Тать на ваши головы

Глава 9

Утро того же дня

Резкая боль пронзила руку, Дарье застонал, сгибаясь и выпуская меч из ладони. Кровь ударила в голову, в глазах потемнело, один за другим вскипали, превращаясь в пыль, родовые амулеты, тело скрутило от охватившего его жара, следом пришел лютый холод. Проклятие ударило со всей мощью, не давая и шанса на спасение.

«Даже после второй смерти этот урод нашел способ отомстить», — мелькнула мысль, сменившись злостью.

Дурак! — обругал себя Дарье. Должен был догадаться, что сильное проклятие среагирует на живую плоть даже сквозь ткань. А тот, кто наложил его на меч, не поскупился, принеся в жертву несколько жизней. Рассчитывал, что меч привлечет внимание кого-то из королевской семьи. Почти угадал.

— Дарье, что с тобой?! — встревоженно крикнул принц, заметив его состояние

— Не подходи, — просипел князь, смаргивая заливающий глаза пот.

Проклятие, если оно обезличено, можно разделить, прикоснувшись в первые секунды к кому-то живому.

— Не пускать, — бросил он напрягшейся охране, превозмогая скручивающую тело боль.

Его послушались, вставая суровой стеной между ним и его высочеством. Далмар ответил сочным матом.

— Дарье, не дури, ты знаешь, я могу его замедлить!

А ведь и правда может, но какой ценой?!

— Не смей! — прохрипел князь, боясь даже думать о том, что случится, если принц пострадает. На нем же все королевство синих держится, и трон до сих пор не под ним лишь потому, что дурак отказывается жениться. Его величество грозился на днях изменить закон и короновать наследника без всякой женитьбы, но тут удачно случилась очередная война.

— Идиот! — Далмар разразился очередной бранью, в которой уже слышалось отчаяние.

Дарье согласился — идиот, и потому сейчас расплачивается за свои ошибки. Как ни странно, но на пороге смерти он жалел лишь об одном — что не успел найти сероглазую незнакомку и сказать спасибо.

Валиться на изгаженную останками мертвецов землю было настолько противно, что Дарье продолжал стоять на одном колене. Почти теряя сознание от боли, он цеплялся за эту брезгливость, как за последний шанс.

Запястье внезапно охватил спасительный холод, заставивший боль замереть в недоумении.

— Только посмей умереть, придурок! — В голосе Далмара слышались едва сдерживаемые слезы. — Учти, я на тебя трачу семейную реликвию. Единственную, между прочим. Я помню, как ты отца закрыл, принимая на себя второй удар. И сейчас именно я должен был взять тот меч! Я, а не ты! Так что не смей умирать за меня, не позволю, слышишь?

— Ваше высочество! — испуганный возглас охраны.

«Ни к хляби негодная охрана», — подумал Дарье и пообещал себе заменить всех, если очнется.

— Это лишь порез, что вопишь, как девица в первую ночь? — устало отмахнулся от переживаний охранников принц. — Старая вещь, такая лишь на крови работает, причем на моей.

«Прибью, — уверился в собственных планах Дарье. — Приду в себя и сразу прибью поганца за то, что на меня семейную реликвию тратит. Наверняка ведь одноразовая вещь».

Холод полз выше, дошел до локтя и замер там, но боль начала утихать по всему телу.

— Чувствуешь что-нибудь? — озабоченно поинтересовался Далмар.

Дарье поднял голову. Посмотрел на пережимающего окровавленную ладонь принца, на свое заляпанное кровью запястье, которое обмотала серебряная цепочка с камнем посередине, сжал и разжал пальцы, ощущая руку как нечто чужое, скривился:

— Пороли тебя мало.

Далмар облегченно выдохнул, заулыбался:

— Раз ты вспомнил о порке, значит, жить будешь.

Дарье помогли встать. Он покрутил скованным запястьем, нахмурился.

— Зачем? — спросил у друга. — Это лишь отсрочка смерти. Такое проклятие никому не снять.

— Почему не снять? — ухмыльнулся Далмар, подмигнул. — Сам говорил, у нас тут маг жизни бегает. Найдем ее и снимем.

Меня накрыла уверенность — хана. Сейчас допросят, а потом прикопают под деревцем. Черт! Я ведь почти поверила, что выживу и утром буду завтракать дома.

Глаза предупреждающе защипало. Только разрыдаться мне, пуская слюни, не хватает. Это тетеньке простительно, а дяденьке плакать никак нельзя, дяденьку после истерики никто уважать не будет. А впрочем... Не все ли равно?

Но я решила попытаться надавить на жалость.

— Не помню, — повторила окрепшим — жить-то хочется — голосом, — как головой приложился, все в тумане.

Парни отреагировали паскудными смешками — никакого сострадания. Понятно, убогость не прокатит. Думается, сейчас вообще ничего не прокатит, даже правда. Если признаюсь, что я шпион или солдат бывших, так попробуй докажи, что шпион полезный и меня стоит тащить на допрос в Город, а не прикопать по дорожке. Опять же после битвы я тут не единственный такой, конкуренция, чтоб ее.

Мысль о покаянии я отмела, с ужасом понимая, что идей больше нет. Совсем. Разве что стриптиз устроить... Но это крайняя мера. Подозреваю, с заклинаниями чужих личин и иллюзий здесь знакомы, и вряд ли это поможет, еще больше усложнит.

Командир шагнул ко мне, я от него. На плечо, пригвождая к месту, легла рука моего провожатого.

В глазах белого я с содроганием прочитала приговор. Смерть приблизилась, нависла. Симпатичная такая смерть, высокая — я с обреченностью уставилась на нагрудный доспех... Светлые волосы собраны в хвост, правильные черты лица — я бы сказала, породистые, ярко-голубые глаза, в которые не было сил смотреть.

— Так мы поможем вспомнить, — почти ласково проговорил командир. Так палач предлагает избавить от головной боли путем отсечения оной от тела.

Я сглотнула, крепко зажмурилась, теряя последние остатки смелости, но кто мне даст спрятаться внутри себя?!

В следующий миг пальцы стальной хваткой обхватили горло, сжали, и я взмыла в воздух. Парень без труда оторвал от земли мои шестьдесят килограммов. И в кого сильный такой, собака? — подумала, захрипев и вцепляясь руками в его ладонь.

Белый подтащил поближе, чуть опустил, чтобы я балансировала на цыпочках, ослабил хватку, позволяя со всхлипом наполнить горящие легкие воздухом.

Ненавижу насилие! Мне в детстве лишь шутливый подзатыльник доставался, а отец обожал называть «моя принцесса». У меня вообще прекрасная семья была, пока я не осталась одна — дальние родственники не в счет.

— В глаза! Смотреть! — рявкнули так, что я вздрогнула всем телом и затравленно посмотрела белому в лицо. Чего уж рыпаться? Поздно. Надо было от патруля в кусты ходу давать.

Голубые глаза засветились, я в панике попробовала отшатнуться, но куда там — пальцы предупреждающе сжались на горле, позволив лишь хрипеть. Подозреваю, выглядела я сейчас жалко...

А потом в лицо точно самосвал въехал. Чужая сила тисками сдавила голову, продавливая природную защиту, сминая крохи сопротивления. Глаза медленно, но верно вбирали меня в себя, а потом я рывком провалилась куда-то. Исчез треск костра, пропал окружающий нас лес, меня словно обняло чужое присутствие, отгораживая от всего остального. Это было дико. Это было страшно. Это было больно. Это словно обнаружить в себе еще кого-то чужого, а место у меня в голове лишь на одного...

Внутри завертелись, отматывая назад, картинки прошлого. Вот я плачу над стражами. Вот поднимаю резервы бывших драпать с поля. Вот несусь к этим резервам. А вот втыкаю меч в короля бывших. Картинка замерла стоп-кадром, словно не веря себе, а боль внутри нарастала, грозя взорвать мою бедную головушку. Последним мелькнуло перекошенное лицо удавленного стражами зеленого, и чужое присутствие торопливо убралось из моей головы, а следом пришла спасительная темнота.

Скрип колес вплетался в забытье, точно назойливый писк комара над ухом. Я поморщилась, застонала — даже после смерти покоя мне бедной нет. Рядом раздражающе выстукивали ровную дробь, пол подо мной временами потряхивало, и каждый толчок отзывался в голове приступом тупой боли, намекая на то, что я еще жива. Надо же... Прям удивительно. Я уже смирилась с неизбежностью собственной кончины, а тут... Пошевелила пальцами, покрутила стопой. С наслаждением вдохнула полной грудью колючий морозный воздух — что ни говори, а приятно оказаться живой — и открыла глаза.

Надо мной проплывало мерцающее звездное покрывало. Блестели, переливаясь, яркие гвоздики-точки, такие завораживающие и близкие. Захотелось протянуть руку, коснуться. Черное небо прочеркнул вспышкой метеорит — так быстро, что желание загадать я, конечно, не успела.

Я выдохнула облачко пара, чувствуя, как закоченел кончик носа, — было дико холодно, как может быть глубокой ночью в начале весны.

К скрипу колес добавилось музыкальное сопровождение.

— Лай-лай-на-на-ла, — тянул на одной ноте скрипучий голос мужчины, не обладавшего и намеком на музыкальный слух.

«Такой и мертвого разбудит, — подумала с усмешкой, приподнимаясь и поворачивая голову.

Крик замер в горле, а ужас волной прокатился по телу, вздыбливая волосы дыбом.

В этой повозке вернули к жизни лишь меня, остальные так и остались лежать мертвой грудой, застывшим взглядом смотря в небо.

Господи! Выдохнула, крепко зажмуриваясь, но скрип колес никуда не делся, как и заунывное пение возничего.

Спокойно. Бояться нечего. Подумаешь, лежу рядом с мертвецами. Логично же — бойня была, а не битва. Столько народу полегло, что и подумать страшно... Жалко их — сил нет, но у смерти обратной дороги не бывает. «Господи, спаси и помилуй», — беззвучно прошептала в усыпанное звездами небо.

Мертвых надо хоронить, вот и везут их на кладбище, заодно и меня. Они же не знали, что я еще жива. Решили, что того... Мне же лучше — с мертвой спросу нет. Так чего я паникую? Парни лежат тихо, оживать не собираются. Нормальные они мертвецы, правильные.

Ну а мне сейчас только «мертвых с косами» вдоль дороги не хватает для полного антуража. Ночь, я и дорога на кладбище в тихой такой компании.

Ладно, с теорией разобрались, пора переходить к практике.

Тихонечко села, переждала приступ головокружения.

Не поняла, это у них традиция такая — мертвецов накрывать собственными плащами? Еще и двумя? Странно, остальные лежат просто так, в рваных мундирах, в покореженных доспехах, с рваными ранами на телах. Я сглотнула, отводя взгляд и усилием воли прогоняя приступ тошноты.

Два белых плаща на мертвой мне сильно напрягли своей нелогичностью. Но от усилий взломать логику вояк я только заработала очередной приступ головной боли. Ладно, черт с ними. Лучше начнем сначала.

Задача — добраться домой. Проблема та же: где у нас Город?

По сторонам тянулись склоны невысоких, заросших кустарником гор. Похоже, мы ехали в объезд, впрочем, я слишком плохо знаю окрестности Города, чтобы понять, куда мы направляемся. Может, у них принято сжигать мертвых в особом месте?

Я посидела, оглядывая залитую чернотой и оттого кажущуюся негостеприимной обочину дороги. Побуравила взглядом спину возничего — отвратительный все же голос у мужика. А если я сейчас за его спиной воскресну? После битвы с ожившими мертвецами меня ожидает либо вопль ужаса и паническое бегство, либо попытка укокошить меня повторно. Из литературы помнилось, что возничие ни разу не трусливые ребята, могли и ворью по морде дать. Так что я решила не проверять крепость нервов у мужика.

Ощупала собственное лицо, с облегчением убедилась, что щетина при мне, и аккуратно поползла к краю, стараясь не касаться мертвецов.

Повозка чуть замедлилась на подъеме, помогая мне решиться на прыжок. Земля ударила по пяткам, я взмахнула руками, ловя равновесие. Поймала. Испуганно оглянулась, но мой побег остался незамеченным.

Выныривать после теплых плащей на стылый холод оказалось плохой идеей, и тело начала бить дрожь. Я растерла мигом заледеневшие пальцы, плотнее закуталась в зеленый плащ и присела на камень, переждать. План был тихонько двигать вслед за повозкой — с большой долей вероятности нас все же везли в Город. А еще лучше дождаться рассвета и на свету уже оглядеться и сориентироваться.

Тут в мои умственные упражнения ворвался стук копыт. Нервный такой, многочисленный и разгоряченный.

Я шустро полезла наверх, оскальзываясь и шипя, когда пальцами натыкалась на колючий кустарник.

Повозка еще не успела уехать далеко, так что мне было слышно, как стук копыт затих около нее.

Я замерла, обратившись в слух, благо звуки в ночной тишине разносились широко по округе.

— Где он? Я спрашиваю: где он?

Синий орал так, словно потерял нечто важное.

И мне как-то нехорошо стало, потому как с повозки пропала именно я. Вряд ли там был еще один оживший труп. В такие совпадения сложно поверить. Сразу вспомнилось, что я ограбила поместье на территории синих, да и драку устроила в серой зоне. Неужели докопались? Нет, не должны были. Я же сейчас с мужским лицом. Значит, это мое участие в битве привлекло их внимание. Готова ли я узнать подробности? С таким голосом вряд ли меня планируют осчастливить, так что я полезла выше.

А синий не сдавался:

— Плащи еще теплые, он не ушел далеко. Разбиться и прочесать округу.

Умный какой и шустрый... Я стиснула зубы, проклиная синего. Не дадут ожить нормально. Передохнуть. Выпить чашечку кофе.

Стоп. Никаких мыслей о кофе, я сама от него отказалась, когда мертвяка в короне грохнула, так что никаких соблазнительных воспоминаний о прошлом. У меня есть только настоящее и будущее, в котором бабуля, я и дети. Точка.

На дороге темными тенями показались всадники. Не меньше двадцати. Да что же их много-то так?!

Я замерла, вжимаясь в склон.

Над горами взмыли, жадно пожирая темноту, сразу три ярких огонька. Я присела, моргая ослепленными глазами. Потом переползла за крупный камень, понимая, что зря. Все равно найдут. Перевернут тут каждый камушек, но найдут.

— Туда! — Радостный крик перечеркнул мою надежду. Быстро как. Наверное, что-то из поисковой магии применили.

Стало обидно до слез. Только ожила, один глоток свободы, можно сказать, сделать успела. И некому помочь. Стражи... Живы или нет, сказать было трудно, плетеный браслет не отзывался.

Я бессильно сморгнула слезы, стискивая ладони, остро, до боли, ощущая собственную беспомощность — разве что плюнуть силы есть. Тяжело встала, опираясь спиной об ледяную поверхность камня и готовясь встретить врага лицом к лицу.

Неужели на этом свете для меня нет другого пути, кроме как в застенки синих? Неужели ни один из их богов не проявит милосердие? А как же закон черных и белых полос? Сколько можно мне бросать лишь черноту под ноги? Не желаю сдаваться, но и сил бежать нет. Я так хочу к бабуле, к детям, в теплую уютность нашего домика.

Взвыла беззвучно, ощущая, как текут по щекам слезы, как отчаяние рвет когтями душу, а сердце жаждет свободы. И когда поблизости послышался шорох, поверхность камня подалась под моей спиной, став мягкой, точно пластилин, я полетала вниз, чтобы приземлиться на что-то мягкое, разразившееся громкой руганью.

— А теперь расскажите еще раз, почему отправили его одного в Город.

Дарье пытался говорить спокойно, хотя внутри все клокотало от гнева, еще и недействующая правая рука не добавляла радости. С одной рабочей левой он чувствовал себя неуклюжим калекой.

Белый, представившийся братом Грэйнером, не испугался. Глянул так, что стало понятно, где он видел князя синих. Дернул кадыком, сжал челюсти, заиграл желваками, но все же соизволил повторить:

— Мы получили ваш приказ при обнаружении одинокого зеленого солдата срочно доставить его в Город. Подвода была единственным вариантом.

— Почему не выделили сопровождение? — рыкнул князь. Бессонная ночь, ранение и бессмысленная погоня за призраком — зеленый каким-то образом смог заставить горы спрятать себя — давили на плечи, вызывая единственное желание: кого-нибудь прибить. Нечего и пробовать сейчас искать парня. Тот уже у подземников, а те не выдают гостей, если горы даровали им защиту.

— А кого я выделю? — огрызнулся командир отряда. — Мы троих своих на ту подводу погрузили. Целитель до сих пор в себя не пришел, выложившись по полной. Кто на ногах остался — в патруле, остальные... — И он махнул рукой, отворачиваясь.

Дарье ощутил себя сволочью. Хотя нет... сволочью был зеленый. Вместо того чтобы спокойно дожидаться на подводе, улизнул. Его величество уже и указ приготовил о награждении спасителя отечества. Зеленый же, идиот, драпал от них так, словно они его убить собирались. По правде говоря, не только собирались, но и пытались, причем много раз. Такой ругани от посрамленных лучников — лучших, между прочим, — Дарье давно не слышал. Но все это было до того, как зеленый оборвал жизнь мертвого короля его же собственным мечом. Теперь его величество жаждал лично облобызать и обласкать героя. Осталось только догнать и убедить, что героя больше никто пальцем не тронет.

— И одного солдата было бы достаточно присмотреть за ним, — гораздо мягче укорил Грэйнера князь, который и сам потерял во вчерашней битве многих.

— Я отправил вам магического вестника, — возразил рыцарь, — это вы ее потеряли, не я!

— Ее? — решил, что ослышался, Дарье.

Белый вдруг смутился, отчаянно покраснел, и Дарье внезапно осознал, насколько тот молод. Просто потери минувшего дня разом состарили парня лет на десять.

— А что бы вы сделали, когда к вам притащили ночью зеленого, не знающего собственного языка? — Голубые глаза смотрели с вызовом, но все портил румянец, заливающий щеки.

— Ты, — Дарье отбросил в сторону этикет, — применил ментальный допрос?!

Значок менталиста на воротничке кителя он приметил сразу, а потому активировал соответствующий амулет. Неприятно гадать о том, может ли собеседник прочитать его мысли или нет.

— Я не углублялся. Остановился сразу, как только увидел смерть отступника.

Дарье прикрыл глаза, выругался и задал тот единственный вопрос, с которого стоило начинать разговор:

— Насколько плохим было ее состояние, когда вы погрузили ее на повозку?

И прочитал на побледневшем лице командира отряда белых всадников ответ, заставивший его выругаться повторно.

— Дай догадаюсь, ты попытался ее откачать сам, без целителя, но обнаружил, что перед тобой женщина, так?

Грэйнер с усилием кивнул.

— Это была очень странная личина, я не чувствовал никакой магии, такое ощущение, что ей просто надели мужское лицо, и если бы не замотанная грудь...

Он осекся, лицо сделалось пунцовым.

— Чистая сотня? — не смог скрыть пренебрежения Дарье. Он был наслышан о «святой» братии. Те принимали обет полной чистоты от плотских удовольствий. Обету чаще всего следовали молодые. Кто-то проводил в Чистой сотне пару лет, кто-то все десять. Дарье не понимал той увлеченности, с которой белые носились с Чистой сотней, но в данный момент имело значение лишь одно.

— Ты потому отправил ее прочь, что тебе запрещено находиться рядом с женщиной? Не стал оказывать ей помощь, чтобы не касаться тела и не держать потом очистительного поста? И никого не дал в сопровождение? Видишь, я знаю много о ваших порядках.

— Не тебе меня судить, а магистру, — ожег его гневным взглядом Грэйнер.

— Не мне, — согласился Дарье, — но если она умрет...

Белый побледнел так, что Дарье понял — брат сам сожрет себя в случае ее смерти.

— Она... — Он судорожно сглотнул, потом просипел так, словно слова давались ему с трудом: — Целые отряды увела с поля боя.

Так вот что случилось с резервами врага, догадался Дарье. А он-то гадал о причинах повального бегства, ведь даже без мертвецов собранная против них армия представляла серьезную угрозу. Но сначала в центре последовало замешательство из-за начавших взрываться мертвецов, потом в панике удрали резервы... Можно сказать, они все отделались малой кровью.

— И еще, — голос белого брата понизился до едва различимого шепота, — она не виновата в убийстве того зеленого в лагере. Стражи ее защищали от позора.

Дарье ощутил, как голова начинает раскалываться от полученных сведений. Они валились на него точно снежный ком. Еще и труп в лагере зеленых в безумный шлейф событий, сопровождавший эту женщину...

— У нее были стражи?

Белый кивнул.

Что же... это многое объясняет. Теперь понятно, как удалось выжить зеленому, нет, зеленой, а точнее, магу жизни — его высочество все-таки был прав — после всех попыток ее убить.

— Два. Но они самоуничтожились после смерти хозяина.

И стало еще более все непонятно. Но если стражи направляли мага жизни, как та рискнула пойти против них? Почему они не убили ее мгновенно? Почему позволили уничтожить хозяина?

Ему категорически требуется выяснить эти вопросы.

— Ты уверен, что она в горах? — облизнул пересохшие губы Грэйнер.

— Когда маг жизни, — Дарье с удовольствием заметил, как расширились глаза белого, — о чем-то сильно просит, даже горы не смеют ему отказать.

Грэйнер пошатнулся, ухватил себя за горло, но Дарье не собирался ему сочувствовать. Пусть сам справляется со знанием того, что чуть не уничтожил мага жизни. Впрочем, Дарье не лучше и просто пытается переложить часть своей вины на чужие плечи.

Когда белый чуть пришел в себя, продышался, а взгляд стал более осмысленным, Дарье сухо, не скрывая неприязни, спросил:

— Есть что добавить?

Грэйнер задумался, потом с тяжелым вздохом признался:

— Она ранена была, когда ко мне попала. Голова разбита, ребра повреждены, еще кое-что по мелочи. Я лечить не умею, только диагностику провести.

Дарье сжал зубы. По мелочи... И с этими «мелочами» она скакала по горам. Сумасшедшая.

Они помолчали, каждый думая о своем. Война калечит и душу и тело. Потери невозвратно забирают тех, кто дорог. Отряду Грэйнера сильно досталось... Их кинули на правый фланг. Так что потрепало парней знатно...

— Брат наследного принца пропал вчера, — не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Грэйнер. — Погнался за тремя лучниками, те рванули наверх, в горы. Когда мы подоспели, по следам поняли, что его высочество столкнулся с кем-то еще. Был ранен, но ушел. Следы резко обрываются около камня.

Дарье выругался. Час от часу не легче. Когда младший принц заинтересовался белыми, никто не удивился. Рыцари в сверкающих доспехах, замок, тайны, обряды, понятная дисциплина и кодекс чести. Любой пацан не останется равнодушным.

Когда он сбежал в орден, его величество возвращать сына не стал, мол, пусть белые вправят ему мозги. Пора ребенку взрослеть.

Рольц был сыном его давнего друга, погибшего в самой первой битве за Город. Многие дети тогда остались сиротами. Его величество усыновил Рольца, даже титул младшего принца пожаловал, но вносить в очередь престолонаследия не стал.

— Какой хляби вы его отпустили на битву? — прорычал Дарье, лихорадочно соображая, что делать, если принц попал в плен к отступникам.

На него посмотрели в изумленной обиде.

— Как можно запретить брату снискать себе честь на поле боя?

Ругательства закончились, Дарье в бессилии устремил взгляд на покрытое белыми облаками небо, ища там поддержку и терпение. Не нашел.

— Я отряжу следопытов на его поиски, — заверил он белого, но тот покачал головой.

— Магистр просил передать всем, что его высочество приняли горы. С учетом того, что она, — его перекосило от боли, — тоже там, я думал, тебе стоит об этом знать.