Усатое наследство Изабеллы

Глава 1

— Белла! Вставай! Тётушка Абигайль упомянула тебя в завещании! — мама ворвалась в мою комнату.

А я не просто крепко спала — я видела чудесный сон про статного незнакомца с великолепным мускулистым торсом и широкими плечами.

Небрежно скинув с себя дорогую шелковую сорочку, он остался в брюках, плотно облегавших его узкие бедра и крепкие ноги. Двигался он как хищник. При каждом движении литые мышцы перекатывались под тронутой легким загаром кожей. Красавец смотрел на меня с таким обожанием, что я отринула скромность, позволила обнять себя и ощутила жар мужского тела.

Опасный, сильный мужчина с мужественным подбородком и обаятельными ямочками на щеках уже почти нашептывал мне признание в любви… — и тут мамин крик разбудил меня.

Однако волшебное слово «завещание» миг избавило меня от сонливости и ворчания. Ведь если я получу наследство, то моим мужем может стать Жеом! Это, наверное, он красавец из сна. Конечно, в реальности Жеом не такой идеальный, каким приснился, однако, когда мы случайно встречаемся, у меня замирает сердечко.

Я села на постели и, прежде чем успела протереть глаза, мама вручила мне плотный лист со сломанной сургучовой печатью.

Часто дыша от охватившего меня волнения, я пробежалась по строчкам, написанным аккуратным, красивым почерком нотариуса.

«Уважаемая мадмуазель Изабалла Лакру. Спешу уведомить вас, что госпожа Абигайль Батри, упомянула вас в своём завещании. Прошу не опаздывать на его оглашение, которое состоится 15 числа второй декады осени в час дня».

Дочитав, я перевела взгляд на небольшой календарь, висевший на стене, у окна.

— Ох! — подпрыгнула на постели. — Оглашение сегодня! Я могу опоздать!

— О, нет, моя дорогая, — покачала головой мама, открывая старенький шкаф с моими вещами. — Если ты хочешь получить наследство, то мигом встанешь и придумаешь, как добраться до Олбирджа к обеду.

Я очень хотела получить наследство, чтобы стать счастливой невестой Жеома, первого красавца нашего квартала, поэтому мигом отбросила тёплое одеяло, спустила ноги с постели и, ступая босыми ногами по ледяному полу, бросилась собираться.

Уже скоро дом стал походить на вертеп. Платья, юбки, жакеты в беспорядке лежали на стуле и кровати, висели на дверце шкафа. Вся обувь сгрудилась у двери в углу.

Мне надо выглядеть не только достойно, но тепло одеться, чтобы не замерзнуть в дороге. Я поеду в Олбридж хоть на открытой телеге, несмотря на низкие тучи, обещающие дождливую изморось. Да я пешком побегу, только бы не опоздать!

Я уже выбегала из дома, когда мама всучила мне кусок ароматного рыбного пирога, завернутого в вощеную бумагу, оставшуюся от старых выкроек.

Сглотнув подступившие слюнки, я сунула пирог в старенький кофр, после чего схватила пальто, шляпку и выбежала на крыльцо.

Пальто застёгивала набегу. Пронеслась по слякотной дороге до оживленного перекрестка и едва не бросилась наперерез возничему.

— Скорее на Рыночную площадь! — крикнула бородатому крепышу, забираясь в потертую коляску. — Надо успеть на почтовый дилижанс.

Сунула в жесткую, мозолистую руку извозчика, от которой разило табаком, четверть серебрушки. Этого хватило, чтобы договориться без лишних слов.

Бородатый крепыш громко свистнул и… коляска понеслась.

Ветер свистел в ушах, шляпку приходилось придерживать руками, чтобы она не слетела на оживленную дорогу. Нос замерз, зато я успела прибыть на станцию вовремя.

За четыре часа доехала до Олбриджа и, убедившись, что успеваю, въехала в городок в самом радужном настроении.

Интересно, что мне завещала тетушка Абигайль?

Фантазия рисовала, как я стану владелицей уютного домика, который помню с детства, земельного участка и солидных сбережений.

Чтобы добраться до конторы нотариуса, пришлось поспрашивать прохожих.

— Простите, где контора нотариуса Карно? — обратилась я к одной из дам на улице. Однако она шарахнулась от меня, как от прокаженной. Я обратилась к другой, но и та убежала.

Только один из горожан махнул в сторону часовой башни и пробурчал:

— Там. У ратуши, — при этом тоже странно косился.

Я примчалась в контору со скромной синей вывеской «Нотариус» за десять минут до назначенного времени.

Внутри контора выглядела добротно. Её владельцем, месье Эмилем Корно, оказался тщедушный, подслеповатый мужчина с лысиной в блёклом тёмном костюме. Оглядев меня поверх очков, он хмыкнул:

— Что ж, проходите, юная леди. Всё равно, кроме вас никого более не ждем.

Я возликовала, что я — единственная наследница.

Села на стул со спинкой, сложила руки на кофре и с волнением проследила, как нотариус сел в высокое кресло. Достал из стопки на письменном столе серую папку, развязал тесёмки.

— Я сейчас достану метрику, — я подняла сумку.

— Не нужно, — жестом остановил меня месье Карно. — Я знаю, что вы родственница Абигайль.

— Откуда? Я не называла своего имени.

— Вы похожи. Мне кажется, будто сейчас со мной разговаривает сама Абигайль Батри. Только юная.

— Да? — удивилась я. А помнится, мама твердила, что тётушка нам вовсе не родня по крови. Странно-странно.

Пока я размышляла, нотариус сломал сургучовую печать, открыл конверт, вынул лист и, развернув, зачитал гнусавым, бесцветным голосом:

— Я, Абигайль Батри, будучи в полном уме и совершенном здравии, при свидетельстве нотариуса Эмиля Карно, составляю завещание, в котором… — Я затаила дыхание.

— Изъявляю свою волю: земельный надел, размером в акр, дом и все накопления, суммой в 20 золотых… — Нотариус кашлянул. — Передаю в безвозмездный дар опекунскому совету сиротского приюта города Олбриджа.

Моё сердце ухнуло и разбилось. Я, конечно, жалею сирот, делаю им пожертвования, но… Когда моё счастье вот так вот бесцеремонно уводят из-под носа… Кхм…

Пришлось сомкнуть зубы и губы, глубоко вдохнуть.

— Оставшееся имущество, в виде мельницы и участка в пойме реки, оставляю внучатой племяннице, дочери спесивой, напыщенной гусыни, только и умеющей что нудеть и жаловаться…

— Простите, так и написано? — уточнила я.

— Именно так, — кивнул месье Корно.

Дочитав, он положил передо мной завещание и попросил поставить подпись.

— Скажите, а я могу кому-нибудь продать мельницу? — ухватилась я за спасительную мысль, судорожно прикидывая, сколько доставшееся мне наследство может стоить?

— Увы. Мельница требует основательной починки.

— А земля?

— Это болотистая местность. За неё вы почти ничего не выручите.

Я оцепенела. Месье Карно тем временем продолжал вводить меня в курс дела:

— Мельница за городом. Если пойдёте по Верхней улице, потом по дороге, мимо неё не пройдете…

Я кивала болванчиком, в душе костеря ехидную старую каргу, посмеявшуюся надо мной.

— Ах да, чуть не забыл.

Нотариус положил передо мной желтый, потемневший от времени, латунный ключ.

В совершенно растерянном состоянии я поставила подпись, встала.

— Не забудьте бумаги! — нотариус вручил мне листы, свернутые в рулон и подвязанные бежевой тесьмой.

Рассеянно кивнув, я вышла из конторы и, дойдя до перекрестка, свернула подальше от оживленной улицы.

Протяжный бой городских часов возвестил, что до отъезда почтового дилижанса почти час, поэтому я продолжала брести наугад, пока не вышла к живописной низине на окраине городка и деревянному мосту.

Только миновав его, поняла, что иду той самой дорогой, которую описал месье Карно.

Старую мельницу на берегу крошечной речушки, густо заросшей пожелтевшей осокой, я заметила издалека.

Покосившаяся, потемневшая от времени мельница давно не работала.

Ставни были заколочены. Ветхие полуразрушенные лопасти жалобно поскрипывали на ветру. Две из четырех полностью обвалились. Крыша амбара тоже выглядела плачевно.

Глядя на сомнительное наследство, я ощущала себя несчастной и сломленной.

И всё же я не могла поверить, что тётя Абигайль, своеобразная, но незлобливая женщина, так жестоко пошутила надо мной. Только чтобы убедиться, что мечты на наследство напрасны, и это злая шутка, я подошла ближе к мельнице.

На деревянной двери висел ржавый навесной замок. Постояв у порога, я выудила из кармана ключ.

Вставила в замочную скважину, повернула. Замок щелкнул, открылся и с грохотом упал мне под ноги, едва не задев ботинок.

Пока я ошарашенно рассматривала его, дверь медленно открылась, приглашая войти в пугающее мрачное нутро, из которого разило пылью и трухой.

Я вошла, осторожно ступая по прогнившему полу и стараясь не запачкаться.

Осеннее скудное солнце проникало через прорехи в крыше, выхватывая из темноты очертания мельничного механизма.

Увы, внутри мельница выглядела так же ужасно.

Каменный фундамент был испещрён крупными трещинами. Разве что вертикальные и горизонтальные валы, сделанные из обтесанных сосновых стволов, большое зубчатое колесо, вращавшее барабаны, и каменные жернова остались более-менее в сохранности. Остальное сгнило.

Совершенно расстроенная, я не заметила, как наступила на хлипкую доску, которая с треском проломилась. Я взмахнула руками, устояла на ногах, но острая боль пронзила лодыжку.

— Ох! — вскрикнула я и застонала. — Больно! Как же больно!

Кроме физической боли, я ощущала обиду и жалость к себе.

Всхлипнула и, смахивая набежавшие слёзы разочарования, похромала к пыльному, покрытому паутиной, жернову, чтобы снять сапожек и осмотреть ногу.

В полумраке не заметила балку, запнулась. И тут из-за спины донёсся чуть хриплый, бархатно-чарующий мужской голос:

— Миле-еди, осторожнее!

Он прозвучал столь неожиданно, что я вздрогнула, резко обернулась. Однако… в сумраке никого не нашла.

Сглотнув тугой ком, подступивший к горлу, я несколько раз повернулась вокруг оси, отчаянно вглядываясь в тёмные, пыльные углы мельницы.

На полу, кроме отпечатков моих ботинок, других следов тоже не было.

Недоумевая, откуда голос, я чуть выше подняла голову и завизжала, увидев два круглых, пугающих желтых глаза, горевших в темноте мраковым огнём.