Глава 32

— Джек Джордан! Дальше идти нельзя. Ветер усиливается, он может сбросить нас в пропасть! Ты же видишь, животные не хотят идти дальше…

Все озарилось белыми светом молнии, страшный удар грома потряс землю.

Лошадь Эммы жалобно заржала: она упиралась, скользя копытами в жидкой глине, не желая подниматься по головокружительно крутой и узкой горной тропе над обрывом.

Эмма старалась не смотреть вниз. У нее и так кружилась голова.

Джек не останавливался и не отвечал.

Лишенная возможности управлять поводьями, Эмма изо всех сил била пятками в проваленные от усталости бока запаленной лошади:

— Ие-ех! Давай, давай, вперед!

— Слезай с коня! Поведешь его в поводу! — крикнул Джордан.

— Давай, моя хорошая, давай, моя золотая! Еще немножко…

Лошадь подчинилась ее успокаивающе-ласковому голосу.

— Сейчас будет вход в пещеру! Там переждем немного!

Голос Джордана казался диким, как визг койота, ужаленного змеей.


Только к середине дня Гидеон, Кимо и Филипп достигли долины Вайкалани.

Шторм усиливался. Ручьи вышли из берегов. Груды обломанных веток, стволы рухнувших деревьев преграждали им путь. Ветер швырял в лицо пригоршни мокрых листьев…

Небо, набухшее ливнем, черно-лиловое, то и дело рассекали молнии. Гром гремел почти непрерывно, Гидеону казалось, что он и его товарищи, как на войне когда-то, передвигаются под шквальным огнем десятка батарей.

— Горе нам! — воскликнул Кимо. — Великие боги сражаются, они жаждут кровавых жертв!

— Молчи, Кимо! Не накличь еще больших бед! — отозвался Филипп. Как все испанцы, он не любил, когда богов беспокоили всуе.

Гидеон пришпорил коня. «Только бы не опоздать, только бы успеть… Эмма, девочка моя, я спешу к тебе. Потерпи немного!»


Пещера была совсем крохотной, но в ней все же можно было укрыться от ветра и чуть-чуть передохнуть. Эмма растирала озябшие ручонки Махеалани.

— Лани, а что будет с лошадками?

— Все будет хорошо, моя радость. И с лошадками ничего не случится…

Эмма лгала, стараясь быть спокойной. Девочка и так уже была перепугана насмерть.

Джек Джордан, помогая себе локтями, вполз в пещеру.

Было темно, хоть глаз выколи.

Только узкая полоска света позволяла увидеть друг друга.

Джек чиркнул спичкой.

— Пресвятой Боже!

Под ногами у него лежал рассыпавшийся скелет. Лицо Джордана исказилось страхом. Он перекрестился.

— Не пугайся, Джек. Это кости ушедших жрецов. Они не повредят тебе… Тебе надо бояться живых…

— Заткнись, Эмми! Я никого не боюсь. Мне просто противно, поняла? Противно сидеть среди этих дохляков. Тут воняет…

— Это сера, Джордан. Просто здесь пахнет вулканической серой.

— Ну да, все точно в геенне огненной: запах серы, покойники, гром и молния, недостает только самого дьявола…

— Он и так здесь, Джордан. Жаль, что в пещере нет зеркала. Ты бы увидел его, Джек!

— Молчи, говорю, тебе! Не зли меня. Никто не смеет судить меня — ни боги, ни черти, ни проклятые жрецы.


Кимо Пакеле остановил коня Гидеона, взяв его под уздцы:

— Ты сошел с ума, милый мой Моо! Нельзя спускаться в долину, пока не прекратится шторм. Это самоубийство! Мы должны немного передохнуть, обсудить создавшееся положение и выбрать более доступный путь, если это возможно. Иначе я не тронусь с места.

Филипп поддержал его:

— Пакеле прав, дон Гидеон! Вы не имеете права рисковать так бессмысленно. Ваша жизнь нужна не вам одному. Все это может плохо кончиться.

— Мне некогда рассуждать и выбирать удобные пути. Там беспомощная женщина!.. Там ребенок!.. Они в руках насильника и убийцы. Вот это может плохо кончиться, только это — и ничто другое. Я не могу медлить! Кимо! Филипп! Я должен идти вперед!

— Мне жаль, сеньор, но я имею другие указания…

— Кто смеет здесь указывать, кроме меня, Филипп?

— Я, Моо! Я, управляющий ранчо Кейнов. Поверьте мне, мистер Гидеон, все, что мы делаем, то делаем для вашего же блага. Я должен остановить вас…

Кимо подмигнул Филиппу, и тот незаметно приблизился вплотную к Гидеону.

— Простите, хозяин…

Гидеон не успел понять, что произошло. Что-то вспыхнуло перед его глазами, и страшный удар кулака оглушил его.


Эмме казалось, что она бредит. Кто-то в пещере напевал что-то по-гавайски.

Голос был странный, какой-то нечеловеческий: то высокий и плачущий, то низкий, хриплый и угрожающий… Мурашки пробежали по спине Эммы Калейлани, когда она разобрала слова этой песни:


Держи его, вяжи его,

Вздень-ка его на вилы!

Он будет в жертву принесен

Великому богу Милу!

Жрецы пометили его.

Вот метка — как уголь горит!

Берите его, вяжите его!

Так мертвый жрец говорит!

Мешок — на голову ему!

Веревками захлестни!

Вот так, хлыстом,

Вот так, крестом

Руки ему вяжи!

Прими эту жертву,

Милу, наш бог,

Грязней не сыщешь души!

Пусть он сгорит,

Пусть он умрет!

Веревки у нас хороши…


Голос слышался из дальнего угла пещеры, оттуда, где лежал скелет, завернутый в полуистлевший лоскут тапы. Эмме показалось, что над костями колышется оранжево-красное пятно света. Пятно меняло очертания, мерцало, вспыхивало, точно язык костра, потом становилось как бы огненным шаром…

Эмма крепче прижала к себе Махеалани:

— Молчи и не двигайся, детка. Это всего лишь шаровая молния. Она не тронет нас, если мы будем неподвижны и спокойны.

Шар оторвался от стены, поплыл через пещеру, нырнул в узкий лаз и бесследно растворился в черном небе.

Шаровая молния предвещает смерть…

Джек хрипло рассмеялся:

— Ты видела это, Эмма? Ты тоже видела? Вот ты, полукровка, объясни мне, белому человеку, как они делают это, колдуны поганые, а? Веревки, хлысты, огонь… Какая все это чушь. Огонь жжет меня, Господи! Говори же, Эмма, не молчи…

— Я не знаю. Кто может знать, что решили жрецы? Это сила иного мира, Джордан.

— Какие жрецы? Подонки грязные, шарлатаны! Насмотрелся я на них! Это трюк, обычный трюк, как на ярмарке. Ох, в Ботани-Бей были такие фокусники… Порчу наводили. Я тогда понял: главное — не поддаваться им! Я им никогда не поддавался и всегда знал, что ни с кем не должен считаться, а со мной должны считаться все. А кто не хотел со мной считаться, тех я заставлял силой. Сила — вот закон! А жрецы — это выдумки здешних баб. Я в них не верю, не верю! Пока не веришь, они ничего не могут сделать с тобой! Как поверишь, так попался! Но я-то не попадусь!

— Ты бормочешь, словно у тебя горячка, Джордан! Если ты не веришь в жрецов и в силу их колдовства, почему же ты тогда так испугался, Джек?

— Джек Джордан ничего не боится! Мне плевать на всех! Я убью тебя, если ты будешь спорить со мной!

Он замолчал, прислушиваясь к тому, что делалось за стенами их убежища.

Ветер выл в ущелье. Но вдруг и он затих. Только слышно было, как шумит вода по камням. В этой гнетущей тишине послышалось ржание лошади.

Лошадь, оставленная на круче, видимо, оступилась и теперь скользила вниз, удерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться в пропасть.

Лошадь кричала, как человек.

Потом она сорвалась и с грохотом рухнула вниз, разбившись об острые камни на дне ущелья.

— Бедняга! — сказала Эмма. — Нет у нас больше лошади… Я выйду, посмотрю, что можно сделать, чтобы спасти хотя бы твоего мула, Джек.

— Что-о? Ты бежать задумала? Удрать на моем муле? Нет, проклятая колдунья, ты не получишь моего мула! Держись от него и моих вьюков подальше, поняла?

— Пусти меня! Если он упадет вниз, у тебя не будет ни мула, ни вьюков, безумный ты человек!

— Назад! — взревел Джек, бросаясь к ней. Он хотел было схватить ее за горло, но Эмма отбросила его руку прочь и выбралась из пещеры.

Махеалани заплакала.

Джек опомнился и хитро посмотрел на нее.

Он подумал, что раз девчонка осталась с ним, то Эмма никуда не денется: — не бросит же она ее — уж кто-кто, а Эмм знает, чем это может обернуться для такого розового лакомого поросеночка. Так пусть себе возится с этим паршивым мулом, может, ей действительно удастся спасти его. Пока Махеалани здесь — он хозяин положения.

Джек Джордан не хотел признаваться себе самому в том, что он боялся отпускать Эмму из пещеры еще и потому, что не мог оставаться здесь один, с этим мешком костей, который только что пел ему песню о смерти и еще о каких-то веревках, хлыстах… О, если бы сейчас глотнуть хорошенько из полной бутылки виски!

Он осторожно повернул голову.

Мерзкая падаль у стены снова начала светиться. Он видел это так же ясно, как свою собственную пятерню.

Пещера наполнялась жаром и светом, свет теснил его, выталкивая прочь, адский огонь жег его!

Извиваясь ужом, Джордан выполз наружу и выпрямился.

Он стоял спиной к обрыву, почти на самом краю, башмаки его скользили по мокрому, гладкому камню, но Джек даже не сделал попытки схватиться за что-нибудь, за корень или лиану. Чудом сохраняя равновесие он, как зачарованный, смотрел в черную дыру, ведущую в пещеру.

Все длилось одно мгновение.

Бог смерти, бог Милу, дохнул на него огнем…

Джек сделал шаг назад и, нелепо взмахнув руками, полетел вниз, в разверстую пропасть, на камни, в зубы дьявола, к черту в лапы!

Каторжник Джек Джордан, сам для себя — закон, страшный грешник, убийца, закончил кровавый свой путь.

Бурлящий горный поток уносил его тело и нераскаянную душу в подземное Царство Мертвых.

* * *

Эмма очнулась на рассвете.

Махеалани мирно дремала, уткнувшись в ее плечо. Шторм утих.

В долине все было спокойно. Только нагромождения камней и сучьев, да потоки грязи, затопившие изумрудную зелень травы, напоминали о прошедшей буре.

Эмма с опаской глянула туда, где должен был лежать скелет, завернутый в тапи. Но там ничего не было. Только красная галька горкой лежала под той стеной.

Неужели ей все привиделось?

А как же Джек? Ведь и он видел огненный шар над сухими костями, слышал песню, зовущую его в преисподнюю… Как он страшно кричал, когда падал вниз, в поток, утащивший его тело так стремительно, что она даже не успела хорошенько понять, как все это произошло. Упокой, Господи, его грешную душу!


Эмма выглянула из пещеры.

Разрушенное селение виднелось вдали.

Боже мой, а ее школа? От нее тоже, наверно, ничего не осталось. Ничего, только бы ребятишки остались живы и здоровы. Эмма вспомнила их чудесные мордашки, и ей стало немного веселей на душе.

Что ж, надо жить, надо побыстрей выбираться из этого страшного места. Но как? Махеалани смертельно устала, целые сутки она провела в таком напряжении, без пищи, промокшая насквозь, прозябшая… У нее может не хватить сил для обратного пути. Даже сейчас он крайне опасен.

И все же, как бы то ни было, они с Махеалани живы и свободны. Свободны! Это самое главное.

Чего же еще ей желать? Боги взяли их под защиту. Боги спасли им жизнь. А со всем остальным она должна как-нибудь справиться сама.


— Эмма-а-а! Махеалани-и-и! Эмма-а-а!..

Она напрягла слух. Ей показалось, что это был голос Гидеона. Должно быть, ей почудилось от усталости.

— Эм-ма-а!

Ветер, подувший в их сторону, позволил ей увериться в том, что это и в самом деле был голос Кейна.

— Мы здесь! Мы здесь, Гидеон! Вот мы где! — Эмма плакала от счастья и смеялась одновременно.

— Держись подальше от края, любимая! Мы сейчас будем наверху. Не двигайся с места. Здесь подмыло обрыв…

— Я люблю тебя, Гидеон!


Гидеон, поднявшись первым на выступ, подхватил ее и сжал в объятиях.

— Любимая! Не плачь, Эмма! Все позади!

Филипп поднял сонную, ослабевшую, но улыбающуюся Махеалани на руки. Он смеялся:

— Дон Гидеон! Пусть мисс Калейлани посмотрит, какое у вас личико… Повернитесь-ка к свету, дон Гидеон!

Лицо Гидеона украшал огромный синяк.

— Боже мой, Гидеон, ты ранен?

— Нет, дорогая! Просто Филипп доходчиво объяснил мне, что моя жизнь нужна не мне одному.

Кимо Пакеле, слегка запоздавший из-за своей тучности, мешавшей ему карабкаться по камням с той же легкостью, что и его хозяин, смущенно кашлянул:

— У нас не было другого выхода, Моо. Вы так брыкались, что пришлось слегка успокоить вас, а то бы у нас не было возможности найти более или менее безопасную дорогу к этому мысу.

Махеалани во все глаза смотрела на Гидеона.

— Лани, смотри, он сейчас такой же красивый, как тогда…

— Как когда, моя радость?

— Как тогда, когда он уронил в ручей гирлянду из горных фиалок, помнишь?

— Помню, Махеалани. Я никогда не забывала об этом.

Загрузка...