Тонкая темная линия

ГЛАВА 35

– Когда ты наконец заделаешь эту стену, Маркус? – трагическим голосом произнесла Долл. – Эта дыра постоянно напоминает мне о том вечере. Так когда ты ее закрасишь?

– Завтра, мама.

Маркус снял со стены излишек еще влажной штукатурки. Ему никогда раньше не приходилось заниматься подобным делом, но никто из мастеров не соглашался делать ремонт. Куда бы он ни звонил, всегда все заканчивалось одинаково – как только на другом конце провода слышали его фамилию, трубку немедленно вешали.

Маркус сам починил изуродованную стеклянную дверь. Когда привезут новое стекло, ему придется впервые в жизни попробовать его вставить. А пока дыру прикрывали плотные шторы. Долл сама опустила все жалюзи и закрыла занавески, чтобы скрыться от возможного соглядатая или снайпера.

– Офис шерифа должен был оплатить ремонт, – заметила она. – Это по их вине в нас стреляют. Ты только посмотри, что они сделали с тобой, хотя ты виноват только в том, что вел себя как дурак, и все из-за этой женщины. Они ленивы, жадны до денег…

– Они не все такие, мама, – перебил ее Маркус. – Анни сказала, что постарается выяснить все, что случилось тем вечером.

– Анни, – в голосе Долл звучало неодобрение. – Тебе не стоит обманывать себя, Маркус. Она тебе кажется кем-то вроде ангела. Но эта мисс ничем не лучше остальных.

Отключившись от нытья матери, Маркус встал на колени, чтобы вымыть пол возле стены. Он представлял себе, как хорошо было бы уехать отсюда и начать все сначала, освободившись от бремени семьи и репутации. Ему представлялся просторный светлый дом, выстроенный по его собственному проекту, может быть, где-нибудь в Техасе или во Флориде. Ренар воображал, как возвращается домой после работы и готовит ужин для Анни. Ведь она не принадлежит к числу хозяйственных, домашних женщин. Ему будет приятно научить ее. Они будут работать бок о бок на кухне, и он покажет ей, как почистить и разделать рыбу. Его пальцы сомкнутся на ее руке, обхватившей ручку ножа, и он станет направлять ее…

– Маркус, ты меня не слушаешь?

Визгливый голос матери ворвался в изящный мир его фантазии, разрушая его И ему вдруг представилось, как он вскинется с рычанием и запустит таз со штукатуркой в лицо Долл, и брызги крови и замазки полетят во все стороны, а сама Долл рухнет на пол. Но, разумеется, Маркус этого не сделал. Это был лишь момент безумия, и он уже прошел. Архитектор вытер руки влажным полотенцем и аккуратно сложил его.

– Что такое, мама?

– Не будет ли заметна новая краска? – с отчаянием спросила она. – Мне кажется, что пятно останется здесь навсегда. И всякий раз, как я стану смотреть на стену, меня будет охватывать ужас.

Маркус встал, держа ведро в одной руке, а ящик с инструментами в другой.

– Я уверен, что краска подойдет. Только надо дать штукатурке как следует высохнуть, а потом покрасить.

Долл драматически прижала руку к груди и мрачно произнесла:

– Мне бы хотелось, чтобы ты все выкрасил сегодня вечером.

– Если я покрашу сегодня, то пятно проступит. Маркусу захотелось как можно быстрее выйти из дома, побыть в тишине, глотнуть свежего воздуха. Ему так хотелось видеть Анни. Он пытался ей звонить, но Анни дома не оказалось, и Маркус задумался, чем она могла заниматься. И хотя ему этого не хотелось, но ему оставалось только спросить ее напрямик, не провела ли она этот вечер с мужчиной.

При этой мысли Маркус испытал прилив ревности. Анни вполне может завести любовника, даже не подумав о том, как все могло замечательно сложиться между ней и Маркусом. Ренар представил, как вырывает ее из объятий другого мужчины, дает ей пощечину, наказывает за предательство и силой берет ее, утверждая свое господство. Тогда Анни поймет свою ошибку. Увидит, каковы его истинные чувства к ней. И, осознав эту истину, она разберется и в своих собственных чувствах.

Маркус смывал с рук раствор и размышлял. Он и не предполагал, что станет думать о другой женщине после гибели Памелы. Маркус все еще оплакивал ее, но острота боли смягчилась, и на ее место пришло нечто другое – голод, потребность. И теперь он все реже думал о Памеле и все чаще вспоминал Анни, своего ангела.

Маркус прошел через спальню в свое убежище, включил свет и радио. Струнный квартет Гайдна сопровождал его движения, пока он доставал портрет из потайного шкафчика, спрятанного за обивкой стены. Тайник существовал здесь более ста лет, и неизвестно, что хранили в нем прежние владельцы дома. А Маркус разложил на полках вещи, которые он не хотел бы никому показывать – драгоценные свидетельства минувшей любви. Он дотронулся до некоторых из своих сокровищ. О них никто в семье не должен был знать или касаться их.

Поставив панель на место, Маркус перешел к своему мольберту. Набросок становился все лучше. Он долго рассматривал его, размышляя, фантазируя. Для начала Маркус сконцентрировался на глазах Анни с их странным, экзотическим разрезом. Потом обратил внимание на короткий, вздернутый носик. А губы… Ее невероятно сексуальный рот с полной нижней губой. Маркус представил, как касается ее губ своими, как губы Анни ласкают его обнаженное тело, как ее руки прикасаются к нему. Его возбуждение нарастало, и Маркус вернулся к потайному шкафчику и достал оттуда женские черные кружевные трусики. Он расстегнул «молнию» на брюках и начал мастурбировать, не сводя глаз с портрета. Ренар представлял себе, каково это очутиться внутри ее лона, прижать ее тело своим, снова и снова вонзать свой член в нее, пока она не закричит в экстазе.

Потом Маркус вымылся в раковине, расположенной в углу комнаты, простирнул трусики и убрал обратно к остальным сокровищам. Он слишком устал, чтобы работать над портретом. Ренар посмотрел на часы и стал ждать. Когда все в доме затихло, а мать и Виктор, судя по всему, уснули, Маркус Ренар, не находивший покоя и мучившийся этим, вышел из дома и растворился в ночи.

Ник мерил шагами кабинет, пока Анни пересказывала ему события этого вечера, кульминацией которого стал звонок Маркота Донни Бишону. Колесо завертелось. Нити начали распутываться.

Маркот оказался замешанным в этом деле, и Ник не мог отделаться от мысли, что это связано с ним. Этот воротила бизнеса мог никогда не заинтересоваться Байу-Бро, если бы Фуркейд не привлек его внимания. Это совсем не радовало Ника.

Вместо того чтобы привлечь преступника к ответу, круг подозреваемых все увеличивался. Следствию, казалось, не будет конца.

– У меня такое ощущение, что я стою на кончике иглы и жонглирую шарами для игры в кегли, – негромко заметила Анни, принимаясь ходить, как только Ник замедлил шаг, словно было жизненно важно, чтобы кто-то из них двигался. – Если Маркот контактировал с Донни до смерти Памелы, то это только добавляет Бишону мотивов для убийства жены, – сказала она. – Он рассердился, когда Памела подала на развод. Я полагаю, что она не хотела отдавать Донни его собственность, чтобы иметь возможность противодействовать мужу в деле об опеке над Джози. Как-то Линдсей Фолкнер упомянула, что Донни собирается обвинить жену в том, что она встречается с мужчинами. Я знаю, что Донни выводили из себя якобы существовавшие отношения между Памелой и Стоуксом. Если, конечно, они были воображаемыми. Что тебе об этом известно? – спросила она Ника. – Он говорил о ней на работе? Говорил об этом с тобой?

Ник покачал головой:

– Я такого не помню, да и пропускал обычно треп мимо ушей. Тем более не слушал Стоукса. Ведь у него каждую неделю новая бабенка. Я помню, что он по-дружески держался с Памелой. А после ее убийства как-то притих. Ему хотелось играть первую скрипку в этом деле, но в то утро, когда ты нашла Памелу Бишон, Чез был занят с окружным прокурором. Расследованием занялся я, и Ноблие этому не препятствовал, хотя Стоукс буквально ходил за мной по пятам.

– Но Стоукс никогда не упоминал ничего личного о себе и Памеле?

– В сексуальном плане точно нет. Позже Чез признался, что жалеет о том, что отнесся к делу недостаточно серьезно, когда Памела обратилась за помощью.

– Да что ты говоришь, – не удержавшись, съязвила Анни. – Я просматривала его рапорты. Он едва выслушивал ее и советовал обратиться в телефонную компанию, чтобы ей на аппарат установили подслушивающее устройство. Ленивый сукин сын.

Она широким шагом подошла к Нику, ее глаза сверкали от ярости.

– А что, если Стоукс не просто лентяй, а гораздо хуже? – поинтересовалась Анни, впервые произнося вслух давно мучившую ее мысль. Она чувствовала себя так, как будто выпустила на свободу ядовитую гадину.

Фуркейд подозрительно покосился на нее.

– Что ты имеешь в виду, Туанетта?

– Мы сегодня немного поцапались со Стоуксом по поводу улик. Он клянется, что послал их в лабораторию в Шривпорте, но пригрозил мне неприятностями, если я попробую это проверить. Чез заявил, что пойдет к Ноблие и подаст официальную жалобу – якобы я копаюсь в его делах. Но зачем так беспокоиться из-за моего звонка в лабораторию, если улики на самом деле там?

– Ты думаешь, что Стоукс их не посылал? – переспросил Ник. – Зачем ему это?

– Этот насильник знает обо всем, что мы станем искать на месте преступления, – о волосах, нитках, отпечатках пальцев, сперме. Он заходит так далеко, что заставляет своих жертв потом вычистить все из-под ногтей. Кто знает о том, что надо соблюдать такую осторожность? Профессионал… или полицейский.

– Ты считаешь, что насильник Стоукс? Но это безумие! – Ник даже рассмеялся. Но Анни не видела в этом ничего забавного. – Да ладно тебе, Туанетта! Днем Стоукс полицейский, а по ночам насильник? Глупости!

– Ты полагаешь, что он не способен на насилие в отношении женщины? Ну как же! Добрый старина Чез. Но могу тебе сказать по собственному опыту, что детектив Чез Стоукс очень не любит слово «нет».

В Нике неожиданно пробудились ревность и желание защитить, хотя раньше он считал, что на такие чувства просто не способен.

– Стоукс к тебе прикасался?

– Ему ни разу не представился такой случай, – ответила Анни. – Но это не означает, что ему этого не хочется или он об этом не думал раз сто. У него взрывной характер, и завести его ничего не стоит.

Ник подумал, что в ее словах есть большая доля правды. Он только накануне видел темперамент Стоукса в действии.

– Ты сам думал, что он тебя подставил, – напомнила ему Анни.

И Ник до сих пор не был полностью уверен, что это не так. Но сейчас он уже начал сомневаться во всем.

– Даже если ты права, все же продать меня – это одно, а насиловать и убивать женщин – совсем другое, – сказал он наконец.

– Но посмотри, как все сходится на Стоуксе, – заметила Анни. – Куда ни глянь, везде Стоукс. Он возглавил особую группу, у него есть доступ ко всем уликам. И теперь у него есть два пера с места изнасилования и маска, которая была на Памеле Бишон, но Стоукс не отправил их в лабораторию для идентификации.

Ник примирительно поднял руки.

– Ладно, Туанетта, успокойся. Ты же не станешь пытаться привязать его к делу Бишон.

– Почему нет? Стоукс расследовал жалобы Памелы. По словам Линдсей Фолкнер, Донни ревновал, когда Памела проводила с детективом время. Она встречалась со Стоуксом за ленчем в понедельник, а в ту же ночь ей проломили голову.

– Вот тут ты ошибаешься, Туанетта. – Ник покачал голевой. – Ведь дело Бишон вел я. Ты полагаешь, что я бы это проглядел?

– А ты смотрел? – бросила ему вызов Анни. – На кого Стоукс натравил тебя? На Ренара.

– Меня никто не натравливал. Я вышел на Ренара, потому что так подсказала мне логика. Если будем продолжать в том же духе, то сможешь привязать к убийству меня, а я тебя – к изнасилованиям.

– Но ведь не я пытаюсь скрыть улики, – парировала Анни.

– Ты же не знаешь наверняка, что это делает Стоукс. Может быть, он просто хочет от тебя отвязаться.

– Нет, я права, а ты не хочешь меня слушать, потому что в таком случае будешь выглядеть идиотом. Я считаю, что есть все основания подозревать Стоукса.

– Он полицейский.

– Ты тоже! – выкрикнула Анни. – Это не удержало тебя, когда ты нарушил закон.

Ее слова упали словно тяжелый камень. Анни почувствовала себя виноватой. Ей не в чем было себя винить, и все-таки ей стало не по себе.

– Прости, пожалуйста, – прошептала она. – Я вела себя как стерва.

– Нет. Это правда.

Он подошел к окну и уставился в пустоту.

– Я просто подумала, что никакими версиями не надо пренебрегать, – продолжала Анни. – Под таким углом дело еще никто не рассматривал.

Ник вынужден был признать, что под этим углом он и не хотел его рассматривать. И причину этого Анни подметила верно. Убийство Памелы Бишон расследовал он. Если Фуркейд работал бок о бок с убийцей и ничего не заметил, тогда что он вообще за полицейский? Ник постарался посмотреть на все так, как если бы он вообще не был знаком ни с делом, ни со Стоуксом.

– Нет, не годится, – наконец высказался он. – Стоукс прожил здесь около пяти лет, и вдруг ни с того ни с сего начал потрошить женщин и превратился в серийного насильника? Не-а. Так не бывает, – Фуркейд повернулся и медленно подошел к Анни. – Какие еще улики были собраны по изнасилованиям?

– Ни крови, ни спермы, ни частиц кожи. Ничего из того, что оставляют насильники. – И тут Анни вспомнила: – После изнасилования Нолан я видела, как Стоукс пинцетом подбирал лобковый волос в ее ванной.

– Проверь это. А пока продиктуй мне номера дел по изнасилованиям. Я позвоню в Шривпорт и назовусь Квинлэном. Посмотрим, что они мне скажут.

Анни кивнула.

– Спасибо, – она не отводила от него глаз. – Прости меня…

– Не стоит извиняться, Туанетта. – На этот раз слова прозвучали уже как приказ. – Это напрасная трата сил. Ты сказала то, что думала. Посмотрим, куда это нас приведет, но я не хочу, чтобы ты отвлекалась. Дела об изнасилованиях тебя не касаются. Твое дело – расследование убийства Памелы Бишон. Ренар – подозреваемый номер один. Об этом нам сказала сама Памела Бишон. Если не хочешь слушать меня, послушай ее.

Тут Ник был прав, и ей оставалось только подчиниться.

– И почему я не стала официанткой? – с тяжелым вздохом произнесла Анни.

– Если бы ты не стала полицейским, ты бы не смогла лихачить за рулем, – негромко ответил Ник.

Шутка прозвучала неожиданно и очень кстати. Анни посмотрела на его покрытое синяками лицо, на глаза, столько повидавшие. Логика подсказывала ей держаться от него подальше, но соблазн почувствовать что-то другое, кроме неуверенности и недовольства собой, был слишком велик. Ник обладал властью на время изгонять эти чувства, он мог заставить Анни не ощущать ничего, кроме страсти и яростного желания. Короткая интерлюдия забвения и одержимости.

Одержимость не казалась столь привлекательной, если учитывать, куда она привела Фуркейда. Но чего же все-таки боялась Анни – одержимости, Фуркейда или самой себя?

Она буквально заставила себя подойти к доске с фотографиями с места преступления и посмотреть на то, что осталось от Памелы Бишон. Ее пронизало отвращение, отрезвляющее, словно холодный душ.

Могли такое сотворить Стоукс? И был ли у него мотив? Линдсей Фолкнер говорила, что он флиртовал с Памелой, а Донни ревновал. Но она ни словом не упомянула о том, что Памеле это внимание не нравилось. Если Памела отвергала его, потому что боялась мести Донни, то Стоукс прекрасно мог дождаться, пока женщина получит развод. Но Чез Стоукс не из терпеливых, и он никогда не отличался рассудительностью. Мог ли он переступить черту в приступе слепой ярости?

Самой Анни это казалось неубедительным. Может быть, она обратила внимание на Стоукса только потому, что он действовал ей на нервы, или потому, что знала, что он ленивый полицейский.

А способен ли на такое зверство Донни? Анни сразу представила его в кабинете при мягком свете лампы. В приступе гнева, когда ревность довела его до края, мог ли этот симпатяга буквально выпотрошить мать собственного ребенка?

Донни Бишон пил в вечер убийства, а спиртное выпускает на свободу самые низменные пороки. Но дойти до такой степени жестокости?

– Ты в деле с самого начала, – обратилась она к Нику. – Тебе когда-нибудь приходила в голову мысль, что это дело рук Донни?

Фуркейд встал с ней рядом.

– Я никогда не мог поверить, что у него хватит на это духу. Может быть, у него был мотив… Но все остальное… Нет, я никогда в это не верил. – Ник достал из пачки сигарету и крутил ее в пальцах. – Я говорил с барменом из «Буду Лаундж», обслуживавшим Донни в тот вечер. Он клянется, что Донни здорово перебрал.

– Я читала его показания. Но это было в пятницу вечером, – напомнила Анни, – во время наплыва посетителей. Мог ли бармен с уверенностью сказать, что Донни выпил все, что заказал? А если он и выпил все, то откуда нам известно, что он не пошел в туалет и не сунул два пальца в рот? Если он способен сотворить такое с женщиной, то у него хватит ума создать себе алиби.

– Вот здесь-то ты, милая, как раз и ошибаешься. У Донни совсем нет ума, – заметил Ник. – Он больше говорит, чем делает, и всегда совершает промахи. Невозможно, чтобы Донни Бишон совершил такое преступление и нигде не облажался. Отпечатки пальцев, волокна ткани, частички кожи под ее ногтями, сперма, хоть что-нибудь, но он бы оставил. А на месте этого преступления мы практически ничего не нашли. Бишон дал согласие на обыск своего городского дома, и там по нулям. Никаких кровавых пятен на одежде, никаких кровавых следов в гараже, нигде в доме не оказалось даже пятнышка крови.

– А как насчет его вероятной связи с Маркотом и связи Маркота с Ди Монти?

– Это не преступление мафии, – ответил Ник. – Когда мафия хочет кого-нибудь убрать, то они просто вывозят человека на болота и там приканчивают. К телу прикрепляют восемь фунтов железной цепи и бросают в воду. Ни один мафиози не станет держать на службе такого психопата, как тот, что убил Памелу Бишон. Такого рода убийцы непредсказуемы, из-за них рискуют все. Я говорил это с самого начала и повторю сейчас – это преступление одиночки.

Анни отвернулась от фотографий и потерла лицо руками:

– У меня мозги уже расплавились.

– Туанетта, не забывай о Ренаре только потому, что ты подозреваешь другого. Он звонит тебе, посылает подарки. Точно так же архитектор вел себя с Памелой. Оставь Донни и Маркота мне, а сама сосредоточься на Ренаре. Ты поймала его на крючок, малышка. Теперь вытаскивай.

«А что потом?» – подумала Анни, но вслух этого вопроса не задала. Она просто позволила тишине повиснуть между ними, ей было слишком жарко, и она слишком устала, чтобы продолжать. На верхнем этаже дома было душно, неожиданно жаркий день нагрел крышу. Вентиляторы под потолком только гоняли теплый воздух туда-сюда.

– Ну что, достаточно на сегодня? – поинтересовался Ник. Он поднес сигарету к губам, потом передумал закуривать и положил ее на стол рядом с пачкой. – Оставайся на ночь, – предложил он. И излучаемая им энергия сразу стала сексуальной, как будто Ник повернул выключатель. Анни почувствовала прикосновение этой ауры к коже, ощутила, как ее собственное тело завибрировало в ответ.

– Я не могу, – негромко ответила она. – В связи с последними событиями Сэм и Фаншон беспокоятся. Я должна быть дома.

– Тогда задержись ненадолго. – Ник приподнял ее подбородок. – Я хочу тебя, Туанетта, – прошептал он, наклоняя голову.

– Как бы мне хотелось, чтобы все было так просто.

– Нет, тебе этого не хочется. Потому что если бы это был только секс, ты бы почувствовала себя обманутой, грязной, использованной. А этого ты не хочешь.

– А что же это тогда, если не просто секс? – спросила Анни, удивленная его намеком на нечто большее. Фуркейд всегда казался ей мужчиной, который стремится к необременительным отношениям с противоположным полом.

С задумчивым выражением Ник провел пальцем по щеке Анни.

– Это то, что есть, – негромко ответил он, накрывая ее губы своими. – Останься, и мы рассмотрим возможные варианты.

Его язык проник в ее рот, и Анни сразу же отреагировала на эту ласку.

– Я хочу тебя, – прошептал он, лаская ее спину. – Ведь и ты хочешь меня? Не бойся этого, Туанетта. Ты можешь спуститься глубже вместе со мной.

Глубже. В черную воду, в неизведанное. Утонешь или выплывешь. Анни вспомнила, как Эй-Джей обвинил ее в том, что она отталкивает его потому, что он слишком хорошо ее знает. А Ник говорил, что она плохо знает себя и боится того, что может скрываться в глубине ее души. Фуркейд увлекает ее за собой. Или она вытащит его наверх, или он утянет ее за собой в свою темноту так глубоко, что Анни утонет.

Ник ждал и молчал. Спокойный и собранный, словно сжатый кулак.

– Хорошо, я останусь ненадолго, – сдалась Анни.

Он поднял ее на руки и понес к кровати. Они торопливо раздевали друг друга, их пальцы спешили, спотыкались на пуговицах. На них действовала жара в комнате. Кожа стала влажной от желания. Их тела касались друг друга, горячие и влажные, плоть к плоти, мужчина к женщине. Его руки исследовали ее тело – мягкую полноту груди, острый кончик соска, влажное тепло лона. Она касалась его рельефных мускулов, густых темных волос на груди, мощного члена, гладкого и твердого, как мраморная колонна.

Они упали на простыни, ее темные волосы разметались по подушке. Она выгнулась, подставляя тело его поцелуям, а он ловил губами капельки пота в ложбинке между ее грудями, его губы двигались вниз к животу, ласкали округлое бедро, чувствительную кожу под коленями. Анни открылась навстречу его рукам. Ник довел ее до крайнего возбуждения, заставив жаждать воссоединения с ним.

Он вытащил пакетик из ночного столика, прислонился к спинке кровати и отдался сладострастной пытке, когда тонкие пальчики надевали презерватив. Она подняла на него глаза, ее губы опухли и стали вишнево-красными от его поцелуев. Анни выглядела одновременно распутной и невинной. Никогда еще Ник так не желал женщину, эту женщину, положившую конец его карьере. Ему не следовало вмешиваться в ее судьбу, но она сама ворвалась в его владения, и его потребность прикоснуться к ней, держать в своих объятиях перевесила соображения чести.

Ник протянул к ней руки.

– Иди сюда, дорогая, – прошептал он, подталкивая Анни к себе. – Возьми то, чего ты так хочешь.

Держа ее за талию, он потянул ее на себя. Анни опустилась сверху, вобрав его плоть глубоко в себя, пальцы вцепились ему в плечи. Они двигались в едином ритме. Ник крепко держал ее, словно она в любой миг могла исчезнуть.

Анни откинулась назад, опираясь на его руки, и наслаждалась, пока Ник завладел ее соском.

– Открой глаза, дорогая, – приказал Ник. – Открой глаза и смотри на меня.

Ее глаза не отрывались от его, когда они оба достигли пика. Это было мощное, захватывающее ощущение, а не просто секс.

«Через неделю в зале суда я буду давать показания против него».

Эта мысль улиткой ползла в ее голове, пока Анни лежала рядом с Ником. Ей хотелось узнать, не намерен ли его адвокат заключить сделку с прокурором, но не стала. Она попыталась представить, как навещает его в тюрьме. Ей сразу стало тошно.

Анни предполагала, что ни один суд присяжных в Южной Луизиане не осудит его, учитывая то количество ложных показаний, которые готовы дать под присягой ее коллеги в защиту детектива Фуркейда. К тому же почти все жители округа Парту полагали, что Ренар заслужил куда худшую участь, чем просто избиение. И теперь Анни надеялась, что система правосудия, которой она присягала служить, даст сбой и оправдает ее надежды. И как-то все само собой утрясется.

Серые оттенки, так говорил ей Ноблие. Словно слои сажи и грязи. Анни физически ощущала, как они окутывают ее.

– Я должна ехать, – она чувствовала странную смесь нежелания и нетерпения.

Ник промолчал. Он не ожидал, что Анни останется на всю ночь. С чего бы ей это делать? Их отношения не могли сложиться просто, а у нее в запасе есть симпатичный ручной адвокат, готовый предоставить ей спокойную, нормальную жизнь. Ник убеждал себя, что он из тех людей, кому на роду написано одиночество. Он уже к этому привык. И ничто не должно отвлекать его от работы.

Но работы он скоро лишится, как только его осудят за избиение Маркуса Ренара. До слушания дела осталась всего неделя. И главный свидетель обвинения стоит спиной к нему и собирает спутанные темные волосы в «конский хвост». Его обвинитель, его партнер, его любовница. Было бы куда лучше ее ненавидеть. Но Ник этого не мог.

Он выбрался из кровати и взял свои джинсы.

– Я провожу тебя до дома. На тот случай, если парень в «Кадиллаке» снова выйдет на охоту.

Ник ехал за Анни до самого дома. Иногда ей казалось, что Фуркейд потерял ее, но он тут же давал о себе знать, мигнув фарами. Ник ехал за ней не для того, чтобы помешать преступнику напасть. Он намеренно выпустил ее вперед, как выпускают кролика, чтобы заманить хищника. Если ее враг нападет, Фуркейд в ту же минуту окажется рядом, чтобы схватить мерзавца.

Да, не все любовники так развлекаются. Но Фуркейд не был типичным ни с какой точки зрения. Да и любовниками они по сути не были. Большинству любовников не приходится встречаться в зале суда, стоя по разные стороны барьера.

Анни припарковалась возле магазина. Спустя несколько мгновений мимо проехал Фуркейд и посигналил ей фарами. Он не остановился.

Молодая женщина посидела немного в джипе, словно ожидая чего-то, потом перебралась на пассажирское сиденье, собрала вещи, повесила рюкзак на плечо, подхватила папки, отданные ей Фуркейдом.

Неловко двигаясь из-за обилия вещей, с оттягивающим плечо рюкзаком, она выбралась из машины и бедром захлопнула дверцу. Папки посыпались у нее из рук, ремень рюкзака соскользнул с плеча.

– Черт! – выругалась Анни, опускаясь на колени. Звук ружейного выстрела прозвучал на долю секунды раньше, чем в джип ударила пуля.