— Кто это? — спросил Георгий строго, несмотря на то, что был гол и прикован.
Начинается, тоскливо подумала Тина, опять ревность проклятая, что ж она преследует ее! Чередой промелькнули Бернс, Павлов, и даже Давид с Иваном…
Настроение пропало, угасло, словно небо заволокло тучами, а на деле-то денек солнечный, яркий, морозный, вот бы на лыжах!
— Георгий, а ты на лыжах катаешься? — неожиданно спросила она, глядя в окно.
Солнце ярко бликовало на оконном стекле, ослепляло, пригревало.
— На лыжах? Что за вопрос? Ну, в школе катался, когда здесь еще учился, а в Лондоне… какие лыжи? Я в регби играл, причем хорошо. Зачем спрашивала про лыжи?
— Да так, вспомнилось… — вздохнула девушка, ей действительно вспомнилось детство, маленькие Тинкины валенки рядом с отцовскими сушатся на батарее.
— Иди сюда, вместе будем вспоминать, — он нетерпеливо барабанил пальцами по одеялу, ожидая девушку.
— Кофе сварю, — ей не хотелось в постель, сердце сжала необъяснимая тревога, может прав Ванечка, и надо бежать… а куда? Газовая горелка полыхнула синим пламенем, джезва стояла на конфорке кособоко и Тине пришлось придерживать ее кухонной варежкой. Спокойно, спокойно, вот приедет Давид и выправит ситуацию, а у нее сил нет думать, и надо еще Георгия ублажать. По правде сказать, Тине нравилось заниматься с ним любовью, он был нежен, горяч и еще… ее заводило то, что он был прикован наручником. «Извращенка», — оборвала мысли Тина, кофе был готов, и она вернулась к своему любовнику.
— Тиночек, а чем ты занимаешься?
— В смысле? — она чуть не захлебнулась горячим кофе, откашлялась.
— Работаешь? Учишься?
— Хм… работаю.
— Где, кем?
— У Бернса, — Тина не смогла соврать, ведь кроме продюсерского центра, она толком ничего и не знала, — помощником, как и Давид.
Упоминание о «бывшем женихе» раздосадовало Георгия, он помрачнел, сдвинул брови и, наконец, сказал:
— Ну и каково оно в порноиндустрии?
— Нормально, как и везде. Бизнес есть бизнес, — сейчас она повторяла слова Давида, и верила им.
Георгий поставил чашку на поднос и произнес почти грубо:
— Уволишься.
— С какой стати? — развеселилась, рассмеялась, высоко вскинув голову, так что стала видна тонкая венка на шее.
— С Давидом работать не будешь! — разгневанно воскликнул принц, и ударил кулаком по постели. Поднос подпрыгнул, чашки зазвенели, но удержались на плоскости не без помощи Тины. Она убрала поднос, сбросила тапочки и забралась под одеяло. Там было тепло, там был обнаженный мужчина, и Тина прижалась к нему, стараясь успокоить.
— Что это было сейчас? — игриво спросила она.
— Я никогда не позволю своей женщине работать… в таком…в такой клоаке!
Прогресс! Она уже его женщина! Еще бы пара денечков, размечталась Тина, но сердце чувствовало, что нет у нее и суток.
Не успел Дряблов доехать до города, а Давид уже стучал в дверь маленького домика дачного поселка. Тинка сначала не поняла, то ли Иван обманул ее, то ли Давид узнал о ее местонахождении раньше. Деваться некуда, открыла… и тут же получила пощечину! Давид и сам не ожидал, что удар будет таким сильным, Тина ударилась головой о стену, сползла на пол, подогнув колени. От неожиданности брызнули слезы, она заплакала, прикрывая голову руками от следующего удара.
Из комнаты донесся металлический лязг, Георгий пытался освободиться от оков, и громко кричал, обращаясь к невидимому противнику:
— Оставь ее, слышишь! Пусть только волосок упадет с ее головы, тебе не жить!
Убирайся!
Давид не обращая внимания на гневные выкрики, склонился к Тине, обнял и поцеловал в волосы.
— Тина, прости меня, — попросил он — ты сама виновата.
Он поднял ее с пола, вид у нее был жалкий, заревана, растрепана, почти не одета.
Когда она понуро вернулась в комнату, пленник дернулся на кровати, так, что жалобно скрипнула панцирная сетка.
— Давид! — выпалил Георгий.
— Что не ждали? — усмехнулся референт, оглядев убогую обстановку дачного домика и остановив брезгливый взгляд на измятых простынях — Вижу, помешал…
— Да уж… Незваных гостей здесь, как клопов в бомжатнике, — Георгий зло сверкнул глазами, и снова перевел взгляд на Тинку, щека у той становилась бордовой, припухла, надо бы льда.
— Ты я вижу знаток, но тут не лондонская ночлежка, — прозвучало грубо, затем велел Тине — Дай ключи от наручников.
Она открыла шифоньер и вытащила ключи, спрятанные под стопкой постельного белья.
Георгий, презрительно протянул закованную руку, но подошедший вплотную Давид с размаху ударил его в челюсть, отчего голова пленника нелепо дернулась, и носом внезапно хлынула кровь. Тинка вскрикнула, подскочила к Давиду, но тот спокойно разомкнул наручник, бросил на кровать мятые фрачные брюки Георгия, и приказал девушке:
— Собирай вещи, мы уезжаем.
Освободившийся пленник придерживал у лица окровавленную простынь, и ругался по-английски.
Тина торопливо застегнула рубашку, накинула джемпер. Вот так дела…
— А он? — осторожно спросила, поглаживая вспухшую щеку ладонью.
— Он меня не интересует.
— А как же… Что с ним будет? Это Бернс?
— Не угадала, лапушка, Бернс будет позже.
Одетый Георгий подошел к ним — простынь сменилась носовым платком, найденным в кармане пиджака — спросил:
— Где мои ботинки?
Тинка вздрогнула, поискала глазами, злосчастные ботинки словно прятались от нее, а она отчаянно боялась, что пока заглядывает под шкафы и кровать, мужчины схватятся друг с другом. Она боялась, что начнется драка, что пострадает Давид… и… Георгий.
— Вот они, вот… — радостно вскрикнула она, указывая на франтовские штиблеты, стоящие в углу, за письменным столом.
Георгий обулся. Приобретая прежний, хоть и помятый вид, он возвратил себе и прежнюю уверенность и надменность. Принц, куда уж…
Давид взял вздохнувшую с облегчением Тину за руку и крепко сжав ее, насмешливо бросил Георгию:
— Давайте прощаться.
Бывший узник резко схватил другую ее руку, и, потянув на себя, заявил:
— Прощай, Давид, спасибо за освобождение, девчонка поедет со мной!
Давид оторопел, затем хмыкнул, рассмеялся и, глядя в глаза соперника, произнес:
— Она, знаешь ли, моя невеста. А ты кто такой? Трахнул ее? Будет о чем вспомнить.
Чего беспокоишься? А, верно, башку я ей оторву, как лягуху порву, что захочу, то с ней и сделаю, моя это баба.
Сердце Тинкино похолодело, услышав такие слова, как хорошо, что она ничейная невеста, а то…
— Я тебя, Давид, понимаю, — произнес принц, крепче сжимая Тинкину руку, — нелегко пережить измену, простить и того труднее, но как у вас говорят, не парься, теперь она моя.
Неужели?! Так просто? Нужен был Давид, в качестве катализатора, и задумка принимает реальные очертания! О, не сорвись, не сорвись тонкая игра, столько сил положено!
— Ха, — отозвался Давид на пламенную речь Георгия, не отпуская девичьей руки, — ты не знаешь Тинку, не поведется она на твои посулы. Меня она знает, во мне уверена, а ты… только с дачи съедешь, и тут же забудешь, что обещал! Да?
Тиночка, что стоишь как немая, ответь, не молчи.
Тина стояла между ними и смятенно думала, что же сказать, кому отдать предпочтение, чтобы не ошибиться.
— Вот видишь, — победоносно заявил Георгий, — не хочет она с тобой.
Давид насупился и больно дернул Тинку к себе.
— Рано празднуешь, тебе она тоже ничего не ответила, да и папаша твой не одобрит, так зачем злить родителя неподобающими связями. И так уж за твое приключение на даче по головке не погладит, сразу в Лондон и отправит, от греха. Так что, Тинка, выбирай, или свадьба со мной или так и останешься «айвазяновой подстилкой».
«А мне все равно, — хотелось крикнуть ей, — всю свою жизнь я пробыла чьей-то подстилкой!» Но эмоции, на миг захлестнувшие ее, откатились, словно волны, разбившиеся о скалы. Ее молчания первым не выдержал Георгий.
— Тиночек, не верь ему, я независим от отца, женюсь, если захочу.
Тина нервно повела плечами, на что оба героя еще сильнее сжали ее ладони.
— Но он еще не хочет, — рассмеялся Давид, — я б на твоем месте крепко подумал, Тина.
Георгий по-мальчишески скорчил гримасу. На что Давид покачал головой и заметил:
— Да, да, если женится, обрати внимание на «если».
Давида несло. Он отговаривал Тину от опрометчивого брака, словно это было ее заветным желанием.
— Слушай, ты! — вскипел Георгий. — Тебя здесь вообще никто не спрашивает, мы разберемся сами!
— А чего разбираться-то, и паспорт имеется и даже фрак, если женишься сейчас, так и быть, уступлю тебе Тинку, — еще посмеиваясь, предложил Давид. — А давай на спор, что не женишься? А? Тин, ты как думаешь, женится он или нет?
Тина резко выдохнула и решительно сказала:
— Люблю я его, Давид… но если он жениться не собирается, то я согласна за тебя.
Давид улыбнулся и насмешливо посмотрел на Георгия.
— Что и требовалось доказать.
Георгий отпустил Тинкину руку, и вплотную подошел к сопернику.
— А ты чего радуешься? Она меня любит. Ты слышал.
Тине надоела эта бесконечная перебранка и собственная нерешимость, и она заявила:
— Все, баста! Я в ЗАГС. Кто со мной?
— Тиночек, а свадьба, платье, гости? — спросил Георгий с надеждой на отсрочку. — Мне для тебя никаких денег не жалко!
— Папашиных… — ввернул Давид, заработав еще один гневный взгляд принца.
— Не хочу я ничего, — буркнула Тина, — платье белое мне еще осталось напялить!
— Ну, раз ты не хочешь… — произнес бывший пленник. — Поедем так.
— Правда? — она не сразу поверила. — Ты не передумаешь?
— Нет, не передумаю, — твердо заявил Георгий.
— О, Гоги, как я люблю тебя! — Тинка обхватила его шею, звонко чмокнув в щеку.
Давид посмотрел на эту умилительную картину, о чем-то сосредоточенно задумался.
— Я еду с вами, — решительно заявил он новоявленным жениху и невесте, — буду свидетелем, заодно присмотрю за ходом бракосочетания, денег у женишка с собой нет, так и быть я заплачу, лишь бы пристроить свою бывшую.
Георгий рванулся к Давиду, но висящая на его шее Тина помешала, крикнув:
— Георгий не надо, он просто ревнует!
— Да, ревную, — согласился Давид, — и беспокоюсь за Тину.
— Ты и в брачную ночь будешь у нас со свечкой стоять? — вопросительно вскинул брови принц.
— Не… Мне достаточно увидеть твою подпись в книге регистрации, и убедиться, что в случае развода, ты ее не обидишь. Я же юрист.
— Оно и видно, — заявил знакомый со множеством лондонских адвокатов Георгий.
— Ладно, не будем расстраивать невесту, — примирительно сказал референт. — Тина ты готова?
— Готова. Документы у меня.
— Ну, что ж с Богом! Побуду еще и вашим извозчиком, не забудьте меня в ваших молитвах.
— Я тебя точно не забуду, — пообещал новобрачный.