ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
У нас частенько наигрывает в голове какая-нибудь мелодия услышанной недавно песенки, а то и какой-нибудь навязчивой фразы, при чем зачастую самой бессмысленной, не имеющей с происходящим ничего общего. Может таким образом мозг подсознательно цепляется за некую абстрактную нить, в попытке снять напряжение, переключиться на повтор заевшей пластинки, как на гипнотическое движение часовых стрелок или льющуюся в фонтане воду? Уйти с этой "песенкой" куда-нибудь глубоко-глубоко, где не будет самых последних и столь осязаемых воспоминаний с не менее свежими, обильно кровоточащими ранами.
"Дзиннннь… пшшшш" — оно могло бы сойти за мелодию, пусть и без слов, но она не продержалась в твоей голове и двух минут. Хотя в какой-то момент, глядя, как плавно открываются серебряные двери кабинки лифта с мелодичным звоном электронного оповещения, тебе вдруг захотелось повторить этот чарующий звук еще раз… несколько раз. Подождать, когда двери автоматически закроются сами (опять проиграв эту мажорную композицию из трех нот), а потом опять нажать на кнопку вызова. А потом еще раз и еще… И еще… Снова… "Дзиннннь… пшшшш"
Ты такое можешь себе представить, Элл? Это же первая мелодия за все последние дни, которую ты только что услышала после двухдневного прослушивания оглушающей симфонии мертвой тишины и трех арий Смерти. Здесь такая крутая изоляция, что и вправду совершенно ничего не слышишь, и особенно привычные для слуха отдаленные отзвуки тех же песен, приглушенных стенами из соседних квартир (размазанных ритмами гулких басов и цикличных переборов, в которых ты время от времени, напрягая извилины, пытаешься угадать что-то знакомое, или даже расслышать слова). Абсолютно ничего. Ни периодических ударов с какой-нибудь стройки-ремонта (в любом многоквартирном доме кто-то ведь обязательно и дня не может прожить, чтобы что-то не переделать в своем жилище), криков, голосов, резкого визга автомобильных покрышек о дорожную магистраль с пронзительными гудками клаксонов, а то и взрывом лопнувшей ночью шины, которая обязательно потянет за собой целый оркестр завывающих противоугонных сирен.
НИ-ЧЕ-ГО. Тишина.
И даже сейчас ты слушаешь ее, слушаешь его мелодию — симфонию своего любимого Дьявола. Она не перестает звучать в тебе, вибрировать, насыщать твои натянутые красные нити почти уснувших эмоций особым сортом персональной боли. И "дзиннннь… пшшшш" лишь ненамного ее облегчает… совсем ненамного. А может затягивает еще глубже, в вальсирующую спираль млечного пути вашей воскресшей вселенной.
Нет, она не затихла, скорее слегка онемела, как под обширным воздействием сильной дозы ледокаина. Ты все равно ее ощущаешь, она не спит: царапает твои нервы и пульсирует в твоих костях и в сомлевшей коже — черно-красная вселенная, мелодия твоей хронической болезни, безвозвратной потери, незаживающих ран и конечной точки невозврата. Он наигрывает ее тебе постоянно, беззвучно напевает, когда ты спишь и когда укачивает в своих бесплотных объятиях зыбкой тьмы.
Я рядом, Эллис. Всегда рядом… Помнишь? Такие вещи невозможно забыть и уж тем более не заметить в своей монотонной и столь предсказуемой жизни, ведь так, моя девочка?..
Ты невольно оборачиваешься назад, к черным дверям за спиной, в нескольких шагах от черного столика для писем (на котором все равно задеваешь боковым зрением полосу своего ошейника). Его действительно нет уже больше десяти минут, хотя ты так торопилась одеться, успеть… К чему? К его возвращению? А разве он куда-то уходил? То, что его здесь нет, еще не означает, что ты не чувствуешь его присутствия, его незримой тени, переминающейся в атомах эфира живым энергетическим полем. И особенно его отпечатков, следов и меток по всему телу, сковывающих болезненные участки кожи зудящим покалыванием ментоловых кристаллов, скользящих поверх и изнутри невесомым касанием невидимых пальцев. И когда это ощущение неожиданно обостряется (будто само по себе, без какой-либо видимой на то причины, или потому что, кто-то по другую сторону вдруг потянул за нити), каждый раз тебя так и тянет неосознанным порывом накрыть эти пальцы своими, как сейчас, на горле. Нет, ты чувствовала вовсе не оттиск от ошейника, твою шею до сих пор сжимала и поглаживала ЕГО ладонь.
И никакие "дзиннннь… пшшшш" не помогают, даже если ты запустишь их в своем сознании зациклившейся мелодией. Он их обязательно перебьет, заглушит, переключит твой рассудок и тело только на угодную ему волну приема.
Ты же меня ждала все это время? Да, моя девочка? Ты ждешь моего возвращения? Не смотря ни на что…
Не смотря ни на что? На страхи, боль и безысходность? Они были порождением только твоего безумия или вашего совместного? И от кого тогда больше?
Ты снова обернулась, словно и правда услышала его голос — ласковый звучный шепот на недосягаемой глубине своего сомлевшего сознания… Нет. Всего лишь едва различимую вибрацию его шагов в окружающем склепе мертвой тишины. В сотрясающих аккордах немой симфонии. Ты же не забыла, в вакууме космоса абсолютно ничего не слышно. Можно только чувствовать. И особенно в окружающем воздухе, как он тяжелеет под накалом разряда сгущающейся тени. Кожа моментально покрывается стягивающими мурашками, будто в каждую из них вогнали по невидимой ледяной игле, а волоски на них встали дыбом, притянутые тем самым статическим напряжением усилившейся близости чужого электромагнитного биополя. И кто после этого рискнет сказать, что ваша связь — всего лишь бурная фантазия твоего воспаленного воображения? Дотронься до тебя сейчас голой рукой и ее тут же долбанет искрой пропитавшего тебя насквозь психосоматического тока защитной тени твоего Хозяина и Владельца.
Он змеился по сплетениям кашемира и остальным тканям одежды, словно невидимые струйки воды, наливаясь реальной физической силой и сбивая гудящими разрядами дыхание и сердцебиение. А может он вливался в тебя по призрачной сети капельниц твоей системы жизнеобеспечения? Шаг… другой… громче, четче. Бум-бум, с внутренними ударами надрывного пульса о горло, превысившим его размеренную скорость раза в три или четыре. Конечно он знает, что с тобой сейчас происходит и как ты реагируешь на все, что он делает — как открывает дверь, как входит в фойе, как соприкасается с твоим напряженным взглядом острейшими клинками своих бездушных глаз.
А вот это самообман, Эллис. Ты прекрасно видишь в них ее. Просто боишься сознаться себе в этом. Поэтому и позволяешь ЕМУ погружаться ею в тебя через взгляд, а не наоборот. Если тебя затянет в его глаза, в их угольную бездну, в нее — в засасывающую тьму его черной души, ты уже никогда не сможешь вернуться обратно. Никогда.
И что страшнее? Отвести взгляд первой или навсегда потерять эту возможность — видеть и смотреть в его лицо?
— Заходи в лифт.
Наверное, фойе слишком маленькое. Всего несколько шагов от противоположных к лифту дверям, тем более если это его шаги. Да… Несколько шагов, за которые ты успеваешь увидеть приближение Дэниэла Мэндэлла-младшего, практически уже не думая, что когда-то этот незнакомец был твоим Дэнни, что грань, разделявшая этих абсолютно разных людей, рано или поздно начнет стираться, вытесняясь его реальным и всеразрушающим образом поглощающей тебя живой тьмы.
Черное брендовое пальто (Вриони или Вогги) только по фигуре и без единого намека на мятую складку или же скатавшийся на ткани узелок. Черная мужская сумка-портфель из натуральной кожи (без сомнения только Виллионаире) в левой руке, обтянутой черной кожаной перчаткой… Всего несколько шагов, слитых с несколькими превышенными ударами твоего сердца и тебе уже хочется закрыть глаза и услышать спасительное "дзиннннь… пшшшш". Да, ты его знаешь, и тебе хочется смотреть на него, как никогда, рассматривать те детали и отличия, которых в нем раньше никогда не было, но иногда это бывает и не нужным. Ты способна его видеть и тем более ощущать с закрытыми глазами, разве забыла?
Но ты не можешь… только на время отвернуться, чтобы увидеть куда сделать собственный шаг, а не врезаться не глядя в угол ниши. Даже в кабинке лифта ты не смогла, обернулась практически сразу же, будто его чернота в любую секунду могла наброситься на тебя со спины (серьезно, Эллис? Ты действительно пропустила через свое больное воображение подобную картинку?). Накрыть, стянуть черными бинтами и сделать что-то невообразимо ужасное.
А он всего-то остановился у стены перед открытыми дверьми лифта и с бесчувственным выражением лица набирал на сенсорном экране электронной системы безопасности кодовые команды по закрытию квартиры. Знал ли он, о чем ты только что подумала и как бы отреагировал, если бы прочел по твоему взгляду твои безумные фантазии? Посмеялся бы или разочарованно покачал головой?
Эллис, твое воображение до добра тебя не доведет.
Шаг к тебе, на тебя. Но ты не в состоянии сдвинуться с места, потому что он слишком резко перехватил твой взгляд. И не важно, что здесь с легкостью поместится еще человек десять, тебя все равно непреодолимо тянет в ближайший угол, уступить ему центральную позицию… спрятаться, раствориться в его тени, а не стоять так близко, в самый притык, будто вас уже теснят со всех сторон эти самые гипотетические десять человек.
"Пшшш… дзиннннь" — кто нажал на кнопку спуска лифта? Уж точно не ты. Но и не он, не могла же ты не заметить, как он это сделал? Или он запрограммировал его из квартиры? Да и какая теперь разница, когда бег крови по твоим венам ускоряет свой бешеный ток, стоит вам опять соприкоснуться физически, стоит тебе снова очутиться под силой напряжения его высоковольтной клетки. И не ты дотрагиваешься до его наэлектризованных до максимума прутьев, его взгляд и его руки вливают в твою кожу и сосуды десять тысяч вольт его пульсирующей тьмы. Или ты опять ошиблась? Он только поправил на тебе воротник пальто и выглядывающие концы красного шарфа.
— Ты не наложила макияж. — обычная констатация факта под давлением пальцев в холодной перчатке на твой подбородок снизу (ты уже никогда не привыкнешь к этому ощущению и жесту, будешь вздрагивать от него даже во сне… особенно во сне). Но давят не фаланги в мертвой черной коже, а его глаза и намного осязаемей. И тебя вспарывает беспричинным приступом необъяснимой дрожи не осознание, как ты ужасно должно быть выглядишь без яркой косметики на лице (бледная, как смерть, с голубоватыми прожилками проступающих под чувственной кожей вен и сухими, не менее бесцветными губками)… тебя кроет его взглядом, практически режет и сжигает кислотой то ли снаружи, то ли изнутри. А он всего лишь смотрит. Нет, не любуются, не оценивает и не взвешивает возможные варианты будущих последствий, обдумывая, как тебя воспримут твои же коллеги по рабочему цеху, когда увидят такой. Просто смотрит, просто скользит по твоим чертам и расширенным до предела глазкам густыми мазками своей мертвой тьмы.
— Я не успела… Попрошу у Робби ее помаду и тушь… мне не в первой. — ты пытаешься улыбнуться, мол, Дэнни, ты что, забыл, кто перед тобой — заядлая суфражистка, не признающая силы пропаганды косметической рекламы и отстаивающая права естественной красоты?
Но сердце все равно замирает или немеет под легким сжатием прохладных пальцев. Конечно он знает, а ты знаешь, что он все равно тебя не поцелует. Так не смотрят, когда хотят поцеловать (пусть и сминают ленивым движением большого пальца нижнюю губу, словно стирая с ее тонкой кожицы налет сухого инея).
— Ты работаешь в крупнейшей в стране рекламной компании, набитой под завязку лучшими стилистами, костюмерами, гримерами и фотографами с мировой известностью. И собираешься просить помаду и тушь у своей секретарши?
Вопрос на миллион долларов? Или он не может вообразить себе подобную картину в принципе (а однокомнатную квартирку в Эшвилле с домашней пастой на обед может?)?
— Ты не носишь в своей сумочке, как все обычные женщины косметику первой необходимости, зато по всюду тягаешь с собой кольцо от Брайана Степлтона.
Наверное в этот момент от твоего лица отхлынули остатки крови, и он не мог этого не заметить со столь близкого расстояния, буквально ощупывая твое чистое личико своим отмороженным взглядом микрон за микроном. К тому же ты еще и вздрогнула, как та собачка Павлова при резком звуке неожиданной команды, разве что не рванула через высоковольтный барьер на другую сторону, потому что тебя бы все равно отшвырнуло. Ты уже знала, чем это чревато, да, Эллис?
— Не бойся, я ничего с ним не сделал, оно на месте. Только не забывай, Эллис… — пальцы соскользнули с подбородка вместе с его взглядом, а ты не поймешь, тебе стало легче или еще сильнее придавило к полу (и вообще, вы спускаетесь в этом гребаном лифте? Почему ты не ощущаешь, как он движется?). Отступил в сторону, перекладывая сумку в правую ладонь и приподнимая левую к уровню груди. Его и в самом деле интересовало, который сейчас час? Или на этих часах тикал установленный им календарь на распланированные для тебя дни, недели и месяцы? — У тебя не так уж и много времени на то, чтобы его вернуть. Ты ведь не захочешь знать, что я с ним сделаю, если ты не разберешься с этим вопросом сама?
Как у него этого получается, говорить подобным голосом подобные вещи, будто спрашивает о погоде на ближайшую неделю — остаться на выходных дома или рискнуть выехать на природу за город, в то время как тебя уже практически колотит и непреодолимо тянет к ближайшей стенке, чтобы облокотиться о нее спиной (и наконец-то услышать, едет ли этот треклятый лифт или висит мертвым грузом над бездонной шахтой черной бездны).
Он копался в твоей сумочке. Он выбирал всю одежду, включая трусики, что сейчас были на тебе… Сколько у него ушло часов на все это? И как он это делал? Перебирал в ленивых пальцах каждую заинтересовавшую его вещицу? Поглаживал, нюхал и обдумывал, что делать с нею дальше — оставить или сжечь? Кольцо решил пока оставить из каких-то там известных лишь ему извращенных соображений?
— Я… я… — собственный голос почти пропал, но ты и не старалась его вернуть, словно не слышала, что не можешь говорить. — Я постараюсь.
Только пожалуйста… не делай ничего. И не пугай так больше.
Очередной неспешный разрез золотым лезвием по воздуху до уровня твоих расширенных зрачков. Остановки так и не последовало, но и глубокого погружения тоже, только поверхностные царапины по хрусталику, до дрожащих пятен распускающихся белых роз.
— Постарайся, Эллис. Сделай мне приятное. — он тебя расслышал? Как?
"Дзиннннь… пшшшш"… В этот раз вообще не сработало, вернее, ты ни черта не услышала, будто вместе с голосом отключилась способность воспринимать окружающие звуки, кроме самых важных и определенных — его голоса и его шагов. Но боковое зрение не могло не задеть ярким пятном, влившимся в кабинку лифта из открывшихся дверей.
— Выходи. — едва заметный кивок головой, указывающий на зеркальную дорожку мраморного пола, по центру которого разлилась слепящая река дневного света. Такая длинная, хотя до стеклянных дверей выхода несколько десятков ярдов головокружительного расстояния (ты уже забыла, сколько тебя вели из твоей новой комнаты в другой конец квартиры?).
— Эллис… — наверное в этом мире только один голос обладал способностью физического воздействия на твой разум и тело, подобно щелчку пальцев гипнотизера, выводящему пациента из глубокого транса.
Новый условный рефлекс? О, боже. И ты действительно начинаешь двигаться, пробовать передвигать ногами, которые теперь казались совершенно чужими и запредельно опасными. Не дай бог споткнуться на этом глянцевом стерильном полу из молочного мрамора и растянуться по нему на глазах у нежелательных свидетелей. Ты ведь не могла за эти дни разучиться ходить на каблуках. Такое в принципе не возможно, как и успеть забыть какой ты была, когда впервые ступила за порог этого дома всего пару дней назад.
Но ты идешь. Каким-то чудом плывешь в вибрирующем вакууме накрывшей с головой симфонии твоего персонального Дьявола. Это больше не была черная дыра, она давно свернулась, рассосалась, панически схлопнулась, когда его тьма окончательно заполнила собой окружающую реальность (ЕГО реальность).
— Доброе утро, господин Мэндэлл… Мэм.
— Доброе утро, Тони.
Наверное, ты отреагировала на чужой голос только когда услышала Его баритон над собственным ухом, и когда легкое прикосновение Его ладони с осязаемой черной тенью накрыли тебя со спины и левой стороны защитным барьером. Интуитивный рефлекс резанул мышцы едва не болезненным сокращением, толкая лишь в одну желанную сторону — обернуться к его лицу. Но где-то на полпути глаза царапнуло краем пазла иной картинки — живой фигурой незнакомого человека, того самого, чей приятный (возможно даже слишком приятный) и заискивающий голос тебя вообще сперва ничем не задел.
Дежурный портье или кто он здесь? Администратор, мажордом? Пытаешься напрячь память, но никак не можешь вспомнить, был ли именно он за этой длинной лакированной стойкой из темно-красного дерева в пятницу вечером. И нужно ли тебе что-то говорить ему в ответ? И это ничего, что вы так спокойно проходите мимо, будто он не впервые наблюдает за подобными сценами? Ничего не выражающий прямой взгляд на расплывшемся вежливой улыбкой упитанном лице чуть за пятьдесят. Не прошло и двух секунд, как он соскользнул им в сторону с твоих глаз на твоего спутника. Сколько раз за последние годы он желал в подобной манере доброго утра Дэниэлу Мэндэллу-младшему и его очередной спутнице? И сколько ему доплачивают премиальных, чтобы он не общался на данную тему с представителями СМИ и прочими любопытствующими лицами? И почему тебя это практически ничем не задевает? Только лишь тянет отвернуться и как можно скорее пройти к выходу.
Так спешишь оказаться на свежем воздухе и вовсе не потому, что ты стыдишься чьих-то мыслей, относительно лишь одного конкретного направления? А что он еще мог думать, провожая вас до выхода почти пустым взглядом (— Удачного вам дня, господин Мэндэлл, — Спасибо, Тони)? Что же делала все эти дни молодая блондинистая особа в холостяцкой квартире господина Мэндэлла-младшего? Да еще и наряд умудрилась сменить — с белого плаща на черное пальто.
— Доброе утро, господин Мэндэлл, — боже, еще один? — Мэм.
На этот раз бородатый, невысокий и еще более упитанный швейцар (то ли итальянских, то ли греческих кровей) и тоже за пятьдесят, приложивший в почтении пальцы в белой лайковой перчатке к козырьку своей форменной фуражки.
— Доброе утро, Филипп.
Он не стал обнажать свою седую и очень кучерявую голову, сразу переключился на одну из створок входных дверей и раскрыл ее настежь перед особо почетными жильцами.
Ты впервые за это утро вздрогнула не от голоса и ощутимых воздействий человека за твоей спиной. В лицо, по ногам, да и вообще на всю тебя обрушилось оглушительным ударом холодного обжигающего воздуха, какофонией смешанных и очень громких звуков, и движением — беспрестанным движением всего и вся… Это был самый мощный залп из всех возможных орудий, которым тебя встретил внешний мир — слишком неожиданный и резкий, слишком сильный и буквально забивающий.
Не удивительно, что ты замерла перед распахнутой дверью, будто тебя на самом деле контузило и пригвоздило к месту. Ты не только забыла, как выглядит жизнь огромного мегаполиса, ты успела забыть, что когда-то жила там сама, по крайней мере умела и хотела жить.
Два дня, господи, всего два дня… а ты чувствуешь себя, как тот дикарь, которого привезли с заповедных островов в большую цивилизацию абсолютно чуждого для тебя мира странных людей.
— Эллис… — давление ладони на твоей спине усилилось, как и тепло поддерживающей-окутывающей тени, как и глубина проникновения звучного голоса Мэндэлла-младшего, почти коснувшегося твоего ушка губами. — Что случилось?
Он издевается? Поскольку на шутку его вопрос явно не тянул.
Но ты и сама не понимала, что случилось, в том-то и дело. Так не должно было быть.
Почему ты так испугалась? Почему так безумно сильно потянуло обратно к лифту, через весь пролет огромной галереи фойе, наверх? Да, наверх. Туда, где так упоительно тихо и где тебе не надо ни о чем думать, достаточно только выпить одну нужную таблетку и сразу все пройдет.
— Эллис, ты меня слышишь? Машина ждет.
Опять щелчок пальцев? Или нужный набор слов с нужным давлением голоса по твоим парализованным участкам сознания? И ты словно прозрела и обрела прежний слух. Все это время ты смотрела вперед, в точку напротив, прямым взглядом — смотрела, но ничего не видела. Как и с оглушающими звуками — слышала, но ничего не понимала, что это, откуда и почему. А сейчас… Мир обрел свои живые, фактурные очертания, проступая знакомыми образами и предметами из самого же себя, как проявленный фотокадр на фотобумаге (только в этот раз в формате 3Д). И ты поняла, что все эти бесконечно долгие секунды (пять? Десять? А может целый час?) твои глаза держались мертвой хваткой лишь за один конкретный объект — конечный барьер (тупик?) в конце темно-красного туннеля из коралловой ковровой дорожки и длинного навесного козырька непромокаемого тента цвета бордо. Черный лимузин с тонированными черными окнами, у задней дверцы пассажирского салона — Джордан Крамер почти по стойке смирно. Человек, который умудряется смотреть на тебя, чтобы ты не ощущала и даже не понимала, что он смотрит (и следит, и наблюдает, и делает соответствующие выводы).
— Эллис… идем, — нет, рука на твоей спине тебя не подтолкнула, голос над ухом не напрягся и не наполнился царапающей дробью холодного свинца, но ты действительно сошла с места, практически не осознавая и не ощущая этого. И ты будешь еще очень долго разгадывать данную загадку, на которую так и не сможешь найти ответа. Как у тебя это получилось? Как у НЕГО это получилось? Неужели его нити обладали такой силой, и когда он успел прошить тебя ими до самого основания? Когда из этих моментов ты себя потеряла? Перестала быть Эллис Льюис…
Боже как громко и шумно. Почему такой сильный шум? Неужели так было всегда, а ты попросту раньше не обращала на это внимания? Так и хочется поднять руки и накрыть ладошками уши, а заодно закрыть глаза, остановиться, плюхнуться прямо на эту дорожку (не важно, как и на что, на колени, на попу или прямо на спину) и отключить все остальное. Вроде не тошнит, съеденный завтрак не подступает к горлу удушливым комом, да и голова не кружится в диком вихревороте. Тогда откуда такое странное состояние, будто тебя оглушили, перерезали в теле все сухожилия и суставы и вбили ржавыми гвоздями во все кости?
Вроде смотришь, видишь и наблюдаешь, как Крамер открывает дверцу в пассажирский салон представительской машины, когда вас разделяет уже половина пройденного к автомобилю пути, но все равно не понимаешь для чего и зачем. Его вежливый приветственный кивок головой тоже не желает оседать в памяти, как и задевать других замороженных мыслительных процессов.
— Спасибо, Джордан. Дальше мы сами.
— Мисс Людвидж… сэр, — снова сдержанный и едва заметный кивок головы со взглядом, который не чувствуешь и не замечаешь практически в упор. А все что в тебя сейчас проникает и врезается в воспаленные нейроны слишком глубокими осязаемыми ощущениями и ответной реакцией — это голос над твоим затылком и руки… да, уже две руки, поддерживающие тебя перед проемом входа в черную кроличью нору.
На самом деле это оптический обман, Эллис. Это только с виду кажется, что это автомобиль. Ты же знаешь, что тебя ждет внутри. Это еще один портал в его черно-красное Зазеркалье. Их здесь сотни, если не тысячи. Как ты могла с такой беспечностью отправиться в город, который принадлежит этому человеку? Он найдет тебя везде, а отсюда ты уже не сбежишь… отсюда нет выходов… только входы, как в эту кроличью нору.
— Садись на противоположный от двери боковой диван. Только не увлекайся, в угол забиваться не стоит.
Ты с трудом узнаешь салон того самого лимузина, в котором успела побывать раза три (или все-таки больше?) до сего момента. Почему так сложно теперь вспоминать то, что с тобой происходило в этом городе именно до того дня, как ты впервые оказалась перед дверьми этого шикарного кондоминиума не для постояльцев среднего сословья? Не говоря уже о том, что тебя по большому счету вообще не тянет что-то вспоминать.
В какой-то момент тебе и вправду кажется, что это не пассажирский салон и его затемненные стены и стекла — это не стены. Их нет — это очередной оптический обман. Здесь все обман… почти все. Внутренняя роскошь ультрасовременного интерьера из материалов и декора, которые хрен где закажешь в каком-нибудь каталоге ближайшего дизайнерского салона или строймагазина. Сиденья кожаных диванов и кресел настолько мягкие и удобные, что даже не чувствуешь, что сидишь на них, а не возлежишь в размякшей позе древнеримской одалиски. Именно. Забиться в угол здесь тебе не позволят, зато опять напомнят, где ты находишься и кто ты по своему истинному социальному статусу. Всего лишь шлюха, дорогостоящая игрушка и персональная вещь человека, который никогда не посмотрит на тебя, как на кого-то другого… Не посмотрит на тебя, как на Эллис Льюис, даже если и будет постоянно звать ее именем. И если он молча хлопнет ладонью по краю дивана, на котором ты сидишь, подзывая пересесть поближе, или укажет пальцами в пол у своих ног, ты это сделаешь, и встанешь перед ним на колени прямо здесь.
Но видимо, сейчас его подобные мысли не волнуют и не посещают. Наверное, это хорошо, хотя и не настолько, чтобы вызвать в тебе долгожданное облегчение (да и испытаешь ли ты его по настоящему теперь когда-либо вообще?). Ты наконец-то получила возможность опять его видеть, а не ощущать тупо за спиной, подобно кукле чревовещателя. Он сел где-то по среди заднего дивана, тем самым обозначив границы между собой и тобой, за которые ты никогда не посмеешь преступить без его на то воли и соответствующего приказа. И то что ты здесь, а не в своей машине, едешь на работу вместе со своим Господином — это уже автоматически зачисляется в копилку щедрых бонусов и поощрений от твоего заботливого Хозяина. Цени это, Эллис. Кипятком от счастья писать не обязательно, но и забывать о таких моментах не стоит.
Ты и не собиралась, вернее… такое забыть очень сложно, пусть даже твоя собственная память играет с тобой в эти минуты в очень жесткие игры — на грани истерики, панических страхов и одержимом желании все это прекратить.
— Постарайся на этой неделе ничем себя не загружать. Думаю, если твой отдел не получит от тебя несколько фоторабот по определенным заказам, твой директор особо не расстроится.
Лимузин мягко и практически незаметно тронулся с места, когда Дэниэл Мэндэлл-младшим счел нужным вновь с тобой заговорить. В то время, как ты неподвижно сидела у края дивана (ближе к задним сиденьям салона) в страхе шевельнуться, поправить полы пальто или хотя бы расстегнуть верхние пуговицы, твой главный босс и Владелец со степенной ленцой раскладывал по соседним сиденьям свой портфель и небольшую часть содержимого сумки: папку с какими-то бумагами, айфон, очень тонкий и компактный нетбук. Казалось, он делал это просто так, по привычке, может они ему и не понадобятся, но он все равно за все эти секунды (а может уже и минуты) ни разу не взглянул на тебя. Правда это ничего не значило. То, что он не смотрел на тебя прямо и в упор — не говорило о том, что он вовсе тебя не видел и уж тем более не воспринимал. Последним больше всего и царапало по нервам. Ведь тебя-то как раз и тянуло пуще неволи залипнуть на его лице, впервые за столько время буквально уставиться на него. Не важно какие истинные мотивы двигали в тебе данной манией, но сейчас (да, именно сейчас) тебе это требовалось, как воздух.
Когда ты это делала в последний раз, Эллис? Когда ты им любовалась по настоящему — долго, неподвижно, почти не моргая, как за полетом редкой бабочки, случайно залетевшей в твое окно, а ты боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть ее… чтобы она не улетела обратно.
Поздно, Эллис. Теперь это ты здесь самый хрупкий, глупый и беззащитный мотылек, который перестал метаться и биться о стекла этого черного купола всего пару дней назад. И все что ты сейчас можешь — неподвижно сидеть в сторонке и ждать, когда руки этого человека поднимут тебя и посадят в центр своих теплых ладоней.
Но ты ничего не можешь с этим поделать. Это сильнее тебя, и оно не продержится долго под десятью блоками стальных стен — они давно дали трещину, при чем все сразу, осталось лишь чуть продавить… самую ничтожную малость.
Какое-то время тебе удавалось этого избегать, может сил еще хватало, позволяло держаться на расстоянии от этой запретной зоны, как помогало жить все последние десять (ладно, не десять, восемь или даже семь) лет. Вначале ты свято верила только в свою версию истории (кстати, достаточно болезненную, чтобы лезть на стенку и шарахаться от собственной тени при ярком дневном свете). Потом ты сумела похоронить и ее за этими стенами, возводимыми тобою из года в год с каждым последующим этапом в своей прожитой без Него жизни. Но кто знал, что все это время Он попросту стоял за твоей спиной и молча наблюдал со стороны за всеми твоими немощными потугами; что в один прекрасный день он все-таки подойдет и одним лишь щелчком пальцев вызовет разрушительную амплитуду колебания всем твоим шатким барьерам?
Да, Эллис, у него была своя версия истории и куда более кошмарная, чем твоя. И ты не плохо варьировала все эти дни, продолжая прятаться за обломками своих стен. Но рано или поздно это всплывет… замурованный тобою на дне океана черного забвения титановый шкаф-сейф всплывет на поверхность, проржавевшие цепи рассыпятся в красную пыль ядовитой окиси и тебе придется открыть эту чертову дверь… Открыть и взглянуть в глаза того, кто ждал тебя там все эти годы…
Ты готова к этому?
Нет, черт. НЕТ. Только не сейчас. Ты слишком слаба для очередного психического удара. Дайте хоть немного времени и воздуха, чтобы отдышаться. Дайте хотя бы несколько минут на то, чтобы осознать, что все это правда — чистая правда и голая реальность. А самое главное, дайте ей увидеть в этом человеке десять внешних отличий, указывающих на то, что он подделка. Что это не Дэниэл Мэндэлл-младший и ты ничего к нему не испытываешь, да и ты сама не Эллис Льюис и способна дышать под водой без акваланга.
Что ты хочешь разглядеть в нем? Что? Ты же понимаешь, что он это видит, не исключено, что даже чувствует. Ты не можешь рассматривать его украдкой, как и прикасаться пальцами к его лицу, твоя ограничительная линия — это пол. Смотреть в пол, стоять на нем на коленях, на четвереньках, лежать, раздвигать ноги… ждать на полу… Ждать всегда. Как и сейчас, молча завидуя его нечеловеческим способностям отвлекаться от внешних факторов, заниматься чем-то еще, помимо ожидания окончания вашей совместной поездки.
Ты бы тоже могла попробовать, или хотя бы сделать вид, что тебя интересует состояние твоего рабочего графика и общего положения в компании. Открой сумочку, возьми хотя бы смартфон, проверь список пропущенных звонков и накопившихся сообщений (а разве он уже все не проверил?). Прояви хоть что-то схожее с наличием жизни в твоем замороженном теле и сознании.
— Сколько ты уже живешь в Леонбурге? — его голос прорезал мертвую тишину салона в тот самый момент, когда твои глаза с обессиленной тоской потянулись к твоей сумочке на сиденье замшевого дивана.
Ты не заметила, чтобы он проделал какое-то движение или поднял голову со взглядом в твою сторону. До этого он "отрешенно" (если он вообще был способен на подобное состояние) и возможно даже внимательно что-то читал на экране своего портативного ноута. Такие люди никогда не теряют лица и бдительности, они могут только прикрываться защитной маской каких-то общедоступных действий и движений, например, как паук притворяется спящим на другом конце сплетенной им ловушки, не снимая чувствительной лапки с нити основы паутины. Конечно он все чувствует, что ты делаешь и как пытаешься незаметно шевельнуться и даже больше — глубинутвоего дыхания и сердечного ритма. Наверное, даже ощущает, как пульсируют в твоей голове все твои мысли и страхи.
— Что? — только сейчас ты заметила, как слиплись твои губки от долгого молчания и насколько сильно пересохло во рту и в горле.
Взгляд рефлекторно метнулся к его лицу, будто ты прозевала ожидаемый тобою момент смертельного нападения-броска от своего персонального киллера. Но он поднял на тебя глаза (так и не приподняв головы), только когда ты выдавила из себя немой звук ответного вопроса.
И опять никакого раздражения или напускного недовольства, один лишь идеальный разрез по твоим хрусталикам ледяным лезвием черных клинков. Но тебе хватило и этого, чтобы сердце в который раз за это утро судорожно дернулось под давлением этих треклятых кинжалов.
— Когда тебе вручили лично из рук в руки ключи от твоей новой квартиры?
Следующая попытка разлепить губы, закончилась легким замешательством. Память не слушалась, подвиснув буквально на самых первых попытках отыскать в голове упорядоченную цепочку последних событий твоей жизни.
— А… какое сегодня число? — это все, на что ты вообще была сейчас способна. И похоже, если тебе и скажут, какой сегодня день в календаре, едва ли тебе это чем-то поможет.
Ну, хотя бы помогло на время вызвать снисходительную улыбку на губах Мэндэлла-младшего.
— Десятое ноября.
Это же совпадение, правда? Обычное совпадение. И ты опять не о том думаешь. (Сердце рвется из лезвий более надрывными толчками, и кажется, все-таки кольнуло, сразу в нескольких местах. Это по любому боль от новых порезов) Зато он прекрасно знает, когда ты сюда прилетела (во сколько часов, в каком аэропорту и даже в каком настроении) и сколько уже прожила в его городе, под его тенью и неустанным надзором. На вряд ли это какая-то аудиторская проверка от бдительного Хозяина. Может он просто хочет посмотреть на твою реакцию, когда ты сама вспомнишь.
— Три?.. Четыре недели назад? — у тебя так и не получилось. Относительность во времени была просто чудовищной.
— Ты здесь с 16 октября, Эллис. В это воскресенье будет ровно месяц. Компания предоставила тебе место жительства в виде отдельной квартиры со всеми коммунальными удобствами в тот самый день, когда ты подписала свое трудовое соглашение, всего через час после того, как ты сошла с борта нашего частного самолета. Конечно, в ней полностью отсутствует и мебель, и прочие предметы первой необходимости, но за все эти недели я так и не заметил в тебе ни малейшего проявления заинтересованности данной квартирой. Ты появлялась там всего только раз. При чем в тот же день, когда получила от нее ключи 16 октября — почти месяц назад. И все. Один единственный раз.
И когда же тебе следовало ею заинтересоваться, в каких промежутках прошедшего времени? Между какими из тех дней? Когда тебя выворачивало после ваших встреч и разговоров, или когда Он врывался в тебя и в твою жизнь и начинал буквально топить до полной остановки сердца?
— У меня не было причин и подходящих для этого моментов. — голос до сих пор не желал слушаться, как и глаза, застывшие на остриях Его гребаных клинков. Наверное, проще разрыдаться и действительно забиться в противоположный угол и пусть, что хочет, то и делает. У тебя сейчас не то состояние, чтобы оправдываться за вещи, которые тебе не подвластны. Даже если бы ты прожила под Ним в его проклятом городе целую вечность, это бы тоже не значило ровным счетом ничего. Не ты все эти дни и недели (господи, неужели уже почти целый месяц?) управляла своей жизнью, потоком собственных мыслей, желаний и чувств. Это Он. Его ленивые и сверхзнающие пальцы изощренного палача и Черного Хирурга тянули за красные нити вашей неразрывной связи, оставляя на твоих новых порезах очередной узелок шва через каждую пройденную минуту. И он явно не намеревался останавливаться на достигнутом. Он же только-только начал и только вошел во вкус.
— Это не оправдание, Эллис. Поскольку мне кажется, что ты и дальше бы продолжала тянуть подобную "причину", пока бы она не перешла все разумные сроки. Ты перелетела сюда почти через всю страну с явным намерением прожить здесь далеко не год и не два. И тем не менее совершенно не подготовилась к этому переезду, будто была более, чем уверена, что в любой из следующих дней вернешься в Карлбридж, как из какой-то очередной турпоездки или рабочей командировки. Ты до сих пор так думаешь, Эллис? Тебе кажется, что ты здесь проездом?
Нет, тебе не почудилось. Давление его взгляда усилилось, плавно вошло в твои глаза на несколько миллиметров.
— Эллис, я задал вопрос, — еще десять микрон. Но почему голос такой невыносимо звучный, глубоки и бархатный?.. Да, нереально мягкий, так и хочется прикоснуться к нему пальцами и попробовать наощупь.
— Нет… Мне не кажется, что я здесь проездом.
— И когда же ты собиралась вспомнить о своей новой квартире? Ты о ней вообще вспоминала все эти дни хотя бы раз или два? Ты думала о том, что ее надо обустроить, обставить мебелью, придать хоть какое-то подобие жилого вида? Ты задумывалась о том дне, когда тебе придется туда переехать? Ты собиралась там жить, Эллис?
Ты больше не можешь… Он снова это делал, медленно, почти ласково, с показательной изощренностью — смотрел в твои глаза и прокладывал новый, глубокий разрез по сердцу. И пальцы его не дрожат (как всегда), как и голос, как и парализующая боль проникновения.
А ты не можешь оторвать собственной свинцовой руки от бедра, чтобы хотя бы стереть дрожащей ладошкой сбежавшие по лицу слезы, ведь тебя резали без анестезии… Ты все чувствовала. ВСЕ.
— Я… я… — ты не знала.
Он наконец-то приподнял голову, то ли меняя позу, то ли просто откидываясь глубже в спинку сиденья. Движение-жест утомленного собственным терпением истца? Но ты почувствовала, как что-то разжало свою невидимую хватку на твоих легких и трахее, позволило дышать чуть ли не в полную грудь. Отпустило? Или клинки цвета гречишного меда вышли из твоих глаз и сердца на безопасный для жизни уровень.
— Как бы там ни было на самом деле, но тебе придется это сделать. И желательно в самые ближайшие дни, начиная с этого. — почему он резко отступил? Сжалился? Проявил неведанное великодушие щедрого Хозяина? Ведь ему ничего не стоило сейчас продавить тебя до упора, и ты бы прогнулась без малейшего намека на ответное сопротивление. Надломилась и рассыпалась в его пальцах красной пыльцой…
Более того, его взгляд окончательно разорвал ваш зрительный контакт, с прежней ленивой "апатией" вернувшись к просмотру бумаг и сенсорного монитора портативного ноутбука. Словно и вправду потерял интерес к данной теме беседы.
— Подыщи подходящую дизайнерскую фирму, занимающуюся подобными вопросами, подумай, чтобы ты хотела сделать с интерьером этой квартиры. У тебя до следующего уик-энда целых пять дней. Постарайся провести их с максимальной пользой не только для своей трудовой карьеры.
— Вы… вы хотите, чтобы я там жила?.. Переехала туда? — похоже, в этот момент в твоем сознании произошел непредвиденный сдвиг — головокружительная рокировка сразу всех фигур на шахматном поле и не по одному разу.
— Да, — его взгляд резанул твои глаза слишком неожиданным возвращением, но не надолго, всего две или три секунды подержал вжатое лезвие кинжала в надрезе на твоем горле. — Тем более, что тебя сразу же поставили перед данным фактом в день твоего приезда.
Что тут не понятного, Эллис? У тебя должен быть запасной противоядерный бункер — место, где ты будешь время от времени приходить в себя и зализывать очередную порцию свежих ран. Еще одна точка по ожиданию зова своего Хояина…
— А оплата?.. Чем мне за нее платить, как и за все остальное? — в голове окончательно все перемешалось и не только мысли.
Тебе дали время и "свободу" на самостоятельную жизнь или просто создавали визуальную иллюзию очередного оптического обмана для посторонних зрителей? Фантомное давление снятого с горла ошейника никуда не девалось, если не усилилось в несколько раз.
— За квартиру платит компания, а за все остальное — чеки и счета направляй Эвелин Гувер. А если не испытываешь к этому никакого желания, можешь сразу попросить ее заняться поиском нужных дизайнеров и поставщиков. Ее или свою секретаршу. Только, пожалуйста, — нет, он не просил, снова коснувшись твоих глаз недолгим взглядом единоличного хозяина всего положения. — То, что я перевез из Карбриджа пару твоих стеллажей и рабочий "станок" не означает, что ты можешь проделать тот же фокус с остальной мебелью. В этой квартире ничего из того, что вы покупали вместе со Степлтоном не будет, как и корпусной мебели из ламината и прессованных опилок. Все, что ты можешь сюда перевезти — только личные и ценные для тебя вещи, не более и не менее. И желательно тебе об этом позаботиться самой, а не ждать, когда я персонально подключусь к данному процессу. Надеюсь, мы больше не будем возвращаться к этой теме разговора? Ты ведь постараешься сделать для этого все от тебя зависящее, да, Эллис? Как и для расторжения вашей со Степлтоном помолвки?
Последний вопрос буквально застал тебя врасплох. А ведь до этого казалось, что падать дальше уже было не куда, что ты уже достигла дна. Или это и было то самое незримое мгновение, когда тебя ударило со всей силы об землю. Глухой звон (дзиннннь… пшшшш) — размазало по зеркалам, разбив на осколки со всеми внутренностями и костями.
— Да, Эллис? — и на этот раз он не стал тебя щадить, продавил взглядом до упора, то, что от тебя осталось…
— Да… — было бы странно, если бы ты вдруг ответила "Нет"
— "Да" что?
— Да… Мастер.
Он продолжал смотреть тем же выжидающим взглядом и давить. Может по инерции, может по иным причинам, но ты каким-то образом поняла, что он не удовлетворен. И взгляд он опустил совсем не от того, что ему надоело тебя разглядывать. Если облегчение от разрыва зрительного контакта и произошло, то не настолько обширное, чтобы закрыть веки и вдохнуть в полную грудь спасительным глотком чистого кислорода (ты уже давно дышала совсем иным сортом воздуха). В голове шумело, глаза застило пульсирующими пятнами легкого помутнения, словно тебе и в самом деле на несколько секунд перекрыли подачу крови в мозг.
Тебе срочно надо на свежий воздух. Это уже перебор. Третий день подряд принимать этот яд, дышать его дыханием и только по отмеренным для этого минутам. Ты либо точно сойдешь сейчас с ума, либо (в лучшем случае) потеряешь сознание.
Третьего не дано, так ведь, Эллис? Умереть тебе не дадут, даже не мечтай.
— Приехали, Эллис, можешь выходить…
Нет, не думай, из этой клетки тебя уже не выпустят. Это всего лишь очередной выход в очередную кроличью нору, пусть и освещенную ярким светом люминесцентных ламп подземного гаража. Из точки А в точку Б точно по расписанию.
За все время вашей поездки ты ни разу не взглянула осмысленным взглядом в окно лимузина, а если что-то там и видела, то не подпускала к своей памяти. За этим черным куполом-колпаком ничего нет и не могло быть в принципе. Его реальность не допускала вторжения внешнего мира. Да и существовал ли он вообще? Может он только тебе снился, все эти годы до знакомства с Дэниэлом Мэндэллом-младшим и после разрыва с ним на долгие десять лет? Может ты только сейчас впервые и по настоящему проснулась?..
(Бум-бум… глухой стук, вторящим эхом по твоему сердцу… Нет, это и было твое сердце. Тебе показалось. Никто не стучит ослабевшим кулаком о крошащуюся дверцу проржавевшего титанового сейфа-шкафа… и не царапает изнутри дрожащими пальцами с содранными до кости ногтями… Это всего лишь твое больное воображение… — Тогда почему так трудно дышать и так страшно?..)
Выходи, Эллис, выходи. Не испытывай судьбу. Ты же не хочешь, чтобы он снова на тебя посмотрел тем взглядом?
— Эллис, ты меня слышала? Ну же, будь хорошей девочкой…
Да, ты опять опоздала, опять не успела. Его лезвия (скальпели, ножи или опасные бритвы?) ласково обхватили твое сердце, нежно подрезав тонкими слабыми царапинами. Вместо того чтобы вскрикнуть и отпрянуть в угол, тебя приложило шокирующим откровением собственных инстинктов — потянуло нереальной силой в его клетку… Господи…
Если бы он только подал хоть какой-то знак, пусть даже сильнее и по настоящему разрезав твое сердце. Ты готова сейчас практически на все, даже на убийство, лишь бы он позволил тебе спрятаться в его объятиях, прижаться к нему со всей дури, вцепиться до запредельной боли… Тебе это надо. Почувствовать его. По-настоящему. Почувствовать и узнать…
Но он вышел первым, чтобы помочь тебе снаружи, протянув в помощь лишь одну руку. И ты снова, в который раз в нем ошиблась. Он не стал шифроваться, делать вид, что просто подвез тебя на работу чисто из благородных побуждений. Ты вложила в его широкую ладонь свою ослабевшую руку и не поняла, каким образом очутилась за пределами пассажирского салона лимузина. Наверное это было божественное чудо или его сила, влившаяся за считанные мгновения по твоим мускулам и костям через слияние ваших пальцев. И в какой-то момент тебе и вправду показалось, что еще секунда и ты окажешься внутри него — в несокрушимой клетке самых сильных и жадных объятий твоего Дэнни…
(Бум-Бум. Громче. По горлу. Вискам и глазам. Четче, осязаемей… Не только стук, но уже и дыхание… тихое, практически беззвучное, задыхающееся…)
Ваши взгляды опять скрестились… нет, сплелись. Вроде и не близко, не в самый притык, но и не настолько далеко, чтобы ты не заметила, как дрогнули его зрачки, слегка расширившись, впервые поддавшись давлению какого-то внутреннего импульса. Какого?
Что это было, Дэнни? Что ты только что почувствовал, тут же загасив в самом зародыше, скрыв за стылой пеленой бездушной апатии и сжав плотнее и без того жестко сомкнутые губы (даже желваки на скулах прорисовались)?
— Сможешь идти? Как себя чувствуешь, сил достаточно?
А что ты могла ответить, когда твое сердце готово уже пробить грудную клетку или вырваться на свободу прямо из горла красной птицей, растерзанную прутьями золотой клетки своего любимого птицелова? Нет, ничего. Только кивнуть головой и порывисто выдохнуть, подавить ответный стон немощного безволия.
— Из лифта сможешь дойти до своего кабинета сама? — и что-то тебе подсказывает, что он спрашивает об этом далеко не из желания провожать тебя до самых дверей твоего рабочего места. Если понадобится, он и это сделает, не замечая в упор изумленные лица встречных свидетелей. Скорей подобная картинка пугает больше тебя, а не его.
Ты уже и сейчас готова вырваться из его поддерживающих рук, стоит ему тебя слегка подтолкнуть, заставив отойти от лимузина, и направить в сторону пешеходной "дорожки" пандуса в нескольких ярдах от парковочной зоны для представителей статуса VIР. До тебя наконец-то доходит, где вы: в огромном двух-, а то и трехъярусном подземном гараже Глобал-Вижн. В месте, где каждый рядовой сотрудник, включая уборщиц и мойщиков окон, знает, где паркуются машины президента компании.
— Эллис, не спеши. Штрафовать за опоздание на работу тебя здесь никто не собирается.
И конечно его невозмутимый отрезвляющий голос звучит прямо за твоим затылком, всего в нескольких дюймах от твоего виска и горящего ушка. Он и не думает отставать ни на шаг, как и убирать ладони с твоей талии, считывая своими сенсорами твое истинное физическое состояние даже под десятью слоями душных одежд. Его защитная тень настолько близко и осязаема, что тебе ничего не стоит лишь немного поддаться назад, в его сторону, и спрятаться в ней буквально с головой.
Зачем он это делает? Почему не создает между вами безопасного расстояния? Неужели ему настолько плевать, о чем подумают окружающие вас люди? Пусть их и немного, пусть ты сама боишься осмотреться по сторонам и увидеть хотя бы одно обращенное в вашу сторону лицо шокированного свидетеля, вся суть происходящего от этого не меняется. Он абсолютно и совершенно об этом не переживает. Оказывается, это ты не готова к вашему публичному выходу в свет (неужели все повторяется, как и десять лет назад?), ты никак не можешь понять, что не так и почему он это делает. Еще немного и побежишь на подгибающихся ногах к площадке с лифтами, не выдержав прессинга собственной паранойи.
Боже, чего же ты так боишься? Чего? (А может кого?)
— Нам сюда… — только не надолго ему удается перетянуть твое оцепеневшее внимание на себя, сбить накал беспочвенной паники давлением руки и сдержанным приказом ровного голоса. Вы сворачиваете от дверей центральных лифтов в сторону самых крайних, отличающихся от остальных дополнительной панелью для электронного ключа. И только после этого ты немного успокаиваешься, когда понимаешь, что этот лифт не для общественного пользования и так просто в него не попадешь.
(Только Бум-Бум никак не затихает… лишь слегка угасает под натиском реального окружения и ощущения сильных рук на талии и спине… тех самых рук, которые еще недавно, как тебе казалось, царапали в черноте глухого мрака ржавую дверь шкафа-сейфа…)
— Ты мне так и не ответила. Как ты себя чувствуешь? — уже внутри кабины лифта он позволяет себе куда большее, провести пальцами по виску, щеке и скуле, мягким и от этого не менее пугающим нежным жестом убирая за плечо разметавшиеся пряди волос. Его взгляд скользит по твоему лицу сканирующей волной осязаемого касания, а ты лишь сейчас осознаешь, как же тебя трясет от только что пережитых параноидальных страхов. Ты и в самом деле не готова. Абсолютно не готова ко всему этому кошмару. Почему ты согласилась поехать на эту гребаную работу? Почему не осталась дома? И похоже, ты действительно спятила, если уже называешь квартиру Мэндэлла-младшего "Домом".
— Все… нормально… — кого ты пытаешься обмануть? Человека, который управляет подачей кислорода в твои легкие и кровь? Еще и стараешься не смотреть в его глаза, выискивая напряженным взглядом спасительные островки на сомкнутых створках хромированных дверей. Слава богу отражение на них расплывается, как в очень мутной воде, и в этих размазанных пятнах ты не видишь отличительных линий и четких форм отражающихся в них людей. (А Бум-Бум ты еще слышишь? И не эта ли тень за светлым пятном твоих волос продолжается биться с твоим сердцем в обезумевшем ритме позывного отчаянья?)
— Если что-то пойдет не так, не терпи и не тяни до последнего. Звони Эвелин. — он все равно заставил посмотреть на себя, надавив пальцами под подбородком знакомым властным жестом всезнающего Хозяина. — Ты меня поняла?
Вот теперь тебе некуда сбегать, только смотреть в сминающую бездну навечно закрытых от тебя глаз. Только они имеют неограниченное право погружаться в тебя, ты лишилась этой роскоши очень и очень давно.
— Да… — понимаешь, что опять не закончила предложение, но все равно не можешь дальше говорить и не потому что у тебя нет на это сил.
Но он впервые не переспрашивает и не ждет, когда же ты сделаешь все правильно и Протоколу.
— Будь умницей. И постарайся в эти дни ничем меня не расстраивать. — вот это и был последний и благословляющий на этот день поцелуй любящего Хозяина.
На какой-то миг тебе даже почудилась, будто ты ощутила в мягком почти невесомом прикосновении его губ к своему лбу нечто большее, чем чувственный оттиск прохладной метки. Словно он опять передал тебе часть своих защитных сил, вливая их в спящие зоны твоего коматозного тела вибрирующим потоком фантомной пульсации. Реакция прошла незамедлительной — резким выбросом обжигающей испарины по всей поверхности кожи и даже на голове, с более неожиданным болезненным нытьем на воспаленных складках киски. Практически шок для воспаленного рассудка.
А что ты могла сделать? Просто закрыть глаза и удержаться перед непреодолимой жаждой плоти сжать бедра и мышцы вагины?
Пожалуйста, мне безумно страшно. Я не готова. Давай вернемся. Отвези меня обратно.
"Дзиннннь… пшшшш" — сердце остановилось. Но он не спешил тебя "отталкивать", его вообще не волновала мысль, что кто-то мог вас увидеть из коридора твоего рабочего отдела. Правда он уже и не целовал тебя. Просто держал (или поддерживал), в последний раз вглядываясь в твое обескровленное лицо и крайне нестабильное состояние.
Сделай этой прямо сейчас. Прикажи вернуться на квартиру. Не отпускай… Он же меня ждет. Он ждет меня ТАМ.
— Все, можешь идти. Я позвоню. — и ты нисколько в этом не сомневаешься.
Конечно, он позвонит, если и не сегодня, не завтра, то уже не важно в какой из будущих дней, он все равно это сделает (когда сочтет нужным и когда захочет забрать тебя в свое черно-красное Зазеркалье). Он всегда звонил, ты же не могла об этом забыть. Он был первым парнем в Эшвилле, который звонил тебе в общежитие несколько раз в неделю и особенно после того дня, когда впервые в тебя вошел (уже больше никогда не желая выходить обратно…).
Господи, пожалуйста. Только не сейчас.
Но он отпустил. Разжал пальцы и практически сам подтолкнул тебя к выходу из лифта. А ты только теперь почувствовала, как дрожат коленки и как же тебе было безумно страшно.
Он смотрит тебе в спину, смотрит из лифта (смотрит из глубины красной мглы) и ты понимаешь, что не сможешь. Не сумеешь пройти дальше. Надо остановиться. Да. Прямо сейчас, сразу же, через два небольших шага от лифта. Остановиться и обернуться. Так надо. Потому что он ждет этого. Поэтому двери лифта и не закрываются. Он хочет, чтобы ты смотрела, как он уезжает, как оставляет тебя здесь одну.
И ты это делаешь, едва осознавая. Ваши взгляды соприкасаются почти без каких-либо препятствий, если не считать препятствием его тьму. И ты действительно стоишь и смотришь, как закрываются двери, как мутные зеркала серебряного хрома скрывают его несгибаемую фигуру и совершенное лицо языческого бога — Дэниэла Мэндэлла-младшего.
Иди, Эллис. Я рядом. Настолько близко, насколько это вообще возможно между людьми, пережившими то, что неподвластно пониманию ни одного здравого рассудка. Тебе ли этого не знать?
Конечно ты это знала, а вернее чувствовала, как никто другой — сейчас, всегда, когда наивно полагала, что избавилась от этого… избавилась от Него. Утопила, убила, погрузила в небытие… А теперь вдруг ясно осознала, как ошибалась, все эти годы и даже сейчас.
Ты не сможешь. У тебя больше не получится, ты слишком слаба для сопротивления. И разве ты сама не хочешь этого?..
Нет, не хотела, по крайней мере, тебе так казалось. Поэтому и думала, что тебе нужно сюда, нужно вернуться к своей жизни, вспомнить, кем ты была и кто ты есть в действительности.
А кто ты в действительности?
— Босс?.. Ой… простите. Доброе утро, босс, — ты уже в приемной своего кабинета? Хотя ушло не меньше вечности на то, чтобы добраться сюда. Ты даже не помнила, как отвернулась от лифта, дождавшись, когда же с глаз сойдет фантомный отпечаток остаточных фрагментов въевшейся в твою сетчатку картинки (он уже никогда не сойдет. Достаточно лишь закрыть глаза, и он снова смотрит на тебя оттуда).
Круглолицая, всегда такая живая и чуть наивная мордашка Робин с "юношеской" припухлостью и притягательной непосредственностью теперь выглядела неестественно бледной и стопроцентно напуганной. Наверное, ей придется проработать здесь еще не один месяц, прежде чем она научится скрывать и сдерживать большую часть своих эмоций, пока не станет хотя бы внешнее соответствовать ведущим стандартам местного прайда.
— Доброе утро, Робби… — ты не узнала собственного голоса (что уж там кривить душой, тебя не узнала твоя личная секретарша). И смотрела на Поланик не долго, лишь вскользь, как и на все остальное, когда проходила мимо, в сторону намеченной цели. И окружающие стены серо-голубых и свинцово-синих оттенков, как и лицо Робин (как и лица других встречных "прохожих") просто скользили по поверхности твоего отсутствующего взгляда, не задевая глазного нерва и не откладывая в памяти нового блока из краткосрочных воспоминаний.
Похоже, Робби была настолько шокирована увиденной картинкой, что ей потребовалось не меньше минуты, чтобы наконец-то очухаться и вспомнить, где она и кто она. Она вскочила из-за стола, хватая на ходу планшет, блокнот и ручку, несколько раз роняя их обратно, поскольку сегодня они никак не желали удерживаться все вместе в ее дрожащих пальчиках. Но зато она догнала тебя внутри твоего кабинета раньше, чем ты успела дойти до собственного рабочего места.
— Господи, прости, Элл… у меня такое ощущение, что я не видела тебя целую вечность. Это покажется странным, но я тебя с трудом узнала. Ты как? С тобой все хорошо?
Откуда тебе знать, все ли с тобой хорошо? Ты же не доктор. Хотя за последние недели тебя заставили выпить столько лекарства, сколько ты возможно не принимала за всю свою жизнь вообще. А если человек их пьет, значит, с ним что-то не так? Он болен? Очень и очень болен?
Да, Эллис, разве ты не больна? И не тебе ли такое чувствовать и понимать, как никому другому?
Вот только тебе это абсолютно параллельно и особенно сейчас. Сейчас тебе надо вспомнить, почему ты остановилась перед этим шикарным ультрасовременным столом со стерильно чистой столешницей и тупо смотришь на него и в высокую спинку черного кожаного кресла.
— Элл… давай я тебе помогу. — сзади суетится Робби, не зная, с какой стороны к тебе подступить и как привлечь к себе твое внимание.
Ты даже взглядом не повела, когда ее пальчики аккуратно взялись за ручки твоей сумочки и попытались ее забрать из твоего зажатого кулачка. Но потом все стало возвращаться на круги своя: постепенно, проступая в сознании и памяти запоминающимися образами, словами и действиями. Робин удалось забрать у тебя сумочку, снять пальто и шарф, о чем-то параллельно рассказывая и практически не умолкая даже на время выхода в смежную комнату отдыха (чтобы отнести туда все твои лишние вещи). Все как обычно. Вроде ничего не изменилось, включая твои собственные инстинкты, пусть ты и вздрагивала неосознанно, если Роб случайно задевала самые болезненные метки на твоем теле — Его метки. Но это была не такая уж и сильная боль, скорее спасительная и отрезвляющая. Как пощечины, направленные на то, чтобы привести тебя в чувства.
Не то, чтобы ты сразу же пришла от них в себя, но им удавалось удерживать твое сознание на поверхности окружающей реальности хоть какое-то время.
— …Мистер Харпер сказал, что на этой неделе тебе не обязательно посещать планерки нашего отдела, если только твое присутствие не окажется жизненно необходимым. И он лично будет держать тебя в курсе всех главных событий и новостей компании и тем более касательно новых заказов с соответствующим уровнем требований. В общем, без работы ты по любому не останешься. К тому же, совет директоров креативных отделов единогласно выбрали твою кандидатуру в ведущие авторы и главным фотохудожником по рекламной компании юбилея Глобал-Вижн… И да, Эвелин Гувер сказала, что в течении первой половины дня скинет несколько адресов дизайнерских фирм, занимающихся отделкой внутренних интерьеров жилых помещений, а потом обязательно передаст их каталоги. И еще заявила, что на этой неделе будет лично заниматься всеми твоими ланчами. Вот тут я не совсем поняла. Я что, как не так следую твоим распоряжениям, или не умею пользоваться телефонным справочником Леонбурга? Или я делаю заказы не в тех ресторанах?..
Вначале ты прошла к своему рабочему креслу выдерживая прямую осанку и ровный шаг скорее по прошитым под кожу физическим рефлексам, чем осознанно или заостряя на этом внимание. Медленно опустилась на край весьма комфортного и удобного сидения, каким-то чудом не дернувшись, не зашипев сквозь зубы и не зажмурив глаза. Нет, ты сделала все аккуратно, осторожно и плавно, но боль оказалась слишком острой и неожиданной, можно сказать, свежей, какой обычно и бывает, когда дотрагиваешься до раскрытых ран. И в этот раз она резала и выходила за свои реальные границы, будто у тебя между ног, в анусе и на ягодицах ныли не поверхностные гематомы и воспаленная кожа, а пылали как минимум ожоги третьей степени. Хорошо, что она так же быстро и затихала, постепенно угасая тлеющей пульсацией оголенных "порезов".
Потом ты вспомнила про рабочий компьютер. И, да. Робин. Поланик все это время что-то говорила, и ты даже понимала что (хоть и выборочно). Возможно что-то отвечала. Но по большему счету тебе было все равно. А в какой-то момент ты вдруг поняла, что тебе надо побыть одной — просто жизненно необходимо, как надо. При чем это произошло уже где-то во второй половине дня. Несколько рабочих часов выпали из твоей жизни в буквальном смысле в никуда за несколько сжатых и сверхскоростных секунд.
Вроде ты что-то делала на компьютере, просматривала какие-то сайты, даже читала чьи-то посты на каких-то форумах определенной тематики (будто искала ответы на вопросы, которых там все равно никто не задавал); в пол уха слушала Робби; просмотрела входящие звонки и непрочитанные сообщения на смартфоне, даже нашла несколько писем от Брайана на электронном почтовом сервере и на своих страницах в нескольких социальных сетях (прости, зая, мне сейчас не до твоих возмущенных "воплей" с требованиями о незамедлительных ответах, куда я, мать вашу, пропала, почему не выхожу в онлайн, не отвечаю на твои звонки и что, черт возьми, тут у меня происходит. Лучше тебе не знать, что у меня здесь происходит, как и не пытаться разобраться в этом самому… Я не могу… Я просто не могу сделать это сейчас. И Он должен это понимать, как никто другой). Но ты никому не перезвонила и не написала, а часть писем и сообщений даже не рискнула открыть и просто пробежать глазами.
В какой-то из этих промежуточных моментов проскальзывало имя, голос и лицо Эвелин Гувер. Ее почему-то интересовало твое самочувствие и тебе зачем-то принесли в кабинет ланч, который ты не заказывала, да и вообще тогда не думала, что уже подошло время обеда. Именно с его доставкой пришла и сама Гувер, притащив в собственных руках несколько пухлых каталогов от нескольких крутых дизайнерских фирм, включая "Лайанз" — дочернюю компанию "Атлантис-гроуп". И тогда она сказала, что тебе необходимо хорошее питание и обязательный послеобеденный отдых, и ей надо чуть ли не лично проследить, чтобы большая часть принесенных блюд была тобою съедена — она видите ли должна отчитаться по этому поводу перед кое-кем.
Может тогда ты и повелась на ее "уговоры", поскольку тебе было отчасти все равно (хорошо, что она еще перед этим отправила Робин на обед в другое место), правда ела ты очень медленно, чувствуя, будто пропихиваешь каждый проглоченный тобою кусочек в тонкую соломинку вместо пищевода, словно твои ребра и все внутренности пережало пластинами жесткого корсета. А, самое нелепое, через час ты уже не помнила, что же ты съела.
— Каталоги заберете с собой домой, но если в ближайшие часы у вас появятся какие-то конкретные пожелания на счет спальных гарнитуров, звоните мне в любой момент и я сразу же оформлю заказ с экстра-доставкой еще до начала сегодняшнего вечера.
Она так об этом говорила, будто ты и в самом деле прекрасно понимала, о чем вообще шла речь.
Спальные гарнитуры? Это что? А, главное, куда и зачем?
А потом она напомнила, что тебе нужно отдохнуть после сытного обеда, хотя бы с пол часика (а целый час — было бы просто зашибись как здорово). Да ты итак уже сама хотела остаться одна, поскольку тяжесть в желудке вдруг напомнила о других дискомфортных ощущениях. И тебе надо было сходить в туалет. И сделать еще кое-что… или не сделать…
Она все-таки продолжала играть, до сих пор. Звучать в твоей крови и вибрировать в собственных осколках, бегущих по венам и вспарывающих сердечный клапан при его очередном судорожном сокращении. Кроваво-черная симфония твоего любимого палача и персонального Дьявола. Он же не мог тебя оставить совершенно и полностью одну? Не для того он потратил столько времени и сил, расписывая твое тело и душу кровавыми стигматами своих господских меток, чтобы ты думала (и тем более чувствовала) и вспоминала кого-то другого. Не важно, что его нет сейчас рядом физически, тем более, что это наивный самообман. Он здесь. Всего на несколько этажей выше и куда ближе, чем просто физически. Его следы и прикосновения вспыхивают не коже практически сразу и моментально, стоит тебе выскользнуть из призрачного тумана своего искусственного забвения всего на несколько минут. И это не обычный зуд фантомной пульсации на поверхности, это глубокое проникновение с ритмом беззвучного стука до самых костных тканей и дальше — в обнаженные нервы, нейроны, в спящее подсознание… Оно топит тебя изнутри. Ты погружаешься в него глубже и глубже, ибо это уже не падение — это полное растворение в эпицентре Вселенной, которая теперь жила вопреки всем законам природы и космического хаоса. Это его тотальная власть полная, безоговорочная и всепоглощающая…
Медленно (очень и очень медленно) прошла в комнату отдыха, из нее в ванную. Здесь было настолько тихо, что не слышать мелодию собственного внутреннего безумия оказалось просто нереально. Ты была уверена, что это шипит в венах твоя кровь, создавая тот особый беспрерывный звук ультразвукового "ритма" — бум-бум. И холодная вода в лицо и на запястья не помогла. Он упрямо не желал стихать, как тот свихнувшийся упрямец, который вбил себе в голову, будто от этого и в самом деле зависела его будущая жизнь (до самого последнего вздоха, до летальной остановки сердца). Как ты не могла не слышать его все эти годы?..
Это чистое безумие, — А что ты хотела? Чем он еще мог там заниматься целых десять лет? Ты же сама его туда заперла.
Главное не смотреть в зеркало. Господи, лишь бы не поднять к нему глаз и не посмотреть в это треклятое отражение, ты же обязательно увидишь Его там. Он ведь здесь — везде. И особенно в тебе и на тебе. Ты просто не готова встретиться с его взглядом… с его глазами.
Надо прилечь, хоть ненадолго. Отлежаться несколько минут с закрытыми глазами. Может тогда он замолкнет? Он же не может биться там целую вечность?
Наивная…
Ты действительно вернулась в комнату, все теми же медленными шажочками прошлась к белому дивану, только вместо того, чтобы обойти его и лечь на мягкие подушки сидений, почему-то вдруг остановилась за его спинкой. Скользнула дрожащими ладошками по бархатному замшу дорогущей обивки, сжала поверх пухлого валика скрюченными пальцами. И он так и не стих. Наоборот, усилил свой внутренний ритм настолько, что тебя уже начало потихоньку раскачивать, крыть амплитудой нервной лихорадки. Еще и эта гребаная тяжесть, словно сила земного притяжения вместе с весом твоего тела увеличились в десятки раз. Ты уже итак простояла на ногах немыслимо сколько времени. Тебе надо отдохнуть, как-то отключиться, забыться хоть на какой-то час. Иначе не выдержишь. Столько времени балансировать на этих гранях и лезвиях — закрываться, защищаться от этого сумасшествия, бросив остатки сил, которых у тебя и без того больше не было.
А он все бился, упрямо и громче… Разве такое возможно? Разве у него самого не должны были закончиться силы. Как он сумел выжить? КАК?
А как сумела выжить ваша Вселенная? Как Он сумел ее воскресить? Ведь для этого нужны двое.
Немощный всхлип или беззвучный стон вырвался из пережатых легких, словно Он только что вогнал в твой позвоночник на всю длину еще одну раскаленную спицу, а ты каким-то чудом устояла и не рухнула от разрывающей боли прямо на пол на покосившихся ногах.
Ты не готова. Господь тебе свидетель, ты НЕ ГОТОВА, — А кому и какая сейчас разница, Эллис? Ты же сумела когда-то сделать все сама своими собственными пусть и дрожащими ручками, вогнать не менее длинный и острый клинок в ее сердце. Она ведь просила тебя, ОН тебя просил и умолял остановится и не делать этого. Разве ты стала слушать? И к чему это все привело?
Пожалуйста… не надо. Только не сегодня, — А когда, Эллис? Когда? Сколько ты еще будешь убегать от самой себя, от собственных страхов и чувств? Они ведь никуда не делись, Он их вскрыл в тебе всего лишь легким прикосновением, а теперь еще и прописал поверх своими более глубокими и болезненными метками, чтобы они напоминали тебе каждую секунду с каждым ударом твоего сердца, что это все реально — они были с тобой всегда. И в этот раз они всплыли, все до единой, вместе с утопленным тобою черным шкафом-сейфом.
Хватит. Умоляю, — Чего ты так боишься, Эллис? Чего? Поверить, что он был прав? Правда иногда тоже бывает чудовищной, но от этого она не становится менее правдивой и уж тем более иррациональной.
Ты ведь всегда об этом знала, да, Эллис? То, что у любви три грани. Одна, когда любит она, вторая, когда любит он и третья — когда друг друга любят оба. Это и есть идеальный треугольник любви, когда активны все три грани и когда они совпадают, не принимая в себя никаких лишних сторон и несовместимых линий. Просто десять лет назад тебе казалось, что ваш треугольник не замкнут, в нем отсутствовало два самых главных элемента, и без них твои чувства бессильны и лишены какого-либо смысла. Ты просто до смерти испугалась, не могла поверить, что он был цельным и давным-давно слитым в один единый, живой источник света — вашего особого и неповторимого света. Он любил тебя. ЛЮБИЛ. Он ждал тебя… ждал все эти годы там. Когда же ты откроешь эту чертову дверь… А ты так ничего и не сделала. Оглохла, ослепла и стала прятаться в чужих пустых треугольниках. Тебе же было так легче, да? Верить, что ничего не было. И чем дальше проходит время, тем крепче твои убеждения и вера? Он же ничего не сделал, чтобы доказать обратное. Не искал, не преследовал и уж тем более не клялся в вечной любви…
Только не пытайся сейчас обмануть кого-то, будто ты никогда не мечтала узнать, что это такое, не тянулась и не сходила с ума к этим убийственным желаниям. Узнать каково это… что значит быть любимой этим человеком, быть любимой твоим Дэнни…
А ведь он любил, господи. Действительно любил. Ты чувствовала это, твою мать. Чувствовала и не понимала, что это и была та вторая грань, которая резала твое сердце из года в год острыми всполохами сомнений, когда она ограждала тебя от проникновений в твое сердце чужих глаз и чужих чувств и когда притупляла болью своих порезов ощущения чужих прикосновений и поцелуев. Он всегда был в тебе, бился там в глубине, едва проступающим пульсом. Все эти годы. И даже сейчас…
Я не могу, — Можешь, Эллис. Это уже давно надо было сделать, и тем более, когда ты была так убеждена в своей правоте. Что тебе мешало сделать это тогда? Да хотя бы месяц назад? Или ты так удачно вдруг обо всем забыла? Заживо похоронила и уверовала, что все уже давно съедено червями под чистую? Мертвые не оживают, да? Может проверим? — Нет, пожалуйста. НЕТ, — Ты должна, Эллис, хочешь ты того или нет, поскольку последнее никого не волнует. Ну же… пальчики на проржавевшую дверную ручку. Да, ощущение не из приятных, как и страх, что она вот-вот рассыплется в твоей ладони, и ты уже никогда не сможешь открыть эту проклятую дверь. Но это надо сделать, хотя бы для очистки совести. Ты же все еще хочешь верить в свою версию истории? Сделай это быстро, одним рывком, словно сдираешь с кожи пластырь… вместе с кожей…
БУМ-БУМ. Боже, как громко и сильно. Ты не просто ощущаешь ее взбесившийся стук на своей ладони и в костях, тебе кажется, что это именно твоя рука бьется о кровь с той стороны. Всего лишь одно движение.
Не бойся, моя девочка. Просто сделай это и все… оставь это в прошлом…
Если бы все было так просто. Почему нельзя сойти с ума только от одного желания, лишь от одной мнимой фантазии сломленного рассудка? Ты же и вправду это сделала, сжала трясущейся ладошкой эту треклятую ручку, а не мягкую и чистую обивку кожаной спинки дивана? Ты даже на секунду закрыла глаза, будто пропустила через все пальцы этот ржавый скрип рассыпающихся дверных петель и в твое лицо действительно ударило стылым мраком сырого черного воздуха. Горло стянуло изнутри совсем иным ошейником, более тугим, острым и надежным… теперь ты не закричишь, даже если от этого будет зависит твоя жизнь…
Открой глаза… открой глаза, Эллис. Посмотри. ПОСМОТРИ.
Ты их не просто открыла, распахнула, резко, на всю ширь, так будто по спине и позвоночнику прошелся невидимый удар раскаленной цепи, заставив тело отреагировать ответным импульсом и психосоматическим шоком. А может сам мозг подчинился приказу единственного в этом мире голоса, чьи команды ты выполняла уже не задумываясь, на рефлекторном уровне? И в какой-то момент тебе на самом деле показалось, словно ты смотришь в бесконечный туннель живой черноты, видишь мутный отблеск рассеянного света на металлических стенках, отражающихся друг от друга продублированными порталами мертвого измерения. Меньше секунды… одно кротчайшее мгновение, покрывшее твой взор рельефной фактурой сюрреалистичной картинки… И все.
Хотя нет. Не все. Ты все-таки кричишь — испуганно, порывисто, вытаращив глаза и наконец-то окончательно теряя равновесие. Проступившая из пустого мрака комната отдыха с приоткрытой дверью в кабинет качнулась, заплясала в безумном танце ощутимого хаотичного искажения-излома двух несовместимых пространств.
Это все не по настоящему. Ты просто сходишь с ума. Или жаждешь этого, призывая на помощь собственное больное воображение, — Но там никого не было. Там было пусто. Тебе не могло показаться… ЕГО ТАМ НЕ БЫЛО. Как такое возможно? Почему? Где он? ГДЕ?
И ты рухнула… не устояла. Ноги подрезало и выбило практически до хруста в суставах, в унисон к твоему испуганному крику.
Тише, Эллис, тише… ну все, моя девочка… я тебя держу, — господи… его руки… Да, это его руки, его нежный усыпляющий шепот и скользящие в твоих волосах Его теплые губы. Он подхватил тебя, поймал. В нескольких дюймах от сильного удара об пол. Накрыл собой, ревностно и крепко-крепко прижав к своей груди. Все это время он стоял за твоей спиной и подстраховывал от всех твоих безумных мыслей и шагов. Конечно его там не было. Его давно там не было. Он всегда был рядом. Все эти годы он был твоей невидимой тенью. И просто ждал… Боже праведный. Ждал десять лет.
Это я виновата, да? Я все это потеряла? Потеряла тебя, потому что не захотела слушать? Банально испугалась, поверила в собственные страшилки? (неужели все это? Все эти фотоальбомы, море кадров и не только на фотопленке — ты всего этого лишилась за одно лишь эгоистичное решение? Десять лет вас двоих, десять лет того, что могло жить в вашей памяти совсем иными воспоминаниями — воспоминаниями вашей любви и всех тех моментов, что могла создать ваша любовь. Миллион живых и ярких фотоснимков, бесконечную вселенную из квадрильонов слов, прикосновений и исключительных мгновений — только ваших, общих и особых мгновений. Драгоценные частички счастья, слившиеся в нечто совершенное и магическое, в чудо, которое способна сотворить только любовь и которое действительно можно взять в руки… нет, на руки, осторожно прижать к груди, вслушиваясь в его невесомое дыхание и стук крошечного сердечка, такого маленького, с виноградинку, но уже столь сильного, как у его отца…) Этого больше нет. Никогда не было и не будет. Я все это потеряла. Потеряла тебя… вас. Потеряла всех нас, — Тише, Эллис. Ты же знаешь, что все это теперь не имеет никакого значения. Прошлого не вернуть, как и не воскресить мертвых. — Но я ведь могла остаться. Почему я не осталась? Я же хотела. Если бы ты тогда пошел за мной, если бы остановил… бл*дь, просто бы обнял и не дал мне уйти, — Я не успел… я не знал, что ты уже все решила… приняла решение за нас двоих… — Пожалуйста… О, господи. Как? Как это изменить и остановить? Мне страшно. Мне еще никогда не было так страшно и так больно. Почему ты не можешь вернуться? ПОЧЕМУ? Что надо сделать, чтобы все это изменить? Что я должна сделать, чтобы вернуть тебя? — Пока только чувствовать… и вспоминать… все, что остается человеку от его прошлого. Помнить, что оно у нас было и проросло данным настоящим, создавая нашими руками и поступками наше ближайшее будущее. Понимать и принимать все последствия наших решений и ошибок не как за фатум непредвиденных случайностей, а как за высшую расплату всем нашим просчетам и осознанной вины. Не ищи себе оправданий, если понимаешь, что это ничем тебе не поможет (ни тебе и особенно нам). Прими вину и иди дальше… смотри на происходящее глазами покаявшейся грешницы, только так можно увидеть все свои ошибки — прошлые, настоящие и будущие. И только так видеть и понимать, какие стоит из них совершать, а какие нет… — И ты всегда будешь рядом? Сколько бы раз я не оступилась и чтобы не сделала? — Разве все это время было по другому?.. — Почему ты не сказал тогда, что любил меня? Как мне жить в этом кошмаре дальше, если я не знаю, ради чего его переживаю? Я хочу услышать хотя бы раз… узнать, как это звучит из твоих уст, твоим голосом. Скажи это хотя бы сейчас… Он ведь все равно не узнает. Не обязательно в слух… одним движением губ. Я все пойму… — Прости, Эллис… прости, моя девочка…
И ты опять закричала…
У абсолютной власти слишком много побочных эффектов, не даром говорят, что она извращает человека абсолютно, а если у этого человека звериные инстинкты сильного и ненасытного хищника, страшно представить, до каких масштабов дойдут его хронические пристрастия и отклонения. И ему всегда будет мало… Да, Эллис, мне всегда будет мало твоей боли. И как бы мне не хотелось признаваться в этом самому себе, но ты так и осталась моей слабостью. Разве что той особой и единственной слабостью, которая теперь питает меня исключительным сортом эксклюзивного наркотика. Придется и правда какое-то время ограничивать наши встречи, иначе передоза не миновать (при чем еще не известно, кому именно).
Даже сейчас, когда он оставил тебя на твоем рабочем этаже несколько часов назад в Глобал-Вижн, ощущение столь прочной, практически ничем неразрушимой ментальной связи не ослабилось ни на гранулу. И он специально принял приглашение Алекса, провести сегодняшний обед в закрытом мужском клубе для особо избранных небожителей Леонбурга практически в другой части города. Не потому, что пытался чем-то загасить и ослабить собственную слабость и еще такие свежие, сверхосязаемые воспоминания (ощущения вкуса, запаха, живого дыхания и чувственной дрожи бледной кожи с горячей пульсацией воспаленной киски под его пальцами), царапающие расслабленные мышцы и более уязвимые точки почти пресытившегося тела беспрестанно ноющей вибрацией. Возможно он просто наблюдал за своей реакцией со стороны, пытался проанализировать и понять, что же на самом деле произошло за эти последние дни, как они повлияли на него, насколько сильно изменилась ситуация и сама реальность. Он получил именно то, чего так долго жаждал все эти годы или привкуса легкой горечи неизбежного похмелья избежать так и не удалось?
По любому все имеет две стороны медали. И на каждую даже самую запредельную силу найдется свой противовес.
Да. Сила была, нереальная, сумасшедшая, одержимая, та, что сжигает твой разум огневой стеной всесметающего напалма буквально за считанные мгновения, удерживая твоего обезумевшего зверя буквально на честном слове одного единственного приказа "Сидеть". И чем больше он двигался вперед по этой слишком опасной грани, тем меньше у него оставалось от человека разумного. Он и сам не понимал, что же его толкало идти еще дальше, почему не хотел останавливаться (да, Эллис, пока ты не потеряешь сознание под ударами его члена или не скончаешься от разрыва сердца при очередном сильнейшем вагинальном оргазме): то, как ты реагировала на него, на физическую боль и полученное от его рук наслаждение или то, как он сам все это пропускал через себя… пропускал твои блаженные страдания — сладкие, возбуждающие, нереально глубокие и невыносимые. И когда твоя пизд*нка туго сжимала его член, орошая воспаленную головку обильными порциями горячей влаги и кончая на нем уже который раз подряд, в очередной попытке высосать его собственные силы и соки, он словно переходил еще на один уровень более жесткого, но все еще контролируемого безумства. Удары становились сильней, подкожный зуд рычащего внутреннего зверя усиливался и застил глаза кровавой пеленой откровенной одержимости — чистейшей, оголенной и вибрирующей смертельным зарядом черного тока. Он хотел крови. Настоящей, горячей, соленой… ТВОЕЙ.
И все-таки он слишком мало вчера кончил сам (хотя тот эмоциональный оргазм, что он испытывал на протяжении почти всей вчерашней сессии, просто не с чем сравнить и сопоставить), или его аппетиты за эти годы достигли нереальных масштабов, вырвавшись за все разумные пределы, как только его пальцы сомкнулись на горлышке и сердце самой желанной и долгожданной жертвы. Смертельная усталость его вчера не подкосила и не вырубила мертвым сном. Он просидел в своем кабинете перед мультимедийным монитором почти до полуночи, прогоняя по памяти и в кипящей крови пережитые ощущения раз за разом — снова, снова и снова. И конечно, он не спешил принимать душ, пусть до этого и взмок под костюмом едва не на сквозь. Это было неподвластное здравому пониманию особое состояние и чувство, "грязь" от которой не хочешь отмываться, потому что именно она питает твое тело своей осязаемой вязкой энергетикой, растирает чувствительные рецепторы своими будоражащими липкими приливами и прикосновениями — жадная, похотливая, ненасытная. И в ней столько твоего запаха и вкуса, горячего шелка твоей кожи, мягкого атласа платиновых прядей… и они до сих пор ощущаются на его ладони, охватившими пульсирующим зудом невидимых лент пальцы и кулак. Кажется, словно рука сама время от времени пытается рефлекторно сжать и натянуть эти тонкие "нити", дернуть, оттянуть… Еще немного и он опять заглянет в эти бездонные омуты широко распахнутых глазок, чтобы в который раз глотнуть из них пьянящие порции обезумевшего страха, сладкой боли и порочного возбуждения.
Разве таким возможно насытиться всего за один вечер? Только если еще больше возбудить аппетит…
Чей-то крик неожиданно вывел его из легкой прострации, хотя ему казалось, что до этого он достаточно внимательно слушал Алекса и даже время от времени что-то отвечал, сдержанно улыбаясь над ироничными подколками друга. Но сейчас его действительно словно чем-то резко вырвало на поверхность реальности из черных, зыбких песков зомбирующего забытья. Он даже обернулся, при чем неосознанно, поскольку… он так и не понял с какой стороны прозвучал этот крик — с улицы или из соседнего кабинета. А может его и не было? Поскольку Лекс продолжал говорить, как ни в чем не бывало, не запинаясь на полуслове и не останавливаясь, как обычно бывает, если что-то вас прерывает — что-то непредвиденное и странное.
А этот ответный, практически мгновенный подкожный прилив жидкого азота, коснувшийся сердца оголенными проводами стынущего холода? Он же не мог возникнуть просто так на пустом месте, продолжая разливаться вымораживающей волной по легким, артериям и венам?
Взгляд, будто сам по себе или под давлением нового условного рефлекса, тут же потянулся к столешнице чайного столика, вернее к лежащему на нем черному айфону с черным отключенным экраном. Ментоловый озноб уже добрался до ладоней, впиваясь своими острыми иглами в поры и нервные окончания зудящим покалыванием подкожного импульса и необъяснимого страха. Мышцы уже сжались и сократились, до легкой дрожи, еще секунда и он сделает это — протянет руку к сотовому и сразу же, почти не глядя сделает вызов Эвелин. Хотя, при чем здесь Эвелин? У него стоит на быстром наборе твой номер, он может в любой момент позвонить тебе (в отличие от тебя), нажав решетку и 10. И что-то назойливо тянуло мышцы, нервы и активировавшийся страх, буквально царапая своими соскальзывающими зубьями или напильником по сознанию, вынуждая или выпрашивая (чуть ли не истеричным скулением) сделать это.
— …Да, кстати… чуть не забыл. Хотя, нет. Вру. Такое забыть не возможно и особенно специально. Решил оставить на "десерт". Сигару? — непринужденный голос Рейнольдза все-таки сумел перетянуть его оцепеневшее внимание на себя, вначале конкретным действием (ленивым жестом руки, потянувшейся во внутренний карман светло-охрового пиджака), а затем уже самодовольной усмешкой на пол лица.
Они сидели друг напротив друга перед разделявшим их чайным столиком (так безупречно гармонирующим с общим внутренним интерьером кабинета), каждый в своем кожаном кресле практически в одинаковых позах сытых патрициев и вершителей чужих судеб, переваривая, как те питоны, проглоченную пищу и заправляя ее небольшими порциями элитного коньяка, обсуждениями пройденных дней и связанных с ними событий.
— Сигару? — наверное, его слишком сильно подрезало недавним приступом выбивающей слабости и ниоткуда взявшимся волнением подкожного страха. Следил в упор за движениями друга, прекрасно видел и почти понимал, что делал Лекс, но связать смысл услышанных фраз с поведением Алекса так и не пытался. Ассоциативная цепочка рассыпалась в самом зародыше, никак не желая выстраиваться в своей логической завершенности. А может он сам подсознательно ее глушил и не хотел напрягать мозги. Мысли упрямо возвращались к айфону, как та намагниченная стрелка на компасе — строго в одном направлении. Волнение тоже ни в какую не желало униматься, беспрестанно копошась своими раздражающими липкими щупальцами на дне желудка в съеденном обеде…
И когда Рейнольдз действительно достал кожаный портсигар-чехол на три витолы, вынимая одну Гуркха (его самый любимый сорт Роуал Салуте Торредо, пропитанный не менее любимым французским коньяком Рему Мартин Лоуис ХIII), догадка застряла где-то на полпути между возможностью прийти в себя окончательно или все же пойти на поводу собственной интуиции.
— Обычно ты не носишь с собой сигары и особенно по клубам. — не говоря уже о том факте, что в кабинетах и отдельных комнатах отдыха здесь всегда стояли наполненные едва не под завязку классические хьюмидоры из натурального и идеально увлажненного дерева. — И что-то я не припомню, чтобы ты упоминал об очередной сделке века в Атлантис-Гроуп.
— Думаю, ты и без наводящих подсказок должен догадаться, какое во истину исключительное событие века способно перебить любую бумажную сделку мировых масштабов. — и Лекс протянул ему ароматизированную сигару, запечатанную в стеклянной тубе черным воском. Это значило, что раскуривать ее сейчас было не обязательно и это скорее завуалированный намек-сюрприз, указывающий на очень старую традицию…
— Ты это серьезно? — нужная догадка наконец-то достигла своей конечной цели и действительно на какое-то время вывела его из недавнего ступора. Вот только он не ожидал, что его приложит столь двойственным коктейлем противоречивых эмоций со смешанной реакцией.
Ответная и более широкая ухмылка Алекса сказала все без слов. Видеть этого человека в подобном настроении, глаза которого не светились столь откровенным счастьем со дня его второй свадьбы и рождения первенца, было сродни божественному чуду.
С еще большим распирающим довольством Рейнольдз откинулся обратно на спинку кресла, манерным жестом разомлевшего патриция выкладывая обе руки на валики подлокотников.
— Уже 6 недель. Дэниз только вчера надумала сходить к врачу, при чем ни мне ничего до этого не говорила о задержке, да и сама не была уверена, что это могло быть связано с беременностью. Все эти недели убеждала себя, что это гормональный сбой или перестройка организма на зимний период. Даже мне казалось, что у нее какой-то уж слишком затяжной ПМС. Настроение менялось со сверхзвуковой скоростью, рыдала даже над какой-то рекламой собачьего корма, при чем не по телевизору, а с картинки в журнале. Можно сказать, приятно удивлен был не только я один.
— Главное, чтобы ее не потянуло попробовать этот корм самой. А тошнота и прочее? Неужели не было симптомов?
— В этот раз обошлось без каких-либо побочных эксцессов. У нее и первая беременность протекала довольно "незаметно", пока не появился живот. Ее гинеколог говорит, что это связано с особенностями организма, которые обычно проявляются у 25 % всех женщин. Она и похмельем никогда не страдает, а отсутствие тошноты указывает скорее на положительный ход беременности. Токсикоз обычно вызывается попыткой организма избавиться от чужеродного для него плода. Если нет тошноты и особенно во вторую беременность, это больше плюс, чем минус.
— Чтож, тогда принимай мои искренние поздравления. Вы заслужили свое двойное счастье, как никто в этом мире… Представляю, на каком сейчас небе порхает сама Дэниз.
Кажется, улыбка вышла достаточно искренней и не натянутой. Он действительно радовался за друга и говорил именно то, что думал и что чувствовал. Вот только это было единственное чувство, которое он мог позволить себе не скрывать.
Зуд с ладоней так и не сошел. И когда он откладывал намеренно неспешным движением подаренную сигару на край столика рядом со своим сотовым, он сделал все возможное, чтобы скрыть легкую дрожь в руке и не дай бог не потянуться ею за телефоном, как и не зацепиться за сенсорный экран напряженным взглядом.
Волнение не улеглось, а восхищенной радости на деле выявилось не более 30 % от общих чувств. То, что преобладало в эти секунды над разумом и телом на вряд ли было можно хоть кому-то демонстрировать и это было далеко не завистью, хотя менее черным оно от этого не становилось. Горечь, тоска… царапающие коготки ноющей боли. Кто знал, что он до сих пор настолько уязвим? И ему это определенно не нравилось.
— Боюсь такое представить крайне сложно, за этим надо только наблюдать со стороны. — да, Лексу теперь придется явно постараться, чтобы хоть немного скрыть распирающие эмоции счастливого отца. — И я вполне уверен, что и Реджи не против рискнуть пройти по второму кругу.
Он не стал держать улыбку до последнего. Это была ошибка Рейнольдза, и Алекс не мог не знать об этом, наблюдая, как резко потемнело лицо Мэндэлла, моментально покрываясь сверхбронированной маской бесчувственной пустоты.
— Бога ради… — голос тоже претерпел разительную трансформацию под стать бездушному взгляду почерневших глаз. И он опять потянулся рукой к столику, но в этот раз за своим бокалом коньяка.
У Лекса почти получилось — он почти перестал думать о телефоне.
— По второму, третьему и даже десятому. Только не с моим участием и не моим набором хромосом во второй половине. Ты же знаешь, я буду только за.
Он не сводил с друга своего весьма убедительного взгляда, пока проговаривал каждую фразу, под конец запив свои слова неспешным глотком из бокала.
— Может ты и прав. Может это как раз то, что нужно для всех. — Лекс слегка нахмурился и задумчиво поджал губы, хотя светиться изнутри от этого меньше не стал. — Тем более Дэниз в этот раз предъявила мне весьма неожиданное для нее желание. Ей очень сильно захотелось отпраздновать данное событие в любимом ею ресторане в "Роял-Плазе"…
— Я думал, это твой любимый ресторан. — он даже усмехнулся, абсолютно не чувствуя в словах друга какого-либо скрытого подвоха. — И что в этом желании столь необычного?
— То что она попросила пригласить на этот ужин тебя и… Алисию Людвидж.
В этот раз он тоже не стал подыгрывать плохой игре Алекса. Рейнольдзу были слишком хорошо известны все темы и запретные зоны, которых не следовало касаться во время разговоров, где бы то ни было и не с кем бы то ни было.
— Надеюсь, это была одна из твоих плохо продуманных шуток? — сказать, что у него помутнел рассудок и глаза накрыло багряной пеленой густого концентрата жидкой ртути, все равно, что отметить его физическое состояние в графе — легкое недомогание.
— Обычно все, что касается Дэниз, я редко когда позволяю себе так грубо шутить. Тебе ли этого не знать? Да и она, если ты успел заметить, далеко не дура. Она прекрасно знает, какие у вас отношения с Реджи, и, в отличие от меня, ее никогда не тянуло вас мирить и сближать. Насколько ты и сам должен был помнить, они с Реджи никогда не дружили и в общем кругу близких подружек не светились.
— И много ты ей рассказывал обо мне и Эллис? — пить дальше больше не тянуло, зато, похоже, внутренний блок защитного сопротивления достиг своей критической отметки, угрожая перейти во всесметающую контратаку.
— Дэн, она не слепая. Мне ничего не нужно было ей рассказывать, она все видела и у вас дома на приеме и особенно в Black Crystal десять дней назад. Да ты и сам не особо-то шифруешься. Или хочешь сказать, что это будет выглядеть странным со стороны и нежелательные свидетели подумают о вас бог весть знает что? Твоей безупречной репутации идеального супруга и почтенного семьянина придет безоговорочный конец?
Конечно ему было плевать с высокой колокольни на всех, кто что думал и какими смотрел глазами в его спину. Неужели Алекс не понимал? Уж кому-кому, а Рейнольдзу не нужно было объяснять таких элементарных вещей.
— И ты, кстати, ничего не говоришь, как у вас вообще обстоят дела. Я конечно понимаю, все что происходит за дверьми чужой спальни там и должно оставаться, но ты совсем не тянешь на человека, который наконец-то получил то, за что столько лет боролся сверх непосильными стараниями. С Эллис все в порядке?
— Более чем. И ты прав. Эта тема не из раздела дружеских обсуждений. — то что касалось данной стороны вопроса, было не просто под табу и жестким запретом. Это была только его территория, на которую он не собирался пускать никого, даже самых близких друзей и родных. И мысль о том, что кто-то мог смотреть на тебя, разговаривать с тобой, пытаться влезть тебе в душу и в доверие в качестве всезнающей подружки, казалась едва не омерзительно аморальной.
Она моя, Алекс, что тут не понятного? Я не хочу сейчас ни то что отпускать ее от себя на расстояние короткого поводка, а банально кому-то вообще показывать.
— Я понимаю, в первое время чувство абсолютной власти в Теме реально способно снести крышу и у куда более стойких индивидуумов. Это сродни извращенному эгоизму Черного Коллекционера, собирающего особый вид экспонатов в своем тайном бункере, которыми только он вправе любоваться и пользоваться. Но ты же понимаешь, что Эллис, в первую очередь, живой человек, со своими особыми привычками, гормональными хотелками и прочими повседневными потребностями. И я уже не говорю о том, что отказывать в желании беременной женщины — себе дороже. Ты и вправду хочешь расстроить Дэниз и тем более сейчас, в ее крайне нестабильном состоянии?
— Уж чего я не ожидал от Александра Рейнольдза так это того, что когда-нибудь он станет подкаблучником у собственной жены.
Пухлые губы Лекса расплылись в прежнюю ухмылочку довольного сытого кота — очень большого и весьма опасного кота.
— Не путай, Дэн, у собственной БЕРЕМЕННОЙ жены. Думаю, когда-нибудь ты поймешь, разницу. И я все-таки надеялся услышать несколько иную обвинительную версию о том, какой же я изворотливый сукин сын, способный уболтать даже мертвого.
— Сегодня ты определенно до нее не дотянул. Использовать беременную женщину в качестве грубого шантажа — это явно не твой стиль.
— Не хочу акцентировать на этом внимание, но, думаю, ты и сам согласишься, что кроме "спальни" нам необходимы и иные приятные мелочи в этой гребаной будничной рутине, включая оздоровительные "процедуры" для души и тела. К тому же Дэниз очень рвется подружиться с Эллис, а ты же знаешь, как она редко сходится с людьми, так же, как и ты. Да и Эллис требуется определенная акклиматизация в совершенном чужом для нее городе.
— Ну хорошо… — он сам не верил, что это делал и признавал, возвращая бокал на прежнее место и наконец-то забирая айфон со столика. — Теперь могу сказать, что ты и вправду способен уболтать даже мертвого.
Ощущение внутреннего сопротивления никуда не делось, как и стягивающие петли реверсивного удушья. Он и до сих пор не хотел, Черный Коллекционер рвал, метал и скулил (практически до лихорадочной дрожи в руках) в одержимой мании спрятать свою самую драгоценную игрушку как можно дальше и глубже от внешнего света и чужих глаз. Это намного сильней любой банальной ревности и жалкого чувства собственичества, здесь действуют абсолютно иные формулы осмысления и восприятия, на грани хронических пси-отклонений с тяжелыми побочными эффектами для обеих сторон. С подобными вещами не стоило шутить и уж тем более играться.
Он же прекрасно знал и понимал, чем все это закончится и как это будет выглядеть со стороны. Ты совершенно не готова к подобным выходам в свет и скорее согласишься остаться дома, чем пойти на эту встречу. А ему снова придется давить на тебя своим неоспоримым правом решающего за всех и вся Хозяина. Только в этот раз ему придется использовать тебя в качестве живого доказательства своей правоты перед другими людьми. Дэниз не маленькая и должна понимать, что насильно мил не будешь. Да и мало что ей хочется. Чужие игрушки потому и называются чужими — они никогда не будут тебе принадлежать…
Нет, он не стал делать вызов на номер Эвелин, отослал ей короткое сообщение: "Как себя чувствует мисс Людвидж?"
Может он поспешил с решением, может стоило перейти сразу на все 24/7? Сорвать на хрен последние стоп краны и лети эта гребаная реальность к такой-то матери? Откуда этот приступ рыцарского благородства? Дать тебе время и несколько жалких дней ложной свободы, чтобы очухаться, зализать раны и подготовиться к новому погружению в его бездну? А нужна ли была тебе эта свобода вообще и особенно сейчас?
Ответное сообщение пришло где-то через три минуты: "Мисс Людвидж заснула на диване в комнате отдыха в своем рабочем кабинете".
Над текстом следующего послания он думал уже намного дольше, чем следовало бы. Конечно, он мог изменить решение в любой момент и никто бы его не остановил, не осудил и не высказал своего крайне негативного неодобрения, потому что таких людей сейчас попросту не существовало. И если бы ты знала или хотя бы догадывалась, в каком ты на самом деле находишься положении, ты бы сейчас не беспечно посапывала на том белом диванчике, а делала все возможное и невозможное, чтобы сбежать из города, страны и с континента, как можно дальше, быстрее и не оглядываясь.
"Проследите, чтобы этой ночью мисс Людвидж не пришлось спать на ее квартире на голом полу".
Он не передумал… по крайней мере, не сегодня…
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги