Тайная жизнь

ГЛАВА 20

7 марта 1945 г.

На прошлой неделе у матери Мэтта развилась пневмония, и в четверг она умерла. Мэтт винит себя в ее смерти, считает, что должен был отправить ее в больницу раньше, но врач уверил его, что это вряд ли что-нибудь изменило бы.

Он попросил меня прийти и помочь ему разобраться в квартире. Работы никакой особой не было, ему просто было тяжело одному приводить в порядок вещи матери, просматривать и перебирать их, каждая причиняла ему невыносимые страдания, напоминая о ней.

Во время болезни мать Мэтта читала журналы, проводя в постели долгие часы. Я присела на диван и взяла в руки номер «Лайф», но читать не смогла: было как-то не по себе находиться в доме, где совсем недавно умер человек.

Мэтт наводил порядок в ее комнате, я же вообще не могла переступить ее порога.

Через некоторое время Мэтт вышел в гостиную и сел рядом со мной на диван. Я поняла, что он плакал. Он вообще часто плачет, как говорят, глаза на мокром месте.

– Я хочу, чтобы отныне эта вещь принадлежала тебе, – сказал он, втискивая в мою ладонь овальный медальон с перламутровым цветком в центре. Ничего красивей я не видела. – Мать часто его носила, и он всегда напоминал мне о тебе, ты ведь тоже одиноко цветешь на поляне, как вот этот цветок.

Потом он надел медальон мне на шею, его лицо было совсем рядом с моим, настолько, что я ощутила прикосновение его давно не бритой щеки. Неожиданно он притянул меня ближе к себе и хотел поцеловать, но я увернулась.

– Но почему, Кэт? – спросил он.

– Не делай этого, никогда не делай, – я понимала, что мой поступок требует объяснения, а оно было простым: я не любила его. Я ему в этом призналась, он, бесспорно, был по-своему привлекателен, но я не была влюблена. Нет, это не жеманство. Вовсе не обязательно быть мужем и женой, чтобы заниматься любовью, но по крайней мере хоть какое-то чувство должно быть.

Все это я сказала Мэтту, он смутился:

– Я лишь хотел поцеловать тебя.

– Да, но если мы целуемся, можно подумать, что мы любим друг друга.

Он выглядел расстроенно и мне было не по себе. Мы с Мэттом прекрасно понимали, что были не более, чем друзьями, да, думаю, никто из нас не ждал чего-то еще.

– Я провожу тебя, – сказал он.

– Это не обязательно, я доберусь сама. Что-то вдруг коренным образом изменилось в наших отношениях. Если раньше мы могли поделиться всеми сокровенными секретами, то теперь мы не могли даже спокойно смотреть друг другу в глаза. Я собралась встать, но он обнял меня сзади за талию и спрятал лицо в моих волосах:

– Кэт, пожалуйста, не оставляй меня здесь одного. Скоро я все равно ушла, точнее пулей вылетела из этого дома и бежала до самой пещеры, вся в слезах, а потом долго еще не могла отдышаться и прийти в себя.

Сегодня я себя отвратительно чувствую. У меня болит живот. Это потому, что я обидела Мэтта. Меня мучает совесть. Мне надо было бы обнять его, постараться успокоить и разделить его горе, но я боялась, что он снова полезет целоваться.

Отношения между нами и так близкие, но зачем ему нужно большее?

То, что было между нами, теперь нельзя назвать дружбой. Жаль, что Кайла нет рядом и не у кого спросить совета, что же мне делать дальше.

12 марта 1945 г.

Мэтт не показывался в пещере с тех пор, как умерла мать. После Кайла, он для меня самый дорогой друг и мне его очень не достает. В тот вечер, у него дома, он искал у меня поддержки и сочувствия, а я боялась сближаться с другими людьми, и потому ушла. Я люблю покой и уединение, и я не могла поступить иначе. А ему, бедному, наверное, тогда было очень плохо: рядом ни матери, ни меня.

Мэтту нужен друг лучше, чем я. Он заслуживает лучшего. Может стоит запретить ему приходить сюда? Я должна заставить его общаться с другими людьми. На мне свет клином не сошелся.

13 марта 1945 г.

Вчера вечером Мэтт пришел в пещеру, сел на уступку и сказал:

– Все будет только так, как ты захочешь, Кэт.

– Не понимаю, о чем ты.

– Да и неважно, – он покачал головой.

Я хотела извиниться за мое поведение и сказать, что он мне очень нужен, что я сожалею, что причинила ему боль. Но не могла вымолвить ни слова, самым правильным поступком с моей стороны было дать почитать ему мою вчерашнюю запись в дневнике. Я так и сделала. Из нее он поймет все мои чувства.

Мне было очень неловко, как в тот день по дороге на рождественскую вечеринку, когда я распахнула перед Мэттом пальто, под которым не было даже нижнего белья.

Когда он поднял на меня глаза, в них стояли слезы:

– Я не собираюсь молить тебя о любви и добиваться обратного. Я прошу только: не запрещай мне приходить в эту пещеру.

Потом он читал, а я писала, будто ничего и не произошло.

2 июня 1945 г.

Сегодня я окончила школу и на торжественной церемонии Сара Джейн объявила, что выходит замуж в июле за Томми Миллера. Я написала как можно полегче об этом Кайлу.

14 августа 1945 г.

Сегодня японцы капитулировали, и мы получили сообщение о том, что Кайл возвращается!

21 августа 1945 г.

Я подшила 10 рассказов, что написала за этот год, так что получилась небольшая книга. Когда Кайл приедет, он обязательно ее прочитает. Осталось два дня до его приезда. Обломки стрел я припрятала в коробку, чтобы тоже показать ему. Я так волнуюсь, что совершенно не могу спать и ем ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Мы с Сюзанной покупаем его любимые лакомства. Мэтт купил ему новые рубашки, а отец – шампанское!

23 августа 1945 г.

В эту минуту Сюзанна, отец, Кайл и Мэтт сидят в доме и празднуют приезд Кайла, а я здесь в пещере снова одна, снова наедине сама с собой. Мне гораздо больше хочется плакать, чем писать, а на самом деле я занимаюсь и тем и другим.

Кайл приехал несколько часов назад, весь в пыли, и раньше, чем мы ждали. Меня не было дома, я как раз сидела в пещере и писала, стараясь хоть чем-нибудь заняться, чтобы успокоиться и снять волнение. Вдруг я увидела у входа его фигуру. Он был в военной форме, высокий и красивый. Я вскочила и бросилась к нему на шею, но Кайл вытянул руки и остановил меня.

– Что за чертовщина, Кэт? Что ты делаешь до сих пор в этой пещере? – Я внимательно посмотрела на его лицо, но не увидела глаз – было темно. Он наверное шутит, подумала я и снова шагнула к нему, но на этот раз он схватил меня за руку:

– Ты же дала мне слово.

– Но мне нравится писать здесь, – возразила я, чувствуя, что виновата.

– Боже мой, что с тобой происходит? Это ненормально, Кэт. Ты слышишь меня? Ты сумасшедшая! Тебе, черт возьми, уже 18 лет. Ты женщина, в конце концов. – Он схватил книжечку рассказов, что я приготовила для него, – проклятая писанина, – зашвырнул ее в угол.

Он схватил меня за плечи и тряхнул так, что я думала, он хочет меня убить. Просто он слишком привык убивать и причинять боль на войне и теперь ему нелегко расстаться со своими привычками вояки.

– Я же не враг, которого надо убивать, Кайл, – взмолилась я до смерти перепуганная.

Он отдернул руки и шагнул в сторону так внезапно, что я чуть не упала.

– Я думал ты вырастешь и наберешься ума, пока меня не будет, – зло бросил он и пошел прочь.

Я ждала, надеясь, что он успокоится и вернется, но напрасно. Я пробралась к дому, прошла поближе к окну и видела их вчетвером на кухне. Интересно, отца и Сюзанну волнует, где я? Я рассматривала лицо Кайла, он выглядел старше на несколько лет. В этом месяце нам обоим исполнится 18, но он настоящий мужчина с выступающими скулами на красивом лице, мне же в душе не больше 10. Постояв немного, я побрела обратно к пещере.

Первый раз в жизни я поняла чувства людей, находящихся на грани самоубийства. Мне жаль мою бедную мать и ее сестру, их это чувство преследовало слишком долго.

24 августа 1945 г.

Я подождала, пока в доме не выключат свет, и лишь потом пришла ночевать. Вообще-то я собиралась оставаться на ночь в пещере, но не могла находиться так далеко от дома, зная, что там Кайл, хотя его, видимо, совершенно не волновало, где я. Я думала, что все улеглись, но пройдя на цыпочках через кухню к нашей спальне, обнаружила, что Кайла не было в постели. Оказалось, он спит на диване в гостиной, накрывшись с головой одеялом.

С минуту я смотрела на него, а потом побежала к себе и разревелась.

Наконец я уснула, а проснулась от того, что Кайл сидел на краю кровати и держал мою руку. На улице было темно. Когда я открыла глаза, он сказал:

– Ты меня беспокоишь, Кэт. Прости, что я так поступил вчера, но весь этот год я был уверен, что с пещерой покончено, что ты живешь как все остальные нормальные девушки в 18 лет. А когда я увидел тебя в пещере, я просто пришел в отчаяние. Ты живешь в каком-то своем мире, мире той пещеры, а так нельзя!

Я чувствовала, что была для него обременительной ношей. Я села на кровати и прислонилась к стене.

– Тебе не нужно волноваться из-за меня. Я вполне довольна своей жизнью.

Он посмотрел на меня, будто не верил своим ушам. Потом подвинул кровать так, чтобы тоже облокотиться спиной. Он совсем вырос из своей старой пижамы.

– Почему ты спишь в гостиной? – спросила я.

– Мы слишком взрослые, чтобы спать в одной спальне, Кэт. Мы выросли и так дальше не может продолжаться.

– Чепуха. Все 18 лет спали в одной комнате и ничего.

– Все же я пока устроюсь на диване в гостиной.

Я не стала спорить. Через несколько дней он вернется сюда и все опять встанет на свои места. Мы еще немного поболтали, а потом он спросил:

– А ты не заметила, что я вернулся домой гораздо раньше, чем предполагалось?

– Ну, война же кончилась, – удивилась я.

– Да, но с войны не возвращаются на следующий же день после ее окончания. Меня комиссовали. По болезни.

У меня остановилось сердце:

– Ты ранен?

Он теребил мою руку.

– То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, договорились? Обещаешь никому не говорить, даже Мэтту?

– Обещаю, – шепнула я.

– Меня комиссовали из-за нервного расстройства.

Он сник, уставился в пол, я не разобрала, что он сказал, но поняла, что ему очень стыдно.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе никогда этого не понять, Кэт. Я убивал людей, понимаешь, убивал? В первом бою мне было тяжело, но потом стало гораздо легче. Привыкаешь к простой мысли: если ты не будешь убивать их, они убьют тебя. Мне было страшно от того, что на войне ни в грош не ставится человеческая жизнь. По ночам меня стали мучить кошмары, в голове всплывало все, что я видел в джунглях. Иногда я видел маму в ночь ее… ну ты понимаешь, о чем я. Дела пошли настолько плохо, что в конце концов я попал в госпиталь, но и там чувствовал себя немногим лучше. В общем, командование решило, что от меня им никакого проку и отправило меня домой.

– Ну и правильно сделали.

– Я до сих пор с ужасом жду наступления ночи. Я отодвинулась от Кайла:

– Вот почему ты не хочешь спать со мной в одной комнате?

Он улыбнулся, как мне показалось, впервые со вчерашнего вечера:

– Нет, просто теперь мы будем спать врозь. И закончим на этом. Все время, пока я был в госпитале, я думал о тебе. Доктора отчаянно пытались вызвать меня на разговор, думая, что я сумасшедший, со мной в общем так и обращались. А я думал, что есть только один человек в мире, который может понять сразу и безошибочно, что со мной происходит. Я скучал по тебе, Кэт, и я не хочу с тобой опять так надолго расставаться.

– Ну теперь ведь ты дома. Ты в безопасности. Нет места более надежного, чем родной Линч Холлоу.

Он все равно, как я не протестовала, ушел спать в гостиную.

Утром за завтраком он признался, что впервые за последние месяцы так хорошо спал.

Иден застала Кайла в мастерской. Она молча стояла у двери некоторое время, наблюдая за ним. Он сидел к ней спиной, склонившись под тусклой лампой. Он наносил порядковые номера на осколки посуды. Подписанные осколки занимали три длинных деревянных стола и места в комнате почти не оставалось.

– Кайл?

Старое кресло заскрипело, когда он обернулся к ней:

– Заходи, – он махнул рукой на свободное кресло у стола.

Иден села. В помещении было холодно, но не настолько, чтобы сидеть съежившись и чуть ли не стуча зубами, как это было сейчас с ней. Она наблюдала как Кайл уверенной рукой наносит последние штрихи на осколок. Его очки блестели при свете лампы, он вопросительно посмотрел на нее.

– Я не знала, что тебя комиссовали с фронта, Кайл.

– Об этом знают немногие, – он отложил кисть и отодвинулся на несколько дюймов от рабочего стола, – в конце концов я рассказал об этом Мэтту пару недель спустя после моего приезда. Мэтт – удивительно здравомыслящий человек. Он всегда вернет тебя с небес на землю. Ему можно рассказать все, что угодно, он на все будет реагировать так, будто речь идет о погоде. И, конечно, я все рассказал Лу. Вот, пожалуй, и все, кто знает об этом.

– Ты хотел, чтобы и я узнала об этом?

Кайл рассмеялся:

– О таких вещах стесняются говорить в 18, но не в 64. Тогда я был уверен, что у меня не все в порядке с головой, что мне передалось по наследству от матери ее психическое заболевание. – Он снял очки. – С одной стороны, знаешь, я сердился на Кэт за то, что она пропадает в этой пещере. С другой – я просто ей завидовал. Мне тоже нужно было спрятаться от внешнего мира и от людей, меня окружавших. Но я считался совершенно здоровым и психически уравновешенным. У Кэт была возможность уединиться, а у меня не было.

Кайл улыбнулся и вдруг резко выпрямился, взгляд его остановился на ее шее:

– Давненько я не видел эту вещицу.

– Я впервые надела ее, – она дотронулась до медальона. Она надела его час назад, когда прочла о нем в дневнике матери.

Кайл слегка поежился и вновь взялся за кисть:

– Просто я немного шокирован, ты так похожа на Кэт!

Иден дотронулась рукой до большого черепка, что лежал перед ней на столе, потерла пальчиком его гладкую поверхность и сказала неторопливо, вкладывая смысл в каждое слово:

– Кайл, я буду очень рада помочь тебе. Даже не знаю, как сказать. Только не сердись на меня… Я хотела бы материально помочь твоим раскопкам.

Он поднес глиняный осколок ближе к свету:

– Благодарю тебя, голубушка, но я не хочу, чтобы эти раскопки существовали за твой счет.

– Я понимаю. Но все же, если передумаешь, сообщи мне, – она встала. – Бен заедет за мной через несколько минут. Мы собираемся после обеда съездить в Белхерст, – она ждала, что он скажет:

– Желаю хорошо отдохнуть. У двери она остановилась.

– Ты не оставишь мне последнюю записную книжку?

– Хм… – Кайл откинулся назад и посмотрел на нее, – а ты не можешь подождать с дневниками несколько дней? Утром я читал тетрадь, охватывающую период, когда мы были вместе в Университете Джорджа Вашингтона.

– В Университете Вашингтона?

– А ты не знала, что твоя мать провела один семестр в этом университете, когда там был я?

– Даже не подозревала, что она когда-либо покидала Линч Холлоу.

– Дневник ее теперь включает лишь краткие отрывочные заметки, она вела его не так аккуратно, как раньше. Дело в том, что она все больше времени уделяла работе над рассказами. И к тому же эта тетрадь… понимаешь, ее нелегко читать. В ней полно такого, о чем и подумать неловко.

– Кайл, мне 36, и я уже не ребенок. Меня ничто, я думаю, не удивит из дневников. Я не могу ждать.

– Ну хорошо, – он опять принялся за работу, – утром я отдам его тебе.