Тот, кто снится

1

Она приближалась к нему медленно, шаг за шагом. Она протягивала руку вперед; но все равно не могла до него дотянуться. А он улыбался ей издалека, призывно махал рукой, но от этого ближе не становился. у него были светло-голубые глаза и веснушки. Когда он смотрел на нее и улыбался, как теперь, ей казалось, что еще секунда — и он рядом, но секунды шли, а он был по-прежнему далек.

Ноги были, как ватные, она шла, не отрывая взгляда от незнакомца, и думала «Как странно, мне ведь совсем не нравятся такие… Но он… Он — совсем другое дело». Она чувствовала к нему, такую любовь, что слезы наворачивались на глаза. Она твердо знала, что перед ней стоит тот, ради кого только и стоит жить.

«А знает ли он? — спрашивала она себя. — Узнал ли меня?»

— Тебе пора, — сказал незнакомец, у него был приглушенный, бархатный голос. — Лиза, тебе пора, а то опоздаешь!

Лиза открыла глаза и, часто моргая, целую минуту смотрела на папу, все еще ничего не понимая.

— Яичница уже остыла, а мама отчаялась тебя будить, — сказал папа. — Скорее вставай, а то Антон съест заодно и твою порцию.

Антон, младший брат Лизы, был вредным и прожорливым, И папа знал, о чем говорил.

— Эх, папа, — со вздохом сказала Лиза, садясь на кровати. — Если бы ты только знал, какой мне сон снился… — Лиза потянулась и зевнула. — То ты бы ни за что не стал меня будить!

— А что тебе снилось? Наверное, прекрасный незнакомец?

Сон как рукой сняло, Лиза удивленно посмотрела на папу и спросила:

— А ты откуда узнал?

— Нетрудно догадаться, — рассмеялся папа. — А что еще может сниться в твоем возрасте? Уж конечно, не банковские вклады и не мировая революция. Жду тебя на кухне.

Лиза встала, босиком прошлась по ковру, слегка приплясывая, подошла к зеркалу и стала кривляться перед ним. У нее было хорошее настроение, приподнятое и чуть-чуть тревожное, как будто сегодня случится что-то очень-очень важное. Она тряхнула волосами, отчего стала похожа на маленькую рыжеволосую ведьму и скорчила рожу. Сегодня она себе очень нравилась, потому что только тот человек, который считает себя красивым, может позволить себе так обезьянничать.

— Вылезай из ванной, — кричала она Антону, стуча в дверь. — Вылезай, я опаздываю.

— Ты бы лучше не кричала, а позавтракала, строго сказала мама. — Все уже остыло!

Лизе не хотелось есть, потому что аппетит еще не проснулся, но она, пританцовывая, прошла к кухонному столу и схватила зефир в шоколаде.

— Хоть бы чаю выпила, — посетовала мама, но Лиза даже не взглянула на нее. — И перестань дергаться!

А Лиза не могла перестать. Ей казалось, что внутри у нее звучит ритмичная музыка и она только двигается ей в такт.

Наконец Антон вышел из ванной и показал Лизе язык.

— Все равно опоздаешь, — сказал он. — Потому что ты — лоботряска!

— Лиза легонько стукнула его по мокрому затылку и поскорее закрыла за собой дверь ванной.

— Мама, она меня ударила, — заныл Антон. Однако душевная боль не помешала ему схватить бутерброд с паштетом, положить сверху кусок сыра и приняться за яичницу — сначала за свою, а потом и за Лизину.

— С ней что-то странно е сегодня, — сказала мама. — Не знаешь, что случилось?

— Знаю. — Папа хитро заулыбался в усы. — Ей приснился какой-то сон, вот она и пляшет.

— Сон? — удивил ась мама. Она разливала чай по чашкам, но рука у нее дрогнула, и она чуть не облила Антона, который вовремя успел уклониться. — Какой еще сон?

— Наверное, про любовь, — сказал папа и прислушался. — Точно — про любовь.

— Из ванной раздавалось Лизино пение.

— Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить… — во всю глотку орала она.

— Какая старая песня, — мечтательно сказал папа.

— Какой ужасный голос, — недовольно поморщилась мама.

— Сердце, как хорошо, что ты такое, спасибо, сердце, что ты умеешь так любить… — Лизин крик перекрывал даже плеск воды. Она стояла под душем и чувствовала себя оперной певицей. Пела она и тогда, когда сушила волосы феном, укладывая непослушные локоны в гладкое каре, и тогда, когда подкрашивала ресницы, и тогда, когда замазывала веснушки тональным кремом.

— Ты похожа на клоуна, — сказал ей Антон, когда она снова появилась на кухне. — Такая же размалеванная.

— Быть клоуном — не так уже плохо. — Лиза была в благостном настроении, поэтому ни с кем не хотела ссориться, даже с Антоном. — Клоуны несут людям радость.

Лиза надела черные расклешенные брюки, красную шелковую блузку и приталенный пиджак. Ей хотелось, чтобы ее внешний вид соответствовал настроению, хотелось быть нарядной и заметной.

Лиза вышла на улицу и зажмурилась от яркого зимнего солнца. Снежинки кружились в лучах света, как большие белые мухи. Лизе было так весело следить за их полетом, что тоже захотелось раскинуть руки и закружиться вместе с ними, но она не стала этого делать.

«Я ведь уже не маленькая, — с досадой и гордостью подумала она. — Это только маленьким все можно, а меня примут за сумасшедшую».

Она пришла в школу почти вовремя. Туся сидела на банкетке в раздевалке и, вытянув ноги, любовалась своими новыми туфлями.

— Привет! — Лиза поцеловала подругу. — Меня ждешь?

— Ой, какая ты холодная! — Туся поежилась. — Ну, жду. Как тебе мои туфли? Вчера купила.

— Красивые, — сказала Лиза. Туфли были лаковые, черные, на широком каблуке. — Похожи на маленькие галоши. Наверное, очень удобные?

— Как же! — Туся посмотрела на подругу с упреком и болью. — Хожу, как Русалочка. Каждый шаг причиняет невыносимое страдание.

— Туся, зачем же тогда…

Туся не дала ей договорить.

— Это ничего. Не первый раз. Так недельку помучаюсь, потом привыкну. Зато они ужасно модные и стильные, да?

Лиза кивнула, хотя туфли не казались ей больше красивыми.

— А ты что такая нарядная? — спросила Туся. — Идешь сегодня куда-нибудь?

— Нет, не иду, — загадочно улыбнулась Лиза. — Мне просто сегодня сон приснился…

— Подумаешь, — перебила ее Туся. — Мне вот, например, сны каждый день снятся. И по нескольку штук. И все цветные.

— Эго был особенный сон, — настаивала Лиза. — все было, как наяву.

Иона рассказала подруге про свою встречу с незнакомцем.

— Ух ты, — оживилась Туся. — Он был высокий? Брюнет?

Лиза покачала головой.

— Я так и не смогла к нему приблизиться, но кажется, он был небольшого роста и волосы светлые, на прямой пробор, вроде как каре…

— Не мой тип. — Туся потеряла всякий интерес. — Мне такие не нравятся.

— А как ты думаешь, — Лиза пропустила ее замечание мимо ушей, — почему нам снятся незнакомые люди?

— Не знаю. — Туся пожала плечами. — Может быть, ты когда-нибудь видела такого парня, и твое подсознание его запомнило, а потом выдало во сне. — Нет, я его никогда не видела, — сказала Лиза. — А интересно, если ты видишь сон о чужом человеке, значит, он существует?

— Может, и существует. — Туся не отрывала взгляда от новых туфель. — Говорят, нельзя придумать ничего такого, чего бы не было на самом деле.

— А он, ну, этот человек… Может, он тоже видит сон о тебе?

— Может, и видит. — Туся то соединяла, то разъединяла мыски туфель. — Только вряд ли. И вообще не понимаю, почему этот сон так тебя потряс? Ты бы лучше по сторонам смотрела — вон, новенький в класс пришел, его тут же Малышева захомутала. А мы с тобой так и состаримся в одиночестве.

Лиза очень любила Тусю, но иногда ей казалось, что та совсем ее не понимает.

— Ладно, пошли на урок, — сказала она, поднимаясь. — Опять нас ругать будут. Надоело.

— Легко сказать пошли! — Туся сделала несколько шагов, и Лиза заметила, что она действительно прихрамывает. — Ну и пусть ругают, все равно быстрее не могу.

Лиза вздохнула, подставила Тусе локоть, и та благодарно оперлась на подругу. Со стороны они выглядели, как ветераны войны 1812 года, идущие с поля, боя, но на урок они успели вовремя. Вернее, раньше учителя

Дверь порывисто открылась, и на пороге появилась, Людмила Сергеевна Кошкина, завуч школы. Она оглядела класс и поздоровалась кивком головы.

— Садитесь, — сквозь зубы произнесла она.

— Сейчас, наверное, какую-нибудь гадость скажет, — шепнула Туся. — Сердцем чую. Что-нибудь про плохую посещаемость или про родительское собрание.

— У меня для вас радостная новость, — сказала Кошка. — У нас в школе будут проходить практику будущие учителя, которые уже осенью начнут свою преподавательскую деятельность. — Она взглянула на часы. — Что-то они запаздывают… Они будут преподавать литературу, в том числе и в вашем классе. В связи с этим прошу быть предельно вежливыми. Надеюсь, что вы не сорвете практику своими дисциплинарными нарушениями…

— И откуда только она слова такие уродские берет, — шепнула Лиза. — Ни в одном словаре таких не найдешь…

Туся тихонько хихикнула, но Кошка остановила на ней свой немигающий взгляд, и Туся утихла.

В дверь постучали, Кошка сказала: «Войдите!» — и на пороге появились будущие учителя — две девушки и молодой человек.

— Познакомьтесь, эти практиканты будут вести у вас уроки литературы и русского языка, — сказала Кошка. — Пожалуйста, знакомьтесь, а я пойду.

Практиканты стояли около доски перед всем классом, но совсем не смущались. Разве только одна из них, которая казалась и моложе, и стеснительнее других.

— Меня зовут Маргарита Николаевна, — сказала она, приглаживая волосы на виске. У нее была короткая стрижка и светло-русые волосы. — Здравствуйте. — Она кивнула, и весь класс невольно закивал ей в ответ.

У нее были чересчур полные губы, но это ее совсем не портило, даже наоборот — казалось, что человек с такими губами не может быть злым. Она была в джинсах и яркой, расшитой узорами кофте.

— Очень демократично, — сказала Туся, обращаясь к Лизе. — Как ты думаешь, сколько ей лет?

Лиза ничего не ответила, но Туся и не ждала ответа. Она уже думала о чем-то другом; потому что не могла долго задаваться одним вопросом.

— А я — Лилия Анатольевна, — сказала другая девушка. Она была высокого роста и в строгом, деловом костюме. — Надеюсь, что мы сработаемся.

— А вот эта мне нравится куда меньше, — оживленно зашептала Туся. — Сразу видно, что вредная. И физиономия у нее протокольная.

Конечно, Туся была слишком строга к новой учительнице, у той была очень даже привлекательная внешность: смуглая кожа, карие миндалевидные глаза; волнистые волосы до плеч.

— У нее плечи широченные, как у гребца, — продолжала ехидничать Туся. — И на голове наверняка химия.

Но Лиза почему-то ничего не отвечала. Может, не хотела обсуждать учительниц, а может, думала о чем — то своем. А учительницы тем временем прошли и сели за последнюю парту.

— Меня зовут Михаил Юрьевич, — сказал молодой учитель, откидывая назад светлые волосы. Он был небольшого роста и одет в черные джинсы, водолазку и коричневый пиджак. — Буду очень рад познакомиться с вами и узнать вас поближе.

Боря Шустов поднял руку и тут же вскочил:

— Вы тоже будете вести литературу?

— Да, — кивнул учитель. — Если вы, конечно, не возражаете.

В классе засмеялись, но Боря все стоял и смотрел прямо на учителя.

— О, это большая честь — изучать литературу у самого Михаила Юрьевича! — патетически воскликнул Боря. — А фамилия ваша, простите, как?

Весь класс выжидающе смотрел на нового учителя: что он скажет? Как ответит?

Михаил Юрьевич вздохнул с притворной печалью и развел руками.

— Сто двадцать восьмой, — сказал он.

— Что «сто двадцать восьмой»? — не понял Боря.

— А то, что вы, молодой человек, на редкость не оригинальны. У вас было сто двадцать семь предшественников, которые напомнили мне о моем гениальном тезке.

Боря был похож на рыбу, выброшенную на берег, он захватывал воздух ртом и беспомощно оглядывался по сторонам. Так он выглядел каждый раз, когда его шутка не удавалась.

— Друзья мои, — Михаил Юрьевич присел на первую парту и расстегнул пиджак, — на будущее учтите, что если девушку зовут Гуля, не нужно ей говорить: «Гюльчатай, открой личико!», потому что до этого ей так говорили не один раз. Так же и со многими другими именами: если шутка лежит на поверхности, то не стоит ее подбирать, потому что это будет не ново.

— Так ничто не ново под луной, — выкрикнул с места Боря. Он не терял надежды переспорить учителя.

— Это верно, — Михаил Юрьевич поднял вверх указательный палец, — но есть такое понятие, как штамп. Человек с заштампованным сознанием не способен придумать ничего нового. Поэтому надо стараться избегать штампов даже в обыденной жизни.

— Это очень сложно, — с места сказал Максим Елкин. — «Здравствуйте», «До свидания» — ведь эти слова тоже штампы…

— Не совсем, — сказал учитель. — Это формы вежливости. А штампом я называю нашу реакцию на какое-либо понятие… Для наглядности давайте проведем эксперимент.

— Давайте, — кивнул Елкин, как будто от его слов зависело — быть эксперименту или не быть.

— Сейчас я задам вам три вопроса, а вы напишете на листочке свои ответы. Только писать нужно быстро, не задумываясь. Начали?

Все схватились за ручки и напряженно уставились на Михаила Юрьевича.

— Великий писатель.

Были видны только макушки — все строчили ответ. Учитель не дал даже поднять глаз, а задал следующий вопрос.

— Часть лица.

И снова только шелест бумаги и скрип ручек. — И последнее — фрукт.

Задание было выполнено, и все смотрели на Михаила Юрьевича, ожидая от него чего-то. Он подо шел к доске и взял в руки мел.

— А теперь я напишу ваши ответы.

И на доске появилось три слова: «Пушкин, нос, яблоко».

— Откуда вы узнали? — удивленно проговорил Боря. — Я так написал.

— И я, и я тоже, — послышались нестройные голоса.

— Видите, как трудно быть оригинальным? Особенно когда нет времени на размышление. Хорошо, а кто написал иначе? — спросил учитель.

Оказалось, что двоечник Ежов как часть лица написал зуб, потому что зуб ему недавно выбили, а Елкин вместо «яблока» написал «помидор».

— При чем здесь помидоры? А они мне больше. любых фруктов нравятся, — объяснил он странность своего выбора.

Все засмеялись, а учитель спросил:

— Ну, а у кого не совпал ни один ответ?

— У меня. — Лиза робко подняла руку. — Все совсем по-другому.

Она протянула ему свой листок, на котором было написано: «Лермонтов, глаз, авокадо».

— Как тебя зовут? — спросил Михаил Юрьевич.

— Лиза, — ответила она и покраснела. — Лиза Кукушкина.

— Лиза, ты молодец, — сказал учитель и прочитал вслух ее ответы. — Только скажи на милость, почему — авокадо?

— Не знаю. — Лиза улыбнулась и пожала плечами. — Может быть, потому, что я его никогда не пробовала, или потому, что слово красивое…

Неожиданно зазвенел звонок, но никто не торопился вскакивать и убегать.

— Увидимся завтра, — сказал Михаил Юрьевич, улыбаясь. Вблизи было заметно, что у него мелкие веснушки, рассыпанные почти по всему лицу. — Ну как? — спросил он, подходя к своим однокурсницам.

— Здорово, — сказала Маргарита Николаевна, которая для него была, конечно же, Ритой. — Если на твоих уроках дети смеются — это самое главное.

— Поздравляю, — кокетливо проговорила Лилия Анатольевна, она же Лиля. — Сегодня ты принял боевое крещение.

— Что это с тобой? — подозрительно спросила Туся, когда они с Лизой вышли из класса. — По-моему, ты переутомилась, отвечая на эти дурацкие вопросы. Я, между прочим, хотела написать «Некрасов», но мне его стихи не нравятся. А Пушкин — он и в Африке Пушкин.

Туся на секунду замолчала, осознавая глубину этого афоризма, но потом продолжила:

— И еще я хотела написать «губы», но потом подумала, что это слишком эротично, еще смеяться будут. А фрукт Я хотела написать «апельсин», но как-то само собой написалось «яблоко».

Лиза не слушала подругу. Она стояла, бледная и растерянная, и смотрела перед собой так, как будто увидела привидение.

— Эй, да что с тобой? — снова спросила Туся. Вообще-то она могла говорить и без поддержки собеседника, но что-то уж слишком долго Лиза молчала.

— Туся, — наконец проговорила она. — Это он. Понимаешь, он.

Конечно, Туся ничего не понимала. А тут еще Лиза начала улыбаться той нехорошей улыбкой, которую Туся уже видела в больнице для умалишенных.

— Кто он? — спросила она. — О чем ты?

— Это он, — как заколдованная, повторяла Лиза. — Тот, кто мне снился.

— Ты хочешь сказать, что Михаил Юрьевич и твой ночной кошмар — одно и то же?

Лиза кивнула. Идиотская и счастливая улыбка не сходила с ее лица.

— Разве это не чудо? — спросила она, от волнения сжимая руки. — Он приснился мне этой ночью, и вот — я его вижу наяву!

— А ты уверена, что видела именно его? — осторожно спросила Туся. — Может, тебе показалось? Ну, знаешь, так бывает: снится что-то расплывчатое, а потом подгоняешь действительность под этот сон…

— Может, так и бывает, но только не у меня, твердо сказала Лиза. — Этой ночью я видела именно его. И никто не разубедит меня, даже ты.

— А я и не собираюсь тебя разубеждать, — сказала Туся, пожимая плечами. — Просто не хочу, чтобы у тебя было одним разочарованием больше. К тому же Михаил Юрьевич — наш учитель, ты об этом не забыла?

— Нет, — покачала головой Лиза. — Не забыла. Но меня это не волнует.

— Надеюсь, ты не собираешься в него влюбиться?

— А что? — спросила Лиза.

— Это было бы глупо, — сказала Туся.

— А с каких это пор ты стала такой правильной?

— С тех пор, как рассталась с Германом… — На лицо Туси набежала тень. — Хотя, впрочем, поступай как знаешь…

Они больше не говорили ни о новом учителе, ни о Германе. Туся понимала, что бессмысленно уговаривать не влюбляться того, кто уже влюблен. Это все равно что просить заболевшего человека: «Не болей, ну, пожалуйста, перестань…»