В любви и боли. Противостояние. Том второй

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Эллис, Эллис… как, оказывается, ты мало знаешь мужчин и о мужчинах, и особенно о тех, кто готов любому, кто на тебя не так посмотрит, буквально вырвать глаза. Скольких ты за последние годы измерила линейкой, которую слепила с моего образа, наделив меня мерами, к которым я не имел абсолютно никакого отношения? И кто из этих счастливчиков когда-либо рискнул тебе признаться, о чем на самом деле тайно мечтал, наблюдая, как ты сладко посапываешь на второй половине кровати? Ты бы искренне удивилась, узнай, что большинство из них желали видеть тебя голой на коленях у их ног не меньше моего. Разве что в остальном их фантазии разительно скудели, ограничиваясь картинками из порно-фильмов и прочими малобюджетными постановками данного вида киноиндустрии. Ну может быть еще хотели, чтобы ты носила паранджу и не смотрела на других мужчин, оценивая их любого потенциального соперника не только в качестве своей возможной будущей фотомодели.

Кто-нибудь, когда-нибудь из них покупал тебе платья, нижнее белье и драгоценные украшения, одевая на тебя все эти вещи собственными руками с одной единственной целью — превратить тебя в настоящую королеву, в легендарную Клеопатру, в чье царственное ложе были навечно закрыты все входы и выходы для всех проклятых смертных? И под чьими пальцами ты каждый раз задерживала дыхание, стоило им только погрузиться в твои волосы или заскользить невесомым теплым бархатом по твоей обнаженной спине? Кто еще мог вызвать у тебя столь томный прилив чувственного восприятия, наблюдая буквально в упор, как на твоей бледной коже проступают сладкие мурашки, как твердеют и сжимаются ареолы твоих сосков и как наливаются полушария обеих грудок блаженным томлением гиперчувствительного ожидания? Кто вообще мог безошибочно считывать собственными нервными окончаниями твои истинные желания, вбирать твою легкую дрожь собственным эпидермисом и по запаху безошибочно определять насколько ты возбуждена и практически уже готова принять в себя мужчину (самого желанного и ожидаемого тобою мужчину)?..

Ты бы сильно удивилась, если бы узнала, как хорошо он помнил каждый изгиб, очертание, форму (и даже тяжесть) твоего гибкого тела; твой вкус, аромат, большую часть родинок и самые восприимчивые к ласкам его рук и языка эрогенные зоны.

Память… Его память… Проклятье черных богов — беспощадный дар, с которым он прожил все эти годы, балансируя на острейших гранях между жизнью, смертью и освобждающим сумасшествием. Ты и представить себе не можешь, сколько он помнил и как глубоко. Помнил все, что между вами было тогда… там в Эшвилле. Сколько раз (сколько желаний и попыток) и особенно самый первый — тот неповторимый момент, когда он смог до тебя дотронуться, запустить цепную реакцию зарождения абсолютно нового и совершенного начала — единственного и бесконечного. Вселенский взрыв — термоядерная вспышка… начало всех начал — эпицентр всего сущего, вечный источник вашего живительного света и любви. Ваш первый поцелуй… соприкосновение ваших тел, томление скрытой под одеждами кожи, ненасытной жажды первородного греха. Как же он ждал этого мгновения, как дрожали его руки в одержимом нетерпении разорвать на тебе одежду и слиться с тобой, почувствовать всем естеством каждую клеточку Тебя — его девочки… его Эллис.

Он помнил все, стоило только закрыть глаза, отключиться слухом и телом от внешнего мира и окружающих раздражителей, и его опять затягивало в эту смертельную спираль самых осязаемых и недостижимых воспоминаний. ВСЕ. До самого твоего последнего несдержанного всхлипа и порывистого вздоха, сладкого запаха волос, кожи, горячей влажной киски, твоей греховной глубины, в которой хотелось тонуть до бесконечности — снова и снова, пока он окончательно не лишится сил и сознания… Тонуть во всем этом практически физически, впитывая всеми рецепторами обжигающую пульсацию болезненной испарины — фантомное скольжение пережитых ощущений.

Могла бы ты похвастаться тем же спустя десять лет, вспомнить, что на нем тогда было в ваш самый первый раз, или что было на тебе? Вспомнить каково это… ожидать тот самый бесценный момент, когда это наконец-то свершится, когда он накроет тебя собой, когда ощутит прохладу твоей кожи своей, мечтая окутать и затянуть внутрь собственного тела в буквальном смысле этого слова. Это было не просто слияние двух одиноких сущностей или качественный перепихон по обоюдной нужде (господи, да если бы у него зудело хорошенько оттянуться и потрахаться, он бы прекрасно сумел найти с кем и где), это было погружение в единое целое на молекулярном уровне — он хотел тебя по настоящему, он хотел только ТЕБЯ.

И он это сделал. Переступил ту грань и ту черту, из-за которой больше не возвращаются — ни живыми, ни мертвыми… Растворяются там на веки, в кислотных зыбучих песках красной боли и в вязких топях черной любви. Он сделал это добровольно. Он хотел этого, как никогда еще ничего не хотел в своей жалкой гребаной жизни. Неужели ты так ничего и не поняла? Он не просто к тебе тянулся — ты делала его живым, заставляла чувствовать себя живым. Он дышал тобой. Он жил тобой. Как такое можно было не заметить и не почувствовать?..

Да… он помнил все. Даже сколько раз побывал в тебе, сколько раз ты кончала, сколько доводила его до оргазма сама… и как его сводило с ума желание залить твою пизд*нку изнутри своим семенем, чтобы его девочка пахла им — пахла своим мужчиной. Метить ее собой каждый божий день. Он хотел тебе дать больше, и прекрасно знал, что мог… вот только ты этого не захотела.

Ну, да. Ты же вроде как испугалась? Чего или кого? Его? И это все твое оправдание?

Знаешь, Эллис, если бы я действительно тогда дал тебе основательный повод меня бояться, если бы сделал с тобой что-то жуткое и непростительное и на самом деле напугал до смерти, поднял руку, избил — я бы это понял без лишних вопросов. За подобные вещи вторых шансов не дают. Но в том-то и дело… Ты мне не дала даже первого.

Так что я не буду сейчас просить прощения за то, что решил взять все сам и какие использовать для этого методы. И не думай, что соотношение неравное. Не забывай о десятилетних процентах, набежавших на твоем счету. Ты же изучала математику? Чем выше сумма, тем выше процентная ставка и накопленные за ее счет дивиденды, и так до бесконечности. И будь уверена, я заберу все. Все, что мне принадлежит — все, что эти годы по праву было только моим. Я не пропущу ни одного "цента", ни одной секунды и ни одного дня, которые ты у нас забрала. Потому что я помню все. То, что было, могло быть и особенно то, что еще будет. Помню ВСЕ…

…Боишься? Вздрагиваешь? Стараешься сдержаться, чтобы не закусить край нижней губки или вцепиться дрожащими пальчиками в сиденье пуфика, на котором сидишь перед зеркалами трельяжа и зачарованно наблюдаешь за отражающейся в них картинкой? Тебе до сих пор не верится, что впервые в этой комнате тебе позволили находиться без ошейника, да еще и в платье. И он поглощает твое новое волнение не меньше, чем иные импульсы твоего тела на его прикосновения и все, что он с тобой делал. Вроде ничего особенного из того, чего бы он не совершал с тобой и раньше, но ты понимаешь, что это далеко не так. Если бы он просто одевал тебя, просто расчесывал волосы (как до этого "просто" купал и кормил, а еще ранее "просто" выеб*л тебя в рот), доведя данные процедуры до чистого механического процесса, возможно, ты бы ничего такого исключительного и не испытывала. Но в том-то и дело. Он хотел, чтобы ты чувствовала все (и с не менее глубоким восприятием, чем до этого) каждый раз, когда проводил тебя через подобные ритуалы снова и снова, заставляя погружаться в эти ощущения, словно они были самыми первыми в твоей жизни. Возможно так оно и было, потому что он хотел, чтобы ты чувствовала именно Его. И он умудрялся это как-то делать, на том уровне и доступными лишь ему способами, которые были более глубже и недосягаемей, чем физическое воздействие, ведь он касался тебя не только снаружи… И он действительно не просто дотрагивался до тебя, он превращал все свои манипуляции в беззвучную мелодию идеальной симфонии, словно и вправду играл на твоем теле, на твоих чувственных точках и "струнах", как непревзойденный виртуоз-Маэстро (Черный Маэстро). И ты не могла не вздрагивать, не дрожать и не поджимать пальчиков на руках и ногах, потому что это было сильнее тебя. Твое тело и его реакция были сильнее всех разумных доводов и подкожных страхов. Он скользил по твоей коже (в ней и под ней) по твоим волосам и в волосах, и тебя крыло, окутывало и поглощало этими вскрывающими метками до пьянящего головокружения и сладкой эйфории (продолжая уже который час подряд ощущать на растертых губах и языке фантомные толчки его кончающего члена). Возбужденная чуть ли не с самым его приходом киска ныла, пульсировала и стенала, то ли умирая, то ли блаженствуя под горячими ударами ненасытной похоти. Ты боялась сжать бедра и сами мышцы между ножек, иначе давление анальной пробки и собственное вожделение доделают то, что не собирались завершать его пальцы. А он всего лишь (и в который уже бесчисленный раз) водил тебя по этим граням, держал на натянутых красных нитях, заставляя хотеть то, что сам же и прописывал по твоему телу и сознанию. Прикосновению его рук невозможно устоять, ощущению его проникновения невозможно воспротивиться, из его окутывающей психофизической живой клетки нельзя вырваться не поранившись и не разорвав себя вместе с сердцем на тысячи рубиновых осколков. Он не просто это делает, он хочет, чтобы ты все это запомнила и не только физически — чтобы ты и впредь жила одними воспоминаниями об этих мгновениях, дышала ими, чувствовала их… ЕГО, где бы то ни было и когда бы то ни было. Ведь теперь Он часть тебя или, вернее… ты и являешься частью его личных вещей, к которым он время от времени возвращается, чтобы перебрать своими пальцами, пересмотреть и решить, что делать с ними дальше. И ты ждешь его прихода… Да, ждешь, потому что уже не можешь не ждать, потому что действительно хочешь, чтобы он пришел.

Ты ведь помнишь все, да, Эллис? Все, что успело произойти рядом с ним, с тобой, с вами, пусть даже многие моменты ты и мечтала вырвать из памяти с корнями и мясом. Он же специально все это и делает, чтобы ты никогда уже не забывала, чтобы любое скольжение его рук, голоса или жестов запускал в тебе необратимую реакцию психосоматической памяти, расписывая по твоей коже и сердечной мышце пережитыми ощущениями, страхами, эмоциями и… болью. Всего одно соприкосновение со взглядом его глаз и мириады невидимых кристаллов вонзаются в твое тело, вспарывая свежие раны и ноющие эрогенные зоны выжигающей вспышкой болезненного возбуждения…

Помнишь, Эллис? Разве такое возможно забыть? То, что он делал с тобой еще вчера, буквально несколько часов назад…

Расчесывает тебе волосы, снимает с горла ошейник, временно заменяя его теплым захватом своих пальцев (от которого ты млеешь, вздрагиваешь, едва не закатываешь глазки и не дрожишь от нестерпимого желания всхлипнуть и еще сильнее сжать бедра), помогает одеть бюстгальтер, кружевные трусики, телесные чулки, неспешно затягивает шнуровку темно-гранатового платья на спине… а по твоей коже лишь усиленно разливается скольжение совершенно иного осязания. Он словно стимулировал то, что еще тлело на поверхности твоего тела самыми глубокими и сверхчувственными метками его вчерашнего воздействия, вторжения и беспощадного захвата. Такое нереально забыть. И тем более рядом с ним, в его руках, под его тенью.

Ты и вправду всю неделю убеждала себя, что боишься и не хочешь возвращаться в эту квартиру, к нему? Мечтала заболеть по настоящему, впасть в кому, может даже совершить какую-нибудь непростительную глупость из-за которой он от тебя якобы окончательно отвернется? Серьезно? Что, Эллис, что крутилось все эти дни в твоей гениальной головке и в частично контуженных извилинах? Сбежать? Позвонить Брайану и попросить увезти тебя на край света? Сделать что-то с собой?

Это же все самообман, борьба самой с собой, с собственными желаниями и тенью, которую не сорвешь со своего тела подобно коже, не убив себя при этом. Ты ведь вела счет всем этим дням, утекающим минутам и часам под давлением совсем иного страха, что он вдруг передумает, решит провести этот уик-энд со своей семьей, заставит тебя ждать еще неделю, а может даже две. И он действительно мог это сделать.

Вот когда тебе становилось страшно по настоящему, вот чего ты боялась больше всего на свете — до выбивающих приступов панической атаки, до периодической остановки сердца и жесткого удушья. Ты боялась, что не дождешься его звонка, его прямого и четкого приказа приехать на эту квартиру. Боялась прожить еще несколько дней без его близости и всего того, что он с тобою вытворял.

Чистое сумасшествие, черное безумие, которое с каждым отсчитанным ударом твоего сердца росло, инфицировало и пожирало твой здравый рассудок вместе с телом. Чем еще тебе оставалось жить и дышать, как не им, наконец-то до конца осознав, чего ты на самом деле лишилась десять лет назад — надежды, веры и возможности мечтать о чем-то ином… навсегда лишилась будущего, потеряв самое ценное, что у тебя когда-то могло было быть… потеряв своего Дэнни… Поэтому ты и здесь, ты уже не можешь противиться данному фатуму, ты готова войти в эти черные воды, ты хочешь принять данный суррогат ненормальных отношений с этим человеком, потому что это твое собственное решение, твой конечный выбор и он связан отнюдь не со страхом за свою жизнь. Эта жертва окончательная и осознанная. Она сделана тобою добровольно…

Так же проще, да, Эллис? Осколков на твоем пути не стало меньше, но боль от порезов со временем притупляется, в какой-то момент ты даже убеждаешь себя, что почти ее не чувствуешь, что с последующим шагом тебе якобы легче. Но это всего лишь привычка, которую совсем очень скоро ты полюбишь и будешь провоцировать сама, потому что без ощущения ее глубоких ран ты больше не сможешь прожить и минуты, как и без рук, что их тебе наносят. И они все разные, абсолютно и совершенно не похожие друг на друга — под нажимом его пальцев, скольжением холодной кожи черных перчаток или глухой ткани светонепроницаемой повязки, под обжигающими каплями горячего воска и прикосновением ледяного лезвия булатного клинка. И тем сильнее тебя будет топить и прессовать этим безумием, разрывая на красную пыль твой рассудок, поглощая раскаленной магмой твое тело, сжигая живьем клетка за клеткой ту, которая когда-то носила имя Эллис Льюис, ту, которую когда-то так любил твой Дэнни…

Ты же знаешь, ты же прекрасно чувствуешь, что он все это видит. Он же не просто к тебе дотрагивается, он подключает свои невидимые сенсорные датчики и капельницы к твоей системе жизнеобеспечения, без особого напряжения проникая в центральный сервис твоего сознания, памяти и скрытых архивов. Он должен это делать постоянно, он должен ощущать тебя и твою реакцию не меньше, чем ты. Потому что это и есть его собственный наркотик, его зависимость — черный эликсир его божественного бессмертия: твоя чувствительность, твое обезумевшее сердцебиение, твое прерывающееся дыхание, сладкая кровь, оголенные желания… воскрешающая боль и ТЫ. Вся ТЫ без остатка и права быть кем-то еще без его на то воли.

Думаешь, ты сейчас вспоминаешь вчерашнюю сессию, потому что пытаешься ускользнуть из этой реальности и из-под клинков его бесчувственных глаз? Наивная девочка. Это делают его пальцы, натянутые ими красные нити, совмещая воедино две параллельные вселенные прошлого и настоящего, погружая и поглощая твой безвольный разум в его вязкую черную бездну сумасшедших ощущений и запредельной одержимости.

Запоминай, Эллис. И вспоминай. Всегда. Иначе задохнешься без всего этого, как без воздуха. Теперь это и есть твой воздух: воспоминания о пережитом, воспоминания о твоей новой жизни, о том, чем ты теперь живешь, кем он позволит тебе стать и без чего ты не будешь мыслить и существовать — без того, кто все это тебе дарит и забирает обратно во сто крат. Твои и ваши новые общие воспоминания…

Страх и желание, боль и наслаждение — острейшие грани одного целого, сплетающиеся тончайшими змейками невидимых спиралей в уязвимых зонах твоего естества. Одно дело, когда это только твое — личные и скрытые переживания, и совсем другое, когда в них спаяны одним целым два сознания, два разума и ментала. И ты не сбежишь из этой ловушки, из клетки его воли и его желаний, из его тьмы и целенаправленного потока вашего ожившего сумасшествия. Ваша память сливается чувствами осязания и восприятия, с ощущениями соприкосновений, когда его пальцы не просто скользят по изгибам твоих рук, затягивая на них эластичную кожу бандажного рукава, они расписывают по твоим нервным окончаниям сценарий твоего ближайшего Армагеддона. А все, что ты могла — безропотно отдаваться влиянию его действий и сминающей тени его близости.

Обмораживающий холод гладкой поверхности низкого квадратного стола (больше схожего с массивной плитой жертвенного камня, только этот был из натурального дерева) впивается в обнаженную спину, в затылок и напряженные ягодицы, словно тебя намереваются завернуть в него с головой, как в плотный полиэтилен. Но этот дискомфорт длится не долго. Тепло его ладоней перебивает болезненный озноб на раз, смешивая два потока противоположных ощущений шокирующей инъекцией чувственных приливов прямо под кожу, растягивая поверху их сладкие волны и погружая в них все тело на недосягаемую глубину. Тебя кроет эрогенным разрядом, как от тысячи невидимых шоковых контактов при слиянии двух поверхностей, впиваясь/выжигая насквозь ментоловыми искрами костную ткань, растягивая и ломая позвонки судорожными спазмами вожделенной истомы. И ты не можешь устоять (это сильнее тебя), вздрагивая, беспомощно всхлипывая и неосознанно сжимая ножки с опухшей киской.

"Расслабься, Эллис, ты слишком напряжена… расслабься, моя девочка…" — но тебе хочется застонать еще громче, в полный голос, пока не сорвутся связки или не разорвется сердце от бешеных ударов о грудную клетку. Его голос… его слова настолько мягкие в тот вечер резали глубже и болезненней самых острейших скальпелей его ненависти. А с прикосновениями и ласками его нежных рук (господи всевышний) это было подобно нескончаемым приступам клинической смерти.

Расслабиться? Как? Если тебя крыло страхом беспрерывного выжидания, когда же он снова это сделает — накроет липким саваном своей треклятой тьмы, стянет все мышцы и нервы тугими ремнями своей беспощадной воли, запустит в твои артерии, сердечную мышцу и в костный мозг сотни тысяч игл… Начнет резать, медленно, глубоко; душить — не спеша, с изощренной расстановкой, наблюдая, как удерживает тебя собственными пальцами на самой грани, не позволяя сорваться в этот мрак раньше времени. Между жизнью и смертью, между реальностью и спасительным сумасшествием…

Но в тот вечер все было по другому, будто он резко (или как раз намеренно) изменил правила собственной игры. А может и не изменил, может специально перенаправил стрелку в угодное ему положение (резко сменил гнев на милость?). Решил показать тебе, чем отличается наказание от поощрения? Только не предупредил тебя об этом заранее, чтобы ты не расслаблялась ни на секунду, чтобы он при этом не говорил и не делал. Он же не мог иначе, это же был его самый любимый наркотик — пить тебя в моменты твоей запредельной эмоциональной агонии, впитывать твои чувства, слабость и боль через сенсоры своих рук и окутывающей тени.

Тогда ты впервые увидела его без пиджака и галстука и разволновалась не меньше, чем неделю назад, когда в этой же квартире наблюдала, как он принимал душ абсолютно голый. Пара расстегнутых верхних пуговиц на черной сорочке из натурального шелка с примесью чистого хлопка, и ты знала, что под ней больше ничего нет — никаких маек и футболок. Можно подумать, он бы позволил тебе дотронуться к себе. Но ты все равно нервничала, словно и вправду увидела нечто неожиданное, путающее мысли и чувства своей непривычной непоследовательностью. Хотя, кто знает, он ведь мог добиваться именно данного эффекта, нужной от тебя реакции. А его мягкость, его щедрые и щадящие слова, действия и касания. Его теплые губы практически соприкасающиеся с твоими, когда он ласкал своим бархатным горячим шепотом твое лицо, расписывая по немеющей коже обжигающими вензелями своих чувственных меток.

Страшно, волнительно, сладко… невыносимо больно… Ты все равно хотела рыдать, а не только стонать, дрожать, сжиматься и молить о пощаде. Он же не просто так все это делал. Он все равно тебя резал и не менее глубоко, только в этот раз он расщедрился на более сильные дозы анестезии. Пытка нежностью? Пытка самой сладкой и шокирующей болью, вскрывшей в тебе неведомые ранее гиперчувствительные зоны нереальных ощущений. И это его постоянная близость, невыносимое осязание скользящей по тебе как бы невзначай его шелковой тьмы, то усиливающей свое давление через его пальцы, голос и прочие инородные предметы, то раздражающие кожу и скрытые эрогенные точки легчайшими царапинами откровенной росписи по твоему телу.

В этот раз он снова не мог обойтись без своего излюбленного конька. Да, ты уже поняла, что бандаж и фиксация — были его главной темой, особенно, если это касалось именно тебя — твоего тела. Связать, обездвижить, заставить сходить с ума от невозможности выгнуться, пошевелиться, сжать те же бедра или в "неосознанном" порыве неуправляемого безумия вцепиться в него самого… вцепиться и не отпускать, чтобы он не говорил, не делал и чем бы не угрожал. Хотя едва ли он так боялся последнего, просто ему было ничтожно мало твоего физического и морального унижения, он наслаждался зрелищем твоей полной беспомощности, сытящим его изголодавшегося зверя каждым звуком твоего жалобного всхлипа, несдержанного стона на щелчок карабина и визуальной дрожи с чувственными мурашками на твоей коже, реагирующей чуть ли не болезненными судорогами на соприкосновение его рук и прохладной поверхности его новых игрушек.

Первой была повязка-маска на глаза, за ней последовал бандажный рукав из эластичной кожи. Ты не могла его видеть, только чувствовать и буквально определять наощупь и через трение с твоими изгибами локтей. Конечно, он сопровождал свои действия проникновенными объяснениями и безрезультатными попытками успокоить твои взбесившиеся нервы, но в этот раз его слова и бесчувственный голос не кромсали твое сознание и тонущий рассудок стальными спицами изощренного палача-кукловода. Все было по другому и воспринималось иначе… абсолютно иначе и от этого еще глубже, еще осязаемей и невыносимей. А главное, медленно, не спеша, словно он собирался растянуть эту смертельную пытку до бесконечности, пока у обоих будут оставаться силы удерживаться на плаву, между острыми гранями обеих реальностей. По крайней мере, пока Ты окончательно не лишишься чувств и способности мыслить.

Он перетянул изгибы твоих рук (включая обе ладошки) чуть выше прижатых друг к другу локтей тугим "кожаным мешком" на шнуровке, только не за спиной (как обычно изображалось на многих пересмотренных тобою в сети фотографиях), а спереди. Ты поняла зачем уже после того, как он уложил тебя на тот самый низкий столик с толстой квадратной столешницей из вощеного дерева, разве что по диагонали — головой и ногами к угловым ножкам. И когда он запрокидывал твои спеленатые руки, почти полностью вытягивая их вверх над твоим перепуганным личиком, тогда его губы и прошептали поверх твоего приоткрытого от учащенного дыхания ротика: "Расслабься, Эллис, ты слишком напряжена… расслабься, моя девочка…", резанув по натянутым нервам и ноющим костям контрольным выстрелом защелкнувшегося карабина.

Тебе бы дернуться, взвиться раненой птицей, бьющейся о своего птицелова, как о прутья золотой клетки. Но тебя парализовало, намертво сковало самой крепкой фиксацией — его тьмой и близостью, ощущением его ладоней, накрывших теплым бархатом твои руки и скользнувших по их внутренней стороне сверхчувствительной лаской до подмышек. Ответная эрогенная дрожь по телу и порывистый всхлип из пережатого волнением горлышка не заставили себя долго ждать. Этот тягучий озноб приторного вожделения и не собирался сходить на нет, усиливаясь с каждым пройденным дюймом и вливаясь под кожу более мощными приливами эрогенного тока. Чем чувствительней была зона под его пальцами, тем сложнее было сдерживать собственную реакцию на его вскрывающие манипуляции. Когда его руки накрыли оба холмика твоих грудей, ты едва не застонала во весь голос, особенно при соприкосновении его фаланг с твоими воспаленными сосками. Мгновенная отдача острой вспышки-удара внутри набухшего клитора и пульсирующей вагины резанула насквозь (до самого спинного мозга), стягивая и скручивая интимные мышцы сладчайшей судорогой.

Бл*дь, ты уже была готова принять его, даже без предварительного разогрева, в буквальном смысле ощущая, как спускает твоя киска обильными соками в такт движению его ладоней и пальцев. У тебя плавился мозг, кожа, кости и все эрогенные зоны только от одного его присутствия, от осязаемого давления его взгляда, голоса и самого сильного на земле тела. Тебя касались лишь одни его руки, но ты была уверена на все сто, что чувствовала его всего, психофизическую оболочку Дэниэла Мэндэлла-младшего, окутавшую тебя с головой блаженной "тяжестью" и осязаемой истомой. И с затянувшим твой взгляд мраком эти ощущения казались нереально запредельными. А ведь он еще совершенно ничего такого не делал… боже… Даже его ласки выглядели едва не целомудренными, не более, чем манипуляцией рук осматривающего тебя врача.

По ребрам, по животу, косточкам таза… и лобку… Ты все же не удержалась и дернулась, стоило его большим пальцам очертить всю зону интимного треугольника до вершины схождения опухших половых губ.

"Эллис… я же просил… Расслабься" — просил? Когда это он тебя "просил"? Десять лет назад?..

Но ты уже ни о чем не думаешь, вернее, совершенно не соображаешь. Под его ладонями такое в принципе невозможно. Только терять рассудок и умирать, мгновенье за мгновением, касание за касанием, с каждой лаской и очередным проникновенным словом. Слышать его голос… снова, спустя столько времени… понимать, как тебе его не доставало не только последние годы, но и последние пять дней. Казалось, не важно, что он говорил и с какой тональностью, главное, лишь чувствовать, как его звучная вибрация просачивается в тебя, усиливая эффект прикосновений в десятки раз. Особенно, когда его губы практически скользили по твоему лицу, раздражая чувственную поверхность твоих собственных дрожащих губок дразнящим дыханием. А ты еще больше сходила с ума, ощущая невесомый шелк его сорочки и скрытый под ней жар нависшего над тобою тела (или самой ожившей тьмы) на своей груди, воспаленных сосках и животе. Пусть и недолго, всего несколько мгновений, но этого было достаточно, чтобы сжечь на хрен оставшуюся часть абсолютно не соображающего разума и растворяющуюся в его руках сущность Эллис Льюис.

"Перестань так напрягаться. Расслабь ноги и не вздумай сопротивляться…" — он должно быть шутит. Когда ты ему сопротивлялась? И уж тем более сейчас, когда его руки сместились на твои сомкнутые бедра, обхватив дрожащую плоть гибкими пальцами и частично проникнув в стык в нескольких микронах от промежности. Это не было насильственным давлением, но ты прекрасно понимала, что он не побрезгует его применить, как и оставить на твоей нежной коже несколько вызывающих гематом.

Дрожь или озноб усиливаются вместе с напряжением мышц. Может ты и хотела бы расслабиться, но не могла. Стоило лишь попытаться попробовать, как у тебя тут же начинали трястись коленки, охватывая нервной лихорадкой всю длину обеих ножек. Но его ладони творили во истину чудодейственные вещи, или скорее так и было. Ты же забыла, на что он был способен и во что ты превращалась в его руках — в горячий, податливый, мягкий воск. И ему не стоило никаких усилий раздвинуть твои бедра, раскрыть твою изнывающую от похотливого вожделения киску под щадящую прохладу окружающего воздуха. Ты и сама не ожидала насколько ощутимым и возбуждающим окажется этот момент, как заноет твоя вагина под "дуновением" ментолового потока на влажные складки вульвы и пульсирующий клитор, вырывая из твоего горлышка очередной несдержанный всхлип. Будто кто-то уже целовал тебя туда, расписывая по сверхчувствительным зонам невидимым холодным языком, пытаясь проникнуть в тугие створки вагинальной щелочки и заставляя спускать на него более обильной смазкой.

Но в том-то и дело, Он ничего подобного с тобою не делал, всего лишь придерживал твою ногу, когда приподнимал ступней над краем столешницы, чтобы потом опустить на теплый паркет пола и… пристегнуть к кожаному манжету на щиколотке карабин фиксирующего ремня к низкой ножке столика. Новый приступ удушающей (но не менее возбуждающей) паники последовал незамедлительно, сразу же за вторым щелчком второго карабина. Вот теперь ты снова была полностью лишена способности двигаться и проявлять хоть какое-то подобие к сопротивлению (можно подумать, ты когда-то и вправду хотела этого или могла).

Распятая или растянутая на "дыбе" в самой откровенной и беззащитной позе. Эксклюзивная игрушка, безвольная кукла и персональная сучка-шлюха в камере пыток своего любимого палача. От страха обычно должно выносить за пределы любых чувств и желаний, а тебя еще глубже топит в собственной похоти и в бесконтрольной одержимости умереть в руках своего беспощадного убийцы — умереть в клетке его смертельных объятий, скончаться под ударами его члена и быть раздавленной в кровавую пыль под самым желанным прессом его тяжелого и до невозможности сильного тела.

Господи, неужели только сейчас, впервые за столько дней вынужденного ожидания ты чувствовала себя по стоящему живой и цельной? Тебя воскресило его безумие? Он наполнил тебя своим черным энергетиком чистого сумасшествия, своей близостью и скрытыми желаниями изощренного садиста, монстра, кружащего над своей поверженной добычей зверя? Ты же не могла за столь короткое время окончательно лишиться себя. Как ему это удалось? Что он с тобой сделал за этот месяц (месяц? Эллис, бери более высокую шкалу — за годы)? Ты должна была его сейчас ненавидеть всеми фибрами души, кричать, визжать, биться в истерике, а не сходить с ума от желания под его пальцами, накрывших твою горячую истекающую порочным грехом киску теплым живым бархатом.

В этот раз из твоего горлышка вырвалось немощное скуление, а тело выдало неожиданную конвульсию, толкая на его ладонь и пытаясь зажать его кисть в тисках дрожащих бедер.

"Ты совершенно меня не слушаешь и не слушаешься, Эллис" — движение его руки не прекращается и вместо восприятия смысла его слов тебя накрывает эрогенным током при скольжении упругих пальцев по зудящим лепесткам вульвы. Он специально раздвигал половые губы и беспрепятственно "прощупывал" миллиметр за миллиметром интимные зоны налитой болезненным возбуждением киски. Медленно, нежнейшим нажимом на определенные точки и чувствительные мышцы, словно вгоняя расплавленную патоку в гладкую кожу клитора и упругих створок вагины и растирая ее поверх пульсирующей плоти вместе с твоими соками. Нет, не просто растирая и разгоняя новые судороги блаженного экстаза, а в прямом смысле вынуждая тебя спускать еще сильнее и обильнее, прямо на его пальцы. И все это под покровом черного мрака, без возможности вцепиться обездвиженными руками хоть во что-нибудь. Все, что тебе остается, только стонать в голос и прогибаться в спине, прикусывая до крови губы и… совершенно не зная, что он собирается делать дальше: довести до оргазма или что-то другое…

"Постарайся расслабить мышцы пизд*нки… Помнишь, Эллис? Кончать только тогда, когда я разрешу" — да, в тот самый момент, когда он скользнул сразу двумя пальцами в пережатую помпу влагалища. Как ты еще не забилась о стол, не выгнулась и не закричала? А он и не думал останавливаться, погружаясь до упора (и слава богу только длиной фаланг), надавливая уже изнутри на горячие, влажные, тугие стенки вагины, как самый настоящий гинеколог, без растирающих толчков и имитации фрикций полового члена. Только от его исследования из тебя еще обильнее текло, а желание ощутить вместо пальцев его каменный фаллос превратилось в одержимую манию номер один. Стоило ему сместить давление и массирующий жим на точку Г, ты уже больше ничего не слышала, не понимала и не чувствовала, кроме остервенелой похоти и нереальной эйфории надвигающего термоядерного взрыва.

"Эллис, ты меня слышишь? Не пытайся кончить, пока я не разрешу" — о чем он говорит? Или он опять пытается повторить тот безумный трюк с вашей последней воскресной сессии? И почему ты не начинаешь вырываться, когда тебя припечатывает к поверхности стола этой шокирующей мыслью? Почему задыхаешься под очередным движением его пальцев и едва не стонешь от бессилия жалобным скулением, когда они выходят из тебя, забирая часть сводящей с ума наполненности и осязания его твердой тьмы. Она буквально взвыла, накрыла твой выжженный рассудок своим первозданным безумием, царапая изнутри мышцы органов речи и нейроны подсознательных импульсов. Гребаная пустота, неконтролируемая похоть, мертвый холод, который преследовал тебя все эти годы даже в объятиях совершенно чужих рук — вымораживающий холод вашей когда-то умершей вселенной. Всего каких-то несколько ничтожных микромгновений от "желания" произнести эту унизительную мольбу: "Пожалуйста… Хозяин. Разрешите мне кончить… Войди в меня… ВЫЕ*БИ МЕНЯ"

Возможно, ты бы это и произнесла, или беззвучно прошептала дрожащими губами, если бы не прочувствовала шокирующее давление того самого холода в реальном и осязаемом вторжении в твои взбесившиеся глубины свихнувшейся жажды. Твердое, толстое… чужеродное, скользящее, как по маслу по влажным стенкам влагалища, заполняющее тебя зудящей вибрацией и жалящим жжением и растягивая почти до острой боли створки вагинальной щелочки. Как глубоко? Боже всевышний…

Если бы ты не замерла в тот момент, пытаясь определить, что это и почему оно входит в тебя…

"Это вагинальный вибратор…" — почти вовремя, как раз на грани завизжать и устроить эпилептический припадок.

Казалось, инородный холод, толкаемый Его знающими пальцами коснулся не только шейки твоей матки, а ударил ледяной отдачей жидкого азота по сердцу и позвоночнику, заодно резанув по натянутым нервам и мышцам болезненной судорогой панического обморожения.

Предел? Ты уже ничего не хочешь? Ты уже готова закричать СТОП?..

"Самый обычный, но из качественного пластика. Уверен, аллергии быть не должно…" — и это должно тебя как-то успокоить, вернуть в изначальное состояние? Тем более ты никогда до этого не пользовалась подобными вещами (как и всем остальным — тебя никто не связывал, не бил тематическими девайсами, не заталкивал в рот кляпов…).

Но (бл*дь) это же был Он, его пальцы заставляли эту беззвучно вибрирующую штуку скользить внутри твоего влагалища, задевать стенку с точкой Г и массировать "перегородку", на которую с другой стороны давил стержень анальной пробки. И Его вторая рука накрыла своей широкой властной ладонью твой затылок, стягивая пряди волос у самых корней легким "ласкающим" сжатием, пока первая не спеша растирала фаллоимитатором твою вагину. Всего несколько секунд, несколько плавных толчков, и холод пластика растворился в воскресших приливах плавящего возбуждения, вобрав жар твоей киски и раздражая интимные мышцы вибрирующим "жжением" непривычного ощущения. Странного, ирреального, сливающегося с твоей плотью глубоким проникновением. Несколько скользящих погружений и ты уже не веришь, что хотела вытолкнуть эту штуку из себя.

Ведь это не она заставляла твое тело реагировать этими обезумевшими судорогами греховной жажды, не твердый пластик и не его механическая вибрация царапала тугие стенки твоего влагалища эрогенным зудом, это все Он. Только ОН. Его руки — его пальцы. Его окутывающая близость и живая тьма оплетали тебя с головы до ног второй кожей и наполняли твои клетки греховной одержимостью. Но тебе было ничтожно мало и этого. Ты уже готова умолять в слезах и в истерике, чтобы он дал тебе больше, позволил умереть в его сводящих с ума объятиях, под его телом, под сминающей атакой откровенного поцелуя. Господи… Да ты бы кончила сейчас только от вкуса и ощущения его языка в твоем ротике…

"Просто расслабься и получай удовольствие. Просто чувствуй и сосредоточься именно на физическом восприятии… сегодня никаких наказаний…" — подушечки его пальцев массировали кожу у корней волос, бархатный голос скользил по твоему подбородку, задевая чувственный контур нижней губы, а твою киску трахали инородным пластиковым стержнем. Нет, не только киску, но и всю тебя, твой мозг, каждую клеточку перевозбужденного тела и сомлевшую сущность умирающей Эллис Льюис. Ты уже даже не чувствовала большей части самой себя, тех же зафиксированных рук, трясущихся коленок, вжатых в столешницу ягодиц. Один только жар — пульсирующее солнечное ядро чистой похоти там, где еще совсем недавно тебя истязала собственная пустота ненасытной истомы. Боже, даже давление того же фаллоимитатора казалось растворилось лишь в осязании невыносимого скольжения, растирающего воспаленные участки влагалища до критических пределов. Как ты еще не начала подмахивать в ответ и не сжимать мышцы вагины, чтобы прочувствовать форму этого гребаного вибратора, будто он мог каким-то чудом трансформироваться в настоящий мужской член.

"Сегодня только наслаждение… на грани пьянящей сладкой боли…" — даже слово "боль" не вызвало в тебе отрезвляющей реакции. Ты же понятия не имела, что он собирался с тобой делать еще, а главное, он не говорил тех ужасных вещей, которые выворачивали тебя на изнанку и сводили с ума похлеще ударов скальпелем по раскрытым ранам.

Да, Эллис, да, моя девочка. Сейчас только наслаждение с симуляцией забытых полетов по нашей вселенной. Ты бы хотела их вспомнить или хотя бы воскресить в памяти то, от чего когда-то добровольно отказалась десять лет назад? Хотела бы прикоснуться вскользь и поверх к тому, что могло бы стать частью твоей жизни и тебя, если бы ты осталась?

Ты ведь это слышишь, пусть даже он не спрашивает тебя об этом вслух? Слышишь, чувствуешь, осязаешь, пропуская циклическим током по нервным окончаниям и плавящимся в голове нейронам. И конечно же боишься, поскольку только это способно причинить смертельную боль, разрывая рассудок и сердце в рубиновые капли умирающей любви…

"Расслабься… расслабься и ничего не бойся…" — плавный толчок, усиленный внутренней вибрацией "усыпляющего" голоса. Ты не сумела сдержаться, надрывно всхлипнув и даже дернувшись, как от неожиданного удара — очень глубокого и вымеренного до последнего микрона внутреннего удара. Ты не знала и уж никак не могла предположить, какой длины и диаметра был этот чертов вибратор, но он словно вогнал его в тебя до самого упора, вплоть до шейки матки. Казалось он достал той глубины, с которой были связаны все нервные окончания твоего тела, и стоило ему увеличить (возможно до максимальной скорости) вибрацию фаллоимитатора, и тебя тут же накрыло или взорвало изнутри одной из первых вспышек ослепляющего экстаза.

Нет, ты не кончила, хотя уже и балансировала у этой грани, совершенно не соображая, что делаешь и что с тобой происходит. Пытка наслаждением? Пытка его удушающей тьмой и запредельным возбуждением?

Его пальцы разжались, выскользнув из твоих волос и с внутренней стороны бедер, снимая с твоего дрожащего тела самый плотный покров своей тени… Возможно он даже отошел от стола (чтобы сесть в ближайшее кожаное кресло и уже оттуда наблюдать бесчувственным взглядом пресыщенного садиста, как тебя ломает и выкручивает нескончаемыми ударами остервенелой похоти?), но ты все равно не могла определить, где он теперь, насколько близко или далеко, что делает и что собирается сделать. Только чувствовать и задыхаться, дурея и теряя остатки здравого разума. Да тебе и не хотелось больше ни о чем думать и знать, как и чем-то гадать. Тебе с лихвой хватало того безумия, которым он тебя наполнял, регулируя подачу тщательно отмеренных доз с дотошной бдительностью изощренного палача. Пусть он больше не притрагивался к тебе физически, это не меняло ровным счетом ничего — ты все равно сходила с ума только под ласкающим касанием его взгляда, только под скольжением удушающего савана его осязаемой близости… его ментальной клетки, по которой он пускал в твои вены и рецепторы высокоимпульсные разряды своего смертельного тока. Ты выгибалась и стонала не от раздражающего жжения вагинального вибратора, это он растирал интимные мышцы влагалища, складки вульвы и налитый кровью клитор, заставляя спускать твою киску снова и снова под давлением его психосоматических манипуляций, под натяжением невидимых красных нитей на его ленивых пальцах. Он трахал тебя на расстоянии, как когда-то делал это в твоих снах. Только теперь это все было наяву — по настоящему, реально и сверхосязаемо. И ты не кричала во всю глотку и не теряла сознание только потому, что это Он не усиливал своего ментального воздействия до критических пределов. И нет, он не просто наблюдал за твоей "агонией" (сколько уже — пять минут? Десять? Час?), он сытился ею, цедил и пил каплю за каплей, смакуя гранулы этого эксклюзивного наркотика, подобно искушенному гурману, заполучившему редчайший сорт элитного вина. И ты действительно мечтала умереть в эти минуты прямо на его глазах, в пылающих метках его ударов, касаний, фантомных поцелуев и в титановой клетке его черного забвения… в эпицентре вашей воскресшей вселенной.

Он и не думал прекращать этого сумасшествия, а ты не знала, как остановиться, как удержаться на острых гранях вашего обоюдного безумия и не сорваться в этот мрак окончательно. Ты даже не почувствовала первых обжигающих укусов жалящей боли. Ее иглы не сразу вонзились в нужные зоны одурманенного мозга. Ты даже не поняла, почему запах горящего воска усилился в разы, ударив по рецепторам обоняния раскаленными мазками колыхнувшегося над тобою воздуха. Можно подумать, все это время ты прекрасно помнила о зажженных вокруг жертвенного алтаря (на котором тебя тогда распяли) нескольких десятков толстых восковых свечей. Ты совершенно не помнила, кто ты, где, почему и как сюда попала. Разве ты могла в те минуты думать и вспоминать о чем-то другом, тем более о комнате, где тебя пытали самыми изощренными пытками — руками твоего персонального и самого безжалостного палача?

Возможно изначально ты и допускала подобную мысль, рассматривая искоса шикарный, но далеко не романтический антураж окружающей обстановки, но уже не после того, как твои глаза накрыли черной повязкой плотного мрака и тем более не в последние минуты твоей показательной агонии на столе. И кто знал, что именно в те секунды, когда ты забудешь обо всем, даже о собственном "связанном" теле, тебя вырвут из твоего порочного забвения обжигающей дорожкой расплавленного воска?

"Тише, моя девочка… это всего лишь воск, как ты уже успела догадаться…" — только он не предупредил тебя заранее, заставив беспомощно дернуться, буквально задохнувшись под точечными ожогами, вонзившими в твою слишком чувствительную и нежную кожу раскаленные кристаллы стягивающей боли: по центру груди — прямо над животом и чуть ли не до самой яремной впадинки. И они и не думали прекращать своей беспрестанной режущей россыпи, покрывая участки незащищенного тела дюйм за дюймом, укус за укусом. И все это под давлением иной глубинной вибрации в моментально сократившихся стенках влагалища, удерживающей твое эрогенное возбуждение на достаточно высоком уровне. И то, что ты интуитивно сжала мышцы вагины, а с ними и стержень вибратора, только лишь усилило надрывную пульсацию внутри и на поверхности изнывающей киски, ударившей аритмичной дробью по интимным точкам практически в унисон к микроожогам от восковых капель.

Боль и наслаждение в своем чистом виде. Как ты еще не свихнулась в эти секунды, не потеряв сознания и рассудка?

"Ты должна была уже запомнить, что за любое удовольствие нужно платить. И что порою боль не только удерживает на грани отрезвляющего шока, но и сливается с физическим экстазом зашкаливающего наслаждения, усиливая нарастающую эйфорию в десятки, а то и в сотни разы…" — но ты едва улавливала смысл его слов, потому что тебе было тогда не до философской диалектики, тебя атаковали сразу с трех сторон, вынуждая сходить с ума от возбуждения, болезненных ожогов и осязаемого голоса Дэниэла Мэндэлла-младшего в каждой клеточке твоего тела, парализованного разума и обнаженной сущности.

Быстрые, жалящие капли жидкого воска буквально вонзали свои раскаленные "зубки" и "коготки" в каждый миллиметр открытых участков кожи, над которыми бесшумно двигались руки со свечами. Ты даже не могла определить насколько близко они находились над тобой, только ощущать скольжение его горячей тени, оставляющей на тебе временные метки своей физической росписи.

Уже где-то через секунд пятнадцать-двадцать (а может всего лишь через три-четыре) ты и сама не поняла, почему перестала шипеть и вздрагивать от боли. Она не уменьшилась, не говоря уже о том, что кожа получала реальные, пусть и очень легкие, ожоги. И они не стихали и не проходили через определенное время, продолжая ныть и усиливать острые уколы новых капель. Возможно это сам мозг перенастроил физическое восприятие, смягчил болевой порог, переключив изначальный прием боли на иную частоту. И она уже не ошпаривала тебя, как в самом начале. Колола, да, стягивала микрозасосами те места, на которые попадали капли, тут же застывая и твердея горячей коркой поверх зудящих следов. И все же это были абсолютно иные ощущения. Особенно, когда воск с определенным направлением начал покрывать твои и без того ноющие соски и полушария груди, вонзая тончайшие иглы острейших вспышек на глубину недосягаемую реальному скальпелю. И они моментально настигали свою цель, впиваясь шокирующей отдачей в клитор и в стенки влагалища, раскручивая и снова резко сжимая тугие спирали раздражающей вибрации.

Казалось в эти мгновенья ныли не только соски, стенала обожженная кожа и спускающая киска; эта горячая корка застывшего воска и пульсирующее на теле давление фантомных ладоней добрались до костного мозга, скрутили невидимыми пальцами и тугими нитями каждый нерв и свежую рану. И ты уже действительно терялась в реальности, совершенно не соображая, что же это было на самом деле — прикосновения его рук или стягивающий слой затвердевшего парафина? А когда ее живая дорожка побежала по животу и еще дальше, "разрезая" раскаленным "лезвием" эпидермис и рецепторы по центру лобка и ниже, она буквально рванула выбивающей волной всесжигающего напалма по спине и позвоночнику, прострелив рикошетом-отдачей по шейным позвонкам прямо в голову, точно на поражение. И в этот раз ты не сумела удержаться, застонав в голос и выгибаясь в пояснице, чувствуя, как тебя накрывает удушающей пленкой интенсивной испарины, а глотку царапает сухой наждачкой глотаемого тобою воздуха.

Вот только пытка не заканчивалась, намереваясь достичь своего летального апогея через твое тело, впиваясь жалящими каплями в сверхчувствительные зоны обнаженной плоти и покрывая частыми ожогами половые губы и даже самые нежные участки вульвы — клитор и складки малых губ. Вот когда ты закричала, не понимая от чего — от острой боли или подступившего оргазма. Ты не кончила в тот момент наверное только потому, что это он тебе не позволил, удержав всего в паре микронах от сумасшедшей разрядки, которая могла завершиться стопроцентной потерей сознания или вылетом за пределы окружающей реальности. Разве что этот бешеный пульс ненасытной похоти и не думал стихать, разгоняя свои внутренние удары под пылающими узорами застывшего воска и нескончаемую вибрацию фаллоимитатора.

Предел? Конечная? Почему он не остановился и не добил тебя в этот самый момент, почему не вогнал ледяное лезвие настоящего ножа в твою сонную артерию, хотя мог прекрасно это сделать без особого напряжения и сожаления.

Остервенелое ликование чистого безумия? Черно-красные тени, мечущиеся в его бездонной тьме рваными пятнами свихнувшихся птиц, бьющие по глазной сетчатке кровавыми всполохами в такт надрывающегося сердца… Жидкий жар и ледяное пламя, огонь и холод… два острейших клинка — страха и желания… боли и наслаждения… внутреннего сопротивления и неосознанного притяжения…

Бежать нельзя, да ты и не смогла бы, даже если бы вдруг этого и захотела на грани жизни и смерти. И был ли это страх за собственную шкуру или страх совершенно неведомого тебе иного сорта? Ты не могла ошибиться, ты уже знала, что это был нож еще до того, как Его бархатный голос заскользил по твоему задыхающемуся ротику и по нейронам оцепеневшего рассудка, выжигая клетку за клеткой каждым произнесенным словом и проделанным движением. Просто клинок оказался до невозможности ледяным, разламывая на режущие осколки своим запредельным контрастом недавние ощущения перегретого тела, плавящегося в жидкой магме раскаленной эйфории.

"Замри… не шевелись и не вздумай дергаться… он очень острый" — он снова тебя накрыл, окутал, стянул невидимыми ремнями самых крепких в мире фиксаторов и тебя снова вынесло под их смертельным прессом за окраины собственного сознания. Был ли это страх в своем чистом виде к нему, к его сминающей близости или к ледяному клинку стального ножа, прижатого его рукой к твоей щеке и скуле? Или все-таки к нему, к его пальцам, удерживающих тебя на острейшем лезвии настоящего кинжала? И почему ты опять чуть не кончила от этих убийственных ощущений, едва не лишаясь чувств и не соображая, что с тобой происходит, из-за чего твоя киска так скулит и надрывается в судорожных конвульсиях болезненных сжатий, балансируя на грани критического перевозбуждения? Только из-за вибрирующего в ней фаллоимитатора? Сомнительно.

И тебя начинает трясти определенно не под разрядами электрического тока, как и выжигать остатки разума.

"Не сопротивляйся… Впусти… прочувствуй эти ощущения…" — и я покажу тебе мир, из которого ты не захочешь возвращаться в эту жалкую блеклую реальность, в эту убогую гребаную действительность. Я осыплю тебя черными дарами нашей воскресшей вселенной, утоплю в рубиновом океане моего кроваво-огненного Эдема, дам то, чего не мог дать ни один из твоих бывших хахалей, о чем никто из них даже не догадывался, как и не мог вообразить подобного в своем скудном мировоззрении. Вырежу всех и каждого из твоей памяти, из-под кожи и сердца буквально. Одарю тем, о чем ты все эти годы даже не смела мечтать и без чего уже не сможешь не жить и не дышать… Я верну тебя в нашу вселенную и снова наполню ею до краев и если придется, разорву и убью ею, чтобы после каждого последующего убийства воскрешать снова, снова и… снова.

Нет, тебя уже больше не было… не здесь и не там… Он выполнил свое обещание, его руки сделали это, вырвав тебя из окружающей реальности и полностью погрузив в жидкий вакуум своей проклятой тьмы, в обнаженные чувства твоих вскрытых желаний и ощущений. Одна цельная и сплошная психофизическая оболочка, вывернутая кровоточащими нервами наружу. И теперь он топил ее (тебя) в чистейших водах своего высоковольтного безумия и летальной одержимости.

И ты ничего не могла сделать — АБСОЛЮТНО НИЧЕГО. Только чувствовать, только умирать и сходить с ума… и только в его руках… от его рук.

Теплые пальцы накрыли твои дрожащие губки, расписывая по лицу любующейся лаской, пока острие лезвия срисовывало контур линий скулы и подбородка, оставляя свою фантомную метку намного глубже белесой царапины на бледной коже. Ты даже ощущала его движение через ошейник, вобрав металлический щелчок от соприкосновения кольца и кинжала раздраженными рецепторами шеи, трахеи… мышечными волокнами обезумевшего сердца.

"Ты меня слышишь, Эллис?.. Постарайся не дергаться, какими бы сильными и глубокими не были ощущения…"

Господи, они итак были сверхглубокими и убийственно осязаемыми после пережитого контраста из раскаленного воска и пылающего под его застывшей коркой тела. Ледяная сталь воспринималась не менее болезненней, особенно, когда ее лезвие соприкасалось с обожженной кожей, врезаясь под хрупкий слой затвердевших капель парафина и буквально срезая их с тебя изящными и очень медленными манипуляциями искусного хирурга. И она так быстро нагревалась, вбирая твой жар практически за считанные секунды, хотя и ненадолго. Он убирал руку, отнимал нож, заставляя тебя напрягаться в невыносимом ожидании нового захода, вынуждая вслушиваться в его скользящие в воздухе движения, пока отпечатки холодного металла неспешно тлели на тебе (и тем более в тебе) угасающими метками и болезненной пульсацией на эрогенных точках. Легкий царапающий скрежет — всего пара таких звуков (слишком громких и раздражающих для барабанных перепонок) и ты уже безошибочно определяла, что это было и что он делал. Погружал нож в стоящую рядом емкость с кубиками льда, чтобы уже через несколько мгновений прижать клинок к твоей груди и поддеть лезвием воск с опухшего соска.

Не шевелиться и не дергаться? Боже милостивый. Как? Если эта боль острыми осколками льда и пламени впивалась кроющей отдачей не только в чувственные вершины воспаленных сосков, но и билась ответной судорогой в растертых мышцах влагалища, насилуя клитор и вульву не менее мощными ударами остервенелой похоти. Ты бы в жизни никогда не подумала, что когда-нибудь будешь буквально задыхаться и умирать от перевозбуждения под лезвием ножа, под его тончайшими микропорезами… Хотя, чему тут удивляться, если все это делали Его руки — руки твоего персонального Черного Хирурга. И чем дальше он снимал с тебя и с твоей зашитой сущности вместе с парафином податливые слои защитного панциря, обнажая скрытые грани неведомой тебе самой Эллис Льюис, тем сильнее ты его хотела, сходила с ума и сдерживалась от непреодолимого желания взмолиться о пощаде. Ты хотела большего: или скончаться или получить его — всего, полностью и без остатка. Чтобы он вошел в твое тело, в разум, в чувства и разорвал нахрен то, что еще оставалось от жалкой и безликой тени Эллис Льюис.

Да, возьми. Растерзай, сделай то, о чем мечтал все эти годы, сдерживая своего внутреннего зверя от столь манящего соблазна. Ты же можешь. Хочешь и умираешь от жажды — вашей обоюдной и одержимой жажды. Тебе же ничего не стоит это сделать, только протянуть руку, запустить свои клинки-нити-иглы, сжать пальцы и челюсти до упора…

Ты так и не удержалась, выгнулась, застонала, закричала сорвавшимся голосом, зажмуриваясь что дури и окончательно срываясь в его кровавую мглу откровенного безумия. Это определенно был не нож и не его лезвие коснулось осторожным скольжением твоих половых губ, срезая с них восковую печать временной метки твоего Хозяина, это было нечто и запредельно большее, расписывая по ноющему клитору и лепесткам вульвы алыми узорами блаженной боли и сладкой истомы. И ты явно чокнулась, не соображая чего боялась в эти секунды и одновременно хотела — думал ли он о том, чтобы погрузить клинок ножа в твою киску, был ли он вообще способен на такое… и чтобы ты почувствовала сама, если бы он это сделал? Ведь то, что творилось внутри твоей вагины — не реально описать словами. Ее стенки онемели и опухли, как от тысячи микроуколов эрогенного анестетика, и ты больше не могла терпеть (бл*дь), у тебя попросту не было на это сил. Этот гребаный вибратор только усиливал осязание холодной стали на твоей промежности и едва не кончающем клиторе, вгоняя их нестерпимые "порезы" в недосягаемые глубины точки Г, выжигая в твоей голове последние клетки здравого разума. Тебя уже не было в этой реальности, Эллис Льюис давным-давно растворилась в собственной похотливой одержимости и в ладонях своего любимого палача. Она-Ты жаждала лишь одного — сдохнуть или взлететь до звезд.

Не удивительно, что ты хотела ощутить настоящую, острую, убивающую все чувства и желания запредельную физическую боль и именно там, где твоя плоть больше всего нуждалась в этом. Он же не давал тебе кончить, изводил и истязал изощренными пытками ненасытного садиста. Не лучше ли покончить с этим безумием сразу и навсегда, одним вымеренным ударом?..

Возможно твой личный Бог и услышал твои молитвы, а твой персональный Дьявол воплотил их в жизнь рукой твоего беспощадного убийцы.

Несколько застывших в пространстве секунд, резанувших сердечную мышцу ледяными струнами оглушающей тишины, несколько вечных мгновений, перекрывших доступ кислорода в твои легкие и контуженный мозг. Ты замерла вместе с ними, будто перед прыжком с отвесной скалы в черный мрак его засасывающей бездны, перестав дышать, думать… ждать…

А ведь все, что он тогда сделал — вытащил из тебя вибратор. Возможно ты бы этого и не заметила, если бы твоя киска не взывала от шокирующей пустоты, лишившей тебя на это время ощущения мнимой заполненности, выскользнувшей напоследок по напряженным стенкам влагалища последним аккордом раздражающего давления твердого пластика. Немощная пульсация забилась обезумевшей паникой в клиторе и стянула ноющей спиралью и без того перенапряженные мышцы вагины. Ты чуть сама не застонала в голос, впервые замечая, как тебя колотит мелкой дрожью едва не во всем теле.

Неужели это все сделал он? Опять? Довел до полуобморочного состояния и продолжает дожимать, любуясь делом рук своих и испытывая тебя на прочность — каких еще пределов способна достичь его неуемная жажда мести, обладания и одержимости. Сколько ты еще готова вынести и как долго? И сколько он еще собирается тебя пытать и мучать?

А может он сейчас это сделает? Наконец-то загонит свой остро заточенный нож в твою киску и оборвет это безумие раз и навсегда.

Боже, Эллис. И кто из вас на самом деле безумен и одержим?

И в который раз тебе пришлось осознать, что здесь твои желания и страсти не имеют никакого голоса и веса. Ты никто. Безвольная игрушка, мягкий воск в руках искушенного манипулятора и кукловода. Ты обязана только принимать и ждать. Внимать, безропотно слушаться и искренне благодарить за каждую оказанную тебе щедрую ласку и внимание от своего Хозяина. И разве ты не об этом мечтала совсем еще недавно? Чтобы он тебя накрыл, припечатал неподъемным прессом собственного тела к грубой поверхности своего жертвенного алтаря, практически раздавил, смял, перекрыл рельефным вакуумом своей физической тьмы окружающую реальность и пустой мир.

Ты не закричала отчасти из-за пересохшего горла, отчасти из-за зажатых легких под давлением его каменной груди, хотя и хотела…

Яркая волна щадящего света ударила по глазной сетчатке, залила черноту глухого мрака трехмерным цунами контрастных образов и цветовой палитрой абсолютно новой реальности, взорвав твой мозг и шокированное сознание ожившей картинкой склоненного над тобою чеканного лика совершенного божества. Свет свечей самый безопасный для глаз, почти целебный? Но только не черное золото бесчувственного взгляда ликующей тьмы, вогнавшего в тебя свои острейшие клинки до самого сердца. Лицо и глаза, которые ты так жаждала увидеть все это время и при соприкосновении с которыми теперь боялась за собственный рассудок и жизнь.

"Ты помнишь, Эллис? — лепной изгиб гладких губ лишь слегка "исказил" свой безупречный рисунок, заставив твое сердце сорваться в дикую пляску одержимой эпилепсии. — Кончать только по моему разрешению"

Время истекло. Несколько секунд закончились.

Его пальцы погрузились в твои волосы, стягивая пряди на корню, оплетая затылок и большую часть головы смертельными тисками сильнейших в мире ладоней, обездвиживая несокрушимой фиксацией самой любимой клетки из неразрывных объятий… Одна десятитысячная доля секунды. Сладкая боль в натянутых волосах, в зудящих метках от следов воска и лезвии ножа, частично стертых давлением его тяжелого тела, и… тебя буквально разрывает выбивающей вспышкой невыносимо блаженной агонии в сомлевшей вагине. Нет, он не просто в тебя вошел, а именно вогнал самым смертельным клинком самого желанного пыточного орудия. Ударил каменным членом изнутри на всю длину, вырывая из горла ответный крик, вспарывая тугие стенки влагалища до шейки матки… до самого сердца.

Вот это был предел, когда ты едва не по настоящему потеряла сознание, не в силах выгнуться под ним, вырваться или взмолиться о пощаде. Лишь неосознанно поддаться вперед, вжаться в него сильнее, вобрать его член еще глубже, чем это вообще возможно. Стиснуть изнемогающими мышцами влагалища скользящую грешную плоть, сливаясь с ее фактурой, упругим рельефом, кожей и венами своими собственными, считывая и еще больше теряя рассудок от его судорожных сокращений и нещадных толчков.

"Пожалуйста…" — неужели это был твой голос и твой задыхающийся протяжный стон? — "Прошу… "

"Что "пожалуйста"?" — пальцы сильнее оттягивают волосы на затылке, но он удерживает ваши взгляды в одной точке слияния, не позволяя тебе ускользнуть ни телом, ни сознанием с лезвий его клинков. И ты еще стремительней погружаешься в это безумие, на бешеной скорости, "падаешь" в его глаза, в бездонную помпу изголодавшейся черной дыры, которая разгоралась в тебе с каждой микросекундой и очередным жестким ударом члена. Он не просто вбивался в тебя, он плавил тебя изнутри похлеще раскаленного жидкого воска, скручивал невидимые спирали интимных мышц до критического натяжения. А все, что ты могла — дрожать в смертельных конвульсиях под его пальцами, в тяжелых оковах его рук и тела, под разрывающими фрикциями эрегированного фаллоса. И он буквально доставал до мозга, сердца и стонущего разума сминающим взглядом, сенсорами ладоней, головкой пениса, запуская свои отравленные иглы и нити в новые рубцы свежих ран, заставляя кричать, трястись… умолять…

"Что… ты хочешь… сказать, Эллис?.." — два или три грубых удара членом с каждым произносимым словосочетанием, срывающихся с его потемневших губ и опаливающих твои дрожащие губки порывистыми мазками. Тебя еще стремительней несет в этот кровавый мрак, застит глаза янтарной пеленой его неумолимого взгляда. От очередного беспощадного толчка еще сильнее рвет сознание и воспаленные мышцы вагины, засасывая все глубже и глубже.

"Скажи это… Попроси" — тебе показалось, или ты действительно расслышала в его голосе более низкие бархатные нотки грудного "рычания"?

"Пожалуйста… Хозяин…" — и ты снова не веришь, что это произносишь ты. Нет, именно скулишь чужим, осипшим голоском истерзанной добычи.

"Что, Эллис?" — он словно решил тебя добить, усиливая атаки насилующего твою киску члена и сжатие пальцев в волосах на голове. Боже, а ты еще больше дурела от этой психоделической симфонии вашего нарастающего безумия, чувствуя, как по растертой промежности тягучей струйкой стекали вязкие капли твоих обильных выделений, выбиваемые мощными ударами каменного фаллоса. Казалось, что уже текло не только из вагины (разве такое возможно?), и ты плавилась в предоргазменных спазмах затяжной эйфории, намереваясь сорваться с этих граней в любую секунду, чтобы тут же взорваться и рассыпаться на атомы в термоядерной вспышке сверхновой.

"Что ты хочешь?"

"Умоляю… Прошу… Хозяин. Пожалуйста" — господи, неужели ты шептала прямо в его губы? Если бы ты только могла поднять голову… — "Разрешите… Разрешите… мне… кончить… Кончить… на вашем… члене"

Тебе не показалось. Ты действительно увидела, как расширились его зрачки, как потемнел взгляд и лицо от сильного притока крови… как завибрировал от внутреннего рычания сдерживаемый зверь, готовый в любую секунду сомкнуть свои острые клыки на твоем горле на сонной артерии… и какой обжигающей судорогой резануло тебя изнутри во влагалище от жесткого толчка налитого кровью пениса (или ты вобрала и прочувствовала его собственную судорогу?). Осознанно или нет, специально или направляемая интуитивными импульсами, ты еще выше приподняла таз, раскрываясь еще шире и толкаясь навстречу каждому его удару.

"Еб*ная бл*дь" — его словно что-то подтолкнуло снизу или изнутри, но ты уже ничего не видела и не понимала. Ты уже тонула, тебя расщепляло на молекулы, сжигало в напалме рубящего диска всесметающего взрыва снова, снова и снова, вынося за пределы всех существующих реальностей. Вспышка за вспышкой, крик за криком… пока его обезумевшая тень сжимала его ладонью твое горло, вдавливая твою голову затылком в дерево столешницы, нависая над тобой вырвавшимся на волю одержимым зверем и, сдерживая рычание, пережатое сиплым хрипом…

Да, он кончал в тебя… кончал вместе с тобой…

— …Эллис, ты готова? — его взгляд перехватил твои широко раскрытые глазки в отражении центрального зеркала трельяжа привычным подавляющим захватом неоспоримого собственника. Его подушечки нежных пальцев невесомым касанием и направляющим жестом "придерживали" твое личико у линии подбородка и скулы, подобно руке любующегося скульптора. Чувственная ласка теплой ладони расписывала свежими метками по обнаженным участкам кожи всего в нескольких миллиметрах от линии жемчужной низки нового ожерелья коллар из перламутровых белоснежных бусин среднего диаметра. Новый подарок от любимого Хозяина (один из многих прошлых, настоящих и будущих) — драгоценный ошейник, слава богу выдержанный в классическом стиле незамысловатого украшения из пяти идентичных нитей, но от этого не потерявший своего истинного символичного значения. В сочетании с бледным оттенком кожи, легким макияжем, песочной платиной идеальных шелковых прядей волос и глубокого темно-гранатового оттенка коктейльного платья, представшая перед твоим взором картинка завораживала не меньше, чем любое предшествующее отражение в бесконечных порталах этих зеркал.

Властный повелитель — Хозяин, Палач-инквизитор и его безропотная рабыня — личная вещь, любимая кукла и игрушка. Ты с трудом узнавала этих людей, и может быть поэтому сегодня они выглядели для тебя как-то иначе, пусть и не менее пугающе, чем раньше. Но в этот раз никакой черной дыры, никакой убивающей насмерть фатальной необратимости. Сегодня под твоим сердцем разгоралось ядро воскресшего солнышка, ласкающего своими целительными протуберанцами затянувшиеся рубцы новых ран и сладко пульсирующего по всему телу снаружи и внутри — в животе, в ладонях, в млеющей от томного вожделения киске.

Да, ты все помнила, такое не возможно забыть и ты впервые не хотела это забывать.

— Да, Хозяин. — и впервые тебя не сковывало обмораживающей коркой льда, когда ты произносила это слово. Оно больше не казалось столь невыговариваемым и парализующим язык с голосовыми связками, как еще совсем недавно, менее суток назад, до того, как ты прошептала его в полубредовом состоянии в губы своего безжалостного убийцы.

Ты даже неосознанно улыбнулась подобием чуть дрогнувших уголков рта, как та скромная школьница уже готовая вот-вот от смущения стиснуть коленки, закусить краешек нижней губы и опустить глазки долу. Первый порыв к интуитивному кокетству за такой огромный отрезок времени? Ты же еще вчера днем умирала от страха, ожидая в этой самой комнате, когда же он придет за тобой и поведет по лабиринтам коридоров своего черно-красного Зазеркалья в одну из своих пыточных "камер". Неужели последняя сессия что-то изменила? Что? Что такого ты увидела, пережила и испытала, что заставило воскресить твое замерзшее солнышко спустя столько лет? Ведь за твоей спиной стоял все тот же незнакомый тебе Дэниэл Мэндэлл-младший и все та же всепоглощающая тьма его проклятой тени заполняла окружающий тебя мир и жестокую реальность. Она никуда не исчезала и ОН совершенно не изменился за последние дни и минуты.

Тогда что?

Ты просто помнила… вспоминала и не могла этого сдержать — скрыть в судорожном блеске глаз, распахнутых навстречу его пронзительному взгляду.

— Умница, — нажим все тех же нежных пальцев на твой подбородок, скользнувших захватом всей ладони по щеке, заставил тебя чуть откинуть голову назад и приподнять вверх разрумянившееся от волнения личико. Его губы прижались к переносице, ненадолго задержавшись в щедром поцелуе любящего Хозяина и ты невольно закрыла веки. Впервые пол (или весь мир) дрогнул под тобой совершенно от иных ответных ощущений, пробежавшись покалывающим разрядом по голым ступням и охватывая глубокой вибрацией занывшую вагину. Ускользающие мгновения сладкой истомы, такие хрупкие и осязаемые.

Как ты еще сама не подняла собственную ладошку и не накрыла ею Его пальцы, не поддалась назад и не прижалась к нему затылком и спиной, подобно ластящейся кошечке? И почему именно сегодня и сейчас вы должны были куда-то уходить отсюда? Разве эти дни не принадлежали только вам двоим?

— Поднимайся, а то опоздаем. И не забывай о том, что я говорил до этого и как себя вести на обеде. — это было обязательно? Разрушать ускользающие и столь бесценные секунды мнимого забвения? — Вставай, Эллис, и выходи в коридор…