Андрей посмотрел на часы: ещё двадцать минут до свободы.
Работа и впрямь была нудная, даром что рекламный отдел. Творчеством они не занимались совсем.
«Творили» в Москве, в головном офисе. А тут – филиал, и их задача состояла в том, чтобы реализовывать идеи свыше.
Без пятнадцати в кабинет ворвалась Люба, тоже специалист, только старший. Именно ворвалась, стремительно и шумно, вмиг всех переполошив. Звонко процокола на каблучках к своему столу и театрально рухнула в кресло. Схватила степлер, тут же с психу отшвырнула.
Все присутствующие, и Андрей в том числе, таращились на неё с удивлением, интересом и тревогой.
– Вадик меня из-за этой суки убьёт! – воскликнула Люба горестно.
Кто такой Вадик – все в отделе знали. Это муж Любы, про него она могла рассказывать часами.
Кто сука, в общем-то, тоже догадывались, но Арсений Мазутов, маркетолог, уточнил:
– Из-за кого убьёт?
– Из-за кого, из-за кого! Из-за Старухи!
Старухой в народе называли директора, Елену Эдуардовну Кострову.
Это бредовое прозвище прилепилось к ней вовсе не из-за возраста – ей едва ли тридцать исполнилось, – а из-за дурного, совершенно несносного нрава.
Фюрер с внешностью рафаэлевской мадонны… Особенно если включить воображение и распустить по плечам тёмно-русые волосы, обычно собранные в безупречно гладкий валик, а строгий костюм сменить на нечто более женственное.
Впрочем, как женщину её никто не воспринимал. Почти никто…
Дотошная, стервозная, надменная, до абсурда требовательная и до отвращения язвительная – так о ней отзывались практически поголовно, и это если очень мягко.
Собственно, «старухой» она стала благодаря кадровику Мише Короткову, страстному поклоннику советского кинематографа в целом и фильма «Служебный роман» в частности. Он частенько цитировал киношные высказывания к месту и не к месту.
Однажды с кем-то в разговоре ввернул по случаю: «Держитесь, Иванов. Старуха сильно вами интересуется. Личное дело затребовала!».
Те, кто слышал – фразу узнали, посмеялись, а уже на следующий день это случайное «старуха», словно злостный вирус, расползлось по учреждению.
Сначала её так называли в шутку, а затем как-то незаметно шутка укоренилась.
Когда дело касалось Елены Эдуардовны, коллектив проявлял редкостную сплочённость, ибо ненавидели её все, ненавидели дружно, солидарно, сообща. Пусть за глаза, но от души.
Андрей в первое время выбивался из общей струи, поскольку привык строить своё отношение к людям самостоятельно. И все эти шепотки за спиной, рассказы, как, кого и при каких обстоятельствах «старуха» обидела, ровным счётом никак на него не влияли. Если не наоборот.
Поначалу он даже проникся к ней.
Во-первых, внешне, что уж скрывать, она ему очень понравилась. Неприступная, грациозная, с безупречной осанкой, точёными ножками и взглядом богини. Любовался бы и любовался. И не только...
Он даже интересовался у коллег, замужем ли это чудо, на что ему ответили:
– Да кто ж её возьмёт?
Ну а во-вторых, взыграло извечное желание встать на сторону «слабого» и всеми порицаемого, ибо толпой на одного – последнее дело. Правда, желание это играло недолго.
– Не надоело, – встревал он в бесконечные обсуждения «старухи», – перемывать ей косточки? Ну, чесслово, как скамеечные бабки. Слушать противно.
– Ну и не слушай, – огрызались одни.
– Выслужиться хочешь? – подозревали вторые. – Ну-ну…
– Ты поработай подольше, и мы посмотрим, как ты запоёшь, – снисходительно замечали третьи.