Ученики редко радовали Людмилу Сергеевну.
В основном они ее мучили или раздражали, но она и не думала уходить из школы. «Такова нелегкая доля учителя» — вздыхая, говорила она на педсовете ивозводила глаза к давно не крашенному потолку. Ей нравилось играть роль мученицы, но еще больше ей нравилась та власть, которую она имела над этими «неуправляемыми созданиями с уголовными наклонностями». Но то, что Людмила Сергеевна обнаружила как-то вечером, проверяя тетради, превзошло ее самые мрачные ожидания. Она поставила тройку за домашнее задание в тетрадь Кукушкиной и принялась в задумчивости переворачивать страницы, когда наткнулась на записи, которые показались ей занятными. Она углубилась в чтение и с каждой строчкой ужасалась все больше и больше.
Лиза Кукушкина писала своему новому учителю Михаилу Юрьевичу. При этом тон письма был фамильярным, как если бы их связывали длительные отношения. К тому же Лиза упоминала о какой-то встрече на катке, о свидании около памятника и о том, как Михаил Юрьевич был у нее в гостях.
Этого оказалось достаточно, чтобы Людмила Сергеевна пришла к страшному, но очевидному выводу — ее несовершеннолетняя ученица и новый учитель вступили в неподобающие отношения.
«Как я могла не уследить. — Людмила Сергеевна сняла очки и стала покусывать дужку, как делала всегда в минуты задумчивости. — Значит; их роман развивался у меня под носом, а я ничего не замечала».
Но раздумывала она недолго, потому что была человеком действия, особенно в таких критических случаях, как этот.
На следующий день она вызвала в свой кабинет Михаила Юрьевича и, сверля его глазами, сказала:
— Мне надо с вами поговорить; Но может, вы хотите сами мне все рассказать?
Она считала себя очень справедливым человеком и не могла не дать ему последней возможности раскаяться. Но Михаил Юрьевич, смотрел на нее как-то особенно безмятежно и непонимающе, и это еще больше разозлило ее.
— О чем, Людмила, Сергеевна? — спросил он и улыбнулся. — О чем рассказать?
— Ну, например, о том, как вы нарушаете педагогическую этику, — багровея, сказала она. — О своем романе с ученицей…
— Ах, это! — Он махнул рукой и облегченно вздохнул. — Вы все неправильно поняли. С Аней Малышевой я задержался после урока для того, чтобы обсудить тему ее доклада. Ну, мы разговорились и просидели почти до закрытия школы, но я вас уверяю…
Она не дала ему договорить.
— Да как вы смеете надо мной издеваться? — прошипела она, выгибая шею, как кобра, готовая к прыжку. — При чем тут Малышева? Я говорю о вашем романе с Кукушкиной!
— С Лизой? — удивился Михаил, — О моем, романе с Лизой?
— Не надо по сто раз переспрашивать! — возмутилась Кошка. — Так вы только тянете время…
— Я переспрашиваю, потому что удивлен. — Голос Михаила звучал так искренне, что было трудно ему не поверить. Но Людмилу Сергеевну никогда не пугали трудности. — Я встречался с Лизой только однажды, да и то — по делу.
— Знаю я эти ваши дела, — отрезала Кошка. — А на катке? А у нее дома?
Михаил озадаченно смотрел на нее, соображая, как можно одним словом ответить на такое количество дурацких вопросов.
— Да, я случайно встретил их с Тусей на катке, потом Лиза упала, и мы с Маргаритой Николаевной проводили ее домой… Но я не понимаю, откуда…
— Откуда мне все стало известно? — Кошка испытывала радость следователя, поймавшего преступника с поличным. — Вот, полюбуйтесь, что пишет ваша ученица! Прямо в тетради по физике, вы только подумайте!
И она протянула Михаилу Лизину тетрадь, открытую на нужной странице. Он пробежал глазами несколько первых строчек и сказал:
— Я не получал этого письма.
— Да, — подтвердила Кошка. — К счастью, его получила я.
— Но ведь оно адресовано мне. И если вы это поняли, то должны были мне и передать.
— Вот еще, — возмутилась Людмила Сергеевна. — Что же вы мне прикажете — быть почтовым голубем вашей любви?
Но Михаил Юрьевич не слушал ее. Он читал Лизино письмо, каждая строчка которого дышала такой любовью и преданностью, что У него сжалось горло и защипало в глазах. Ему стало нестерпимо больно от мысли, что кто-то чужой, злой и равнодушный, прочитал это письмо раньше, чем он.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он, сжимая в руках тетрадь.
— Вы должны отдавать себе отчет, что такое поведение — аморально. Поэтому, во-первых, я вызову Лизиных родителей и поставлю их в известность, во-вторых, я сделаю внушение ей самой, а в-третьих, я бы попросила вас впредь…
— Вы не должны этого делать, — как можно спокойнее сказал Михаил, хотя внутри у него все дрожало от возмущения. — Это недоразумение. Первая детская влюбленность, над которой нельзя смеяться. Лучше оставьте все как есть. Поверьте, так будет лучше…
— Лучше для кого? — Кошка сузила глаза. — Для вас?
— Для всех, — твердо сказал Михаил.
— Отдайте мне тетрадь, — сказала Кошка, требовательно протягивая руку. — Мне нужен фактический материал для серьезного разговора с родителями.
— Не отдам, — без малейшего колебания ответил Михаил, убирая тетрадь во внутренний карман пиджака. — Раз письмо написано для меня, оно и должно оставаться со мной, не так ли?
Людмила Сергеевна чуть не задохнулась от злости, потому что мало кто осмеливался разговаривать с ней в таком тоне. А пока она приходила в себя, Михаил вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице, чтобы встретить Лизу и предупредить о нависшей над ней угрозе.
А в это время Лиза поднималась наверх по другой лестнице и разговаривала с Тусей. Вдруг кто-то схватил ее за локоть так, что она чуть не потеряла равновесие и не упала.
— Боря, — заныла она, — ну сколько раз я тебя просила — не подкрадывайся со спины!
— Кукушкина, — Боря про пустил мимо ушей ее слова, так он поступал со всеми просьбами, — тебя Кошка вызывает. Срочно поднимайся в ее кабинет. — А зачем это? — насторожилась Туся.
— Она мне не докладывает, — и он потрепал Лизу по голове, портя ее прическу. — Не дрейфь, Кукушкина, может, на этот раз обойдется.
— Что обойдется? — спросила Лиза, но Шустов, отмахиваясь, побежал дальше. — Зачем я ей понадобилась? — пожала плечами Лиза. — Этого еще не хватало.
Они уже поднялись выше на следующий этаж, когда Туся спросила:
— Кстати, ты написала письмо? Ну, помнишь, ты хотела?
Лиза остановилась, как вкопанная, и остановила немигающий взгляд на Тусином лице.
— Пожалуйста, не смотри на меня так, — попросила Туся, помахав рукой у нее перед глазами. Когда на меня так смотрят, я чувствую себя последним кроликом.
— Ой, дура! — Лиза схватилась за голову и села прямо на ступеньки. — Это надо же быть такой идиоткой!
— Ну, ты полегче, полегче, — несколько обиженно проговорила Туся. — Что я такого сделала?
Лиза подняла на нее полные слез глаза и сказала:
— Не ты. Только я. Я во всем виновата: Письмо было написано в тетради по физике, понимаешь?
— Ты что, сдала тетрадь на проверку вместе с письмом? — расширяя и без того большие глаза, спросила Туся.
Лиза только обреченно кивнула.
— Да-а, хуже не придумаешь, — сказала Туся, садясь с ней рядом.
— Теперь Кошка меня убьет. Точно убьет, а потом еще выгонит из школы. Но перед этим опозорит на весь район.
— Да? Опозорит? — ехидно переспросила Туся. — Да если она только начнет читать тебе лекцию о морали, ты ей напомни, что она увела отца у Марины. — Туся, — с упреком сказала Лиза. — Разве так можно? Об этом не говорят…
— Не говорят, — вздохнула Туся, — а очень жаль. Терпеть не могу, когда такие вяленые воблы учат других жизни. Знаешь, как это называется? Двойная мораль. Это когда самой себе разрешается все, а другим — ничего!
Лиза понимала справедливость Тусиных слов, но ей сейчас было просто страшно, И никто не мог разделить с ней этот страх.
— Сколько раз нужно вам говорить, что нельзя сидеть на бетонных ступенях! — услышали они за спиной голос Кошки. — Немедленно поднимайтесь!
Девочки переглянулись и одновременно встали, оправляя юбки.
— Интересно, давно она стоит у нас за спиной? — шепнула Туся.
— Твои взгляды, Крылова, мне в общих чертах ясны, — сказала Кошка, как будто отвечая на Тусин вопрос. — Теперь можешь быть свободна, а ты, Лиза, пройди в мой кабинет.
— Я пропала, — шепнула Лиза одними губами, но Туся поняла.
— Держись, — сказала она. — Если ты не вернешься, я съем твой завтрак.
Когда за Лизой захлопнулась дверь Кошкиного кабинета, к Тусе подбежал запыхавшийся Михаил Юрьевич.
— Она там? — спросил он, кивая на дверь.
— Там. — Туся посмотрела на него с одобрением и интересом. — Правда, она сумасшедшая?
— Нет, не надо так говорить, — сказал Михаил, с тревогой глядя на дверь. — Она очень хорошая, а таким всегда трудно.
— Да я про Кошку! — усмехнулась Туся, догадавшись, что Михаил говорит о Лизе. — Какая-то ненормальная. До всего ей есть дело.