Укрощение строптивых

Глава 26

Просто удивительно, мрачно объявил доктор Блейкни, что граф Роксбери выдержал ужасную тряску по дороге домой из деревни Блидни. Окажись он не таким крепким, он бы точно умер, хорошо еще у Пирса хватило ума повернуть назад, как только его сиятельство потерял сознание. Однако сам доктор не был уверен, что его пациент поправится, поэтому он поручил перепуганной челяди делать ему примочки и поить настоями, но самое главное – не спускать с его сиятельства глаз, чтобы он по крайней мере ближайшие несколько дней не вставал с постели.

Хью пришел в себя только к полудню на третий день. Его сразу же заставили принять лекарства, которые должны были подавить инфекцию и предотвратить повторный жар, но от этих лекарств у него в голове стало удивительно легко и мысли страшно путались. Сломанные кости срастались медленно, причиняли нестерпимую боль при малейшем движении. Слава Богу, Хью опять заснул и проспал очень долго. Проснулся он на пятый день после того, как Пирс привез его домой. Тусклое зимнее солнце узкой полоской проникало в комнату сквозь неплотно задернутые шторы.

Он открыл глаза и тут же почувствовал сильную боль и ужасную слабость, но голова была ясная. Он отказался принимать лекарства и послал за Гилкрайстом, который уж точно не будет обращаться с ним как с инвалидом. Хью молча выслушал рассказ камердинера о том, что произошло со штурма ворот Роксбери, и уже в конце перебил одним-единственным вопросом:

– А моя жена? Она вернулась? – Гилкрайст закашлялся, потом замолчал. – Так что?

– Нет, ваше сиятельство... – Хью ничего не сказал, тогда Гилкрайст робко добавил: – Мистер Пирс отправился за ней в Лондон, ваше сиятельство. Это было в четверг. Миссис Уолтерс сказала ему, что не видела ее уже три дня, если не больше.

– Боже правый! – воскликнул Хью, приподнимаясь на здоровой руке. – Отсюда до Лондона меньше трех дней пути! Она давно уже должна была вернуться!

– Если это входило в ее планы...

– Что ты, черт побери, хочешь этим сказать?

– Миссис Уолтерс считает, что она отправилась в Индию.

– Считает? Что это значит, черт возьми? Она что, точно не знает? Не могла же Иден уехать, никому ничего не сказав!

– Вы в этом уверены, ваше сиятельство?

Воцарилось молчание.

– Нет, боюсь, не уверен, – наконец отозвался Хью и откинулся на подушки. Он беспомощно закрыл глаза, по горькому опыту зная, что бесполезно вскакивать с постели. Какое-то время он лежал так, потом вызвал Пирса и не перебивая выслушал рассказ конюшего о поездке в Лондон. Губы у Хью сердито сомкнулись, когда он услышал о письме Пратап Рао, во всяком случае, то, что знала о нем миссис Уолтерс. Потом отдал несколько распоряжений и опять уснул.

Проснулся Хью только на следующий вечер. К этому времени гнев и отчаяние в значительной степени улеглись, он испытывал странное тупое безразличие ко всему, и еще он вдруг почувствовал себя ужасно старым. Старым, потому что не может найти в себе силы подняться с постели и помчаться за причудливым своенравным ребенком, который сыграл незабываемую мелодию любви на струнах его сердца и затем просто исчез из его жизни. Иден ушла – в этом он не сомневался – и, судя по словам миссис Уолтерс, уплыла в Александрию, не сказав никому ни слова.

Разумеется, Хью понимал, почему она уехала. Из-за того, что он ей сказал. Он ясно помнил, как обвинил Иден в непростительном легкомыслии, но он имел в виду, что у нее не было права подвергать опасности свою жизнь, лично участвуя в нападении, а она истолковала его слова совсем иначе. Возможно, ей показалось, что он винит ее за свое падение и сломанную руку или за то, что она решила украсть драгоценности Кэролайн Уинтон. Какие бы причины ни двигали ею, было ясно, что Иден приняла решение раз и навсегда положить конец своему беспокойному замужеству и вернуться к спокойной, размеренной жизни зенаны в маярском дворце.

Хью уставился в потолок, на котором плясали золотистые блики от огня в камине, и подумал, что Иден не из тех женщин, которые ищут спокойной жизни. Спокойная жизнь для Хью всегда означала жуткую скуку, в которой нет места ни опасности, ни волнению, ни опьянению от радости, которое испытывают те, кто преодолел трудности и боль и пожинают счастливые плоды своих усилий.

А может, Иден просто устала и жаждет покоя? Во всяком случае, положа руку на сердце Хью не смог бы сказать, что в жизни Иден с тех пор, как она вышла за него замуж, была хоть малая толика покоя. Он горько улыбнулся: чего-чего, а покоя в их семейной жизни не было. Как можно винить Иден за то, что она решила вернуться в Маяр? Или все-таки можно?

Утром все в графстве уже знали, что Хью пошел на поправку. Небольшой серебряный поднос для визитных карточек, который Гилкрайст принес ему вместе с завтраком, был полон. Здесь были карточки местных чиновников, влиятельных лиц, у которых были неотложные дела к Хью, но он никого не хотел видеть. Он был взбешен и страдал от боли, не желал отвечать ни на чьи вопросы, не принял даже личного секретаря лорда Пальмерстона, которого тот послал в Роксбери, услышав о происшедшем, и человек этот уже почти два дня ждал встречи.

Гилкрайст также сообщил ему, что леди Кэролайн Уинтон опять приехала и требует, чтобы ее провели к нему.

Вот уж чего ему сейчас совершенно не нужно, так это недавно овдовевшей леди Уинтон, театрально проливающей слезы у его постели. Хью знал Кэролайн достаточно хорошо, чтобы понять, что смерть мужа не стала тяжелым испытанием для нее. Несомненно, сейчас она захочет поговорить о том, что они оба теперь свободны от брачных уз. Она уже, конечно, знает, что Иден покинула его.

«В конце концов мне придется с ней объясниться, – мрачно признал Хью, – но только не сегодня!»

– Вели всем уезжать, – устало сказал Хью.

– Всем, ваше сиятельство?

– Да, черт возьми, всем!

Дверь за камердинером быстро закрылась. Хью отвернулся к стене. Рано или поздно придется всех принять, в первую очередь секретаря лорда Пальмерстона и Кэролайн, перед которой надо хотя бы извиниться и объяснить, каким образом шкатулка с ее драгоценностями оказалась запертой в сейфе у него в кабинете. Хотя бы в этом он не оплошал по сравнению с остальными недавними событиями. Слава Богу, у него хватило сил и ума сразу послать Пирса на поиски шкатулки, чтобы ее не подобрал случайный прохожий или, еще хуже, кто-нибудь из обозленных слуг Уинтона. Вместе с Рам Дассом и еще несколькими конюхами они прочесали Прайори-Парк и местность, прилегающую к Вуки-Хоул. Вооружившись факелами, они осмотрели пещеру, и там один из конюхов благодаря своей внимательности заметил продолговатую шкатулку, обитую бархатом. Только после этого они вернулись домой.

Шкатулку открыли в присутствии Хью. В ней лежали бесценные сокровища. Большая их часть, разумеется, будет возвращена леди Кэролайн. Хью не может исходить из того, что все они ворованные, и по праву оставит у себя только драгоценности Изабел. К счастью, он мог определить их с помощью документов Рао Сингха.

К сожалению, многих драгоценностей он недосчитался, другие переделали настолько, что по описанию их невозможно было определить. Хью оставит только те, которые, без всякого сомнения, принадлежали Изабел. Но и их оказалось предостаточно, чтобы Тор-Элш расплатился с долгами, если бы Изабел решила продать их. Хью предполагал, что она именно так и поступит. В последнем письме из Тор-Элша пришли хорошие новости о неожиданном выздоровлении Ангуса Фрезера и о том, что Изабел и Дейви Андерсон надеются весной пожениться. Застенчивая малышка Изабел, отметил про себя Хью, нашла в Дейви отличного друга, какого она, бесспорно, заслуживала.

Эта мысль вызвала неожиданную боль. Хью провел по глазам рукой и с досадой заметил, что она дрожит. Просто смешно, что известие о чьем-то счастливом браке вызывает в нем такую горечь. Черт побери, с какой стати он будет убиваться из-за того, что она без всяких сожалений бросила его? В конце концов он вступил в этот брак с открытыми глазами, с самого начала зная, что Иден своенравна и непредсказуема. Даже дядя Хэмиш, весьма наблюдательный и умудренный опытом старик, предупредил его, что приручить Иден будет непросто.

«Надо думать, я получил то, что заслуживаю», – подумал Хью, но тем не менее не мог вспомнить, когда последний раз чувствовал себя так несказанно плохо и одиноко.

Он решил поехать за ней, как только окрепнет настолько, чтобы выдержать превратности долгого путешествия. А если Иден откажется вернуться с ним, он просто похитит и увезет ее в пустыню, как уже сделал однажды. И там, в бархатной тьме ночи, без посторонних глаз, он сожмет ее в объятиях и зацелует, пока она не оттает. Он докажет ей свою любовь телом, губами, руками, словами, докажет, что вся его любовь принадлежит только ей одной навеки и безраздельно...

– Черт побери! – простонал он и откинул одеяло. Мало того, что Иден бросила его, так она еще продолжает мучить его в мыслях!

Когда Хью получасом позже спустился вниз с рукой на перевязи и диким выражением на лице, неодобрительные взгляды челяди сказали ему, что встал он слишком рано. От слабости у него кружилась голова, он плохо соображал, но знал, что больше не вынесет одиночества, запертый в своей комнате. У себя в кабинете на письменном столе он обнаружил гору бумаг, требовавших его внимания. Какое-то время он делал вид, что разбирает их, хотя не понял ни слова из прочитанного. В конце концов он отодвинул бумаги в сторону и подошел к окну. Холодное зимнее солнце освещало уснувший сад, стайка скворцов, весело вереща, опустилась на голые ветви вяза, стоящего прямо перед покрытыми морозными узорами окнами среди безжизненного плюща и рододендронов. Дальше, на самом краю парка, Джон Пирс гонял на корде лошадь. Это был Тщеславный, гладкий гнедой мерин, которого Иден особенно любила. Теперь на нем никто больше ездить не будет, он всегда проявлял особую неприязнь к своему тренеру и ко всем конюхам. Единственным человеком, которого терпел Тщеславный на своей спине сколь угодно долго, была Иден.

Непонятно почему, но от этого воспоминания Хью пришел в бешенство. Отвернувшись от окна, он вызвал дворецкого и с мрачным видом поручил ему тщательно уложить чемоданы и через час подать карету к парадному крыльцу.

– Его сиятельство собирается в путешествие? – поинтересовался старый верный слуга.

– А что, похоже? – резко парировал Хью.

– Простите, ваше сиятельство. Просто доктор Блейкни...

– По-моему, ты забываешься. – Хью грозно посмотрел на него.

Старик чуть заметно покраснел.

– Да, ваше сиятельство. Прошу прощения.

– Я собираюсь уехать из страны, мистер Бэрроуз, – сжалившись, объяснил Хью. – Возможно, надолго. Надеюсь, вы здесь за всем как следует присмотрите?

– Как всегда, ваше сиятельство, – бесстрастно отозвался дворецкий.

Шаркая ногами, он вышел и закрыл за собой дверь. Хью устало опустился в кресло за письменным столом и положил голову на согнутую в локте руку.

Почему, черт побери, спросил он себя, он не остался холостяком? Почему не послушался своего мудрейшего слугу-индуса Бага Лала и не отправил Иден Гамильтон в Равалпинди, когда это было еще возможно?

Не поцелуй он ее тогда в пустыне, не прижми к себе ее стройный стан, он никогда бы не узнал, как хорошо держать ее в объятиях и как она возбуждает его...

А теперь уже непоправимо поздно, но, может быть, поздно было уже тогда, в садах марданы, когда он заглянул в ее открывшееся лицо и стал навечно пленником удивительной красоты? Надо честно сознаться, у него не раз была возможность бросить ее, забыть, но он не смог сделать этого. Он просто не хотел. Как бы она ни досаждала ему своим строптивым и своенравным характером, они удивительно подходили друг к другу. Хью знал, что не стал бы ничего менять в ней, даже если бы это было в его власти. Скучная жизнь с Иден ему не грозит, пусть она только будет рядом, больше ему ничего не нужно.

Дверь в кабинет тихо приоткрылась, перебив его мысли. Хью вздрогнул.

– Какого черта! – прошипел он в бешенстве. – Я же ясно сказал, чтобы меня не беспокоили!

– Все еще сердитесь, саиб? Это значит, что вы еще не поправились...

Эти с нежностью произнесенные на хиндустани слова были так неожиданны, что Хью поначалу ничего не понял. Глаза у него широко раскрылись, он поднял голову, расправил плечи, забыл про острую боль в руке и про еще не прошедшее действие лекарств. Прошуршал шелк, неожиданно тонкая и прохладная рука коснулась его щеки, с любовью и бесконечной нежностью лаская ее.

Хью замер. Это может быть только сон! Но мягкие губы прижались к его губам наяву, ему не мог померещиться запах сандалового дерева, окруживший его, когда Иден нагнулась к нему. Он услышал, как она низким грудным голосом выдохнула ему в самое ухо:

– Я должна была вернуться, Хью. Я думала, что буду счастлива в Маяре. Пароход еще не вышел из устья, когда я попросила лоцмана отвезти меня назад на берег... – В ее голосе послышалась боль, она бессознательно обняла его еще крепче. – Я сделала открытие: совсем не важно, где я – здесь, или в Шотландии, или в Индии, главное, чтобы ты был всегда со мной. Я не могу, – добавила она без всякого жеманства, только дрожащий голос выдавал ее волнение, – я не могу жить без тебя, и я надеюсь...

– Боже! Ты чувствуешь то же самое?! – Хью медленно поднял голову и посмотрел на нее. В этих прекрасных бездонных глазах он увидел блеснувшие слезы, надежду и огромную боль, переполнявшие ее сердце. Не в силах сказать ни слова, он молча обнял Иден и прижал к себе. Дрожащими пальцами он погладил золотые волны волос, затем пригнул ее голову к себе и исступленно поцеловал.