В тебе моя жизнь...

Глава 41

Марина замерла в страхе, глядя в его глаза, словно гипнотизирующие ее своим странным видом. Она вдруг поняла, что он сейчас находится в опьянении, что совсем не понимает, что она пришла не из его видений, а наяву. На мгновение у нее в голове мелькнула мысль, не совершила ли она ошибки, придя сюда сейчас, когда он не совсем в ясном сознании, но затем поняла, что другого момента и быть не могло, судя по рассказам старого князя. Да и чего ей бояться — за дверьми стоят Степан и лакеи. Случись что, они по ее крику зайдут сюда.

Пока Марина размышляла, Сергей коснулся губами ее рта. Сначала грубо, потом после ее возмущенного вскрика, приглушенного его поцелуем, нежнее. Своим глубоким поцелуем он словно влил в ее вены отраву страсти — с каждой минутой та начала распространяться по всему ее телу. Марина почувствовала, как расслабляется в его руках с каждым мгновением, горячее желание раствориться в нем без остатка наполнило ее до краев. Она моментально забыла, зачем пришла сюда, да что там — забыла, кто она и где находится. Сладость его поцелуя словно подхватила ее с этой грешной земли и унесла высоко-высоко, к небесам.

Марина выпростала свои кисти из его ладони и обхватила его голову, прижимая ее к своей с силой, на которую только была способна. Он же стал свободной рукой гладить ее спину через шелк платья. Ее пальцы перебирали его волосы, ласкали кожу над воротом рубашки. Сергей наклонился, слегка отстраняя ее тело назад, отрывая свои губы от ее рта, улыбаясь ее возмущенному вскрику. Он стал нежно целовать ее в шею, в то самое заветное местечко под ее ухом, перемещая одну ладонь на ее грудь, нежно поглаживая ее. Марина плавилась в его руках словно воск. Она просунула руки под его рубаху и стала гладить его спину и плечи, наслаждаясь мягкостью его кожи. Ее тело отзывалось на каждое прикосновение рук, на каждый поцелуй с такой готовностью, будто оно пребывало в спячке до сего момента, а этот мужчина пробудил его.

Внезапно Сергей поднял голову и посмотрел ее затуманенные страстью глаза.

— Кто ты? Как сюда попала? — прошептал он. — Ты ведь не мое видение — слишком горяча кожа под руками, слишком страстно отвечаешь.

— Это я, милый, — ответила Марина. Сейчас для нее во всем мире не существовало ничего, кроме этого мужчины, который хмурился все больше, глядя на нее. Потом он неожиданно сбросил ее со своих колен и легко поднялся с ковра. Отошел немного в сторону, повернулся к ней, обнимая себя руками за предплечья, словно стараясь удержать себя.

— Что ты делаешь? — спросила со слезами в голосе Марина, приводя задравшиеся при падении юбки в порядок.

— Что делаешь ты? — Сергей пошатнулся, но сумел тотчас выправиться. — Зачем ты пришла сюда? Что будет, если твой… муж узнает о том, что ты здесь? Ты забыла, какая у меня репутация? Забыла о своей?

— Я не могла не прийти, — Марина попыталась подняться с пола, чтобы вести разговор на равных, но с ее многочисленными юбками ей это никак не удавалось сделать так грациозно, как бы ей хотелось. Она сейчас так волновалась в этот миг, словно опять стала юной институткой перед предметом своих грез. — Кто-то же должен сказать вам, что вы губите свою жизнь. Пьянство, этот… этот дурман! Так же нельзя, Сергей Кириллович!

Видя ее безуспешные попытки совладать с собственным платьем, Сергей подошел к ней, схватил за руку и легко приподнял с пола, поставив в миг на ноги. Она не успела поблагодарить его за помощь, как он резко притянул ее к себе.

— А вы думаете, я не ведаю об этом? — вкрадчиво спросил он, усмехаясь уголком рта. — Думаете, что я делаю это от безумного горя, которое ощущаю от потери вас? — а потом продекламировал, чеканя слова:

Хочу пиров, хочу похмелья;

Бездушным в свете стану жить;

Со всеми рад делить веселье,

Ни с кем же горя не делить.

То ль было прежнею порою![303]

Она вспыхнула от иронии, звучавшей в его голосе, отвела глаза от его лица. Ей было не по себе в этот момент, больно от его обидных слов, от этой странной интонации. Это снова был прежний Сергей, совсем не тот, которого она знала в первые дни после их свадьбы.

Сергей положил ладонь на ее щеку и повернул к себе ее лицо, заставляя снова взглянуть на себя.

— Но счастье жизни отнято: здесь в мире брошен я тобою, — продолжил он стих, а потом добавил. — Это правда, я безумно хочу забыться, потому что мне больно осознавать, что ты не моя более. Что другой ласкает тебя, твое тело, целует губы. Он имеет право на это, я же — нет. И мне становится горько от этого, — произнес он.

— Любое горе можно пережить, — прошептала она. — Никто не должен поступать так, ты. Никто не волен оборвать жизнь, кроме Господа.

— Я делаю это не оттого, что страдаю. Не только. Я делаю это вполне сознательно и по трезвому (какая ирония, заметь!) расчету. Зачем мне жить? Зачем? — глухо спросил Сергей. — Мне было уготовано сдохнуть там, на Кавказе. Я был обречен навсегда остаться там. Но я вырвал голыми руками, выгрыз зубами у судьбы возможность вернуться. Вернуться к тебе. И стать твоей гибелью. Разве ты не понимаешь, что я не должен жить? Что моя жизнь — твоя погибель. Двоемужество, милая, карается в нашей империи, невзирая на чины и богатства. Или ты думаешь, что твой благоверный сумеет спасти тебя от этой участи?

Марина взглянула на него недоуменно. Она понимала, что иметь двух мужей — нехорошо с точки зрения морали и общепринятых ценностей, но ей и в голову не могло прийти, что она совершает преступление, нарушает этим закон. Сергей, видя ее неподдельное удивление, проговорил вполголоса:

— О Боже, ты действительно не знала! Он не сказал тебе. И чему только вас учили в вашем Смольном? Как вести хозяйство и только? Даже развод в нашем случае — это тоже твоя гибель, но в свете. Ты сможешь пережить это? Всеобщее порицание, всеобщее презрение. Теперь ты понимаешь, что я не могу жить. Лучше бы я не возвращался, лучше бы я там умер.

— Нет! — выкрикнула Марина, качая головой. — О чем ты говоришь? Какая смерть? Откажись, умоляю тебя, от всего! От своей глупой игры. Зачем она?

— Зачем? Затем, что я трус, и мне до сих пор не хватает духа пустить себе пулю в лоб, а мое прошение о переводе на Кавказ отклонили уже дважды, — ответил, усмехаясь, Сергей. — Да и так как-то не страшно уходить, на браваде.

— Разве ты не понимаешь, что это все равно будет расценено, как самоубийство? Ведь это же похороны за оградой, это же адовы муки, — убеждала его она.

— Я уже был в раю, — ответил он, ласково касаясь пальцами ее щек. — И был в аду. Мне уже ничего не страшно. Только моя смерть устранит все эти препоны, освободит тебя от угрозы разоблачения. Я с ума схожу от одной только мысли, в чьих руках сейчас приходская книга. Ведь она не у тебя и не у него, и неизвестно, где и при каких обстоятельствах она может появиться. И что тогда? Каторга или виселица в зависимости от того, в каком настроении будут судьи? Как ты думаешь, чья смерть для меня предпочтительнее — твоя или моя?

О Боже, простонала про себя Марина. Матвей Сергеевич ошибался, даже она не в силах переубедить его, не в силах заставить отказаться от своего намерения уйти из жизни. Агнешка была права — его ледяная душа не вынесла очередной потери, разбилась на мелкие осколки, и Марина никак не могла собрать все обратно.

Одним резким движением, столь неожиданным для него, что Сергей не сумел остановить ее, Марина опустилась перед ним на колени, обхватила руками его ноги. По ее лицу текли градом слезы, она уже не скрывала своих эмоций.

— Умоляю тебя, откажись от своего намерения! Подумай о своем деде! Он не переживет этой потери, — она помедлила, а потом прошептала. — И я не перенесу этого снова! Я не смогу!

Сергей вырвался из кольца ее рук и тоже опустился на колени напротив нее.

— Ты не представляешь, как это больно, — продолжала Марина. — Словно у тебя вырывают сердце из груди. Невозможная, дикая боль. Я не хотела жить без тебя. Если бы не…, — она замолчала, чуть не проговорившись о том, что если бы не их ребенок, то она не знала бы, как ей жить тогда, но вовремя остановила себя. — Если бы не долг перед родителями, я бы ушла к Господу, ибо нет мне жизни без тебя.

Он прервал ее сбивчивую речь, прижав к себе, обхватив ее крепкими руками в объятии, желая утешить ее, утолить ее боль. Он зарылся лицом в ее волосы, вдыхая нежный аромат ее духов, который он так и не забыл спустя время.

— Я придумаю что-нибудь, — шептала она ему сквозь слезы. — К чему благоволение света, если тебя не будет более? Разве стоит моя честь твоей жизни? Вот увидишь, я все смогу исправить. Если кто-то и должен пострадать, то только я. Это была моя ошибка столь поспешно выйти замуж, даже не пробуя просить о помощи его сиятельство. Мне ее и исправлять.

— Нет, — мотнул он резко головой, не соглашаясь с ней. — Нет, я не позволю тебе. Не позволю. Ты погубишь себя, ты не понимаешь, что говоришь. Я видел вас. Там, на балу. Ты так счастлива. Тобой все восхищаются, любуются. Я так гордился тобой тогда. Я не позволю тебе разрушить эту жизнь.

Она отстранилась от Сергея и взглянула ему в глаза. Упрямое, почти свирепое выражение ее лица так резко контрастировало с ее нежной внешностью, что он не сумел сдержать улыбки. Он запустил руки в ее локоны, желая снова ощутить их мягкость, которой наслаждался раньше.

— Как ты думаешь, легко ли жить с такими шрамами? — тихо прошептал он Марине.

— Какая глупость! — покачала она головой. Потом подняла руку и коснулась его правой щеки. — Шрамы только украшают мужчин.

— Но не на душе, — возразил Сергей. — Не только мое тело и лицо в шрамах, вся моя душа в рубцах. Я совсем пал духом, признаю. Да и как не упасть? Прошлое настигает меня даже во сне, настоящее пусто и безрадостно, а будущее... Как можно смотреть в будущее, когда я не могу избавиться от мук прошлого? Ты себе даже не представляешь, какой ад я прошел. Что видел и слышал, какую боль испытал. Разве знаешь ты, что ты была не просто моей любимой? Ты была для меня якорем, который держит меня на этой грешной земле. Ты была маяком для меня, что показывал мне, ради чего я должен был бороться. Когда после второго побега меня и моего сообщника кинули в яму, мы обнаружили, что у него сломана нога. Ужасно! Я не смог ее вправить, но даже если бы смог, чем бы я зашил рану? Мы сидели в яме почти месяц под дождем и знойным солнцем. В назидание другим нас решили уморить, выдавая минимум хлеба и воды. В первую же неделю у капитана, моего партнера по неудачному побегу, начался Антов огонь в ране, пожирая его заживо. Чтобы не слышать его бреда, его стонов, я представлял тебя снова и снова, улетал мысленно в Киреевку, где мы были так счастливы. Отключался от реальности. А потом он умер. И я понял, что тоже умру в этой яме, ведь что такое пара глотков воды один раз в сутки? И я скрыл смерть капитана. Я имитировал его стоны еще неделю, чтобы получить его порцию воды и хлеба. Потом, конечно, все открылось — вонь от тела стала невыносимой, и мой обман вышел наружу. Бек решил сменить гнев на милость и вернул меня к работам. Что же, по крайней мере, я был вне этой чертовой ямы! — Марина смотрела в его глаза, не отрываясь. Она не могла прервать его потому, как понимала, насколько ему необходимо рассказать кому-либо о том, что ему пришлось пережить там, в плену. Сергей же, казалось, забыл, кому повествует свой монолог, мысленно вернувшись в те страшные дни. — Он приходит ко мне во сне, этот капитан. Просит воды. Просит о помощи. А я ничем не могу ему помочь… как не мог тогда. В своих снах я снова и снова возвращаюсь в этот чертов аул! Я снова беспомощен, снова в цепях… снова этот кнут… Я боюсь спать теперь.

Он вдруг замолчал, словно только сейчас осознал, кому и что он рассказывает. Он заставил себя с трудом улыбнуться ей, утирая дрожащими ладонями слезы с ее щек.

— Боже, прости меня, я совсем забылся. Забыл, кто передо мной сейчас. Ты всегда умудрялась вывернуть наизнанку мою душу.

— Расскажи мне, — хрипло попросила его Марина. — Расскажи мне все. Ведь для того, чтобы забыть все это, нужно поведать кому-то.

— Этот рассказ вовсе не для женских ушей. Я даже своему деду не решился открыть все. Ты даже себе не представляешь, что мне пришлось пережить.

— Расскажи, — упрямо повторила Марина, и тогда он решился. Он начал с самого начала — как был ранен, как долго восстанавливал здоровье после ранения, как узнал о том, что похоронен для всех на родине. Про свою первую порку, как его отхлестали кнутом, словно последнего крепостного. Это он не сумел бы открыть даже деду, такое унижение для мужчины, но присутствие Марины, верно, что-то делало с ним такое, что он рассказывал сейчас даже самое потаенное. Он рассказал ей все, попутно демонстрируя, какие следы остались на его теле от плена. Она с ужасом увидела глубокие рубцы от кнута на спине и груди, шрамы от когтей кошки на теле и предплечьях. Небольшой круглый шрам у правого соска, где бек выжег кольцом печать на груди Сергея, а тот сам потом вырезал эту печать кинжалом, когда сидел в пещере. Сергей скинул сапоги и показал ей свои босые ступни, на каждой из которых отсутствовало по мизинцу.

— Левая — за побег, — пояснил он хрипло. — Правая — за дерзость. «Для сходства ног», как сказал Исмаил.

Марина была в ужасе от того, что пришлось вынести Сергею за время его плена. Кроме того, теперь она понимала, как ему было больно и горько, вернувшись домой после всех этих мучений, когда только одна мысль о том, что она ждет его, питала его силы, обнаружить, что та, к которой он так стремился, уже не принадлежит ему. Она невольно предала его, сама того не желая.

Марина поцеловала каждый его шрам, легко касаясь губами и роняя слезы на следы его боли и унижений, когда он наконец закончил свою тяжелую для них обоих исповедь.

— Если бы я только могла вычеркнуть эти годы из твоей жизни, — прошептала она. — Я бы многое отдала за это.

Потом они вместе сидели у огня, соединив руки, переплетя пальцы. Он положил голову ей на колени, а она гладила его волосы, успокаивая его после трудных воспоминаний. Они оба осознавали, насколько ему было необходимо выплеснуть то, что он носил в своей душе столь долго, и как тяжело ему далось снова воскресить весь этот ужас снова. Марина искренне надеялась, что теперь призраки из прошлого оставят его в покое, дадут ему жить спокойной жизнью, забыть о том, что он пережил.

— Спасибо за то, что разделила со мной эти минуты. Я даже подумать не мог, как будет легко на душе, если я расскажу все, — прошептал он, целуя ее руку, гладившую его волосы, потом повернулся и посмотрел ей в глаза. — Ты не разочаровалась во мне? Ведь я вел себя тогда далеко не как дворянин. Иногда забывал все человеческое, что есть во мне.

— Я восхищаюсь тобой, — ответила Марина. — Ты пережил столько, столько вынес. Ты сделал невозможное.

— Я сломался, когда вернулся. Я не смог. Смерть казалась мне наилучшим выходом для всех нас, а аш — спасителем от реальности.

— Не надо, — прошептала Марина, роняя слезы на его лицо. — Не надо мучить себя более, прошу тебя.

Он ничего не ответил, только поймал ее локон, пропустил прядь волос между пальцами. Потом посмотрел внимательно на чуть дрожавшую ладонь.

— Я словно заново родился сегодня, — улыбнулся он искренне, а не усмешкой, как ранее. — Слаб, как котенок.

— Все потому что не досыпаешь и недоедаешь, — ответила Марина. — Тебе стоит сейчас поесть. Позвонить?

— Нет, — задержал он ее. — После. Мне так покойно сейчас. Останься пока со мной, хотя бы еще на пару минут.

И Марина осталась. Она сидела рядом с ним и тогда, когда он провалился в глубокий сон, убаюканный ее нежными прикосновениями. Черты его лица расслабились, губ впервые за это время коснулась легкая улыбка. Он так сейчас походил на свою дочь, что у Марины сжалось сердце. Сколько еще она может таить от него эту самую страшную свою тайну?

Она перевела взгляд на распахнутый вырез его рубашки. На его коже ясно виднелся черный шнурок, на котором висели два предмета — тот образок, что она подарила ему в день отъезда, и простое серебряное кольцо. Такое же кольцо, но поменьше размером лежало сейчас в закрытой на ключ шкатулке где-то в укромном уголке усадебного дома Завидово. Это были простые серебряные ободки, но для них они были дороже самых драгоценных колец. Это были их венчальные кольца, которыми они обменялись в маленькой церквушке недалеко от Киреевки. Сергей тогда сказал ей, что тщетно пытался найти в уездном городе золотые кольца, подходящие по размеру, и ему пришлось купить эти, серебряные.

— Ничего страшного, — улыбалась тогда счастливая Марина. — Мне неважно, какие у нас будут кольца. Совсем. Для меня они просто символ.

— Моя милая, — ответил ей Загорский, неистово целуя. — Ты заслуживаешь самых роскошных колец в мире. Обещаю, скоро я надену тебе на палец фамильное кольцо рода Загорских. Вот оно поистине достойно быть на твоем пальце.

Марина аккуратно, стараясь не разбудить Сергея, взяла это большое серебряное кольцо и продела в него безымянный палец правой руки. Оно легко легло на него поверх золотого кольца с россыпью маленьких бриллиантов. Как ей сейчас захотелось, чтобы на ее руке снова было вот это простое колечко! Обыкновенное серебро, без камней и лишней гравировки, но для нее оно было самым желанным. Она никогда не носила его, только те три дня в Киреевке, ведь они с Сергеем условились, что смогут надеть их только, когда тайна их брака будет открыта.

Марина освободила палец от кольца и аккуратно положила его на то же место на груди Сергея. Ей было и приятно, и горько в то же время, что он по-прежнему носит его, пусть и на шнурке на шее. Золотой ободок на безымянном пальце, показавшийся из-под серебра, напомнил ей, что она находится здесь уже довольно долго, а ей необходимо было вернуться до прихода Воронина. Нынче они были приглашены на ужин к Вяземским, поэтому он должен был приехать ранее, чем обычно.

С большим сожалением она протянула руку и взяла с софы небольшую подушку, аккуратно переложила на нее голову Сергея со своих колен. Сон его был настолько глубок, что он даже не шелохнулся при этом. Совсем как у его дочери, отметила про себя Марина.

Ноги ее затекли от долгого сидения на полу, что она с трудом поднялась, расправляя смятые юбки. Потом нашла свою шляпку, отброшенную рукой Сергея, и свою шаль, которой накрыла его. Она боялась, что он может простудиться, несмотря на то, что тот лежал у горящего камина, а ей этого вовсе не хотелось. Она помедлила над ним, размышляя, коснуться ли его в последний раз перед уходом или не стоит, но все же быстро прошла к дверям, боясь, что еще минута, и у нее не хватит решимости уйти вообще из этой комнаты.

Перед самым выходом Марина вдруг развернулась, вернулась обратно, подхватила со столика тяжелый стеклянный сосуд с чубуком и вышла прочь.

— Вот, разбейте это, — она передала свой трофей Степану, что все это время просидел под дверью. — Он спит сейчас, не ходите к нему. Потом подадите ему чего-нибудь легкого поесть, что желудок выдержит.

Она устало прислонилась к стене, едва держась на ногах от усталости и физической, и моральной, а Степан схватил ее ладонь и стал целовать, приговаривая при этом:

— Спасительница наша! Благодарствую, барыня!

— Рано еще, — ответила ему Марина. — Посмотрим, как далее пойдет.

— Ну, раз он сам решит, что конец этому, значит — конец, — закивал головой Степан. — Как раньше.

— Так было ранее? — удивилась Марина. — Когда?

— Дык когда узнали про родителей и сестру его сиятельства, упокой Господи их души, — перекрестился Степан. — Все так же было. В точности. Только вот мучился так тогда две седмицы, а нынче… вон оно как…

Марина легко угадала то, что он хотел сказать — нынче все было гораздо дольше. И все из-за нее. Она ведь даже не предполагала, что ему так плохо, что была для него словно ориентиром для той будущей жизни, что он представлял себе, будучи в плену. От осознания этого факта ей становилось еще горше.

Она оттолкнулась от стены и направилась прочь из дома, но не успела достигнуть дверей первого салона, как столкнулась с Матвеем Сергеевичем. Тот спешил ей навстречу, тяжело ступая по паркету.

— Вы! Вы все-таки пришли, — он поцеловал ей руку. Степан ступил навстречу барину, прижимая к себе наргиле.

— Ах, ваше сиятельство, радость-то какая! Барин-то наш выздороветь надумал.

— Рано еще судить об том, — одернул его князь. Он повернулся к Марине. — Как вы, моя дорогая? Как он? Что вы решили?

— Он спит сейчас. А что решили…я поняла причину, по которой он так стремился к своим безумствам. Я постараюсь сделать так, чтобы он был счастлив отныне, обещаю вам, — она перевела взгляд за окно, и вдруг заметила, что за то время, что она провела в доме Загорских, за окном начало темнеть. — О Боже, который час?

— Начало седьмого, — ответил старый князь, вынув из кармана брегет. — Я хотел вас предупредить, но опасался, что могу помешать вам. Если у вас возникнут какие-либо недомолвки с Анатолем Михайловичем, можете смело все валить на меня, старого дурака. Скажем, что мне было плохо, и послал за вами, ведь в последнее время мы стали так близки. Но Бог даст — все обойдется.

— Это неважно сейчас, — тихо ответила Марина, натягивая запасные перчатки, что достала из ридикюля. Она всегда, как и положено настоящей дворянке, имела при себе запасную пару. Они могли пригодиться в случае, когда первые испачканы или, как сейчас, потеряны. Потом Марина снова повторила. — Это совсем не имеет значения сейчас. Прошу вас прикажите подать экипаж. Или пусть лакей поймает извозчика.

Естественно, Марина опоздала. Она уже и не питала надежды, что сможет приехать ранее своего мужа. Ее даже не волновало сейчас, что он может подумать, глядя сейчас из окна своего кабинета, как она выходит из кареты с гербом Загорских. Она была совершенно измотана за сегодняшний день, с ужасом представляя себе еще предстоящий ужин у Вяземских. Сейчас Марина с превеликим удовольствием бы легла в постель и проспала бы до утра следующего дня. Но она знала, что если она только заикнется о своем нежелании идти куда-либо, это вызовет скандал, а к ссоре она сейчас не была готова. Ведь от нее требовалось только молчать и кивать головой, соглашаясь, а Марина нынче на это была не способна.

Она прошла из передней сразу в свои половины, уже зная, что если где и ждет ее Анатоль, то только там. Он действительно стоял у дверей в ее половину, прямо-таки белый от гнева.

— Ты прибыла очень поздно. Мы неминуемо опоздаем к ужину, — начал он сразу же, как заметил ее.

— Умоляю вас, позвольте мне переменить платье. После я готова буду к разговору с вами, — устало проговорила Марина. — Всего пара минут.

Она хотела была пройти далее в свою спальню, где ее уже ждали Агнешка и Дуняша, но Анатоль догнал ее и, пребольно ухватив пальцами за локоть, с силой развернул ее к себе лицом.

— Ты приехала в карете Загорских. А я, кажется, запретил тебе ездить к нему, — процедил он сквозь зубы.

— Запрета на визиты не было, — отрезала Марина. — Ты запретил мне принимать его у нас, и я следовала твоему пожеланию. И кроме этого, в том доме живет еще и его сиятельство.

— Только не стоит лгать мне, что ты наносила визит старому князю, — зло ответил Анатоль. — От тебя за версту несет этим странным запахом. И, представь себе, я знаю его источник.

— Позволь мне тогда переодеться, если он так будоражит твое обоняние, — деланно милым и вежливым тоном проговорила Марина, вырывая свою руку из его пальцев и проходя мимо него в спальню. Анатоль остался стоять на месте, совершенно огорошенный ее поведением. Ранее она не позволяла себе так отвечать ему, ранее она бы просто извинилась, стремясь получить его прощение за свой промах. Он не мог понять, нравится ли ему эта новая Марина, словно вылепившаяся из своего кокона с возвращением Загорского в их жизнь.

Анатоль вздохнул, пытаясь привести свои мысли в порядок из того хаоса, в котором они сейчас носились в его голове. Затем прошел в спальню жены, где она с помощью прислуживающей ей Дуняши уже сняла платье и сейчас расплетала волосы, чтобы промыть их в тазике с теплой водой, который уже вносила Агнешка.

— Ты не хочешь поинтересоваться, как твоя дочь? Ведь судя по всему, ты была там почти весь день, — продолжил он разговор, прерванный его супругой. Она метнула на него сердитый взгляд из-под рук Агнешки, ополаскивающей ей волосы водой с лимоном, но ничего не сказала. Он понял, что Марина не хочет продолжать разговор при слугах, и едва дождался, пока они все покинули комнату.

Марина запахнула капот и прошла в свой кабинет, где опустилась на ковер у ярко горящего камина, принялась сушить свои длинные волосы. Анатоль уже едва сдерживал себя от подобного пренебрежения его чувствами, он быстро шагнул к креслу, стоявшему у камина, и опустился в него.

— Как я должен понимать ваше поведение? — холодно спросил он у своей жены. Она выпрямилась и посмотрела пристально ему в лицо. Выражение, что плескалось в глубине ее больших глаз, совсем не понравилось Анатолю.

— Я прошу вас, Анатоль, помочь мне получить аудиенцию у Его Императорского Величества, — медленно проговорила она.

— Допустим, я могу вам в этом поспособствовать. Но могу я поинтересоваться, для чего вам она?

— Разумеется, — согласилась Марина. — Я хочу подать прошение, — а потом добавила, убивая его своей короткой фразой. — Прошение о разводе.