Укрощение строптивых

Глава 2

Маяр, Индия, 1861 год

Жемчужно-серый рассвет нежно озарил подножия гор, робкий утренний ветерок пронесся по равнине, поиграл сухим песком, пошептался о чем-то с палатками, полукругом разбитыми под деревьями неподалеку от реки. Хотя солнце еще не взошло и только слабые отблески его лучей играли на скалах, жара быстро набирала силу. Мужчина, распахнувший полог палатки, на секунду замер на пороге и только потом вдохнул уже горячий воздух.

– Боже правый, – проворчал он, – я сыт по горло этой страной. Еще один день в этом адском пекле – и я пущу себе пулю в лоб!

– А вот это ни к чему, старина. – Его спутник, видавший виды йоркширец Харри Диз, указал на тенистые расщелины, видневшиеся вдали. – Дворец раджи где-то наверху этого плато, миль двенадцать отсюда, не больше.

– Дело не только в жаре, – ворчливо продолжил капитан Артур Молсон, нагибаясь, чтобы поднести едва дымящуюся сигару к огню, и хмуро наблюдая, как тонкая струйка дыма поднимается к бледнеющему небу. – Меня просто бесит усердие Ламбертона, ему не терпится добиться подписей под этим проклятым договором. А его бесконечное нытье меня просто доконает. Уже четыре месяца как раджи Маяра нет в живых, почему нельзя было подождать еще немного, пока не станет прохладнее, и тогда отправляться на переговоры с его наследником?

– Говорят, молодой раджа – непростой человек, —заметил Харри Диз, чиновник, ветеран индийской гражданской службы, отдавший ей двенадцать лет жизни. – Хотя старый раджа и был верен нам во времена восстания, кто знает, что на уме у принца Малраджа. Как ни малы его владения, армия у него отличная, и он в любое время может ею воспользоваться.

– Совершенно верно, мистер Диз, – согласился джентльмен с лицом землистого цвета, который появился из соседней палатки как раз вовремя, чтобы услышать слова чиновника. – Наследный принц, наверное, мне подобает сказать его высочество, новый раджа Маяра – непредсказуемый человек, его привязанности все время меняются. Потому нам тем более важно подписать с ним договор о мирном сосуществовании, поскольку наши земли граничат с его владениями.

– Напыщенный болван, – процедил сквозь зубы капитан Молсон, когда джентльмен с землистым лицом отошел за заросли колючих кустов справить нужду. – Проиграл прошлые выборы в палату общин, потерял место в парламенте, а туда же – не успел получить назначение представителем в Маяр, а уже ведет себя так, будто ему дали звание пэра. – Он плотно сжал губы под светлыми длинными усами. – Хотел бы я знать, с чего это политический департамент так возится с этим Малраджем, особенно сейчас, когда большинство его соседей потеряли свои владения после подавления восстания. Уверен, все кончится тем, что он еще больше заважничает, а Ламбертон абсолютно не способен обращаться с черномазыми и, конечно, не сумеет сбить с него спесь. – Его взгляд стал холодным и твердым. – Попомните мои слова, Харри: нас ждет еще множество неприятностей. Таким, как Ламбертон, в Индии делать нечего!

– Да и вам тоже, – сухо сказал чиновник, наблюдая, как капитан Молсон трясущимися пальцами разминает новую сигару. Харри Дилз прекрасно знал, что приступы боли и желтизна кожи у Молсона вызваны непрекращающейся дизентерией, которая мучает беднягу с того времени, как они покинули Равалпинди.

– Верно, черт побери, – довольно равнодушно подтвердил капитан Молсон, – я бы никогда не согласился на эту миссию, если бы знал, что придется не только покинуть Равалпинди, но еще и пересечь эту жуткую пустыню в компании неотесанных гражданских! – Он распрямился и быстро добавил: – Исключая присутствующих, разумеется. Вы мне очень помогли, Харри. Просто не представляю, как бы мы добрались сюда, не будь вы нашим проводником. Для меня все горы Раджпутаны одинаковы. Они нанизаны друг на друга, не поймешь, где начало, где конец. Боюсь, даже от моих карт было бы мало толку.

– Совершенно верно, – согласился чиновник. Он поднялся и отряхнул пыль с брюк защитного цвета. – Пора распорядиться, чтобы сворачивали палатки. Не могу сказать, что меня прельщает перспектива перехода по пустыне в дневное время, но Ламбертон решительно настроен добраться в Питор до наступления темноты.

Капитан Молсон процедил сквозь зубы что-то невнятное, но явно оскорбительное.

– А вот еще одна загадка для вас, – добавил он, неожиданно меняя тему разговора и прищуренно глядя на палатку, разбитую чуть поодаль от остальных.

– Вы о чем? – Харри Диз обернулся и увидел, как из палатки вышел довольно молодой темноволосый мужчина в видавших виды бриджах и перемолвился о чем-то с одним из носильщиков. Его лицо, руки и обнаженная мускулистая грудь почернели от загара, а худощавое лицо в бледном свете раннего утра выглядело зловеще. – Вы говорите о Роксбери? Что с ним?

Капитан Молсон помолчал: он знал, что чиновник непонятно почему очень высокого мнения об этом человеке, хотя сам он считал Роксбери одним из самых неприятных людей, встречавшихся ему в жизни.

– Странное дело, – неуверенно начал Молсон, – никак не возьму в толк, почему помощник министра поручил графу Роксбери сопровождать британского представителя в Маяр. Он нетерпелив, чересчур высокомерен и своеволен. Это не совсем те качества, которых требует искусство дипломатии, не так ли?

Если он надеялся, что Харри Диз прольет свет на эту загадку, то его ждало разочарование, потому что тот лишь рассмеялся, сказав:

– В этом вы совершенно правы, старина.

Капитан Молсон помрачнел и не стал развивать тему, хотя наверняка очень удивился бы, узнай, что граф Роксбери рассматривает свой будущий визит вежливости к строптивому правителю крошечного штата как невообразимо скучное обязательное мероприятие. Более того, перспектива пышного приема, который обязательно будет сопровождать их прибытие в Маяр, бесконечно утомляла его сиятельство. Вдобавок он уже с трудом выносил общество как капитана Молсона, начальника отряда сопровождения Ламбертона, так и самого британского представителя, Эдгара Ламбертона.

«Сборище болванов», – подумал в это самое мгновение граф Роксбери о своих невольных попутчиках, направляясь к речной отмели. Он и сам не понимал, почему так долго терпит всю эту компанию. Если не жара, так скука постоянно доводила его до сумасшествия. Он уже достаточно наслушался нудных лекций Эдгара Ламбертона и бесконечного нытья членов отряда сопровождения под началом капитана Молсона. Граф Роксбери приехал в Раджпутану не для того, чтобы принимать участие в дворцовых представлениях. Сам виноват, не надо было соглашаться сопровождать британского посланника. Правда, он никогда бы и не согласился, если бы не настойчивость помощника министра, который оказал ему в прошлом несколько серьезных услуг и перед которым граф был теперь в долгу.

– Не желаете ли искупаться, Хазрат-саиб? – почтительно обратился к нему слуга, который семенил за ним следом с полотенцем и дорожным набором для бритья.

– Не сегодня, Бага Лал.

Граф Роксбери едва заметно улыбнулся, а затем все его тонкое загорелое лицо расплылось в улыбке. Его забавляло, что Бага Лал упорно обращался к нему ваше высочество, хотя уже многие поколения отделяли графа от того времени, когда его предки носили королевские титулы. Но поскольку такое обращение раздражало Молсона и Ламбертона – к ним обоим слуги-индусы относились с куда меньшим почтением, – Роксбери не стал исправлять его на более точное.

– Побреемся, Бага Лал, – произнес он на хиндустани, хотя в пути неизменно обращался к слугам только на английском. – Да работай лезвием побыстрее!

– Хазрат-саиб сегодня спешит? – заметил молодой индус, приседая на корточки, чтобы открыть кожаный чехол с бритвой. Улыбка озарила его обычно серьезное лицо. – Несомненно, он думает о красавицах, живущих во дворце раджи, хотя нам вряд ли позволят увидеть их. Как жаль! Но может быть, в честь прибытия высоких гостей раджа сочтет возможным показать их?

– И не надейся, – отозвался граф, с улыбкой наблюдая, как Бага Лал затачивает лезвие. Жемчужно-серый рассвет уже уступал место обжигающему утру. Солнце поднялось из-за гор, и река заискрилась золотыми блестками. Неожиданно граф рассмеялся. – И не надейся, тщеславный мечтатель Бага Лал! Я очень сомневаюсь, что раджа позволил бы своим женщинам принять нас, даже если бы они и не соблюдали законы purdah. Ни в коем случае, если есть хоть малейшая опасность, что жара повредит их внешности.

– Да, гарем юных красавиц – предмет гордости для любого правителя, – добродушно согласился молодой индус. Он поднял голову и мечтательно посмотрел вдаль, его темные глаза блестели. – Кто знает, а вдруг мы сумеем уговорить раджу... Что это? – Он неожиданно замолчал. Вдали на горизонте показалось облачко пыли. – Смотрите, не раджа ли послал нам почетную встречу?

– Это всего-навсего одна лошадь, – сказал граф, чье зрение было более острым, чем у слуги. Он поднялся и посмотрел туда, куда указывал рукой Бага Лал. Помолчал какое-то время, глядя на бешеную скачку, и нахмурился. – И похоже, она безумна.

– Она сбежала! – вырвалось у Бага Лала. Он тоже всматривался вдаль, прикрывая глаза от слепящего солнца. – Кажется, на ней кто-то есть... Мальчик, судя по виду. Вы видите?

– Вижу, – ответил граф, – и, если он свалится, обязательно сломает ногу.

– Или шею, если эта обезумевшая животина попадет ногой в нору суслика.

Граф прищурился:

– Полагаю, необходимо позаботиться, чтобы этого не случилось.

– Не понимаю, Хазрат-саиб. – Бага Лал нахмурился.

Но Роксбери не ответил, и, когда Бага Лал повернулся к нему, хозяин был уже далеко. Он ловко перекинул ногу через спину лошади, с которой перед купанием еще не успели снять седло. Лошадь беспокойно храпела и переступала с ноги на ногу, а затем, подчиняясь властному голосу и пяткам, понеслась галопом. Длинный лошадиный хвост, подобно знамени, развевался за ним.

– Shabash! – с гордостью воскликнул Бага Лал. – Воистину, господин – принц из принцев! И если безумному животному суждено остановиться, клянусь, господин остановит его!

– Я бы и гроша на это не поставил, – пропыхтел пожилой мусульманин, подошедший посмотреть, что случилось. – Мальчишка скачет лихо.

– Ты ошибаешься, Кулум Азар, – у Бага Лала сверкнули глаза, – и твой грош докажет это.

– Согласен, – добродушно улыбнулся мусульманин.

Они видели, как мчавшаяся лошадь резко метнулась в сторону, чтобы избежать усыпанного огромными валунами участка, и расстояние между ней и графом резко сократилось. Бага Лал довольно улыбнулся:

– Я еще могу заработать свой грош. Моему господину нужно только взять вправо, чтобы перехватить их. Проще простого, говорю тебе!

Однако графу в это самое мгновение так не казалось. Он потерял много времени на то, чтобы найти брод и перейти реку. Облачко пыли за это время значительно уменьшилось в размерах. Но лошадь под ним хорошо отдохнула за ночь, а земля была твердая и прекрасно подходила для галопа. Расстояние между ними быстро сокращалось.

Потревоженное стадо антилоп выскочило из колючих кустарников; гиена, набивающая неподалеку брюхо, на всякий случай отошла к реке. Роксбери не замечал ничего вокруг, но, когда услышал стук подков у себя за спиной, не удержался и бросил быстрый взгляд через плечо. Он с удивлением успел рассмотреть, что за ним скачет не Бага Лал и не кто-либо из носильщиков, сопровождавших отряд, а какой-то чалый мерин, которого граф видел впервые, и на спине его, низко пригнувшись к седлу, сидит молодой индус.

Роксбери хлыстом подстегнул коня и наконец поравнялся с утомившимся беглецом. Затем привстал в стременах, вытянулся, схватил поводья и резко остановил испуганную лошадь как раз в то мгновение, когда маленький всадник беспомощно вскрикнул и бессильно свалился на землю.

Граф спешился, опустился на колени рядом и осторожно повернул упавшего. Это был мальчик лет девяти-десяти, он растерянно смотрел на графа.

– Ты не ушибся? – спросил граф на родном языке мальчика.

Прежде чем тот успел ответить, рядом с ними остановился мерин, подняв густую пыль вокруг.

– Джаджи! – крикнул юноша, спрыгивая с седла.

– Я... я в полном порядке, Чото Бай, – проговорил мальчик, тяжело дыша и пытаясь сесть. – Саиб... саиб успел остановить лошадь. Он спас мне жизнь!

– Твой конь все равно уже устал и скоро остановился бы сам, – отмахнулся Роксбери.

– Только после моего падения. У меня уже не было больше сил держаться. – Джаджи закашлялся и хотел поправить чалму, но руки у него заметно дрожали. – Тукки еще молодой и глупый жеребец, – добавил он нетвердо, – и мне надо было быть с ним построже.

– Он не моложе и не глупее всадника, – произнес Чото Бай, опускаясь рядом с мальчиком и протягивая ему фляжку с водой. Алая чалма закрывала лоб юноши до самых бровей, а свободный конец прикрывал лицо, защищая от мешающей дышать пыли и оставляя открытыми только глаза. Несмотря на страшную жару, на нем был зеленый стеганый кафтан до колен с плотно застегнутыми манжетами и воротом.

С любопытством рассматривая юношу, Роксбери обратил внимание на его удивительно синие, подобно чистейшему лазуриту, глаза в оправе из густых черных ресниц, совсем как у девушки. Графу было известно, что у мужчин, живущих в горах, особенно у патанов, глаза голубые или серые, но он хорошо помнил, как помощник министра говорил ему, что в Маяре патаны не живут. Возможно, юноша – метис? Нет, маловероятно, мальчик не обратился бы к полукровке Чото Бай, что означает «Маленький брат», и потом, для простолюдина юноша слишком уверенно держится в седле. Скорее всего в нем течет кровь Раджпутов.

Как раз в это мгновение юноша поднял глаза и поймал пристальный взгляд графа. Юноша неожиданно замер и опустил фляжку из козлиной кожи.

– Поедем, Джаджи, – проговорил он сердито, – надо возвращаться, а то Авал Банну начнет нас разыскивать.

Джаджи попробовал встать, но вскрикнул от боли и опять упал на песок:

– Не могу, больно ногу!

– Перелома, кажется, нет. Полагаю, просто растяжение, но сильное, – заметил граф, отвернув штанину и осторожно осмотрев лодыжку. Его резкие черты смягчились, когда он заметил, как побледнел мальчик. – Тебе лучше не возвращаться домой на Тукки.

– Конечно, Джаджи поедет со мной, – согласился юноша. Граф вопросительно взглянул на него, и выражение лица юноши внезапно стало враждебным. – Прошу вас, саиб, пожалуйста, помогите мальчику взобраться в седло.

Сердитые морщинки залегли у графа в уголках рта, придавая лицу грозное выражение, но Чото Бай продолжал с вызовом смотреть ему в глаза из-под складок алого муслина.

– Маленький наглец, вот ты кто! – проговорил наконец Роксбери по-английски.

– Саиб? – Синие глаза смотрели на него все так же.

– Подведи свою лошадь, – кратко распорядился граф, и в следующее мгновение Джаджи уже надежно сидел на спине мерина.

– Благодарим вас, саиб, – сказал Чото Бай, опять становясь любезным. – Если бы не ваше вмешательство, Джаджи мог серьезно пострадать.

Лицо графа немного смягчилось, он понял, что враждебность юноши была вызвана тревогой за мальчика.

– Я в этом не уверен, но рад, что был полезен вам, – сказал граф, держа лошадь под уздцы и наблюдая, как юноша усаживается в седло и берет в руки поводья.

– Смотри, Чото Бай! – вдруг воскликнул Джаджи, указывая на трех всадников, несущихся к ним вдоль берега реки. – Это Авал Банну?

Чото Бай повернулся в седле и с раздражением сказал:

– Нет, Джаджи, не думаю. Это кто-то другой. Поехали скорей, пока они не добрались сюда.

– Это ваши друзья, саиб? – с интересом спросил Джаджи.

Едва заметная улыбка тронула лицо графа.

– Не совсем, сын мой.

– Не сердись так, Чото Бай, – укоризненно проговорил мальчик, – тебе это не идет. Давай дождемся и встретим их. Тот, который впереди, кажется, сердится. Смотрите, какое у него мрачное лицо! Что с ним, саиб?

– Джаджи, прошу тебя! – предостерегающе произнес Чото Бай. Было заметно, что он уже давно пришпорил бы мерина и ускакал прочь, если бы граф все еще не держал его под уздцы.

– Черт побери, Роксбери! – услышал граф голос капитана Молсона, когда всадники были уже в пределах слышимости. – С какой стати вы воспользовались Боливаром? Вы же знаете, что я хотел въехать на нем в Питор сегодня вечером. Как можно рисковать им в такую жару, и все ради какого-то черномазого щенка?

Юноша-индус чуть не поперхнулся, но полоска муслина, закрывающая его лицо, приглушила звук, а Роксбери ничего не расслышал. Но тем не менее он перестал улыбаться, суровые складки залегли у него вокруг рта, когда капитан Молсон рассерженно остановился перед ним.

– Ничего страшного, Молсон, – негромко сказал он. – Но на вашем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем называть местных жителей такими словами. В Индии внешность часто бывает обманчива.

– Ради бога, Роксбери, о чем это вы? – с нескрываемым раздражением отозвался Молсон.

Граф пожал плечами:

– О том, что мы уже менее чем в двенадцати милях от Питора и эти юноши, вполне возможно, из дворца. Я не думаю, что радже понравится, если он узнает, что членов его семьи называют черномазыми.

– Откуда он узнает? – фыркнул капитан, окидывая юношей презрительным взглядом. Однако спеси у него заметно поубавилось, когда он увидел, как богато они одеты и какая дорогая упряжь у лошадей. – В любом случае совершенно очевидно, что ни один из них не понимает ни слова по-английски, – высокомерно добавил он. – Да и потом, с чего это вы взяли, что они из дворца?

– Его сиятельство, возможно, прав, сэр, – нерешительно вмешался один из младших офицеров, указывая на Джаджи. – Это украшение на чалме у мальчика скорее всего означает, что он принадлежит к знатному роду.

– Полагаю, в ваших словах есть доля истины, – снизошел капитан, внимательно разглядывая сверкающий рубин на чалме мальчика. – Перкинс, – добавил он резко, – ваш хиндустани лучше моего. Передайте мальчику – я рад, что он не пострадал, и поехали. Мы и так потеряли много времени, для перехода уже слишком жарко. – Подстегнув лошадь, он направился к лагерю.

– Это еще что такое! – воскликнул Перкинс, когда топот копыт и громкое ржание нарушили тишину, воцарившуюся после отъезда капитана Молсона. Повернув голову на шум, он с изумлением увидел, как резко отпрянул граф Роксбери, когда юноша-индус неожиданно взмахнул плетью, и ее кожаный конец просвистел в нескольких дюймах от красивого лица графа. В ярости граф схватил юношу за руку:

– Что ты себе позволяешь, дьявольское отродье?!

– Будьте вы прокляты! – Чото Бай наклонился к нему и, к удивлению графа, заговорил по-английски. Синие глаза юноши сверкали гневом, он не замечал, что граф больно сжал ему руку. – Ничего не изменилось, да? Вы по-прежнему называете их цветными и черномазыми, считаете низшей расой! Ради Бога, неужели восстание ничему вас не научило?

Чото Бай резко дернул и освободил руку, порвав рукав. Затем пришпорил мерина и с Джаджи за спиной поскакал прочь.

– Думаю, нам лучше вернуться в лагерь, ваше сиятельство, – осторожно заметил молодой Перкинс, нарушая гнетущее молчание. – Пора отправляться в Питор. Капитан, наверное, уже распорядился.

– Да, пожалуй, – медленно согласился граф. Он развернул Боливара и задумчиво посмотрел вслед удаляющимся юношам. Что-то тревожное появилось у него в глазах.

– Ты зачем хотел ударить высокого плетью? – с любопытством спросил Джаджи, когда они пробирались по усеянной валунами расщелине. Мерин совсем замедлил свой ход, осторожно спускаясь по выжженному склону. Внизу по совершенно плоской золотисто-бурой равнине змейкой вилась дорога на Питор, а вдали в жарком мареве блестели постройки древней столицы Маяра.

– Чтобы отплатить оскорблением за оскорбление, – коротко ответил Чото Бай.

– Ага, значит, тот, со смешной бородой, сказал что-то нехорошее! Я так и подумал! Что он сказал?

– Этого нельзя повторить.

– Это нечестно, Чото Бай! – Джаджи обиженно надул губы. – Только потому, что ты говоришь по-английски лучше, чем я...

– Это было бы не так, если бы ты больше занимался.

– Интересно, зачем эти господа направляются в Маяр? – спросил Джаджи, спеша сменить тему разговора из опасения услышать знакомую нотацию. – Как ты думаешь, они приехали, чтобы подписать мирный договор с Малраджем?

– Впервые слышу о таком договоре. – Чото Бай замер с поводьями в руках.

Мальчик просиял от удовольствия:

– Вот видишь! Значит, и тебе известно не все, что происходит во дворце!

– Только потому, что я не имею привычки подслушивать под дверьми, как некоторые.

– Ладно, ладно, а как еще было узнать, что Малрадж ожидает посланников из Англии? – оправдываясь, сказал мальчик, а затем с разочарованием добавил: – Я надеялся, что их будет больше или хотя бы будет большой военный эскорт. Они не произведут на Малраджа впечатления. Разве что высокий господин, который остановил Тукки. Он совсем не похож на остальных, правда?

– Не похож, – согласился Чото Бай и нахмурился, вспоминая, как голубые глаза этого высокого господина пробуравили его чуть ли не насквозь.

– Он тебе не понравился, да? – проницательно заметил Джаджи.

– Не понравился, – опять согласился Чото Бай и сжал рукоять плети. Глаза его вдруг холодно сверкнули.

– Ты несправедлив, – проговорил Джаджи. – Вспомни, это ведь тот, со смешной рыжей бородой, вел себя как истеричная старуха.

– Повторяю тебе, они все одинаковые, – нетерпеливо произнес Чото Бай. – Даже саиб, который так прекрасно говорит на хиндустани.

– Hai mai, – отозвался Джаджи, качая головой из стороны в сторону. – Интересно, что все-таки сказал тебе рыжебородый, что ты так обиделся?

– Я уже сказал тебе, этого нельзя повторить.

– Ну, сказал, и нечего так сердиться. – Лицо Джаджи неожиданно просияло. – Как ты думаешь, Малрадж устроит торжественный прием в их честь?

Чото Бай рассмеялся:

– Джаджи, ты засыпал меня вопросами! Я понятия не имею, что намеревается предпринять твой брат! – Он поднял голову, привстал в стременах и показал вдаль. – Смотри! Я говорил тебе, Авал Банну будет искать нас!

Джаджи заслонил глаза от солнца и нахмурился, когда увидел внизу нескольких всадников, пробирающихся между валунами. В выжженном овраге сейчас было сухо, хотя во время муссонов он превращался в бурный поток, благодаря которому равнина зеленела, и с гор на нее устремлялись стада диких свиней и газелей.

– Ты не скажешь ему, что я взял Тукки, ладно? – озабоченно попросил мальчик.

– А как иначе мы объясним его пропажу?

– Да, ты, наверное, прав, – вздохнул Джаджи. Горячий ветер всколыхнул сухую траву и прошуршал в колючих кустах. Они выехали на дорогу, где Авал Банну со спутниками поджидали их. К радости мальчика, все обошлось. Только лицо старика индуса, который отвечал за жизнь Джаджи с самого рождения, выражало беспокойство.

– Это воистину плохая новость, – промолвил Авал Банну, внимательно выслушав рассказ Чото Бая о том, как все случилось и почему пришлось оставить Тукки. – Раджа будет очень недоволен, мой принц. Вы же знаете, что вам не разрешают ездить одному. Вот когда вырастете...

– У меня все равно за спиной будет целая армия слуг, охранников и нянек! – неожиданно вспыхнул Джаджи, и сразу же проступило поразительное сходство между мальчиком и его старшим братом Малраджем. – Мне никогда не позволяют никуда ходить одному! Всегда кто-то сопровождает, следит за моим поведением! Я и улизнул-то потихоньку, пока этот жирный глупый евнух Наду дремал у дверей, а то меня сразу же остановили бы. Моим сестрам разрешают все, и Чото Баю тоже! Почему мне ничего нельзя?

– Потому что вы – возможный престолонаследник Маяра, – утешил его Авал Банну, – и пока раджа не выберет себе другую жену, которая родит ему много сильных сыновей...

– Меня будут холить и нежить, будто я не в состоянии позаботиться о себе? – Глаза Джаджи наполнились слезами, и сразу же из капризного, избалованного принца Раджпута он превратился в несчастного маленького мальчика. – Да-да, Авал Банну, я сам слышал, как они говорили это: и Бегум Фариза, кормилица покойного отца, и сестры, все женщины в зенане! Они все думают, что я еще маленький!

– А разве нет? – ласково отозвался белобородый старик. – Только подумайте, что произошло, когда вы отлучились без присмотра. Вы потеряли прекрасного коня, которого вам подарил ваш брат, и если бы тот господин не остановил бешеную скачку вовремя...

– Наверное, нам пора ехать, cha-cha, – быстро вставил Чото Бай, называя старика дядей. – Надо, чтобы принцу Джаджи осмотрели ногу, а я ужасно хочу есть.

Авал Банну хмуро посмотрел на него, но его белая борода тут же как-то странно задергалась.

– Вы, как всегда, правы, дитя. Нельзя требовать от человека отчета в своих поступках на пустой желудок. – Лицо его смягчилось, когда он заглянул в несчастные глаза Джаджи. – Я пошлю конюха за Тукки, сын мой, и, если только наши гости ничего не расскажут радже, он ничего не узнает.

– Ты очень добр, Авал Банну, – немедленно отозвался Джаджи и перевел дух, поняв, что наказания удалось избежать. К тому времени, когда они добрались до резных городских ворот, он уже восторженно описывал свою встречу с англичанами, красноречиво приукрашая все, что случилось. Чото Бай молча слушал его, с трудом сохраняя серьезное выражение.

Дворец раджей Маяра располагался на вершине обдуваемого со всех сторон плато, возвышаясь над городом Питором. Нижние этажи дворца напоминали хорошо укрепленные крепостные стены, в каждой из которых располагались огромные резные ворота. По бокам от ворот стояли вырезанные из камня фигуры боевых слонов. На стенах красовались бесчисленные башенки и бойницы, оставшиеся еще со времен осады Маяра Великим Моголом. А выше этого навевающего благоговение величия теснились кружевные купола, резные башенки, зубчатые ограждения, придававшие удивительное очарование многочисленным дворцовым дворикам, садам, просторным праздничным залам и личным покоям раджи. Повсюду виднелись храмы и алтари, а внутри хорошо охраняемых Hathi Pol находились хранилища для зерна и воды, которыми пользовались во время осады, и стойла, где размещались боевые слоны и кавалерия раджи.

Однако жизнь правителей Раджпута не всегда занимали столкновения с кланами соперников или войны с мусульманскими завоевателями, поэтому внутренние дворы по замыслу архитектора должны были радовать глаз и напоминать обитателям дворца и о приятных сторонах жизни. Сверкающие покои марданы были отделаны чеканкой по золоту и нежным узором на мраморе и ляписе, а стены и ниши для светильников в праздничном зале изобиловали фресками, зеркалами и фризами из миниатюр ручной работы. Цветы лотоса и другие традиционные символы, в основном павлины и слоны, были вырезаны на ширмах, закрывающих балконы, а за королевской казной в огромном множестве располагались мастерские, где работали резчики, чеканщики и ремесленники, единственной задачей которых было поддерживать бесценную красоту дворца, беречь ее от разрушения.

Принц Джаджи, с самого рождения привыкший ко всей этой захватывающей дух красоте, не обращал ни малейшего внимания на украшающие двор арки из розового мрамора с вырезанными на нем павлинами, под которыми они наконец остановили взмыленных коней. Мысли его были заняты исключительно завтраком, и желудок беспокойно урчал им в ответ.

– Ты скажешь мне, когда Тукки вернется? – спросил он заискивающе у Авал Банну.

– Конечно, мой принц.

Жесткий взгляд Авал Банну смягчился, он с любовью посмотрел на младшего сына покойного раджи, пухлого маленького Джаджи, который всегда жил в тени красивого, одаренного старшего брата. Если бы не дружба с Чото Баем, жизнь Джаджи была бы совершенно пуста, потому что после смерти матери мальчику никто не уделял должного внимания, а после кончины отца им и вовсе никто не интересовался. Ласковый взгляд старика индуса не изменился, когда он перевел взгляд на юношу, который в тот миг спешивался.

– Какая удача, что вы увидели, как принц убежал, и у вас хватило разума последовать за ним. Такая преданность должна быть вознаграждена.

– Твои слова – лучшая награда, cha-cha, – с улыбкой ответил Чото Бай, отстегивая конец муслина, закрывающего лицо, и делая большой глоток из фляжки, протянутой ему слугой-водоносом.

– Я прослежу, чтобы придворный врач осмотрел принцу ногу, – добавил Авал Банну, делая знак одному из слуг снять Джаджи с коня. – А вы, дитя, должны отдохнуть, у вас усталый вид.

Чото Бай с радостью повиновался. Пообещав заглянуть к Джаджи, как только уйдет врач, он легко взбежал по широким, гладким ступенькам террасы и помчался через лабиринт роскошных коридоров и прихожих дворца. Оказавшись наконец в своих покоях, он отпустил засуетившихся слуг и плотно сдвинул шелковые портьеры, закрывавшие входную арку. Затем подошел к высокому зеркалу в позолоченной резной оправе, украшенной фигурками журавлей и лотосов, и снял чалму. Отбросив ее в сторону, он ловким движением вынул из волос заколки, которые держали их так, чтобы можно было надеть чалму. Освободившиеся волосы золотым водопадом упали вниз до самой талии.

Затем Чото Бай со вздохом облегчения развязал шнурок на пыльных штанах и с удовольствием скинул их. За штанами быстро последовали плотный кафтан и расшитая блестками чоли, и вот уже в зеркале отразилась необычайно стройная, загорелая обнаженная фигурка. Вот она с наслаждением потянулась, чтобы размять затекшее от скачки тело, и там, где еще мгновение назад красивый юноша любовался в зеркале, сейчас стояла девушка удивительной красоты, с безупречной фигурой, небольшой упругой грудью, длинными стройными ногами. Пронзительно синие глаза, которые привлекли внимание графа Роксбери, волнующе смотрелись на чуть заостренном, с тонкими чертами лице. У девушки были прямой нос и пухлые, не очень большие губы, которые растянулись в улыбке, когда она заколола волосы кверху черепаховым гребнем и скользнула в приготовленную ванну.

Вода с ароматом розовых лепестков плескалась о тело Иден Гамильтон, и она чувствовала, как пот и грязь утренней скачки сходят с нее. В комнате было блаженно тихо, лишь шуршали шелковые портьеры да ворковали голуби на крыше. Издалека через открытые окна доносились приглушенные женские голоса, капризное хныканье ребенка, да слышно было, как далеко на кухне привычно стучат горшки и сковороды. Это были настолько родные и успокаивающие звуки, что Иден едва не уснула под их монотонное однообразие, когда ласковая вода окончательно расслабила ее уставшее тело.

Авал Банну говорил, что у нее усталый вид и ей необходимо отдохнуть, но, когда Иден сквозь дрему вспомнила его слова, сон сняло как рукой. Вода тонкими ручейками устремилась вниз по ложбинке между холмиками грудей; она быстро вышла из ванны и потянулась за мягким полотенцем.

Отдыхать, когда англичане уже в Маяре? Ни за что! Она опустилась на колени перед инкрустированным сундучком и стала перебирать его содержимое. Здесь вперемежку с надушенными полосками ткани лежали всевозможных расцветок расшитые сари. Несколько слуг снаружи ожидали знака помочь ей одеться, но Иден не стала прибегать к их помощи. Завернувшись в сари кремового цвета, она прошла через арку, выложенную зеркальной плиткой в серебряной и лазурной оправе, в сад, примыкающий к ее покоям. Воздух здесь был напоен ароматом цветов и наполнен жужжанием бесчисленных пчел. Легкий ветерок играл в пальмовых листьях и ронял душистые лепестки с цветущих апельсиновых деревьев. Однако сегодня Иден не замечала этой красоты, и, когда она остановилась в тени густого дерева, на ее прелестном лбу появилась сердитая морщинка.

Она знала, что рано или поздно британское правительство обязательно пришлет официального представителя в Маяр, и все же не ожидала, что это случится так скоро. Старый раджа сохранял верность англичанам на протяжении всего восстания. Кроме того, было много других, более беспокойных штатов, где после подавления восстания надо было наводить порядок. Возможно, крошечное маярское королевство еще долго оставалось бы без внимания со стороны англичан, если бы наследный принц Малрадж не начал после прихода к власти открыто критиковать насаждаемые британцами порядки. Иден подозревала, что его недовольство стало известно политическому департаменту в Калькутте, и государственного секретаря насторожило, что с Маяром до сих пор не подписан мирный договор. Вот он и поспешил исправить очевидное упущение.

«Именно поспешил», – с неодобрением подумала Иден. Она ясно видела, что люди, составляющие британскую депутацию, выбраны наспех. Иден была убеждена, что Малрадж никогда не согласится подписать договор с таким недалеким и неучтивым офицером, которого они с Джаджи встретили сегодня утром. Что же касается надменного темноволосого господина, которого она едва не ударила плетью...

Грустная улыбка тронула ее лицо. Вообще-то она не желала его ударить, особенно после того, как он остановил коня Джаджи и осадил капитана по фамилии Молсон за употребление бранных слов. Но тогда он оказался к ней ближе всех, а в его манерах сквозило такое, что сразу вызвало у нее обиду. И еще она была убеждена, что, несмотря на его доброту по отношению к Джаджи, он ничем не отличается от других равнодушных иноземцев, искателей сокровищ, которые ордой хлынули в Индию, как только был смещен глава Ост-Индской торговой компании.

– Не иноземцы, – поправила себя Иден, вслух разговаривая на родном языке, от которого она совсем отвыкла за прошедшие три года, – англичане. Они англичане, Иден, и они уже здесь – в Маяре. Что ты теперь будешь делать?

«А ничего», – решила она, с вызовом вскидывая подбородок. Она не собиралась раскрывать этому отвратительному Молсону или высокому господину, кто она. Здесь, во дворце раджи, она в безопасности, и, если одному из них вздумается расспрашивать о юноше, который так свободно говорил с ними на их родном языке, Иден была уверена, что ни сам Малрадж, ни его министры не станут посвящать их.

Иден вернулась к себе, увидела свое отражение в зеркале и невольно улыбнулась. Если бы не синие глаза, которые, впрочем, могли бы принадлежать горянке или метиске, да золотисто-медная прядь волос, выглядывающая из-под расшитого края сари, прикрывающего голову, она вполне могла бы сойти за индианку. Палящее южное солнце покрыло темным загаром ее кожу, а бесконечные наставления Бегум Фаризы о том, как подобает держать себя и как говорить, совершенно преобразили ее: из долговязого, неуклюжего английского подростка она превратилась в прелестную молодую индианку.

Вдруг лицо Иден стало серьезным. Нет, подумала она со вздохом, она не индианка и не притязает на родство с покойным правителем Маяра или принцами и принцессами, с их многочисленными женами, дядьями и тетками, кузинами и кузенами, слугами, рабами, танцовщицами и наложницами, которые составляют его огромную и пеструю семью.

И все же она прожила с ними почти четыре года как своя. Покойный раджа любил и баловал ее, его жены терпели, а все остальные относились к ней, как к брату Джаджи. Именно он дал ей имя Чото Бай, когда она прибыла в Питор в чалме и огромных шароварах, похожая как две капли воды на местного мальчишку.

Скорее всего никто из них уже и не вспоминал, что, когда более трех лет назад солдаты раджи привезли ее в Маяр, она была всего лишь маленьким напуганным ребенком-чужестранцем. Да и сама Иден уже не вспоминала об этом, потому что последующие годы она говорила, думала и мечтала только на хиндустани, деятельно участвовала в бурной жизни зенаны, женской половины дворца. Она овладела искусством изготовления духов и ароматических масел, научилась готовить карри, который составлял основу индийской кухни, вышивать – она украшала вышивкой все свои сари. Ее попеременно ругали, хвалили и любили младшая жена покойного раджи и Бегум Фариза, его кормилица и управительница зенаны. Они сразу же взяли Иден под свое крыло и обращались с ней, как с любой другой девушкой во дворце.

«На протяжении всего времени ко мне относились так, будто я родилась в этой семье», – подумала Иден с глубокой благодарностью. Даже сестры раджи уступали ей в образовании, но никто во дворце ни разу ни словом, ни жестом не дал ей понять, что она отличается от них, за исключением вопроса, касающегося purdah. Все обитатели женской половины, включая мужественную кормилицу и многочисленных жен, жили по обычаю в строгой изоляции, денно и нощно охраняемые армией евнухов, вооруженных ножами и ружьями. Женщины во дворце не могли общаться или разговаривать с незнакомцами, не должны были показывать им свое лицо. Сделать это – означало опозорить себя на всю жизнь.

Иден тоже приучили свято соблюдать требования purdah, но в отличие от остальных женщин во дворце она могла в любое время свободно общаться с покойным раджой и его сыновьями или проводить время в обществе Авал Банну в мардане, мужской половине, слушая, как бульканье его кальяна наполняет тишину ночи. Иден даже охотилась с Малраджем и его слугами, переодеваясь в мужское платье и укрывая голову чалмой. А с Джаджи они в его покоях часто по вечерам играли в shatranj.

Да, превращаясь в Чото Бая, Иден наслаждалась свободой и возможностями, о которых никогда и не мечтала. Здесь она росла счастливой, и нетрудно понять, почему прибытие британской делегации вызвало в ней такую тревогу и опасения. Одно присутствие этих людей напоминало ей отдаленные раскаты грома перед началом мусонных дождей. Но если начало дождей всегда было желанно, то присутствие иноземцев, казалось, наполняет воздух обещанием зловещих перемен.

– Be-wakufi! Полная чушь! – сказала она вслух и рассмеялась, потому что думала в точности как Дунна Джин, дворцовый астролог и великий знаток старинных книг, который вечно предсказывал совершенно невероятные ужасы. Конечно, не очень приятно сознавать, что британский представитель наконец-то добрался до Маяра, но это ведь не означает, что над жизнью, к которой она успела привыкнуть, нависла какая-то угроза.

Скользнув ножками в расшитые туфельки, стоявшие у двери, Иден вышла из комнаты и направилась к женщинам, которые собрались в расписном дворике на завтрак. Она слушала их беззаботную болтовню, смех, похожий на нежный звон колокольчика, и погружалась в их мир – мир, который давно стал ей родным. Она выбросила из головы воспоминания о неприятной встрече и уже через минуту забыла о ней.