Анни тяжело вздохнула и начала рыться в документах. Наконец на свет появился пакет с магнитофонными пленками, на каждой из которых крупными печатными буквами почерком Фуркейда было написано «РЕНАР». Вне всякого сомнения, это были записи допросов, причем диктофон наверняка лежал у него в кармане. Официальные записи никто никогда бы не разрешил вынести из офиса шерифа. Правда, Фуркейд всегда жил по собственным законам. С какими-то она могла мириться, а вот с другими…
Эти мысли не давали Анни покоя. Где ей провести черту? И где провел ее детектив Фуркейд? Анни нарушила все правила, занявшись делом Памелы Бишоп», но она ощущала, что поступает верно, что она выполняет обязательства перед высшим судией. А что, если так считал и Фуркейд, избивая Ренара на стоянке машин? Неужели справедливость выше закона?
«Где же его черти носят?» – подумала Анни, роясь в сумочке в поисках магнитофона.
Анни вставила кассету под номером один и включила клавишу «пуск».
Сначала Фуркейд назвал дату, время, номер дела, свою фамилию, звание и номер значка. Потом Стоукс тоже назвал себя, не забыв о звании и номере значка. Слышен был скрип стульев по полу, шелест бумаг.
Фуркейд: «Что вы думаете об этом убийстве, мистер Ренар?»
Ренар: «Это… ужасно. Я не могу поверить. Памела… Господи…»
Стоукс: «Во что вы не можете поверить? В то, что способны так разделать женщину? Сами удивились, так, что ли?»
Ренар: «Что?! Я не знаю, о чем вы…»
Стоукс: «Да ладно тебе, Маркус. Ты же говоришь со своим старым приятелем Чезом. Мы же с тобой уже об этом говорили, правда? Когда же это было? Шесть, восемь недель назад? Только на этот раз ты не просто смотрел. Я прав? Тебе надоело подсматривать. Тебя сильно задело, что она тебя все время отталкивает. Ну, хватит, Маркус, выкладывай».
Фуркейд: «Не дави на него, Чез. Мистер Ренар, где вы были вечером в прошлую пятницу?»
Ренар: «Разве меня в чем-то обвиняют? Должен ли я вызвать адвоката?»
Фуркейд: «Даже не знаю, мистер Ренар. Мы просто хотим, чтобы вы нам честно обо всем рассказали».
Ренар: «У вас нет ничего, чтобы привязать меня к этому делу. Я ни в чем не виноват».
Стоукс: «Ты же хотел ее, Маркус. Мне известно, как ты ходил за ней по пятам, посылал маленькие подарки, ошивался вокруг ее дома. Тебе лучше во всем сознаться, Маркус…»
Урчание мотора заставило Анни вздрогнуть. Она выключила магнитофон и услышала, как хлопнула дверца. Больше не раздалось ни звука, поэтому она встала с кресла и достала револьвер из сумки.
Маленькое оконце не позволяло ничего рассмотреть, да и ночь выдалась черная, словно деготь. Анни сразу же вспомнила о прошлой ночи. Кто на этот раз окажется ее врагом?
Что-то тяжело стукнулось о пол на веранде. С револьвером в руке Анни вышла из комнаты на площадку лестницы.
– Ник? Это ты?
Она подождала, обдумывая ситуацию, понимая, что отступать поздно. И тут Анни услышала глухой стон, стон боли.
– Фуркейд? – позвала женщина, спускаясь по ступеням. – Отзовись, а то я тебя пристрелю.
Ник лежал на полу, слабый свет из окна падал на его лицо.
– О господи! – Анни засунула оружие за пояс и опустилась рядом с ним на колени. – Кто тебя так отделал?
Ник с трудом разлепил один глаз и посмотрел на нее.
– Никогда не подавай голоса, Бруссар, пока не разберешься в ситуации.
– Боже мой, даже полумертвый ты все равно командуешь.
– Помоги мне встать.
– Помочь тебе встать? Я должна вызвать «Скорую»! Или мне лучше пристрелить тебя и положить конец твоим страданиям?
Фуркейд скривился от боли, когда попытался встать.
– Со мной все отлично.
Анни хмыкнула:
– Ах, простите меня, я приняла вас за детектива Фуркейда, из которого вышибли все дерьмо.
– Точно, – прошептал Ник. – Это я и есть, сладкая. И это мне не впервой.
– И почему это меня не удивляет? Ник медленно выпрямился, по телу пробежала судорога боли.
– Ладно тебе, Бруссар, прекрати кудахтать и помоги мне. Мы вроде с тобой партнеры.
Анни встала рядом с Ником, чтобы он мог опереться на ее плечо. Фуркейд тяжело навалился на нее, и они двинулись вперед, пошатываясь, как парочка пьяниц. Анни оглядела залитую кровью белую футболку и выругалась сквозь зубы.
– Кто это тебя так?
– Друг одного друга.
– Мне кажется, ты не совсем правильно понимаешь смысл этого слова. Куда мы идем?
– В ванную.
Анни протащила Ника по коридору и чуть не упала в ванну, когда сажала его на закрытую крышку унитаза.
– Господи, а ты уверен, что еще жив? – поинтересовалась Анни, садясь перед Ником на корточки.
– Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Ничего не сломано, – заметил Ник, стараясь не застонать, когда спину снова заломило от боли. – Завтра помочусь кровью, вот и все.
Он закрыл глаза, чтобы справиться с головокружением. У него в голове стучало так, словно кто-то молотил десятипудовой кувалдой по железному горшку.
– Принеси мне виски, – проворчал Ник.
– Не выпендривайся, Фуркейд. – Анни заглянула в крошечную аптечку. – У тебя наверняка сотрясение мозга.
– Виски на кухне, – процедил Ник сквозь зубы. Он почувствовал, что трех явно недостает. – Третий шкафчик справа.
Анни вышла и мгновенно вернулась с большим стаканом «Джека Дэниелса». Она заговорила первая:
– Я жду объяснений, Фуркейд. И не вешай мне лапшу на уши. Здесь есть бутылочка перекиси, и я сумею ей воспользоваться. – Анни поставила стакан на край раковины и стала помогать Нику снимать куртку.
– Я сам, – запротестовал он.
– Да не будь ты таким упрямым, ты же едва можешь двигаться.
Ник сдался и позволил ей снять с него куртку и наплечную кобуру с револьвером. Каждое движение требовало от него неимоверных усилий. Он попытался стянуть с себя окровавленную футболку, и боль снова впилась ему в спину, словно Ди Монти со своим проклятым черенком от лопаты опять оказался рядом. Анни начала снимать с Ника футболку, и ее руки замерли. Ярко-красные рубцы покрывали спину Ника, из них сочилась кровь, вокруг уже проступили синяки.
– Господи! – выдохнула Анни. Она, должно быть, причинила ему невыносимую боль, когда обхватила его за талию, помогая войти в дом, а он не проронил ни звука. «Чертов упрямец, – подумала она. – Вероятно, он получил то, что заслужил».
– Пустяки, – отрывисто бросил Ник.
Анни промолчала, но ее движения стали осторожнее. Пальцы Анни коснулись его ключиц, ее грудь оказалась на уровне его глаз. Ванная комната вдруг стала маленькой, словно телефонная будка.
Фуркейд отклонился назад, Анни отступила на шаг, как будто они оба почувствовали это странное притяжение. Он стянул майку и бросил на пол. Его широкую грудь с рельефными мышцами покрывали густые темные волосы, узкой дорожкой спускавшиеся по плоскому животу и пропадавшие за поясом джинсов.
Анни тяжело сглотнула и отошла к раковине.
– Я жду объяснений, – напомнила она, подождала еще немного, пока раковина наполнилась водой, и намочила губку.
– Я поехал повидаться с Маркотом. Его друг неверно воспринял мой визит.
– Могу себе представить. – Анни осторожно смыла кровь со ссадины на щеке Ника. – Я уверена, что ты, как всегда, был просто очарователен – с упорством параноика обвинил его во всех смертных грехах и назвал дьяволом во плоти. Что вообще ты там делал? Ты нашел что-то в телефонных счетах Донни?
– Нет, но мне не понравилось, что вокруг этого дела как будто витает запах Маркота. Я хотел проверить его клетку.
– И вместо этого получил по морде. Неосторожно с твоей стороны.
Так оно и было. Фуркейд тысячу раз повторил это себе во время дороги домой, показавшейся ему бесконечной. Он был упрям и к тому же просто переставал соображать, когда речь заходила о Дювале Маркоте.
– Итак, кто тебя так разукрасил?
– Парочка костоломов из свиты Вика Ди Монти.
– Вик Ди Монти… Тот самый мафиозо?
– Верно. Ты попала в точку, ангелочек. Не думала, что такой уважаемый гражданин, как Маркот, водит дружбу с подобными парнями, так? Да, на светском рауте ты их вместе не увидишь, черт побери.
Пока Анни смывала кровь с губки, Ник отпил немного виски. Огненная жидкость обожгла порезы на губах, оставленные осколками зубов, словно кислота впилась в пустой желудок, а потом наступило блаженное отупляющее ощущение тепла. Он сделал еще глоток.
– Здесь нужно наложить швы. – Анни озабоченно разглядывала его левую бровь.
Когда Фуркейд впервые заговорил о Маркоте, ей показалось, что он не в своем уме. Анни решила, что это всего лишь персонаж из прошлого, с которым Фуркейд не может расстаться и никому не показывает. Но если именно Маркот был тем покупателем, которого нашел Донни Бишон, и этот бизнесмен был связан с мафией… Возможно, Фуркейд совсем даже не псих.
– И что же сказал Маркот?
– Ничего. Но мне не понравилось его молчание.
– Но если Донни не общался с ним до убийства, то сделка между ними не может быть мотивом. А то, что Донни делает сейчас со своей долей, это его личное дело.
Ник схватил Анни за запястье и отвел ее руку в сторону от своего разбитого подбородка.
– Когда дьявол стучится в твою дверь, Туанетта, не поворачивайся к нему спиной только потому, что он опоздал на первый танец.
У Анни перехватило дыхание от его крепкой хватки, от бушевавшего в его глазах темного пламени.
– Я влезла в это дело, чтобы разобраться с убийством Памелы, – напомнила она. – Маркот – это твой демон, а не мой. Я даже не знаю, что он сделал, чтобы занять такое место в твоем сердце.
Она ведь только что сказала себе, что не хочет этого знать, и вот, пожалуйста, затаив дыхание ждет объяснений.
– Если мы партнеры… – прошептала она.
Наступила странно осязаемая напряженная тишина, прозрачная, словно вода. В воздухе повисло ожидание, и сразу стало тяжелее дышать, как будто в ванной комнате проскакивали электрические разряды. Нику хотелось бы знать, чувствует ли Анни то же, что и он. Тяжело вздохнув, он начал рассказывать:
– Я добивался справедливости. Маркот обрушил ее мне на голову, как чугунный утюг. Он показал мне систему правосудия с той стороны, где она запутанная и скользкая, как внутренности змеи.
– Ты считаешь, что это Маркот убил ту проститутку?
– Конечно, нет. Кенди Пармантэл убил Аллен Зандер. Маркот просто сделал так, что убийцу не наказали. И заодно разрушил мою карьеру.
– Почему он так поступил?
– Зандер женат на двоюродной сестре Маркота. Он сам по себе никто, пустое место, обычный белый воротничок. Этого парня бесила его работа, он разочаровался в браке и хотел выместить это на ком-нибудь. Четырнадцатилетнюю проститутку, продававшую себя за кусок хлеба, он бросил мертвой на улице, словно отбросы. А Дюваль Маркогвсе это прикрыл.
– Ты уверен в этом? – осторожно поинтересовалась Анни. – Или только предполагаешь?
– Я знаю, но не могу этого доказать. Я пытался, но каждая моя попытка оборачивалась против меня. Теперь я не подкладывал улики и не терял отчеты экспертов.
– Никому не показалось странным такое количество ошибок в одном деле?
– Всем было плевать. Что такое еще одна убитая шлюха? И потом все не выглядело таким уж нарочитым. Просто кое-какая мелочь пропала здесь, чего-то не досчитались там.
– Но ты же не один расследовал это дело? А как же твой напарник?
– У него ребенок болен лейкемией. Как ты думаешь, что его волновало больше – его сын или какая-то мертвая потаскуха? Я оказался один на один с Маркотом, и он сломал меня, будто былинку, а я не смог ничего доказать. Чем больше я поднимал шума, тем большим кретином выглядел.
Фуркейд поморщился, протянул руку и достал из кармана куртки сигареты и зажигалку.
– Дюваль Маркот сделал такое ради какого-то хмыря вроде Зандера. Как ты думаешь, на что он способен ради Вика Ди Монти?
Анни присела на край ванны и опустила глаза. Фуркейд не рассказал ей ничего особенного. Просочившиеся из Нового Орлеана слухи утверждали, что он параноик, сумасшедший, пьяница, грубиян.
– Ты веришь мне, Туанетта? – спросил Ник.
Какое-то мгновение было слышно только жужжание мухи, бившейся о лампу дневного света рядом с аптечкой. Ника уже давно не волновало, верят ли ему. Не фактам и уликам, а лично ему. Он забыл об этой потребности, а тут вдруг странная надежда затеплилась у него в груди. Чужие, пальцы прикоснулись к нему, и это стало вмешательством и соблазном. Эта ситуация совершенно сбивала его с толку.
– Впрочем, это неважно. – Он затушил окурок о край раковины.
– Нет, важно, – не согласилась с ним Анни. – Конечно же, это имеет значение. – Она провела рукой по волосам, откинула их назад, вздохнула: – Ты должен был пройти через ад. Могу себе представить, что это такое. Теперь и я на собственной шкуре испытала, каково это – оказаться не на той стороне.
– И это все по моей вине? – Фуркейд протянул руку, чтобы коснуться ее подбородка. Улыбка у него вышла горькая и печальная. – Да, хорошенькая из нас с тобой парочка, верно?
– Действительно, кто бы мог такое представить?
– Никто. Но, знаешь, это правильно. Ведь мы хотим одного и того же… Нам нужно одно и то же…
Голос Ника упал до шепота, и он вдруг осознал, что они говорят уже совсем о другом и что их тянет друг к другу. Он хотел, он жаждал Анни. И она знала об этом. Ник прочитал это в ее глазах – удивление, предвкушение.
Его пальцы скользнули в ее волосы, он нагнулся к ней и дотронулся губами до ее губ. Их губы слились, Фуркейд ощутил легкий привкус виски и какой-то давно забытый им вкус свежести. Его рука легла на затылок Анни, поцелуй стал глубже, он больше не сдерживался, его язык скользил по ее языку.
Анни застыла на краю ванны, парализованная нахлынувшими на нее чувствами и ощущениями, выпущенными на свободу поцелуем Ника. Ее обдало жаром, ей стало страшно, и она испытала потребность в нем, опасное возбуждение. Она хотела его. Ее язык шевельнулся в ответ, и Ник застонал.
В ней нарастало ощущение собственной власти, страсть захлестнула Анни, и она пришла в ужас. Фуркейд был человеком, полным секретов и демонов. Если бы он захотел чего-то большего, чем секс, значит, ему потребовалась бы ее душа.
Анни отпрянула от Ника, отвернулась и почувствовала, как его губы скользнули по ее щеке.
– Я не могу, Ник, – прошептала она, – ты меня пугаешь.
– Что тебя пугает? Ты считаешь меня сумасшедшим? Или думаешь, что я опасен?
– Я просто не знаю, что думать.
– Нет, знаешь, – пробормотал Ник. – Ты просто боишься это признать, дорогая. Я думаю, что ты боишься самой себя. – Он коснулся ее подбородка. – Посмотри на меня. Что такого ты видишь во мне, что тебя пугает? Ты понимаешь, что чувствую я, и не решаешься сама отдаться этим чувствам. Тебе кажется, если ты опустишься так глубоко, то утонешь, потеряешь себя… как я.
По телу Анни пробежала легкая дрожь. Она передернула плечами, прогоняя это ощущение, резко встала, встряхнулась, чтобы разум не покинул ее окончательно.
– Тебе следует лечь в постель… И не со мной, – заметила Анни, вытаскивая затычку из раковины. Ее пальцы дрожали, и она уронила затычку на пол. – Тебе нужен аспирин и холодный душ. Вероятно, тебе не следует слишком много пить на тот случай, если у тебя…
Ник схватил ее за руку. Анни осеклась, умолкла и с подозрением посмотрела на Фуркейда. Она позволила ему перейти черту, и вот он уже позволяет себе прикасаться к ней. Раз прикоснувшись, он сможет привлечь ее к себе в прямом и в переносном смысле. Ей с ним не справиться, она даже не знает, можно ли ему верить. Мысленно она снова оказалась на темной парковке и видела, как Ник с ожесточением избивает Маркуса Ренара.
– Я должна ехать, – сказала Анни. – После вчерашнего одному богу известно, что может меня ждать на этот раз.
– А что случилось вчера вечером? – Фуркейд медленно встал.
Анни очень не хотелось описывать события прошлой ночи. Она коротко, без всяких эмоций, рассказала обо всем Нику, как если бы писала воображаемый рапорт. Фуркейд остановился в дверях ванной комнаты с почти пустым стаканом виски в руке. Казалось, он, словно губка, впитывает каждое ее слово.
– Что говорит лаборатория по поводу внутренностей?
– Пока ничего. Результат будет готов завтра. Питр считает, что это были внутренности свиньи. Вероятно, он не ошибается. Возможно, этот ублюдок Маллен со своими недоумками пытаются меня запугать, но…
– Но что? – Голос Фуркейда звучал требовательно. – Если у тебя есть какие-то сомнения, скажи мне. Не стесняйся, выкладывай.
– Кто-то, как предполагается, Ренар, оставил изувеченный труп животного у порога Памелы в октябре.
– Ты думаешь, что это мог проделать он?
– Не знаю. Какой в этом смысл? Архитектор начал преследовать Памелу только тогда, когда она его отвергла. Женщина его отвергла, Ренар ее наказал. А меня он считает своей героиней. Зачем же ему пугать меня? Но кто бы это ни сотворил, я бы с удовольствием свернула ему шею, – пробормотала Анни. – Меня это напугало. А я ненавижу пугаться. Меня это выводит из себя.
Ник чуть было не улыбнулся. Она так старалась казаться крутой, быть настоящим полицейским. Но он заметил в ее глазах неуверенность.
– Позвони, когда доберешься домой, партнер, – приказал ей Фуркейд.
Анни взглянула на его избитое лицо и почувствовала, как в ее душе шевельнулась жалость. И еще – нежность. Только этого не хватало! Через десять дней ей придется давать против него показания.
– Я должна идти… – Она шевельнула рукой в сторону двери.
Ник кивнул:
– Понимаю.
Уходя из дома Фуркейда, Анни вдруг отчетливо поняла, что в их отношениях что-то изменилось.
Когда Анни подъехала к дому, в магазинчике еще горел свет, хотя он закрылся почти час назад. Вдалеке мягко светились приглушенным светом окна в гостиной в доме Дусе. Тетя Фаншон уже устроилась перед телевизором, чтобы посмотреть вечерние новости.
Анни выключила мотор и сидела, глядя на окна своей квартиры, мысленно возвращаясь в свое детство. Прекрасная Мари Бруссар, такая погруженная в себя, такая сложная, такая загадочная, такая… непостижимая. Ее переживания оказались настолько бездонными, что она утонула в них сама, смытая в пучину силой собственных эмоций.
Ничего плохого не было в том, что Анни не хотела повторить судьбу матери. Она тяжело вздохнула, чувствуя себя глупо из-за того, что слишком бурно на все отреагировала. Она едва знала Фуркейда. Он ее случайно поцеловал. Подумаешь, большое дело.
Но она сама хотела его, а это все меняет.
Анни заперла машину, перебросила рюкзак через плечо и направилась к дому. На пороге появился дядя Сэм.
– Эй, малышка, что это ты не спишь в такой час? – с улыбкой поинтересовался он. – У тебя роман?
– Могу спросить тебя о том же, – парировала Анни, подходя к веранде.
– Вот уж нет! – дядя рассмеялся. – Ты ошиблась, дорогая. Твоя тетушка Фаншон неусыпно меня блюдет. Сама знаешь. Ты ужинала с Андре?
– Нет.
– Почему нет? Как же ты выйдешь замуж за этого парня, если ты с ним не встречаешься?
– Дядя Сэм… – Анни совсем не хотелось начинать дискуссию на эту тему.
Сэм Дусе сошел со ступенек, его каблуки застучали по камням.
– Послушай, детка, – сказал он негромко. Узловатые пальцы коснулись щеки Анни. – Вы с Андре снова поругались?
– У тебя только один Эй-Джей на уме. Я просто устала, только и всего.
Дядя недоверчиво хмыкнул и подтолкнул Анни к лестнице.
– Давай-ка садись здесь рядом с твоим дядюшкой Сэмом и рассказывай обо всем.
Анни села на ступеньку рядом с ним, прислонилась к его плечу. Ей так хотелось обо всем рассказать Сэму, чтобы он все расставил по своим местам, как это всегда случалось в детские годы. Но жизнь взрослого человека намного сложнее, чем у десятилетней крохи. Сэм и Фаншон всегда приходили ей на помощь, но сейчас Анни не хотела вовлекать их в свои неприятности.
– Из тебя приходится все клещами вытаскивать. Ты всегда была такой, даже в детстве. Ты не хотела никого беспокоить. Сколько раз я повторял тебе, дорогая, что как раз для этого и нужна семья?
Анни закрыла глаза.
– Это все работа, дядя Сэм. Мне сейчас приходится нелегко.
– Потому что ты не дала детективу Фуркейду убить того человека, которого все считают виновным?
– Угадал.
– Что ж, мне тоже приятнее было бы, – признался Сэм, – знать, что этого мерзавца нет на свете, но это не значит, что ты поступила неправильно. Эта ослиная задница Ноблие не заслужил, чтобы ты у него работала, малышка. Ты всегда можешь начать работать на твоего дядю Сэма. Дам тебе четвертак, если пойдешь со мной на рыбалку.
Анни невесело улыбнулась в ответ на шутку, повернулась к дяде и крепко обняла его:
– Я люблю тебя.
Сэм похлопал ее по плечу и чмокнул в макушку.
– Я тоже тебя люблю, дорогая. Сегодня тебе надо выспаться. Оставь негодников мне. Я как раз перезарядил мой дробовик.
– Да, это утешает, – сухо заметила Анни.
Она поднялась в свою квартиру. На площадке ее ждал маленький сверток, завернутый в красивую бумагу с фиалками и перевязанный голубой ленточкой. Анни сразу насторожилась, осторожно подняла его, »прислушалась, слегка встряхнула и только потом внесла в дом.
Красный глаз автоответчика сердито мигал. Она нажала на кнопку и стала прослушивать сообщения, одновременно разворачивая бумагу.
– Это я, – раздался голос Эй-Джея. – Где ты пропадаешь? Я думал, может, сходим сегодня вечером в кино, но, как видно, не получится. Ты все еще на меня злишься? Позвони мне, пожалуйста.
Его смущенный голос тронул Анни.
– Говорит Линдсей Фолкнер.
Руки Анни застыли, сжимая белую подарочную коробку.
– Некоторые ваши вопросы до сих пор не выходят у меня из головы. Прошу меня простить, если я показалась вам не слишком любезной. Я этого не хотела. Пожалуйста, позвоните мне, как только сможете.
Анни взглянула на настенные часы в кухне – половина одиннадцатого. Еще не слишком поздно. Она оставила коробку на столе, перелистала телефонный справочник и набрала номер Линдсей. Трубку сняли после четвертого гудка.
– Здравствуйте, миссис Фолкнер, это…
– Говорит Линдсей Фолкнер. Я не могу поговорить с вами сейчас, но, если после сигнала вы сообщите свое имя, номер телефона и кратко изложите суть дела, я перезвоню вам, как только смогу.
Услышав автоответчик, Анни в досаде закусила губу, дождалась гудка, назвала себя и оставила номер телефона. Она так ждала этого разговора, и теперь разочарование с новой силой нахлынуло «а нее. Анни с самого начала казалось, что эта женщина что-то от нее скрывает. Но когда она читала показания миссис Фолкнер, это ощущение пропадало. Стоукс нигде не оставил пометок о неискренности Фолкнер или каких-то своих подозрениях. Во время расследования Чез имел с ней дело больше, чем Фуркейд, потому что он уже познакомился с Линдсей в то время, когда работал с Памелой Бишон и ее заявлением о преследовании со стороны Ренара. Но не могла же Анни поинтересоваться его мнением теперь!
Отказавшись от мысли дождаться откровений Линдсей Фолкнер, она снова принялась прослушивать свой автоответчик. Последовал поток брани, разбавленный гнусными предложениями. Анни тяжело вздохнула и поклялась самой себе, что больше никогда не покажется перед телекамерой.
Ее внимание снова привлекла коробочка на столе. Она осторожно сняла крышку, готовясь к неприятному сюрпризу. Но на нее никто не бросился, и запаха разложения тоже не чувствовалось. В упаковке лежал изящный шелковый шарф цвета слоновой кости с рисунком из мелких голубых цветов.
Анни нахмурилась, вынула шарф, пропустила его между пальцами – холодная, скользкая ткань. На карточке было написано: «Красивый шарф для красивой женщины. С благодарностью от Маркуса».
Среди подарков, присланных Ренаром Памеле Бишон, был и шелковый шарф. Судя по всему, он проглотил наживку, которую Анни вовсе не собиралась ему бросать.
Она отложила шарф в сторону и стала звонить Фуркейду.