Унесенные ветром. Век XX

1

Заведение Рика Бауди в Шайенне знал каждый мужчина, если он бывал в этом городе чаще двух раз в году и если он при этом не являлся трезвенником. Заведение нынче гордо именовалось баром, хотя раньше оно называлось салуном, а изменения в нем в течение двух десятков лет — с тех пор, как оно возникло — произошли совсем небольшие.

Здесь подавалось пиво и виски, а посетителями, как и двадцать лет назад, были в подавляющем большинстве мужчины, состав которых тоже не слишком изменялся. Если раньше основную массу посетителей салуна составляли скотопогонщики, гордо именовавшие себя ковбоями, и окрестные фермеры, делавшие, в принципе, ту же работу, но ковбоями себя не считавшие, а еще разношерстая толпа, которая могла иметь название «городские жители», то теперь последняя категория как раз и составляла основной процент, приносящий доходы заведению, фермеры заняли второе место, оно же, пожалуй, и последнее. Ковбои здесь появлялись только по праздникам, коими считались ярмарки да разного рода сельскохозяйственные выставки.

Бар находился неподалеку от вокзала, что давало повод некоторым острякам почти всерьез доказывать, что вокзал, дескать, во времена прокладки Северной Тихоокеанской и Большой Северной находился в совершенно другом месте, а потом его перенесли сюда, поближе к бару.

Шутки шутками, но значение вокзала и железных дорог для Шайенна было трудно переоценить. Затерянный в глубине прерий, он оставался таким же маленьким и пыльным, как и во времена существования скотопрогонных троп, он был типичной столицей захолустья. Но жизнь в Шайенне все ж заметно оживилась после прокладки Большой Северной и других железных дорог в конце восьмидесятых годов прошлого столетия.

Санни Маклиш, двадцатитрехлетний рабочий железнодорожных мастерских, посещал бар Рика Бауди довольно часто. Заметно чаще, чем другие парни его возраста. Родители Санни жили на ферме милях в двадцати от Шайенна, там же жила и его старшая сестра Джудит с мужем и детьми.

— Нет, что ни говори, а занятие ковбоя не по мне, — говорил Санни своим приятелям Крису Лэмбу и Стэнли Бреверу. — Для этого, ребята, надо быть таким жуком навозным, как муж моей сестры, Джон. Ну, да ясно, Джон он и есть Джон[10]. Ладно, нам приходится вкалывать по десять часов, но ведь они-то вообще света белого не видят: как проснутся, так сразу и принимаются выгребать навоз. Из-под бычков, коров, свиней. И как только они это дерьмо заканчивают убирать, время снова ложиться спать. У меня вся семейка фермеры: где-то на Юге дед с бабкой в земле роются, здесь дед с бабкой, отец с матерью да Джуди с ее муженьком роются в навозе, но на мне все должно закончиться, потому что так вообще-то не всегда было — я имею в виду фермерство. Моя бабка, та, что в Джорджии, когда — то жила себе припеваючи, потому что у ее папаши был целый полк черномазых, которые работали за одну жратву.

— Да, славные, наверняка, были времена, — мечтательно протянул Крис Лэмб, молодой мужчина с черными волосами, расчесанными на прямой пробор, и длинными густыми бакенбардами. Он служил приказчиком в скобяной лавке. — Только для того, чтобы жить припеваючи тогда, надо было подгадать не родиться черномазым.

— Ну это дело нехитрое, — сказал Стэн Бревер, веснушчатый здоровяк примерно того же возраста, что Санни и Крис, работавший в типографии городской газеты и поэтому претендовавший в троице на роль интеллектуального лидера. — Надо было только проследить за своей мамашей, чтобы она не путалась с черными.

— Или за папашей, — вставил Крис Лэмб. — Чтобы он не спал с негритянками.

— С этим у них на Юге, говорят, строго было, — заметил Санни Маклиш. — Спариваться с неграми значило примерно то же, что спариваться со скотиной.

Они помолчали, сосредоточенно вливая в себя пиво из высоких стаканов, потом Бревер сказал:

— Слыхали, ребята, в Европе какой-то псих укокошил родственничка императора Австро-Венгрии. Теперь там может быть большая заваруха.

— С чего бы это? — спросил Лэмб, весьма туманно представлявший себе местонахождение Европы, а тем более Австро-Венгрии. — У нас такой же псих ухлопал президента, но все обошлось без лишнего шума.

— Нет, европейцы народ особый, обидчивый, — хохотнул Бревер. — Стоит им только плюнуть в физиономию, как они лезут в драку. Хотя мы, конечно, от них не больно отстаем — здорово всыпали мексикашкам.

— Верно, нас трогать опасно, — согласился Маклиш. — Взять, к примеру, моего покойного деда Роджера. То есть, он вообще-то покойником был еще до того, как я на свет появился. Так этот самый дедушка всю жизнь стрелял в здешних местах краснокожих. А после, значит, решил заделаться фермером. Но вот банда придурков решила заставить его поделиться с ними. Он ухлопал пятерых, а шестой застрелил его.

— Веселые были времена, — покачал головой Бревер. — Одно слово — Граница. А сейчас тут такая скукотища, хоть вой. Никакой тебе стрельбы, никаких налетов, никаких грабежей. Разве что в кинематографе только и увидишь по-настоящему крутых парней.

— Если сидеть на заднице в заведении Рика Бауди, да в кинематографе, то вряд ли научишься стрелять по-ковбойски, с двух рук.

— И что же ты предлагаешь? — Крис Лэмби внимательно посмотрел на него.

— Я? Я никогда никому ничего не предлагаю, — пожал плечами Маклиш. — Каждый волен сам выбирать себе занятие по душе. Например, продавать лопаты, мотыги, амбарные замки…

— … Или орудовать кувалдой, — спокойно парировал Лэмб. — На это ума еще меньше надо.

Маклиш хотел было вспылить, но сдержался.

— Крис, тебе ведь что ни предложи, ты все дерьмом обольешь, — устало улыбнувшись, сказал он. — Так что я предложу тебе выписать по почте револьвер долларов за десять, ухлопать своего хозяина, заграбастать дневную выручку и рвануть в Калифорнию. А там уже начать прожигать жизнь.

— Чтоб ты пропал, — беззлобно выругался Лэмб. — Я тебя серьезно спрашиваю.

— Здесь? — спросил Маклиш, понизив голос и обведя взглядом переполненный зал. — Неплохо. Еще лучше нам с тобой сейчас выйти на привокзальную площадь, встать в разных концах ее и побеседовать друг с другом, обсуждая наши планы. Да и что обсуждать-то, ведь нам почти невозможно собраться втроем — Стэн складывает из букв эту их брехню по ночам, а мы с тобой заняты днем. Вечером опять же не с руки — надо промочить горло у Бауди. Остается воскресенье. Мы надеваем маски, врываемся в церковь и грабим прихожан, заодно прихватывая и церковную кассу.

Бревер захохотал, ему понравилась шутка Маклиша.

— Да, — кисло поддержал веселье друзей Лэмб, — а потом, поделив награбленное, рвем в Калифорнию, чтобы там начать прожигать жизнь.

— Ладно, слушайте меня, — великодушно согласился Маклиш, жестом призывая приятелей придвинуться к нему. — Пятнадцать долларов умножить на двести — это сколько будет, а, Крис?

— Три тысячи, — вполголоса ответил Лэмб.

— Неплохо, правда? По тысяче на брата. Целый год, почитай, можно заниматься, чем хочешь.

— Да, — восхищенно прошептал Бревер, — знать бы только место, где эти три тысячи лежат.

— Предположим, я такое место знаю, — сказал Маклиш. — Иначе откуда бы мне знать сумму?

— Верно, — согласился Лэмб. — Где-то, значит, ты засек эти пятнадцать, помноженные на двести.

— «Где-то» — это в кассе железнодорожных мастерских. Каждую субботу. Мои пятнадцать долларов за неделю тоже лежат среди них.

— Хм, — с сомнением покачал головой Лэмб. — Надежно они лежат, ничего не скажешь. Там же, наверное, охрана?

— В том-то и дело, что никакой охраны, кроме кассира, вооруженного револьвером, и его помощника. Правда, в помещении, где располагается касса, на двери и окошке решетки.

— Вот видишь, — сказал Лэмб. — Сложно будет выковырять монеты оттуда.

— Конечно, — кивнул Маклиш. — В случае, если уж они попали в кассу, наверное, и пытаться не стоит. При малейшем подозрении кассир включает сирену, а это значит, что туда в момент сбежится целая толпа народа. Деньги надо брать в тот момент, когда они уже покинули банк, но еще не попали в кассу.

— То есть, по дороге, — подытожил Лэмб. — В чем их возят?

— Возят их в обычном автомобиле, я несколько раз видел его. Кассир и помощник забирают деньги в банке, загружают их в автомобиль, потом везут в мастерские. У ворот мастерских автомобиль на какое-то время останавливается, здесь его взять удобнее всего.

— Нет, — засомневался Лэмб. — Если там поднять шум, это будет то же самое, что и сирена в кассе. Надо будет все как следует взвесить и просчитать. — Взвешивать и просчитывать он любил. Сколько уже было похоронено планов и проектов, разработанных Маклишем или предложенных Бревером. К тому же все предыдущие идеи не подразумевали вооруженного нападения.

— Я согласен, дело это непростое, — сказал Маклиш. — Надо присмотреться. Это хорошо, что Стэн работает по ночам. Он подежурит у банка, посмотрит, может, что-нибудь удастся сделать и там. Завтра как раз суббота. Номер автомобиля у меня записан.

В субботу Бревер проторчал битых два часа неподалеку от здания банка, рискуя навлечь на себя внимание как случайных прохожих и владельцев лавочек, так и полицейских.

— Два этих типа выносят мешок из банка, — докладывал он приятелям вечером. — В это время у входа стоит коп. Потом они загружают мешок в автомобиль, один садится на заднее сиденье, рядом с мешком, другой — за руль. Как только машина отъезжает, коп сразу возвращается в банк.

— Видите, — восторженно сказал Маклиш, — все очень просто. Целую милю, даже больше, они едут по улицам. Одни. Вооруженные от силы двумя пушками.

— Все равно это очень сложно — обчистить их среди бела дня, — возразил Лэмб. Похоже было, что он собирается поставить крест и на этом предприятии.

— Черт тебя побери, Крис, — разозлился Маклиш. — Я ведь тысячу раз уже повторял: либо ты рискуешь, либо продолжаешь сидеть в дерьме. Это даже и ребенку, наверное, понятно. Не бывает идеальных планов, идеально разработанных операций — в том смысле, что всегда что-нибудь сорвется в последний момент, риск всегда есть. Если ты не хочешь рисковать, так и скажи.

— Нет, я не против всей этой затеи, Санни, но…

— Вот что, — прервал его Маклиш и наставил в нос Лэмбу указательный палец, — давай договоримся, если уж ты не против: ты выслушиваешь меня без твоих вонючих замечании, и мы начинаем действовать.

Он развернул большой лист бумаги с нарисованным на нем планом.

— Смотрите, по этой улице ходит только трамвай. Автомобиль сворачивает вот тут вправо и едет вдоль высокой стены мастерских. Улица там узкая, а поворот очень крутой, так что водитель, если он не хочет с кем-то столкнуться за поворотом, обязательно притормозит. Он почти остановится. А от поворота до въезда в мастерские добрых двести ярдов, да не по прямой. Короче, тот поворот не виден от въезда в мастерские. Так что, если машина остановится, никто из мастерских не заметит. Забор там высокий, футов до девяти.

— А что с противоположной стороны улицы? — спросил Крис Лэмб. — Там, как мне помнится, вроде бы магазин какой-то?

— Все правильно, но в магазине сейчас ремонт, витрины закрашены известью, а чуть дальше, по направлению к въезду в мастерские, стоит обычный двухэтажный домишко.

Маклиш чувствовал, что его приятели думают о том же, о чем думал он — уж слишком нереальной кажется эта затея. Он уже в который раз представлял себе картину едет автомобиль, преодолевает поворот, замедляя движение, и… продолжает ехать дальше. Просто невозможно было представить себе, каким образом что — то может оставить его.

Они долго совещались, выдвигая разные варианты, пока не остановились на одном, предложенном Стэном Бревером — выпустить на автомобиль повозку и, загородив ему дорогу, прижать к стене. Потом один спрыгивает со стены, а другой, карауливший приближение автомобиля из-за угла магазина, подбегает к автомобилю с другой стороны. Они наставляют оружие на водителя и кассира, разоружают их, забирают мешок и, связав ограбленных, быстро уезжают на повозке — водить автомобиль никто из них не умел.

Приятели пошли к месту предполагаемого нападения, распределили роли. С забора, естественно, должен был прыгать Санни Маклиш, он в это время находится в мастерских, с повозкой подъедет Стэн Бревер, он будет ждать ярдах в пятидесяти от поворота, а Крис Лэмб, отлучившись на час из своей лавки, будет дежурить за углом и подаст сигнал Бреверу.

Неделя прошла в приготовлениях. Самым сложным делом оказалось достать повозку. Наконец, к пятнице Бреверу все же удалось договориться с одним своим знакомым, который одолжил повозку и лошадей якобы для перевозки мебели.

И вот наступила суббота. Санни Маклиш извелся, наблюдая со своего поста за дверью кассы. Наконец, кассир вышел, неся свернутый холщовый мешок. Как буднично все происходило! Вот он подошел к автомобилю, стоявшему в глубине двора, поговорил со своим помощником, сидевшем в машине, открыл дверцу, сел. Санни готов был взорваться от нетерпения, ожидая, когда автомобиль выедет со двора.

Санни, стараясь идти неторопливо, тоже пересек двор, вышел в ворота, отмахнувшись от окликнувшего его охранника, спокойно, словно он вообще забыл, зачем все-таки вышел на улицу, перевел взгляд на противоположную сторону.

Повозка была на месте. На передке ее очень похоже изображал полуденную дрему Стен Бревер, надвинувший соломенную шляпу на самый нос.

Теперь надо было ждать. Все зависело от того, насколько быстро кассиру выдадут деньги в банке. Он мог вернуться через полчаса, через сорок минут, а то и через час. Минут через десять Санни прокрался на свое место под стеной. Со стороны двора он практически не был виден: здесь складировались оси вагонов, поставленные в три ряда по высоте. Под стену, в том месте, где должен был взбираться на нее, Санни натаскал ящиков из-под инструментов, по ним легко было взобраться почти на самый верх стены.

Санни не думал о том, что помощник и кассир могут узнать его, вернее, это его не беспокоило — у него был свой вариант плана ограбления, вполне вписывающийся в общую схему, разве что вносивший некоторые коррективы в судьбы участников действия, которому суждено было разыграться. Лично для себя он уже все решил. Револьвер привычно оттягивал карман комбинезона.

Он оглянулся, взобрался на ящики, выглянул на улицу. Повозка все на том же месте, а Крис Лэмб еще вроде бы не появился. Но теперь уже нет смысла что-то менять, а тем более откладывать операцию. Он и сам может проследить за приближением автомобиля.

По улице прошла женщина, она двигалась по тротуару под стенами здания, в котором размещался магазин. Санни взглянул на забеленные окна, они производили впечатление заброшенного кладбища. Нет, место все же выбрано очень удачно.

Раздался звонок трамвая. Трамвай они не слишком принимали во внимание, справедливо рассудив, что вероятность появления его одновременно с автомобилем достаточно мала. Но если такое случится, нападение придется отложить до следующей субботы.

Трамвай прошел, и Санни еще раз выглянул из-за забора. Все в порядке, Лэмб появился, ему теперь не стоит вылезать на улицу до появления автомобиля. Санни вплоть до этого момента не был уверен в Лэмбе. Слишком уж Крис осторожен и вял. Нет, прямо-таки удивительно как это он решился на такую вылазку. Ладно, пусть теперь наблюдает.

Опять потянулись минуты, заставляя снова воспринимать нападение, как нереальное. То начинало казаться, что автомобиль сегодня не вернется вообще, то Санни вроде бы совсем забывал, зачем он сидит под стеной в обеденный перерыв. Он долго отсутствовал, и до перерыва десятник или даже мастер наверняка хватался его. Плевать. Теперь-то уж ему точно на все и на всех наплевать. Потому что он так решил, потому что он на это решился.

Ухо Санни уловило легкий шум. Да, похоже, это рокот мотора. Быстро вскочив на ящики, Санни увидел, что Лэмб вышел из-за стены и машет Бреверу, указывая на закругление стены.

Бревер хлестнул лошадей вожжами. Повозка очень медленно тронулась с места.

— «Чтоб ты пропал!» — выругался про себя Санни. Уж на Бревера он-то рассчитывал.

Нет, все нормально. Повозка набирает скорость.

Задранные кверху лошадиные морды. Скрежет тормозов автомобиля. Лицо Лэмба, снизу закрытое черным платком.

Санни спрыгнул, рискуя угодить на крышу автомобиля, револьвер он уже держал в руке. Распахнув заднюю дверцу, он увидел бледное лицо кассира, прижимавшего к себе левой рукой холщовый мешок. В правой его руке дрожал револьвер, вороненный «Смит и Вессон». Санн, инстинктивно становясь боком, словно таким образом хотел сделаться неуязвимым для пуль, нажал на спусковой крючок — почти не целясь и с удивлением замечая, что рядом с носом кассира возникла дыра. Сначала это было просто углубление, потом оно стремительно наполнилось черной кровью. Санни это вроде бы и не должен был уже заметить, потому что он быстро обернулся, услышав звук еще одного выстрела. Он не мог с уверенностью сказать, когда этот выстрел прозвучал — раньше того, как стрелял он, или позже, разница была в доли секунд. Лэмб схватился рукой за горло, ниже черного платка, и рухнул на автомобиль. Санни, чувствуя, как его охватывает странное спокойствие, аккуратно прицелился в искаженное ужасом лицо водителя и аккуратно нажал на спуск. «Кольт» и на этот раз сработал безотказно.

Мешок оказался на удивление тяжелым, словно был набит камнями. Санни потащил его на себя, преодолевая еще сопротивление левой руки кассира, прижавшей мешок к телу еще тогда, когда тело было живым, да так и оставшейся судорожно напряженной. Мешок покинул тело кассира, прополз по сиденью, зацепившись за приоткрытую дверь, и наконец оказался в левой руке Санни — правая крепко держала револьвер.

Санни быстро обежал повозку, на которой Бревер встал во весь рост, пытаясь справиться со вставшими на дыбы лошадьми. Помогая себе правой рукой, из которой он так и не выпустил револьвер, Санни перебросил мешок через борт повозки и вспрыгнул в нее.

— Гони! — заорал он Бреверу.

Оглянувшись, он увидел, как стремительно отдаляется черный автомобиль, возле которого растянулся во весь рост Крис Лэмб, всю жизнь сомневавшийся, но так и не сумевший принять единственно правильного решения в последние секунды этой жизни.

Сидя на дне повозки, Санни быстро перебросил пачки банкнот из мешка в заранее приготовленный саквояж. Здесь же, в большом мешке, оказался и маленький мешочек, наполненный серебряными долларами и мелочью.

— Помедленнее, — спокойно скомандовал он Бреверу, — не то передавишь полгорода. Давай к вокзалу, как договорились.

По улице шли прохожие, ехали повозки, мчались автомобили. Никому не было никакого дела до повозки, которой правил мужчина в соломенной шляпе — по виду фермер, приехавший в город за покупками, и в которой сидел угрюмый светловолосый молодой человек в рабочем комбинезоне — очевидно, его работник.

Они остановились на привокзальной площади, в самом ее углу, там, где притулились еще несколько повозок.

— Иди и возьми два билета на любой ближайший поезд, идущий на Восток, — приказал Санни.

Бревер открыл было рот.

— Через несколько станций мы сойдем, там и разберемся.

2

Чикаго поразил и ошеломил Санни Маклиша, вообще-то готового увидеть нечто подобное. На каждом шагу автомобили, подземка, высоченные дома, толпы озабоченных людей, словно бы спешащих сделать последнее, самое неотложное дело в своей жизни.

До сих пор Санни не видел города больше Шайенна, и первые часы, в течение которых он покидал центральный вокзал Чикаго, ехал на трамвае, потом в подземке, потом просто шел по вечерней улице, были для него временем настоящего потрясения.

На Маклише был очень приличный костюм за тридцать долларов, черные комбинированные ботинки с белым верхом, в правой руке он держал все тот же шайеннский саквояж. Сумма в мешке кассира оказалась даже большей, чем предполагаемые три тысячи долларов. Они с Бревером аккуратно, до последнего никеля[11] разделили все, потом расстались, так решил Санни. Бревер не очень возражал.

Ближе к вечеру Санни нашел отель за восемь долларов в сутки с ванной и туалетом. Он накупил газет и следующие полдня провел за их изучением.

Вскоре он снял отдельную комнату на Западной стороне за пятнадцать долларов в месяц. В комнате находились только железная кровать, небольшой расшатанный стол и стул в таком же состоянии. Зато здесь имелись водопроводный кран и стальная раковина под ним. Санни, которого не успел за несколько дней избаловать отдельный номер отеля, это вполне удовлетворило. За всю предыдущую жизнь он привык довольствоваться даже худшими условиями.

В первый месяц он знакомился с городом. Поднимался в шесть утра, умывался, брился и покидал свое убежище, чтобы вернуться часов в семь вечера. У домохозяина, мистера Поклэнски, наверняка сложилось о нем впечатление, как о молодом человеке, имеющем хорошо оплачиваемую — судя по внешнему виду — работу.

Санни посещал пивные, харчевни, бары, небольшие кафе, высматривая и прислушиваясь ко всему, что могло интересовать только его. В начале следующего месяца он спокойно ограбил кафе на Северной стороне. Вошел туда, заказал чашку кофе и сэндвич с ветчиной, расплатился, поел, рассеяно разглядывал полупустое помещение — поток утренних посетителей схлынул — потом поднялся, подошел к хозяйке, стоявшей за стойкой и тихо сказал:

— Это ограбление, мэм. В правом кармане моего пиджака револьвер, так что не советую шуметь.

Он держал руку в кармане.

Женщина за стойкой побледнела и не двигалась.

— Поживее, мэм, — напомнил он. — Я очень спешу. Деньги у вас в коробке, вон там, — он кивнул.

Словно зачарованная, она подняла коробку до уровня стойки. Санни спокойно выгреб бумажки левой рукой, оставляя в коробке металлические монеты и мелочь, сунул деньги в карман.

— Спасибо, мэм, — сказал он, приподняв шляпу все той же левой рукой, — вы свободны.

Удалился он неспешной походкой, но, выйдя из кафе, тут же стремительно юркнул в ближайший переулок, пересек несколько параллельных улиц и остановил таксомотор. В автомобиле он спокойно подсчитал добычу. Чуть меньше двадцати долларов. На первый раз неплохо. За такие деньги он должен был вкалывать в Шайене шесть дней по десять часов в день.

Он остановил такси в центре, зашел в бар, заказал порцию виски, посидел, размышляя о чем-то своем, потом подошел к телефонному аппарату, висевшему в застекленной кабинке в углу, снял трубку, назвал номер.

— Хэлло, — сказал он. — Ты свободна?

Она, то есть, Эдна, оказалась свободной. Значит, ему еще раз повезло за сегодня. С Эдной он познакомился недели две назад. Точнее говоря, она с ним сама познакомилась. Трехдолларовая проститутка с отдельной комнатой и телефоном. Ночь с нею стоила семь долларов, угощение за счет клиента. Покидая ее в тот раз, Санни подумал, что вряд ли она работает одна — хоть Чикаго и большой город, но такой юной особе вряд ли позволительно заниматься самостоятельной деятельностью.

Когда он тогда взглянул на Эдну, то в первый момент не понял, зачем она обратилась к нему. Высокая, стройная, ухоженная, благоухающая дорогими духами, она и отдаленно не напоминала шлюху — такую, как Санни встречал в Шайенне и в других, столь же заброшенных и грязных городишках. Те были, все как одна, грубо размалеваны, лица многих из них носили печать злоупотребления алкоголем, одевались они либо неряшливо, либо кричаще, но чаще то и другое сразу.

Да и в обращении это было небо и земля. Санни было даже слегка неловко на следующий день после встречи с Эдной: воспитанность, вежливость и вместе с тем гораздо большая раскованность по сравнению с прежними партнершами, новизна ощущений.

Он позвонил ей снова, но она оказалась занятой. Занятой она могла быть только другим. Это сначала очень огорчило, даже расстроило Санни, но потом он вернулся в свое обычное состояние. Ничему не следует слишком радоваться и ни от чего не стоит приходить в лишком большое уныние.

В этот раз Санни купил шампанское, ликер, бисквиты — на большее у него просто не хватило фантазии, хотя денег он не жалел — и поехал к Эдне.

Она открыла ему, свежая и чистая, и Санни во второй раз подумал о том, что шлюха не должна быть такой.

Но Эдна оставалась такой даже после бурных занятий любовью. Она сидела в постели, обнаженная, только бедра прикрыты простыней, в правой руке держала фужер с шампанским, а левой подносила ко рту песочное пирожное, изящно оттопырив розовый мизинчик с наманикюренным ноготком. При этом она умудрилась не уронить на простыню ни одной крошки.

— Мне бы хотелось почаще бывать с тобой, — сказал Санни, думая только о том, о чем он говорил.

— Не вижу к этому препятствий, — спокойно ответила Эдна и отхлебнула глоток. — Но я тебе слишком дорого обойдусь.

— Что значит — дорого?

— Дорого — это значит пятнадцать долларов в день.

— И в ночь?

— Ну, пусть будет и в ночь.

— Хорошо, меня устраивают твои условия, — серьезно ответил Санни.

— Слушай, ты все-таки занятный малый, честное слово, — она не смотрела на него, продолжая ловить крошки пухлыми розовыми губками, потом облизывать губы проворным язычком, а Санни смотрел на ее точеный профиль, на белокурый локон, свисающий вдоль мраморного лба с голубоватой веной, на мохнатые ресницы и опять думал о том, что шлюха не может быть такой. — Я тебя вижу всего во второй раз, но ты мне начинаешь нравиться.

— Выходит, в первый раз я тебе совсем не понравился? — безо всякого выражения спросил Санни.

— Почему же не понравился? Зачем бы я к тебе в таком случае подходила? Я говорю о том, что ты — интересный парень, хотя, признаться, с первого взгляда ты произвел впечатление довольно неотесанного.

Ее логика озадачивала Санни — если он произвел на нее впечатление неотесанного, то как же он мог ей нравиться? Но он промолчал, уж чего-чего, а переговорить ее он не в состоянии.

— Ты, наверное, недавно в Чикаго? — предположила Эдна.

— Да как сказать… — неопределенно пожал он плечами. Может быть, для нее и год — недавно.

— И ты ищешь приключений, — теперь уже уверенно заключила она.

Вот с этим Санни уж никак не мог согласиться.

— Нет уж, я предпочитаю жить без приключений. Не всегда, правда, получается.

— То-то и оно, что не всегда, — согласилась она. — Но у тебя было бы гораздо меньше проблем, если бы ты кого-то знал здесь, не правда ли? Того, кто мог бы помочь тебе?

Иной бы на месте Санни сейчас вздрогнул, а он и бровью не повел. Это не объяснялось тем, что у Санни была замедленная реакция. Нет, он испугался, что Эдна так легко раскусила его. Он даже выругался про себя, внешне оставаясь спокойным. Нельзя сказать, что он этот месяц болтался по городу совершенно неприкаянным, абсолютно ни с кем не встречался, не говорил. У него даже знакомые появились в одной пивной в Лейк-Вью. Он с ними виделся уже чуть ли не десяток раз. Два раза он пользовался услугами проституток — не считая Эдны, конечно. Нет, он не чувствовал себя одиноким в полном смысле этого слова и все же… Пожалуй, она точно уловила суть его ситуации, выразив ее одной фразой, из-за чего Санни в очередной раз подумал, что шлюха не должна быть вот такой.

— Может, оно и так, — осторожно согласился он.

— Тогда тебе стоит побывать в баре на 35-й улице. Бар называется «Золотая пчела».

— И что же я там найду, в этой «Золотой пчеле»?

— Не что, а кого. Людей, конечно же.

Он хотел спросить, каких людей, но не стал этого делать, опасаясь раскрыть себя до конца. Да и не хотелось ему выглядеть неотесанным, как она выразилась.

— Там у них всем заправляет Бак Форрестер, — она вытерла изящные розовые пальчики бумажной салфеткой, — но это не значит, что ты можешь врываться туда и требовать от всех, чтобы тебе его показали.

А все-таки она считает его полудурком, подумал Санни, это плохо.

— Это уж я и сам как-нибудь сообразил бы, — проворчал он.

3

В «Золотой пчеле» он появился уже на следующий день, точнее, на следующий вечер. Находясь здесь в первый раз, он просто сидел и присматривался, но вскоре понял, что присматриваются и к нему. Многие здесь звали друг друга по имени, посетители — скорее их следовало назвать завсегдатаями — собирались группками. Но Санни знал, что он должен был выдержать и косые взгляды с многозначительными перемигиваниями, которые он не то что подозревал, а просто кожей чувствовал и, как ему несколько раз показалось, даже успел заметить.

Конечно же, Бака Форрестера в тот раз в «Золотой пчеле» не оказалось. Санни вернулся в свою комнату в половине первого, чем удивил мистера Поклэнски — впервые так поздно со времени появления в его доме, если не считать, конечно, нескольких ночей, в которые Санни отсутствовал полностью.

Он появился в баре во второй и в третий раз, но объект его поисков все отсутствовал. Санни вполне мог предполагать, что его приняли за полицейского агента. Так оно и случилось, потому что когда Форрестер все-таки появился, ему сразу указали на нового человека и выразили свои соображения по его поводу. Бак Форрестер, высокий, худой, черноволосый, с бледным и нервным лицом кокаиниста, сразу распорядился, чтобы «с этим парнем разобрались». Двое подручных Форрестера направились к Санни, решившему, что хотя и возможны сложности, но он все же прорвется.

— С тобой хотят поговорить, — наклонившись к нему, тихо произнес один из посланцев, — идем.

Санни поднялся и пошел — держа курс на Бака Форрестера. Но когда до того оставалось шага три — четыре, один из сопровождавших схватил Санни за локоть мертвой хваткой и, указав на запасный выход, произнес сдавленным голосом:

— Туда!

Дело принимало весьма скверный оборот, об этом и дурак мог догадаться. О том, чтобы убежать, не могло быть и речи. Они шли по узкому проходу: впереди человек Форрестера, за ним Санни и замыкал шествие второй проводник, у которого — в этом Санни мог быть на сто процентов уверен — револьвер, находившийся в кармане, смотрел в его спину.

Идущий впереди собирался уже было толкнуть ногой дверь, ведущую на улицу, как та вдруг распахнулась, будто бы сама собой, и одновременно раздался выстрел. Человек, шедший перед Санни, стал медленно оседать. Одной секунды Санни хватило для того, чтобы, схватив левой рукой падавшего за шиворот, выхватить из кармана пиджака револьвер и выстрелить точно в лоб появившемуся в проеме двери человеку. Оставаться в узком пространстве коридора было опасно. Санни выстрелил еще раз, не целясь, прыгнул в темноту за дверью, ожидая увидеть перед собой вспышку и ощущая уже заранее яростный тупой удар в грудь или в лоб.

Но ничего этого не произошло. Задний двор был пуст. Зато из бара доносились выстрелы. Санни, держа револьвер у бедра, бросился обратно, перепрыгнув через два трупа, лежавшие по одну и другую стороны от двери. Человек Форрестера» сопровождавший его раньше, тоже сориентировался в ситуации и теперь крался по проходу, прижимаясь к стене. Он подскочил к двери, ведущей в бар и стал стрелять, сжимая револьвер обеими руками.

Санни видел, что у входа в бар, у того входа, что с улицы стоит мужчина в низко надвинутой на лоб шляпе и поливает зал огнем из двух пистолетов. Он не спеша поднял револьвер, старательно прицелился и нажал на спусковой крючок, а потом — уже увидев, что мужчина в шляпе дернулся, запрокидывая голову и поднимая руки с пистолетами вверх — выстрелил еще раз, для верности. В зале раздались еще два выстрела, потом все стихло.

Человек Форрестера, несколько минут назад сопровождавший Санни, теперь обернулся к нему, покачал головой и ухмыльнулся — как отметил Санни, удивленно.

— Что дальше? — одними губами произнес Санни.

Человек Форрестера пожал плечами. Потом он крикнул в зал:

— Эй, Бак! Ты в порядке?

— В порядке, Стив, — послышалось из зала. — Во дворе больше никого нет?

— Все чисто, Бак. Давай сюда.

Из зала послышался шум, потом в дверном проеме появился Форрестер. Правой рукой с пистолетом в ней он держался за левое плечо. Левый рукав светлого пиджака и даже часть полы была пропитана темной кровью. Следом за Форрестером в тесный проход вступили еще двое.

Стив указал Санни на выход, и тот, мгновенно поняв его, пошел впереди всех, держа перед собой револьвер в обеих руках.

Бак Форрестер, с лицом бледнее обычного, голый по пояс, с толстой, пропитанной кровью повязкой на левом плече, полулежал на низкой кровати, прихлебывая виски прямо из горлышка бутылки и с интересом рассматривал сидевшего перед ним Санни.

— Значит, ковбой, тебе рекомендовали обратиться ко мне? — спросил он.

— Выходит, что так, — кивнул Санни.

— И кто же тебе рекомендовал?

— Да так, один человек, который тебя знает.

— Вот как? Тот человек случаем не из полиции?

— У меня пока нет знакомых в чикагской полиции.

— Пока нет. Но ты, конечно, надеешься вскоре познакомиться с кем-нибудь?

— Не больше, чем ты, — Санни выглядел абсолютно спокойным.

— Послушай, ковбой, а ведь ты вообще-то наглец, — покачал головой Форрестер. — Тебя подослали копы, мы тебя раскусили, а ты еще пыжишься доказать что-то.

— А мне нечего доказывать. Я кое-кому кое-что доказал в вашей забегаловке.

— И что же ты доказал? Уложил одного из своих — то ли с перепугу, то ли что-то напутав — а теперь втираешь мне очки, рассказывая байки о том, какой ты крутой парень с Запада.

— Я уложил двоих, а не одного. А если бы это были копы, ты бы сейчас не говорил уже со мной, ты это не хуже моего знаешь.

— Нет, ну ты и нахал, ковбой, — Форрестер покачал головой, поморщился и приложился к бутылке. Оторвавшись от горлышка, он еще раз поморщился и спросил:

— Ведь он нахал, Стив?

— Еще и какой, Бак! — с готовностью ответил Стив. — А двоих-то он ухлопал точно. Даже если он и фараон, — тут Стив осклабился, — все равно стреляет будь здоров.

— Вот он тебя как-нибудь и ухлопает, — проворчал Бак Форрестер. — Так ты говоришь, что тебя зовут Санни Мейсон?

Санни на всякий случай назвал фамилию Мейсонов, чья ферма находилась недалеко от фермы его родителей в Вайоминге.

— Именно, — кивнул он, — Санни Мейсон.

— Ну, черт с тобой, Ковбой Мейсон. Перед тем, как ты пристрелишь Стива, признайся ему, что ты из полиции.

4

Налет на бар «Золотая пчела» совершили люди Лесли Пратта, оспаривавшего у Форрестера права на его участок. Лесли послал пятерых, которые все погибли. Четверо людей Форрестера были убиты в перестрелке, а сам он получил достаточно неопасное ранение, в самый последний момент успев перелететь через стойку бара. Конечно, это были достаточно мелкие стычки начинающих главарей, некоронованных королей Чикаго в будущем. На фоне самой настоящей войны банд, начавшейся здесь лет пять-семь спустя, первые попытки оспорить права на единоличное владение территорией выглядели дилетантскими.

Но и в то же время, во второй половине 1914 года, Бак Форрестер сделал все возможное, чтобы укрепиться на своем участке. При этом он вел себя очень естественно — как хищник, желающий победить другого хищника. Только в случае диких зверей возможно обычное изгнание соперника с территории, а в случае Форрестера и Пратта альтернативы физическому устранению одного из них не существовало.

После налета на «Дикую пчелу» Лесли Пратт залег на дно. Даже полицейские, те, что находились на содержании Бака Форрестера, не знали местонахождения Пратта. Ясно было, что тот сейчас быстро перестраивал свои ряды, обдумывая планы очередной атаки. Потеря времени стороной Бака Форрестера грозила последнему самыми серьезными осложнениями — теперь Пратт уже не остановится ни перед чем, он просто обречен был наступать.

Тихая квартира на 31-й улице была раскрыта женщиной, бывшей подружкой Лесли Пратта. Несколько дней Стив, Санни, получивший с легкой руки Форрестера кличку Ковбой Мейсон, и еще один из людей Форрестера вели наблюдение за домом на 31-й улице. Наконец, на четвертый день Стив удовлетворенно сказал:

— Точно, он наверняка здесь. Вон те два типа — из его банды. Самые что ни на есть приближенные к Пратту люди. Уж Вонючку Пити я всегда узнаю, сукиного сына.

Решено было провести самую настоящую разведку боем. План состоял в том, что в банде Пратта никто не знает Санни. Он должен будет подняться на площадку третьего этажа, где размещалась квартира, в которой, как предполагалось, скрывался Пратт и, громко постучав или позвонив в дверь, быстро подняться на площадку этажом выше. Далее надлежало действовать по обстоятельствам, наблюдая реакцию обитателей квартиры. План этот предложил сам Санни, а его сообщники согласились.

Ковбой Мейсон так и сделал. Поднявшись на третий этаж, он долго звонил, рискуя быть изрешеченным через дверь, потом взбежал наверх, выхватил револьвер и стал ждать. Дверь медленно отворилась, из нее осторожно выглянул мужчина. Пуля из револьвера Санни попала ему в голову чуть выше и сзади правого уха. Расчет Ковбоя Мейсона был удручающе прост — если в квартире и в самом деле засел Лесли Пратт, то на одного обороняющего станет меньше, если же девица соврала, а предположения Стива насчет Вонючки Пита ошибочны, то несколько погибших жителей Чикаго явятся просто неизбежной платой за неточности в расчетах.

Но, как выяснилось через секунду, верным оказался первый вариант: из двери выскочил человек, сразу же прилепившийся к стене и пославший пулю в направлении Санни. Это был очень опытный и умелый стрелок, пуля просвистела всего в нескольких дюймах от головы Санни и, ударившись о стену, срикошетировала. Санни моментально вжался в стену и наугад выпалил вниз, но промахнулся. Зато стрелявший снизу, который теперь оказался в абсолютно равных с ним условиях, стрелял поточнее: пуля из его револьвера задела плечо и шею Санни и хотя прошла по касательной, но вызвала сильное кровотечение.

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта дуэль у стены, если бы появившийся на нижней площадке Стив не влепил ловкачу, выскочившему из двери квартиры, пулю в нижнюю челюсть. Стрелок согнулся, отделившись от стены, а в следующий момент его прошили две пули — одна снизу, другая сверху.

— Черт тебя побери, Ковбой! — заорал Стив. — Ты еще, чего доброго, и меня пришьешь.

— Как-нибудь позже, — спокойно отозвался Санни.

Он осторожно спустился по лестнице, прижимаясь к стене, и, сунув руку в открытый проем двери, выпалил два раза наугад. Из квартиры прозвучал залп не менее чем из трех револьверов или пистолетов.

— Неплохо, — сказал Санни. Он выбросил барабан револьвера и заменил в нем четыре отстрелянных патрона новыми. — Слушай, нам надо или побыстрее кончать с ними, или сматываться, пока сюда не нагрянули фараоны.

— Надо кончать, — прокричал снизу Стив. — Иначе у нас будут еще большие проблемы.

— К черту проблемы, — сказал Санни, вставляя барабан на место. — Сейчас мы их сделаем.

Он еще раз сунул руку в дверной проем и снова выстрелил. На этот раз из квартиры прозвучала самая настоящая канонада. Как только последняя пуля ударилась о противоположную стену, Санни, перескочив через два распростертых тела, влетел в квартиру. Он прижался к стене, помня о том, что в барабане у него осталось пять патронов, а здесь его ждут, как минимум, три ствола, готовые изрешетить его в долю секунды.

— Эй, Стив! — крикнул он. — Я уже здесь.

Смельчак, возникший на фоне окна и выстреливший на звук его голоса, тут же рухнул. Пуля попала ему в левую сторону груди.

— Входи, Стив, не бойся, их уже совсем мало осталось, — позвал Санни.

Стив ввалился в открытую дверь вместе с Майком, третьим участником налета. Майк должен был наблюдать снаружи и прикрывать их, если вдруг у осажденных появится подкрепление с улицы.

— Эй, Пратт, лучше тебе застрелиться самому, если ты здесь, ублюдок, — крикнул Стив.

В ответ раздался выстрел. Очевидно, кто-то быстро высунул руку с оружием из-за утла и быстро нажал на спуск.

Стив тут же быстро рванулся вперед. Он выставил вперед левое плечо и нырнул вниз, перекатываясь через него. Санни даже восхититься не успел, как Стив уже палил с пола. Послышался грохот падающего тела — очевидно, Стив достал кого-то. Санни, держа перед собой револьвер обеими руками, вбежал в комнату, где был Стив и выстрелил, едва только увидел перед собой темное движущееся пятно. Он понял, что попал, уже инстинктивно бросившись к стене и прижавшись к ней спиной. Спина его была мокрой от крови, более мокрой, чем он мог предположить.

— Ку-ку, — произнес Стив. — Похоже, все.

Он прошел в другую комнату, но никого там не обнаружил. Человек, которого застрелил Санни, сжимал в обеих руках по пистолету.

— Это Вонючка Пит, — сообщил Стив. — Отстрелялся. А Пратта все-таки завалил я. — Он перекатил ногой тело мужчины, которого поразил, падая на пол. — Но без тебя, Ковбой, мне бы ни в жизнь такого не наворотить. Однако теперь нам уж точно пора сматываться.

5

На следующий день Санни позвонил Эдне и сказал: — Эй, детка, если даже ты и занята, я все равно приду к тебе сейчас же. Объясни парню, если какой есть сейчас у тебя, что лучше бы ему смотаться подобру-поздорову.

Появившись у нее, он снял пиджак. Под воротом его сорочки выпирала толстая нашлепка.

— Теперь-то я уж точно могу сказать, детка, что предоставлю тебе пятнадцать монет в день Кто-нибудь, кроме тебя, будет возражать, если все монеты останутся у тебя?

— Теперь уже нет, — просто, безо всякого выражения ответила Эдна.

— Вот ведь как? — деланно удивился Санни. — А я-то думал, что у тебя по-прежнему есть дружок, который тебя опекает.

Дружок, опекавший Эдну, отказался от нее, едва только Бак Форрестер достаточно вежливо попросил его об этом.

Убрав Пратта и одновременно получив в подручные Ковбоя Мейсона, Форрестер существенно укрепил свои позиции на занятой территории. Теперь уже никто не стоял на его пути, кроме, разумеется, полиции, предпочитавшей до поры, до времени не слишком быстро реагировать на жалобы тех последних владельцев заведений, которых Форрестер сжал мертвой хваткой. Теперь он обложил поборами всех до одного лавочников, рестораторов, сутенеров, держателей подпольных игорных заведений.

Однако Форрестеру, как натуре неуравновешенной, столь слишком быстрое возвышение не пошло на пользу. Он попросту не вынес испытания величием — хотя и относительным. Через несколько недель после своего окончательного воцарения в районе Бак Форрестер был застрелен полицейскими в собственной постели. Естественно, в руке он сжимал пистолет, из которого успел сделать несколько выстрелов, оказывая сопротивление полиции.

Когда возник естественный вопрос, кто теперь заменит Форрестера, Санни не мешкал ни секунды. Конечно, он был новичком, работал на Форрестера меньше трех месяцев, конечно, Стив мог считаться ветераном по сравнению с ним. Однако Санни твердо усвоил, что всякая уступка, пусть даже небольшая жертва в пользу другого — это слабость, это сползание вниз. Никто не мог соперничать с Ковбоем Мейсоном в решительности, хладнокровии, жестокости. Это понимал и Стив. К тому же Стив слишком долго пробыл на вторых ролях, слишком привык к беспрекословному подчинению. Он не часто принимал самостоятельные решения, потому что Форрестер очень подозрительно относился к проявлению инициативы своими подчиненными, инициативу позволялось принимать только в тех случаях, когда надо было спасать самого Форрестера или спасать собственную жизнь, устраняя противника с наименьшим для себя вредом и издержками.

Сделавшись главарем, Санни быстро укрепил связи с полицией, руководствуясь чисто интуитивно принципом: «Хочешь иметь добычу в следующий раз — поделись добытым сейчас». Он лично встретился со старшим лейтенантом Даубеллом и передал ему аккуратный пакет.

— Это скромный знак благодарности от жителей района, — малограмотный выходец из вайомингской глубинки мог в случае необходимости изъясняться достаточно высоким слогом. — Вы навели у нас порядок, мистер Даубелл. Мы и впредь желаем видеть вас на своем посту, причем, находящимся в добром здравии.

Эта встреча происходила в служебном автомобиле Даубелла, за рулем которого находился он сам. Санни извлек глубокие уроки из случая взбалмошного и капризного своего предшественника. У него пока еще было слишком мало сил и влияния не только для того, чтобы позволить себе не то что говорить с полицейскими в том пренебрежительном тоне, который позволял себе Форрестер, но даже и в малом прекословить им. Хотя он ни в коем случае не вел себя заискивающе и подобострастно, он просто выражал уважительное почтение, как делает это младший по иерархии хищник в стае.

Конечно же, он покинул дом мистера Поклэнски и переселился на 35-ю улицу — в одну квартиру с Эдной. Они встречались теперь почти каждый вечер — за исключением только тех случаев, когда Санни отсутствовал ночью. Эдна поразила его: оказалось, что она весьма неплохо готовит. Да и порядок в квартире, какой-никакой, она все же поддерживала самостоятельно.

— Странное дело, — сказала ему как-то Эдна. — Мы с тобой живем в этой квартире уже больше месяца, а я о тебе почти ничего не знаю.

— Разве это обязательно? Неужели ты будешь чувствовать себя более счастливой, если узнаешь что-то обо мне? — пожал плечами Санни.

— Да как сказать… Ведь у тебя же было какое — то прошлое.

— Еще бы ему не быть. Только знаешь, я так думаю, что как только человек начинает ворошить свое прошлое, так ему тут же и крышка. Или еще наоборот бывает — если человеку конец приходит, так он прошлое обязательно вспомнит, — криво усмехнулся Санни. — Я же тебе говорил, что я из Вайоминга. Там просто ничего не случается. Вернее, сейчас не случается, в наше время. Раньше-то на ферме, где жили моя мать и отец, случалось многое. Меня еще на свете не было, когда один парень захотел выкурить всех моих родственников с фермы. Много там шума было. И я так думаю, что отец с матерью здорово испугались. Они наверняка были испуганными, когда делали меня, — он опять ухмыльнулся. — Так что я вроде как испуганным от рождения получился. Я знаю одно — надо каждый день быть начеку. Может быть, со мной когда-то что-то и случится, такое, что поневоле придется прошлое вспоминать, потому как больше ничего и не останется. А до тех пор я только про свой вечный испуг и помню, и это хорошо — иначе бы мне давно уже на ходу уши оборвали.

Большего Эдна не могла от него добиться, да она, собственно, и не очень добивалась. Сама она родилась в большой семье в Сент-Поле. Во время кризиса девяносто шестого года, когда ей было семь лет, отец потерял работу и значительную часть своих сбережений. С тех пор Эдна практически никогда не видела его трезвым. Спустя несколько лет к отцу присоединилась и мать, но финала Эдна не видела — в шестнадцать лет она бежала из дома с коммивояжером. Впрочем, определение «бежала» не слишком подходило в ее случае — родители наверняка нескоро заметили ее отсутствие, а заметив, не очень горевали. Коммивояжер бросил ее здесь, в Чикаго, но ее почти что на следующий день подобрала одна довольно состоятельная семья, где сын пленился ангельским видом молоденькой простушки, сочинившей, кроме того, весьма трогательную историю о заболевших и умерших почти что в один день родителях — переселенцах. Эдна была принята в семью, а через несколько месяцев молодой человек женился на ней. Она прожила в той семье два года, которые, наверное, следовало бы назвать счастливыми. Но у молодой пары не было детей, и неизвестно, кто являлся тому виной — Эдна или ее молодой супруг. Вряд ли только это обстоятельство способствовало тому, что Эдна стала изменять мужу, скорее всего, она просто не могла этого не делать. Связь довольно скоро раскрылась, потому что любовник Эдны был хорошим знакомым ее мужа, во-первых, и отличался излишней словоохотливостью в подпитии, во-вторых. Эдну изгнали из дома. В восемнадцать с половиной лет она уже была достаточно самостоятельной для того, чтобы не затеряться, не пропасть в большом городе. Она сделала ставку на свою внешность и стала выигрывать кон за коном. Эдна никогда не стояла на панели в прямом смысле этого слова. Ее клиентами почти всегда были состоятельные люди, по нескольку месяцев содержавшие ее. Некоторые даже снимали для нее квартиры. Некоторых она выбирала потому, что они ей нравились, как это было в случае с Санни. Так она прожила около четырех лет, пока один из ее клиентов не стал паразитировать на ней.

6

Ковбой Мейсон достаточно успешно контролировал свой участок, но полный контроль, конечно, был недостижим даже в принципе. Ограбление ювелирного магазина Залкинда явилось первой достаточно крупной неудачей Санни с тех пор, как он правил вместо Форрестера.

Барри Залкинд регулярно платил Форрестеру, столь же регулярно он продолжал платить и Санни, так что этот пожилой еврей имел все основания быть недовольным, когда его ограбили. Одно дело, когда платишь полиции в виде налогов, отдаваемых государству — поди узнай, сколько из этой суммы попадает к полицейским твоего города и района. И совсем другое дело, когда отдаешь живые, кровные человеку, обязавшемуся всячески ограждать тебя.

Самое досадное заключалось в том, что ювелирный магазин Залкинда размещался всего в двух кварталах от дома, в котором жил Санни; Судя по описаниям внешности грабителей, они были даже не из близлежащих районов. Стив и другие «старожилы» в один голос заявили, что таких рож по соседству не водилось. Выходит, их следовало искать по всему Чикаго, как минимум. Они вообще могли оказаться «гастролерами», приехавшими из другого города на несколько дней.

Но вскоре был ограблен магазин одежды. Приметы грабителей совпадали с приметами тех, кто ограбил Залкинда. Санни надо было действовать, чтобы его авторитет не упал непоправимо низко. Действовать, но как? Ведь не поставишь же на круглосуточное дежурство своих людей во все заведения, платившие дань — для этого просто народа не хватило бы. Санни понял, что ему надо было уже после случая с Залкиндом рекомендовать владельцам заведений в случае нападения на них в первую очередь звонить не в полицию, а ему, Мейсону. Он бросил на время все дела и теперь почти по целым дням сидел дома, ожидая звонка, и однажды телефон зазвонил.

— Это Линда Флеминг, — голос женщины звучал странно тихо, она говорила почти что шепотом.

— Да, миссис Флеминг, — Санни узнал жену Флеминга, владельца небольшого ресторанчика. — Почему вы так тихо говорите? К вам пришли? — догадался он.

— Да, — еле слышно прошелестела трубка.

Санни, ни секунды больше не раздумывая, схватил два револьвера, сунул их в карманы и, даже не набросив пальто, выбежал во двор, где стоял его новый автомобиль. Грабителей наверняка было несколько человек. Заехать за Стивом или кем-то еще из своих людей? Некогда.

Он остановил автомобиль недалеко от входа в ресторан, обратив внимание на другой «Форд», подъехавший, судя по отпечаткам протекторов на снегу, совсем недавно. Если грабители приехали в нем, то все в порядке — во-первых, их не так много, во-вторых, они еще в ресторане и возвращаться будут только сюда.

Санни сунул руки в карманы пиджака, взвел курки револьверов и, не вытаскивая рук наружу, заспешил к двери. Осторожно открыв дверь ногой, он увидел человека, стоявшего у входа. Незнакомец в светло-сером шерстяном пальто и желтых перчатках держал в одной руке пистолет, подняв его дулом вверх.

Раздумывать было некогда, да Санни, собственно, всегда в подобных случаях действовал чисто автоматически, рефлекторно. Вот и сейчас он нажал на спуск револьвера, находившегося в правом кармане, и сразу же отпрянул назад, чтобы потом броситься в сторону, под спасительное прикрытие стены. Теперь он не сводил глаз от входа в ресторан. Грабители должны будут выйти только сюда — из ресторанчика просто нет другого выхода, если, конечно, исключать возможность побега через окно туалета с противоположной стороны здания. Человека в сером пальто он наверняка ранил, его в узкое окно не вытащишь.

По улице шли люди, проезжали автомобили. Падал негустой мокрый снег, который сразу же превращался на мостовой в мокрую кашу. Никто не обращал внимания на человека без пальто, стоявшего под стеной дома без пальто и шляпы, и ожидавшего невесть чего.

В дверях появился мистер Флеминг. Он шел, неестественно прогибаясь вперед. Через мгновенье Санни понял, чем объяснялась такая странная манера передвижения — человек сзади мистера Флеминга держал его левой рукой за шиворот, а правую, очевидно, с оружием в ней, приставил к спине ресторатора. Человек этот все правильно рассчитал, а выйдя на улицу, он мгновенно сориентировался в обстановке.

— Эй ты, ублюдок, — крикнул он Санни, — попробуй только пошевелиться, и я тут же продырявлю его.

Санни не оставалось ничего иного, как только наблюдать вынос раненого его двумя сообщниками. Что же, он хотя бы убедился в том, что грабителей было четверо, как и во всех предыдущих случаях. Интересно, как эти типы выкрутятся сейчас? Поднимать стрельбу прямо здесь, на оживленной улице, они вряд ли решатся, так что ему, наверное, не стоит опасаться пули, выпущенной из автомобиля. Этим парням вообще теперь дополнительные осложнения ни к чему, им бы удрать с меньшими потерями.

Те двое уже закончили погрузку в автомобиль своего раненого товарища. Человек, державший Флеминга, стал тоже передвигаться к автомобилю — боком, располагая Флеминга таким образом, чтобы тот все время оказывался между ним и Санни. Достигнув автомобиля, он что-то негромко скомандовал сообщникам. Подождав некоторое время, пока заведется и разогреется мотор, он быстро влез в автомобиль и втащил вслед за собой Флеминга.

Скверно, подумал Санни. У него оставался один выход — преследовать грабителей на автомобиле. И делать это придется в одиночку. Водитель из него никакой, за руль он сел впервые месяца два назад. Играть на чужом поле, да еще не в свою игру — вот что ему предстояло. Рискнуть?

Он подбежал к своему автомобилю и тут же решил отказаться от преследования. Надо делать то, что у него получается лучше всего. Встав за «Форд» и используя его как прикрытие, Санни прицелился и выстрелил в правый задний скат уже отъезжавшего автомобиля. Есть! Автомобиль еще шел ровно, но Санни уже почувствовал, что пуля пробила баллон. Он выстрелил во второй раз, целясь во второе колесо, затем для верности, произвел и третий выстрел. Кажется, и в этом случае все было, как надо. Теперь уже автомобиль, вильнув сначала в одну, затем в другую сторону, остановился.

Что же, Санни мог теперь пожелать этим парням выкручиваться, как они сумеют — сверху по улице уже неслось несколько полицейских машин. Оказались они неподалеку случайно и поспешили на звуки выстрелов, или та же миссис Флеминг успела дозвониться также и в полицию — это Санни не интересовало, ему лучше было побыстрее смотаться отсюда. Пусть уж теперь его друг капитан Даубелл поработает — в том числе и на его репутацию.

Полицейские и в самом деле сработали, как надо, арестовав четверых вооруженных грабителей. Те даже не стали оказывать сопротивления — шансы были слишком неравными. Конечно, весь успех этой операции полиция присвоила себе, но в данном случае Сан — ни надо было просто избавиться от докучливых конкурентов. А вообще-то неизвестно, кто теперь оставался кому должен — он Даубеллу или Даубелл ему.

7

Соединенные Штаты вступили в войну, а вместе с этим «сухой закон» распространился повсюду, как забота президента Вильсона, конгресса и правительства о дисциплине и порядке на рабочих местах.

Естественно, что введение «прогибишна»[12] явилось для очень многих тем же, чем было когда — то открытие золота в Калифорнии или меди в Монтане. К этим многим относился и Ковбой Мейсон, который, во-первых, сразу же наладил оптовые поставки запрещенных крепких напитков в Чикаго, а во-вторых, открыл на своей территории подпольные бары и магазины, торгующие виски.

Но как большая вода, разлившись, меняет весь ландшафт, так изменилась и обстановка в Чикаго в связи с введением «прогибишна». Ковбой Мейсон сейчас вовсе не чувствовал себя намного более уверенным, чем четыре года назад, когда впервые попал в этот огромный город. Хотя сейчас у него была роскошная, по сравнению с прошлой, квартира, два автомобиля, а людей на него работало раза в четыре больше, чем на его предшественника Форрестера.

Раньше, едва разбогатев, он любил посидеть с Эдной в ресторане пошикарнее, любил не спеша прокатиться по улицам в автомобиле. Сейчас же в дорогих ресторанах он выбирал для себя, как правило, отдельный кабинет, а в зале при этом оставлял два-три человека охраны. Точно так же он ездил по городу: машина с охраной впереди, а Ковбой Мейсон с телохранителем — на заднем сидении второго автомобиля. Расправа с конкурентами теперь производилась гангстерами более дерзкая и жестокая. Убивали за столиками уличных кафе, на открытых верандах ресторанов, расстреливали в упор из окон автомобиля, остановившегося на другой стороне улицы, приканчивали из револьверов, пистолетов, армейских винтовок, обрезов охотничьих ружей и даже из пулеметов. А конкурентом мог сейчас считаться любой, кто уже имел преступные доходы, или, наоборот, стремился отобрать эти доходы у того, кто уже владел ими.

И война с полицией теперь повелась более жестокими средствами. Ковбой Мейсон мог вспоминать свои почти что идиллические отношения со старшим лейтенантом Даубеллом разве что с нотками тоски по невозвратно ушедшим дням — если бы у него была такая привычка, если бы он не игнорировал прошлое с таким презрением. С тех пор, как прокурором города стал некий Дональд Иствуд, человек молодой, но очень жесткий и решительный, он усилил надзор за полицейскими, да и федеральные агенты теперь тоже подключились к борьбе с бандитами.

Где-то в далекой Европе уже заканчивалась война, в которую Соединенные Штаты послали своих первых солдат только летом прошлого года. Где-то заканчивался уже передел мира, совершаемый миллионными массами людей, предводительствуемых своими монархами, королями, президентами, в то время как здесь он только начался, чтобы греметь еще около двух десятков лет. Так бывает, когда в большом доме делают капитальный ремонт, перекрывая крышу, ломая перегородки, меняя оконные рамы и двери, прокладывая новые трубы и провода, а внизу, в подвале, тем временем крысиная жизнь тоже идет своим чередом, подвластная только законам, присущим миру крыс.

Но как люди вынуждены сталкиваться с крысами, которые всегда обитают около их жилищ, питаясь не только отбросами, но и совершая набеги на хранилища и склады, так и большой мир не мог не быть озадачен проблемой существования мира «подвального», угрожающего не только распространением инфекций, но и серьезным материальным ущербом.

Ковбой Мейсон должен был получить крупную партию виски, разлитого в пятидесятигаллонные стальные бочки и перевозимого под видом химикалий. Груз, стоивший многие десятки тысяч долларов, поставлялся из Канады, перевозился по железной дороге через штаты Мичиган и Индиану, поступал в Чикаго на запасные пути товарной станции, где тихо перекочевывал в кузова грузовиков, а уж те везли его в более укромное место, где семидесятиградусная жидкость разливалась в более мелкую тару, чтобы уже потом разойтись по стаканчикам, бутылкам или карманным фляжкам.

Груз обычно сопровождал Стив или кто-то еще из ближайших подручных Ковбоя Мейсона. В этот раз поехал Стив. Все происходило, как обычно — были сорваны пломбы с дверей товарных вагонов, тяжелые щиты раздвинулись, открывая взгляду ряды голубых цилиндров с надписью «Осторожно, яд!». Хмурые рабочие в кепи и коротких пальто стали привычно перекатывать бочки в кузов подкатившего грузовика, затем загрузили второй и третий.

Но едва был закрыт борт последнего грузовика, как внезапно вспыхнули два прожектора, размещенные где-то высоко на невидимых опорах. Снопы яркого света вырвали из тьмы караван машин, готовый тронуться в путь, а голос, усиленный рупором, прокричал:

— Всем бросить оружие на землю! Выходить из машин, руки за голову! Вы окружены. Здесь федеральная служба расследования.

Один из гангстеров, излишне нервный и неосторожный, распахнул дверцу кабины грузовика, который он сопровождал, и выстрелил, пытаясь погасить один из прожекторов. Пуля прошла мимо, так как невозможно было как следует прицелиться против яркого света. Но исправить свою ошибку стрелок уже не смог: его прошила пулеметная очередь, выпущенная с той же стороны, откуда гремел предупреждающий голос. Следом ударила еще одна, поднимая завесу из крошева льда, снега и грязи перед колесами грузовиков. Смертоносный шквал придвинулся — и баллоны всех трех автомобилей были пробиты с правой стороны.

Стив сидел в легковом автомобиле, всегда сопровождавшем грузовики. Он мгновенно оценил обстановку — надо было спасать себя.

— Обходи грузовики слева! — крикнул он водителю. — И жми на всю железку, если хочешь уцелеть!

Высунув в окно ствол тяжелого пулемета «льюис», Стив вел безостановочную стрельбу в направлении предполагаемой преграды. Автомобиль проскочил строй грузовиков, пролетел ярдов пятьдесят вдоль стены станционной постройки, но тут его ветровое стекло разлетелось вдребезги. Водитель упал на руль, а Стив почувствовал сильную боль в левом плече, словно его ударили тяжелой железной палкой. Автомобиль, потеряв управление, вильнул влево и ударился крылом о стену. Стив, уже открывший дверцу, вывалился от толчка и покатился по земле, выронив при падении пулемет. Остановив свое качение, он, полусогнувшись, припадая на ушибленную левую ногу и свесив вдоль тела безжизненную руку, попытался подбежать к пулемету. Сбоку ударила очередь, и Стив почувствовал сильный удар в правое бедро, отчего он снова свалился.

8

Санни ждал прибытия грузовиков. Прошло уже больше двадцати минут сверх установленного срока, а Стива с грузом все не было. Нервничая и предчувствуя недоброе, Санни подошел к телефону и позвонил своему человеку, служившему на железнодорожной станции:

— Беннет, быстренько смотайся к месту погрузки и выясни, какого черта они там застряли!

— Там стреляли, босс, — Беннет говорил приглушенным голосом.

— А теперь?

— Теперь все стихло. Похоже, это были фараоны, босс.

Первым побуждением Ковбоя Мейсона было немедленно помчаться на место схватки, но уже через несколько секунд он остыл и стал размышлять над тем, как можно побыстрее узнать о судьбе Стива и остальных своих людей. То, что тысяча галлонов спирта пропала, уже не подлежало сомнению. Но почему все-таки обмишулился Стив? Полиция, наблюдавшая за погрузочной станцией, была куплена Ковбоем Мейсоном на корню. О том, чтобы «запсиховал» кто-то из полицейских, не могло быть и речи — все они получали от Санни суммы, более чем вдвое превышающие их служебные оклады. Тогда, значит, проболтался кто-то из своих. А если Беннет ошибся, и нападение совершила вовсе не полиция, а кто-то из конкурентов? Но ведь Беннет имел какие-то основания полагать, что на его людей напали полицейские.

Санни позвонил Делинджеру, опытному адвокату, услугами которого ему уже приходилось пользоваться. Но, как назло, Делинджера не оказалось дома. Санни удалось соединиться с ним только в половине первого ночи:

— Мистер Делинджер, у одного нашего общего приятеля возникли проблемы. Срочно нужна ваша помощь.

— Давайте обсудим это завтра, — по голосу Делинджера чувствовалось, что его меньше всего сейчас волнуют чьи-то проблемы.

— Нет, мне необходимо встретиться с вами сейчас же, — он понимал, что должен во что бы то ни стало «дожать» адвоката.

— Ладно, — проворчал Делинджер.

Санни был у него через двадцать минут. Адвокат встретил его в холле, одетый в светло-серые шерстяные брюки, черные лакированные штиблеты и синий шелковый халат, надетый поверх рубашки с галстуком — «бабочкой». Очевидно, Делинджер был на каком-то приеме. Санни вдруг захотелось спросить адвоката, как там было с выпивкой. Естественно, он не стал этого делать. Он достаточно вежливо извинился и сказал:

— Не могли бы вы, пользуясь вашими связями и знакомствами, узнать, что случилось со Стивом Кокрейном? Он поехал на вокзал встречать одного нашего общего знакомого, но там его, похоже, арестовала полиция. Естественно, что это какое-то недоразумение.

— Откуда вам известно, что он арестован? — в голосе Делинджера слышалось недоумение.

— Он успел позвонить мне.

— Вот как? Значит, я должен узнавать о том, что же там с ним случилось на самом деле? Каким же образом я буду пользоваться своими связями и знакомствами?

Подавляя в себе страстное желание выхватить из кармана револьвер и сунуть его в ноздрю адвокату, Санни сказал:

— Насчет того, каким образом вы это сделаете, то не мне вас учить, мистер Делинджер. К вам я обратился потому, что доверяю. Очень надежный вы человек. Мы же не одно уже дельце вместе с вами обтяпали, — теперь уже Санни отбросил деликатничанье, в голосе его чувствовался нажим. — Здесь тысяча долларов, — он подал адвокату пачку, — и это даже не аванс, это просто скромная плата за то, что вы узнаете, как же это так вдруг арестовали ни в чем неповинного человека. А уж потом, если у полиции все-таки возникли к нему какие-то претензии, мы с вами попытаемся помочь Кокрейну. Вы меня знаете — я в долгу никогда не оставался.

— Значит, скорее всего, какие-то проблемы у него наверняка уже возникли? — адвокат вертел в руках пачку банкнот, он явно раздумывал над тем, стоит ли ему ввязываться в дело, могущее поставить его в щекотливую ситуацию. Делинджер до сих пор не был особенно разборчив в выборе средств для получения заработка, и такие, как Ковбой Мейсон составляли довольно значительную часть его клиентов. Но, во-первых, в данном случае он просто интуитивно почувствовал вдруг грядущие серьезные осложнения, а во-вторых, с некоторых пор он связал свое будущее с политикой и теперь тщательно взвешивал на весах общественного мнения каждый предстоящий процесс, думая прежде всего о том, какой резонанс он вызовет в прессе.

Санни не понимал причин колебания адвоката. Ведь раньше тот был гораздо смелее. Что-то подсказало ему не применять тактику прямого давления, и он, подавляя в себе злость и раздражение, сказал:

— Мистер Делинджер, я вас уверяю, что ничего противозаконного Кокрейн не совершил. Правда, он временами бывает вспыльчив, мы с вами знаем это, ну да с кем не случается, — Санни улыбнулся адвокату самой бесхитростной улыбкой, на которую только был способен. — Время позднее, так что я лучше уж пойду.

Он поклонился, все так же лучезарно улыбаясь, и попятился к двери:

— Я позвоню вам завтра.

Выбежав из дома Делинджера и усевшись за руль автомобиля, Санни дал выход своей ярости, ругаясь на чем свет стоит. Да что же случилось с этим адвокатишкой? Всегда был такой покладистый, шел на любое дело. А сейчас, видно, почуял неладное, уже трусит — еще до того, как начать вытаскивать Стива. Что же от него ожидать дальше? Но самое плохое заключалось в том, что неуверенность адвоката передалась и ему. Почему? Ведь он уже достаточно твердо стоял на ногах, он убрал многих конкурентов, а с нынешними держит ухо востро и не позволяет застать себя врасплох, он заработал уйму денег, из которых много скормил и полиции, адвокатам, чиновникам, он знает, несмотря на все былые успехи, что есть силы, гораздо более могущественные, чем Ковбой Мейсон, и он всегда опасался попадать в сферу влияния этих сил. Почему же он так неуверен сейчас во всем: в себе, в своей удаче, в Стиве, в остальных, что были со Стивом, в адвокате Делинджере?

На следующий день Санни позвонил адвокату.

— Боюсь, что вы сообщили мне вчера не всю правду о вашем приятеле, — сразу же сухо сказал адвокат в ответ на приветствие. — У него более крупные неприятности, чем вы даже могли предполагать.

От дальнейших комментариев адвокат уклонился, и Санни бросился к нему домой. Здесь он был принят еще более настороженно, чем вчера ночью.

— Его обвиняют в крупном преступлении против Соединенных Штатов. Кокрейна арестовали федеральные агенты, при этом он оказывал вооруженное сопротивление. Это все, что я могу вам сказать, — Делинджер посмотрел куда-то поверх головы Санни.

— Черт вас подери с вашей образованной болтовней, — со злостью сказал Ковбой Мейсон. — Не пойму, вы говорите то, что знаете, или то, что можете?

— Это уже мое дело, Мейсон, — адвокат поджал узкие губы.

— С чего бы это ты так осмелел, сукин сын? Что ты из себя невинного корежишь, дешевка? Да тебя в большем можно обвинить, чем Кокрейна.

Он вылетел, остервенело хлопнув входной дверью.

Ладно, пусть он провалится, этот дерьмовый адвокатишка. Появилась хоть какая-то зацепка, хоть какие-то сведения есть для того, чтобы действовать дальше. Уже до полудня, связавшись со знакомым полицейским в центральной тюрьме, Санни узнал, что Стив Кокрейн серьезно ранен, сейчас он находится в тюремном лазарете, где его охраняют федеральные агенты, так что вызволить его оттуда даже и не стоит пытаться. Еще Ковбой Мейсон узнал о том, что один из его людей убит в стычке с агентами, а шестеро остальных тоже арестованы, как и Кокрейн, только помещены они в другую тюрьму, где также находятся под контролем федеральных агентов.

События принимали совсем уже нежелательный оборот, словно кто-то очень могущественный взъелся именно на него, Ковбоя Мейсона. Санни позвонил домой.

— Детка, — сказал он Эдне, — я скоро заеду за тобой. Мы с тобой на время покинем Чикаго. Пора уже проветриться, я так полагаю. Возьми самое необходимое из вещей — мы поедем ненадолго.

— Хорошо, — ответила Эдна не совсем уверенно, но потом словно спохватилась: — Так когда же тебя все-таки ждать?

— Думаю, что минут через сорок я буду.

И действительно, через сорок минут он уже подъехал к дому и вошел в подъезд. Во внутреннем кармане пиджака Ковбоя Мейсона лежали две пачки банкнот по десять тысяч долларов, а в карманах пальто — два «кольта» тридцать восьмого калибра, его излюбленное, привычное и безотказное оружие.

Поднявшись по лестнице, Санни по привычке оглянулся и отпер дверь своим ключом. Первое, что он увидел — испуганное лицо Эдны. Оно было белым, как мел, а глаза имели непривычное, странное выражение: ужас, растерянность и в то же время чувство вины и мольба читались в них.

Санни мгновенно все понял, рука его привычно рванула револьвер из кармана, а окрик: «Не двигаться! Руки на голову!» он слышал, уже кувыркнувшись вперед — так, как учил его Стив. Боковым зрением он увидел человека, находившегося справа от входной двери. Едва Санни коснулся пола, как его правая рука с совершенством и четкостью отлаженного механизма направила револьвер точно туда, куда было нужно, и револьвер выстрелил два раза — будто бы сам собой, и пули из него поразили человека у стены — одна в грудь, другая в шею.

В следующее мгновенье Санни уже стоял за спиной Эдны, прижимая ее к себе левой рукой с зажатым в ней револьвером, а правой он приставил другой револьвер к ее виску. Два человека, направившие на него оружие, замерли.

— Не двигайтесь, иначе я пристрелю ее, — очень спокойно сказал Санни, потому что увидел в дверях еще двоих, тоже с оружием. — Не двигайтесь, — повторил он, чувствуя, как его охватывает дивное безразличие и свинцовая усталость. — О’кей, — произнес он, чувствуя себя уже более, чем мертвым. — Я сдаюсь.

9

Открыв дверь, Барт Гамильтон удивился, увидев перед собой незнакомую женщину в длинном суконном пальто, ботах, подбитых мехом и круглой шляпе с широкими полями, каких не носили уже лет десять по меньшей мере. На вид женщине можно было дать и сорок пять и пятьдесят пять. Она была достаточно высокой и стройной, ее фигура не успела расплыться и, видно, не обещала расплыться никогда больше. Лицо, что называется, хранило следы былой — если и не красоты, то уж приятности точно. Странное лицо, отметил про себя Барт, словно капризный ребенок мгновенно сделался пожилым человеком, у которого большие обиды на жизнь. Голубые, почти прозрачные глаза хранили одновременно и ленивый, томный покой, и плескавшееся в них, словно пламя на ветру, неизбывное отчаяние. Мягкие черты лица и две горестные складки у рта.

— Мистер Барт Гамильтон? — ему показалось, что голос значительно моложе обладательницы.

— Да, — ответил он, не зная, куда же деться от этого цепкого, но вместе с тем жалкого, словно у побитой собаки, взгляда. Кого-то она ему напоминала, словно остатки сна, возникающие днем. — Чем могу служить? — Барт, наконец, стряхнул с себя оцепенение.

— Вы родились в Джорджии. На несколько недель позже, чем моя дочь Джудит. Она родилась там же. Я — ваша родственница из Вайоминга. Вам, наверное, рассказывали?

— Ах, да… — Барт поскреб пальцем бровь. — Вы, очевидно, — он не помнил ее полное имя и поэтому назвал женщину так, как звали ее в Таре: — Сюсси, да? Ох, входите, прошу. Вы одна, без супруга?

— Я одна, — она опять посмотрела ему в лицо столь пристально, что Барту стало неловко.

— Вы раздевайтесь, пожалуйста, вот здесь, — он совершенно не знал как вести себя с такой женщиной в такой обстановке. — Мод, поди сюда! — Барт позвал на помощь жену. — У нас гости.

Мод появилась в двери гостиной, улыбаясь приятной и вместе с тем вопрошающей улыбкой.

А Барт непрестанно ощущал на себе взгляд гостьи, поэтому повернулся к ней, улыбаясь так же, как улыбалась его жена.

— Вы похожи на своего отца, на Уэйда, — сказала Сюсси с непонятной интонацией.

— Да, говорят, — кивнул он, продолжая улыбаться напряженной улыбкой.

— Мы росли там, в Джорджии, вместе с вашим отцом, — она говорила это так, словно от того, поверит Барт в факт совместного возрастания или нет, зависело очень многое.

Мод пришла ей на помощь, помогла раздеться.

— Давайте пройдем в гостиную, — жена Барта выглядела все же менее растерянной, чем он.

Сюсси прошла в гостиную, села туда, куда ей указали.

— Понимаете, я вообще-то знала, что вы живете в Чикаго, но я не ожидала, что вы… что вы… занимаете такое высокое положение. Я достаточно долго искала вас.

— Мод, — прервал он сбивчивый монолог гостьи, обратившись к жене, — может быть, ты приготовишь для всех нас кофе? Давайте, пройдем все-таки в гостиную. Вот сюда, прошу.

Она села, утопая в мягком кресле — чужеродная в своем твидовом, почти мужского кроя пиджаке, в длинной юбке из синей шерсти, в ботах, подбитых мехом. Она представляла другой мир, контрастируя с небольшой елочкой, увешанной игрушками, с гирлянда — ми из цветной бумаги и фольги, с листом плотной бумаги, украшенной затейливой надписью «Счастливого Рождества!», с пещерой, сделанной из папье-маше, с размещавшейся в этой пещере крохотной колыбелькой, освещавшейся спрятанной в папиросной бумаге маленькой электрической лампочкой. Бра со стеклянным абажуром в виде лепестков тюльпана бросала на гостью мягкий свет, немного сглаживая этот контраст.

Барт опять ощутил некоторую неловкость из-за того, что Сюсси все улыбается странной улыбкой и словно бы украдкой бросает взгляды по сторонам. Создавалось такое впечатление, что это бывшая хозяйка пришла в богатое, некогда принадлежавшее ей жилище, которое пошло с молотка. Она помнит каждую вещь, помнит все, что с ней связано, но она же абсолютно забыла о времени, представив себе, что все осталось, как прежде, что не было никакой распродажи.

— Я вас разыскивала, — гостья посмотрела на Барта, но теперь взгляд ее был бесконечно усталым — так выглядит человек, силящийся что-то сделать, или разрешить какую-то жутко сложную задачу, или вспомнить нечто очень важное, но терпящий постоянные неудачи на протяжении долгого времени.

— Хорошо, теперь-то все позади — вы меня отыскали, — Барт улыбнулся ей ободряющей улыбкой.

— Да, — она кивнула, выражение ее лица при этом сделалось виноватым. — Знаете, мне очень неловко вас беспокоить, но… В моем положении, наверное, уже и неважно, как я буду выглядеть, не правда ли?

— Извините, я не совсем понимаю…

— Мой сын, Санни Маклиш, он… попал в беду, — поспешно сказала она. — Я не знаю, может быть, оно и правда — все, что о нем написали — да только ведь надежда — она всегда остается… Даже если и знаешь, что надеяться вроде и не на что.

— А что с ним?

— Да вот… Если все это правда, что о нем тут пишут, то это все ужасно, конечно. Только ведь он мой сын.

Барт взял у нее номер «Кроникла», истрепанный, порванный на сгибах. Номер почти двухнедельной давности. Подчеркнутый чернильным карандашом заголовок: «Ковбой Мейсон — раскрываются новые факты» и чуть пониже, шрифтом поменьше: «следы ведут в Шайенн». Барт пробежал глазами заметку: «Убийство федерального агента… Удачно проведенная операция… преступники получили свыше тысячи галлонов спирта, использовавшегося… Сеть подпольных питейных заведений… Небывалый размах… Ограбление кассы в Шайенне… Два убийства на совести…»

— Мейсон — это он? — Барт поднял глаза от газеты. Теперь он вспомнил — случилось это с месяц назад. Все правильно, было совершено убийство федерального агента. — Что же…

Естественно, он готов был спросить тоном, в котором отчетливо слышалось бы раздражение: «Что же вы теперь хотите от меня?! Это опасный преступник, главарь банды».

Но уже начав говорить, он вдруг осознал — словно бы только что, секунду назад — кем эта женщина приходится гангстеру, которому только убийства федерального агента с лихвой хватит для электрического стула. Как это ни было дико, неестественно, но он представил себе на ее месте свою мать, Аннабел. У его матери были вот такие же руки, он помнил — как за ними ни ухаживай, как их ни отмывай, они все равно грубеют, каждодневная работа не проходит бесследно. Он тут же украдкой бросил взгляд на руки Мод. Почему это он раньше не обращал внимания на то, как выглядят руки разных женщин?

Но Барт тут же одернул себя — нашел время для размышлений. Конечно, это катастрофа для Сюсси. Но и его положение сейчас — интересней не придумаешь. Кандидат в члены палаты представителей штата Иллинойс — родственник известного гангстера. Очень неплохо звучит, все заголовки были бы в таком ключе. Все правильно, родственник. Кем он ему приходится? Ах, да, троюродным братом. Что, если кто-то начнет копать? Нет, полиция, прокуратура, федеральная служба расследования этим заниматься не станут, это удел пишущей братии — искать жирных червей в навозе.

— Что же, — повторил Барт, — что же мы сможем предпринять?

На следующее, предрождественское, утро он поехал к Дональду Иствуду. Дональд в свои тридцать с небольшим производил впечатление человека, многое на своем веку повидавшего. Барту вспомнилась характеристика, данная Дону его кузиной Сильвией лет десять назад: «шалопай, как и все его друзья». Нет уж, Иствуд-младший во всем напоминал своего отца, на которого все больше походил даже внешне.

— Дон, — Барт сразу перешел к делу. — Мне ужасно неловко занимать твое внимание и отнимать время в такой день, но я должен посоветоваться с тобой. Речь идет о некоем Ковбое Мейсоне.

— Как же, — кивнул головой Иствуд, — прекрасно помню. На первые числа января назначено слушание по делу его банды.

— Так быстро?

— Ну, тут все яснее ясного. У самого Мейсона выход вообще один — электрический стул. На нем висят три стопроцентно доказанных убийства и еще с пяток таких, которые доказать — раз плюнуть. С остальными тоже возни особой не нужно. Материалов вполне хватает. А дел у судов и прокуратуры по подобным субъектам — выше головы. Нет смысла отвлекать силы и средства на дополнительное расследование, хотя за этой бандой наверняка многое еще числится.

— Да, с этим трудно поспорить, — согласился Барт. — Но это дело, как оказалось, странным образом касается и меня.

— Тебя?! — изумление Дональда Иствуда было неподдельным, он даже как-то развеселился. — Ага, догадываюсь — именно ты поставлял им виски.

— Если бы, — невесело усмехнувшись покачал головой Барт. — Тогда бы уж я точно знал, за что мне придется отвечать. А так я оказываюсь в совершенно идиотском положении. Ведь этот Ковбой Мейсон, настоящая фамилия которого Маклиш, приходится мне родственником по женской линии — это сын моей двоюродной тетки, как совсем недавно выяснилось. То есть, мне он приходится троюродным братом. Сейчас в Чикаго находится его мать. Если в ходе судебного разбирательства будет достаточно часто повторяться ее имя — а совершенно исключить упоминание о ней, как мы с тобой понимаем, невозможно — то существует вероятность, что кто-то обнаружит и ее родственные связи. Я понимаю, что вероятность эта очень невелика, но ты же знаешь настырность газетчиков. Сейчас развелось столько теорий о наследовании предрасположенности к преступлениям и столько журналистов, следующих этим новомодным веяниям, что мне грозит опасность быть обвиненным во всех своих последующих злодеяниях одним махом.

— Да, такой вариант развития событий нельзя исключить полностью, — сказал Иствуд. — Но я думаю, что в наших силах свести до минимума упоминание имени твоей тетушки в ходе судебного разбирательства.

В рождественский вечер миссис Маклиш не пришла к Гамильтонам. Не появилась она и на следующий день. И только вечером третьего дня женщина в старомодной шляпе возникла на пороге дома Барта. Но он уже был готов к встрече с ней.

— Я поговорил с людьми, которые занимаются его делом, — он говорил уверенно, энергично, глядя прямо в глаза Сюсси. — Думаю, что нам удастся добиться вынесения максимально мягкого приговора. До суда вам не разрешат свидания с ним, такая уж… — он хотел произнести слово «специфика», но спохватился, что эта пожилая женщина с наивными светло-голубыми глазами вряд ли поймет, — такая уж особенность у этого дела. Я советую вам вернуться домой, встретить Новый год в кругу семьи, — улыбка, на которою он максимально мобилизовал себя, получилась достаточно ободряющей, — а потом вернуться в Чикаго в январе и поговорить с … ним.

— Может быть, надо… — она замялась, будучи не в состоянии произнести то, о чем хотела сказать еще в первую встречу, — надо как-то… У нас с мужем не очень много денег, но они все-таки есть. Поймите меня правильно, мы ничего не пожалеем.

Эх, знала бы она, насколько жалко выглядит, подумалось Барту. Вот бы рассказать кому-то из своего круга, как эта несчастная высказала предположение, что за несколько тысяч долларов — вряд ли у них с мужем есть больше — можно заставить множество людей, облеченных властью, достигших какой-то ступеньки карьеры, связанных обязательствами, приученных действовать в узких рамках писаных и неписаных законов рисковать всем, чего они достигли. Ведь об ужасных злодеяниях Ковбоя Мейсона помнит сейчас множество людей.

— Нет, — тем же бодрым тоном возразил Барт, — в этом нет абсолютно никакой надобности. Иначе зачем бы мне числиться вашим родственником?

И Сюсси ушла от него, почувствовав уже на улице, на морозе и в чужой тьме, разрываемой огнями фонарей, что эта встреча с сыном Уэйда была для нее последней, что она никогда уже не переступит порог его дома.

Она ехала в трамвае, ехала в поезде на жестком сиденьи третьего класса, а перед мысленным взором ее всплывало то лицо Барта, так похожее на лицо Уэйда, то лицо его жены, на котором приветливое выражение не могло скрыть подспудной тревоги и настороженности. Они были счастливыми, устроенными, благополучными людьми. Сюсси уже не была завистливой, годы тяжкого труда и лишений, как ни странно, притупили в ней чувство зависти, свели его почти что на нет. Да, сын Уэйда хорошо устроен в этой жизни. Сын Уэйда и Аннабел. А если бы это был сын Уэйда и Сюсси? Смог бы он стать таким, как Барт? Сюсси вспомнилась до мельчайших подробностей богатая обстановка его дома. Ей, привыкшей подсчитывать каждый десятицентовик, и в голову не пришло прикинуть, сколько это все может стоить — дорогая мебель, дорогие ковры, просторный дом. И вовсе не потому только, что она перестала завидовать богатым, что Барт был человеком из другого мира, который она уже привыкла не замечать почти, так как он совсем мало касался ее — разве что иногда нанося жестокие удары, как сейчас, угрожая лишить жизни Санни. Нет, Сюсси смотрела на Барта теми же глазами, что и четырнадцатилетняя девчонка, наблюдавшая за удалявшимся по кедровой аллее Уэйдом. Ничего нельзя вернуть. Ничего нельзя переделать. Господь Бог непреклонен.

Сюсси плакала. Слезы сбегали по щекам, падали на воротник пальто. Зачем ей суждено было покинуть отчий дом, милую Тару, где сейчас покоится прах ее матери, где доживает одинокий отец? Сюсси словно бы забыла, что у нее самой уже подрастают внуки, она перелистала страницы книги назад и смотрела сейчас на то место, где Уэйд скачет на лошади, а она стоит и провожает его взглядом. Вся ее последующая жизнь сжалась до нескольких строк, до беглого перечисления событий, казавшихся на удивление незначительными.

Господь Бог непреклонен, говорила себе Сюсси. Слезы не приносили ей облегчения, их вряд ли хватит для того, чтобы оплакать всю свою жизнь, начиная с того момента, когда она провожала взглядом стройную фигуру всадника в шерстяной кофте, и заканчивая той минутой, когда она прочитала письмо, отпечатанное на казенной бумаге, сообщающее, что с ее сыном случилась непоправимая беда. Все дни, все закаты, рассветы и луны сжались теперь в нечто серое и невыразительное.

Она приехала в Шайенн, разыскала на постоялом дворе фермера, который в тот день собирался ехать в том же направлении, в котором надо было добираться и ей, и уже под вечер переступила порог своего дома. Дэниэл встретил ее тревожным, вопрошающим взглядом. Сюсси вдруг стало нестерпимо жаль его, седого, выглядевшего стариком в свои пятьдесят семь лет, всю жизнь видевшего только свою ферму, свою работу да равнодушное, бесконечно огромное небо Вайоминга.

— Ничего, Дэнни, ничего, — через силу улыбнулась она, чувствуя комок в горле, готовый взорваться потоком предательских слез. — Я видела своего племянника, Барта. Он сказал, что все не так уж плохо. А Санни я не видела. Говорят, что не положено до суда.

Дэниэл молча обнял ее, легонько похлопал по спине.

— Да, старушка, — произнес он после довольно долгой паузы, подождав, пока слеза надежно увязнет в усах, и осторожно переведя дыхание, дабы не вырвался предательский всхлип, — будем надеяться, теперь нам другого и не остается.

Она получила свидание с сыном, когда уже прошел суд, и надеяться было абсолютно не на что. Санни, осунувшийся, небритый, с серым лицом, в дорогом, но уже сильно измятом костюме, выглядел за стеклом, затянутым металлической сеткой, еще более отчужденным, чем в зале суда. Он был уже несуществующим.

Сюсси вздрогнула, увидев его. Она на несколько мгновений потеряла сознание и изо всех сил вцепилась пальцами в крышку стола, чтобы не упасть. Залоснившиеся доски помнили, наверное, множество таких отчаянных, судорожных прикосновений, когда в руки уходит вся боль сердца, вся безнадежность, все отчаяние. Сюсси поняла, сколько страшных часов ее сыну пришлось провести наедине с самим собой, чтобы стать вот таким — живым мертвецом.

— Ничего, ма, — он словно прочел ее мысли, — теперь-то уже мне все равно. Теперь мне уже ничего не страшно.

Он хотел еще добавить «и ничего не жалко», но сдержался, осознав, что мать продолжает жить в отличном от его мире, где существуют еще надежда, сожаление и боль.

— Может быть, еще случится чудо, — он напряг деревянные мускулы лица, но вместо улыбки получилась страшная гримаса, похожая на застывший оскал покойника.

Чуда, разумеется, не случилось, если не считать того факта, что он довольно бодро поднялся, когда за ним пришли, чтобы обрезать ему штанины, грубо, словно на животном, выстричь клок волос на затылке. Сюда должны были накладывать электроды, чтобы электрический ток мог беспрепятственно проникнуть в тело и убить его.

Будто наблюдая за собой со стороны, Санни садился на жесткий стул, совершенно бесстрастно реагировал на прикосновение холодного металла к лодыжкам, запястьям и затылку, отмечая только, что это предпоследние ощущения в его жизни.

Еще он подумал, что в такие моменты, наверное, положено вспоминать свою жизнь. А ему вот ничего не вспоминалось — так, какое-то неинтересное мельтешение. Он заставил себя задержать в памяти образ Эдны и подумать о том, что шлюха не должна выглядеть так.