Укрощение строптивых

Глава 1

Мирут, май 1857 год

Восходящее солнце, медленно поднимаясь из-за холмов, быстро слизало длинные тени и разогнало дымку предрассветного тумана. Вслед ему прошуршал в высокой траве легкий утренний ветерок, разнося по равнине пыль из-под копыт скачущей во весь опор одинокой лошади. Лицо всадника, низко нагнувшегося в седле, закрывал свободный конец муслиновой чалмы, совсем как у живущих в Хайберских горах туземцев. Припавшая к лошади тонкая фигура всадника говорила о большой спешке, его напряжение передавалось лошади, подстегивало ее, заставляло мчаться еще быстрее, пока наконец золотистая трава под копытами не слилась в сплошной бурый ковер.

Иден Гамильтон еще крепче сжала поводья, сердце ее бешено билось в такт ударам копыт. Она посмотрела вдаль и увидела, что фиолетовые тени, пересекавшие глубокие ущелья, быстро исчезают, а обжигающие лучи солнца уже осветили вершины гор и окрасили их будто языками пламени.

«Глупо!» – подумала она, сознавая, что уехала сегодня слишком далеко и не успеет вернуться в Мирут незамеченной. Она уже догадывалась, как будет сердиться миссис Персиваль, у которой они с кузиной Изабел гостят, и представляла выражение ужаса на ее обычно терпеливом лице при известии, что Иден опять отправилась на верховую прогулку без сопровождения и едва одетая – в легкой блузе без рукавов и свободных муслиновых шароварах.

«Не могу поверить, что отец разрешает тебе уходить из дома в подобном виде, одетой как местная голытьба! – обязательно воскликнет миссис Персиваль, укоризненно качая головой. – Даже и не думай скакать верхом в четыре часа утра, Иден! Может быть, ты и привыкла к такому странному поведению в Лакнау, но пока ты здесь, в Мируте, забудь об этом, поняла?»

«Да, мэм», – как всегда, покорно ответит Иден, стоя у входа в небольшой дом, где произошла первая из многих стычка с миссис Персиваль.

Как жаль, что она не может понять, что в любое другое время дня прогулка невозможна из-за жары, и потом, нельзя же сидеть в мужском седле, если на тебе фартучки и нижние юбки, а именно так положено одеваться четырнадцатилетним девочкам, которые, подобно Иден, растут в строгих правилах чопорной викторианской эпохи. Чалма тоже совершенно необходима: как еще уберечься от пыли, которая во время скачки не дает дышать и забивает рот?

Иден и не собиралась открыто спорить с действующей из самых благих побуждений миссис Персиваль. Она уже давно выяснила, что ночной сторож за небольшое вознаграждение с радостью забывал запереть заднюю калитку, и Иден без труда могла незаметно выскользнуть из дома, никого не потревожив. Даже Изабел, с которой они жили в одной комнате, не подозревала об этих предрассветных прогулках, совершенно безопасных, с точки зрения Иден, если, конечно, никто не узнает.

Но сегодня она забралась слишком далеко, очарованная сиянием звезд на небосводе и затем бледно-золотистыми и нежно-абрикосовыми отблесками рассвета на древних утесах.

Стремительная кобылица по кличке Мемтаз, казалось, понимает состояние Иден, потому что вместе с хозяйкой послушно все утро неслась по равнине, и Иден ни разу не осадила ее, пока они не достигли берега тускло поблескивающей реки. Здесь они спугнули небольшое стадо антилоп, и Иден завороженно наблюдала за их стремительным бегством в сторону тенистых гор до тех пор, пока вдали не осталось ничего, кроме облачка пыли. Разумеется, миссис Персиваль позаботится, чтобы Иден понесла достойное наказание за такое дерзкое поведение. Синие глаза девочки внезапно вспыхнули гневом.

– Если бы я была старше! – прошептала она, зная, что никто бы не посмел запретить взрослой женщине прогулку верхом, когда ей вздумается. Иден очень хотелось стать армейским командиром, когда вырастет. Тогда под ее началом будет целый полк солдат, таких же гордых и хорошо обученных, как у ее отца, и тогда уже никто не посмеет отправить офицера Бенгальской армии Ост-Индской торговой компании в дом к одинокой вдове, хоть и действующей из лучших побуждений, но все же ужасно нудной и скучной, а главное, давно забывшей собственную юность!

Завидев впереди на пригорке прижавшиеся к земле строения Мирута, Иден подстегнула лошадь. Военный городок, окруженный деревьями и высокой побеленной стеной, располагался за окраинами городских базаров. Здесь, в приветливом небольшом домике, стоявшем как раз напротив парадного плаца, и жила сейчас Иден со своей кузиной. И домик, и прислугу для хлопотливой миссис Персиваль предоставил полковник Кармайкл-Смит, командир Третьего кавалерийского полка и бывший сокурсник отца Иден по военному училищу Ост-Индской компании в Аддискомбе. Хотя Иден находила полковника сверх меры напыщенным и скучным, она все же была благодарна ему за то, что он помог ей привезти из Лакнау и устроить в полковой конюшне ее любимую лошадь.

Иден не сомневалась, что полковник Кармайкл-Смит, так же как и миссис Персиваль, не одобрит ее верховых прогулок. Однако в отличие от последней он располагает достаточной властью, чтобы положить им конец. Но даже это не особенно пугало Иден, которая не собиралась исправлять свое неподобающее поведение до тех пор, пока полковнику не сообщат о нем и он не запретит ей покидать пределы городка.

– И это может случиться быстрее, чем ты думаешь, – с горечью сказала себе вслух Иден, убежденная, что на этот раз долготерпению миссис Персиваль придет конец и она обязательно выполнит свою угрозу, сообщив полковнику обо всех прегрешениях барышни Гамильтон. – А винить, кроме самой себя, некого, не надо было так далеко забираться, – подвела итог своим размышлениям Иден.

Посмотрев вперед, девочка увидела длинный ряд залитых розовым светом одноэтажных домиков с куполообразными крышами. Сердце ее забилось ровнее, она вдруг подумала, что еще не поздно и, возможно, удастся пробраться в дом незамеченной. Она успокоилась, тихонько запела от радости и подняла руку к полоске муслина, которая закрывала лицо, чтобы отцепить ее. Однако в следующее мгновение Иден едва не вылетела из седла, когда Мемтаз резко задрала морду и громко заржала.

– Что случилось, piari? – спросила девочка и, наклонившись вперед, успокаивающе погладила лошадь по шее.

Неожиданный треск выстрелов заставил ее пригнуться. Иден с ужасом заметила темные клубы дыма, поднимающиеся над верхушками деревьев. Наконец-то она поняла, что розовое сияние, освещающее военный городок, – не отражение восходящего солнца, а сполохи страшного пожара.

Подстегнув Мемтаз, Иден направила ее к воротам, но впервые в жизни маленькая храбрая лошадка отказалась подчиниться приказанию хозяйки. Она громко фыркнула, заартачилась, резко повернула, и, когда Иден попыталась развернуть ее, лошадка встала на дыбы, отказываясь слушаться.

Иден спешилась, взяла лошадь под уздцы, но та вскинула голову и отступила назад, и только тогда девочка разглядела, чего так испугалась Мемтаз.

Это был труп британского солдата. Он лежал лицом вниз, кавалерийский мундир на нем разъехался надвое от удара сабли, а перемешанные с пылью светлые волосы слиплись от спекшейся крови. Иден ужаснулась, узнав в нем молодого Колина Джеффорда, одного из порученцев полковника Кармайкла-Смита. Она в страхе посмотрела в сторону ворот и увидела недалеко еще один труп, и еще... и еще...

– Нет! – прошептала она. – Нет! Со стороны бараков раздался ружейный огонь. Иден метнулась к стене. Пригибаясь в густом кустарнике, она тянула лошадь за собой. Надежно привязав ее к кусту, девочка перелезла через стену и затаилась в ветвях дерева. Густой едкий дым щипал глаза и мешал смотреть, а бушующий огонь превратил и без того мучительную жару в адское пекло.

На дороге и на узкой полоске травы между парадным плацем и арсеналом вповалку лежали тела убитых. Иден не верила своим глазам: убитые были не солдатами, а гражданскими – белая женщина с двумя детьми, несколько слуг-индусов. Иден показалось, что она узнала в убитой женщине жену лейтенанта Уикэма, но тело было настолько изуродовано, что сказать наверняка было трудно.

Услышав новые выстрелы, девочка поспешила нырнуть в густую листву дерева. Она с ужасом увидела, как мимо на лошадях из гарнизонной конюшни пронеслось не менее полудюжины соваров, конников-индусов, вооруженных ружьями.

– Маго! Маго! – услышала она их крики. – Смерть иноземцам! Никого не щадить!

Со стороны арсенала их встретил ружейный залп – горстка английских солдат успела занять позицию для обороны. Однако их быстро заставили замолчать несколько метких выстрелов конников. Когда стихли последние выстрелы со стороны англичан, они победно потрясли в воздухе кулаками.

– Вперед, братья, вперед! – выкрикнул один из соваров. – Англичан еще много! Прикончим их всех! Вперед на Дели!

– Нет! – вырвалось у Иден, когда она смотрела, как исчезают в облаке пыли совары. – Нет! Неправда! Не может быть!

Но это была правда. Именно это предвидел ее отец, когда безуспешно пытался предупредить свое начальство. Но к нему не прислушались, отмахнулись от его опасений, мол, среди сипаев, наемных солдат-пехотинцев, постоянно случаются волнения, потому что в армиях Ост-Индской компании, могущественной британской фирмы, управляющей всей Индией, служат местные. С какой стати бояться таких разговоров, если ими все и кончается!

Отца Иден не удовлетворяли такие уверения: он-то хорошо знал, как быстро недовольство сипаев и соваров находит путь к сердцам и умам простых людей, населяющих Индию. Это постоянно растущее недовольство было вызвано политикой отчуждения, которую вела Ост-Индская компания, захватывая даже дружественно настроенные штаты и насаждая там своих правителей. Полковник Гамильтон с горечью говорил, что в общем и целом вся эта политика сводилась к откровенному захвату земель, и, конечно, нельзя ожидать, что народ Индии будет долго терпеть такое положение.

Невероятно, но хозяева Компании даже не пытались скрыть, что прекрасно понимают свои действия. Но жадность заставляла их захватывать даже беднейшие штаты. Эти люди были непоколебимы в своей высокомерной убежденности, что помогают отсталому народу встать на путь просвещения и прогресса, считали этот народ слишком темным, чтобы торговать с ним честно и по справедливости. Так ли уж важно, если на пути к цивилизации будут скинуты много лет правящие раджи захваченных штатов? Ведь они – существа низшего порядка, марионеточные фигуры, которые правят цветными и черномазыми, а стало быть, никем другим управлять не способны. «Чего можно бояться со стороны этих невежественных дикарей?» – презрительно вопрошали хозяева Компании.

Четырнадцатилетняя Иден Гамильтон, задыхаясь, со слезами на глазах, сжалась и еще глубже зарылась в густые ветви, когда два ухмыляющихся вооруженных человека появились на веранде дома прямо под деревом, на котором она сидела. Их мундиры стали жесткими от чужой крови, в руках они несли мешки, набитые добычей. Иден была потрясена – она узнала мундиры риссальдаров, младших офицеров-индусов, которых выделяли из рядового состава. От них-то можно было ожидать верности. Если даже риссальдары изменили присяге, которую давали все индусы на военной службе у англичан, что же говорить о сипаях, которые, как и предсказывал ее отец, уже многие месяцы были на грани бунта?

Иден услышала, как один из них грязно выругался, когда тяжелый мушкет выскользнул у него из рук и с грохотом упал на ступени веранды.

– Постой, брат, я не могу тащить сразу все!

– Брось ружье, – посоветовал напарник, – найдем еще сколько угодно, а вот добыча наша стоит подороже, чем это ржавое старье!

Они засмеялись и с мешками в руках поспешили по пожухлой траве в сторону густых зарослей бамбука за дальней от девочки стеной домика.

Затаив дыхание, Иден подождала некоторое время, убедившись, что в доме больше никого нет, спрыгнула на землю, пригнувшись перебежала лужайку перед домом и подняла брошенный мушкет. Он был старый и слишком тяжелый для нее, но заряженный, а стрелять она умела. Прижимая мушкет к груди и придерживаясь спасительной тени колючего кустарника, Иден побежала к дому миссис Персиваль.

Слезы радости наполнили ее глаза, когда она добежала до цветочных клумб, украшающих опрятный двор полковника Кармайкла-Смита, и увидела, что дом не пострадал от пожара. Но все равно выглядел он очень странно и непривычно пусто. А что это лежит в дверном проеме между верандой и комнатой? Глаза девочки расширились от ужаса, когда она узнала труп Мемфаисалы, толстой кухарки-магометанки, служившей у полковника. Вещи, разбросанные на ступенях и перед домом, молча рассказывали о трагедии, которая произошла здесь.

– Миссис Персиваль! Изабел! – закричала Иден, одним махом перелетая через ступеньки.

– Иден! Иден-баба!

Иден обернулась на зов, держа наготове мушкет, если вдруг потребуется стрелять, и чуть слышно всхлипнула, увидев, как невысокая индианка в разорванном сари поспешила ей навстречу в жарких лучах утреннего солнца.

– Ситка! – радостно вырвалось у девочки.

– Благодарю богов, что ты жива! – запричитала женщина, крепко обнимая девочку. – Я все время ждала, пока ты вернешься с прогулки. Первый раз в жизни не ругала тебя за дурные привычки.

– Ситка, что случилось? – спросила Иден, переходя на хиндустани, родной язык женщины. – Это сипаи? Они восстали против нас? А где миссис Персиваль и Изабел?

– Тише, piari, не говори так громко! Нам надо спрятаться. Послушай, разве ты не слышишь выстрелы? Совары прочесывают все вокруг – ищут англичан, им все равно, кого убить, лишь бы никого не осталось в живых. – Индианка потянула девочку за раскидистый кустарник, растущий с теневой стороны дома, и, все время оглядываясь, шептала: – Твой отец, полковник-саиб, ошибался, когда думал, что в Мируте будет безопаснее. Ведь здесь стоит столько английских полков. А здесь-то все и началось. Толпа на базаре кричала, мол, пора покончить с правлением Компании, там и первая кровь пролилась!

Иден вздрогнула, когда посмотрела в переполненные ужасом глаза женщины, которая ухаживала за ней с самого рождения.

– Значит, это восстали сипаи? – шепотом спросила она.

– Сипаи и совары, пехота и кавалерия, – со слезами ответила Ситка. – И поднялись они не только против английских офицеров, но и против их жен и детей, против всех иноземцев. Все англичане, все до одного, сегодня в опасности!

– Это они сделали? – спросила Иден, оглядываясь вокруг. – А ведь отец говорил, что еще не поздно пойти на уступки...

– Ты, вижу, не знаешь последних новостей, – объяснила Ситка. – Вчера военный трибунал приговорил к пожизненным каторжным работам восемьдесят пять соваров.

– Трибунал? – У девочки перехватило дыхание.

– Полковник Смит-саиб сам огласил приговор. Твой отец, возможно, и помнит его как благородного, достойного человека, но годы, судя по всему, отняли у него разум. Здесь еще никогда не слышали более несправедливого приговора!

– Господи, да что же сделали эти совары? – удивилась Иден.

Ситка сложила вместе обкусанные темнокожие пальцы.

– Говорят, они отказались использовать в своих ружьях картриджи, что изготовила Компания. Вот полковник-саиб и генерал Гевитт-саиб решили преподать остальным хороший урок.

Мысли Иден путались. Она вспомнила, что отец не раз говорил об этих картриджах, называя их дьявольским творением. Он предсказывал, что переход на новые картриджи может послужить той самой искрой, из которой разгорится пламя восстания по всей Индии. Новые картриджи смазывали жиром коров и свиней. Чтобы вскрыть, их необходимо было надкусить. Вот против этого и возражали все солдаты-индусы, для которых говяжий жир во рту такое же оскорбление, как свинина для мусульманина.

– Сипаи смотрели на картриджи как на заговор Компании, которая хотела покончить с их кастовостью, – добавила Ситка и вздрогнула, потому что для индуса разрушить индийскую кастовость означало посягнуть на святая святых. – Когда солдаты в Мируте отказались прикасаться к картриджам, Кармайкл-Смит-саиб обвинил их в неповиновении, а генерал-саиб приказал снять с них форму на площади, и их увезли в исподнем.

«Болваны!» – подумала Иден. Комок, который застрял у нее в горле, когда она увидела мертвого Колина Джеффорда за воротами поселения, стал еще тверже. Подумать только! Пока она носилась по равнине, забыв обо всем на свете, обезумевшая толпа из города ворвалась в тюрьму, освободила арестованных и пошла на англичан, которые опозорили их. Обида, которая постепенно накапливалась в людях, наконец выплеснулась. И даже таким все понимающим мудрецам, как полковник Дугал Гамильтон, уже не под силу было изменить ход событий и укротить бушующую ярость.

Прячась в горячей тени разграбленного дома полковника Кармайкла-Смита, Иден чувствовала, как по спине струйками стекает пот и молотками стучит кровь в висках. Она подняла лицо к пышущему жаром голубому небу, языком облизала пересохшие губы и попыталась привести мысли в порядок. Девочка не помнила, как наступил рассвет, не помнила, когда почувствовала удушающую жару и страшную жажду, но ей казалось, что прошла целая вечность с того мгновения, когда она оставила Мемтаз в кустарнике за воротами.

– А другие полки? Почему они не пришли? Они ведь не могли не услышать выстрелы! – осипшим голосом спросила девочка. Но, говоря это, она тут же вспомнила, каким удивительно пустынным показался ей Большой каменный путь, когда Мемтаз галопом неслась по нему назад к конюшне. Они не встретили ни одной повозки, запряженной осликом и спешащей ранним утром в Мирут из окрестных деревень, ни одних носилок со знатными английскими дамами, ни сонных, медлительных слонов, ни телег, запряженных волами.

– Солдаты хвастают, что убили всех европейцев в Мируте, – сказала ей Ситка. – Надо бежать, пока они не нашли нас! Я уже давно схоронилась здесь, детка. Мемфаисале не повезло. Она думала, что солдаты нас не тронут, что им нужны только хозяева. Но я видела, как они взломали дверь... – Она неожиданно замолчала и тихо и безутешно заплакала, закрыв лицо ладонями.

– А что стало с миссис Персиваль и с моей кузиной?

– Не знаю, что стало с госпожой, – Ситка покачала головой, – но твоя кузина успела убежать еще до того, как солдаты пришли в первый раз. Я спряталась здесь, в кустах, так и не решилась вернуться в дом. – Индианка перешла на шепот, наклонившись к самому уху девочки: – По-моему, убили всех. Всех, Иден-баба, и женщин, и детей. Надо уходить, пока не поздно, потому что, хотя солдаты и пошли на Дели в поисках новой крови, голодранцы из города придут вслед за ними грабить оставшееся. Они тоже жаждут наживы и крови. – Женщина подняла голову, вытерла узорчатым краем сари слезы и, немного успокоившись, посмотрела на бледное, красивое лицо английской девочки, которую любила, как родную дочь, и чьи глаза сейчас были полны ужаса. – Надо уходить, пока есть надежда, piari. В этой одежде ты вполне сойдешь за местного паренька, но надо спешить, если мы хотим спастись...

– Нет, – внезапно ответила Иден. Когда индианка удивленно посмотрела на девочку, то увидела твердую решимость на ее осунувшемся личике и поняла, что спорить бесполезно. – Нельзя уходить, пока мы не найдем Изабел. Надо посмотреть, может, еще остался кто-то, кому нужна наша помощь. И еды надо взять с собой, сколько сможем. Давай хорошенько посмотрим вокруг.

– Давай, – нехотя согласилась Ситка, – но, если увидим солдат или босяков из города, сразу же уходим, обещай мне, детка! – Иден серьезно кивнула. – У меня в Даргунже живет двоюродный брат, – добавила Ситка чуть веселее. – Тебе небезопасно оставаться в Мируте. Пойдем к нему. Он надежный человек, он нас спрячет.

– Тогда надо спешить, – заторопилась Иден. Она осторожно выглянула из укрытия и не увидела ничего, кроме пыли и марева над площадью. Прячась под густыми ветками кустарника, она добралась до ступенек крыльца и, стараясь не смотреть на раздувшееся тело Мемфаисалы, поднялась в дом.

Иден не поверила своим глазам, ей стало нехорошо, когда она увидела, что сотворили грабители с уютными комнатами. Вся мебель в доме была переломана, дорогие портьеры с окон сорваны, картины изодраны, фарфор разбит, антиквариат из большого шкафа разбросан по столовой, а из перевернутого графина на роскошный персидский ковер вылилось бренди, оставив уродливое ржавое пятно.

– Не может быть! – бессвязно шептала девочка. – Не может быть!..

– Скорее, детка! – поторопила ее Ситка, судорожно перебирая содержимое кухонного буфета и спеша наполнить холщовый заплечный мешок.

Иден быстро прошла через переднюю в кабинет полковника и с радостью увидела, что футляр с пистолетом в шкафу не тронули. Она бросилась к нему, но вдруг остановилась как вкопанная. Сердце чуть не выскочило у нее из груди, когда она увидела перед собой распростертое на полу тело...

Миссис Персиваль лежала на спине в окружении широких кринолинов. Ее небольшой рот был приоткрыт: казалось, безмолвный крик застрял у нее в горле. Невидящие глаза смотрели в пустоту. Иден зажала рот рукой и поискала глазами хоть какие-то следы, которые указали бы, как умерла бедная женщина. Девочка простояла так бесконечно долгое мгновение, потом судорожно сглотнула и заставила себя переступить через еще не остывшее тело.

Трясущимися руками она открыла крышку футляра и достала порох и дробь. Ситка, конечно, считает, что важнее еды и воды ничего нет, но Иден не собирается уходить отсюда, основательно не вооружившись.

Она быстро набила карманы широких шаровар мешочками с порохом, закрыла стеклянную дверь шкафа и вдруг замерла, услышав звуки тяжелых шагов, доносящиеся с веранды. Иден быстро пригнулась и затаилась за лакированной ширмой, которая обычно прикрывала слугу, который медленно дергал за шнур и приводил в движение опахало из тростниковых листьев, закрепленное под потолком.

Скрипнули половые доски в передней. Иден посмотрела в щелочку и затаила дыхание, когда длинная тень упала на пол. Девочка рассмотрела начищенные до блеска черные ботинки, брюки в синюю полоску и, к своему изумлению, темно-красный мундир офицера пехоты. Лицо над тугим черным воротничком разглядеть было трудно, но Иден не сомневалась, что оно – европейское. Она с облегчением перевела дух.

«Слава Богу», – подумала девочка и уже хотела выйти из своего укрытия, но ее остановил страшный грохот взрыва где-то неподалеку. В ответ сразу же началась частая беспорядочная стрельба, а английский офицер, которого тоже остановил неожиданный взрыв, грубо выругался.

У Иден округлились глаза, она не могла прийти в себя, когда увидела, как он, отпихнув ногой тело миссис Персиваль, бесцеремонно начал рыться в содержимом ящиков письменного стола полковника Кармайкла-Смита. Ножом для вскрытия писем он пытался отодвинуть какую-то планку в ящике и обрадовался, когда это ему наконец удалось. Пошарил рукой в открывшемся углублении и, довольный, достал оттуда небольшую жестяную шкатулку, в каких обычно хранят чай или табак и которую Иден мгновенно узнала – эту шкатулку отец передал Ситке перед отъездом из Лакнау. Тогда Иден не придала этому никакого значения, приняв шкатулку за подарок для полковника Кармайкла-Смита, но сейчас она в изумлении уставилась на ее содержимое, рассыпавшееся по письменному столу. Кроваво-красные рубины, некоторые из них были больше яйца малиновки, играя в лучах солнца, лежали рядом с нитями загадочно мерцающего лунного камня и сапфиров. Блестели и переливались обработанные изумруды, грани которых искрились отраженным солнечным светом...

– Не сомневаюсь, вы сами не прочь были воспользоваться всем этим, не так ли? – обратился офицер к трупу миссис Персиваль.

– Господин, умоляю вас, не берите эти драгоценности!

Офицер замер, и на мгновение оцепеневшей Иден тоже показалось, что эти слова произнесла мертвая женщина.

– Господин, прошу вас, госпожа обещала мне, что заберет их с собой, и... О! О!.. Неужели она мертва?

– Ситка! – прошептала Иден, узнав голос.

С полными страха глазами индианка быстро пересекла комнату и, переступив через распростертое тело, попыталась отнять шкатулку у офицера:

– Господин, прошу вас! Я обещала своему хозяину, что с драгоценностями ничего не случится!

– Убирайся, женщина! Ты в своем уме?

Офицер резко оттолкнул Ситку, и она, споткнувшись о ближайший стул, упала. Затем он повернулся к столу, намереваясь собрать рассыпанные камни, и не заметил, как Ситка с трудом поднялась на ноги и схватила нож для писем, который лежал рядом с ним.

Для офицера это оказалось полной неожиданностью, но Ситка была уже немолода и не очень сильна, и, хотя она нанесла удар изо всех сил, целясь в самое сердце, ей удалось всего лишь пробить красный офицерский мундир. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы из небольшой ранки брызнула кровь. Разъяренный офицер ударил Ситку так, что женщина замертво рухнула на пол.

Офицер никак не мог понять, что произошло в следующее мгновение: какое-то небольшое создание в ярости набросилось на него, кусая и царапая, ему с трудом удалось освободиться и схватить это создание за горло. Отбросив волосы с глаз, он увидел за муслиновой чалмой заостренное личико с синими глазами, которые так и пылали ненавистью. Офицер не смог скрыть неподдельного изумления.

– Да это всего лишь ребенок, – пробормотал он вслух, – индийский мальчонка...

Громкий треск выстрелов со стороны дороги разорвал напряженную тишину в комнате, отвлек внимание офицера и заглушил частое дыхание Иден. Офицер ослабил хватку на горле девочки, и она услышала, как кто-то колотит в дверь:

– Лейтенант! Лейтенант, вы здесь?

Отшвырнув в сторону Иден, офицер схватил шкатулку.

– Иду, Колфилз!

– Скорее, сэр! У нас мало времени!

Прижимая руку к сдавленному горлу, Иден бросилась вслед за ним и вдруг остановилась на веранде: шумная толпа с топорами, косами, палками и старыми ружьями через открытые ворота хлынула на территорию поселения. Заметив, что от дома полковника Кармайкла-Смита отъезжают двое военных, люди направились в их сторону, угрожая смертью этим еще живым саибам.

Иден, прикрывая рукой глаза от слепящего солнца, видела, как молодой офицер, который только что совершенно равнодушно убил Ситку, вскочил на поджидающего коня и ударом хлыста сорвал его с места. С диким криком Иден спрыгнула с крыльца и бросилась следом, не обращая внимания на адское пекло, на толпу, устремившуюся за ней. Одинокая пуля просвистела мимо ее головы. Иден отскочила в сторону, всхлипывая от страха и бессильной ярости. И тут же вскрикнула от ужаса, когда чья-то сильная рука ловко схватила ее сзади за шаровары, подняла и на полном скаку бросила поперек бешено скачущей лошади.

– Лежи тихо, непоседа! – прогремел голос прямо у нее над ухом на хиндустани, когда она попыталась вырваться. – Веди себя смирно, а то мы оба погибнем! Эти безумцы способны убить даже своего!

В это самое мгновение пуля зарылась в песок перед ними, и еще одна прошила рукав ее спасителя. Он выругался и прижал Иден к седлу, ударами хлыста подстегивая лошадь. Иден лежала поперек седла перед всадником, уткнувшись лицом в складки одежды, и едва дышала. Голова у нее кружилась от нестерпимой жары и бешеной скачки. Она попыталась высвободиться из рук, державших ее будто клещи, но только почувствовала, как все вокруг закружилось, затем чудовищные события этого страшного дня стали куда-то уплывать, а сама Иден вдруг погрузилась в полную черноту...