Тихоня для бабника (СИ)

Глава 14 Сергеев

Утром, кое-как выбравшись из кровати, отправился на кухню. Вставать не хотелось совершенно. И дело было не в том, что я не выспался, да и Уля не оплетала меня руками-ногами как обезьянка. Просто она все также прижимала к себе мою ладонь и тихонько вздыхала от каждого движения. А будить ее не хотелось.

Умыться, сварить кофе и соорудить на завтрак творог с ягодами: настоящая Золушка по имени Роман. Я уже забыл, когда готовил себе по утрам что-то серьезнее кофе, но для Ули хотелось постараться. Даже Зевс вел себя непривычно тихо. Пришел, сел рядом с пустыми чашками и так проникновенно заглянул мне в глаза, что я сразу понял: лучше покормить пса, а то он запомнит и отомстит.

Насыпав щедрой рукой сухого корма и налив воды зверю, отбил смс секретарю о том, что пару дней меня в офисе не будет. Как она будет переносить запланированное совещание и встречи, к счастью, не моя головная боль. Мария девушка опытная, справится. Не справится, найду более опытную. Маша об этом знает и старается в поте лица вот уже полгода.

Ульяна встала спустя полчаса. Тенью скользнула в ванную, потом пришла на кухню. Замерла в дверях, растерянно осмотрелась и, вздохнув, села на стул, залипнув взглядом в одну точку.

— Уль, кушай, — поставил перед ней тарелку с творогом и чай, — тебе силы нужны.

— Спасибо.

Кивнув мне, Романова взяла ложку и начала есть. Каждый ее жест был механическим, казалось, поставь я сейчас перед ней чашку с кормом Зевса, она и его бы съела с таким же выражением лица.

— Уль, не волнуйся, с твоей мамой все будет хорошо. Слышишь? — не зная, как еще вывести девушку из этого жуткого состояния, заговорил об Оксане Сергеевне.

Метод сработал, только я рассчитывал немного на другую реакцию, нежели молчаливые слезы.

Пришлось срочно присесть на стул рядом с Ульяной и, притянув девушку к груди, успокаивающе погладить ее по голове.

— Прекрати себя изводить, Уль. Я разговаривал вчера с врачом, шанс, что маме не понадобится операция, очень высок. Да и больница там неплохая, за Оксаной Сергеевной постоянный уход…

— Ты не понимаешь, — шмыгнув носом, наконец-то заговорила Романова, — я тоже вчера говорила с врачом, шансы, что я могу потерять маму, так же высоки, как и то, что операция не понадобится. У меня нет денег, Ром! А очередь… нам ждать еще почти восемь месяцев.

За неимением в доме бумажных платков, — да у меня и обычных-то не было! — терпеливо позволил плачущей девушке уткнуться сопливым носом в мою футболку. Пусть так. Только бы успокоилась.

— Почему так долго?

— Потому что бесплатно, потому что под программу мы не подходим, потому что взятку дать не смогли. Потому что никому не интересны твои проблемы, если у тебя нет влиятельных знакомых или кучки денег про запас! Да если бы я знала, — Уля зло стукнула кулачком по столу и мне пришлось ловить еще и ее руку. Не хотелось бы, чтобы она поранила сама себя.

— Знала что?

— Что деньги могут понадобиться. Лучше бы я бросила учёбу, перевелась бы в другое место. Но мама настаивала…

Девушка в моих руках снова горько всхлипнула и слезы с новой силой полились из ее глаз. Я только сильнее прижал ее к себе и даже не обратил внимания на Зевса, который подошел к Ульке и положил морду ей на колени.

— Расскажешь?

Ждать ответа пришлось не менее десяти минут, заполненных всхлипами и шмыганьем одного аккуратного, чуть вздернутого носа.

— Папа, — раздалось неразборчивое, когда Уля наконец-то начала говорить, — папа был стержнем нашей семьи. Тем, кто делал "своих девочек" счастливыми, тем, ради кого нам с мамой хотелось делать жизнь в доме идеальной. Ни ссор, ни споров, ни тем более скандалов. Я всегда мечтала, что у меня будет такая же семья, как наша. Муж, работающий не ради работы, а ради того, чтобы мы могли проводить время вместе так, как нам того хотелось. Жена, которая выполняет свои женские обязанности не потому, что у нее есть грудь, а потому как ей в кайф видеть выражение лица любимого человека, когда он возвращается в чистый дом и к горячему ужину. И ребенок, счастливый ребенок, любящий родителей и не желающий их разочаровывать. Идиллия. Папа был стержнем нашей семьи, а потом его не стало и все посыпалось. Маме, которая не работала ни дня после того, как они с отцом стали жить вместе, срочно пришлось искать работу. Вот только кому она нужна была без нормального опыта и с огромным перерывом в трудовой? Чтобы я не бросила учебу, мама приняла решение продать нашу квартиру, оплатив сразу оставшиеся два с половиной года обучения. На остаток денег мы купили однушку. Могли себе позволить двухкомнатную квартиру, но денег на ремонт бы уже не было, да и хотелось иметь хоть какой-то запас.

Уля отвернулась от меня и, вцепившись пальцами в кружку с чаем, продолжила рассказ, не поднимая взгляда от стола:

— Знаешь, Ром, я прекратила мечтать о большой любви, когда мама заболела. И не потому, что на ее лечение уходила прорва сил, времени и денег. Нет. В какой-то момент мне стало страшно полюбить. Вот так, как мать любила отца, растворяясь в нем, замыкая свою жизнь на одном человеке. Нет, я не могу сказать, что она не перенесла смерть папы. Нам было тяжело, но мы справились, живя и поддерживая друг друга. Вот только если бы при отце мама работала, ей не пришлось бы браться за низкооплачиваемые подработки. Она не стала бы по выходным торговать на рынке. Не заболела бы ангиной. Ангина! Господи, я всегда думала, что это детская болезнь! Ну, что-то вроде: "Не кушай, Уленька, много мороженого, ангину схватишь". А оказалось, что эта зараза, перенесенная на ногах, может дать нешуточные осложнения на сердце. Ты знаешь, что такое эндокардит?

Уля вскинула взгляд и посмотрела мне в глаза, как будто в душу заглянула и все в ней перевернула. Я даже ответить ей нормально не смог, только качнул отрицательно головой.

— Я тоже не знала, но за пару лет болезни матери, еще до того, как ей в итоге дали инвалидность и поставили в очередь на операцию, я перечитала столько справочников по заболеваниям сердца, что, наверное, могла бы диссертацию написать. Для справки тебе: эндокардит — это сочетание стеноза: сужения отверстия между желудочками сердца и сердечной недостаточности — это когда створка клапана меняется и не закрывает до конца вход.

Уля с таким спокойствием рассказывала о болезни мамы, сыпля медицинскими терминами и прогнозами, совсем нерадужными прогнозами, для мамы, что мне захотелось попросить ее замолчать. Как последнему трусу спрятаться от этой стороны жизни: где ребенок так спокойно рассуждает о вероятной смерти своей мамы. Не потому, что дочь плохая, равнодушная и жестокая. А потому что много лет борясь с одной болезнью и вздрагивая на любой внеплановый звонок телефона, устаешь бояться. Когда Оксане Сергеевне стало плохо, Уля испугалась. Господи, конечно, она испугалась. А разговоры… нет, они не страшили мои девочку.

— Вследствие перенесенной на ногах ангины и пошло поражение на сердце, развился проклятый эндокардит. Знаешь, какая жизнь у нас с мамой: перебои в ритме, боли, синие губы, боли при движении, одышка. Эта картина преследует меня уже долгое время, я засыпаю часто под тяжелое мамино дыхание и просыпаюсь ночью, если не слышу его. Хотя это ведь хороший знак — значит, ей сейчас лучше и она спокойно спит, но я каждый раз просыпаюсь в холодном поту. Я вижу, как любимая моя женщина угасает и ничего не могу сделать с этим. Приобретенный порок сердца. Для нас это почти приговор, Ром. А знаешь, что послужило толчком к ухудшению состояния мамы?! Знаешь?

В серых глазах напротив снова закипали слезы, а я сидел и не мог пошевелиться. Черт! Да я даже слово, хоть одно, любое, не мог из себя выдавить!

— Я один раз, один единственный раз со дня смерти папы позволила себе отдохнуть. Повелась на уговоры мамы и моей старой приятельницы, отправилась с ней в бар. Там был наш общий старый знакомый, музыка, немного алкоголя. Понимаешь, Ром? Я всю ночь развлекалась! Как обычная девчонка двадцати пяти лет. Развлекалась, в то время как у мамы подскочило давление и ей стало резко хуже. Магнитные бури, говорили мне врачи, у многих в ту ночь скакало давление. Только для многих, Ром, это не значит, что операцию нужно делать уже сейчас, а не ждать ее восемь месяцев, а приятели, те, с кем я была в том проклятом клубе, не берут трубки телефонов. Господи, я всего лишь хотела попросить денег в долг. Ничего мне больше не надо от людей: ни дружбы, ни любви бывшей, ни общения. Мне просто нужна была помощь… Замену проклятого митрального клапана в сердце мамы мне не осилить самой. Не осилить!

Дальше Уля уже не смогла говорить, она снова плакала, только в этот раз сидя у меня на руках, спрятав лицо в изгибе шеи и судорожно сжимая пальцами ткань футболки. Я же, прижимая девушку, дал себе обещание: сделать все возможное и невозможное, чтобы больше не видеть, как Ульяна вот так надрывно рыдает. Да у меня от ее всхлипов и подвываний у самого ком в горле и сердце сжимается. Не должны девочки так плакать, сколько бы лет им ни было. Не должны!

Говорить Ульке о том, что нет ее вины в ухудшении состояния мамы, не стал. Бесполезно. Сейчас она меня не услышит, а когда успокоится, я не рискну еще раз поднять эту тему. Я все время считал, что Уля слишком отстраненная, закрытая, тихоня. Да если бы я знал, какую боль она носит в себе, какие мысли живут в ее светлой голове и какие страхи рвут девушку изнутри… А ведь у нее хватает сил и улыбаться, и шутить, и следить за неугомонным псом, и готовить для меня, убирать в квартире. Она нашла время познакомиться с моими друзьями и ни разу не опоздала на "работу". Слабый пол? Три ха-ха два раза. Положа руку на сердце, вряд ли я бы в ее возрасте смог настолько держать свои эмоции под контролем. На моей памяти девушка плачет третий раз: из-за пса, идиотки, распустившей руки, и всего один раз из-за страха за маму. Сильная девочка, смелая и с таким стержнем, каким не каждый мужик может похвастать. Не я так точно.

Успокоив Улю, мы с Зевсом отправились на прогулку. С улицы я и позвонил дядь Мише, рассказал все, что узнал об Оксане Сергеевне, пока страшные и непонятные для меня термины не забылись. Медицина со всеми ее зубодробительными названиями была от меня очень далека. Мой уровень лечения: приложить подорожник, если он не помогает, поможет звездочка. Может, поэтому я почти никогда и не болел, организм просто боялся дать слабину.

— Я тебя понял, Ром, дрянь, конечно, а не диагноз. Права твоя зазноба, шансы у ее мамы пятьдесят на пятьдесят. Я дозвонился до дежурного врача вчера, состояние там сейчас стабильное, но вызывает опасение. Оперировать надо, Сергеев. Но быстро не получится.

— И что, ждать восемь месяцев и верить в чудо? — следя за деловитым Зевсом, продолжал разговор, чуть повысив голос.

— Какие месяцы, Ром, не психуй. Ты же хотел без имен все провернуть. Мне нужно подумать, как все сделать, связаться с лечащим врачом пациентки, договориться об операции. Недели две, может, три. В это время бы Оксане вашей под присмотром врачебным быть. Но в стационаре ее долго держать не будут, сам понимаешь.

— За статистику боятся?

— Ром, ну ты как маленький…

— Да как большой я, погоди минутку, — убрав трубку от уха, свистнул псу, который явно заинтересовался кустами шиповника: — Зевс, иди сюда, паршивец, я не буду с пакетом лазить в колючках! Извини, дядь Миш, пес кренделя выделывает. Так что сейчас-то делать с Оксаной Сергеевной?

— Ммм, скажи мне, Ромка, а насколько дорого ты готов участвовать в судьбе этой женщины?

— Хотелось бы остаться при своей квартире и бизнесе, в остальном не вижу причины делать что-то наполовину.

— Угу, понял. Тогда слушай сюда. Есть хороший санаторий для сердечников, с полным медсопровождением. Давай твою подопечную туда определим до операции. Там и присмотрят за ней, и процедуры поделают, и состояние стабилизируют. Я через свою клинику путевку проведу, как по субсидиям, ты деньги переведешь половину. Как об операции договоримся, из санатория дамочку сразу в больницу. А вот потом уже та клиника, что будет оперировать, опять ей путевку даст на три недели на восстановление. Но лучше бы, конечно, подольше. Но там посмотрим с тобой. В общей сложности месяца полтора-два вся канитель продлится. Ну и лекарства нужны будут. Понял?

— Блин, понял, конечно. Спасибо! Если все получится, я твой должник!

— Да погоди ты, должник, я тебе примерные суммы скину чуть позже, скажешь мне, тянешь или нет.

— Разберусь.

— Ну все, Ромка, тогда до связи. Отцу привет передам, скажу, что сын его от скуки вместо девушки себе пса завел. Бывай

— Что? Дядь Миш? Алло? Да, блин! Приколист старый…

Я неверяще смотрел на трубку мобильника. Да не-ет, он этого не сделает. Наверное. У отца же чувство юмора атрофировано напрочь!

Стоило представить себе реакцию старшего Сергеева, понял — его друг не упустит шанс подергать отца за усы. Поморщившись, позвал Зевса домой. Пора было поделиться с Улей своим планом: пока ее мама находится в больнице, девушка живет у меня. Незачем ей одной изводить себя мыслями и каждый день мотаться на работу. Вдвоем с нами будет лучше. А то, что это все будет длиться не одну неделю, Ульяшка узнает не от меня. Пусть сюрпризом от врачей будет.

— Уль? — зайдя в квартиру, позвал девушку. — Мы пришли! Зевс, мыть лапы!

— Сейчас я его отведу, — тихий шелест голоса за спиной заставил нас с псом обернуться, — я ждала вас.

Уля — бледная тень самой себя с синяками под глазами, слабо улыбнулась, глядя на довольного Зевса.

Одна фраза, а у меня сердце перевернулось: ждала. Представив себе, что в ближайшее время это так и будет — Улька всегда будет рядом, от одной такой фантазии почувствовал, как бросает в жар. Никогда в моей жизни не было такого: утром просыпаться с одной женщиной и вечером возвращаться к ней же. Вместе проводить время, готовить, жить. С одной стороны, время лечения Оксаны Сергеевны станет показательным для меня — смогу ли, справлюсь, захочу ли продолжения таких отношений. А с другой стороны, я до дрожи в ногах боялся. По тем же причинам. Я не переживал, что Уле пока не до отношений. У нас их и нет, но набравшись терпения, окружив девушку заботой, я смогу показать ей, насколько она мне нравится. Вот только… А готов ли я к этим самым отношениям на самом деле?!

Наблюдая, как Ульяна возится с псом, для себя твердо решил: как бы ни сложилось у нас с ней, лечение Оксаны я оплачу и об этом Уля никогда не должна будет узнать!

— Ром, все нормально? — Улька поймала мой задумчивый взгляд и выгнула бровь.

— Перебирайся к нам, а?

Смотря в расширившиеся от удивления глаза девушки, поймал себя на мысли: "Ой дура-ак!".

— В смысле, пока мама у тебя в больнице, живи у нас с Зевсом. Комнату мы тебе уже выделили, эта морда наглая будет просто счастлив, а тебе не придется постоянно мотаться туда-сюда, да и до больницы от нас ближе добираться.

— Ром, но… Зачем? Нет, я все поняла, но тебе-то это зачем?

— Не хочу, чтобы ты изводила себя страхами одна в квартире. А у нас тебе некогда будет скучать, — видя сомнения девушки, позволил себе улыбнуться и свести все к шутке: — Я обещаю купить бумажные салфетки. На случай, если ты захочешь плакать, у тебя будут все условия!

После такого заявления почти-моя-девушка по-настоящему широко улыбнулась. А стоило мне увидеть ее улыбку и я приложил все свое обаяние, чтобы сломить любое сопротивление. После неуверенного, но все же согласия Ули на временный переезд, у нас сразу появилось много планов на день и самый первый из них: съездить в квартиру Романовых за вещами Ульяны.