В объятиях Элиты

Глава 19

Чтобы отпраздновать моё поступление в Борнстед, мы с папой первым делом отправляемся за вафлями. Ему приходится взять с собой большую порцию травки, прежде чем мы уходим, потому что у него проблемы с едой. Или, скорее, он говорит, что ему просто не очень хочется есть.

Я безумно скучала по нему, и, сидя напротив него на вокзале, я чувствую этот нескончаемый страх, который овладевает каждой клеточкой моего тела и не отпускает. Мои мечты разбогатеть и поселить папу в особняке, чтобы он наслаждался своей пенсией, сейчас кажутся кучей дерьма, наивной прихотью защищённой девочки.

Чарли… он умирает.

Этот прилив чувств почти непосилен для меня, но ради папы я подавляю все их и прячу подальше. Позже они поднимут свои уродливые головы и укусят меня за задницу, я просто знаю это.

— Мы можем поговорить? — спрашиваю я его позже тем же вечером, когда он сидит на диване и потягивает горячий шоколад со взбитыми сливками, посыпанный сверху красной и зелёной посыпкой. Я развешиваю украшения, но у меня дрожат руки. Я скрываю свои эмоции от Чарли, возвращаясь к сладкому аромату сосны и покрытых соком веток. Все ребята в городе — и я не думаю, что это случайность. Нет, это определённо сделано специально.

Либо они хотят быть ближе ко мне…, либо им меня жаль. Я не могу решить. Но, честно говоря, я рада, что они приехали в Круз-Бей на зимние каникулы. Знать, что у меня есть люди на случай, если мне понадобится поддержка — это бесценно. Текстовые сообщения — это хорошо, видео-чат — ещё лучше, но нет ничего лучше, чем держать за руку того, кого любишь.

Это незаменимо.

Слёзы щиплют мне глаза, но я продолжаю развешивать украшения, вытаскивая одно за другим из коробки. Там есть глазированный керамический круг с фотографией меня в младенчестве, баюкающейся на руках у папы. Там он выглядит совсем другим человеком, у него гладкая кожа, полные щёки, рот приподнят в искренней улыбке. Я чуть не теряю самообладание, когда вижу это украшение.

— Конечно, Мишка-Марни, о чём хочешь поговорить?

Я оглядываюсь через плечо и задаюсь вопросом, стоит ли вообще поднимать этот вопрос. Дело в том, что я должна знать. И я полагаю, что Чарли Рид — единственный человек, который, возможно, захочет сказать мне правду.

— Изабелла, она… — папа замолкает, не донеся кружку с горячим какао до губ. — Она твоя дочь?

Наступает долгое напряжённое молчание, настолько сильное, что я задаюсь вопросом, собирается ли он вообще мне отвечать.

— Почему ты так подумала, милая?

Я вешаю специальное украшение на верхушку ёлки, прежде чем обернуться, одетая в пушистую фланелевую пижаму, из-за которой, я уверена, парни вышли бы из себя. Если им понравилась пижама утки, что ж, эта пижама с оленями и гигантскими рогами на капюшоне может серьёзно раскачать их лодку.

— Она действительно похожа на тебя и на меня. И когда я вошла после уроков в прошлом году, ты плакал. Я знаю, ты сказал, что просто рад, что я наконец-то встретила свою сестру, но это нечто большее, так ведь?

Папа отводит взгляд, как будто ему невыносим этот разговор.

— Я не знал, — шепчет он сдавленным голосом, таким напряжённым, что я внезапно чувствую себя тварью. Я никогда не должна была поднимать эту тему, только не когда он в таком состоянии. Он оглядывается на меня, лицо его решительно хмурится. — Я не знал, что она моя, иначе я бы… Я бы не позволил Дженнифер разлучить нас.

— Я знаю это, — выдыхаю я, подходя и садясь рядом с ним. Я наклоняюсь ближе, и он обнимает меня одной рукой. — Ты любишь своих детей больше всего на свете. Поверь мне, я непревзойдённый эксперт в этом вопросе. — Чарли смеётся, но это заканчивается приступом кашля, из-за которого носовой платок, которым он пользуется, усеян красными пятнами. Так совпало, что это тот самый носовой платок, который Тристан подарил мне в первый день третьего курса. — Ты в порядке? — шепчу я, но Чарли только качает головой и отмахивается от меня.

— Марни, я хочу, чтобы у тебя были нормальные отношения с твоей матерью. И с твоей сестрой тоже. Таким образом, когда я уйду…

— Не надо, пожалуйста, — злюсь я, внезапно садясь и проводя руками по лицу. — Пожалуйста, не говори так.

— Марни, есть разница между тем, чтобы оставаться позитивной и прятать голову в песок. Ты знаешь, что я люблю тебя, милая, и, если бы я мог, я был бы рядом с тобой, пока не состарюсь и не поседею. Однако иногда вселенная не даёт нам того, чего мы хотим.

— Новая малышка, Марли, она тоже твоя? — я бросаю взгляд на Чарли, но он просто качает головой.

— Я не знаю. Дженнифер, кажется, так думает, но мы не знаем наверняка. На данный момент это не имеет значения. На самом деле, нам лучше этого не знать.

— Как ты можешь так говорить? — шепчу я, чувствуя, что начинаю ломаться. Я стараюсь оставаться сильной, но иногда даже у самых выносливых из нас бывают переломные моменты. — Если она твой ребёнок, ты имеешь право знать. Она имеет право знать. Ты лучший отец, чем тысяча Адамов Кармайклов. Его деньги не делают его хорошим человеком или отцом, и ты это знаешь.

— Для неё же лучше иметь молодого, здорового отсутствующего отца, чем вообще не иметь отца. Марни, я тоже это ненавижу. Правда. Но что хорошего будет в том, чтобы разрушить их семью? Изабелла любит мужчину, которого всегда считала своим отцом, и о ней хорошо заботятся. Дженнифер тоже, и Марли тоже. Теперь у тебя там есть жилье, и…

— Я люблю тебя, но я устала, — выпаливаю я, обрывая разговор и вставая, чтобы поцеловать Чарли в лоб. Я не могу справиться со стольким сразу, не сломавшись. — Хочешь, я помогу тебе лечь в постель?

Он смеётся, но в этом звуке в равной степени смешаны и меланхолия, и веселье.

— Я всё ещё могу уложить себя в постель, Мишка-Марни, не волнуйся. — Я помогаю ему подняться с дивана, и он ещё раз обнимает меня перед сном. — Подумай о том, что я сказал, хорошо? Иногда всё не идеально, но мы делаем всё, что в наших силах, с тем, что у нас есть.

Он направляется по коридору и закрывает за собой дверь.

Я опускаюсь на пол перед рождественской ёлкой и смотрю на то украшение, слёзы текут по моему лицу. Через некоторое время я больше не могу этого выносить. Я достаю свой телефон и отправляю сообщение Заку, выскальзывая через парадную дверь, чтобы встретить его, когда он подъезжает на своём оранжевом «Макларене».

— Я никуда не смогу поехать, я не хочу оставлять его одного, но я не могу этого вынести. Зак, я не могу. Я не могу просто сидеть здесь и смотреть, как он умирает.

Зак заключает меня в объятия и притягивает к себе, прижимая так крепко, что на мгновение я чувствую себя защищённой от всего уродства этого мира. Насколько это странно? Парень, который когда-то был источником большей части моей тьмы, теперь стал светом, который прогоняет её прочь.

— Ты сможешь, Марни, ты достаточно сильна для этого. И если по какой-то причине ты почувствуешь, что колеблешься, я буду для тебя этой силой. — Я прячу лицо под курткой Зака, пряча замерзающий кончик носа от холодного зимнего воздуха. От него пахнет грейпфрутом и свежевыстиранной одеждой и, может быть, немного яблочным сидром и корицей.

— Ты пахнешь Рождеством, — шепчу я, закрывая глаза. Зак гладит меня рукой по затылку, запуская пальцы в мои волосы.

— Мои мама и сестра услышали о том, что я готовил на День благодарения, и потребовали повторить представление. Мы с нуля испекли печенье с патокой и пили сидр. — Повисает пауза, и Зак выдыхает, когда я отодвигаюсь назад и смотрю ему в лицо. Он такой серьёзный и прочая ерунда, пока не замечает оленьи рога на моем капюшоне. — Ты… нарядилась в Рудольфе? — он натягивает капюшон мне на голову, а затем наклоняется, чтобы взглянуть на меня своими тёмными, задумчивыми глазами.

— У Рудольфа был бы красный нос, — ворчу я, протягивая руку, чтобы потереть свой собственный. — Он уже достаточно красный? Потому что я серьёзно думала, что просто вырядилась как Блитцен… или что-то в этом роде. (прим. Блитцен — ещё один олень из упряжки Санта Клауса)

Зак смеётся, этот низкий, мягкий, приятный звук так не сочетается с его большими, широченными плечами и внушительным взглядом, что я улыбаюсь. Несмотря ни на что, я действительно улыбаюсь.

— Давай зайдём внутрь, пока у тебя нос не начал пылать. Как бы это ни было мило, я лучше побуду с тобой, чем буду смотреть, как Санта запрягает тебя в свои сани.

— Ты всё ещё веришь в Санту, да? — спрашиваю я, когда Зак открывает передо мной входную дверь и вводит меня внутрь. Нежный шёпот рождественских гимнов доносится из кухни, а громкий храп Чарли эхом разносится по коридору. Его храп раньше доставал меня настолько, что иногда я спала с затычками в ушах или закрывала лицо подушкой. Но теперь… Хотела бы я вечно засыпать под это медвежье ворчание.

— Да. А кто нет? Ты хочешь пригласить Крампуса, чтобы он посеял хаос? — я направляюсь в свою комнату, но вместо этого Зак тянет меня на кухню. — Ты не возражаешь? — спрашивает он, указывая на холодильник, и я киваю, замечая эту маленькую, но важную разницу между ним и Виндзором.

Принц просто вальсирует вокруг, как будто ему принадлежит весь мир. Он открывает шкафы и холодильники, даже не подумав спросить. Мне нравится это в нём, но мне также нравится, что Зак, по крайней мере, научился некоторому смирению. Границы других людей теперь действительно что-то значат для него.

— Вперёд. — Я наблюдаю, как Зак собирает ингредиенты по всей кухне и раскладывает их на столе. — Ты ещё веришь и в Крампуса, да? Ужас.

— Такой ужас. Но не так ужасно, как эпические драки между моим папой и дедушкой. — Зак достаёт свой телефон, просматривает рецепт и откладывает его в сторону, прежде чем подойти к раковине, чтобы вымыть свои большие руки. Мм-м. Футболист, богатый мальчик, печёт рождественское печенье у меня дома в полночь в Канун-канун Рождества — канун-канун, то есть за день до сочельника. Может быть, я единственный человек в мире, который называет это канун-канун?

— Из-за чего они поссорились на этот раз? — спрашиваю я, когда Зак тянет меня вперёд и вкладывает яйцо мне в руку. На кухонной стойке стоит бутылка патоки, так что я предполагаю, что мы воссоздаём то же печенье, которое он готовил со своей семьёй. В доме не горит ни одна лампа, только разноцветные огоньки на ёлке и одинокие белые огоньки, обёрнутые гирляндой над раковиной.

«Мой дом, моя раковина», — напоминаю я себе, и мои губы изгибаются в сдержанной улыбке. Последнее, в чём нуждался папа — это стресс от переезда или властный домовладелец. Харпер Дюпон пойдет ко дну, и пойдёт активно. Когда я доберусь до неё, весь мир узнает.

— Самые разные вещи. Я имею в виду, там были обычные вещи: политика, религия, что угодно. Они затеяли жаркую словесную перепалку из-за того, должно ли блюдо из сладкого картофеля, которое я приготовил, быть с зефиром или нет. Вот тогда-то я и понял, что дела идут плохо. — Низкий, рокочущий голос Зака звучит как дома в этом крошечном пространстве. Хотя он немного похож на гиганта на кухне карлика, он превосходно занимает пространство, как будто ему там самое место, несмотря ни на что.

Я разбиваю яйцо в миску и выбрасываю скорлупу в мусорное ведро. Я не собираюсь рассказывать папе о доме, по крайней мере пока. Если я это сделаю, тогда мне придётся объяснить, почему Виндзор купил мне дом, чтобы это не прозвучало так, будто я живу в какой-то подростковой версии «Пятидесяти оттенков серого», типа «О, мистер сексуальный мужчина, мне нравится, что вам принадлежит дом, в котором я живу». Контролируй меня, доминируй надо мной. Бе-е-е. Я начинаю дрожать, когда думаю о принце, трахающем меня в сарае. Да, нет, будет лучше, если я просто не скажу папе, пока он… пока он снова не поправится.

— Они поссорились из-за нас с тобой? — спрашиваю я, и Зак отвечает не сразу, перемешивая сухие ингредиенты, а затем протягивает руку, чтобы провести по лбу, намазывая его мукой.

— Они оба видят во мне своё наследие, свою пешку, какую-то фигуру, которую можно передвигать по доске. — Мы с Заком смешиваем наши миски, и вскоре у нас получается сладко пахнущее, липкое тесто, которое Зак кладёт в морозилку, чтобы оно немного застыло. Когда я подхожу к раковине, чтобы вымыть руки, он подходит сзади и обнимает меня, помогая вычистить тесто из-под ногтей. — Они хотят, чтобы я женился на Киаре Сяо.

— Девушка которую Тристан… — начинаю я, но это воспоминание сейчас слишком сильно. Я не могу с этим справиться. — Нет.

— Нет, — выдыхает Зак, выключая раковину и притягивая меня к себе. — Она мне не подходит.

— Да, потому что она испорченное отродье, которое так хорошо ладит с Гарпиями, что я не могу отличить её когти от остальных. — Я поворачиваюсь так близко к Заку, что выпуклости моей груди задевают его грудь. Держу пари, я выгляжу довольно нелепо в своём наряде, но не он. Он вовсе не выглядит нелепо, он просто… великолепен, как с обложки какого-нибудь спортивного журнала. Это его нижняя губа, которая действительно действует на меня, такая полная и спелая. Мой большой палец поднимается сам по себе и обводит его форму. Зак вздрагивает и вздыхает от моих прикосновений, как будто мне каким-то образом удалось поработить его.

— Ну, всё это, а также… потому что она — это не ты. — Он пожимает плечами и отходит от меня, как будто пытается избавиться от напряжения между нами. Не уверена, почему. Разве он не знает, что я собираюсь попросить его остаться на ночь? — Ты могла бы оставить тесто на ночь в холодильнике, а утром испечь его, чтобы печенье было свежим.

— Я могла бы это сделать, — киваю я, складывая свои покрытые коричневым мехом руки на груди, покрытой таким же коричневым мехом. — И ты мог бы попытаться улизнуть утром, прежде чем папа узнает, что ты здесь? — я поднимаю взгляд на лицо Зака и наблюдаю, как его напряжённое выражение немного смягчается.

— Ты уверена, что всё ещё хочешь меня после Зейда и Виндзора? — он замолкает, слегка хмурясь. Мне не нужно было рассказывать ребятам о себе и Виндзоре, потому что, ну, Винд сделал это за меня до того, как у меня появился шанс. А потом я прыгнула в бассейн и оставалась под водой ровно столько, чтобы заставить их всех поволноваться. Но совсем чуть-чуть. Немного беспокойства — это весело. От слишком большого количества у меня болит живот.

— Почему ты думаешь, что я бы этого не хотела? — спрашиваю я, и Зак качает головой, проводя пальцами по волосам.

— Не знаю. Я имею в виду, как долго ты на самом деле хочешь терпеть всех нас? — он смотрит на меня так, словно уверен, что я не выберу его, как будто наше время вместе недолговечно.

— Так долго, как только смогу? — отвечаю я, а затем наклоняюсь и беру его за руку, увлекая в спальню и закрывая за нами дверь.

Мне нужно прибраться на кухне, но это может подождать до утра.

Сегодня вечером я позволяю Заку расстегнуть молнию на моём костюме северного оленя и снять его с меня первым.

Когда я просыпаюсь позже, Чарли всё ещё спит, Зака нет, а на кухне чертовски чисто.