Укрощение строптивых

Глава 3

За исключением младшей жены и Бегум Фаризы никто в зенане, женской половине дворца, никогда раньше не видел англичан. Ничего удивительного, что известие о предстоящем официальном визите более дюжины иноземцев вызвало во дворце заметный переполох и бесконечные обсуждения ожидаемых гостей. Женщины гадали, как они выглядят, держатся, доходило даже до обсуждения их мужских достоинств. Иден, как лучшему знатоку иноземцев, задавали бесчисленные вопросы, она была рада, что в зенане еще не знают об их с Джаджи утреннем приключении. Иначе у нее не осталось бы ни секунды покоя.

Иден не скрывала, что иноземцы тоже ее очень интересуют, и приходила в отчаяние оттого, что ей не разрешают принимать участие в многочисленных празднествах в честь их прибытия. Только младшей жене, последней из оставшихся в живых жен покойного раджи, и двум ее дочерям разрешили присутствовать всего лишь на одном празднике – коротком официальном приеме, который устроили вечером в день прибытия англичан в Маяр. С плотными накидками на головах они расселись за ширмой, отделяющей их от остальных, и почти не видели гостей. Позже сестры раджи не смогли рассказать ничего вразумительного. Ни их туманные описания, ни слухи, ходившие во дворце, так ничего и не прояснили.

– Наверное, мы о них так ничего и не узнаем, – горько вздохнула Аммита, танцовщица с темными миндалевидными глазами. Она была любимой танцовщицей раджи и потому свободно общалась с женщинами, занимающими более высокое положение во дворце. Сидя в комнате у Иден на подушке с кисточками и скрестив под собой стройные ноги, Аммита не спеша ела jellabies с медного блюда, которое держала в руках. Она пребывала в полном отчаянии оттого, что ее не пригласили танцевать для иноземных гостей. В свои шестнадцать лет девушка была тонка, как тростинка, и прекрасна, как мечта. Ее положение во дворце могло бы вызвать ревность многих, кто пользовался меньшим вниманием раджи, не будь она по натуре добрейшим существом, сумевшим завоевать всеобщую любовь и стать близким другом Иден.

– Через два дня они покинут дворец, а мы их так и не увидим, – горько сокрушалась Аммита.

– Кроме того, который останется, – напомнила Иден. – Его назначат kotwal, главой штата. Англичане называют его «резидентом».

– Подумаешь! – отозвалась Аммита и презрительно наморщила носик. – Мне нет дела до того, хочет он стать главой штата вместо Малраджа или нет. Говорят, он зануда и к тому же нездоров, а на хиндустани говорит просто ужасно. Кому он нужен такой? – Она оперлась подбородком на руку и задумчиво добавила: – Вот эскорт мне бы хотелось увидеть. Говорят, военные въезжали в город в ярко-красных мундирах и сабли звенели у них на боку.

Хотя никто из женщин во дворце не видел этого, Малрадж накануне выслал навстречу британской делегации процессию празднично убранных коней и слонов под командованием главы своего совета – дивана Пратапа Рао, чтобы сопроводить гостей во дворец. Толпы горожан собрались на улицах поприветствовать англичан, а Иден с Аммитой спрятались за шторкой на самом верхнем балконе Башни Ветров, чтобы посмотреть на процессию. К большому разочарованию девушек, увидеть им удалось совсем немного. Городские дома лепились друг к другу слишком плотно, закрывая обзор. Они поняли только по крикам толпы, что процессия прошла мимо них внизу.

– Кто знает, возможно, тебя могут пригласить танцевать во время tamarsha, – утешила Иден Аммиту, имея в виду праздник, который должен был состояться следующим вечером. – Тогда уж ты их обязательно увидишь.

Аммита с сомнением посмотрела на нее:

– Малрадж стал совершенно невыносим с тех пор, как они приехали. По-моему, он вообще не хочет показывать меня гостям. – Ее подведенные сурьмой глаза смотрели на Иден с нескрываемым любопытством. – А ты? Ты вроде бы и не хочешь увидеть их, а ведь они твоей крови.

Иден быстро наклонила голову над чашей, где она помешивала хну. Душистый запах сандалового дерева наполнял комнату, становилось темно – зажгли масляные лампы. Голова Иден была неприкрыта, и, если бы на ее лицо не падала тень, Аммита увидела бы слабый румянец, выступивший у девушки на щеках.

– У меня нет особого желания видеть их, – ответила Иден, пожав плечами. – Они наверняка толстые и не умеют вести себя или молодые и нетерпеливые, как все иноземцы.

– Что ж, возможно, ты права, – со смехом согласилась Аммита и потеряла всякий интерес к теме. Она откинулась на подушке и жестом призвала одного из слуг начать сложную работу по росписи ее ладоней и подошв хной.

Эта работа обычно занимала много времени, и Иден вдруг охватило беспокойство. Она до конца так и не привыкла к размеренной, заполненной ничегонеделанием жизни в женской половине дворца. Временами ее переполняло сочувствие к тем обитательницам зенаны, придворным дамам и служанкам, которые в силу своего низкого положения не имели права выходить за пределы гарема. Даже непоседливой Аммите приходилось проводить все дни, прогуливаясь в садах зенаны, балуясь сладостями и бесконечно сплетничая о знатных обитательницах верхней части гарема, умащивая себя душистыми маслами и разукрашивая хной, чтобы выглядеть еще прекрасней в глазах раджи.

Такое вынужденное безделье никогда не привлекало Иден, а сейчас раздражало еще больше. Покрыв голову, она под каким-то предлогом вышла из комнаты. Хотя солнце уже давно село, изнуряющая жара еще не спала. Сквозь тонкие подошвы туфелек Иден чувствовала жар, исходящий от раскаленных за день камней. Было слишком душно сидеть и смотреть, как женщины во дворе играют в chaupar, да к тому же она не испытывала ни малейшего желания слушать их ленивую болтовню. Она предпочитала уединение садов марданы, зная, что в этот вечерний час раджа и его двор заняты приемом гостей.

Старики евнухи у ворот хорошо знали ее привычку бродить в одиночестве и позволяли проходить на мужскую половину, когда ей вздумается. Во дворе марданы действительно было намного прохладнее. Он все время продувался ветерком, потому что в отличие от женской половины не был закрыт со всех сторон ширмами, чтобы ни один случайный взгляд не упал на женские лица. Ветерок пронесся над прудом, заросшим водяными лилиями. Воздух был напоен не запахом курящихся благовоний, а пьянящим ароматом цветов и жасмина, которым поросли все аллеи, к счастью, оказавшиеся пустынными.

Наслаждаясь умиротворяющей тишиной, Иден задержалась в просторной прохладной беседке с куполообразной крышей. Она смотрела на сияющие звезды и их отражение на зеркальной поверхности искусственного пруда. Откуда-то издали, из древнего храма какой-то деревушки, донесся звук большой морской раковины; павлин резким криком призывал свою подругу; журчание фонтанов заглушало мерный шум зенаны и ночной гул городской жизни. Светлячки летали в листве фиников и вишневых деревьев, расцвечивая темноту точечками света. Иден понаблюдала за ними недолго и вспомнила восторженные крики маленького Джаджи, когда они собирали светлячков в хрустальный флакон из-под духов в ее первое лето во дворце. Она с грустью подумала, что Джаджи считает себя уже слишком взрослым для подобных развлечений.

«А вдруг, – воспрянула духом Иден, – Малрадж удостоит своего младшего брата чести, разрешив присутствовать вечером на приеме?» Она озорно улыбнулась, представив, как Джаджи гордо восседает рядом с раджой, одетый в длинную, до колен, чогу из золотой парчи с воротом, украшенным драгоценными каменьями. Она рассмеялась вслух, представив выражение лица отвратительного капитана Молсона, когда он увидит молодого принца, того самого мальчика-индуса, которого бездушно обзывал бранными словами всего два дня назад...

Вдруг Иден почувствовала, что dupatta, головная накидка, прикрывающая голову, слегка натянулась. Девушка обернулась и досадливо поморщилась: свободный конец накидки зацепился за колючку. Она нагнулась и осторожно, чтобы не уколоть пальцы и не порвать нежный шелк, отцепила ее. Потом выпрямилась и вдруг замерла, улыбка так и застыла у нее на лице. В дальнем конце беседки появились двое мужчин.

Одного из них Иден узнала сразу по мерцающей в темноте подвеске на дорогой чалме. Это был Лала Даял, дядя Малраджа. Другого Иден не знала. На миг ей показалось, что ее заметили, потому что она увидела, как незнакомец посмотрел в ее сторону, потом быстро подошел к Лала Даялу и предупреждающе сжал его руку.

Учащенно дыша и прижав руку к горлу, Иден быстро шагнула за колонну. Она поняла, что встреча не предназначена для чужих ушей и глаз. Иден была твердо уверена, что только крайние обстоятельства, никак не меньше заговора, заставили бы Лала Даяла покинуть прием в компании иноземца. И хотя девушка в темноте не видела лица незнакомца, она была уверена, что спутник Лала Даяла – англичанин.

По счастью, ее, кажется, не заметили, поскольку Иден разглядела, как иноземец повернулся к Лала Даялу и тихо заговорил на свободном хиндустани. Он говорил спокойно, не спеша. И все же у Иден судорожно перехватило дыхание при первых звуках его голоса, который оказался до боли знакомым. Боже правый, да ведь это тот самый господин, с которым она встретилась утром того дня у реки! Нет, не может быть, она ошибается...

Иден боялась дышать, изо всех сил вслушиваясь в разговор, но слов разобрать так и не могла. Она понимала, что ей ни в коем случае нельзя обнаружить свое присутствие. Особенно если есть хоть малейшая вероятность, что встреча, невольным свидетелем которой она оказалась, очень важна. И потом Лала Даял прогневается, если узнает, что она была в ночь праздника на мужской половине. Это было категорически запрещено.

У Иден затекли ноги, пока она неподвижно стояла в тени. Она пришла в отчаяние от мысли, что разговор может затянуться неизвестно насколько. Прошло еще довольно много времени, когда она наконец услышала, что собеседники вежливо прощаются. Девушка радостно вздохнула полной грудью и поблагодарила небо, что все обошлось.

Выждав еще минуту, чтобы убедиться, что она осталась одна, Иден осторожно выглянула из-за колонны. К неописуемому ужасу, она увидела, что гость все еще в беседке. Он стоял, прислонившись к скульптуре боевого слона, будто отдыхая или, наоборот, наблюдая за чем-то. Иден подняла голову и посмотрела ему в лицо. И вдруг сердце ее остановилось – иноземец смотрел ей прямо в глаза...

– Можете выйти, – вежливо сказал он на хиндустани.

На мгновение Иден охватила паника, ей захотелось убежать, но воспоминание о том, как его цепкие пальцы сжали ей руку, остановило девушку. Вместо того чтобы бежать, она вздохнула поглубже, стараясь успокоиться. Подняв голову – в конце концов ей нечего скрывать, – она храбро шагнула ему навстречу.

Хью Александр Гордон, десятый граф Роксбери, с нескрываемым раздражением разглядывал лицо под тончайшим покрывалом, лицо, которое спокойно смотрело на него. Он знал о ее присутствии с самого начала. Они только еще входили в беседку, когда он заметил, как метнулась за колонну стройная фигурка, обтянутая сари. Решив, что она оказалась в беседке случайно, он не стал выдавать ее присутствие Лала Даялу, чтобы не ставить в неловкое положение никого из них из-за того, что женщина случайно нарушила закон purdah. Но потом понял, что ни одна женщина во дворце не решилась бы проникнуть в мардану даже в ночь, когда вся мужская половина собралась на приеме в честь английской делегации, и решил, что ее поведение заслуживает более пристального внимания с его стороны.

Когда Иден подошла к нему, в лунном свете он разглядел тончайшую вышивку на ее накидке и очень удивился, поняв, что перед ним знатная дама, а не одна из служанок зенаны. Хью Гордон нахмурился. Он хорошо знал, что женщины из многих знатных семей Индии, не покидая пределы своих дворцов, принимают самое деятельное участие в заговорах против поработителей. Вполне возможно, и эта дама сознательно нарушила закон purdah и просто-напросто шпионит за ним.

– Госпожа, вы весьма удалились от ворот зенаны, – заметил он с иронией, когда она остановилась перед ним. Внимательно рассмотрев ее, граф понял, что первоначальное впечатление не обмануло его. Богатство и изысканность ее наряда свидетельствовали о том, что перед ним очень знатная дама. Ее голову покрывала накидка из тончайшего шелкового полотна нежно-кораллового цвета с серебряной каймой, шелковые шаровары, облегающие стройные ноги, переливались в лунном свете серо-голубыми полосками. Женщина была достаточно высока и доходила ему до подбородка. Ее глаза бесстрашно смотрели на графа сквозь воздушную вуаль.

Бесстрашно... Морщинка на лбу у него стала глубже, когда он понял, что женщина не испытывает той робости от встречи с ним, которой можно было бы ожидать от обитательницы строго охраняемой зенаны. И на лбу у нее нет кастовой отметки, а глаза, хотя большие и красивые, как у раджпутской принцессы, глубокого, прозрачного синего цвета.

Он решительно сжал губы, без предупреждения схватил ее за руку и с силой дернул к себе. От неожиданного рывка голова Иден запрокинулась назад, накидка соскользнула, обнажив заостренное личико, которое он, несомненно, видел раньше.

– Вы?! – воскликнул граф.

Синие глаза смотрели на него твердо, хотя руке было очень больно.

– Господин?

– Нечего смотреть на меня невинными глазами! – с досадой произнес граф по-английски. – Я энаю, кто вы. Вы – Чото Бай.

У Иден расширились глаза, и совершенно неожиданно для себя Хью Гордон подумал, что девушка сказочно хороша, он не видел в жизни ничего подобного цвету ее глаз в лунном свете. Она была стройна и тонка, с пухлыми чувственными губами. И если для юноши Чото Бая ее лицо казалось слишком нежным, то для молодой женщины оно было поразительно красиво. Однако в упрямом выражении ее лица не было ничего беспомощного или слабого. Граф еще сильнее сжал ей руку.

– Сэр, пожалуйста, отпустите мою руку, – произнесла Иден с завидным спокойствием, хотя на самом деле его появление весьма смутило ее. Иден была уверена, что при первой встрече он не был таким высоким и худым, или она просто не успела его рассмотреть? Конечно, тогда она была озабочена состоянием Джаджи, но как же она не заметила, что он такой... большой и красивый. «Красивый, как тигр перед прыжком», – подумала Иден безжалостно.

– И не подумаю, пока вы не скажете, кто вы, – резко ответил граф.

– Да, я действительно Чото Бай, – призналась Иден, не видя смысла скрывать правду, – но это не дает вам права...

– Бог мой, – прервал ее граф, – значит, я был прав! Вы шотландка, так ведь? Пока вы говорили на хиндустани, я не был уверен. Будьте добры, объясните, какого черта вы здесь делаете?

– Не вижу, каким образом это касается вас, – холодно ответила Иден.

– Нет? А мне кажется, самым непосредственным образом. Любому, кого застали бы здесь, как вас, за подслушиванием переговоров между британским представителем и дядей раджи Маяра, пришлось бы долго объясняться.

Прелестный подбородок взлетел вверх, граф уже начал привыкать к этому жесту.

– Вам прекрасно известно, что я не расслышала ни слова из вашего разговора, и не моя вина, что вы выбрали для встречи именно это место.

Этот ответ вызвал у Хью невольное восхищение. Он знал, что любой другой на ее месте, услышав подобные обвинения, начал бы многословно изображать оскорбленное достоинство. Синие глаза смотрели на него по-прежнему холодно, и граф с удивлением обнаружил, что не может оторвать взгляд от слегка приоткрытых пухлых губ девушки. Она была воистину красавицей. Ее нежное лицо говорило о неразбуженной страстности, и граф не понимал, о чем она говорит.

Жаркая ночь была напоена ароматом множества цветов, и Иден, глядя в лицо англичанина, вдруг ощутила неожиданный и безотчетный страх. Сердце ее бешено забилось. Пальцы Хью, сжимающие ее руку, почувствовали это, и девушку охватила паника – бежать, надо бежать!

Но она успокоилась, подняла голову и, глядя через плечо графа, с облегчением воскликнула:

– Как я рада, что ты пришел, Динна Ганд!

Граф вопросительно повернулся, но, прежде чем его ищущий взгляд подтвердил, что в беседке никого нет, девушка успела высвободить руку. Миг спустя он уже слышал звук легких бегущих ног и тихое эхо смеха, которое привело его в ярость.

Малрадж Пратап Гасварад, раджа Маяра, сидел на сказочно роскошном троне под шелковым пологом в небольшом зале для аудиенций, примыкающем к залу для приемов. Подушки из голубого бархата, на которых он полулежал, были расшиты драгоценными камнями, а каждый угол ковра под подушками прижимали к полу бутоны лотоса, вырезанные из слоновой кости. Столь же блистателен был и сам раджпутский правитель в длинном, почти до пят, кафтане из сочно-розовой тафты, переливающейся оранжевым и голубым, в широком поясе, расшитом жемчугом, в туфлях и головном уборе, украшенных изумрудами.

Остальные члены дворца сидели на подушках по всему расписному залу. Британская делегация разместилась на стульях, которые специально принесли в знак особого почтения. Слуги разносили на серебряных подносах обильные угощения, но ни раджа, ни его придворные не касались еды, поскольку принятие пищи в присутствии людей, не принадлежащих ни к одной касте, осквернило бы индусов.

Темными, зоркими как у орла глазами молодой раджа задумчиво изучал гостей. Ламбертон в качестве постоянного британского представителя разочаровал его. Раджу раздражало, что слово этого маленького человечка значит для правителей Британии больше, чем его собственное. Разве он не раджпутский принц, чьи предки правили Раджастаном, землей принцев, на протяжении двух тысяч лет? И разве все Раджпуты не происходят от самого солнца? А у Ламбертона в предках одни простые смертные.

И все же стоит Ламбертон-саибу придраться к какой-нибудь мелочи или шепнуть на ушко саибам в Калькутте, как Малрадж Пратап Гасварад, раджа Маяра, быстренько отправится в ссылку. Hai mai! Вот уж поистине достойный конец для раджпутского принца! Может, все-таки стоит прислушаться к доводам своего премьер-министра и перестать высказывать недовольство британским порабощением Индии? Малрадж помрачнел и погладил еще по-юношески редкую бороду. Сможет ли он смириться? Он не любил англичан так же сильно, насколько его отец был привязан к ним. Гордость не позволяла Малраджу открыто искать одобрения британцев, подобно тому, как это делали правители других штатов. «Hai mai! – подумал он вновь. – Как жаль, что великое восстание было подавлено и не удалось изгнать англичан из Индии навсегда!»

Несмотря на невеселые размышления раджи, в зале царило праздничное оживление. Все вопросы успешно разрешили, и теперь гости с нетерпением ожидали появления Аммиты, лучшей танцовщицы раджи, которая должна была исполнить гипнотический танец катхак. Члены британской делегации сидели на стульях, отделанных серебряными барельефами, и обменивались вежливыми замечаниями в ожидании выступления. Случилось так, что Пратап Рао, диван Маяра и старший дядя раджи, разговорился с графом Роксбери.

Граф вернулся в зал весьма возбужденным. Разозлившись, что женщина по имени Чото Бай опять ускользнула от него, он провел остаток праздника, теша себя представлением, как откручивает ее тонкую шейку своими сильными руками. Он не забыл оскорбления, которое она нанесла ему, пытаясь ударить плетью, и еще его беспокоило то, что она стала свидетелем его разговора с Лала Даялом. Надо выяснить, кто она. Из встреч с ней у графа сложилось впечатление, что девушка отважна, обладает острым умом и, следовательно, может стать источником неприятностей. Ему также показалось довольно странным, что молодой женщине-шотландке позволено свободно бродить по всему дворцу, да еще в мужском платье. «Здесь наверняка кроется какая-то тайна. – Граф задумался и нахмурился. – У кого бы выведать подробности о девушке?»

– Беглость, с которой вы говорите на нашем языке, достойна восхищения, саиб, – любезно произнес Пратап Рао. – Вы, должно быть, прожили в Индии немалое время?

Голубые глаза графа заметно потеплели.

– Двенадцать лет жизни, Рао-саиб, правда, не подряд. Я много раз ездил в Индию и обратно в Belait и сейчас вернулся сюда впервые после восстания.

– Да-да. – Лицо пожилого индуса не дрогнуло при упоминании горького события. Он, как и его покойный брат, присягнул на верность британцам. – Вы сейчас живете в Belait, саиб?

Граф едва заметно улыбнулся:

– Последние пять лет – да. Я вступил в права наследства после смерти моего дяди по материнской линии. Наследство немалое и требует много внимания. Пришлось остаться в Англии.

– Позвольте полюбопытствовать: те годы, что вы провели в Индии, вы служили в Компании? – Голос индуса звучал слишком спокойно, но по тому, как гневно сверкнули глаза старика, стало ясно, что хотя официально Пратап Рао – союзник британцев, он до конца так и не смог побороть своего предубеждения против махинаций Ост-Индской компании.

– Вообще-то я входил в состав совета директоров конкурирующей компании, – с почтением ответил граф. – Возможно, вы слышали о ней. До ликвидации она называлась «Гордон и Блэр, Калькутта и Дели».

Старик мгновенно преобразился.

– Конечно, я слышал об этой компании, – тепло проговорил он. – Вы назвали ее, и я вспомнил: мой брат Лала Даял говорил мне, что один саиб из сопровождения нового резидента знаком ему. Очевидно, он имел в виду вас. Как я понял, он познакомился с вами много лет назад во дворце Бахадор-Шаха. – Негромкий шум голосов из-за занавески привлек внимание старика, и он с улыбкой добавил: – Кажется, танцовщица готова к выходу. Вы получите большое удовольствие.

– Не сомневаюсь, – отозвался граф. Вежливо отказавшись от приготовленного для жевания листа бетеля, он удобно откинулся на спинку стула и стал наблюдать, как Пратап Рао угощается этим возбуждающим средством из украшенной драгоценными камнями шкатулки.

Звон браслетов на ногах танцовщицы возвестил о ее выходе, но внимание графа было направлено в другую сторону. Краем глаза он заметил, как где-то наверху блеснуло золото. Граф поднял голову и увидел, как три темные женские фигуры вошли на галерею, опоясывающую сводчатый зал по всей длине, и бесшумно уселись за резной перегородкой. Одна из женщин была в сари из черного шелка, изысканная золотая вышивка на нем блеснула и привлекла внимание графа. Губы у него скривились, когда он разглядел гордо вскинутую голову. Прежде чем она успела скрыться за перегородкой, граф безошибочно понял, кто это.

– Странно, кажется, дамы в Маяре соблюдают законы purdah не так строго, как в остальной Индии, – заметил он как бы между прочим.

Пратап Рао устремил зоркий взгляд на перегородку, за которой скрылись женщины, покачал головой и усмехнулся:

– Это не должно удивлять вас, саиб. До вторжения Великих Моголов в Раджастане не знали этого закона, да и после он приживался очень медленно. Маяр оказался под пятой императора Акбара только в конце шестнадцатого века. Возможно, именно поэтому здесь никогда не было сильно мусульманское влияние. Подтверждение этому не только в том, что законы purdah наши женщины соблюдают не так строго, как мусульманки, но и в нашей архитектуре, в наших традициях и обычаях, в нашем языке.

– Понимаю. Означает ли это, что знатные дамы могут свободно разгуливать по дворцу? – с интересом осведомился граф.

– Не так свободно, как бы им хотелось, – улыбнулся Пратап Рао. – Младшей жене раджи, к примеру, разрешается покидать пределы зенаны, когда она того пожелает. Мои племянницы, сестры раджи, также принимают участие во всех религиозных шествиях. С другой стороны, Бегум Фариза, кормилица покойного раджи и единственная магометанка во дворце, свято соблюдает purdah. Я сам видел ее лицо всего три раза, а знаю ее уже сорок лет.

– Я слышал о женщине по имени Чото Бай, – проговорил граф, притворяясь, что его очень заинтересовало появление танцовщицы Аммиты в роскошных госсамерских шелках, перед которой девушки в воздушных одеяниях усыпали пол лепестками роз.

– Как же, как же, Чото Бай. – Пратап Рао отозвался о девушке настолько тепло, что сразу стало ясно, как он привязан к ней. – Она – радость наших сердец. Хорошо, что вы заговорили о ней, саиб. Не вижу причин, почему бы не представить ее вам после выступления Аммиты. Она ведь англичанка, как и вы. Не сомневаюсь, она будет счастлива познакомиться с вами.

– Почту за честь, – невозмутимо ответил граф.

Пратап Рао сдержал слово. Когда праздник закончился, он послал слугу известить женщин, охраняющих вход на галерею, что их хозяек ждут внизу. Ждать пришлось довольно долго, пока не опустела зала. Остались только раджа со слугами да скучающие и зевающие англичане, которых задержал Пратап Рао.

Граф не ожидал, что ждать придется так долго. Было уже далеко за полночь, а раджа призвал его к себе в тот день еще до рассвета. Он не только устал, но и с нетерпением предвкушал несколько часов одиночества после шумного праздника, устроенного раджой в честь прибытия британского представителя.

Но в то мгновение, когда он увидел, как гневно сверкнули глаза Чото Бая из-под накидки, когда она вместе с младшей женой и сестрой Баджи Кришной Дай вошла в залу, он решил, что не стоит жалеть об упущенном отдыхе. Он низко поклонился, когда Пратап Рао представил их друг другу, и, выждав, пока его спутники не обратили восхищенные взгляды на хихикающих принцесс, как бы случайно заговорил с девушкой.

– Для меня большая честь познакомиться с вами наконец, госпожа, – обратился он к ней на хиндустани, насмешливо улыбаясь. – Нам давно пора познакомиться официально.

Накидка окутывала голову Иден, но ее удивительные глаза были хорошо видны сквозь тончайшее шелковое полотно. Синие, с красивым разрезом, они смотрели на графа с холодным вызовом, хотя голос ее звучал вежливо:

– Действительно. Я счастлива, что Рао-саиб оказал нам эту честь.

– Да, он сделал это в высшей степени официально, хотя не совсем точно, – любезно отозвался граф. – Мне хорошо известно, что вас зовут не Чото Бай. – Он увидел, как девушка быстро отвернулась, и перешел на английский. Глаза его с насмешкой смотрели на нее. – Я – Хью Гордон, граф Роксбери, а вы, госпожа, шотландка, и вас окружает какая-то тайна. Полагаю, Рао-саиб очень хорошо к вам относится, потому что я – единственный, кому он рассказал, что вы родились за пределами дворца.

Иден вскинула голову, золотые нити ее накидки блеснули, отражая огонь свечей.

– Чем вызвано такое настойчивое любопытство, ваше сиятельство? – жестко поинтересовалась она.

– Не часто в моей жизни случалось, чтобы женщина дважды одерживала надо мной верх, особенно шотландского происхождения, живущая как принцесса во дворце раджпутского правителя, – резко ответил граф. И опять заметил вспышку гнева в пронзительно синих глазах под накидкой.

– Я не имею ни малейшего намерения раздувать искры интриги, ваше сиятельство. Моя история очень проста и, несомненно, далеко не единственная в своем роде. – Она вскинула голову. – Если вам так необходимо знать, – но тон ее говорил, что она сама так не считает, – мое девичье имя – Иден Гамильтон. Мой отец, полковник Дугал Гамильтон, командовал Четырнадцатым Бенгальским пехотным полком, расквартированным в Лакнау. Он и погиб там в пятьдесят седьмом, защищая свой дом. Покойный раджа привез меня в Питор. Он дал слово моему отцу, что позаботится обо мне в случае, если сипаи восстанут. Раджа рисковал своей жизнью и безопасностью своих близких, чтобы сдержать это слово. Вы довольны, этого достаточно?

– Но как вашему отцу удалось получить от раджи такое обещание? – осведомился граф, пропуская насмешку мимо ушей.

– Мой отец провел несколько лет в Питоре, помогал радже привести в порядок его армию. Это было еще до того, как он встретил маму. – Иден не скрывала, что разговор ей неприятен. – В то время эта армия состояла из едва обученных солдат с древними ржавыми ружьями и ни на что не годных от старости боевых слонов. Отец и раджа стали добрыми друзьями. – Голос Иден звучал печально. – Отец всегда говорил, что раджа был очень просвещенным человеком.

– А почему вы остались здесь после подавления восстания, мисс Гамильтон?

Графу показалось, что Иден вздрогнула, когда он произнес ее имя. Тонкая дрожащая рука подхватила край накидки и плотнее закрыла лицо. Граф понял, что Иден взволнована.

– Настало время прощаться, саиб, – торопливо проговорила девушка на хиндустани, сложила ладони вместе и поклонилась так, будто они просто обменялись ничего не значащими любезностями. – До свидания.

Она хотела было отвернуться и уйти, но граф протянул руку, чтобы остановить ее. Однако изумление на лице Пратап Рао показало ему, что такая вольность недопустима. Граф опустил руку и мрачно наблюдал, как Иден грациозной походкой подошла к радже, присела рядом и выразила ему признание, прежде чем покинуть зал вместе со своими спутницами. Через арку они скрылись в одном из неприметных проходов, который вел в зенану.

Иден Гамильтон... Имя звучало как музыка, такое же прелестное и неизбитое, как его хозяйка. Граф задумчиво посмотрел в сторону арки, через которую ушла девушка. Двое охранников со свирепыми лицами, в алых чалмах и великолепных, расшитых золотом мундирах, с изогнутыми саблями за поясами вернулись на свои места у дверей. Иден Гамильтон... Он узнал ее имя, но что толку? Она осталась такой же загадкой, что и прежде.