любимые цвета в одежде — яркий синий и веселый травяной. Обязательно с белой простой или кружевной оторочкой или дорогими сорочками. Чулочки, перчатки… Мастер баловал меня изо всех сил. И дело было не в пользе моей службы для государства — ее по сути и не случилось пока. Просто как-то незаметно мы с Зоряном стали его семьей, которой у деда никогда не было. Сын так и звал его дедом, а я Мастером. А он нас в ответ — дочкой и внучком.

Как-то, только-только переехав в зимний дом, мы с сыном гуляли в парке. Он соскучился за лето и старался оббежать все знакомые ему укромные уголки. Носился, падал, вставал, лез на камни, сползал с них… И в одном из его любимых мест нам встретились две старые женщины, которые присматривали за детьми — хорошенькими мальчиком и девочкой. Зорян степенно подошел к детям, и они стали приглядываться друг к другу. Дети хоть и не были похожи друг на дружку, но видно было, что это брат с сестрой. Глядя на незнакомого им Зоряна, они одинаково хмурили бровки — черные и русые, и так же похоже поджимали губки. Они казались немного младше моего сына, хотя точно судить было трудно — он был крупным для своего возраста.

Я разговорилась с его няньками, и выяснилось, что они родня, а не прислуга. Что можно было сразу же понять и по их одежде, приглядись я внимательнее. А еще я узнала, что это дети правителя — Владисласа Драбанта. Я осторожно поинтересовалась здоровьем его жены, на что мне ответили, что она вполне благополучна. Значит, беглая жена нашлась или ее нашли, что было одинаково приятно. Мастер говорил о ней только хорошее. Немножечко и страшноватое вместе с тем, но тут уж и я не могла похвастаться только добрым женским умением. И про меня могли говорить, да и говорили, наверное, со страхом, так что…

С разрешения женщин я угостила детей своими пряниками, потом вынесла еще и дала попробовать их нянькам. За нами наблюдала охрана — их и моя. Дети бегали, скакали и смеялись, а мы разговорились о готовке и выпечке.

А на следующий день меня вызвали из дома, сказав, что хотят видеть и причина все та же — мои пряники. Я подхватила на руки сына и вышла. Поставила его на дорожку, взяла за ручку и оглянулась — к нам приближалась молодая, моего возраста женщина… а я вдруг вспомнила свое видение…

Платье из тяжелой мягкой ткани спадало вниз, при каждом шаге обрисовывая стройные округлые бедра и длинные ноги. Стан был, как и положено, затянут шнуровкой. Сорочка из драгоценной шитой шелком бельевой ткани собиралась под высокой шеей и смотрелась пеной из кружева. Черные косы были собраны по-женски, плат крепился к концам широкого золотого обруча. Лицо с твердой линией подбородка, высокими скулами и немного впалыми щеками поражало своей красотой. Трудно было, однажды взглянув, оторвать от него глаза, прекратить любоваться по своей воле.

Она смотрела на меня, стоя напротив, и взгляд из заинтересованного быстро становился откровенно враждебным. В нем сквозило узнавание и понимание, чего я-то уж точно понять не могла. Я ее не видела никогда — такое нельзя было бы забыть. Она опустила взгляд на Зоряна, задержала его, вгляделась… и вскинула изумленные глаза на меня.

Я обеспокоенно наклонилась к сыну — может, испачкался или успел изорвать одежду? Зорян улыбался женщине, как всем незнакомым ему людям — не во весь рот, а насторожено, немного кривовато, показывая ямочку на щечке.

Когда я отвернулась от него и разогнулась, женщина уже уходила от нас, покачивая головой и так и не сказав — зачем приходила? За ней ушла охрана. Я смотрела вслед, пока они не скрылись за кустами на повороте дорожки. А потом сын дернул меня за юбку:

— Ма-ам…

Я увела его в дом — задумавшись, ничего не понимая. Я встретилась с женой правителя — Владисласа Драбанта, и не понравилась ей. И отчего так, по какой причине?

Ведуну я не стала говорить об этой встрече. Он был очень занят, два дня уже делал какие-то записи, сидя в своей рабочей комнате. Отвлекать его от серьезного занятия не хотелось.

Дня через два все еще стояла хорошая погода — мягко светило предосеннее солнце, все еще зеленела листва под каким-то особенно синим в конце лета небом. И тепло было еще по-летнему, хотя уже и не жарко.

Из дворца прибежала девушка из прислуги и передала мне, чтобы завтра, ближе к полудню, я принесла во дворец свои пряники. Сколько их нужно было наготовить — она не знала. Я пообещала сделать то, что велели и она убежала.

Привычно повязала передник и стала готовить обычный замес. Заводила печь и думала, что денег на своей выпечке я точно зарабатывать не собираюсь. Во всяком случае — пока. И если завтра спросят, то так уж и быть — выдам свою тайну, пускай пекут сами. А то так стану, чего доброго, дворцовой пекаркой. Раньше я обрадовалась бы такому, а сейчас это казалось смешным.

С вечера приготовила одежду. Долго думала… во дворец же иду, не куда-нибудь. Так что хотелось выглядеть достойно. Перед глазами стояло женское лицо — я против нее никакая. Нет, не уродливая, как считала раньше. В глазах Микея я видела себя другой, и они не врали — он любовался мною. Но она… у нас только рост был один, да сложение тела похоже, в остальном же… Потому и не стала я по городской моде чернить брови и ресницы, румянить рот. Все эти потуги были бы бессмысленны — я никогда не смогу соперничать с ней в женской красоте. Да и смысла в этом никакого не вижу.

На следующий день, ближе к обеду, я была готова — в платье светло-синего цвета, открывающего белую кипень сорочки, не менее драгоценной, чем та что была на ней. Только моя сорочка приоткрывала над кружевом молочно-белую кожу на ключицах, усыпанную веснушками. Я старательно заплела недлинные еще косы, прихватила большую миску с пряниками, накрыв ее куском чистого полотна, обула туфельки на невысоких каблучках и вышла из дома.

Сам дворец я уже видела не единожды и потому долго рассматривать не стала. Наш с Мастером дом, по моему разумению, был не хуже, разве только меньше раз в десять. Меня проводили вокруг, и я оказалась на той стороне — в парке под дворцовыми окнами. Оглянулась на звук и замерла, как соляной столб…

На площадке, к которой сходились несколько выложенных плоским камнем дорожек, взрывая высокими сапогами песок и мелкую каменную крошку, сошлись в учебном сабельном поединке мужчина и женщина. Женщину я узнала сразу, хотя сейчас она была одета в легкие штаны и просторную рубаху мужского кроя с широким поясом. А вот мужчина…

Я подозревала, да что там — я была уверена, что когда-нибудь жизнь столкнет нас нос к носу с Юрасом. Все же столица была не так уж огромна, да и общалась я с тем же кругом людей, что и он — стражниками. Подруг себе так и не завела. Так что я готовила себя к этой встрече, но оказалась совсем не готова к ней…

Стояла и смотрела, как танцуют они, сверкая на солнце саблями. Как легок и красив этот танец, затмевающий собой пустое кружение на столичных балах и сельских посиделках. Клинки тонко звенели, сталкиваясь между собой, на лицах поединщиков цвели улыбки — они наслаждались боем, жили им в этот миг…

Я глядела на него во все глаза, пока он не смотрел в мою сторону, пока не увидел меня. Любовалась против своей воли — им нельзя было не залюбоваться. Он стал даже красивее, чем тогда — старше, мощнее. Не просто веселый, стройный и гибкий статью парень, а сильный, взрослый уже мужчина…

Меня несло мыслями не туда — вдруг так нахлынуло, так живо вспомнилось… Его темные волосы… я помнила их шелк под своими руками… Глаза с длинными бронзовыми ресницами, приоткрытый сейчас, жадно хватающий воздух рот… Я помнила его терзающим мои губы, помнила на своем теле… Сейчас сырая рубаха липла к его плечам — смуглым, теплым, гладким, как и его грудь — совсем без мужской поросли. Я тогда…

Медленно отвернулась и прикрыла глаза… вонзила ногти в ладони. Я, как все рыжие, слишком легко краснею, нужно прекращать это — все в прошлом. И… должны же они когда-нибудь закончить это? Раздался короткий выкрик, звон клинков стих, я оглянулась — они подходили ко мне.

Раскрасневшиеся, с растрепанными волосами, в пропотевшей одежде, они словно только что встали с семейного ложа. А я чувствовала себя так, будто подсмотрела что-то запретное, не предназначенное для чужих глаз. И продолжала подсматривать.

— Юрас, познакомься — это Таша, ведунья, которая говорит с мертвыми, — заговорила женщина, — я попросила ее принести пряники, вкуснее которых никогда не ела. Она одна знает, как их готовить.

Про ведунью я не стала с ней спорить — ничего от привычного ведовства во мне не было. Вся моя сила была не в моих умениях и талантах, а в способности говорить с душами умерших людей да в том, что они дали мне защиту. Без этой защиты я была бы беспомощной и слабой, как раньше. Гордиться только собой у меня не было причины, как и называть себя ведуньей.

Потом она обратилась ко мне:

— Я не назвалась тогда… зови меня Дариной. А это Юрас — командир одного из отрядов стражи. Можно уже пробовать? Юрас, ты хочешь?

Она приняла из моих рук тяжелую миску и зачем-то всучила ее Юрасу. Тот, все еще улыбаясь после боя, мельком скользнул взглядом по моему лицу, задержался на нем… Похоже, Тарус сказал правду — он меня не помнил. В груди запекло обидой, онемели пальцы на руках… А он откинул тряпицу, взял пряник и вонзил в него зубы… как тогда, возле нашей пекарни. И я зачаровано смотрела, как проходит сейчас перед моими глазами малое мгновение из моего детства.

— Ум-м… а вкусно! И знакомо, — он вгляделся в меня, глаза широко распахнулись и он приветливо улыбнулся, а я замерла от непонятного страха…

Но услышала совсем не то, чего боялась:

— Рыженькая пекарка из Зеленой Балки? Да тебя и не узнать! Выросла как… и ведунья…?

Повернулся опять к Дарине и сказал… как он это сказал:

— А ты помнишь… как я привозил их тебе? Ты любила их тогда…

Взгляд, которым он смотрел на нее… мечтательно, с нежностью. И мне стало понятно, о ком говорил Тарус — кого Юрас любил и любит. Немыслимо! Мужняя жена… она не могла не знать о его любви и допускала ее! Ладно, когда-то тогда… но сейчас?! Он протянул ей пряник, и она взяла его. А его рука словно во сне потянулась к ее щеке — дотронуться с лаской… Она мягко отстранилась, глядя в это время на меня.

А меня бросило в гневный жар… сдавило под горлом… Посмотрела ей в глаза и на моих губах против воли, сама собой зазмеилась презрительная улыбка. Рот нечаянно скривился в неуважительном оскале. Тихо хмыкнув, я отвела взгляд и спросила:

— От меня больше ничего не нужно? Тогда ешьте на здоровье.

Повернулась и стала уходить, а она не то тихо сказала, не то спросила: — Я тебя еще не отпускала…

Я передернула плечами и пошла дальше. Для меня ее не стало. И его заодно.

С улыбкой отошла, с нею же и уходила от них, да только она уже, скорее, походила на гримасу… Когда зашла за деревья, прикрыла скривившиеся, дрожащие губы рукой, оглянулась — а ну, люди увидят и испугаются? Щипало в глазах и чесался нос… не сорваться бы в слезы. Но носом я все же пару раз шмыгнула… не понимала сама — да что со мной такое? Отчего так тянет душу страшное разочарование — я же и не ждала его для себя? Зато ждала для сына… Знала, что вырастет он и однажды спросит — кто его отец? А я и расскажу ему, что отец его воин, спасший наши жизни. Сильный, достойный человек. И стал бы сын гордиться таким отцом, а заодно и не осудил бы свою мать, если вдруг станут нехорошие люди нашептывать в уши грязное…

А что же я скажу теперь? Как оправдаюсь — кого я ему в отцы выбрала?

В дом заходила, радуясь, что меня никто не увидел. а потом вспомнила… видел один. Оглянулась, виновато вздохнула…

— Ко-онь? Ты прости… за глупые сопли. Возле меня такого насмотришься…

— Да ладно… — глухо отозвался тот, — подбери их и забудь. Микей вон… толковый был мужик и серьезный…

Я вначале удивилась, а потом поняла — про Микея. Воин, спасший наши жизни. Сильный, достойный человек, которым можно гордиться. А еще он дал имя сыну… так чего это я?