Тридцать ночей

Глава 40

Единственная надежда

Я резко проснулась, испытывая чувство тревоги. Утренний яркий свет струился меж прядей моих волос, запутываясь в моих ресницах. Я моргнула раз, потом ещё раз. Я обнимала подушку Айдена, стиснув её руками и ногами. Моментально я вспомнила события прошлой ночи, и моё тело согнулось пополам. Мои пальцы прижали подушку к груди, но все мои чувства пытались заблокировать слова Айдена, которые эхом отражались в моих ушах. Мексиканская граница... отпущу тебя... Водород, 1,008. Гелий, 4.003. Литий, 6.94. Его слова затихли, сменившись на первые чириканья неперелётных лазурных птичек. А затем я увидела его.

— Ох! — выдохнула я, подушка шлёпнулась на кровать.

Айден сидел в кресле, в углу комнаты, одна нога расположилась поверх другой, щиколоткой на колене, всё в тех же тёмных джинсах и синей рубашке, что и вчера вечером. В его правой руке, между большим и указательным пальцами была зажата перьевая ручка, та самая, которая сыграла немаловажную роль в нашу первую ночь. Он нежно перекатывал ручку между пальцами, перо Амхерста трепеталось от его прикосновения. Несколько книг, купленных в "Пауэлсе", лежало у его ног, поверх стопы лежал сборник стихов Байрона. Он не смотрел на них. Его глаза были на мне — полные энергии, но бушующие, как будто образы кружили в их глубинах уже много часов подряд. Я попыталась завести разговор, начав даже с простого "привет", но не смогла вымолвить ни звука, из-за сердца, грохочущего о мои рёбра.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — его голос был нежным, тихим.

— Почему не хочешь? — прошептала я.

Он положил перьевую ручку на сборник стихов Байрона и встал. Намерение вспыхнуло в его глазах. Он проложил пять шагов между нами, пока я пыталась утихомирить свой пульс, гулко бьющийся в моих ушах. Я ожидала, что он сядет в изножье кровати, но он преклонил колени на полу, рядом со мной.

— Потому что вчера ты была права, — сказал он. — Со времени нашей первой совместной ночи, я был настолько поглощён идеей оттолкнуть тебя, что не осознавал, насколько мне этого не хочется, пока ты не пригрозила мне оставить меня. Я наблюдал за тобой спящей всю ночь, боясь, что это был мой последний шанс. Это маленькая морщинка, появившаяся поздним вечером, так и не исчезла во время твоего сна. Слава Богу, ты проявила милосердие и обняла мою подушку или я сошёл бы с ума. Я страшился этого утра даже больше, чем ночи эмбарго. Останься со мной... пожалуйста!

Каждое слово, каждая сделанная им пауза, каждое новое, робкое отклонение в его тоне было настолько близко к тому, о чём я мечтала, что на мгновение я даже задалась вопросом: "а действительно ли я проснулась". Но затем я увидела его потускневшие глаза и тёмные круги под ними, и поняла, что останусь. Неважно, какую сильную боль он мне причинил, я не хочу больше видеть на его лице такой страдальческий вид. Его редкое "пожалуйста" вторило в воздухе.

— Но все те причины, почему ты хотел, чтобы я ушла, всё ещё живы. Что заставило тебя изменить мнение?

Он покачал головой.

— Я не изменил своего мнения. Я капитулирую.

Прозвучало это как сожаление.

Тектонические плиты стали смещаться, и он побледнел.

— Видеть тебя прошлым вечером — белую, словно призрак, в разорванном в клочья платье, бегущую по ветру —, — он содрогнулся. — Я не молился уже двенадцать лет и восемнадцать дней до того момента, как увидел тебя; всё о чём я продолжал думать: "Пожалуйста, Боже, пожалуйста, пусть с ней будет все в порядке!" — он вновь содрогнулся.

Я тоже содрогнулась, но совсем по иной причине. Что же случилось двенадцать лет и восемнадцать дней тому назад? Я хотела поинтересоваться, но, интуитивно, понимала, что это нечто такое, что должно исходить лично от него самого. Внезапно он заключил мою ладонь в обе свои руки.

— Я лучше пройду дислокацию заново, чем буду неспособен тебя защитить. Если бы ты меня не успокоила вчера, я и представить не могу, что натворил бы... или кому причинил бы боль.

Я задрожала, проигрывая в памяти то, насколько сильное неистовство исходило из него, когда он развернулся лицом к Хавьеру.

— Элиза? — его правая рука метнулась к моей щеке, затем опустилась на ложбинку моей шеи. — Я снова испугал тебя.

Я кивнула.

— Да, немного.

Он тотчас от меня отодвинулся, положив руку на кровать.

— Я не хочу тебя пугать.

— Я больше опасаюсь того, что ты можешь сделать другим, — я снова задрожала.

Его челюсть изогнулась.

— Я уничтожу всё и каждого, кто может причинить тебе боль, Элиза. Включая самого себя. В этом вопросе я не торгуюсь.

— Я понимаю это лучше, чем тебе кажется. Я сделаю то же самое ради тебя. Но вот то, как мало тебе надо, чтобы так резко переключиться на режим уничтожения, как раз меня и пугает. Сломанный ноготь, серьёзно, Айден? Сожжённое платье? А что если я упаду и потяну связки моей лодыжки? Или меня собьёт машина?

Он ничего не ответил, но если принимать во внимание его несгибаемые плечи, я поняла, что даже эти сценарии служили спусковым механизмом для его насторожённости.

Я снова взяла его руку.

— Жизнь случается, Айден. Однажды, будь то естественным образом, будь то несчастный случай, что-то со мной да случится. Мы не можем позволить, чтобы ты учинял кровавый кутёж только лишь потому, что я простыла. А что если нам обоим так посчастливиться, и в один прекрасный день, когда мне будет девяносто, и я умру во сне, вполне вероятно, мечтая в этот момент о тебе. Что ты сделаешь тогда, если всё ещё будешь жив?

Он побледнел.

— Не смей говорить об этом.

— Но это данность. Это случится. Ты вставишь свои зубные протезы и начнёшь избивать людей тростью?

Его губы изогнулись в сдержанной улыбке.

— Это не смешно, Айден. Мы должны подготовить тебя к... к потерям. К жизни.

Полуулыбка исчезла. Его глаза потеряли фокус, как будто это был рубеж, за пределами которого он ничего не мог разглядеть. Я потянула его за руку, чтобы поднять его с пола. Я не могла смотреть на него, стоящего на коленях, в то время когда он выглядел настолько уязвимым. С таким же успехом я могла бы попытаться поднять Колизей, но он понял моё намерение и сел на край кровати. Он схватил мою руку, словно это был спасательный круг.

Я сделала глубокий вдох, очень осторожно подбирая свои следующие слова.

— Айден, я не хочу уходить. Я боюсь потерять тебя, равно как и боюсь того, что мне придётся сесть на борт самолета, летящего в Лондон. Но одно дело нам поступить так по отношению друг к другу, и совершенно иное для Хавьера или Реаган или какого-нибудь другого горемыки вынести всю тяжесть этого. Я считаю, что тебе надо встретиться с доктором по вопросу твоей ярости... твоего ПТСР. Ты уничтожаешь своё собственное здоровье, твое спокойствие —

— Хорошо.

— Я имею в виду, интенсивность сердечного приступа — подожди, что ты только что сказал?

— Я сказал хорошо, я кое с кем встречусь.

Мне требовалось некоторое время, чтобы подобрать правильные слова, так что вместо этого я смотрела на него и моргала до тех пор, пока он чуть ли не рассмеялся.

— Вот так просто?

— Возможно, это вот так просто для тебя, но мне потребовалось больше десяти лет, чтобы снова это попробовать.

— Снова это попробовать? Хочешь сказать, что ты уже ранее кого-то посещал с данной проблемой?

Напряжение вернулось в его плечи. Он отвёл взгляд в сторону от меня, его глаза зацепились за стоящую на прикроватном столике, подаренную мной рамку.

— Кратковременно — когда впервые вернулся домой.

— Насколько кратковременно?

— Достаточно, чтобы понять, что не хочу этого делать.

Его плечи распрямились, демонстрируя непокорность, как будто они были согласны с этим решением, поддерживали ту его часть, которая отказывалась от помощи в любой форме.

— Ты наказываешь себя, не так ли? Именно поэтому ты отказался проходить лечение?

Он ничего не ответил, но хватка на моей руке усилилась. Я приняла это в качестве подтверждения своей догадки.

— Айден, почему? Что, по-твоему, ты сделал такое, чтобы заслужить это? — мой голос повысился и надломился.

Его глаза начали медленно принимать отрешённый взгляд, подобно прелюдии к запиранию в самом себе, чему способствовали его ретроспективы. Мне не хотелось, чтобы он вновь предстал перед каким бы то ни было ужасом, поэтому я продолжила говорить:

— Послушай, если тебе слишком сложно мне об этом рассказать, я подожду, пока ты не будешь готов. Да я и вообще согласна никогда этого не услышать, если это то, в чём ты нуждаешься. Но ты не можешь просто взять и закупорить это в себе. Что насчёт того, чтобы поговорить с другими морпехами? С Маршаллом —

Внезапно его указательный палец порхнул к моим губам.

— Элиза, причина, по которой я считаю, что заслужил это, не является темой данного обсуждения.

— Твоё здоровье, вот что является темой этого обсуждения.

— Отлично, моё здоровье, — заорал он.

Лазурные птички на улице умолкли, перестав чирикать. Он тяжело задышал и пальцами зажал переносицу, закрыв при этом глаза. Когда он вновь посмотрел на меня, его глаза блестели, сродни жидкости.

— Теперь моё здоровье это ты, — прошептал он. — Так что ради тебя, я попробую.

Опустилась тишина. Ни звуков чириканья. Ни звуков дыхания. Не было слышно даже моего собственного пульса, стучащего в ушах.

— Я твоё здоровье? — я попыталась произнести слова, но голос мой пропал.

Он, должно быть, прочитал по губам, поскольку улыбнулся. Печальной улыбкой, не обнажив ямочку.

— Ты всерьёз этому удивлена? С той самой минуты как я увидел тебя, ты успокаиваешь меня лучше любого лекарства. И поверь мне, было время, когда я перепробовал все возможные препараты.

Лекарство... Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, и попыталась отыскать свой голос.

— Айден, я должна кое-что у тебя спросить.

Он застыл.

— Что?

— Ну — ты используешь такие слова, как лекарство и пристрастие, когда говоришь обо мне —, — я умолкла потому, как моё горло стянуло настолько сильно, что из меня вырывался лишь резкий, свистящий звук.

— И ты волнуешься, что это всё, кем ты для меня являешься, — его голос был очень нежным.

Я кивнула, скручивая простынь в своих руках.

Ещё до того, как я успела хоть глазом моргнуть, он вырвал меня из-под простыней и усадил к себе на колени.

— Элиза, детка, нет! Если бы я желал исключительно твоего успокаивающего эффекта, почему бы мне просто не остановиться на твоих картинах? Только этого уже вполне достаточно, чтобы твой эффект работал. Я бы не нуждался в тебе.

— Ну, я подумала, может быть, живой объект оказывает лучший эффект?

— Он лучший, но не потому, что у меня возникла сильнейшая одержимость. А потому, что ты гораздо больше, чем всё это. Ты... ты заставляешь меня хотеть...

— Хотеть чего? — прошептала я, впиваясь взглядом в его глаза, чтобы ничего не упустить.

Его глаза были спокойными — бирюза была ещё более ослепительна, чем когда-либо. Его губы приподнялись в первой за сегодня, широкой улыбке.

— Я хочу водить тебя на концерты. Засыпать с тобой, зарывшись носом в твои волосы, — он запустил пальцы в мои спутанные во время сна волосы. — Целовать тебя в светлое время суток в самом сердце "Сада Роз", не беспокоясь о том, кто находится поблизости.

Всё то, что он не может иметь.

Кончиками пальцев он приподнял моё лицо, так чтобы я могла посмотреть на него.

— Я хочу быть твоим новым домом.

На долгое время я потеряла дар речи. И это было прекрасно. Так как единственное, что я могла произнести в ответ на это: "я люблю тебя".

Вместо слов, я страстно его поцеловала. Он простонал и ответил на поцелуй настолько неистово, что мы повалились на кровать, наши тела соскользнули по простыням на самый край кровати. Его рука обхватила мою челюсть – точно так же, как это было в нашу первую ночь.

— Я больше не хочу фантазию, — сказал он. — Я хочу настоящую девушку.

После этого его рот завладел моими губами, наши языки сплелись, не оставляя никакого места для иных слов. Места не было даже для воздуха. Он схватил ворот моей футболки и разорвал её. Прежде чем вздох удивления слетел с моих губ, он на клочки разорвал мои трусики. Опаляя мою кожу, его губы начали прокладывать дорожку вниз по моему горлу, вдоль моих ключиц, по моему плечу, охватывая мой сосок. Он слегка подул и нежно втянул его в рот. Сосок стоял по стойке "смирно", от испытываемых ощущений всё мое тело возносилось над кроватью.

— Ммм... как всё-таки прекрасно, — простонал он, его дыхание заставило меня зашипеть.

Он резко заключил сосок между языком, зубами и губами в тиски посасывающего, покусывающего, целующего узора. Когда мой живот стянуло хорошо знакомой, острой болью, я ахнула, осознав, что он делает. Он восстанавливал события нашего первого раза с идеальной, непогрешимой точностью.

И как в тот самый первый раз, моё тело, вплоть до самой последней клеточки, признало поражение, полностью отдаваясь в его власть. Но в отличие от того раза, теперь я вторила его движениям. В таком единении душ мы никогда раньше не существовали.

Я обвила ногами его талию, прижимая его к себе и сливаясь с ним в единое целое. Его рот и язык переключились на другой сосок, а затем начали странствие по моему телу, всё ниже и ниже — кружа по моему пупку, пощипывая мою талию, поглощая мои бедра. С каждым поцелуем, его пальцы нежно, едва касаясь, скользили вверх по моим икрам, внутрь моего бедра, вокруг почти исчезнувших рубцов от удара, пока не встретились с его губами в местечке между моими ногами, где неумолимо колотился мой пульс. Его рот сомкнулся вокруг меня в тот же самый миг, когда его пальцы скользнули внутрь.

Я простонала искажённую версию имени Айдена, запустила руки в его волосы и подтолкнула себя ещё ближе к его рту.

— Откройся, — приказал он, а затем жёстко всосал мой клитор. Он развёл мои ноги так широко, настолько это было возможно: — Я хочу вкусить тебя... всю тебя... Я хотел сделать это с того самого первого раза, как попробовал твою конфетку... И вот тогда я понял, что это была ты...

Его язык упивался мной, кружа, толкаясь, погружаясь внутрь меня и слегка ударяя, с преднамеренной неторопливостью. Точно так же, как и тогда. Но всё же по-новому.

Всё внутри меня пылало и в то же самое время трепетало. Я ухватилась за его волосы, словно могла утонуть, отпусти он меня. Но он не отпускал. Ещё одно посасывание, ещё один ласкающий штрих. На бесконечный момент я испытала отрешение — затем я воспарила и исчезла. Это было перевоплощенным возвращением в ту первую, бессонную ночь.

* * * * *

Робкий порыв воздуха овеял моё лицо, затем отдалённо послышался довольный смешок, лёгкий вздох. Я открыла глаза, и прямо передо мной было лицо Айдена.

— Привет, — прошептал он, улыбаясь.

Он снял с себя одежду, его кожа, льнувшая к моей, была опаляющей.

— Привет, — выдохнула я, в предвкушении его поцелуя и солоноватого вкуса моих соков, оставшихся на его губах.

Я целовала его до тех пор, пока единственное что смогла чувствовать, так это его яркий коричный вкус.

— Как бы я хотел тебе объяснить, что это за чувство для меня, — выдохнул он, осыпая поцелуями мой нос, веки, щёки. — Всегда как в первый раз, — он проложил дорожку из поцелуев по линии подбородка, — и всегда лучше.

— Для меня всё точно также, — прошептала я, обвивая его ногами.

Смотря мне в глаза, он скользнул в меня. Моё тело знало и жаждало его, и вобрало в себя каждый его дюйм. Наши бёдра кружили и плавно покачивались в унисон. Он приподнимал мои бёдра до тех пор, пока кончики моих пальцев едва стали касаться матраса и начал жёсткими толчками врываться в меня. Мои выкрики сливались воедино с его затруднённым дыханием. Айден. Детка. Айден. Элиза.

Его ритм усиливался — жёстко, быстро и ослепляюще. С каждым толчком, моя плоть всё сильнее смыкалась вокруг него, сжимаясь и засасывая его в себя. Восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один.

Я бурно взорвалась, выкрикивая его имя. Так же, как и тогда. Так же, как и всегда. Он последовал за мной несколько секунд спустя, со стоном выдохнув мое имя:

— Элиза!

* * * * *

Где-то вдалеке послышался жужжащий звук, подобно назойливому комару в летний ленивый денёк. Я уткнулась носом в грудь Айдена, в попытке его проигнорировать. Но жужжание продолжалось снова. И снова.

— Умм, Айден? Тебе надо ответить?

— Нет... отпуск.

— Отпуск? — взвизгнула я, подскакивая в кровати, тотчас насторожившись. Он говорил, что никогда не берёт отпуска!

Он приоткрыл один глаз.

— Ммм.

— Серьёзно?

— Ммм.

— Так чем займёмся?

— Сюрп-риз, — пробормотал он, перетекая в тихое похрапывание.