В моём сердце ты...

Глава 32

В приёмной он неожиданно напоролся на сопротивление Людмилы Михайловны. Пожилая дама категорично заявила:

– К Елене Эдуардовне нельзя!

– Почему?

– Она занята.

– Ничего, я ненадолго, – Андрей рванул на себя дверь.

Людмила Михайловна подскочила и засеменила следом:

– Стойте, Батурин! Это форменное хулиганство!

Но он захлопнул за собой дверь прямо перед её носом.

– Что вы себе позволяете? – сухо и холодно спросила Елена Эдуардовна.

– Я хочу всё объяснить, – Андрей потряс телефоном. – И извиниться хочу.

– Что вы мне хотите объяснить? Что наш дружный коллектив придумал для злой начальницы забавное прозвище и за глаза вы все меня так называете? Мне это и так известно. Что вы не хотели, чтобы я узнала, что и вы, Андрей Викторович, так же меня зовёте? Я это тоже понимаю. Но я узнала, и теперь вам очень неловко. И это я понимаю. Ну а насчёт извинений… Ну извиняйтесь, если желаете. Только быстрее, пожалуйста, у меня сейчас совещание начнётся.

– Прости меня! Я знаю, что это выглядит мерзко, низко. Но всё не совсем так… Я знаю, что оскорбил тебя очень, но я не хотел. Правда, не хотел! Ты…

– Я верю, что не хотели, – ответила она равнодушно. – Извинения ваши приняты. Всё? Идите работайте. И давайте, пожалуйста, без панибратства. Всё-таки я ваш директор.

– Никуда я не пойду!

– Что значит – не пойду? Мне охрану позвать?

– Зови кого хочешь, но выслушай меня.

В дверь постучали и в кабинет бочком вошли двое: финансовый директор и административный.

Елена Эдуардовна поднялась из-за стола:

– Проходите. Сейчас дождёмся директора по персоналу, у неё важный разговор с Москвой, и начнём совещание. А вы, Андрей Викторович, свободны. Идите работайте.

Она даже не смотрела на него.

Андрей, тяжело ступая, покинул кабинет. Грудь сдавило стальными тисками, а в голове лихорадочно стучало: что делать? Как объяснить? Как достучаться до неё?

Ведь как ни крути – она тысячу раз права, не желая с ним разговаривать. Как она могла простить, если он сам себя простить не мог. И тем не менее сдаваться он не желал, пусть это и чистой воды эгоизм. Но её прощение требовалось ему как воздух.