Ты моя надежда (ЛП)

Глава 13

Мейсон

Она сломлена, разбита.

Разрушена безвозвратно.

Правда уничтожила ее,

Лишив воздуха.

Моя мать умерла от передозировки.

Это не может быть совпадением. Я постоянно думаю об этом, как только вспоминаю про шприц. Я бросил его в камин и смотрел, как он горит, как медленно плавится толстый пластик, а жидкость испаряется. От него осталась лишь игла в пепле.

Я не мог отнести его в полицию. Потребовался бы всего лишь тест на опиоиды, чтобы доказать то, о чем я думал. Это был героин. Прошло два дня, и у меня есть только один ответ на все вопросы. В шприце был наркотик, и я думаю, что если бы убийца выполнил свою работу, то я бы обнаружил Джулс мертвую от передозировки.

Я устраиваюсь поудобнее на своем месте в углу спальни, ноутбук стоит на тумбочке, которую я придвинул к креслу. Тусклый свет от экрана обеспечивает единственное освещение в темной комнате. Мой стакан с виски стоит рядом, но я не могу пить. Все, что я могу сделать, это перечитать сообщение о смерти моей матери и позволить сомнениям и тревоге захлестнуть меня.

В течение многих лет я винил своего отца.

У психотерапевта, к которому он меня отправил, сложилось впечатление, что она покончила с собой, потому что они постоянно ссорились с отцом, и были опасения по поводу внезапного странного поведения моей матери. Опасения, которые возникают из-за слухов об употреблении наркотиков.

Я винил своего отца, потому что думал, что это сделал он.

Его не было дома, когда это случилось, но в этом не было ничего нового. Его никогда не было рядом по выходным. Я был в своей постели, но в доме было так холодно. Кондиционер был выключен на охлаждение.

Помню, я подумал, что странно, что отопление отключено. Наш дом превратился в холодильник.

В тот момент, когда я включил его, то услышал шум воды наверху. Может быть, я ждал предательского звука обогревателя, но до тех пор я не осознавал, что слышу шум душа.

Я помню, как постучал в дверь ванной, но не вошел сразу. Я ждал и ждал, раздумывая над тем, почему она там так поздно. Гадая, не плачет ли она снова.

Я открыл дверь только час спустя, потому что убедил себя, что ее там не должно уже быть. Не так долго. Вода к тому времени должна была уже остыть.

Дверь ванной комнаты моих родителей была не заперта. Ручка легко повернулась, и когда дверь открылась, я не увидел тени за занавеской и был смущен, но с облегчением обнаружил, что вода продолжает течь. В ту ночь все казалось таким странным, как будто что-то было ужасно неправильно. Я расслабился.

Только когда я отдернул занавеску, я увидел ее.

Я захлопываю компьютер, желая, чтобы воспоминания покинули мою голову. Вода была ледяной, и ее губы — синего цвета, тело лежало под неестественным углом. Это не помешало мне потрясти ее в попытке разбудить.

Я закричал и заплакал от беспомощности, хотя знал, что никого больше нет дома. Мне пришлось оставить ее, чтобы позвонить в полицию. Но я долго не мог решиться набрать 911. Я стоял и дрожал в мокрой одежде, прежде чем решился спуститься вниз и позвонить в полицию. Я не мог поверить, что она ушла, но она была обмякшей, тяжелой и такой холодной.

Полиции не потребовалось много времени, чтобы приехать. Комиссар Хейнс был там первым.

Однако моему отцу потребовалось несколько часов, чтобы прибыть. Часы, проведенные на кровати, когда меня снова и снова допрашивали, когда я больше уже не был уверен в том, что произошло.

Я только знал, что чувствую себя совершенно одиноким в этом мире.

— Я думал, ты останешься у своего друга на эти выходные, — первое, что сказал мне отец.

Никакой печали, никакого сочувствия к тому, что я нашел свою мать мертвой в душе.

Его тон был даже обвиняющим. Я помню, как смотрел на него снизу вверх. Полиция ходила по дому, отвлекая мое внимание, когда мой отец попал в фокус, и кусочки пазла встали на свои места.

В течение многих лет я чувствовал, что он несет ответственность, и даже сейчас, даже после того, как ему удалось убедить меня по телефону, что это был не он, я полагаю, что он каким-то образом причастен.

Я не могу избавиться от своего внутреннего ощущения.

Я хочу убить его.

Эта мысль заставляет меня закрыть глаза, пытаясь обуздать гнев сегодняшнего дня и всех тех лет, когда я сомневался в том, что случилось с моей матерью.

Когда я открываю глаза, уже привыкшие к темноте, то смотрю на свой телефон.

Я спрашивал отца, но он ведь лжец. Я уже знаю, что он способен на убийство.

Все во мне говорит, что это мой отец нанял этого человека и, возможно, оставил записку, чтобы напугать Джулс, прежде чем решил убить ее. У меня нет других зацепок.

У человека, оставившего записку, был другой почерк нежели у отца, более женский. Возможно, у него есть партнер или, может быть, он кого-то нанял, кому доверял?

Еще один мой враг — это Лиам. Он женат, но я не могу представить, чтобы в этом был замешан он и его жена. И Лиама не было рядом, когда умерла моя мать.

Я провожу рукой по лицу, чувствуя, как на меня наваливается усталость, но спать я не хочу. Не могу. Я слишком боюсь отвести взгляд от Джулс. Я не могу перестать охранять ее даже на секунду.

Я знаю, что она не все забыла и что, возможно, та ночь, момент, когда мы разделили ее, теперь выглядит ошибкой в ее глазах. Меня убивает мысль, что она думает об этом. Что все было ошибкой.

Джулс начинает шевелиться на кровати и ее медленные движения привлекают мое внимание. Она стонет, и я подхожу посмотреть, все ли с ней в порядке. Она поворачивается на бок, натягивая простыню между ног, подчеркивая свою фигуру.

Я убираю волосы с ее лица, наклоняюсь, чтобы нежно поцеловать в щеку, наслаждаясь тем, что она не может бороться со мной во сне.

Когда я отстраняюсь, ее длинные ресницы распахиваются, и она смотрит на меня снизу вверх. Сначала в выражении ее лица появляется мягкость, как раньше, когда она смотрела на меня. Но оно быстро меняется, след улыбки тускнеет, когда к ней возвращаются воспоминания.

Ее плечи напрягаются, и она поворачивает голову, но не отталкивает меня, даже когда я провожу рукой вниз по ее талии и сажусь рядом с ней на кровать.

Кровать поскрипывает, когда я забираюсь под простыню, все еще в белой майке и фланелевых пижамных штанах. Я тяжело вздыхаю, чувствуя, как усталость наваливается на меня, когда я кладу голову на подушку и притягиваю Джулс ближе к себе.

Как и в начале этой недели, она позволяет мне обнять ее. Впрочем, она не отвечает взаимностью. Ее рука просто лежит на моей груди, голова — на моем плече. Тем не менее, я рад и этому. Ощущение ее маленького тела, прижатого к моему, слабые звуки ее дыхания и то, как она прижимается ко мне головой, убирая волосы с лица, — это все для меня.

— Поговори со мной, Джулс, — тихо говорю я. Я скучаю по ней. Я скучаю по шуткам и ее оптимистичной энергии. Я скучаю по ее рассказам и сладкому звуку ее смеха. — Я скучаю по тебе, — признаюсь я.

— Я не уверена, все ли у нас в порядке, — тихо говорит она, как будто это напоминание самой себе. — Есть в тебе что-то такое, что меня пугает.

— Но не все.

Ее глаза широко открыты, но она смотрит в другой конец комнаты. Я поудобнее устраиваюсь и обнимаю ее и размышляю, что ей сказать. Она долго молчит, но потом задает вопрос:

— Ты сказал, что Джейс убил женщину?

Я могу только кивнуть.

Она молчит, очевидно, ожидая, что я продолжу.

— Я не знал его хорошо, но он был…, — я делаю паузу, чтобы сделать глубокий вдох, и смотрю в зеркало на другом конце комнаты. В отражении я вижу макушку Джулс, покоящуюся на моей груди. Ее глаза пусты, как будто она сломлена. Не та женщина, которую я когда-то знал, не та Джулс, в которую я влюбился. Она не убегает от меня, как будто эта новая женщина смирилась со своей судьбой.

— Я видел его на встрече, и это был единственный раз, когда я пересекся с ним, — говорю я.

Я хочу объяснить и молюсь, чтобы она поняла.

Она ерзает у меня на груди, и я кладу руку ей на спину, чтобы прижать ее к себе, не дать отодвинуться, но мне это не нужно. Джулс устраивается поудобнее и остается прижатой щекой к моей груди, когда натягивает простыню повыше.

— Я сделал это, — говорю я, чувствуя, что слова вырываются из меня. Сказать ей правду. Сказать ей, как он меня разозлил. Как Джейс был так уверен в себе, так доволен тем, что сделал. — Ее жизнь не имела для него значения.

— Чья? Чья жизнь?

Джулс убирает руку, слегка отодвигаясь, но я протягиваю руку, чтобы схватить ее. Я подношу ее пальцы к своим губам и медленно целую каждую костяшку. Она не смотрит на меня, пока я это делаю, но, когда я опускаю ее руку обратно, она не убирает ее.

Я не знаю, что с ней делать в этот момент. Может быть, она оцепенела, но Джулс восприимчива. Она проиграла свою борьбу за то, чтобы все это отрицать.

— Ее звали Эйвери.

— Она была его любовницей? — Джулс неловко ерзает, произнося эти слова раньше, чем я успеваю продолжить.

Я киваю головой.

— Я тоже ее знал.

Это самый мягкий способ, которым я могу это выразить.

— Ты ее знал? — напряженным голосом спрашивает Джулс. Это самое громкое произнесенное предложение за весь разговор.

— Да, — честно отвечаю я.

— Это было до того, как мы встретились. До того, как я узнал тебя.

Она кивает мне в грудь.

— Почему? — шепотом спрашивает она.

— Почему он хотел ее убить?

От моего вопроса она еще больше мрачнеет, но кивает.

— Она была беременна, — говорю я, и для Джулс это становится последней каплей, и она теряет самообладание.

Я прижимаю ее к себе, когда она пытается отвернуться. Я целую ее в плечо, когда Джулс наклоняется и пытается спрятать от меня свое лицо.

— Все в порядке, — шепчу я, в воздухе ощущается напряжение между нами.

Боль и предательство эхом отдаются в ее прерывистом дыхании. Я могу только представить, как сильно ее потрясли эти слова, потому что это чуть не убило меня, когда я произнес их.

Она слегка прижимает руки к моей груди, и я на мгновение отпускаю ее.

Садясь, как будто в поисках большего количества воздуха, она сбрасывает с себя толстую простыню и перекидывает свои длинные темные волосы через плечо, когда приподнимается на кровати и устраивается поудобнее, чтобы прислониться к изголовью. Все это время я вижу, как она сдерживает эмоции, прячет все это и подавляет. Но она проглотила правду обо всем: ее муж хотел смерти своей любовницы, потому что она была беременна. Это останется с ней навсегда.

— Это был ребенок…, — начинает она спрашивать сдавленным голосом, ложась рядом со мной на спину и мгновенно кладя голову мне на грудь. — Чей он был?

Мое сердце сжимается в груди, ненавидя то, что я должен ей ответить, и зная, что это будет мучить ее.

— Его, — наконец отвечаю я.

Она кивает, давая мне понять, что принимает то, что я ей только что сказал, но молчит. Проходит много времени, никто из нас ничего не говорит. Мои пальцы скользят вверх и вниз по ее руке, двигаясь к изгибу ее талии и обратно вверх по ее телу. Дыхание Джулс становится ровнее, глубже, как и мое. Медленно она снова устраивается поудобнее рядом со мной, но никто из нас не может заснуть.

— Ты любил ее? — спрашивает она как раз в тот момент, когда мои веки становятся такими тяжелыми, что я готов заснуть, Джулс вцепляется пальцами в мою рубашку, но все еще не смотрит на меня.

— Нет. Я никогда никого так не любил, как тебя, — отвечаю я ей, а потом понимаю, что она может мне не поверить. Хотя это правда.

Я никогда не планировал провести свою жизнь с кем-то. Я не думал, что это возможно для того, кто несет в себе демонов, которые тянут вниз. Но теперь я не могу представить свою жизнь без Джулс. Она — яркий свет в моей тьме. Единственная надежда, которая у меня когда-либо была, — в ее руках.

И снова она подтверждает мои слова лишь легким кивком.

— Ты сможешь простить меня? — тихо спрашиваю я ее, слишком боясь ответа, чтобы даже произнести слово «прощение».

Проходит время, и я думаю, что она, возможно, заснула, но потом ее плечи сотрясаются от тихого всхлипа.

— Нет, — говорит она, и у меня перехватывает дыхание также от боли в ее голосе. — Тебе не нужно было убивать его, — добавляет Джулс почти задыхаясь. — Но я тебе верю.

Она шмыгает носом, и тогда я чувствую, как ее слезы впитываются в мою рубашку. Она прижимается щекой к моей рубашке.

Она мне верит, и это только начало.

Я ей нужен, и она цепляется за меня, потому что ей больше некуда деваться.

По крайней мере, я могу удерживать ее рядом с собой некоторое время, но даже когда она так близко ко мне, даже с этим прогрессом, я чувствую, что так далек от нее, чем когда-либо.