Увядание розы

Глава 22

Вернувшись домой, Вера была неприятно поражена произошедшими переменами.

Квартира теперь выглядела по-иному, тут царил неведомый ей дух. Переставили мебель, перетянули стулья и диваны, повесили свежие портьеры. Иная хозяйская рука, другой взгляд. Прислуга приняла молодую хозяйку и слушалась беспрекословно. Везде чистота, порядок, ухоженность. Прямо как в операционной, недаром дочь врача!

Но самые неожиданные и неприятные новости преподнесли Вере братья. Она не поверила собственным ушам, когда сначала Кирилл, а потом и Павел, обращаясь к мачехе, назвали ее «мама Оля». Быстро же вы, братцы, забыли родную-то мать! Дальше больше. Через пару дней девушка поняла, что существует и еще одно важное обстоятельство, о котором все знают. В семье ожидается прибавление! Мисс Томпсон, которая собиралась искать новое место, уговорили остаться. Ведь ее услуги скоро понадобятся!

Одно осталось прежним. Отец, как и при Тамаре, проводил целые дни, запершись в своем кабинете. Творил. Теперь он опять мог это себе позволить без помех, не отвлекаясь на низменный быт. Молодая жена с величайшим старанием и усердием взвалила на себя все домашние заботы Вениамин Александрович наслаждался воцарившимся покоем, порядком и уютом.

О лучшем трудно было бы и мечтать. Жена, юная и трепетная, радовала его каждый день своей услужливостью, доброжелательностью, готовностью жертвовать своими интересами ради него и детей.

А главное – море любви и ласки, неземной нежности обрушилось на Извекова.

Другой бы и захлебнулся, но Вениамин Александрович был прекрасным пловцом в океане чувств.

Оля, когда поняла, что в положении, испугалась. Нег, конечно, она обрадовалась, но молодую женщину одолевало беспокойство. Она с трудом приноравливалась к роли жены. А теперь родится малыш, который потребует всего ее внимания и любви! С каждым днем становилось все труднее вставать поутру, ходить, заниматься хозяйством, ее тошнило, и кружилась голова.

Пару раз Оля упала в обморок. Когда это случилось первый раз, то, открыв глаза, она обнаружила себя лежащей на диване.

Рядом сидел муж с недоуменным лицом.

– Кажется, очнулась! – сказал он, наклонясь к лицу жены. – Ну и напугала же ты нас! У Тамарочки такого никогда не было!

Оля отвернулась к стене, чтобы он не заметил слез обиды. При чем тут Тамарочка? Зачем опять поминать ее? И так беспрестанно слышалось: «Тамарочка никогда не заказывала отварной курицы к обеду». «У Тамары всегда цветы стояли на полу в больших вазах, а не на столе». «Тамара никогда не носила желтого цвета».

«Мама не будила нас так рано!» «Тамара не любила гулять на островах, из-за этого и дачу пришлось купить».

Зачем он говорит это постоянно, не замечая, что тем самым унижает и обижает ее? Да, она не красавица Тамара! Но она тоже человек, со своими достоинствами, пусть не столь яркими! Раньше, будучи девушкой, она мечтала уподобиться своему кумиру, теперь же образ покойной отравлял бедной Оле жизнь постоянным сравнением не в ее пользу.

– Ты что, плачешь? – удивился муж. – Тебе больно? Я за отцом твоим послал, скоро будет!

– Мне больно, но не там. – Ольга сложила руки на животе. – У меня душа болит. Отчего вы все время сравниваете меня с Горской? Это невыносимо! Я не хочу и не могу стать такой, как она!

Она расплакалась еще сильней.

– Я знаю, в такое время нервы совсем расшатаны! Прости, я не хотел обидеть тебя! Прости меня, болвана эдакого!

Извеков нежно поцеловал жену, и в его словах слышалось столько искреннего раскаяния, что Оля, всхлипнув, ответила на его поцелуй.

Однако тень покойной по-прежнему витала над ней. Ольга Николаевна совершала не очень приятные для себя открытия. Оказалось, что приятельницы Горской, Горской и Извекова, самого Извекова намерены посещать знакомый им дом как и раньше, несмотря на перемену хозяйки. Своих гимназических подруг она растеряла, не посмела ввести их в свою новую жизнь, а иных не завела. Уж больно неискренними, лицемерными и завистливыми казались ей гости, а чаще всего являлись дамы – поэтессы, художницы, музыкантши – и, располагаясь в гостиной с чашкой дымящегося кофе и папиросой, с удовольствием рассказывали хозяйке последние сплетни. Не за-. бывая при этом пересказать и все те гадости, и досужие измышления, которые говорили за глаза о самой молодой Извековой.

«Нет, вы только послушайте, милая, что говорила эта злоязыкая В-цкая! Извеков, мол, так утомился от популярности своей первой жены, которая затмила его собственную, что на сей раз решил взять невзрачную серую мышь. Она будет растить его несносных избалованных детей, смотреть ему в рот и слушать его божественные откровения! Ну каково!»

После подобных откровений Оле хотелось выть от унижения и досады. Она была бы и рада не пускать «доброжелателей» на порог, да нельзя, еще хуже судачить. станут. И Вениамин Александрович окажется недоволен.

Извекову и впрямь было неприятно осознавать, что его вторая жена явно не произвела в свете должного впечатления.

Впрочем, он и предполагал нечто подобное.

Ведь трудно кому-либо соперничать с неземной красотой покойной Тамары, В первые дни после венчания дверь их квартиры не закрывалась. Горничная не успевала принимать зонты, пальто и шляпы. Приходили новые визитеры поздравить и поближе рассмотреть новобрачную.

«Мила, очень мила, но куда ей до царицы Тамары»!" – читалось во взглядах.

Ко всему прочему, портрет прежней хозяйки все еще висел на видном месте…

В начале лета вышел новый роман Извекова. По этому случаю предполагался большой прием. Оле предстояло тяжелое испытание.

– Они съедят меня своими взглядами! Замучают подковырками! – жаловалась молодая женщина отцу. – Я изнемогаю от постоянного сравнения с Горской!

Я уже ненавижу ее!

Николай Алексеевич и без того пребывал в большой тревоге за дочь. Не нравилось ему отношение зятя к своей жене. Не было тут доброй жалости, не унижающей, а согревающей и успокаивающей. А ведь именно в этом Оля сейчас особенно нуждалась. Миронову казалось, что его дочь живет в семье мужа, как солдат на передовой. Всегда начеку, всегда готова к неприятностям.

– Ничего, ничего, Олюшка! – пытался доктор утешить дочь. – Пустое это все, никчемное! Не думай ты о глупостях, о себе думай, о ребенке, не изводи себя по мелочам!

Но ведь из мелочей-то и состоит жизнь!

Они как заноза: маленькая, а болит сильно и жить не дает!

Оля накануне праздника так переживала, что с ней чуть горячка не случилась.

Она тщательно продумала наряд, скрывавший оплывшую фигуру, долго сидела перед зеркалом, колдуя с пудрой, румянами, помадой. Приглашенный парикмахер соорудил на ее головке нимб из воздушных светлых волос. Глядя на отражение в зеркале, Оля даже осталась довольна собой.

Не каждая женщина в ее положении выглядит столь привлекательно. Но внешность – это еще полдела. Гости должны быть довольны угощением, обслугой, светскими беседами. «Что ж, – сказала она сама себе, – я докажу вам всем, в том числе и тебе, милый мой Вениамин, что я не серая мышь!»

И ей удалось! Надо было только преодолеть внутреннюю робость, некий барьер. Оказалось, что новая Извекова вовсе не глупа, только чуть стеснительна. Неплохая хозяйка, еще неопытная, но все придет со временем. Да, она из другого мира, она ходит по земле, а не витает в заоблачных творческих высях, как ее супруг. Что ж, это хорошо, кто-то должен твердо стоять на ногах и думать о хлебе насущном! Словом, прием прошел благополучно, может, без прежнего блеска, который придавала всему Горская, но гости уходили довольные, искренне благодарили хозяйку.

Вечером Извеков зашел пожелать жене доброй ночи. Оля, измотанная переживаниями, еще не спала. Она побледнела от усталости. Под глазами залегли тени.

– Ты утомилась, мой ангел, ложись скорей!

– Довольны ли вы, мой друг? Не опозорила ли я светлой памяти Тамары Георгиевны?

Вениамин Александрович оторопело уставился на жену. Впервые из ее уст он услышал нечто необычное. Ирония? Протест? Может ли такое случиться? Но ведь и мышки, хоть и малы, имеют острые зубки!